Как ни старайтесь, вам не удастся застать меня врасплох. Не на того напали. Стоит только вам задать вопрос о любви, во мне тут же проснётся философ, и... Любовь? - ничуть не растеряется мой сенека или конфуций. И сразит вас мудростью: любовь - она будто крепкое вино...
И знаете, я даже не дам ему договорить. Мне самому не хуже него известно, что вряд ли кто-то из нас способен отчётливо вспомнить, каковы любовь с вином на вкус. Для этого, согласитесь, надо быть дипломированным специалистом или, скажем, 'сомелье' от бога. Но вот на какие 'подвиги' любовь или вино нас порой толкают, к каким ведут приключениям, запоминается каждому и на всю жизнь. Желаешь ты этого или не желаешь.
Да, только сразу же хочется заявить решительно и бесповоротно, чтобы не было всякого там этого. Ну, косые взгляды там: моральный урод, разрушитель девичьих сердец - это всё не ко мне. То, что я целовался тогда без любви - да разве ж я виноват! Откуда мне в первом классе было знать, что какая-то любовь ещё нужна. Вы издеваетесь? Я просто сделал предложение соседке по парте - имею я на это право?!
Как правильно озвучивать подобные предложения я тогда не знал, поэтому просто заявил, что, когда вырасту и закончу школу - лет через пятьдесят примерно - я на ней женюсь. Не спрашивайте меня, почему именно на ней. Честно, силюсь вспомнить - никак не получается. Отрезало! Может, красивая была моя соседка, а может, просто не кривлялась, не обзывалась и не задавалась, как все девчонки. Не помню. Помню только, как украдкой дотянулся и поцеловал в щёчку под дружный гогот одноклассников, отчего сам зарделся пуще неё, осознав вдруг всю ответственность подобного шага. Но не убежал, не потерял лицо, а, как настоящий мужчина, взял себя в руки и...
И вот уже тогда, как ни в чём не бывало, горделиво, свысока оглядев окружающих, небрежно протянул:
- А чего? Чего ржёте? Я, может, на ней женюсь...
И только после этого - не раньше, слышите! - выбежал вон из класса. Что-то подсказало мне сделать именно так. Через минуту вся школа уже видела меня играющим в пятнашки.
Кстати, лет через двадцать, когда я повзрослел уже настолько, что мог вспоминать тот случай без всякого стыда или, тем паче, мальчишеского хихиканья, но с некоторой даже снисходительной надменностью и гордостью, я пришёл к одному очень важному для себя выводу. Совсем простую вещь понял я вдруг. Или не вдруг, постепенно, но всё же понял. Целоваться без любви - можно! Более того: хоть и не скажу, что поцелуи без любви слаще и приятнее - это не так, врать не буду - но всё же гораздо... ну-у, безопаснее, что ли... Я имею в виду - для нашего мужского спокойствия и душевного равновесия. А вы что подумали?
История, о которой я хочу вам поведать, произошла, впрочем, как раз посередине. Или примерно посередине. Давайте мы не будем вымерять с точностью до минуты, к какому краю временной шкалы она окажется ближе: к той безмятежной поре, когда я ещё наивно полагал, что поцелуи вполне возможны без любви или, наоборот, к той... безмятежной поре, когда я уже твёрдо уверовал в преимущества таких 'безответственных' поцелуев. Это случилось где-то между первой - мимолётной, но всамделишной и вполне себе, как и должно быть, трагической влюблённостью и последним счастливым моментом холостяцкой жизни, когда я, всё ещё по большой и чистой любви, повёл невесту к алтарю районного ЗАГСа. Словом, в тот период моей жизни, когда я неукоснительно увязывал в одно целое волшебные чувства и радость прикосновений... Короче, был полным кретином с моих теперешних философских высот.
Вот вы говорите - любовь, любовь... От неё, мол, расцветают в душах сады, в сердцах поселяется щемящая радость с перехватывающей дыхание нежностью, в животах порхают и щекочутся бабочки и - да? - всё подобное сю-сю-сю из девичьих глянцевых журналов. Вам, вообще, известно, что любовь - чувство, скорее, разрушительное? От неё, случается, бьют морду закадычному другу, убивают на дуэлях лучшие умы просвещённого человечества, да и вообще...
Вообще, говорю, много чего страшного случается. Из самых высоких побуждений, разумеется, но кому, признайтесь, от этого легче? Даже войны - они тоже иногда из-за светлых и искренних чувств.
По масштабам разрушений, что принесла моя юношеская любовь, та история не идёт ни в какое сравнение даже с мелочным по нынешним временам Троянским конфликтом. Да что там! Вообще ничего похожего. И девушку звали не Елена, и была она, вполне вероятно, не такая прекрасная. Особенно в конце. И ахиллы с гекторами дрались отнюдь не на мечах. Даже вместо коня был хроменький автобус, который, ко всему прочему, вообще отказался кого-либо везти. Так и уехал пустым. Говорю же - ничего общего!
Вы скажете, я рассказываю непонятно и сбивчиво, на что я вам возражу: меня просто чувства распирают. Но теперь, разумеется, другие, совсем не те, что тогда.
Я не знаю, кто послал нас в тот сад. Наверное, полагаю я, он был не очень дальновидным человеком. Но это я сейчас только так полагаю. А тогда - вдумайтесь только - кому могло на ум прийти сопоставить мою охочую до каверзных проделок и приключений голову, плюс мою пылкую влюблённость и, наконец, мою же лень, подкреплённую всеобщей скукой - с гнилыми яблоками! Разве ж работали когда в колхозных правлениях настоящие стратеги? Да господь с вами! Так - клерки, серые людишки без воображения.
Впрочем, я опять увлекаюсь и через это, как сказали бы в Одессе, делаю вам непонятно. Хотя мы даже и в Одессе-маме не были. Были мы в Ростове-папе , что тоже, скажу я вам, не сахар. В смысле жары, конечно, невыносимой.
Всё, не ругайтесь, я - кремень! Больше ни шага в сторону, клянусь! Снова, как тогда, в первом классе, беру себя в руки - что, поверьте, нелегко! - и рассказываю всё по порядку как есть, без утайки.
Были мы не в самом Ростове, а под Ростовом. Точнее, не так далеко от Таганрога. Если ещё точнее, то неподалёку от того места, где грязная речушка Миус, разливаясь до невероятного километра вширь - не преувеличу, сказав, что со вздохом облегчения - впадает в Азовское море, наконец-то помыться после долгой дороги в украинских и российских степях. Именно там, в нескольких километрах от устья, вдоль берега Миуса разлеглось длинными костлявыми телесами одноэтажное село Натальевка, на отшибе которого и вонзился кольями в пересушенную тугую южнорусскую землю наш палаточный городок.
И, раз уж мы договорились обо всём по порядку, то здесь и будет уместно вставить пару слов о нас самих.
Мы - обычные девятиклассники. Да-да, обычные. Это сейчас детишки не знают, куда себя летом деть, а потому шляются по улицам без присмотра и приучаются шалить и нюхать всякую гадость. А во времена оны нас, напротив, отправляли в летние трудовые лагеря, дабы увлекательной работой выбить всю гадость из наших мозгов, а для шалостей не оставить времени ни на йоту. И потому нация крепла и наполнялась высокими идеалами, не то что нынче. Хотя, сказать по правде, об идеалах нации мы думали меньше всего на свете, а шалить ухитрялись даже в таких стеснённых обстоятельствах.
И вот случилось, что с таким развесёлым настроем мы десантировались в Натальевку однажды звёздной июньской ночью. Нет, мы не планировали совершать именно ночной набег на мирно спящее в хмельной истоме село. Просто поезд пришёл ночью и мы даже сами из-за такой чудовищной несправедливости не выспались. Вот.
Итак, друзья, Натальевка... Не скажу, что запомнил многое из её географических и топонимических особенностей, но кое-что в памяти отложилось.
Первое - туалет. Вы спросите, почему мне в первую очередь вспомнился туалет? Я вам отвечу. Отвечу я вам, что когда работаешь на уборке фруктов, первое, что приходит в голову, это туалет. Поверьте уж мне на слово.
Туалет был наспех сколочен из нестроганых досок и водружён над неглубокой выкопанной в земле ямой, видимо, специально к нашему приезду. Как его хватало на сто человек - не имею сейчас ни малейшего понятия, да это и не важно. Важно было, подходя к туалету, не забыть заглянуть за его заднюю стенку. Не торчит из-под неё наклонная доска - значит, всё нормально. Торчит - лучше перетерпеть и сбегать в кустики, хоть они и не близко. Иначе, только ты устроишься поудобнее и размечтаешься (насколько это возможно в туалете из нестроганых досок) о лучшей жизни, откуда ни возьмись подбегают два весёлых хлопца и со всей дури - опа! - прыгают на эту самую торчащую доску. Про катапульту все ведь в школе учили? Во-о-от. А потом не менее весёлая толпа, также, заметьте, взявшаяся откуда ни возьмись, улюлюкает вам вслед, пока вы несётесь вниз по косогору к Миусу, отмывать то, что к вам снизу прилипло. Миус, впрочем, от подобной процедуры едва ли становился сколь-нибудь грязнее.
Несмотря на тину и квакающих лягушек, купаться в Миусе мы любили больше, чем ходить за тридевять земель на море. Во-первых, пока дойдёшь с 'Азова' обратно - опять весь потный и, как ни крути, полезай снова в речную слизь, охолониться. А во-вторых - долго это и одних не отпускают. Иное дело Миус. По колено, но купайся сколько влезет. Главное - не нырять и рот, по возможности, не открывать. Тогда самое страшное, что тебе грозит - это характерная полоска пониже рта от уха до уха. По ней, пока не дошёл до душа, встречные отличали тебя от обычных смертных. 'Глянь-ка, он купа-а-ался!' - говорили завистливо встречные, указывая на буро-зелёную полосу под нижней губой счастливчика. По этой же причине взрослые нисколько не боялись, что кто-то из нас искупается без спроса. 'Стервеца бессовестного' тут же вычисляли и примерно наказывали.
Ещё помню столовую. Когда в ней потравили дихлофосом всех мух, то набралось два ведра. С горкой. Поначалу в непривычно тихую гробовой тишиной столовую было даже боязно входить. Правда, передышку мухи нам дали не долгую. На следующий же день в неменьшем количестве чёртовы твари снова пикировали в поднесённые ко рту ложки и десятками ныряли в суп. Поколдовав над калькулятором, сельские власти решили не переводить больше дихлофос понапрасну и, за нашими спинами, предатели, заключили с мухами малодушное перемирие. Так мы остались с мухами один на один.
Вот, пожалуй, и всё, что запомнилось из обстановки.
Видите? Долго ли, коротко ли, но к любви мы всё же подошли. Точнее, к тому, что из любви иногда получается. Я ведь обещал!
Хотите честно? Ничего бы не произошло, если бы мы работали в нашем саду. Точно так же объедались бы грушами, абрикосами, вишней, ранними яблоками да поздней черешней. Как обычно. Никто не подсчитывал количество съеденного. И, тем более, не оценивал, было ли оно меньше, чем то, что нам всё-таки удавалось проносить мимо наших прожорливых ротиков и впоследствии распихивать в ящики и отправлять тракторами в неведомую даль - по слухам, на продажу в магазин. Но кто их на самом деле проверял, слухи? Да и вообще, оно нам надо? Нам-то какая разница?
В тот роковой день кто-то, видать, решил сделать нашему саду передышку. Напихали - сколько влезло - трудового десанта в автобус и повезли в другой сад.
Чужой сад совсем неинтересный. Мы ведь богатым выбором избалованы. Нам разнообразное меню подавай. А тут сплошь яблоки. Кислятина - в рот не взять. Сорт поздний, не созрели, говорят. Если бы не найденная нами посреди сада бахча с арбузами и дынями (за неё мы, кстати, потом отдельно по башке схлопотали: она оказалась чьей-то личной, не колхозной) - день можно было бы считать потерянным. Какого, спрашивается, рожна нас сюда приволокли, если здесь даже сожр... в смысле, собрать ничего нельзя?!
Оказалось, они просто пожадничали. Или у них это называется рачительные хозяева, не знаю. Словом, там на землю яблок нападало - тьма, ступить негде. Ветер или другая какая причина, опять же, не могу сказать. Да и не интересно мне - верите? А нам, значит, собирать эти грёбаные паданцы с земли, прикиньте! Куда их - свиньям на корм или людям на свежайший яблочный сок, мне снова не интересно. Я же в девочку одну два дня как влюблён - вот что мне интересно.
Вы небось знаете, как это бывает? Вылезаю как-то утром из палатки... нет, вряд ли... скорее, вечером, наоборот, в палатку вползаю... И вдруг - надо же, свершилось! - понимаю, что жить без неё не могу, влюбился по уши, пропал, утонул в её глазах, втюрился, втрескался и... и всё такое прочее... Ну да что я вам объясняю?! Сами, небось... Во как...
Вероятным соперникам сразу объявил: она моя! И чтоб, мол, думать никому ни-ни! А то, мол, будут проблемы.
Пацан сказал - пацан сделал. Я с ней заигрываю. За косы уже не дёргаю - я же не пятиклассник! Я ухаживаю по-настоящему, как взрослый. Взрослый мужчина должен себя вести как истинный благородный рыцарь. И, значит, как рыцарь истинный и благородный, должен он всячески предмету своего обожания жизнь облегчать. Вот и мне, как только работать наскучило - а наскучило мне, признаться, совсем скоренько, часа через два - так я сразу за эту идею и ухватился. А вы попробуйте на жаре этакой, да в наклонку, а? Кому не наскучит?! И вам тоже, будьте уверены, мысли всякие в башку полезут. Вот я и соображаю потихоньку, пока очередное подгнившее яблоко в ведро кидаю. Как бы, думаю, мне предмету своего обожания жизнь облегчить. Другого, думаю, шанса может и не представиться. Куй, думаю, железо, пока... сами знаете...
И что? Я надумал-таки. Тут ведь я как цезарь: пришёл... победил. Нет, я не стал опускаться до таких банальностей, как переноска её ведра и помощь в его наполнении. Разве, - здраво рассудил я, - в наше время удивишь девушку подобной ни разу не романтической ерундой?! Я придумал гораздо лучше.
Что такое гнилое яблоко, надеюсь, никому объяснять не надо? Даже если какой чистоплюй ни разу в жизни не держал в руках яблока, гнилого целиком... ну-у, полностью, насквозь - э-эх, как ещё объяснить, чтоб понятнее? - даже тогда, думаю, этот чистоплюй может легко его себе представить. Потому что я ни за что и никогда ему не поверю, чистоплюю этому, будто он ни разу в жизни не видал на яблоке хотя бы малюсенького гнилого пятнышка. В общем, давайте, подключайте фантазию.
Сказать, что в том саду было много гнилых яблок - это не сказать ровным счётом ни-че-го! Я бы даже рискнул предположить, что валялось их под деревьями гораздо больше, чем живых и здоровых.
Вы, кстати, думаете, я вам случайно упоминал про наши туалетные забавы? А? Ловко я, да? Лихо, говорю, ввернул? Как бы вскользь, но отнюдь не случайно, нет. Это чтоб вы заранее, значит, прониклись. А иначе как, какими, скажите, ещё ассоциациями мне дальнейшее действо сопровождать? Действо-то именно сейчас и начинается.
А действую-то я не прямолинейно и примитивно, как некоторые, но с выдумкой и фантазией. Поэтому я не просто к предмету обожания пристаю. Я ей настроение повышаю.
Улучив момент, когда она, наклонившись за яблоком, от меня отвернулась, я начал осуществлять задуманный план. Вы не смотрите, что это звучит так витиевато: осуществлять, задуманный, план... Жизнь всегда проще слов. Я просто взял самое гнилое яблоко и... бросил.
Видит бог, я хотел попасть в её ведро, чтоб, знаете, весело и красиво... Так - ф-ф-у-у-х-х-х во все стороны!
Всей красоты этой картины она, разумеется, оценить не могла, потому что пятно примостилось аккурат на том месте, которым она временно была обращена ко мне в момент броска. Иначе, кто знает, не преступила бы она того неписанного правила, по которому непечатные слова разрешались только в очень близком кругу. То есть среди своих матерись сколько влезет - это даже почётно. Но чтобы мальчик девочке или, паче того, девочка - мальчику! Ни боже мой! Поэтому, клянусь, не брешу ни капельки - сказано было буквально так: дурак! И всё! Ну разве что несколько умозаключений условного характера, что, мол, не постирать ли тебе её шортики самому, когда вернёмся в лагерь.
Я не стал оправдываться. Что вы! Оправдывающийся мужчина - жалок! В глазах женщины он только потеряет. Я, быстро оценив ситуацию и прикинув все за и против, поспешил обратить своё случайное фиаско в принципиальную позицию. Я широко и как можно более непринуждённо улыбнулся. Покровительственно протянул: О-го-о! Ободряюще подмигнул левым глазом. И... потянулся за вторым яблоком.
- Дура-а-ак! - заорала она ещё раз, едва второе пятно примостилось по соседству с первым. По отсутствию разнообразия и какой-либо фантазии в её высказываниях я начал подозревать, что вряд ли смогу рассчитывать на её благосклонность в будущем. Слезы отчаяния начали наворачиваться на мои глаза и едва не брызнули наружу, но...
Но тут - о, чудо! - она наклонилась и схватила самую большую гнилушку, до которой смогла дотянуться.
- Зараза! - только и смог выдавить я, скосив глаза на струйки рыжей 'крови', кривыми дорожками расчертившие мой живот от левого соска до самых шортов.
Не то чтобы мой словарный запас на этом кончился. Просто у меня перехватило дыхание от распиравших меня нежных чувств. Я был на седьмом небе от счастья. Я понял - это победа! Она ответила мне взаимностью!
Через минуту мы носились друг за другом меж деревьев с радостными визгами и глазами, исполненными искрящегося блаженства. А все вокруг стояли, побросав работу, и завидовали нашему счастью. Вы никогда не ловили себя на мысли, что можно вот просто так стоять, отрешённо улыбаясь, и просто, по-доброму завидовать двум влюблёнными сердцам, так трогательно вдруг нашедшим друг друга?
Надо сразу оговориться, что просто так, отрешённо и безучастно, завидовали они недолго. По мере того как переполнявшее нас счастье выплёскивалось через край и захлёстывало буквально всё и вся по соседству, мы находили всё больше и больше активных сторонников. Всякий раз это происходило примерно по одному сценарию. Каждый новый участник нашего огромного безбрежного счастья вступал в команду со словами: Вы охренели?!! Это было своего рода вступительной клятвой входящего в рыцарский орден. Ну-у, как 'всегда готов' при вступлении в пионеры, если кому-то из ветеранов так понятнее... И, после безуспешных попыток оттереть коричневые брызги с одежды, аккурат с приходом в голову исполненной элементарной житейской логики мысли, что, мол, стирка всё равно неизбежна, вновь обращённый с лёгким сердцем и истошным индейским криком 'У-у-у-у' включался в гонки среди деревьев. По какому принципу новобранцы выбирали себе противников, одному богу известно. Кто-то, вдохновлённый моим примером, ухлёстывал за понравившейся девочкой. Подлецы набрасывались на того, кто послабее. Отважные, напротив, в одиночку противостояли пятерым. В конце концов всё смешалось, как в Вавилоне. Каждый 'мочил' каждого.
Вы пейнтбол видели? Так вот, фигня ваш пейнтбол. Полная! Когда два особо азартных индейца-рыцаря стоят в полутора метрах друг напротив друга и расстреливают один другого гнилыми яблоками в упор, не обращая никакого внимания на полностью уже пришедшую в негодность одежду - вот где зрелище! Вот где настоящий драйв и адреналин! Хотя, конечно, правда ваша, по 'технологии' забава скорее напоминает игру в снежки. Но по ощущениям снежки не идут ни в какое сравнение. Они ведь крепкие. Прилетит в лицо - не обрадуешься. Иное дело гнилые яблоки. Они, если сгнили качественно - нежны, как сама любовь. Несколько смущает цвет и консистенция поначалу, это да. Вспоминается туалет, не спорю. Но запаха-то почти никакого! Так что, если преодолеть некоторую естественную природную брезгливость, то получаешь даже удовольствие. Ну, а когда уже в раж вошёл, о брезгливости вовсе не вспоминаешь. До неё ли, когда тебе непременно нужно врага догнать и отомстить?!
А знаете что? Наверное, в тот день и наступил в моей жизни перелом. Видимо, именно тогда и кончилось детство. Потому что только в тот день я понял, что мир населяют не одни лишь счастливые и добрые люди. Нашлись, представляете, такие, кто не проникся нашей радостью. Нет, наши воспитатели не в счёт. Они кричали, конечно, но только для порядка. Им же важно что? Дисциплина чтоб не хромала. А мы слегка в азарте забылись и дисциплину нарушили. Мы же всё понимаем.
Единственный, кто ругался искренне, от всего сердца и с матом, был шофёр автобуса. Не повезу, говорит, этих гавнюков, и всё тут! Это он детям говорит - гавнюков - представляете! Ну разве можно? А он всё равно не унимается. Да мне, говорит, после них автобус хрен отмоешь! Да мне, говорит, всё равно - пусть хоть пешком! Да ко мне, говорит, после них ни одна свинарка в автобус не сядет. И так его понесло! Еле успокоили. Уговорили.
В общем, обратно мы ехали с песнями и с ветерком. В грузовике. Я же говорю - еле уговорили шофёра отвезти автобус и на машине вернуться. А то так бы и вышло - пешком.
До нас, видать, в кузове как раз свиней возили. Так что к нашему виду прибавился наконец и запах соответствующий. На радость встречающей нас остальной части лагеря.
Все нам, конечно, сочувствовали, так как до поры были уверены, что на нас напали инопланетяне с гавномётами и мы пали в неравной борьбе. Однако, на всякий случай держались от нас подальше и старательно зажимали носы. Лишь после того, как нашу героическую команду продержали целый час без обеда по стойке 'смирно', соплеменники догадались, что инопланетяне тут вовсе ни при чём.
Такое вот нам наказание придумали. Нет, без обеда - это само собой получилось, не думайте. Сейчас-то я знаю, что это незаконно, но тогда мы и слова такого не знали. В детстве же всё законно, если это делают взрослые. А то я бы конечно возмутился.
Наказание состояло в том, что нам не давали мыться. Это, знаете, тот ещё фокус, скажу я вам. Когда нежнейшее яблочное суфле начинает подсыхать под палящими лучами и стягивает мал-помалу твою тонкую юношескую кожу - думаю, это нечто сродни 'испанскому сапогу' и китайским пыткам побегами бамбука. И всё это время нам, чтоб не скучно, читали импровизированную лекцию о пользе послушания. Мы внимали и плакали... Шучу. Мы же герои!
Пытка закончилась бы раньше, если б мои друзья выдали меня нашим мучителям, как зачинщика беспорядков. Меня сослали бы домой, к маме и папе. И вся моя едва проклюнувшаяся юношеская любовь, хрупкий и робкий росточек, накрылась бы медным тазом. К тому же от родителей влетело бы так, что на задницу неделю не сел.
Но меня не выдали. Ребята ведь получили удовольствие, какого никогда в жизни, может, больше не получат. А шмотки? Шмотки что - фигня, отстираются. К тому же все понимали: всё что я делал, я делал лишь из самых светлых чувств и по большой любви.
С любовью, правда, ничего так и не вышло. Конфуз сплошной. Я стоял в строю напротив дамы своего сердца, мучился полуденным зноем и тщетно пытался найти ответ, как же я мог влюбиться в такую замарашку. Тут, казалось бы, и прижать мне тех философов к стенке, испытать. Да с пристрастием. За советом да за мудростью. Но не знал я той порой и слова-то такого: философия...
На той девочке - помните? - из первого класса, я так и не женился. Скажете: негодяй, клятвоотступник, задурил голову. Не знаю, может, вы и правы. Но, если посмотреть с другой стороны, внимательно и трезво - так ведь и пятьдесят лет пока не прошло. Кто знает, как оно ещё сложится.