Аннотация: Это попытка представления былого без оглядки на стандарты
Поляков Генрих Александрович
БАЙКИ
ОТСТАВНОГО ВОЕННОГО ВРАЧА
Широко раскинулось море,
У берега шепчет волна:
"Одна у России и моря история,
ВМОЛА в России одна".
Режимы сменяются - жертвы амбиций,
А ВМОЛА крепка, как гранит.
Хранителей славных отцовских традиций
Звездой путеводной манит,
С Державой страдая, но помня о главном,
Науку выводит из тьмы.
К истории ВМОЛА не долгой, но славной
На четверть причастны и мы.
Судьбой нам дано появиться на свет,
Когда молодая Держава
Сжималась в кулак для грядущих побед,
Готовясь ковать свою Славу.
Затихла гроза поражений-побед,
Мечи отложили все страны.
Минуло с тех пор больше дюжины лет,
Закрылись военные раны.
И снова к нам юноши с дружбой пришли -
Посланцы земель очень дальних.
Как ценим мы мир, убедить их смогли
Сиянья огней фестивальных.
Отстроив руины, родная страна
Свои раскрывала просторы:
Для избранных - космос, иным целина,
А нас позвало к себе море.
Чтоб братство морское от хвори
Могли мы надежно хранить,
Связать медицину и море
Должна путеводная нить.
До избранной цели, манящей вдали,
Проложен был сложный фарватер,
Но мы к ней успешно сквозь штормы пришли,
Собравшись в родной alma mater.
Характер морской закаляли в строю,
Внедрялись в глубины науки.
Нас ВМОЛА связала навечно в семью
С проверкой на прочность разлукой.
Мы опыта груз, не жалеючи сил,
Побольше освоить старались.
С дипломом часы Иванов нам вручил,
И мы по Флотам разбежались.
Не всякий был в радость на судне аврал,
Хлебнули сомнений мы горьких.
"Эх, встретить бы тех, кто моря наливал
Да яйца зажать в переборке".
Чинов не сулила нам Родина-мать,
К научным трудам приобщала.
Мог каждый десятый профессором стать,
Но нет среди нас генералов.
Союз наш, согретый теплом наших встреч,
Слетаясь с краев удаленных,
С мужьями на равных старались сберечь
Достойные вмоловцев жены.
Для каждого свой был проложен маршрут,
Но все мы надеяться смеем,
Что наши потомки по жизни пойдут,
За предков своих не краснея.
Из студентов в слушатели ВМОЛА им. С.М. Кирова.
Хрущевская оттепель. Корея слегка остыла. Вьетнам еще не разгорелся. Не хватит ли целиться друг в друга? Эйзенхауэр вроде бы не такой уж и агрессивный. Может подразоружимся? О'кэй! 1200000 на гражданку. А кого именно? Ну, не боевые же части. Вон тылы какие многолюдные. Их и сократим, в том числе Военно-медицинскую академию. А там кого? Моряков конечно. Это Кузнецов, бывший гроссадмирал, раздул штаты. А кораблей-то,.. да и те скоро на переплавку, потому ракеты у нас, им доктора не нужны. Ну и уполовинили 4-й факультет. Года не прошло: "Елки - палки! Мы ведь ракеты на лодки ставим. Линкоры режем, а лодок-то в 10 раз больше строится. Фельдшером теперишнюю лодку не обеспечишь. На каждую врача подавай. С институтов теперь столько врачей не соберешь, вона кого туда стали принимать. Надо восстанавливать морской факультет. "Ребята! Которых разогнали, не изволите ли назад?" "А, пошли вы..." И пошли гонцы-агитаторы в медицинские студенческие массы от Питера до Владивостока и от Архангельска до Симферополя. На лечебном факультете Воронежского мединститута по полторы сотни студентов на курсе, из них у 115 за плечами трудовой стаж с семьей и срочная служба в армии. Из остальных 35 - 25 женщины. В итоге выбор только из десятка парней, при чем отбирались такие, у которых никаких проблем со здоровьем и выносливостью. Тем не менее двум десяткам вербовщиков по Союзу зимних каникул
хватило, чтобы восполнить 3, 4 и 5 курсы. Мне еще в детстве отец периодически твердил, что хорошо бы после школы поступить в Военно-Морскую медицинскую академию. Потому агитировать меня не пришлось.
На катере в Шлиссельбург.
На исходе 4 курс. Сформирована группа сокурсников для похода на катере в Шлиссельбург во главе с преподавателем кафедры ТБСФ. Отчалили около полудня, по Фонтанке в Неву и полным ходом вверх против течения. Маршрут не близкий. На ночлег пристали к пустынному островку уже неподалеку от Ладоги. Большинство высадилось готовить лагерь, а несколько парней во главе с преподавателем двинули на катере к прибрежному селу за съестным. Преподаватель у штурвала в рубке, с ним все добытчики за исключением Володи Сергиенко. Тот поднялся на мостик (на крышу рубки, где кстати дубль штурвала) и разглядывает ландшафт. Сверху конечно видно дальше. Катер пересекает рукав Невы над которым провисли провода ЛЭП. Наблюдатели с острова встревожились, что провисание проводов соизмеримо с высотой головы Сергиенко на мостике. Все в один голос: "Вова! Пригнись!" Куда там? Не слышит. Вертит головой. Речные просторы куда привлекательнее, чем пустое небо с надвигающимися проводами. Опять все в один голос: "Ох!". Проводом сшибает бескозырку, Володя ловит ее на лету. Он сразу и не сообразил, как ему пофартило. Нам оставалось только судачить: то ли он задел нулевой провод без напряжения, то ли изоляция помогла (сухая ткань бескозырки на самой кудрявой макушке, резиновые подошвы). Бывшие в рубке это не видели, а видевшие и сам счастливчик преподавателю рассказывать об инциденте не стали.
Врач на подводной лодке - не только врач.
Экипаж подводной лодки, на которую я назначен после Академии, ко дню моего прибытия еще не вернулся с "послеавтономочного" отдыха в Горках Рогачевских. Для обслуживания корабля на время отпуска экипажа в базе оставлено полдюжины матросов с двумя офицерами (помощник и "движок"). Прибытие третьего офицера - конечно для них облегчение. В казарме теперь ночевать придется реже, а еще и часть не штатных служебных обязанностей можно перевалить на новенького. Тем более, что основная их часть, как водится, нагружена на младшего, т.е. "движка" (это командир моторной группы). "Вот, доктор, тебе дела, которыми ваш брат традиционно заправляет: продовольствие, финансы, медицина само собой, химслужба (это только до возвращения старпома). А на десерт партийная канцелярия". "Так ведь я только комсомолец". Пауза. "Вот невезуха. Придется еще год секретарствовать".
Не сгорели - не утонем.
1965 год. Моя первая "автономка". Очередной вечер перед всплытием для зарядки аккумуляторных батарей. Идем в режиме РДП. Экипаж готовится к ужину. Матрос-радиотелеграфист подметает палубу коридора 2 отсека. Сформировал кучку мусора в кормовой части коридора, делает то же в носовой. Бачковой несет посудину с пловом в 1 отсек. Качка вполне терпимая. Тем не менее при очередном крене несущая плов рука не очень плавно касается стены. Капля жира падает на кучку мусора, среди которого есть несколько крошек от пластин для регенерации воздуха. Шипение, низ коридора моментально закрывается синеватым дымом. Бачковой замер прижавшись к стене, уборщик бросается к задымившемуся мусору, его опережает из рядом расположенной
рубки радиотелеграфистов командир отделения и закрывает кучку мусора резиновым ковриком. Следом освободившаяся рука наносит не уставную затрещину подчиненному уборщику. На все про все не более 5 секунд и ни одного звука, кроме короткого шипения мусора. Кроме действующих лиц двое свидетелей с широко раскрытыми глазами из офицерской кают-компании: врач и командир БЧ-4. Поход продолжается. Отсеки, как обычно после всплытия под РДП, интенсивно вентилируются. Начальство в
центральном посту. Пришедший через несколько минут во 2 отсек старпом покрутил носом и в рубку радиотелеграфистов: "Ты что? Решил всю станцию перепаять?" "Да. Пришлось немножко". Широких обсуждений не было. Но ведь и пожара не было.
То, что висит, в дырку совать не спеши.
1966 год. Северная Атлантика. Всплыли, заряжаем батареи. Доклад радиометриста о засеченном сигнале от "Альбатроса" (противолодочный самолет США). Обычная команда: "Срочное погружение". Ныряем... с нарастающим дифферентом на нос. Вахтенный офицер молодец. Во время скомандовал: "Продуть среднюю!" Следом: "Осмотреться в отсеках!" Всплыли, радиометрист тот час опять об "Альбатросе". Из отсеков доклады об отсутствии замечаний. Опять срочное погружение, и все повторилось. Вмешивается командир. Больше не ныряем. Командиры БЧ БЧ в отсеках. В седьмой отсек из офицеров первым пришел замполит (командир БЧ-3 в первом). Замполиту сразу пришлось гасить страсти. Торпедисты седьмого причину ЧП уже выяснили и уже отреагировали. Так из-за чего едва не полилась кислота из наклоненных аккумуляторов? На каждую "автономку" на лодку подсаживается группа ОСНАЗ. Это 3 - 4 матроса во главе с мичманом, которые в морях ведут прослушку эфира с целью получения полезных сведений для нашего командования. Ребята башковитые, владеют 2 - 3 языками, но не ах-ти знакомы с устройством лодки. Одни на вахте, другие отдыхают. Своих коек само собой для них не предусмотрено, отдыхают на таких, чей "хозяин" на вахте. Лежит "осназовец" на верхней койке в 7 отсеке,а над самым носом на цепочке болтается железка. Рядом дырочка аккурат подходящего размера. Он и сунул железку в дырку и тем самым заблокировал открытие клапана вентиляции одной из кормовых балластных цистерн. При срочном погружении в корме оказался пузырь, вот лодка и пошла носом вниз. В итоге наша секретная миссия в океане оказалась раскрытой с соответствующей отметкой командира, но зато все живы, и даже ни капли кислоты не вылилось на железо второго и четвертого отсеков.
Ночной жор.
В автономке все не так. Рассветы, закаты, погода, семья - все осталось за бортом. Через неделю для большинства членов экипажа устанавливается специфический для "морей" режим, который не стыкуется даже с общекорабельным распорядком. Такая нестыковочка вытекает из чередования корабельных вахт: 2 часа отдых, 2 часа бодрствование, 2 часа вахта, потом все повторяется в течение 2 месяцев. Первые дни общекорабельный распорядок худо-бедно еще соблюдается. На политзанятия собирается почти вся группа, на приеме пищи есть кворум. Постепенно к столу приходит все меньше. Движений мало, аппетит пропадает. Сменившийся с вахты поспит пару часов потом погрызет сухарь и сыт. Гарант распорядка командир лодки - и тот к концу месяца все реже приходит к столу в кают-компании. 36 часов под водой, 12 часов ночью наверху заряжаем батареи. Пока галсируем под водой в районе патрулирования на лодке тишина. Свободные от вахт кто спит, а кто сонный. Легкое всеобщее оживление около полуночи после всплытия на подзарядку: кто к дизелям покурить, а некоторым может повезет подняться на мостик (если не заливает). В один из таких моментов в центральный пост приходит кэп, поднимется на мостик, потом, спустившись: "Вайкла, свари ка картошки". Вайкла Пауль Оскарович - шеф-повар. Через часок в центральном посту кастрюля с исходящей паром картошкой, а рядом на баночке посудина с соленой сельдью или солеными огурцами. Начинается самый демократичный ночной жор. Доступ к нему имеют все свободные от вахты без жесткого соблюдения порядка очередности. Любой матрос, получив разрешение пройти через центральный пост, получает картошку и кусок селедки. В такие минуты озвучиваются самые смешные анекдоты и самые фантастические байки. Даже страдающие от качки ловят возможность хоть на минуту сползти с койки и заглянуть в центральный. Только у вахтенного механика ушки на макушке: жор жором, а центральный пост остается боевым. У соучастников ночного жора несколько его минут оставляют самые яркие воспоминания о походе.
Рыбу вилкой прямо из моря.
Полярный день. Экипаж подводной лодки отрабатывает навигационную задачу на полигоне в Мотовском заливе. Тут же надводные кораблики обеспечения. Перерыв на обед. Дрейфуем. Солнечно. Штиль. После приема пищи с разрешения командира 2
пары рыбаков из состава срочной службы выходят на "промысел" на кормовую и носовую надстройки. Снасть: у каждого бросательный конец с привязанной стальной столовой вилкой, трансформированной в "кошку". Метод лова: погруженная на глубину вилка-"кошка" с интервалом 2 - 3 секунды резко выдергивается. Через полдюжины - дюжину дерганий рука чувствует дополнительную тяжесть. Спешное выбирание конца
вознаграждается зацепленной за бок рыбиной, чаще всего это пикша. Промысловая глубина выбирается методом проб и ошибок. Не все рыбины попадают в посуду, но за час "рыбалки" четверо добытчиков наполняют 2 сорокалитровых кастрюли. К ужину в меню свежая рыба. Ее именуют шпротами в масле, что представляет возможность выбросить за борт пару мешков банок с этим деликатесом, который всем уже осточертел.
Из подводников в лечебники.
Мне втемяшилось, что медицина - это в основном - лечение. Потому после подлодки должность начальника лечебно-диагностического отделения базового лазарета с окладом 105 рублей представилась мне предпочтительнее чем должность начальника медслужбы химдивизиона с окладом 120 рублей. Мои авантюрные замашки заставили искать в лазаретской работе помимо должностных консервативно-терапевтических событий чего-то более острого. Шевченко - главный хирург Северного Флота, осматривая отремонтированный лазарет в сопровождении единственного хирурга лазарета удивился, обнаружив в операционной выполняемую кем-то аппендэктомию: "Кто оперирует-то?" "А это наш терапевт". "Оперирующий терапевт?!" Резать-шить - все-таки не мое ведомство. Да и для авантюристов свет клином не сошелся на хирургии. Хирург Муратов А.А. заманил меня в анестезиологию, о которой я и понятия не имел, и убил 2 зайцев. Мало того, что он предотвратил даже зачатие хоть какой мизерной конкуренции с моей стороны, он нашел во мне помощника, который даже с примитивными навыками в анестезиологии содействовал расширению лазаретской хирургической активности до госпитального уровня. Я по его напутствию и в специализацию по анестезиологии прорвался без формальных предпосылок. Впрочем этой затее никто и не противился. Из терапевтов в анестезиологи - это все-таки не типично. Правда позже я услышал, что анестезиолог-реаниматолог - это терапевт во враждебном хирургическом окружении. Дальше более 6 лет терпения с повторяющимися демонстрациями своей склонности к анестезиологии, какие-никакие исследования физиологических проблем с выходом на кандидатскую степень. Рискованный отказ от должности (в перспективе) старшего научного сотрудника физиолога в одном из НИИ заявлен при скептических замечаниях старших коллег относительно перспективы моего внедрения в анестезиологию. Слово моего научного руководителя Толоконцева Н.А. своему сокурснику в управлении кадров ВМФ явилось-таки тем толчком, от которого я и достиг манящей цели. Такое не забывается. В дальнейшем анестезиологии-реаниматологии сопутствовали и иные дела (начмед госпиталей на 600 коек и 1200 коек, преподавание в институте) с перспективами чинов и денег, но они как-то не прижились. На исходе седьмого десятка я пока у станка.
Тернистый путь в науку.
В студенчестве (предыдущее время не комментируется) потянуло к исследованиям. При этом домыслы быстро опережали фактический материал. "Фантазер", - как-то хмыкнул руководитель студенческого физиологического кружка. Скрупулезность и дотошность соратника по теме на кафедре эпидемиологии Толи Жебруна меня откровенно усыпляла, и к шестому курсу мои исследовательские замашки совсем сникли. Потом в новой среде подводников исследовательский зуд возродился. Его слегка остудили одним из ответов из Академии: "Перед представлением к публикации ты отложи рукопись на месяц-другой, а потом перечитай". Специализация по анестезиологии опять подогрела интерес к скрытому. Тут мне здорово повезло. Почти полгода я вертелся среди энтузиастов - персонала нового отделения грудной хирургии Архангельской областной больницы. Все осваивали новое для себя дело. Операции на сердце, пусть и не сложные, но с примитивным лабораторным, функциональным да и анестезиологическим обеспечением - это почти фантастика. И никаких реанимационных коек. Подконтрольный регион - это больше 1000 км от Заполярья до средней полосы. Сразу отмечено различие в исходном состоянии формально одинаковых пациентов из Амдермы и Котласа. А тут мне возвращаться в свою заполярную Оленью губу. "Ты бы пообследовал своих здоровых матросиков". Средствами для проведения анализов снабдили. Ну и навыки настоящей исследовательской работы уже появились. Года не прошло, как накопился материал с отчетливыми контурами диссертации. Только вот чей профиль? Поскольку я стал дипломированным анестезиологом, то сам бог велел предстать перед верхним анестезиологическим авторитетом. Борис Степанович - добрейший человек и с пониманием. "Но ведь наш профиль - клиника, а у Вас здоровые люди, при чем попавшие в экстремальные для них условия. Тут речь идет о патофизиологии. Кланяйтесь от меня Кулагину". Кулагин: "Действительно тема и интересная, и перспективная, да и материал солидный. Но наш профиль - боевая травма. А вот Алферов за Вас ухватится. Гигиенисты - те же физиологи. Ваши материалы отражают процесс акклиматизации - это чисто гигиеническая проблема". Алферов: "Интересно. А кто у нас акклиматизационный бог? Гена Новожилов? Идите к Геннадию Николаевичу". Новожилов Г.Н. просматривает материалы, а кто-то за дверью: "Гена! Ну ты скоро?" Новожилов Г.Н. мне: "Вы представили очень интересные сведения, и я с Вами о них должен поговорить поподробнее. Но сейчас у меня неотложное дело. Зайдите через несколько дней". А через несколько дней я должен быть в своей Оленьей. С таким итогом я вернулся в жилище Юры Мельника - тогда помощника Иванова по комсомольской работе. "Слушай, - это мне Юра, - тут при Военно-Морском госпитале на Газа создается лаборатория профпатологии. Руководитель Толоконцев Н.А. Очень мудрый мужик, и ребята в его команде - что надо. Там и Толя Жебрун". Я к Толе, потом с ним к его начальнику, потом к Николаю Александровичу,.. в итоге через 5 лет исследований без перерывов в своей текущей лазаретской практике я получил диплом кандидата медицинских наук.
Дурацкий риск.
1970 год. Место моей службы - базовый лазарет. Флотские учения. Нашей береговой базе приказано развернуть пункт временного базирования флота в губе Порчниха. Пришли, выгрузились, поужинали. Рыбаки собираются к ближнему озерцу за гольцом. Лето. Солнышко не заходит. Теплынь. Тишина в тундре разукрашена птичками. "Братцы, а ведь это время путины на семгу. Доктор, да за бутылку спирта артельщики не пожалеют несколько рыбин". До хижины артельщиков на берегу речки Порчниха предположительно километров 5. Почему бы не прогуляться перед сном среди такой девственности. Пузырь в карман и вперед. Через сопки да ручьи путь занял часа 2. Вокруг хижины на том берегу тихо. А Порчниху вброд не перейти. Никаких ответов на призывы. Спирт возвращается. И это опять 2 часа прыжков-подъемов? Да еще и без семги. А бережком ведь и ближе, и ровнее, тем более - сейчас отлив. Берег из плотного песка. Изредка встречаются морские ежики (или только их оболочки), а еще пара оленух лениво прохаживаются по песку и на меня ноль внимания. Удовольствие от смены маршрута отягощается тревогой. По пути все ближе к воде скала. Опять робкая надежда от обнаруженной наклонной террасы вдоль берега. Ну, не оправдается надежда на возвращение бережком, - поднимусь по террасе и вернусь опять через сопки. Вершина все ближе, но терраса все уже. Метров 10 внизу среди камней зашумел прибой, а до вершины еще метра 3. Оптимизм следующего предположения угас в зародыше перед открывшейся за поворотом метровой ступенькой, но потом опять затеплился, поскольку ступенька оказалась преодолимой. Правда дальше поворот за скалу, и никакого обзора. Ну не возвращаться же. Без кителя и обуви, зато с остатками гимнастических навыков ступенька одолена. Какие там восторги!? Через 2 метра за поворотом после ступеньки сплошная отполированная скала и вверх, и вниз. И слезать со ступеньки не иначе, как задним ходом вслепую. Грустные мысли не заставили себя ждать. Через несколько минут их пришлось без церемоний прервать и запустить лихорадочное перелопачивание вариантов спасения. Детали подготовки к сползанию со ступеньки и его (сползания) реализации в памяти не остались. Дальше следует восторг от того, что без семги, но зато с удлинением маршрута к 3 часам ночи ноги дотащили меня до костра наших рыбаков. Они проснувшись ничего не спрашивали, даже на торчащую из кармана бутылку со спиртом ноль внимания. А я тоже без лишних слов прикончил остатки подостывшей тройной ухи из гольца. Ну кому в перерыве между сладкими сновидениями интересна повесть о дурацком риске в такой чудесной летней тундре?
Жестокое напоминание.
Из числа всех военно-морских катастроф мирного времени гибель одной из первых советских ракетных подводных лодок С 80 вряд ли когда-нибудь будет темой широкого обсуждения. Да и в каком-нибудь художественном опусе это событие вряд ли когда отразится. К этой катастрофе причастно столько глупости и несуразностей, что избавиться от них до приемлемого уровня вряд ли возможно без извращения фактов. Даже если опустить дефекты конструкции, неизбежные в условиях разгара холодной войны и спешки при сооружении корабля, темные пятна изобилуют во всех событиях от последнего похода до похорон экипажа. Тем не менее событие иногда вспоминается в узком кругу причастных. Здесь представляется синтез событий из сведений участников подъема лодки, которые в свою очередь общались с участниками расследования данной катастрофы. Обычный поход в Баренцевом море. Лодка идет в режиме РДП. Волнение моря приличное. Все офицеры в кают-компании (их тела найдены там после подъема). Так быть не должно. Между прочим это была одна из первых лодок, где медицинскую службу возглавлял не фельдшер, а врач. В свой последний поход лодка вышла не со своим штатным врачом, а с прикомандированным лейтенантом медицинской службы Зубковым. Вечная ему память. При очередном накрытии волной воздухозаборника не срабатывает клапан, и вода хлынула в цилиндры дизелей. Последствия этого найдены после подъема лодки. Поток воды залил аккумуляторную яму 4 отсека. Взрыв, разрушение переборок между 2,3,4,5 и 6 отсеками, гибель всех, кто был в этих отсеках. Выжившие в концевых отсеках пытаются
спастись, глубина позволяет, на телах некоторых включенные дыхательные приборы. Никто не смог выйти ни через торпедные аппараты, ни через спасательные люки. Отдали сигнальный буй, его срывает волной. Возвращаясь с промысла экипаж одного из траулеров находит буй и поднимает его на борт. Командование Северного Флота о буе узнает через много дней (кажется без времени и места находки). Здесь опускаются версии пропажи корабля, детали поисков, последствия для семей экипажа. Через 10 лет нашли, подняли, подвели к месту обследования. В процедуре обследования еще больше глупостей и несуразностей. Следователи отказались спускаться в лодку, и для извлечения тел срочно собраны военные врачи почти со всего побережья. После работы врачам негде отдохнуть, нечем питаться, их труд не только не оплачен, но и вообще никак не отмечен. На заранее запланированные похороны приглашены только несколько родичей. Место для могилы на низком склоне сопки. Глубина могилы от 80 до 150 см. Она почти сразу наполовину заполнилась грунтовой водой. Через несколько лет останки перезахоронили в приличном месте. Если к этому добавить детали извлечения фрагментов тел, их "комплектование" с получением лишнего тела, детали организации работ и прочие "шероховатости", то изложение станет явно не пригодным для публикации хоть в документальной, хоть в художественной ("ужастик") форме.
Гемолиз после утопления - еще не приговор.
Год 1972. Предполуденная, летняя еще не жаркая погода. Железнодорожная станция Сурок. На запад от железной дороги вплотную к ней марийское село того же названия и глубокое чистое озеро площадью около четверти квадратного километра. Берег - почти сплошной пляж. К востоку от дороги, чуть поодаль военный городок с базовым лазаретом. Звонок в лазарет: "Вытащили утопленника. Еще кажется не умер". Укладку с лекарствами и ящик с мехом для искусственного дыхания в УАЗ и к утопленнику. Лежит на песке, лицо синюшное, не шевелится, только редкие булькающие вдохи-выдохи. Пульс однако вполне приличный. Перед избавлением от неуместной воды попытка сделать несколько искусственных вдохов с помощью меха. Утопленник руками отталкивает маску, а ногами пытается брыкнуть. А заодно закашлял и стал плеваться. На носилки, в машину и в лазарет, где утопленника положили на ближайшую кушетку (это в лаборатории). Первым делом оценка: синева сохраняется, но дышит лучше, пульс, АД - терпимо, лежит, не мешает. Игла в вену, кровь на анализ, к игле капельница. Пока оценивается кровь, поднимаюсь к телефону вызвать скорую (пациент-то "не наш"). Возвращаясь встречаю Алю (лаборант). Показывает пробирку - плазма розовая. Дело обычное: утопление в пресной воде, гемолиз, перспектива мрачная. Возвращаемся к кушетке. Рядом с ней на стойке болтается капельница, а вместо утопленника на кушетке мокрое пятно. В коридор, вопрос к вошедшему посетителю: "Мокрого мужика видел?" "Дак он
только что через черный ход вышел". Бросок вдогонку. С порога едва успел увидеть знакомую фигуру, быстро исчезнувшую в мелколесье в сторону пригарнизонной слободки. А бригаде "скорой помощи" интуиция видимо подсказала, что вместо полсотни километров в военный гарнизон есть кое-что более рациональное.
Специалист - это тот, без которого не обойтись.
Через 6 лет после специализации и проверки призвания анестезиологической работой нештатно получаю назначение на должность начальника отделения анестезиологии Краснодарского гарнизонного госпиталя. Представляюсь начальнику госпиталя, потом знакомлюсь с хирургической братией. Ведущий хирург предлагает: "Сходи, представься начмеду. Он сейчас с пневмонией в люксе 2-й терапии". Представился, вкратце изложил биографию. После короткой паузы вопрос: "Ну, а вообще-то Вы кто?" После краткого раздумья о целесообразности уточнения вопроса: "Анестезиолог". "Да нет - это Вы назначены на должность анестезиолога. А вообще по специальности кто Вы?" "Так анестезиолог же". "Жаль. Понимаете, какая у нас обстановка? Хирургов всего шестеро, из них трое гражданских. Кто-то заболел, кто-то в отпуске, кто-то в командировке. Оперируют часто на 2 столах. Вообще-то хирурги почти всегда обходятся без анестезиолога, но иногда и наркозы бывают. Вот оперируют хирург с ассистентом, а Вы с Марией Ивановной (сестра-анестезист еще с войны) даете наркоз. На операции всяко бывает. Бывает, что одного ассистента оказывается мало. Тогда Вы оставляете все свои дела на Марию Ивановну, подмываетесь и включаетесь вторым ассистентом". Ну, что толку возражать? С ближайшего же времени события развернулись так, что у начмеда вряд ли возникало желание напомнить мне о возможности подключаться к операциям в роли ассистента. Хотя и ппендэктомию, и вскрытие гнойников, и вправление вывихов, и прочая делать приходилось. Но при этом не требовалась специализированная анестезиологическая помощь.
Не все тебе в морских штанах щеголять.
Первые месяцы после назначения в Краснодарский гарнизонный госпиталь меня никто не торопил сменить морскую форму на сухопутную. А я даже искал лазейку к возможности вообще не "переодеваться". Время шло. Летом очередные учения с разворачиванием госпиталя в поле. По случаю моей новизны я просто наблюдатель. Картинка: ходит майор в морской форме среди галифе и портупей и везде сует нос. 2 дня отучились, потом анализ у начальника госпиталя под руководством начмеда округа Васина. После разбора Васин: "Майор, подойдите ко мне". Подход, доклад. Опять вопрос: "Вы сколько получаете?" Лихорадочно соображаю, в чем подвох, так и не смекнул: "Должностной оклад 125 рублей". "Если к следующему моему приезду Вы будете еще щеголять в черных штанах, я сам куплю Вам форму". Через неделю я был, как все. Парадная морская форма так и висит в шкафу вместе с кортиком, а кремовые рубашки ношу уже четвертое десятилетие.
Не суетись - пронесет.
Семидесятые годы. В гарнизонном госпитале срочно оперируют офицера запаса по поводу огромного абсцесса печени не первой свежести. Стакан густого гноя, реактивный перитонит, перистальтики никакой. Тем не менее показатели кровообращения вполне приличные, моча есть и даже самостоятельное дыхание восстанавливается. Перспектива тяжелого послеоперационного периода с необходимостью доступа в центральную вену. Средства для катетеризации ее только самодельные. А у Авакимяна В.А. (тогда доцент кафедры госпитальной хирургии) есть "струнный" проводник для венозного катетера - вещь куда привлекательнее лески. При ободряющих напутствиях Владимира Андреевича реализую не совершенные пока навыки установки подключичного катетера. Хирурги еще оперируют, пациент в состоянии общей анестезии, работает аппарат ИВЛ. Через пунктирующую вену иглу получаю кровь, ввожу (почему-то с трудом) проводник с гибким концом, по нему тоже с трудом погружаю самодельный катетер. Тогда, кстати, катетеризаций без труда почти и не бывало. Извлекаю проводник,.. прежде, чем осмыслил ситуацию, чувствую испарину на лбу. Проводник извлечен без гибкой его части. Где осталась оторванная часть: в сердце, в вене? Авакимян с закончившим работу ведущим хирургом в один голос: "Спокойно. Не паникуй. Оцени пациента". Кровообращение в порядке. Сознание, двигательная активность и дыхание восстановились. После экстубации обычное состояние для ближайшего периода после абдоминальной операции. Дело было в пятницу после полудня. Наблюдаю пациента в послеоперационной палате до вечера. Ни отделения реанимации, ни реаниматологов кроме меня в госпитале тогда не было. На снимке с помощью палатного рентгеновского аппарата ничего не различишь, а возить больного к стационарному рентгеновскому аппарату в первый день не решились. На следующее утро состояние тяжелое, лихорадит. К ЭКГ без особых претензий. В понедельник узнаю, что больной все-таки умер. Во время вскрытия Теслик В.В. (ведущий хирург) отвернул пинцетом на шее рассеченную и отпрепарированную кожу и в подкожной клетчатке нашел оторвавшийся фрагмент проводника. А смерть наступила после прорыва второго, не замеченного при операции, еще большего гнойника печени. Жаль, что тогда не было УЗИ.
Столкнулся со встречным деревом.
В Тойпицкий госпиталь ГСВГ доставлен прапорщик с тяжелой черепно-мозговой травмой. В сопроводительном документе фраза, не подлежащая забвению: "Травму получил, когда, возвращаясь с рыбалки на мопеде столкнулся со встречным деревом". Операция, тяжелый послеоперационный период, искусственная вентиляция легких в течение недели, трахеостомия. Потом постепенное улучшение. Ежедневно из поселка за полсотни километров приезжает жена и слезно умоляет не дать мужу умереть: "Пусть хоть инвалид, хоть без сознания, но только чтобы жил". Еще пара недель лечения в Тойпице, потом эвакуация в групповой госпиталь и еще через месяц наш Вася с очередным санитарно-эвакуационным эшелоном отправлен в Советский Союз, в родную Одессу. Через пару лет один из прибывших на работу в Тойпицкий госпиталь врачей поведал нам о судьбе Васи - его соседа. Не говорит, но сам ходит в пределах двора, узнает только жену (детей забыл напрочь). С избытком восстановилось только то, что нужно для поддержания жизни организма и его воспроизводства. Состояние жены без комментариев.
Пистолет Макарова - гуманное оружие.
Стоматолог и ведущий хирург госпиталя в соответствии с уведомлением по каналу оперативной связи встречают в отделении реанимации доставленного прапорщика с огнестрельным ранением лица. Прибыл сидя. Слезы на глазах. Из полураскрытого рта тянется слизистая слюна с сукровицей. При обследовании обнаружено, что состояние в общем удовлетворительное. Отсутствует правый верхний резец, сквозная рана языка, мягкого неба, задней стенки глотки. На снимке признаки разрушения правого поперечного отростка 4 шейного позвонка, тень пистолетной пули под кожей задней поверхности шеи справа. Легкий парез правой руки. Предистория. Дежурный по КПП сержант сверхсрочной службы отлучился домой пообедать. У подъезда с ним встречается сосед прапорщик. "Ты что это кобуру нацепил? В кобуре небось огурцы со склада?" "Да у меня тут такой огурец, - если достану, - мало не покажется". Далее еще несколько шутейно-перебраночных фраз, какие-то телодвижения. В итоге выстрел почти в упор и госпитализация прапорщика. Первичная хирургическая обработка. Пуля извлечена через разрез на шее сзади. Раневой канал точно между внутренней сонной и позвоночной артериями без их повреждения. Перелом поперечного отростка 4 шейного позвонка - "легкая" издержка. Все зажило. Парез исчез. Потом еще состоялось протезирование выбитого резца. Пистолет Макарова - гуманное оружие.
Без воды и не сюды, и не туды.
Так уж сошлось, что в течение полутора лет после назначения на должность начальника отделения анестезиологии и реанимации Тойпицкого госпиталя ГСВГ я оставался единственным анестезиологом-реаниматологом в госпитале вместо положенных по штатному расписанию троих. Не то, что в отпуск не уехать, - даже на родительское собрание в школу в Вюнсдорфе не вырваться. Рядом полигон - источник непрерывного потока неотложных пациентов, да и госпиталь-то "штабной". А тут светлая полоска. К нам прикомандирован анестезиолог с маленького госпиталька, изнывающий от специализированного безделья, специалист со стажем в чине майора. По такому случаю я отпущен на денек в Берлин по личным делам. По возвращению узнаю в отделении, что Ильин (прикомандированный) ушел кого-то спасать в гинекологическое отделение. Каждое отделение - отдельный дом. В гинекологическом отделении Ильин: "Вот после вчерашней надвлагалищной ампутации матки вероятно отек Квинке, скорее всего от антибиотика. В ней уже гормоны, антигистаминные. Я ей и иголки поставил на икры". А дама-то синяя, от кислорода ноль эффекта, еле продыхивает видимо из последних сил, не контактна, глаза "закатывает", показатели дыхания и кровообращения критические. "Иголки и гормоны - это конечно хорошо, но тут вряд ли обойдемся без трахеостомы". ЛОР-отделение в 2 шагах. Через 3 - 4 минуты отоларинголог: "Это наш человек". Пулей за трахеостомическим набором. Женщину на операционный стол. "Уходит" на глазах. Ларингоскоп, тонкая эндотрахеальная трубка. Авось, пока не прибежал лорик пропихну
в трахею пусть даже травматично. При ларингоскопии вместо входа в гортань некая зеленовато-коричневатая масса. Трубка отсасывателя сцепляется с этой "пробкой", и все вместе удаляется от предверия гортани. Глубокий вдох спасаемой, кашель с вылетом еще одной пробки. Серия глубоких вдохов-выдохов, кожа розовеет, женщина вытирает испарину на лбу: "Ох, чуть не задохнулась"... Причина. После операции дама усомнилась в серьезности рекомендаций о необходимости питья без ограничений и вставания с постели: "Как бы после наркоза рвоты не было, да еще швы как бы не разошлись". Лежит, не шевелится, не откашливает. А для дежурной сестрички и хорошо, что прооперированная не причиняет беспокойства. Вечер, ночь, а к утреннему обходу корочка подсохшей слюны с не выкашлянной мокротой основательно перекрыла вход в гортань, и процесс продолжился с формальными признаками отека гортани. А ведь даже песня предупреждает: "Без воды - и не туды, и не сюды".
"Хайль!" не забывается.
Под конец моей службы в Тойпицком госпитале врачебный штат отделения укомплектован, и я мог отлучаться за пределы заведения. Вокруг шикарный сосновый бор с регулярным урожаем белых грибов в сезон. Хожу с дочками, промышляю. Навстречу медленно, так же поддевая палкой мох, приближается дедок из местных. Сближаемся, каждый увлечен собственным промыслом. Метра за три от меня старик вдруг вытянулся передо мной во фрунт. Я машинально ответил поворотом головы и приложил руку к виску. Разошлись, а я все не мог осмыслить ситуацию. Только дома мне все разъяснил наш дерматолог (тоже из моряков). "Ты был одет по гражданке?" "Да". "А головной убор?" "Пилотка еще с лодки, без краба". "Вот в ней и зарыта собака. Старик подумал, что ты причастен к SS, воспоминания проснулись. Со мной такое же случалось".
Финал военной службы.
Приближается финал службы в ГСВГ. До финала службы вообще меньше 4 лет. Я раскатал губки на возвращение в Краснодар. У Юры Ворончихина, сменившего меня в Краснодарском госпитале, терминальная стадия меланомы с распространенными метастазами. По крайней мере в случае моего возврата в Краснодар, где я оставил в своей квартире мать, перед начальством не стояла бы проблема моего жилья. "Нет, извольте следовать в Новосибирск". Сибирь, так Сибирь. Где наша не пропадала? В отделе кадров Сиб ВО: " Мы же дали в Группу отбой относительно Вашей замены. Должности для Вас нет". "Возвращайте в Германию". "Так не положено. Поживите в гостинице КЭЧ. Через недельку все устроится". Живу. Разгар лета, теплынь, на Оби отличный пляж. Через недельку отложено еще на недельку. Безделье не в радость. Стал ходить в окружной госпиталь. Для местных анестезиологов это вполне уместно. Еще неделька, пора и деньги получать. Опять в отделе кадров: "Вместо Вас в ГСВГ хотел Янгаев из Томска (сын окружного прокурора), потом передумал. А теперь он засобирался на первый факультет. Мы его за штат, а Вы езжайте в Томск. Авось он останется в Академии, а Вы будете в Томске". В общем после Германии за не полных 4 года я сменил 5 мест службы. И это был самый интересный период моей жизни в погонах. Янгаев не поступил, меня в Омск. Жить и работать там было интересно, но за штатом. Потом отпуск и в Афганистан. А тут перестройка с очень длинной сессией Верховного Совета. Из-за задержки на сессии ВС СССР командующего СибВО (депутат) приказ о моем назначении в Афганистан издан уже после конца замены офицеров ограниченного контингента. Но в Ташкент меня отправили-таки, где один к одному повторились события в Новосибирске, включая посещение окружного госпиталя и ташкентских пляжей. Переезд в Ашхабад с должностью в перспективе, с временным исполнением должности начмеда. В Ашхабадском госпитале тогда на штатных 300 койках было развернуто 1200. Потом последовала специализация в Москве по гипербарической оксигенации (барокамера) тоже с перспективой на заведование отделением ГБО в окружном госпитале. Пока я учился, должность занял свой - папахи на улице не валяются. А тут и сказочке конец. Погоны снял и был таков.
Ох и попарились.
Поехали с сослуживцем к его товарищу в недавно сооруженную баню. Казенный домик с торцовыми входами на 2 семьи недалеко от Ашхабада. В пристроенной парилке горит печка с вмурованной бочкой для горячей воды. Жена товарища освобождает в парилке полки от стеклянных баллонов с консервированными фруктами-овощами. Вода вот-вот закипит. Двор и все его содержимое шустро обследует 9-летний сынишка сослуживца. Из горловины бочки пыхает пар и шевелит просто положенную сверху резьбовую пробку. Парнишка видимо заопасался, что пробка раскачавшись свалится, положил ее ровнее и крутнул по резьбе. Пар уже не идет. Нина (жена товарища) продолжает возиться в
глубине парилки. Прохожу мимо и фиксирую в сознании угрожающее булькание кипящей воды в герметичной бочке. Моментально представляется картина парового взрыва бочки, сваренная Нина, разрушенная баня... Прыжок в дверь и поворот голой ладонью винтовой пробки. Струя пара по руке и правой половине лица вышибает меня наружу. Парилка в момент заполняется перегретым паром. Нина ойкает, падает на четвереньки и выползает из парилки. Я мечусь ей навстречу, хватаю за края пропитанной сконденсированным кипятком блузки и сдираю ее... с эпидермисом всей спины. Дальше срабатывает реаниматологическая автоматика бесперерывных событий: из смоченных в ведре марганцового раствора кусков простыни повязка на обваренную поверхность, 4 таблетки аспирина запиваются полутора литрами чая (до рвоты), повторное питье с легким бутербродом, теплая постель с влажной марганцовой повязкой, пока пострадавшая не помочилась. Пригрелась, ступни стали теплыми. Боль затихла. Прошло полчаса от момента ожога. За это время едва нашли мальчика, который со страху спрятался в кустах и не отзывался. Приоделись, завели жигуленок и в госпиталь. Услышав о 30% ожога дежурный хирург скептически хмыкнул, но при первичной перевязке с поднятыми бровями госпитализацию затягивать не стал. Нина выписалась через месяц с небольшими ожоговыми рубчиками на спине, а у меня за это время пузыри на лице подсохли и помалу отшелушились. И еще пару месяцев я ходил двуличным: половина лица загорелая, а другая розовая.
Клизма с концентрированной щелочью.
Основная часть Ашхабадского гарнизонного госпиталя выехала на полевые учения. Оказывать неотложную реанимационно-анестезиологическую помощь в госпитале на несколько дней учений оставлен один гражданский врач анестезиолог-реаниматолог с тремя сестрами-анестезистами и одной санитаркой. Благо - неотложной работы не много. В отделение реанимации поступает штабной полковник с тяжелым инсультом. Без сознания, паралич ног и правой руки, дышит сам, требуется интенсивная помощь в связи с тяжелой артериальной гипертензией. Проблемы помалу решаются. Жена поведала о склонности больного к запорам, стула до катастрофы не было дня три-четыре. Назначена гипертоническая клизма. Процедуру выполняет дежурная сестра-анестезист. Больной без сознания. Спустя полчаса после клизмы врач осматривает больного на предмет ее (клизмы) эффективности и обнаруживает глубокий химический ожог промежности. "Ты что ему ввела?" "Вот это", - и показывает флакон на котором написано NaOH 10% 200 мл. Эмоции, соответствующая прямая речь, слезы... Медсестра-то шестой месяц беременна. А как больной? Да без изменений. Та же кома, такой же паралич, только прибавился некроз прямой кишки и прилегающих тканей. А тут и мы с учений вернулись. После оперативного обсуждения и доклада по команде из Ташкента прибыл Ил-18, и полковник эвакуирован в окружной госпиталь. Там он не приходя в сознание и скончался по причине не совместимого с жизнью поражения головного мозга инсультом. Всем причастным пришли подарки: начальнику отделения побольше (отсутствие - не оправдание), медсестре по случаю ее беременности воспитательная беседа. Уместен вопрос: "Как же
так?" Без объяснения обстановки не обойтись. 80-е годы. Пик интереса к появившимся агрессивным, но пока по слухам оч-чень эффективным вмешательствам прямо в кровь: гемосорбция, УФО крови, спленоперфузия и т.п. За интересом шаг до склонности и руку приложить. Публикаций мало, ограничений почти нет. А техника-то от методологических новаций отстает. Для прокачки крови прилажен давнишний аппарат трансфузионный 196-й модели. А его роликовый насос предназначен для работы с силиконовыми трубками. Трубки - дефицит, потому многоразовые, что для тех времен обычное дело. Технология
обработки трубок предусматривает замачивание их в концентрированной щелочи. Содержание щелочи в другом шкафчике не стало препятствием для непреднамеренной подмены ею гипертонического раствора NaCl.
Над реаниматологом всегда топор.
Туркестанский военный округ времен ввода наших войск в Афганистан представлял врачам, причастным к армии, возможности приобретения такого опыта, который не возможен нигде кроме. Ну где еще встретишь довольно массовый поток
взрослых дядей, страдающих детскими инфекциями? Корь, дифтерия, эпидемический паротит (свинка) в ашхабадский госпиталь доставлялись из ограниченного контингента регулярно. При этом традиционно малая вероятность их ожидания обычно сочеталась с необычностью проявлений. Дежурный реаниматолог получает сообщение о резком ухудшении состояния одного из пневмоников. Терапевтическое отделение в другом здании. Стандартный набор в руки и бегом в терапию. Там обычная суета. На одной из коек "со свистом" задыхается парнишка. Лицо синюшное, возбужден, но слабеет на глазах. Несколько секунд и ларингоскоп во рту, трубка в трахее, из которой при кашле что-то вылетает. Инстинктивно перед подключением меха для искусственного дыхания пара вдохов из рта в трубку. Парень розовеет, успокаивается, а реаниматолог осмысливает промелькнувшие события: "Елки-палки! Так ведь это дифтерийный круп! А я вдохнул в него..." Экстренная профилактика противодифтерийной сывороткой, тягостное ожидание несколько дней,.. Заболел таки. Но обошлось легкой лихорадкой без крупа и тяжелых сердечных последствий.
Советское - значит - отличное.
Офицер ранен в голову в Афганистане, первично оперирован в Кабуле. В родном городе Ташкенте окружной нейрохирург послеоперационный дефект свода черепа устранил пластмассой. Послеоперационный период без осложнений, выписка домой без задержки. Через год эмоциональная дискуссия у пивного ларька заканчивается ударом пивной кружкой по недавно восстановленному темечку. Доставлен опять в нейрохирургическое отделение окружного госпиталя (майор в отставке). Вдавленный перелом родной теменной кости. Рядом расположенная пластмассовая заплата не повреждена. Опять последовали декомпрессионная трепанация черепа, а за ней в последующем пластика дефекта такой же пластмассой. Теперь темечко как броня. Советское - значит - отличное.
Человека не так просто угробить.
Ташкент - город хлебный да еще и теплый. Но зима - есть зима. Одна из операционных окружного госпиталя сооружена, как эркер, три стены которого от подоконника до потолка стеклянные. Случилось - отключили систему отопления. На улице 4 градуса жары, а операционную едва разогрели до шестнадцати. Плановые операции само собой перенесли. Утром поступает пожилая дама с острым холециститом и прогрессирующим перитонитом. Она еще и сотрудница госпиталя. "Никуда не поеду. Оперируйте у себя". Тянуть нельзя, максимум обогревателей в операционную, максимум операционного белья сверху, подогретая инфузия в вену, анестезия с контролем центральной температуры, операция,.. все вроде благоприятно, но все равно холодно. Периферический кровоток "раскрылся", теплопотери запредельные. Лихорадка сменилась нормальной температурой, потом 36 градусов, а к швам на кожу уже ниже 35 градусов. Тут тебе и нарушения сердечного ритма, а следом фибрилляция желудочков. Не успели зрачки расшириться, разрядом ритм восстановлен с одного раза. Зашились. Даму на теплую реанимационную койку. На голову холод. Само собой продлено искусственное дыхание. Озабоченный ведущий хирург домой не идет. К вечеру согрелась. Ритм без нарушений, даже стала просыпаться. Домой ведущий ушел, но от тревоги до утра не избавился. Сон пациентки продлили, но ко времени позднего вечернего звонка ведущего она проснулась и показала полное восстановление способности к самостоятельному дыханию. Утром ведущий первым делом в палату к оперированной, а она сидит в постели свесив ноги и пьет воду. Ведь еще пару десятков лет до того Николай Александрович Нутрихин ободрял начинающих робких анестезиологов: "Человека не так просто угробить".
Опыт не прольешь.
Финальный туркестантский этап моей военной службы был хоть и безсемейный суетной, но все же плодотворный в плане приобретения опыта да и почтительного отношения сослуживцев. Карьера и авторитет - не параллели. Мне не известно, чтобы кто-то из тогдашних сослуживцев в последующем напряженно вспоминал, кто такой Поляков. Перед увольнением представилось не лишним оформление квалификационной категории, которая для военных тогда не требовалась. Как и положено для первого раза документы оформлялись на первую категорию. С аттестационной комиссией никаких проблем, хотя все оформлялось вне ее графика. Прихожу за итоговой подписью к начмеду округа
(И.М.Чиж, в последующем начальник ГВМУ). "А почему это с четвертьвековым опытом первая категория?" Исправляет первую на высшую. Уж действительно опыт не пропьешь.
Вот такая она наша армия.
После четверти века военной службы вполне закономерны размышления о месте армии в обществе и государстве. Примеров, когда армия не только инструмент в руках политиков, не перечесть. Бесспорно также, что в экономически богатых государствах армия под более жестким контролем, чем в странах бедных. Это иллюстрируется географией военных переворотов. Создатели советского государства ужесточили подконтрольность
Красной Армии институтом комиссарства. Социализм победил, контрреволюция не реальна, комиссаров стали упразднять... и засомневались. Ведь в гражданскую без комиссара войско могло повернуть штыки против Советов. Против Советов - значит за царя, и есть охочие переманить бывшее советское войско в ряды белых, которые за царя. В мирные годы при Советской Власти кто такое войско переманит? Белых-то нет. Все равно боязно. Ведь военное начальство может повернуть штыки и сказать, что поворот не против Советов, а против начальства в Советах, и революционные завоевания никто рушить не собирается. За этими командармами нужен глаз да глаз. Вот вам ОГПУ, и комиссаров совсем упразднять погодим. Слава богу - война. Командармов пошерстили и в битвы их. Победили! Авторитет верховной советской власти под небесами. Главный военный начальник свой в доску маршал Победы. Его авторитет среди командармов не пререкаем. У ОГПУ-НКВД иных забот невпроворот. Пусть армейцы сами свою жизнь устраивают. Пошли на следующий виток. Вроде бы опять нужда в поводке для командармов отпала. Обойдемся без комиссаров-политотделов. Нет, ну совсем без партии как же? Вот вам вместо политотделов партийные комитеты. А это принципиально иное заведение. Политотдел - это от верховного советского начальства. Они одного уровня с начальством военным, да военные еще и более зависимы, не особенно порыпаются. А парткомы из местных, хоть они и известны наверху, но формально их избирают внизу. Это оказалось такой бомбой. Пока жив был вождь, все было смирно. Но потом не шустро устаканилось: то Маленков, то Булганин, то Хрущев. Тут маршал Победы и нахмурил брови. А выше его в армии авторитета нет. Вот страху-то было. Хорошо, что его соблазнили побрататься с другим маршалом Победы. Пока он ездил, здесь все его связи и обрезали и скорее назад к политотделам. Хватит всякой военной самодеятельности. И пошли в военные начальники сплошные Чегоизволите. И слава богу. Теперь от военных не только никакой опасности путча, они сами готовы обслужить любой путч, кто больше заплатит,.. ну или пообещает... Терять-то нечего.