Поляков Влад : другие произведения.

Борджиа: Падение полумесяца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.61*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Цикл завершены. Купить роман можно на Аuthor.today Чезаре Борджиа успел добиться многого. Железная корона Италии на его голове, корона Сербии, доставшаяся его сестре, юной и коварной Лукреции... Новый Крестовый поход, который уже обрушил могущество Мамлюкского султаната и привёл крестоносцев к стенам Иерусалима. Осталось сделать лишь несколько последних шагов, чтобы низвергнуть или и вовсе уничтожить оставшихся врагов. Для этого всего то и требуется, что показать ничтожность усилий тех, кто объявил джихад всем странам Европы. Ведь только тогда произойдёт давно желаемое королём Италии событие - окончательное и бесповоротное... падение полумесяца.
  Борджиа: Падение полумесяца
  
   Чезаре Борджиа успел добиться многого. Железная корона Италии на его голове, корона Сербии, доставшаяся его сестре, юной и коварной Лукреции... Новый Крестовый поход, который уже обрушил могущество Мамлюкского султаната и привёл крестоносцев к стенам Иерусалима. Осталось сделать лишь несколько последних шагов, чтобы низвергнуть или и вовсе уничтожить оставшихся врагов. Для этого всего то и требуется, что показать ничтожность усилий тех, кто объявил джихад всем странам Европы. Ведь только тогда произойдёт давно желаемое королём Италии событие - окончательное и бесповоротное... падение полумесяца.
  
  
  Пролог
  Италия, Рим, май 1497 года
  
   Чувствовать себя столь же комфортно, сколь рыба в воде или там монах на исповеди молоденькой девушки - или мальчика, это очень часто встречалось до последнего времени недостойных детей Церкви - У Родриго Борджиа. викария Христа, получалось в самых разных ситуациях. Особенно тех, что касались необходимости нести слово божье в головы многочисленной паствы и убеждения её в самом разном, но несомненно идущем на пользу семье. Крестовые походы, числом уже два, необходимость в важнейшей за долгие века церковной реформе, фактическая ликвидация Папства как видной фигуры в светской части проводимой политики, многое другое, уже не столь масштабное. Он привык к разному и уже думал, что разучился удивляться. Однако... жизнь в очередной раз показала, что все ранее случившиеся вехи на пути были лишь прелюдией перед тем, что ему надлежало сделать сейчас. Сделать то, что вполне могло быть сравнимо с деянием провозгласивших первый Крестовый поход, завершившийся взятием Иерусалима и установлением на Святой Земле власти европейских государей. Надолго установившейся, и утраченной лишь по причине возникших и там междоусобиц, к которым, как ни прискорбно было признавать, приложили руки его предшественники, носившие на голове тройную папскую тиару.
   Великое деяние, а точнее его начало. Начало необходимое, подводящее несокрушимую основу под то, что уже было начато в ходе Крестового похода, ставящего публичной целью освобождение Иерусалима и возврате его не под чью-либо власть, а в общее пользование всем христианским странам Европы. То, что Иерусалим будет взят в самом скором времени, уже не оспаривалось никем. Разве что самыми злостными ненавистниками Святого Престола. Того, который истинный, в Риме, разумеется, а не авиньонской фальшивки, где примостился даже не Антипапа, а, как говорил Чезаре, 'шут, лишь по ошибке надевший тиару вместо колпака с бубенцами'. Родриго Борджиа знал, что его сын подумывал как раз в честь взятия Иерусалима послать Джулиано делла Ровере тот самый шутовской колпак, богато украшенный золотом и даже драгоценными камнями. Дескать, Рим всегда по достоинству оценивает любого друга, врага... забавную зверушку.
   Демонстративное унижение? Бесспорно. Но унижение именно конкретного фальшивого понтифика, а никак не 'искоренение ереси крестом и мечом' как в случае катаров, альбигойцев и прочих. Патриарх семейства Борджиа понимал, почему его коронованный Железной короной сын так тщательно избегает любых явных преследований ересей, которые не выходили совсем уж за пределы разумного. Тех же последователей Савонаролы и вообще инквизиторов уже хватали при первой возможности. Тех, понятное дело, у кого хватало безумия сунуться на земли, верные духовной власти Рима.
   Впрочем, речь шла не совсем о том. Своими успешными действиями против Мамлюкского султаната Чезаре вынудил потерявшего большую часть своих владений - включая и Каир, столицу - Аль-Ашрафа Кансух аль-Гаури, отступившего в важнейший для любого магометанина город, Мекку, объявить джихад. Джихад же... По существу это был их собственный 'крестовый поход', направленный против иноверцев, отражение в зеркале. Только одно дело, когда подобное объявляется находящимися на вершине могущества или хотя бы на подъёме. Совсем иное - объявление 'священной войны' теми, кто терпит поражения одно за другим и не имеет каких-либо явных шансов переломить ситуацию. Мамлюкский султан сам по себе не имел, но вместе с тем этот его ход не был бессмысленным. Он уже привёл к тому, что объявленный джихад вызвал определённый отклик у мулл и прочих имамов, находящихся не только в султанате, но и далеко за его пределами. Прежде всего в Османской империи, которая, если что, тоже находилась в состоянии войны с мамлюками. Находиться то находилась, но теперь наступление османских войск не то что замедлилось, оно замерло.
   Почему, по какой причине... загадкой это не было. Находящиеся внутри Османской империи люди Чезаре доносили о выходках мулл, находящихся при войсках. Они завывали, словно волки на луну, прося, увещевая, угрожая даже карами от самого Аллаха - всё для того, чтобы развернуть войска в сторону неверных. А ещё была чернь, на которую слова мулл действовали гораздо сильнее, быстрее и надёжнее. Стамбульская же её часть и вовсе обожала бунтовать по любому, самому незначительному поводу. А уж теперь, когда почти из каждой мечети неслись проповеди о том благе для любого правоверного, который последует зову джихада... Для султана Баязида II наступили очень тяжёлые времена. Прервать войну с мамлюками, остановив войска и удовольствовавшись уже захваченным? На такой шаг он мог пойти, но не больше. Только чернь требовала совсем-совсем другого, подстёгиваемая фанатичными муллами. Одно лишь слово 'джихад' будоражило их умы, возвещало о возможности вернуть утраченные земли, вновь получить рабов, добычу... Для этого, как они считали, всего то и требовалось, что угрозой бунта убедить нерешительного султана прекратить одну войну и начать другую.
   А ещё началась резня. В том же Стамбуле, направленная на живущих в городе и окрестностях христиан. Первым делом - и далеко не в первый раз - получили долю неприятностей потомки византийцев, склонившихся под властью завоевателей после окончательного паления Византии. Удивляться подобному не следовало, скорее уж у Родриго Борджиа вызывало недоумение, почему они до сих пор продолжали там жить. Выгода от торговли, производства тех товаров, на создание которых сами османы редко когда были способны? А стоило ли оно того, если присутствовала постоянная угроза расправы? И снова приходили на ум слова сына, говорящие о том, что склонившийся перед врагами своей крови единожды, навсегда обречён склоняться и детям своим почти наверняка передаст эту незримую заразу, лекарств от которой пока так толком и не придумали. Хотя... Кое о каких способах помогать в таких случаях Чезаре также упоминал. Но не о том речь сейчас, не о том.
   Как бы не пыжились, не раздувались в ложном величии нынешние мусульманские правители, но два из наиболее значимых - султаны Баязид II и Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури - уже потерпели жестокие поражения в войне с крестоносцами. Даже случись им объединиться, сумей они заручиться в сколько-нибудь малые сроки поддержкой остальных магометанских правителей... Поражения всё равно не миновать. Опасность состояла в ином. Та же самая ловушка, в которую попали первые крестоносцы, вот что по-настоящему пугало понтифика.
   Усобицы! Сейчас они могли вспыхнуть даже не среди ревностных участников Крестового похода, а в других местах. Викарий Христа постоянно получал сведения из многих стран от верных ему слуг церкви, а потому знал, что не один и не два христианских государя всерьёз опасаются углубления вражды с магометанами. Равно как и того, что стоящие во главе уже двух Крестовых походов набрали и продолжают набирать слишком большое влияние. Кто мог стать зачинщиком, за которым последуют остальные? Франция, начавшая войну с Хафсидским султанатом, но всегда готовая сменить сторону и войти в союз с кем угодно, лишь бы это были враги Рима? Священная Римская империя и её властитель Максимилиан, прежде всего стремящийся сохранить своё лоскутное государство и ради этого готовый взорвать бочку пороха подальше от своих границ? Продолжающая доставлять проблемы Венеция, чья сила не в армии и флоте, а в огромном количестве золота и торговых связях по всему миру? Или и вовсе Португалия, король которой всё с большей подозрительностью смотрел в сторону Италии, опасаясь, что Рим примет сторону Испании в так и не утихнувшем споре между двумя давними соперниками?
   Ещё и страх... Страх - великая сила, влияние которой никогда и нигде нельзя было отбросить в сторону, словно кучу истлевшего тряпья. Слишком многие европейские государи могли испугаться полного, окончательного, без возможности отступить на исходные позиции, разрыва с мусульманскими странами. Это был уже не тот запрет на какие-либо сношения и любую помощь Османской империи во время не столь давно завершившегося Крестового похода. Тогда запрет был лишь касающийся османов. Теперь же... В письмах из Каира Чезаре настаивал на как можно более твёрдых и жестких словах, которые вбивали бы внутрь разума самых толстолобых понимание того, что отныне будет введена явная, зримая граница между Европой и Азией. Та граница, которую нельзя будет изобразить на карте раз и навсегда, но которая будет сдвигаться всякий раз, как Европа сочтёт нужным и важным сместить её в свою пользу. И важность привязки этой самой Европы не к вере, а к крови и духу, сплавленным в единое целое. К примеру, Чезаре и его приближённым было плевать на ту же Эфиопию, сколь бы христианской они ни была. В этом он был близок к воззрениям Изабеллы Трастамара, которая считала выкрестов-моррисков маврами, 'которых никакой крест не исправит'.
   Опасности, всюду они. В их число входил и уже явный, бесспорный отказ от миссионерства на завоевываемых крестоносцами землях. Обоснования вредности этого для государств приводились весомые, но ему как понтифику приходилось изворачиваться, чтобы подвести под это и духовную основу. Буллы Святого Престола, они такие, требующие сложных, но в то же время понятных обычным людям фраз. Сложная задача, но вместе с тем и интересная, бросающая вызов его способностям оратора. В очередной раз подняться выше себя прежнего, вместе с собой поднимая и весь род Борджиа. От такого Родриго, он же Александр VI, отказаться никак не мог. Потому и сидел при свечах, несмотря на глубокую ночь, раз за разом отмахиваясь от беспокоящих его слуг, пытающихся, согласно распоряжениям жены и дочери, напоминать Его Святейшеству о необходимости беречь уже далеко не крепкое здоровье.
   Скрип открывающейся двери... Родриго Борджиа хотел было в очередной раз рыкнуть на чрезмерно назойливых слуг, но не успел, сперва бросив мимолётный взгляд в сторону источника звука. Как взглянул, так и понял, что вот уж на этого человека рычать точно не стоит. Лукреция. Дочь. Не единственная, но самая любимая. Не оправдавшая первоначально возложенных надежд, но ставшая неизмеримо большим, чем обычная италийская аристократка. Королева Сербии, ученица своего брата и уже совсем-совсем самостоятельная правительница и политик.
   - Отец... Ты опять мамины просьбы забыл и советы врачей. Это нехорошо.
   - Вдохновение, дочка, ему не прикажешь.
   - Булла? - улыбнулась Лукреция, проходя в кабинет и становясь за спиной отца. Ей так было удобнее смотреть на россыпь бумажных листов, разбросанных на столе. Частью пустые, частью исчерканные различными набросками. - Братик любит удивлять и преподносить подарки, сперва кажущиеся проблемами. Этот точно такой же, просто ещё серьёзнее и опаснее для врагов.
   - И для нас тоже.
   - Хи-хикс, - не выдержала юная королева. - Так может показаться, но на самом деле... Братик хочет выявить остатки тех, кто не согласен, выявить и избавиться от беды, что могла обрушиться уже на наших детей. А так... Пусть выступят сейчас, покажут лица, ранее скрытые венецианскими масками.
   - Венеция?
   И снова улыбка юной королевы. Искренняя, но в то же время лукавая. Сочетать несочетаемое, вот что действительно умели некоторые дети Родриго Борджиа. ему лишь оставалось пожалеть, что подобное передалось далеко не всем его потомкам.
   - Это может быть кто угодно. Нам нужно лишь громко произнести нужные речи и ждать. Так мы заставили короля Франции и его приближённых показать свою настоящую суть. Осталось выявить других, не согласных с разделением между Европой и Азией, стремящихся урвать вкусные куски с обоих столов. Только сидеть попой на двух креслах у них не выйдет. Приходит пора окончательного выбора.
   - Мы становимся всё сильнее, а Святой Престол слабеет. Ирония!
   Лукреция слышала своего отца, понимала, но вот разделять этакую мимолётную печаль даже не собиралась. Слишком девушка изменилась, слишком многое впитала с речами своего старшего брата, слишком многое видела и приняла как пример для подражания, дальнейшего развития и основы для уже собственных решений. На фоне всего этого какой-то там Святой Престол уже не казался сколь-либо значимым. Тем более со знанием относительно созданного в интересах власти Борджиа Храма Бездны, стремительно расширяющегося и обретающего влияние на землях, где над душами прихожан властвовал Авиньон.
   - Духовная власть не должна стоять над светской, отец, - улыбнулась королева Сербская, крутя в руках кубок с разбавленным вином. Сильно разбавленным, поскольку помнила, что может случаться с теми, кто слишком уж увлекся напитками из плодов виноградной лозы. - Святой Престол всегда дробил сильные государства, раскалывал их, поднимал одну часть аристократов против другой. В своих интересах. Но мы, Борджиа, теперь власть светская, на наших головах короны, вот-вот образуется империя. Время меняется, изменились и мы. А не согласные... Их нужно ослабить, отстранить, иных и вовсе уничтожить.
   - Булла уже почти готова и будет оглашена. Я сделаю то, что нужно для блага семьи. Для твоего, Чезаре. Ваноцци, других... Но если уж мы вспомнили про семью и Чезаре. Бьянка!
   - С ней всё в порядке. Жива, бодра, здорова.
   - Здорова, - саркастично отозвался понтифик. - И она и то, что сейчас внутри неё. Это при том, что Хуана пока ещё не в тягости и это не изменится ещё какое-то время. Опасения твоего брата, они может и верны, но ситуация, в которой мы можем оказаться...
   - Я уже говорила с Чезаре, с Бьянкой. Ещё до отъезда брата в Каир. Хуана узнает потом, когда у неё появятся собственные дети. Брат сумеет подвести её к этому, объяснить, утешить, если понадобится. И никаких споров, ребёнок Бьянки будет носить лишь имя Медельяччи, наследовать герцогство Форли. Для всех вокруг. А покровительство Чезаре. оказываемое сыну или дочери его давней подруги и советницы - это естественно. Никто ничего не заподозрит, ничего особенного тут не увидеть.
   - Всё продумала.
   - Я у тебя такая, умная и предусмотрительная.
   Родриго Борджиа оставалось лишь посмотреть на свою дочь, в очередной раз убедившись, что девочка давно успела вырасти и состояться как человек и даже как королева, после чего улыбнуться и вернуться было к булле. Но...
   - Нет уж! Я маме обещала, что ты отправишься спать, а не будешь вновь корпеть над бумагами. Пойдём, я тебя провожу. К ней.
   - И где уважение к викарию Христа? - проворчал Борджиа. поднимаясь из-за стола.
   - Вытеснилось заботой о здоровье отца, - парировала Лукреция. - Пойдём уже, тебя заждались.
  
  
  Глава 1
  Граница Сербского королевства, дорога на Скопье (Ускюб), конец мая 1497 года
  
   Заключённый мир должен соблюдаться? Может оно и так, но это в самом лучшем случае и если обе стороны имеют хоть какое-то понятие о чести и верности данному слову. В случае же османов надеяться на подобное - большая глупость. Уж в этом Мигеля Корелью убеждать точно не стоило. Вот он и не удивлялся, когда ему снова и снова сообщали о мелких отрядах, проникающих на сербские земли то в одном, то в другом месте.
   Османы не могли жить без постоянных грабежей на землях сопредельных государств. Ну или, на худой конец, не занимаясь практически тем же самым, но за землях покорённых ими народов. Разница тут была лишь в том, что когда драли три шкуры с покорённых, то частично это прикрывали сбором налогов, пусть порой самых безумных, откровенно людоедских. Да и запрещалось немусульманам владеть каким-либо оружием, что проверяли постоянно, неустанно, зверски карая за любое нахождение чего-то поопаснее вил, лопат... для совсем уж хорошо себя показавших, охотничьего снаряжения.
   Но то внутри. А вот вовне, тут можно было и по зубам получить. Потому хоть и находились в избытке желающие пограбить порубежные земли, но никто из командиров этих отрядов не удивлялся постоянным, а порой и весьма большим потерям. Так было раньше, зато теперь кое-что поменялось.
   Сербия! Оторванная от Османской империи, ставшая подвластным Борджиа королевством, она многое значила для османов. Пусть постоянно взрывающаяся бунтами, но очень богатая, с жителей которой можно было взять многое... пускай против воли, с постоянной опасностью получить в спину рогатиной или стрелой из того самого лука, припрятанного в укромном месте до поры. С сербских земель кормились многие османы, очень многие. А теперь источник благ исчез. Совсем исчез, а большинство ранее к нему припавших были уничтожены. Но оставалась часть меньшая, сумевшая убраться и желающая вернуть всё, как было раньше. Не просто желающая, а ещё рассказывающая другим о том, что можно оттуда взять. Не золото с серебром, его у сербов, постоянно обираемых, было мало или вовсе не было. Стада коров, овец, лошадей? Тут уже более заманчиво для желающих поживиться теперь уже окончательно чужим добром. Однако ещё более привлекающей османов являлась иная добыча...
   Люди! Рабы. Если быть совсем уж точными, то женщины и дети, которых куда как легче сломать, выбить любую строптивость, а затем либо перепродать, либо оставить для себя. Вот и лезли османы на утраченные по итогам войны земли. Лезли упорно, обливаясь кровью, неся большие, порой обескураживающие потери, но лезли.
   Мигель Корелья недовольно сплюнул на землю, вспоминая, что чем больше времени проходило после подписания мирного договора, тем больше проблем было на порубежных землях. Никаких войск, никаких знамён у то и дело вторгающихся отрядов. Два десятка, полусотня, иногда немного больше, но обычно и до ста османов в отряде не доходило. Пробраться ночью, наскочить на деревеньку, попробовать разграбить всё, что получится и утащить брошенных поперёк седла пленников - вот и вся тактика.
   Дозоры вдоль границы? Помогали, спору нет, но на каждые три-четыре замеченных и перехваченных отряда османов приходился один, успевающий натворить дел. Однако нет худа без добра, как говорили местные. Постоянные нападения позволяли ему, по существу являющемуся наместником Сербии в отсутствие Лукреции, натаскивать набранных среди сербов солдат. Хорошо натаскивать, проверять кровью, безжалостно отсеивая робких окончательно, а недостаточно умелых подтягивая до должного мастерства. Разумеется, делал он всё это не сам, а всего лишь отдавая приказы своим капитанам, чтобы уже те передавали распоряжения вниз по цепи.
   Храбрости и желания рвать глотки врагам у сербов в основном хватало. Не было оружия и доспехов? Выдавали, благо итальянские оружейники с заказами не просто справлялись, но радостно просили ещё и ещё. Доходы и немалые! Другое дело, что затраты пороха поневоле заставляли относиться с бережливостью к этой столь необходимой субстанции. Тут уж как не старайся, а селитряницы быстрее вызревать не заставишь. А посему... Вооружить аркебузами и пистолетами немалое число солдат можно и нужно, но обучить меткой стрельбе - это уже другое, ведь порох при учёбе сжигается немилосердно. Но и тут вроде бы можно было исхитриться... в очередной раз. И вновь благодаря хитроумию старого друга, ставшего из просто сына кардинала сперва сыном понтифика, затем собственно кардиналом, Великим магистром Ордена Храма и... наконец королём. А следом и его за собою потянувшим на самый верх.
   Нет, Мигель и не думал жаловаться. Напротив, распробовав вкус силы, власти и неуловимого аромата особенной жизни, он хотел удержать это положение. А раз так, то и поддерживать порядок в королевстве Сербском старался по-настоящему. Не щадя ни других, ни самого себя в стремлении сделать не просто хорошо, но ещё и не медленно. Посему...
   Прознатчики знали своё дело, да и посыпали тропы, по которым ходили, серебром. Щедро посыпали, тем самым помогая граничарам - а именно так сербы стали называть тех, кто нёс службу близ границы - отлавливать и уничтожать османские отряды. И вот случилось нечто новое, но вполне ожидаемое - в этот раз османские любители поживиться чужим добром и захватить рабов решили пожаловать не полусотней или даже сотней, а куда как большим составом. Естественно, сделать это не абы как, а предварительно отвлекая внимание. Каким образом? Множеством малых, всего по паре десятков человек, отрядов, что должны были пересечь границу между Османской империей и Сербией в разных местах. И отряды эти были откровенным мусором. Голодранцы, толком не вооружённые, не умеющие ничего, зато разгорячённые обещаниями богатой добычи, а ещё взбодрённые опиумом, который давал ложное ощущение всемогущества. Корелья успел насмотреться на действие этого дурмана, да и сам получал его после ран как обезболивающее лекарство, а потому знал и о пользе, и об огромном вреде. Знал и поддерживал крайне мучительные казни для тех, кто осмеливался торговать этой отравой во владениях Борджиа.
   Впрочем, опиум сейчас был так, отдельной мелочью, мазком на общем полотне. Те отряды, они были жертвенным мясом и не более. Отвлекали внимание от главного уже даже не отряда, а небольшого войска, состоящего из жаждущих не только добычи, но и крови неверных. Фанатики, что после объявленного из Мекки джихада росли как грибы после дождя, к тому же стремясь убить побольше гяуров.
   К подобному стоило как следует подготовиться, благо примерный путь был заранее известен. Золотой ключик, он открывает уста, сердца и сами души многих и многих, а уж в поражённой всеобщей продажностью Османской империи тем паче. Войско фанатиков собиралось близ Скопье, переименованного османами в Ускюб. Разумеется, двинуться на Приштину желающие резни во славу Аллаха магометане не осмеливались, но вот ударить в северо-западном направлении, попробовав на зуб Призрень, а уж особенно поселения по дороге и поблизости - это уже иное.
   Так поведали прознатчики. Исходя из этого, Мигель Корелья и решил действовать. Понимая, что продажные души наверняка есть и здесь, в Сербии, из числа затаившихся, прикинувшихся верными, но по той или иной причине ведущих дела с недавними поработителями, он не собирался показывать, что знает о готовящемся набеге. Потому нельзя было подтягивать дополнительные войска, ограничиваясь гарнизоном Приштины. Да и то не всем, ведь излишне ослаблять оборону города было рискованно. Зато можно и нужно было использовать имеющихся лошадей для быстрой переброски в нужное место ещё и пехоты. Ну а собственно конница... и ей дело должно найтись. Османы уже битые жизнью, а потому обязательно сунутся не одной пехотой.
   Так предполагал сам Корелья, то же доносили прознатчики. Так оно, собственно, и произошло. Опасаясь спугнуть врага, наместник до последнего сидел внутри городских стен, и лишь когда стало известно о первых отрядом жертвенного мяса, что пересекли границу, вывел войска. Это было нормальным ответом, который не должен был насторожить возможных османских друзей внутри Приштины. Ну или насторожить не слишком на самый худой конец. Быстрая, но не вконец изматывающая лошадей скачка в предполагаемом направлении набега. Передовые дозоры в большом количестве. чтобы наверняка заметить любую подозрительную мелочь... И вот он, успех.
   Вторгшееся на сербские земли разгорячённое проповедями завывающих мулл войско не было достаточно подготовленным. Оно рассчитывало больше на обычный набег, а потому не имело артиллерии. Грамотные полководцы? С этим также всё было печально, потому как понимающие в военном ремесле не очень то горели желанием идти в набег, риск не вернуться из которого превосходил все разумные рамки. Потому всё вышеперечисленное подменялось тем самым религиозным фанатизмом, жаждой добычи и множеством обещаний, что как следует пограбить, порезать неверных и отойти они сумеют ещё до подхода войск Борджиа. Ах да, а ещё у этого своеобразного войска отсутствовали османские знамёна. Только зелёные полотнища со сделанными чёрной краской надписями, вроде как из Корана. Тут Мигелю Корелье особо интересно не было.
   Недостаточная подготовка всегда влечёт за собой печальные последствия. В частности, неумение устроить нормальный лагерь для ночлега и выставить дозоры, берегущие покой и целостность войска. То есть дозоры имелись, охрана тоже вроде как бдела, но их умения оставляли желать лучшего. Они не заметили передовые дозоры уже сербских войск. Им не хватило наблюдательности обнаружить, как вокруг спящего за малыми исключениями лагеря смыкается кольцо более умелых воинов. Они много что упустили, и теперь им предстояло платить. Дорого платить!
   - Хараджича сюда, - приказал Мигель, прекращая рассматривать в подзорную трубу османский лагерь.
   - Исполняю, магистр.
   Магистр... Корелья уже успел привыкнуть к этому своему титулу в Ордене Храма, но нет-нет, да слово вызывало лёгкое... неудобство. Почему? Тут он и сам не мог толком ответить. Может, не считал себя достаточно подготовленным? Возможно, вовсе далёким эхом отзывалось то, что ранее говорили о тамплиерах, почти полностью уничтоженных и оболганных после крушения Ордена Храма. А его неожиданное возрождение, многим поставившее палки в колёса, сокрушившее немало планов и принесшее тоску и печаль королям из династии Валуа... Стало очень жаль, что поблизости нет Чезаре, что заслуженно славился умением отвечать на самые неожиданные, а порой близкие и проклятым вопросы. Но его коронованный друг сейчас находился по ту сторону Средиземного моря, в том, что раньше было Мамлюкским султанатом, а теперь вновь должно было стать Египтом. Но не просто, а Египтом обновлённым, лишённым того, что там творилось вот уже многие века. Разумеется, под властью рода, которому он, Корелья, присягнул и с которым накрепко связал своё будущее.
   Зачем ему понадобился Светозар Хараджич, в прошлом один из командиров небольшого отряда, по мере сил досаждавшего османам? Как раз по причине умения последнего совершать налёты именно ночью и именно на спящего противника. А ещё хорошо знакомого с местностью, что тоже было важно.
   - Звал, князь?
   Особых манер у Хараджича не было, да и сам он хоть и из благородного рода, но за время османского владычества большей частью вырезанного и впавшего в бедность, близкую к нищете. Зато и злости у Хараджичей прибавилось. У уцелевших, конечно. И чем больше их родной крови умирало от рук османов, тем сильнее становилась эта самая ненависть. Вот как раз таких и приближала к себе Лукреция, да и сам он, Мигель Корелья, понимал правильность подобного пути. Такие не предадут, да к тому же будут сражаться до последнего османа, проливая единственную влагу, способную утолить терзающий их изнутри огонь - кровь.
   Что до обращения 'князь', так местные пока либо не успели, либо даже и не старались привыкать к италийским наименованиям. Некоторые из прибывших с Лукрецией придворных - особенно женщины - пытались этим возмущаться, но... Сама королева лишь улыбалась и оставляла всё как оно есть. Лишь приближала к приштинскому двору всё новых и новых озлобленных на османов и вообще магометан хищников, создавая тем самым дьявольскую смесь из бывших бойцов и командиров кондотт, древних италийских родов, рыцарей-тамплиеров и вот этих вот, рвущихся к своей законной добыче хищников.
   - Османский лагерь видел?
   - Зрел, князь, - акцент серба был ужасен, но Мигель привык и не к такому. - Стадо баранов, которое ждёт, чтобы их вырезали. Только много их, не успеем, как метаться начнут.
   - Что посоветуешь?
   - Лошади. Ранить аль напугать. Османы их спутывать или не умеют или ленятся. Мы сделаем так, что все разбегутся. Но пошуметь придётся.
   - Стрельба? - поморщился Корелья.
   - Не из аркебуз. Самострелы новые и волчий вой. Кони боятся. Сильно.
   А вот это Мигелю действительно понравилось. Кони боятся волков, особенно если это не боевые или не совсем боевые, приученные преодолевать этот естественный для табуна и отдельной лошади страх. А у этих османов кони были так себе. Под седло годились, но только если не было чего получше. Настоящий боевой конь и дорог, и таких всегда нехватка. А уж в нынешней то Османской империи, да вспоминая понесённые ей совсем недавно огромные потери... Нет, настоящих боевых скакунов там оставалось мало, да и не тут они, не у этого сброда фанатиков, собранного обезумевшими от ненависти муллами.
   - Сколько тебе понадобится времени?
   - Собрать людей. Подобраться. Вырезать смотрящих за конями. Начать пугать... Не больше двух часов, может раньше.
   - Я доволен тобой. Делай же.
   Радостный оскал серба, который был счастлив от самой возможности утроить очередную резню ненавистных ему османов. Корелья даже не сомневался, что у этого умелого убийцы получится если и не всё, то многое из того, что он пообещал. Ну а остальные его солдаты, у них тоже окажется немало работы. Если действительно удастся распугать всех или почти всех лошадей, то враги лишатся главного - возможности убежать не на своих двоих. А хотят бежать просто, перебирая данными богом ногами - это его солдаты пресечь сумеют. Выстрелами, понятное дело. Множеством выстрелов, причём не из одних лишь аркебуз, но и из старого-нового оружия, то есть арбалетов.
   Арбалет. Оружие давно известное что в Италии, что тут, в Сербии, что во всей Европе и не только. Где-то его применяли чаще, где-то значительно реже, в иных местах и вовсе считали лишним, до сих пор используя луки и ценя их за более высокую скорость стрельбы. Однако...
   Известны были спаренные арбалеты, хотя и считались излишне дорогой игрушкой. Но вот арбалеты многозарядные - совсем иное. Вместе с тем оказалось, что такие тоже есть, да к тому же известны уже не первый век, пускай создавались в далёких краях, в очень далёких. Как сказал Чезаре, назывались они чо-ко-ну и представляли собой... Да что там, теперь эти самые многозарядные чудовища, воплощённые в дереве и металле, имелись у части его стрелков. Вместо того чтобы уложить в ложе один болт, затем натянуть тетиву - вручную, со стремени или воротным механизмом - прицелиться и выстрелить, здесь использовалось нечто иное. Сверху ложа располагался узкий прямоугольный короб, в котором находилось до десятка болтов. Находящаяся под этим коробом тетива сперва не давала стрелам выпасть, а затем, когда стрелок с помощью системы рычагов взводил тетиву, зацепляла подаваемый болт и, при нажатии спускового крюка, происходил выстрел. Затем это повторялось до тех пор, пока короб с болтами не оказывался пустым, и не требовалось поместить туда новых десяток болтов.
   Сложности? Да, они, конечно, имелись. Но вот скорость стрельбы позволяла мириться со сложностью конструкции, созданной по описаниям Чезаре самим Леонардо да Винчи, уже прославившимся не только в италийских землях, но и по всей Европе.
   Конечно же, вновь переходить от аркебуз к арбалетам никто не собирался. Эти два вида оружия должны были дополнять друг друга, а вовсе не мешать. Большая скорость стрельбы у одного, пробившая способность другого. А вот научить два вида стрелков не мешать друг другу, а помогать, да не на учебных площадках, а на поле боя... Учёба была раньше. Бой - не стычка, а именно бой - должен был начаться совсем скоро. И Мигелю хотелось верить, что и вот эта новая затея Чезаре покажет себя с самой лучшей сторону. Да и привык он к успеху всех этих новинок, чего тут скрывать.
   Ожидание. Не такое и долгое, но всё равно тягостное. Смотри в подзорную трубу или не смотри - всё едино толком ничего не увидишь, не заметишь. Ночь, она скрывает чересчур многое, а бледного лунного света и сияния далёких звёзд недостаточно.
   Луна и звёзды. Мигель помнил, как громко и искренне смеялся Чезаре, как только заходила речь о том, что это Солнце вращается вокруг Земли, Сперва это был просто смех, а затем... затем последовали и уверенные доказательства, частью основанные ещё на утверждениях родом из античности, а частью уже на собственных представлениях. Уверенных таких, подкреплённых чертежами и вычислениями. Что же касаемо устоявшегося в церкви мнения... С некоторых пор - как раз с момента, когда Родриго Борджиа не просто сел на Святой Престол, а окончательно на нём укрепился - и это перестало быть препятствием. Вот и получилось, что за последние годы в Италии в университетах прямо говорили, что Земля есть не просто сфера, но и не являющееся центром мира, зато, равно как Марс, Венера и прочие небесные тела, вращающаяся вокруг Солнца. Помимо луны, поскольку та действительно вращается вокруг земного шара. Ну и звёзды... с ними тоже было нечто особенное. Коронованный друг грозился - как только будет достаточно свободного времени и заодно будут готовы особенные подзорные трубы, предназначенные исключительно для наблюдения за ночным небом - доказать то, что любая из звёзд есть такое же светило, подобное Солнцу, просто очень уж далёкое. Как именно? Корелье было интересно, но не так чтобы очень. Ожидание, оно порой наводит на неожиданные размышления, вот как сейчас.
   Были отвлечённые мысли, а потом внезапно закончились. Сразу же, едва только стало понятно, что вот оно, началось. Как умерли охранявшие лошадей османы, Мигелю заметить не удалось. Зато даже ночью в подзорную трубу получалось разглядеть, как забеспокоилось скопление лошадей, как раздалось местами испуганное, местами откровенно жалобное ржанье. А затем... Раздавшийся сразу с нескольких сторон хриплый волчий вой словно всколыхнул скопившихся на небольшом участке земли лошадей. Наверняка вместе с воем их подтолкнули к панике и выпускаемые из арбалетов стрелы. Бесшумно, пугающе, успешно. И вот уже не сдерживаемые табунщиками, направляемые в нужную сторону кони рванули, окончательно разрывая ночную тишину жалобным ржанием, в котором то и дело слышалась настоящая боль. Воины Хараджича отнюдь не стремились убивать лошадей своими выстрелами. Напротив, предпочитали нанести болезненную, но вовсе не опасную для жизни рану. Подраненный конь стремится ускакать куда подальше от того места, где звучал вой волка и приходит неожиданная, непонятная боль.
   Так должно было случиться. Так всё и происходило. Корелья скорее угадывал, чем чётко видел, но и этого хватало. Скачущие в направлении от османского лагеря кони. Если и не все без исключения, но большая их часть. Переполох в самом лагере, в котором проснувшиеся от волчьего воя и конского ржания османы суетились, заполошно метались, но пока не предпринимали никаких разумных действий. Хотя нет, некоторые их действия имели смысл, но не для них, а для его собственных солдат. Вести ночной бой сложно, рискованно, но в таких вот условиях, да ещё когда немалая часть врага освещена пламенем костром и факелами, что зажигались в большом количестве... Удержаться было сложно, да и не нужно. Потому магистр Ордена Храма и отдал короткий приказ
   - Арбалетчикам начать стрельбу. Аркебузирам ждать.
   И совсем скоро стрелки стали часто-часто посылать болты из многозарядных арбалетов по подсвеченным целям. Никакого грохота, неизбежного при выстрелах из аркебуз и пистолетов. Никаких криков и даже случайных возгласов со стороны расстреливающих османов прямо в их собственном лагере. Только перекрываемый криками боли и страха свист распарывающих воздух болтов, немалая часть которых вонзалась в человеческую плоть. И османам, многие из которых только что проснулись, наверняка казалось, что стрелков очень много, куда больше, нежели их было на самом деле. И всё потому, что скорость стрельбы не могла по их понятиям быть столь огромной. Не могла, но ведь была же!
   Паника - порождение античного бога лесов Пана. Пусть про самого бога почти забыли, но его наследие осталось. Вот оно. Мигель Корелья смотрел в окуляр зрительной трубы и видел, как мечутся расстреливаемые со всех сторон османы по собственному лагерю; как они падают, превращаясь порой в утыканных стрелами 'ежей'. И лишь небольшая часть сбивалась в группы, прикрывалась щитами, уходила подальше от освещенных кострами и факелами мест. Постепенно эти группы сливались в нечто, мало-мальски похожее на построение. Попытка метнуться в сторону, где раньше находились лошади? Пусто! Удрать на лошадях уже не получалось, лишь на своих двоих, да ещё сумев миновать окруживших лагерь солдат сербской королевы... ну ладно, сейчас не её, а его, наместника, магистра Ордена Храма Мигеля Корельи.
   - Аркебузиров под прикрытием щитоносцев и пикинеров - к прорывающимся. Быстро!
   - Да, магистр, - ответил... Мигель даже не посмотрел, кто это был, а узнавать всех по голосу, это уже было бы слишком сложным.
   Немного подождать, и вот впервые за эту ночь слаженно загромыхали аркебузы. По слаженности и частоте стрельбы Корелья мог судить, что сложностей у аркебузиров и их прикрытия не возникло. Залпы не были слишком частыми, не случалось отдельных выстрелов и тем более стрельбы вразнобой. Разве что крики... Но понять, кто именно кричит, на таком расстоянии уже сложно.
   - Османы пытаются уходить малыми группами и поодиночке. Это пресекается.
   А этот голос Мигель узнал. Да и как иначе, ведь Джакомо де Балдуччи ещё со времени войны с Францией постоянно мелькал то тут, то там, к моменту Крестового похода уже возвысившись до лейтенанта, а потом так и остался тут, в Сербии, сочтя перемену места удобной для себя. Ну да, и не очень удобной дл многочисленных кредиторов, особенно в многочисленных борделях, до посещения которых был большим охотником.
   - Хорошо. Постарайтесь не забывать о пленниках.
   - Любых?
   - Если сдаются, то не рубить, - малость призадумавшись, решил Корелья. - Применение им мы найдём. Но командиров и мулл хоть нескольких, но взять живыми обязательно. Хочу с ними поговорить.
   - Мы сделаем, магистр.
   Тут у Мигеля сомнений не было. Те же муллы, несмотря на весь показываемый на людях фанатизм, очень не любят умирать, стремясь избегать подобного исхода всеми силами. Бежать, прикрываясь одурманенными словами и опием фанатиками? Обычное дело. Предать? Легко, особенно если не у всех на виду. То же относилось и к большинству османских командиров. Нет, ему наверняка будет с кем поговорить. Главное, чтобы эти самые разговорчивые знали что-то действительно интересное. А вот в этом у Мигеля были сильные сомнения. Однако... жизнь покажет. Осталось лишь немного подождать. Совсем немного, поскольку стрелки уже почти закончили, да и прорывающийся отряд османов, наткнувшись на прикрытых щитами и пиками аркебузиров, щедро хлебнул свинца раскрытыми пастями. Только и оставалось, что повести последнюю стадию боя, которую Чезаре любил называть зачисткой, то есть, смыкая кольцо, заставить бросить оружие один и добить других. Привычная уже работа, хотя и чересчур порой кровавая.
  
  ***
  Османская империя, Стамбул, конец мая 1497 года
  
   Всегда приятно наблюдать, как давний враг, погибели которого ты давным-давно ждёшь, балансирует на краю пропасти. В этот момент кажется, что достаточно поспешить, сделать последнее усилие, дабы он туда непременно обрушился. Однако именно это может стать серьёзной ошибкой. А ну как он за тебя схватится, и вы оба улетите туда, откуда нет возврата? Или же и того хуже, он сумеет, тобой воспользовавшись, вытянуть себя, а вот тебя сбросит. Не-ет, тут следовало проявлять крайнюю осторожность, не показывать своего участия до самого последнего мгновения и толкать застывшего на краю пропасти лучше всего чужими руками.
   Сейчас застыл на краю пропасти отнюдь не человек, а целая империя. Османская империя, оказавшаяся в тисках сразу двух угроз - духовной и светской, причём разрешение одной не было возможно без избавления от другой и наоборот. Печальное такое положение... для султана Баязида II, для немногих умеющих думать и понимать уровень угрозы людей, но вместе с тем такое долгожданное для его врагов, внешних и внутренних.
   Два довольно значительных, пусть и тайных таких врага сейчас находились в Капалы-чарши, он же просто Большой базар. Оба истово ненавидели как султана Баязида II, так и саму Османскую империю. Оба вот уже не первый год делали всё для того, чтобы приблизить момент её падения. Оба верно служили одному и тому же человеку. Оба... встречались ранее всего дважды, да и то довольно давно, ещё до того, как надели на свои настоящие лица крепко приросшие маски.
   Мирко Гнедич, привыкший отзываться на имя Керим Сардак и не отзываться на своё собственное, появился в Капалы-чарши отнюдь не неожиданным образом. Он часто бывал здесь, покупая то искусно вытканный ковёр, то украшения для своих женщин, то какие-то диковинки из числа тех, которые почему то не привозили на его собственных кораблях из далёких стран. Постоянно сопровождаемый немногочисленной, но умелой охраной, известный по всему Стамбулу и приближенный к самому великому визирю торговец и хозяин кораблей, ухитряющихся проскальзывать мимо завладевших Средиземным морем неверных... В общем, Керима Сардака были рады видеть почти все торговцы Капалы-чарши. Платил он весьма щедро, покупал много, да и интересы имел разнообразные.
   Это то, что знали все. Того же, что посторонним знать не следовало - то тайной и оставалось. Но сегодня он направлялся к человеку, который сам появлялся в Стамбуле редко, хотя доверенные лица оного здесь присутствовали. Да и как не присутствовать на Большом базаре людям того, кто считался сейчас одним из серьёзных торговцев рабами. Исмаил Али Дустум, за последнюю пару-тройку лет сделавший не только состояние, но и обзаведшийся влиятельными 'покровителями' в Трабзоне, Синопе и паре других мест. Конечно же, так называемые покровители и предполагать не могли, что приносящий ценные дары торговец на самом деле не просто готов сварить их заживо в кипятке, а лучше всего насадить на большой необструганный кол, но и усердно действует, подкапывая изнутри опоры империи. Что всегда вежливый, готовый услужить Исмаил Али Дустум всего лишь маска, под которой до поры скрывается Раду Черлеску - последний из рода трансильванских бояр, чьи предки верно служили тому, кто и спустя долгие годы после смерти оставался ночным кошмаром для османов... Владу Цепешу, что в переводе означало Колосажатель. А Раду чтил как деяния предков, так и того, кому они давали клятву верности. Чтил и старался продолжать их дело, только уже не явно, а тайно. Не видимость, а результативность. Не открытый бой, а коварные удары даже не кинжалом, а незримым, порой даже неощутимым ядом, уничтожающим не столько тела, сколько души. Его устраивало все, лишь бы это пошло во вред главному врагу - Османской империи.
   Вот к этому человеку и отправился Мирко Гнедич. Не зря Черлеску появился в Стамбуле. Не просто так в одном тайном месте оказалась полоска пергамента с начертанными на ней ничего не значащими для постороннего буквами. Смысл сии письмена обретали лишь для того, кто знал, как именно их следует прочитать. Он - глаза, уши и карающие руки короля Италии - знал. Потому и находился сейчас тут, на Большом базаре, у того участка, который выкупил для своих дел надевший на себя маску торговца живым товаром.
   Что может быть неестественного, если один значимый и известный в Стамбуле торговец зайдёт к другому, известному больше за пределами столицы империи? Видит Аллах, ничего! Но впереди всё равно зашёл 'Мустафа' в сопровождении ещё двух головорезов, пусть и не знавших об истинной сути своего нанимателя. Мирко привык проверять всё, начиная от еды и заканчивая местом, куда намеревается пойти в тот или иной день. Когда явно, когда тайно, но преподанные ещё там, в Италии уроки были им прекрасно усвоены. Потерявший осторожность прознатчик очень часто становится мёртвым или пленным, а второе как бы не хуже первого. Мёртвых ведь пытать никак не получится, в отличие от тех, кому не повезло попасть в руки такого врага как османы живым.
   Но сейчас всё было спокойно, что кивком и подтвердила безмолвная тень Мирко, сейчас отзывающаяся на имя Мустафы, а ранее... Ранее было всякое. Оставалось лишь войти, но при этом часть охраны оставалась снаружи строения, а оставшаяся хоть и внутри, но почти что у порога. Об этом было условлено. Подозрения? Никаких, ибо подобная недоверчивость была в крови у многих османов и иных, пребывающих на землях империи правоверных. Потому дальше первого помещения прошли лишь сам Гнедич-Сардак и его верный 'Мустафа'.
   Рабы и рабыни, которыми торговал Исмаил Али Дустум в своей нынешней ипостаси? Они были где-то рядом, но не в комнатах, через которые прошёл Гнедич, сопровождаемый, помимо собственного охранника, двумя другими, безмолвными и весьма грозно выглядящими. Но когда они приблизились к нужному месту, сопровождающие остановились. Один из них просто застыл, подобно каменному изваянию, другой же жестом показал, что гостю надо войти туда. Одному гостю, без своего слуги. Что ж, Гнедича это ни разу не пугало. Если встреча именно с таящимся под маской Дустума Черлеску, то она с другом, а не врагом. Если же там ожидает кто-то иной... Умереть он успеет, благо глава тамплиеров всегда заботился о том, чтобы его люди, случись беда, могли хотя бы уйти без лишних мучений. Яды... Борджиа знали в них толк побольше всех иных и как бы не вместе взятых.
   Нет, на этот раз обошлось. Не то звёзды, не то бог, не то иное, во что верил не он сам, а Великий магистр Ордена явно благоволили рыцарю-тамплиеру, вынужденному скрывать и скрываться. В комнате, сидя на подушках и лениво прихлебывая какой-то подогретый напиток, находился именно Исмаил Али Дустум. Так хорошо надевший на себя маску, что она накрепко приросла и к лицу и к самой душе. И больше никого. Только они двое в этом небольшом помещении. Разве что уши под дверью.
   - Да озарит Аллах своей милость тебя, достопочтенный Исмаил Али, - вежливо, но не подобострастно произнес Гнедич... хотя нет, сейчас скорее Керим Сардак. - Да пребудут дни твои...
   - Довольно, - поморщился не Дустум, а Черлеску, приоткрывший свою суть. - Тут нет чужих глаз, а приблизившиеся уши будут отрезаны и скормлены псам.
   - А эти, - взгляд в сторону двери, за которой остался не только 'Мустафа', но и два человека Черлеску. - Их облик...
   - Да, они не наши. Зато тупые, немые и знают только своё наречие, на котором мне приходится отдавать им приказы. Животные! Но полезные, пока не станут лишними. Я использую их и тебе бы советовал. По настоящему верных мало, а обычные наёмники слишком ненадёжны.
   - У каждого свой путь, Исмаил.
   - Всё же продолжаешь беречься даже тут. Твоё право, брат. Садись. Выпьешь?
   Черлеску ткнул пальцем в сторону кувшина, из которого доносился необычный для европейца аромат, но легко узнаваемый тем, кто долгое время находился среди османов. Салеп - напиток, главной частью которого были перетёртые в пыль клубни орхидей. Порошок разводили в молоке, доводили до кипения и довольно долгое время помешивали, добавляя кунжут, корицу, иные пряности по вкусу. Мирко никогда не любил подобный вкус, но увы. Пришлось сперва научиться не морщиться, а потом и окончательно свыкнуться с подобным. Да и со многим другим тоже, ведь чтобы выдавать себя за османа, следовало перенять многие их привычки, в том числе в еде и напитках. В подобных делах не бывает мелочей. Более того, именно кажущееся мелочами способно выдать нерадивого прознатчика. Гнедич таковым сроду не являлся, а потому с показной охотой принял наполненный салепом сосуд, отпил и понимающе прищёлкнул языком, показывая тем самым, что оценил качество вкуса.
   - Ну страдай, страдай, - хмыкнул Черлеску, видимо, знающий об истинном отношении собрата-тамплиера к этому напитку. - Мне вот действительно нравится, потому и пью.
   Гнедич предпочёл спокойно сидеть, отпивать ни разу не любимый напиток и просто ждать. Он вообще приучил себя находиться в постоянном спокойствии, выходя из оного лишь когда надо, а не когда ему захочется. Почти всегда получалось. Черлеску же... Судя по всему, этот рыцарь Храма действительно пошёл иным путём. Однако любой путь верен, если он ведёт к цели и не противоречит основам, которые обязательны для каждого из них, из братьев, объединённых единым пониманием мира и того, что в нём является лишним. Османская империя была как раз в числе того самого лишнего. А раз так, то ей предстояло перейти из бытия в небытие. Вот и всё, такая простая метаморфоза... к которой они общими усилиями и должны её привести.
   - Скоро тебя дервиши за своего примут, брат. Не перестарайся.
   - Что-то мы ценим, что-то ненавидим. Меня поддерживают как любовь, так и ненависть. Но она холодная, как льдистое сверкание заточенного клинка. А твоя, она заполнена пламенем, что вырывается из жерла вулкана. И любая вспышка или замораживающий холод полезны. Ты позвал меня, Исмаил, я здесь. Это ведь связано с происходящим в городе?
   - В империи. Всей, от границы с Сербией до той, где только-только окончательно затихли стычки с мамлюками, - скривился Черлеску, отставив опустевшую чашу в сторону. - Трон под султаном уже не пошатывается, а готов развалиться на груду обломков. Для одних он слишком нерешителен, другим кажется безрассудным. Каждый хочет своего и мнит себя единственно верным советником. Спасителем империи!
   - А есть ещё и сыновья, желающие власти, всей или хотя бы над отдельными кусками. Так?
   - Да, так! И поэтому Шехзаде Ахмет окружает себя самыми ретивыми муллами, которые поют в уши стамбульской черни, разносят песни по самым отдалённым пашалыкам. И именно его руки направляли участников Большой резни, которая отнюдь не закончилась, как надеются распростёршиеся перед султанами потомки завоёванных.
   - Они не понимали и не поймут, - отмахнулся Гнедич. - Но я внимательно следил за тем, что творилось тут в последний месяц. Греки, армяне и прочие, они зажиточны, а порой и вовсе богаты. У них было что взять... даже их самих. Ещё юные жёны, дочери... мальчики, столь любимые многими и куда больше жён и наложниц. Ты должен знать, насколько увеличились продажи такого товара.
   - В разы, - подтвердил Раду. - Все знают, что я торгую особенным товаром и редко делаю исключения. Но всегда стараюсь поддерживать 'дружбу' с другими продавцами плоти. Они в восторге. За последние пару лет поток новых рабов сильно оскудел. Разве что из Крымского ханства продолжал идти по-настоящему ценный товар. Средиземное море ведь перекрыто итальянскими и не только кораблями, да.
   Хищная улыбка очень контрастировала с вроде как печальными для Исмаила Али Дустума словами, но оно и понятно. Одно дело маска и совсем другое - истинная сущность.
   А Большая резня... Она была так названа не просто так. В Стамбуле - не только в нём, но там особенно - с момента окончательного падения Византии хватало смирившихся, покорившихся новой власти. Фанар и Галата - вот те две части прежнего Константинополя, которые были заселены покорившимися, не принимавшими участия в обороне города, а потому не убитыми и не попавшими в рабство вместе со своими семьями. Мехмед - собственно, завоевавший Константинополь и превративший оный город в Стамбул - отлично понимал практически полную неспособность своих подданных одной крови и веры создавать хоть что-то сложное. А ещё не то сам осознал, не то подсказали, что находящиеся не в зависимости, но в полном рабстве не склонны проявлять особо усердие сверх выполнения чего-либо самого простого, от чего под угрозой казни отступить не получится. Вот и использовались бывшие как бы свободные византийцы как архитекторы, переводчики, оружейники, разные ремесленники. Вдобавок туда же были переселены покорные султану армяне, греки, евреи опять же. Из самых разных мест, от Синопа и Мореи до Салоник и островов Эгейского моря.
   Зимми, то есть немусульмане, а потому лишённые многих возможностей и находящиеся в однозначном подчинении османской знати. А ещё этим самым зимми оставили не просто веру и кое-какие храмы, но и дали полностью покорного султану патриарха, который стал главой миллета Османской империи. Миллет? Иная вера, имеющаяся на землях империи, глава которой отвечал на поведение единоверцев. Сильно так отвечал, а потому был очень заинтересован в покорности не только себе, но и стоящему над ним султану. Зато взамен патриарх, грек по крови и на греков же опирающийся, получил кое-какую власть. Не над османами, понятное дело, а над остальными христианами. Ему подчинялись священнослужители не только греческие и Малой Азии, но и находящиеся на сербских, валашских, болгарских землях. Ну и про подчинённость ему патриархов Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского забывать не стоило. Благодаря этому греки успели почувствовать себя... первыми среди слуг, а это очень опасный признак. Они уже не стремились к свободе, независимости, предпочитая упиваться властью над теми порабощёнными, кто находился в ещё более тяжёлом положении. Долго так упивались, привыкли к этому, но...
   Крестовый поход Борджиа разом и очень жёстко вырвал из-под власти Константинопольского патриархата Сербию, а тех священников, кто пытался что-либо возразить, их просто изгнали куда подальше... ну или поближе к тому самому Стамбулу. Стало очень неспокойно в болгарских землях, где уже открыто ждали появления новых крестоносцев, да и валахи не сильно отличались в своих ожиданиях, особенно в Трансильвании, где действительно ещё жила память о Владе, сыне Дракона, великом Колосажателе. В такой обстановке мало кто желал слушать ставленников Константинопольского патриарха, вещавших о смирении, покорности и необходимости удовлетворять все требования османов. Все, включая налог девширме, требующий отдавать собственных сыновей как в янычары, так и в качестве евнухов для гаремов и для содомитских утех завоевателей, что были распространены воистину повсеместно.
   Османской империи стало... плохо. Очень плохо, в том числе и касаемо резкого обнищания обычных турок. Ни новых рабов, ни добычи, ни возможности посильнее выжать сок с имеющихся земель. Сербии не стало, островов по сути тоже. Болгары и валахи если и не бежали с земель, то порой сбивались в отряды и начинали пощипывать своих хозяев. В общем, жаждущие поживы взгляды правоверных поневоле устремлялись в сторону тех, кто раньше находился в этаком полупривилегированном положении. Ну да, на неверных из числа греков и армян. А наиболее зажиточными эти самые неверные являлись в Стамбуле, в тех самых Фанаре и Галате. Требовалось лишь спустить алчущих псов с цепи, уже истончившейся.
   И их спустили. О нет, не сам Баязид, понимавший, что если разорить Фанар, Галату и иные места проживания христиан, то совсем скоро придёт в упадок вся столица, а за ней и остальные города империи. Но одно дело понимать и совсем другое - решиться остановить жаждущих крови и добычи подданных, к тому же науськанных муллами, имамами и иными значимыми духовными персонами. Да и положение самого Баязида было чрезвычайно печальным. Война против Мамлюкского султаната, по умолчанию обязанная принести новые земли, золото, рабов... принесла ещё и внутренний разлад сразу после того как Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури объявил неверным джихад, а себя провозгласил Защитником Веры и Хранителем Мекки и Медины. После такого он просто не мог продолжать войну. Но и вернуть завоёванное не мог, равно как и развернуть свои войска на тех самых крестоносцев. Не мог, но его буквально вынуждали это делать, подталкивали со всех сторон, не понимая или же не желая понимать губительность такого поворота для всей Османской империи.
   Вот потому султан и тянул время, молясь Аллаху и надеясь, что всё как-то разрешится, само собой вернувшись к первоначальному положению. И в это самое время ожидания стамбульская чернь, окончательно обезумевшая от фанатичных проповедей, двинулась на христианские кварталы. Зачем? Воплощать тот самый джихад, пусть даже сначала на улицах собственного города. Яростный огонь веры в Аллаха, замешанный на обещаниях богатой добычи и юных рабынь, он сотворил... привычное. Остановить эту толпу можно было, лишь выведя на улицы войска и устроив кровавую баню. Однако Баязид II просто не мог быть уверенным, что его приказ будет выполнен. Немалая часть стамбульских войск сама бы с удовольствием присоединилась к погромщикам, а ещё примерно половина от оставшихся не стала бы мешать истинно верующим совершить достойное деяние.
   Ему оставалось лишь сидеть, смотреть и ощущать, как власть над империей постепенно ускользает из рук. А еще осознавать, что кое-кто из сыновей замешан если и не прямо, то исподволь подталкивает толпу, заигрывает с ней, чтобы потом использовать уже совсем для другого, для получения настоящей власти.
   Но сперва была Большая резня! Хорошо так была, обширно, кроваво. Пожалуй, не менее трети христианского населения Османской столицы была вырезана либо обращена в рабство. Про разграбление же домов и немалой части храмов и говорить нечего. Всё что смог султан - выставить охрану из пока ещё верных лично ему янычар у кафедры Константинопольского патриарха, то есть у церкви Богородицы Паммакаристы, в части армянского квартала Сулумонастыр и ещё в паре мест, куда по возможности и сбегались покорные власти христиане. Только сбегаться они и могли, потому как хранение и тем более ношение любого оружия им было запрещено. Да и вообще, много ли могут те, кто добровольно объявил себя мирными овечками и покорно блеял на радость завоевателям из поколения в поколение? То-то и оно!
   А когда закончилась - точнее сказать, поутихла - резня, то начался печальный и скрытый исход. Тут даже до большинства самых глупых и наивных наконец дошло, что безопасности в Стамбуле неверным уже не видать. Их снова и снова будут грабить, резать, насиловать, обращать в рабство с целью последующей продажи где-то в другом месте. Столица империи освещалась не только то и дело возникающими ночными пожарами в христианских кварталах, но и заревом даже не упадка, а почти что объявленного падения. Становилось ясно, что это действительно начало конца. Если и не империи в целом, то уж Баязида II точно.
   -- Я знаю о Большой резне многое, - спокойно так, без тени чувств произнёс Мирко Гнедич. - И о том, сколько убито, и о количестве награбленного. Даже о примерном числе бегущих из Стамбула недавних верных слуг султана. Но вот рабы... Это уже тебе лучше знать, Исмаил.
   - Сотни и сотни. Но лишь юные девицы, женщины, не успевшие потерять красоту, а также... юные мальчики, которые тоже очень дорого стоят. Правильные, то есть покорные.
   - У покорных отцов вырастают покорные дети, - пренебрежительно скривился Мирко. - Их уже успели распродать?
   - Только начали. А ты хочешь?..
   - Кое-кто может быть полезен. Не они сами, а их старшие родичи. Хотят получить обратно деток? Пусть платят!
   - И конечно не золотом.
   Усмешка Черлеску превратила на пару мгновений лицо трансильванца в воистину демоническую харю, но Гнедича подобное не то что не пугало, даже не смущало. Он многого в этой жизни насмотрелся, а уж подобные мелочи и вовсе не стоили внимания. Да, Раду Черлеску не был ангелом во плоти, зато являлся нужным Ордену, полезным, а также находился в допустимых рамках, не выходя за оные. И не осмелится выйти, если хочет продолжать ощущать себя частью могучей силы, которая только и способна была дать ему желаемое - месть.
   - Связи, Исмаил! У нас их уже немало, но кое-куда так и не удалось проникнуть. Греки, армяне - они как закрытый ларец в тёмной комнате. Взломать сложно, но даже если сумеешь, то определять приходится на ощупь, ведь зажечь свет означает привлечь ненужное внимание. Понимаешь? Это дополнение к тем женщинам, которые уже наши, которые с нетерпением ждут своего часа.
   - Хорошо. Я отдам приказ купить тех, кто может оказаться полезен. Но они останутся вдали от родных вплоть до тех пор, пока те не исполнят приказы.
   - Часть придётся отдать. Как доказательство намерений и для успокоения.
   - Приемлемо. Только почти все женщины уже порчены и не раз. Мальчики тем более, - тут Раду злобно расхохотался. - Вот ведь выродки! Даже если есть выбор, они предпочтут мальчишескую задницу теплому и влажному девичьему лону. И не противно им свой отросток в дерьмо тыкать?
   - Монахи ничуть не лучше.
   - Да, верно, - помрачнел трансильванец. - У нас тоже грязь, хотя и меньше. Но теперь её убирают. Да благословит бог тех, кто это делает и не собирается останавливаться.
   - Возблагодарим же Аллаха милостивого и милосердного...
   При этих словах Мирко Гнедич позволил себе осторожную такую ухмылку, показывающую истинное отношение что к Аллаху, что к пророку его, что ко всему, что с этим связано. Просто он слишком серьёзно подходил к достоверности носимой маски, а потому старался даже в окружении своих не расслабляться. Так ему было спокойнее.
   Мысль касаемо выкупа обращённых в рабство при большой стамбульской резне пришла в голову Мирко Гнедичу довольно неожиданно. Однако польза её была бесспорна. Даже если задуманное удастся лишь частично, лишним это точно не окажется. Особенно учитывая то, что некоторые люди, ненавидящие все связанное с османами и их империей, уже ждали своего часа. И этими людьми были красивые женщины, то есть те, от кого правоверный мусульманин в принципе не ожидал чего-то действительно опасного. Гаремные игрушки, жёны или наложницы, но в любом случае, по их представлениям, если на что и способные, то исключительно нашёптывать на ухо и плести исключительно женские заговоры. Может и опасные, но не сами по себе. И это должно было стать очередной большой ошибкой.
   Освобождение Сербии из-под власти Османской империи изменило многое и показало немало. В том числе и тем, кто раньше находился в гаремах против своей воли. Немалая, а точнее большая часть этих женщин была сломана, искалечена душевно. Большая, но не вся. И из той части, кто сохранил волю и желание жить как человек, а не кукла для постельных забав и возможной перепродажи другому 'господину', люди короля Италии тщательно отбирали особых женщин. Каких именно? Не просто ненавидящих всех османов без исключения, но ещё и готовых вновь на некоторое время погрузиться в гаремный ад.
   Зачем это могло понадобиться? О, Борджиа знали толк в интригах, причём наиболее опасных для своих врагов. Ведь если заблаговременно подвести к важным в Османской империи людям, ввести в их гаремы пусть даже как обычных наложниц ярких, красивых, привлекающих женщин, те в нужный момент выполнят то, что от них требуется. Что? А чем более прочего пугали Борджиа? Верно, способностью убивать тихо, незаметно, на расстоянии, да к тому же так, что далеко не всегда смерть казалась неестественной.
   Да, именно яды! Редкие, порой и вовсе уникальные, доступ к которым имела только эта семья. А уж обучить человека пользоваться единственной разновидностью - это дело не такое сложное. И в нужный момент... Мирко Гнедич догадывался, как сильно ударит по османам почти единовременная смерть нескольких десятков видных военачальников, придворных, духовных персон и других значимых людей. Именно на десятки и шёл счёт.
   Как удалось это устроить? Ну не зря же скрывающийся под личиной Исмаил Али Дустума трансильванец Раду Черлеску занялся именно работорговлей. Требовались связи, близкие к дружеским отношения, денежные интересы, сплетающиеся в сложную паутину, раскинувшуюся по многим османским городам. Что до самих девушек, пошедших на подобное... Их тоже обучили. Умение прикидываться не теми, кто они есть на самом деле. Способность улыбаться тем, кого ненавидишь и терпеть... зная, что это лишь до поры и пора эта настанет довольно скоро, что время исчисляется отнюдь не годами. Вдобавок обещание, данное лично семейством Борджиа. что их служба короне и Ордену Храма будет вознаграждена самым щедрым образом. И никто не уйдёт разочарованной... если, конечно, будет достаточно умелой, осторожной и сможет не выдать себя всё время тайного задания.
   И ведь пока никто не показал истинную свою натуру! По крайней мере, Мирко Гнедич, будучи осведомлён о многом происходящем как в Стамбуле, так и за его пределами, ни о чём подобном не слышал. Зато знал пусть не обо всех, но о достаточном числе 'Юдифей нового времени'. И можно было не сомневаться, что они без колебаний прикончат своих 'Олофернов', только используя не меч, а отраву. Безопасность, она многое значила.
   - Сыновья Баязида II, - напомнил Мирко ещё об одном важном деле. - Мы знаем о роли, которую сыграл Шехзаде Ахмет в Большой резне. Он привязывает к себе самых фанатично верующих, готовых к джихаду. Но неужели не понимает, что крестоносцы его сомнут, разотрут в порошок?
   - Ты же говорил с великим визирем, брат, - лениво отмахнулся Раду. - Или Херсекли Ахмет-паша вновь решил хитрить?
   - О нет! Сейчас он жив только потому, что никто не знает о его связях с неверными. Одно наше слово и этот дважды предатель будет сипло орать, подвешенный на крюке, вонзённом под рёбра, в то время как султанские палачи станут драть с него кожу и натягивать её на барабан у него же на виду. Визирь уверяет, что Шехзаде Ахмет хочет сперва сбросить с трона отца, а потом отправить фанатиков на убой. Потом же расплатиться с Борджиа Болгарией и Валахией, удержав за собой оставшееся. И показать это как тяжкий итог благочестивой войны во имя мусульманских святынь.
   Трансильванец лишь зевнуть на эти слова соизволил. Не неуважения к Гнедичу ради, но вследствие брезгливости к сынку Баязида, рассчитывающего на успех столь простой и понятной затеи. И сразу же перешёл к другим султанским отродьям мужеска полу, которых... хватало.
   - Зато Шехзаде Коркут хочет сейчас не устроить подкоп под отцовский трон, а укрепиться от Трабзона до Синопа и прибавить к этому всё, что южнее. И не зря он шлёт уже своих верных людей к крымскому хану Менглы-Гирею.
   - Страх отца уступил место иному? - полюбопытствовал Гнедич, хотя на самом деле не слишком этому и удивился. - Если так, он пока не важен. Пусть сидит, пускает злого духа в халат и обильно потеет, ожидая, как всё образуется с этим джихадом и очередным Крестовым походом. Зато остальные четверо вроде не должны сотворить ничего неожиданного, но мы предполагаем, а тот, кто над нами, располагает.
   - Тот, который Шехзаде Шахиншах, тихо сидит у себя в Конье и даже не думает показывать голову из устроенной норки. Он как степной суслик. Думает, что неучастие убережёт от беды. Его можно не считать за важную фигуру.
   - Зато Шехзаде Алемшах пытается высовываться из Кастомана, смотря то в сторону отца то погладывая на находящегося к востоку Коркута. Я верно понимаю, что он не знает, держаться ли ему отца или брата?
   - Наверно. Он слаб. Не сам по себе, а в военной силе. И поддержки при дворе у него почти нет. Но я постараюсь присмотреться и к нему.
   Мирко удовлетворённо покивал, но оставалось ещё двое сыновей Баязида, Мехмет и Махмуд. Первый расположился в Салониках, а второй в Варне. И если Мехмет ещё мог чувствовать себя в безопасности из-за очень уж большой покорности греков, то вот сидящий на болгарских землях Махмуд - это уже совсем-совсем иное. Примерно так он и высказался, заставив Черлеску как следует призадуматься. Не о Мехмете, которому в Салониках до поры вряд ли что угрожало. Но вот Махмуд - это иное. Болгарские земли лихорадило, османы чувствовали себя там, словно восседая на пороховой бочке во время грозы. Может Аллах милует, а может и наоборот, рванёт в самый неожиданный момент.
   - А ведь Шехзаде Махмуд родной брат Шехзаде Ахмета, - процедил Раду. - Первый решил использовать обезумевших после объявления джихада мулл, второй пока тихо сидит в Варне, но...
   - Ты правильно произнёс 'но', брат, - рука Мирко Гнедича до побелевших пальцев сжала рукоять висевшего на поясе кинжала. - Если один устроил ту Большую резню, то второй, если захочет прислониться к более сильному и влиятельному старшему брату, способен сделать нечто похожее. Только у себя.
   - И этим подтолкнёт болгар в сторону Приштины. Плохо ли это?
   Мирко хотел было напомнить про многочисленные жертвы, но воздержался. Понимал, что брат-рыцарь сейчас говорил как стратег, а не как простой человек. Следовательно, доводы против должны быть схожие. Идущие от разума, а не от сердца или души.
   - Болгар легче запугать. Слишком давно они под гнетом осман, да и до них тоже много перенесли. Меньшее число готовых сражаться, большая готовность склониться и терпеть. Ещё одна резня может как разжечь огонь, так и совсем растоптать и так не сильно ярко тлеющие угли в их душах. Подумай, хотим ли мы так рисковать?
   - Решать не нам, но... Я бы воздержался от такого риска.
   - И я тоже. Тогда?
   Вновь недолгое молчание, после которого Раду потянулся уже не к кувшину с салепом, а к закупоренной бутыли с вином, из которой извлек пробку, налил в серебряный кубок, а потом взглядом показал на второй такой же.
   - Нет, благодарю.
   - Вино хорошее. Выдержанное. Можешь разбавить водой, иногда так оно вкуснее.
   - Напиток из перебродившего винограда, - вздохнул Гнедич. - Аллах не велит, а я сейчас не в том положении, чтобы нарушать подобный запрет.
   - И пять раз в день молитвенный коврик расстилаешь?
   - И поклоны в сторону Мекки, - поморщился серб, которому уже давно осточертело носить маску правоверного магометанина. - Я очень старательный.
   - И осторожный!
   - Да, Исмаил. И осторожный. Осторожность не грех, а великое благо для некоторых.
   Двое непохожих друг на друга людей, но в то же время объединённые общей целью и принадлежностью к одному Ордену. Они обсуждали новые и новые ситуации, пытались заранее подготовить те или иные свои действия. Но ещё они ждали сигнала от вышестоящих в иерархии Ордена Храма. И вот тогда... Тогда Османская империя должна была не просто содрогнуться, а расколоться. Слишком опасную и готовую вот-вот взорваться бочку с порохом подложил под неё сперва султан Мехмет, по сути введя закон, даже не разрешающий, а настоятельно советующий восходящему на трон главе Дома Османа убивать всех своих братьев либо иных родичей мужского пола. Потому эта помесь бутылки с пауками и запертого трюма со стаей голодных крыс внутри в любой момент готова была сожрать друг друга, испражниться переваренными останками родичей, а уцелевший счастливец понимал, что сможет примерить корону на голову и уютно расположить зад на троне. Но это всё в относительно спокойные времена. А что если времена как сейчас, смутные и угрожающие самому существованию империи? То-то и оно!
   Именно поэтому скрывшиеся под масками глаза, уши и руки Великого магистра тамплиеров и оплетали клейкой паутиной весь механизм, который со скрежетом, но ещё помогал двигаться неповоротливой, уродливой империи. Хотя нет, не механизму даже, а несуразному, огромному голему из иудейских легенд. А это легендарное чудище, как известно, можно было уничтожить либо расколотив на куски, либо... уничтожив находящуюся внутри него табличку с истинным именем твари. И второе куда как выгоднее, если знать, куда бить. Если знать, как именно бить. Они... почти знали. Только ударов этих должно было быть несколько, с разных сторон. Клинки и яд, интриги и подкуп. Разное оружие, зато цель одна. Та, ради которой можно многим пожертвовать, дорого заплатить. И они были готовы это сделать.
  
  
  Глава 2
  Египет, Каир, июнь 1497 года
  
   Долбаная жара! Воистину казнь египетская, пусть и не в формально библейском варианте. Так ведь и не жара единая приводила меня в состояние перманентной озлобленности на весь окружающий мир. Жара... ну а что жара? Погоду не переделать, а средств, позволяющих сглаживать её пакостные проявления, тут пока ещё нет или почти нет. Кондиционеры, вентиляторы, ледоделательные машины наконец - это всё на много даже не лет, а веков тому вперёд. Я же хоть и пинаю движение прогресса окованным сапогом под ленивую задницу, но даже эти пинки не в состоянии ускорить его настолько, чтоб ещё при жизни своей увидеть многое из привычного по родному времени/реальности.
   Хочется вернуться обратно в Рим, благо Италия касаемо климата куда как более приятное место, но вот прямо сейчас никак не получится. Причина? Клятый Иерусалим, чтоб ему пусто было! Меня лично он не интересовал от слова вообще, но ведь символы, святыни, цель многих крестовых походов, которой даже удавалось достичь и удерживать довольно долгое время.
   Теперь его вновь взяли. Было ли это как уж сильно сложно? Отнюдь! Султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури оттянул лучшие свои войска ближе к главным мусульманским святыням, Мекке и Медине. А оттого в собственно Иерусалиме мало что оставалось из сколь-либо боеспособного. Вот фанатики, те да, присутствовали в изобилии! Но толку от тех толком не обученных мамлюков и близких по крови и духу? И сами по себе вояки не ахти, а уж лишённые грамотного руководства и возможности действительно качественной поддержки они были обречены стать смазкой для клинков и пушечным мясом одновременно. Собственно, так и произошло, но...
   Вроде как я уже упоминал о крайней тупости тех, кто рассчитывал на какое-либо мирное сосуществование с ордой полубезумных, а то и без приставки 'полу' созданий? Так вот этого добра хватало во многих местах, от Стамбула до того самого Иерусалима. И если в Стамбуле недавно случившееся назвали Большой резнёй, то в Иерусалиме обошлись без названия. Однако крови там пролилось тоже предостаточно. Чьей? Тут надо было посмотреть немного в прошлое, аж в те времена, когда по земле топала и оскверняла её своими лапками такая всем известная пакость как Франциск Асизский, основатель францисканского Ордена. Стоит заметить, что месил ногами песок по эту сторону Средиземного моря он в 1219 году, что весьма немаловажно для пущего понимания ситуации. Почему так? Дело все в том, что Иерусалим пал под натиском Саладдина аж в 1187 году, а значит немало крестоносцев и мирных жителей погибло, было пленено и вообще для европейцев настали очень тяжелые времена. Более того, аккурат в 1219 году султан Дамаска, некто Аль-Муаззам, и вовсе сравнял с землёй стены города. Зачем? А просто на всякий случай, чтобы лишить возможно появившихся тут в будущем крестоносцев возможности укрепиться.
   Ну да сейчас не о Крестовых походах и их видении с разных сторон, а о собственно Франциске Асизском, который как раз в 1219 году околачивался по дворам магометанских правителей и в особенности султана Египта Малика аль-Камиля. Смысл? Всячески пресмыкаясь и показывая безобидность, покорность и полную ничтожность как свою, так и его собратьев по Ордену, он выпросил у султана возможность присутствия во многих занятых мусульманами городах. Естественно, на правах полной безвредности и подчинения. Знакомо, не правда ли? Подобные забавы были в ходу у разного рода монахов раньше и продолжались... да постоянно. Для них главным было иметь возможность пасти покорно блеющих овечек, а уж то. что при этом придётся целовать грязные сапоги иноверцев... Это они считали мелочью, недостойной своего просветлённого внимания. Воистину философия и психология рабов, больше и сказать то нечего.
   Ну а уж потом, ближе к концу века, вползшее на Святой Престол очередное францисканское пресмыкающееся под именем Николай IV окончательно показало мамлюкскому султану и прочим магометанским правителям, что тогдашний Святой Престол и сидящий на нём понтифик есть никто, звать его никак и место этому ничто аккурат у края выгребной ямы, наполненной самым смердящим дерьмом, которое только можно найти. Почему столь сурово? Всё просто и банально. У тебя, морда твоя в тройной тиаре, почти век назад жёстко отжали главную святыню, по сути выперли с завоеванных земель, покрытых своей и чужой кровью. И каков результат? Ты, падаль пресмыкающаяся, униженно молишь врага, чтоб он позволил проводить на твоей святой земле религиозные обряды. На полном серьёзе просишь, считая успех в подобных, с позволения сказать, переговорах, великим достижением. И как к подобному червю навозному относиться можно и нужно, кроме как с великой брезгливостью? То-то и оно, что никак, если ты сам человек с гордостью, честью и вообще чувством собственного достоинства.
   Вот с той поры и пошло поехало. Николай IV по сути дал отмашку на полное, тотальное умиротворение, задабривания врагов всея Европы. И многие слабые духом на это пошли, поскольку теперь можно было не стыдиться подобного. Как же, сам викарий Христа подобное творит, а значит и нам, его верной пастве, то же самое делать не грешно. Тьфу! И пошло-поехало. Службы в Храме Гроба Господня и Пещере Рождества. Выкуп на Сионе участка, потом получившего название Францисканская Кустодия Святой земли. Базилика Рождества Христова в Вифлиеме и ещё несколько подобных, но уже менее значимых мест. И везде, вот прямо везде шныряли пронырливые, словно крысы, францисканцы, чувствовавшие себя чрезвычайно вольготно, получавшие немалые выгоды от богатых паломников, а заодно пытавшиеся распространить своё особое влияние на греков, коптов, эфиопов и прочие общины по эту сторону Средиземноморья.
   Очень хорошо они себя чувствовали... до недавних времён. Аккурат до раскола, образования Авиньонского папства и буллы 'О церковной реформе'. Впрочем, к моменту оглашения буллы францисканцы уже поняли, что с Римом им ну ни разу не по пути, метнувшись под крылышко Папы Авиньонского Юлия II.
   Метнулись, до поры затаились, решив как следует выждать, дабы потом вновь начать проводить привычную для их ордена политику и вдруг... Да-да, для них случившееся стало неожиданным, в то время как люди более сообразительные давно успели понять все риски пребывания на магометанских землях после крайне успешного первого и начавшегося второго Крестового походов, организованных нами, Борджиа. Что османы, что мамлюки, что прочие - народец крайне простой, незамысловатый, до боли предсказуемый. Получив как следует по мордам и утерев кровавые сопли, они... готовы были выместить поражение на тех, кто точно не сможет должным образом ответить. До поры их ещё что-то сдерживало, но объявленный джихад привел сначала к Большой резне в Стамбуле и не только в нём на территории Османской империи. Ну а тут, в Мамлюкском султанате... Правильно, Иерусалим. Верно, в основном под удар попали францисканцы. Ну а в качестве довеска особо дурные паломники, у которых, видимо, совсем не хватило мозгов.
   Вырезали реально всех по своему милому обыкновению. Затейливо резали, с яростью и местами даже элементами фантазии. Кого-то распинали на крестах, простом и 'косом'; других затравливали сворами псов; кое-кого, привязанного к стене или дереву, расстреливали из луков или просто оставляли на палящем солнышке. Про такие естественные у магометан забавы как сажание на кол, подвешивание крюком за рёбра и сдирание кожи заживо я и не говорю - это было в порядке вещей.
   За что боролись францисканцы и сочувствующие, на то и напоролись. Они постоянно твердили, что самый тяжкий грех - это гордыня. Однако своими смертями доказали, что нет ничего греховнее глупости, ведь именно она и привела их братию к подобному печальному, но закономерному исходу. Жалко ли мне их было? Откровенно сказать, ни капельки. Тот ещё народец, гниловатый, трусоватый и воплощающий - не они одни, а в череде прочих - наиболее неприятные черты авараамизма. Конкретно, его христианской ветви, ну да это уже детали.
   Были францисканцы на так называемой 'святой земле', а потом по вышеупомянутым причинам разом сплыли. Стал ли чище воздух? Отнюдь. Ведь вся магометанская шатия-братия оставалась, Правда, недолго. Ну вот как сия сборная солянка, приправленная фанатизмом, могла устоять против отборных испанских войск Гонсало Фернандеса де Кордовы? Да и не они одни, высадившись в порту Газы, двинулись прямиком на Иерусалим. Имелись и части португальского короля, и прочие, представленные куда меньшим числом, но также жаждущие откусить куски славы. добычи, земель. Не зря же было дано обещание, что и Иерусалим окажется в совместном владении всех участников этого Крестового похода, и бывшие владения крестоносцев - и не только они - станут достойным воздаянием за хлопоты. Станут лишь тем, кто действительно приложит усилия, а не станет изображать оные, на деле отсиживаясь в сторонке, в ближайших кустах. А то знаю я некоторых... например, венецианцев. Ох уж это их вечное стремление усидеть задницей на всех стульях сразу, да ещё и выгоду немалую получить, желательно в полновесных золотых монетах. Не-ет, сейчас не выйдет. Им вообще о другом беспокоиться следовало. Сильно так беспокоиться!
   Что Иерусалим? Да пал он в сжатые сроки, и недели не прошло с того самого момента, как войска подошли к городу. Учитывая же, что сведения о резне уже успели дойти до крестоносцев, а Гонсало Фернандес де Кордова был мужчиной воистину суровым... церемониться с защищающей город мамлюкской швалью он не собирался. И пленных брать у него также желания не возникло. Кто не успел сбежать из числа мужчин - был либо убит в бою, либо обезглавлен после взятия города. Женщины и дети? Их по опять же предварительным строгим договоренностям, никто не трогал, если, конечно, те не пытались кидаться с дубьём, ножами или камнями. Подобных просто... устраняли во время нападения. Самооборона, она оправдана в любых случаях подобного рода. Видели, знаем, насмотрелись в родном времени на то, как запрет реагировать должным образом на такие вот инциденты приводил к смертям военных и не только, а действия, необходимые по любой логике и здравому смыслу... вполне могли привести на скамью подсудимых одних и к бегству куда подальше других, более сообразительных и понимающих, что на поражённое толерастностью и прочими болезными государство в таких случаях надеяться нельзя. Ибо оно само тебя и схрумкает, тварина страшная!
   - А ты опять на стене и вновь в раздумьях, король Италии и теперь, как я думаю, ещё и Египта. Или есть ещё один Борджиа, на голове которого окажется не Железная, не Серебряная, а иная корона?
   Катарина Сфорца, ну кто ж ещё. Сказать, что Львица Романии подкралась незаметно, было бы неправильным. Я услышал её приближение задолго до того, как она заговорила. Охрана опять же бдила, а потому подойти ко мне мог лишь тот или та, кто был в очень коротком списке заслуживающих доверия. Остальные исключительно с предварительным докладом от охранников. Тут ведь даже не замок Святого Ангела, твердыня Борджиа внутри тоже ни разу не беззащитного Рима, этого Вечного Города.
   - Я пока в раздумьях, - не стал скрывать от союзницы то, что не являлось сколько-нибудь значимой тайной. - Была Лукреция, которую пришлось подготовить, воспитать в меру сил, чтобы корона не была на её голове мёртвым и бесполезным грузом. Но то, что ты назвала Серебряной короной, иначе короной Сербии, уже красуется на её прекрасной голове. Египет же... Ну не юного же, пусть и старательного Джоффре поднимать до королевского уровня, право слово!
   - Почему бы и нет? Он неглуп, старателен, верен тебе, - подойдя, Сфорца облокотилась о парапет, смотря на происходящее вне Каирской цитадели, столь отличное от того, что было там совсем недавно, когда город только-только был завоёван. - Я могу даже из сейчас правящих монархов назвать несколько... гораздо неприспособленнее, чем твой брат.
   - Вот видишь, - поневоле улыбаюсь. - Ты и сама понимаешь, что Джоффре, несмотря на то, что Борджиа по крови, по духу не дотягивает до той ступени, что необходима для по-настоящему достойного правления. А уж в составе империи или вне её...
   Упс! Мало-мало проговорился. Хотя... Львица Романии, а ныне Паучиха из Милана, как её стали называть недруги, очень умна, чрезвычайно догадлива. Наверняка давно поняла, что Лукреция, моя действительно любимая сестрёнка, пусть и не кровная родня мне настоящему, киллеру Кардиналу из далёкого будущего и может иной реальности - она не стремится к полной независимости и без понукания, без уговоров сделает корону Сербии частью общеимперской. Благо и говорили мы с ней, 'отцом' и вообще близким кругом о далеко идущих планах. Джоффре же, тут иное. Член правящей семьи - это да. Наместник в регионе, где не ожидается чего-то форс-мажорного? Вполне. Да и то у меня в таком случае будет гораздо больше надежд на его женушку, не в меру блудливую и откровенно нимфоманистую Санчу из неаполитанской ветви Трастамара. Эта, несмотря на все свои недостатки, умом не обделена, равно как и коварством, и хитростью, и готовностью принимать и требовать исполнения любых, сколь угодно жёстких решений. У неё ведь в прямых предках тот самый король Неаполя, который так любил ужинать в компании своих врагов... точнее их чучел, выделанных опытными таксидермистами. Бр-р, даже мне не по себе становится, стоит вспомнить это безумие!
   - Империи сложно создавать. И ещё сложнее укрепить так, чтобы наследники смогли их удержать. Вспоминается Александр Македонский...
   - И передравшиеся сразу после смерти великого полководца его диадохи, которых только он сам и мог держать не то в руках, не то на цепи. Помню, как же иначе. Только у того не было наследников.
   - А у тебя?
   - Пока есть Лукреция, а там... Чуть окрепнет Хуана, да и сестрица от детей лет этак в девятнадцать уже не сможет отвертеться. Наша едва сформировавшаяся династия сильно в этом нуждается. И да, опережая твой возможный вопрос... Мои планы насчёт будущих браков детей Лукреции или моих с твоей семьёй не изменились.
   Улыбается. И наверняка тоже строит далеко идущие планы, выгоду от которых должна получить прежде всего её семья. Ну-ну! Я, конечно, всячески понимаю и уважаю такой подход, но в полной мере у тебя это не получится, Львица ты аж целой Романии. Хотя бы потому, что мне известно о тебе гораздо больше, ты же о моей сути разве что догадки строить можешь, да и то в большей части ложные. Меж тем никакого обмана с моей стороны нет и не предвидится. Умолчание, неполное раскрытие карт - это да, это сколько угодно. Просто таким шикарным инструментом как Катарина Сфорца нельзя пренебрегать. Вот совсем нельзя и всё тут! Её нужно либо жёстко прогибать, либо привязывать к собственным интересам иным, мягким манером. А сломать эту леди со стальным прутом вместо позвоночника и бесконечной ненавистью к тем, кого она считает своими врагами... нереально. Да и не мой это путь - ломка сильных личностей, к тому же достойных уважения. Посему второй и только второй вариант. Тот самый, который очень хочет применить ко всей семье Борджиа Изабелла Трастамара.
   Кстати, реально интересно, она всё ещё продолжает пребывать внутри пелены таких заблуждений или уже малость протрезвела от несбыточных желаний? Надо будет проверить. Не сейчас, понятное дело, потом, когда закончатся хлопоты тут и я смогу, наконец, вернуться в более приятную среду обитания.
   - До сих пор не верится, что совсем скоро я окажусь в Иерусалиме, - мечтательно смотри вдаль Катарина, предвкушая очередное короткое путешествие, что начнётся уже сегодня. - Я бы никогда не отправилась туда, будь этот святой город под властью магометан. Но теперь, когда возвращаются прежние благословенные времена...
   - Снизь накал благостности в своих речах, Катарина, - невольно морщусь я от неожиданной вспышки религиозности. - Город как город. Наверняка к тому же изрядно захламлённый и изгаженный за время владычества мамлюков и прочих. От Иерусалимского королевства там уже давно ничего не осталось. Всё снесено чуть ли не до последнего камня и даже не единожды. Магометане порой те ещё затейники. А умиляться, глядя на разные святые и не очень места... Не твоё это, Львица. Не будь слабой.
   - Тамплиер...
   - Самый что ни на есть. Более того, обновлённый, то есть лишённый большей части недостатков, которые погубили прежний Орден Храма.
   - И каких же?
   - Был ум, имелись управленческие таланты, а вот решительной жестокости им не хватило. Великому магистру де Моле следовало при первых же признаках опасности собирать верных Ордену людей и объявлять Филиппа Красивого, понтифика и прочих врагами, вероотступниками и прочим, что соответствовало ситуации. А золото, в изобилии имевшееся, позволило бы нанять достаточное количество воинов, чтобы сравнять изначально не равные силы. В итоге всё могло бы сложиться совсем иначе.
   Сфорца лишь вздохнула, понимая отличие моего взгляда на жизнь от взглядов подавляющего большинства что тогда, что теперь.
   - Де Моле верил в милосердие Господа и в загробное воздаяние. Ты, Чезаре. веришь лишь в собственный меч и собственный же разум. Такими стараешься сделать и окружающих тебя. Меняешь, создавая кого удобно, но не добрых и богобоязненных христиан.
   - Всё верно, - не стал я отпираться. - Но ты то, Львица Романии. бывшая Тигрица из Форли и нынешняя Миланская Паучиха... Разве ты 'добрая и богобоязненная'? О нет, ты скорее зубами и ногтями перервёшь глотки всем, что станет угрожать тебе или твоим близким. И без сомнений и колебаний бросишь в выгребную яму тех, кто осмелится стать перед тобой на пути к мечте, какая б она ни была.
   - Грешна... И этот грех мне вряд ли удастся отмолить.
   - Отец его мигом отпустит, если тебе это вообще понадобится. Могу и я, но... Отпущение от главы Ордена Храма многим покажется ироничным. А то я не знаю, что Авиньон пугает мной детей и монахов! Про разных магометан и говорить нечего, но последнее лишь на пользу пойдёт. Да, нам тоже пора. Туда, в Иерусалим... хотя я бы с удовольствием обошёлся без этого визита. Что мне там вообще делать, почему нельзя было встретиться если не тут, в Каире, то хотя бы в Газе, вот ответь?
   Посмотрели на меня... Выразительно так посмотрели. Словно на неразумного ребёнка, которому вот уже в десятый раз пытаются втолковать нечто совершенно естественное для взрослых но не воспринимаемое детским разумом. Хотя да, Катарина то у нас весьма многодетная мать, так что подобного опыта у неё в избытке.
   - Святая земля!
   - Помню. Освобождённый вот уже не в первый раз, но теперь точно на веки вечные символ, объединяющий все или почти все государства Европы и всё в этом роде. Только с укреплениями там плохо, место крайне негостеприимное, погода откровенно паршивая.
   - Тогда Фердинанд Трастамара, который или уже там или вот-вот будет.
   - Аргумент, - вынужден был признать я. - Всем аргументам аргумент, будь он неладен! С отцом моей Хуаны встретиться необходимо. В том числе и для того чтобы обсудить дальнейшее... продвижение. Сразу по нескольким направлениям.
   - Новый Свет?
   - А ещё Индия и всё, что вокруг да около. Так что желаний то много, а вот с ресурсами для их воплощения в жизнь куда как сложнее. Люди, корабли, оружие. Необходимость не просто удерживать уже взятое, но встраивать приобретённые земли в организм государства. И это не только моей Италии касается. Увы, но у Трастамара порой глаза куда больше желудка. Обожрутся, потом будут болеть. А это не есть хорошо.
   Привыкать ещё Сфорца и привыкать к моим циничным и не свойственным этому времени высказываниям. Ничего, приспособится. А герцогство Миланское... Рано или не очень, но оно будет аккуратно поглощено Италией. Да, на самых выгодных условиях, с сохранением на первых порах высокой степени автономии и предельной финансовой независимости, однако... Механизм постепенного отгрызания кусков независимости хорошо известен для выходка из эпохи на стыке тысячелетий. Его и нужно будет применить. Но это гораздо позже, может даже не при самой Катарине. Слишком умна, чересчур прозорлива. И предельно полезна как союзница и сподвижница, лояльность которой уже удалось получить, а теперь и закрепить неплохо выходит. Даже немного жаль, что не в плане 'входит-выходит', но тут, несмотря на весь мой интерес к этой леди, муж и многочисленные дети резко множат на ноль естественные душевные порывы. Не моё и всё тут!
   Меж тем действительно пора было собираться. Потому взяв Львицу Романии под руку - она даже не думала сопротивляться, привыкнув, а местами уже и начав осторожно, но доверять - я направился сперва внутрь собственно цитадели, а потом, собравшись, нам предстоял недолгий путь до Нила. Там, погрузившись на корабли, предстояло сперва подняться до устья, а уже потом, вдоль побережья, аккурат до Газы - этого де-факто ближайшего к Иерусалиму порта. Нет, ну а как иначе? Тащиться караваном от Каира до Иерусалима? Нафиг оно нужно, такое сомнительное счастье! В эту эпоху передвигаться по воде как бы не на порядок быстрее, а в этих местах ещё и гораздо комфортабельнее. Здешней пустыни я уже обожрался по самое не могу, так ещё и переход от Газы до Иерусалима не пара-тройка километров, а аж сотня. Учитываем климат и раскалённый песок под ногами и копытами - получаем печальный факт, что за один день не добраться. Два дня и никак не меньше, особенно если вспомнить, что без ну о-очень солидного сопровождения там в принципе делать нечего.
   Зачем оно, которое солидное? О нет, я не опасался удара в спину от испанцев или португальцев. Ситуация совсем этому не способствовала. Даже если предположить, что кто-то из коронованных особ, воинские контингенты которых сейчас находились в Иерусалиме, воспылал предельной ненавистью ко мне или всем Борджиа вместе взятым - было бы верхом идиотизма ликвидировать меня, оставляя 'отца', Лукрецию и тех, кто формально не Борджиа, но находится почти на самой вершине. Подобное не решит ничего, а напротив, заставит династию объединиться против врага. Мстительность Борджиа хорошо известна!
   Угроза с иной стороны, совсем с иной! Для большинства магометан именно мы, Борджиа, являемся самыми главными врагами. Они ж не совсем конченые, а потому осознают, кто именно стоял и стоит во главе уже двух новых Крестовых походов. А тут вот он, сам Чезаре Борджиа, появляется не абы где, а близко к месту, где напасть хоть и сложно, но всё же реально. Более того, не во главе всей армии, а лишь относительно малой её части. Ну вот как тут устоять то? Не факт, конечно, но риск довольно значительный. Посему не стоит ... совсем не стоит.
  
  ***
  Дорога на Иерусалим, июнь 1497 года
  
   Почувствуй себя стейком! Ну тем самым, который поджаривают на раскалённой сковородке, а вокруг тоже та ещё температура. Это я, если что, сейчас про своё состояние, ни разу не близкое к сколь-либо комфортабельному. К лошадям я уже успел за минувшие годы привыкнуть и. хоть никакого особо удовольствия от верховых прогулок и 'прогулок' не получаю, но вот реально свыкся. Только вот эти несколько часов, что я провёл в седле, выехав с отрядом из Газы по направлению к Иерусалиму... Воистину жесть жестяная!
   Горячий ветер пустыни. Доспехи, пусть и прикрытие сверху белой тканью, добавляли множество 'приятных' нот к и без того насыщенному мировосприятию. Тянуться к воде, как это делали многие из отряда, оказавшиеся в подобных условиях если не первых раз в жизни, то близко к этому? Благодарю покорно, подобное ни разу не помогает, а даёт лишь иллюзию облегчения на минуту другую, а потом становится ещё хуже. Потому лучше проявлять умеренность, хотя это на первый взгляд и может показаться странным. Отсюда и приказы, которым вроде как и стараются следовать, но... не у всех покамест получается. Бр-р. Даже подумать страшно, что тут можно в этих условиях не просто временно находиться, а жить постоянно или, по крайней мере, долгие месяцы, а то и годы. А ведь многим придётся! От итальянской части войск в Иерусалиме я отказываться точно не собираюсь. Тут и символ, и дополнительный плюс к авторитету, да и опыт по боевому слаживанию тоже не хрен свинячий, право слово.
   Ещё Египет, где тоже... отнюдь не райские условия, несмотря на то, что близ Нила ситуация всё ж куда как пристойнее. Наличие реки рядом, оно многое упрощает, в том числе и касаемо климатических условий. Главное без веской причины особо далеко от источника живительной влаги не отдаляться, а уж остальное... преодолимо.
   Хорошо хоть за новозавоёванные территории можно уже не беспокоиться. Первичная, а местами и вторичная зачистки произведены, количество нежелательных элементов в собственно крепостях сведено к нулю, за пределами стен, но в городах также стремительно падает. Вот-вот и можно будет начинать запускать первую волну переселенцев из числа действительно заинтересованных в подобной смене жительства. Никакого приневоливания, исключительно по собственному желанию. А то знаю я печальные последствия, случающиеся после того, как пытаются срывать людей с мест против их воли. Нафиг-нафиг, подобного нам, Борджиа, точно не требуется. Мда... Нам, Борджиа. Я ведь реально за прошедшие с появления тут годы уже не отделяю себя от этой семьи, хотя прекрасно помню и осознаю себя истинного. Встроился. Врос. Прикипел к людям, которые стали очень близкими. Человеческая психика, она такая, местами загадочная даже для специалистов из XXI века, не говоря уж о здешних, о психологии если понятие и имеющих, то самое что ни на есть зачаточное. За некоторыми исключениями, большая часть которых рядом со мной обретается. А не рядом - это, пожалуй, исключительно Николо Макиавелли, змий редкой ядовитости, на котором сейчас, по сути, вся Флоренция держится. Пьеро Медичи хоть и не самый лучший правитель, но сумел таки приблизить к себе чуть ли не лучшего из имеющихся советников. Не в последнюю очередь поэтому герцогство Флорентийское сейчас реально на подъёме. Союз с Римом и змеиная хитромудрость Макиавелли - вот те самые краеугольные камни, на коих всё держится. Не менее, но и не более того.
   Макиавелли, да... Я до сих пор его реально опасаюсь. Не в прямом смысле, конечно, а как возможного конкурента в плане плетения многоходовых интриг. Одно дело опираться большей частью на опыт грядущих веков. Совсем другое - самому быть гением интриг, заговоров и создания самых извилистых тропок в мутном мире высокой политики. Точно я могу быть уверенным в одном - никогда нельзя садиться играть с Макиавелли в игры престолов. Обыграет, змий флорентийский! Так обыграет, что сам далеко не сразу поймёшь, где и как ухитрился вляпаться в одну из оставленных им ловушек. По той же причине я ни разу не хочу видеть этого человека сколь-либо долгое время ни в Риме, ни на службе у Борджиа. Пусть это будет головная боль Медичи, а до нас лишь её эхо доносится.
   Но и польза от старины Николо велика. Поэтому Пьеро, первый герцог Флоренции, получил дельный совет держать столь талантливого советника как можно ближе. Заваливать его деньгами, подарками, хорошим, уважительным отношением... А ещё как можно крепче привязать паразита деньгами, титулом, славой. Да-да, всем вышеперечисленным, но главным фактором тут являлась слава. Вот оно, единственное действительно уязвимое место сего гения! Он хотел быть не просто известен, а остаться в веках подобно Платону. Аристотелю и прочим 'звёздам первой величины', тем или иным образом любившим порассуждать о политике, устройстве государства и тому подобных делах. И ему этот самый шанс предоставлялся самым непосредственным образом. Не только слова и дела, не только влияние на Пьеро Медичи, но и кое-что ещё.
   - Место для лагеря уже найдено, магистр, - произнёс Фредо Гриццони, бывший лейтенант в кондотте Винченцо Раталли, а теперь уже доросший до уровня полноценного командования. - Спокойно, безопасно. Но мы будем готовы ко всему.
   Готовность - это хорошо. А вот что меня всегда удивляло так это умение 'рулить' лошадью так, чтобы она не просто замедлялась или там ускорялась, но ещё и двигалась почти вплотную к другому всаднику. Мне подобный высший пилотаж был в принципе недоступен. Да и пофиг, положение позволяет не заморачиваться с подобными нюансами. Более того, в Газе нас уже встретили представители испанских крестоносцев. Не простая вежливость, а с целью выделить дополнительное сопровождение и проводников, с которыми уж точно не получится сбиться с пути. Именно так, ибо здешние места, в них тоже можно заплутать, а подобное вряд ли кому на пользу пойдёт. И да, Фердинанд Трастамара уже находился в Иерусалиме, прибыв в Газу, как оказалось, неделю тому назад. Эх, вот делать им больше нечего, особам коронованным, кроме как тащиться в эту жопу мира, почему то объявленной святой. Для пущей важности тут только Мануэля I Португальского не хватало!
   Это я так, иронизирую, поскольку понимаю не шибко большое желание Мануэля I покидать Лиссабон. У сего монарха и так хлопот хватало, в том числе связанных с продвижением в Новый Свет, сбором кораблей для новой экспедиции в Индию и разруливанием брожений внутри страны. Не-ет, сейчас он не мог позволить себе покидать пределы страны, ограничившись отправкой неслабого войска, рассчитывая на жирный кусок пирога, отрезанного от уже де-факто развалившегося Мамлюкского султаната. По сути планировалось напластать на ломти всё побережье, начиная с Бенгази и заканчивая как минимум Тиром. Дальше? Там уже были войска Османской империи, мир с которой лично мы нарушать не собирались. Пусть сами рыпнутся и вот тогда... Впрочем, это уже несколько иное.
   Внезапно какое-то неожиданное движение в голове нашей колонны привлекло моё внимание. Тут ключевое слово 'неожиданное', в подобных случаях всё выбивающееся из обычного поневоле заставляет насторожиться.
   - Фредо?
   - Сейчас мне доложат, магистр
   Служба действительно была поставлена хорошо. Тренировки, обучение, да по стандартам отнюдь не этого неспешного и излишне склонного к простоте и некоторой даже наивности времени. Оказалось, что прямо на дороге - хотя назвать это направление дорогой значило безбожно оному польстить - нас ожидали. Мирно так ожидали, без какой-либо агрессии, представившиеся посланниками Педро Алвариша Кабрала - командира португальских войск в Иерусалиме. Дескать, негоже, что короля Италии Чезаре Борджиа сопровождают исключительно испанцы, а они, верноподданные Его Величества Мануэля I, оказались в стороне от сопутствования главного устроителя столь триумфального Крестового похода в его пути к Иерусалиму.
   Звучало это... естественно. Давнее соперничество португальских Ависов и кастильско-арагонско-неапольских Трастамара было для них естественно, словно дыхание. Пусть воевать они уже вряд ли станут, но такое вот противостояние в делах высокой и не очень политики - эти династии и могила не исправит. Плюс менталитет этих крепко родственных друг другу наций стоило учитывать.
   - Криштиану де ла Медейра просит разрешения предстать перед вами, магистр, преподнести в дар реликвию, которая была спасена от варварства магометан чудесным образом и...
   - И подождать это, конечно, не может?
   - Он просит об этом с огнём истинно верующего христианина в глазах и с величайшим почтением к Великому магистру тамплиеров, - едва-едва исказились в улыбке губы Гриццони, который чхать хотел на всю эту религиозную мишуру ещё со времен бытия лейтенантом кондотты. Периодические боевые действия против разных 'князей церкви' благочестию как-то не способствовали. Особенно под началом Винченцо Раталли. И это ещё до перехода последнего ко мне на службу. - Елейный какой-то этот португалец.
   - Ну-ка, ну-ка... Пару слов ещё про эту самую елейность.
   - Я человек не из придворных, магистр, - попытался было отползти в сторону от темы Фредо, но тут же сдулся, поняв, что мне действительно интересно его мнение. - Монахом ему быть, а не воином. Но он знает, как с клинком обращаются, это видно. Только улыбается много. Очень много. Я такое часто у разных османов видел. Понабрались у этих магометан подобострастия!
   - Помолчи немного... Это уже что-то.
   Остановив ворчание Гриццони, я напряжённо думал, прокачивая ситуацию. Ту самую, которая резко перестала мне нравиться, переводя сознание в режим повышенной подозрительности. А раз так...
   - Что ж, приведи. Только без оружия и под надёжным присмотром.
   - Думаете...
   - Думаю, но уверенности нет.
   - Может тогда просто...
   - А вот и увидим. Если воспротивятся сдаче оружия, то будет повод как следует проверить, но уже не показывая всё это самодурством. Чутьё, Фредо, чутьё! Учись доверять ему по настоящему, а не просто прислушиваться время от времени. Ты же почувствовал нечто?
   - Ну да магистр, - замялся тот. - Только я вообще не знаю, почувствовал ли и если да, то что именно это было.
   Интуиция, она такая. Ничего, скоро удостоверимся. Благо место для лагеря не просто подобрано, но ещё и близко. Вот там и будет мало-мало знакомиться с этим самым посланцем Педро Алвариша Кабрала.
   Вот чего я не люблю, так это пафоса, который бессмысленный и беспощадный. А потому никаких особо шикарных, достойных короля временных пристанищ, и в помине не наличествовало. Просто грамотно выбранное место, дозоры вокруг и предельная бдительность. Ну и установка нескольких шатров, понятное дело. Без этого в здешних условиях совсем тяжко, да и банальная логика подсказывает, что дрыхнуть у всех на виду что мне, что герцогине Миланской ни разу не комильфо. Минимум, но всё же комфорта, соответствующего как ситуации, так и положению.
   Кстати, Катарина Сфорца как-то ни разу не приняла во внимание мою подозрительность относительно посланца командира португальских войск. Сочла побочным проявлением свойственной таким как мы повышенной подозрительности. Дескать, вокруг полно верных солдат, никто и дернуться не успеет, случись необходимость. Может и так, а возможно совсем даже этак.
   И вот он, Криштиану де ла Медейра, представитель древнего и благородного рода. Стоит с затейливо украшенным ларцом в руках, а по бокам ещё двое. Без оружия, что проверено и перепроверено, но ничуть не возмутившиеся предпринятыми моей охраной действиями. Более того, выразившие понимание проявленной осторожностью. Вежливо так выразившие, согласно словам Фредо Гриццони, пусть частично, но наблюдавшего за процессом и реакцией португальцев. Проклятье, да даже внутрь ларца заранее заглянули. Результат? Всё благостно и спокойно, никаких неприятных сюрпризов вроде как не наблюдалось. Что за подарок? Какое-то выполненное из дерева распятие, пусть само дерево не абы какое, а чёрное, оно же эбеновое. Редкая штука, особенно на европейских землях, потому как растёт только в Индии и где-то с ней рядом, обработке поддаётся тяжело, да и мастерство для подобного требуется. В остальном же - обычная религиозная безделушка, наверняка долженствующая быть представленной в виде какой-либо реликвии или хранилища очередных мощей, коими уже все церкви и монастыри перенасыщены по самое не балуйся. Ох, как же это всё муторно!
   Однако нобилесс оближ... в смысле, положение обязывает. Вот я и сижу на походном стуле, а слева и чуть позади Катарина Сфорца, также изображающая на лице предельную приветливость и благосклонность к португальским крестоносцам, что прямиком от уже ни разу не далёкого Иерусалима прибыли. А лица этих самых португальцев... Прав был Фредо, вот и мне они резко не нравятся. Не в плане 'Не нравишься ты мне!', а в ином, куда более глубинном. Только демонстрировать я этого отнюдь не собирался. Напротив, улыбался, поприветствовал их, поинтересовался об обстановке в городе и об уровне возможных угроз со стороны пусть и разбитого, но вовсе не уничтоженного под корень противника. Не сведений ради, а чтобы оценить их ответы, дабы понять, что именно заставляет интуицию нехило так дёргаться.
   Не то, слишком многое в них не то! Только чтобы это понять, требовалось знать толк в физиономистике, а ещё в той самой психологии, иначе только смутные колыхания интуиции и останутся. Прав Фредо, прав! Чуждостью от них так и прёт. Слишком подобострастны, слишком не по европейски цветистые речи, направленные опять же на лесть и желание утопить собеседника в лживой патоке восхвалений. Естественное такое, его сложно скрыть, ибо изнутри прёт, особенно в подходящей ситуации.
   Что это доказывает? А ничего! Может слишком долго общались с разными там османами или маврами, вот и нахватались, нахлебались ментального дерьма, которое осело в глубине их душ, упав на подходящую основу. Я людей идеализировать не склонен, дерьма и в Европе хватает, просто не в тех масштабах и не до такой степени концентрированности. Даже в некоторых инквизиторах можно ещё было разглядеть остатки высоких идеалов. Взять того же Торквемаду...
   Стоп! Мысль мелькнула, причём как раз по поводу нынешней ситуации. Осталось только ухватить её за хвост и размотать тот замысловатый клубок, в который она, увы, превратилась. Ну а попутно в ответ несколько фраз толкнём, благо делать это умею, хоть и не шибко люблю.
   Малость не португалистые португальцы! Внешность, она ж не просто так, а вполне себе важный фактор, на который следует обращать внимание. Как говаривал один демон из великого произведения: 'Как причудливо тасуется колода... Кровь!' Вот и здесь эта самая кровь в колоде тасовалась не совсем в стандартной манере, оставив этому Криштиану де ла Медейра не свойственные ни испанцам ни португальцам черты лица. Смесок. Однозначно! Далеко не самый яркий, при беглом взгляде легко обмануться, но таки да смесок, стоит присмотреться как следует.
   Опять же, что это доказывает? По отдельности ничего, поскольку многие века мавританского присутствия и многочисленные войны, закончившиеся лишь со взятием Гранады, оставили свои ни разу не радостные следы. Однако приплюсуем это к манере говорить, движениям тела, ещё нескольким нюансам... Все они складываются в не самую радостную картину. Торквемада мне не зря вспомнился. Он хоть и редкостной гнидой был - именно был, потому как до него недавно тоже добрались злобные парни из созданного Храма Бездны - но ассоциируется с изгнанием марранов и морисков, большая часть из которых так и осталась теми, кто они есть, лишь натянувшими на себя личины, не слишком умело и без намерения сделать их частью себя.
   Вот оно. Не факт, далеко не факт, но теперь подозрение обрело хоть какие-то очертания. Мавр. Точнее, немалая доля этой самой крови. И если предположить, что он не тот, за кого себя выдаёт, вполне реально пойти дальше. Цель? Ясно дело, что не ради того, чтобы на меня просто посмотреть, он сюда пожаловал, да к тому же в сопровождении других. Те двое, кого я сейчас вижу, тоже, к слову сказать, подходят под описание смесков. И тоже при первом взгляде хрена с два это определишь. Один случай - случай. Два - подозрение. Три... либо очень сильное подозрение, либо следует переходить в особый режим готовности к серьёзной пакости. Сдаётся мне, что тут уже не подозрения, а нечто большее.
   Жест, и вот уже головорезы из моей охраны напряглись, как неизвестное тут электричество. Сигнал то прямо и недвусмысленно предупреждал их о том, что я вижу в чужаках угрозу. пусть пока и пассивного типа. Значит не просто полная, а полнейшая готовность среагировать на любое неправильное движение объектов ну или просто по другому моему сигналу. А вот Катарина, та не была посвящена в значения этих самых с виду совершенно нейтральных жестов. Только вот чутьё, оно Львицу Романии не подводило. Почуяла изменения в окружающем пространстве, подобралась, только вот не видя всю картину целиком. Ничего, совсем скоро станет ясно, приступ паранойи у меня или же действительно кто-то собирается преподнести королю Италии каку на совочке.
   - ...и прошу принять в дар это распятие из эбенового дерева, внутри которого частица креста, на коем распят был Господь наш и где осталась капля крови Его.
   - С благодарностью приму этот дар. Достойный и от достойных дарителей. Паоло, прими...
   - Постойте. Ваше Величество, - чуть повысил голос де Ла Медейра и тут же вновь поклонился. И опять чересчур глубоко. Только в глазах перед этим что-то этакое сверкнуло. Настоящее, а не официально-церемонное. А что именно - этого, увы, я толком разглядеть не успел. - Это не просто реликвия, но и нечто большее, подобающее не просто монарху и доброму христианину. Вы ещё и Великий магистр Ордена Храма, возродившегося из пепла, вновь достигшего величия за считанные годы, поведшего за собой воинов Креста к Святому граду Иерусалиму. Вот, смотрите.
   Эва оно как! Нажать, чуть провернуть и... распятие превращается в стилет. Охрана было дёрнулась, но де ла Медейра лишь обозначил, как именно клинок высвобождается из своеобразных, хм, ножен, после чего сразу же передал сей подарок в руки Паоло, одному из лучших моих телохранителей. Да и замышляй он что... Не та ситуация. До меня не один метр, подобный клинок и не метнёшь толком из-за ни разу не сбалансированной для метания рукояти. Плюс я не в простой одежде, а в полноценной броне, разве что плащом прикрытой. Не-ет, метать этот подарочек в меня не собирались. И что тогда?
   - Прекрасный подарок, - констатирую я факт, после чего обращаюсь уже к Паоло. - Я не до конца понял, как именно высвобождается скрытый клинок. Ты это понял?
   - Не совсем, - качает тот головой. уловив очередной мой жест. - Но если синьор Медейра покажет ещё раз, непременно пойму и запомню.
   - Да, так будет лучше. Сделайте нам такое одолжение, Криштиану. Или кто-то из ваших друзей.
   - Как будет угодно Вашему Величеству, - склоняется в поклоне португалец.
   Его глаза направлены вниз, к земле, а вот глаза двух спутников, тут иное. Беспокойство, предвкушение... злорадство? Могу ошибаться, но кажется это именно вышеперечисленные чувства в одном флаконе. Смотри, Кардинал, смотри! Тут что-то совсем сложное и в то же время важное.
   - Вот так вдавливаем рукоять внутрь, поворот влево и вверх. Защёлка освобождается и скрытый внутри распятия клинок извлекается. Дамасская сталь, эбеновое дерево.
   Плевать мне на звучащие сейчас слова. Мне важен исключительно сам голос, его малейшие изменения. Равно как и выражение лица Криштиану де ла Медейра. А оно самую малость, но изменилось как раз в момент вдавливания рукояти внутрь. Неудобство? Да нет, лёгкая боль. А почему? Надо смотреть. Очень внимательно смотреть, благо гипотеза уже появилась. Следовательно...
   - Паоло, передай мне клинок. Кажется, я уже понял. Действительно прекрасная, мастерская работа. Такой шедевр сперва надо как следует изучить. Луиджи!
   - Магистр?
   - Увеличительное стекло сюда. Изучать буду.
   Луиджи Пикколони - это не телохранитель, скорее ассистент в делах научных, один из довольно большого количества. Хотя с клинком обращаться также обучен. Потому и сопровождает, а не сидит себе в Риме или там Перудже в одной из лабораторий. Зато сейчас отвечает за небольшой научный 'арсенал', который я заимел привычку таскать с собой на всякий случай. В основном тут разного рода химия, ингредиенты для ядов и противоядий, но и инструментарий некоторый имеется. Лупы там, весы, пинцеты и прочие полезные в хозяйстве мелочи.
   Беспокойство. Именно оно прослеживалось в глазах де ла Медейры, когда мне принесли просимое, Я же, даже не думая прикасаться к подарку, стал его изучать. И, о 'неожиданность', уже через минуту обнаружил искомое. То самое, которое вызвало у дарителя неприятные ощущения при извлечении клинка. Шип. Едва заметный, но окровавленный, хотя разглядеть микроскопическую каплю крови невооружённым глазом было бы чрезвычайно сложно. Вот с лупой - уже совсем другое дело. И не только кровь. Шип был покрыт чем-то иным, маслянистым таким, но не смывающимся и не стирающимся так легко и просто.
   Даже любопытно! Не в плане, что именно это нечто делает, а лишь то, какой именно вид отравы был использован. И не то, были ли в курсе даритель и его сопровождающие... Были, тут и гадать нечего. Вопрос лишь в том, рассчитывал ли сам де ла Медейра суметь уйти или же это очередная вариация смертника, коих в истории было более чем достаточно? Вот скоро и узнаем.
   - Взять их!
   Два раза повторять не требовалось. Уже готовые ко всему охранники мигом скрутили всех троих. Ну а следом пришла и очередь остальных полутора десятков, которых вовсе не собирались отпускать. И вот те полтора десятка совсем не собирались сдаваться, пытаясь оказать сопротивление в меру своих сил. Однако... Им не собирались предоставлять возможность поединка или там относительно равного боя. О нет! Просто как только прозвучала команда от командиров, прошедшие не одну войну головорезы банально достали пистолеты, обычные или двуствольные, да и пальнули куда нужно. А пистолеты были отнюдь не слабосильными, способными поразить лишь не защищённое бронёй тело. Совсем даже наоборот! Исключительно качественные образчики, которые в последние годы только и поставлялись в итальянскую армию. Кого-то на глушняк привалили. Кому-то просто прострелили руки либо ноги, дабы можно было допросить да с пристрастием. Специалисты имелись и по этому направлению. Ну куда ж мне, Чезаре Борджиа. без спеца по развязыванию языков? Не комильфо, однако!
   Несколько позже, когда трупы по-быстрому закопали, а пока что живых начали, загоняя иглы в чувствительные части тела, допрашивать, я мог хоть немного отдохнуть после реально утомительного перехода в хреновых климатических условиях и последующей неудачной попытки покушения со стороны смертников. Ах да, ещё пришлось в экстренном порядке устанавливать тот яд, которым меня пытались отравить. Установив же, подбирать подходящий антидот, благо почти все здешние яды не так чтобы совсем изощрённые. Большинство из них можно нейтрализовать или, по крайней мере, смягчить действие оных. Цианиды ещё не открыты, кураре вообще из Нового Света привезут, рицин и ещё несколько разновидностей действительно убойной отравы есть только в моём арсенале. В общем, справиться удалось, хотя из этого псевдопортугальца будет минимум день хлестать что спереди, что сзади. Но вот именно сейчас он не помрёт, смертничек хренов. Позже - это несомненно, но никак не раньше, чем мои заплечных дел мастера вытрясут из сего шахида местного розлива всё-всё, даже то, что он забыл по давности прошедшего времени либо просто по причине дырявой памяти.
   Ирония судьбы! О чём это я? Всего лишь относительно того, что Борджиа собирались травануть в чисто итальянском стиле. Элегантно и где-то даже с особым цинизмом. Отравленный шип на кубке или ключе, которым при сжатии или неаккуратном обращении накалывали руку и потом умирали от нанесённого на тот самый шип яда - это ни разу не легенды, как многие думали в моём времени. Сфорца, Медичи, делла Ровере, иные старые рода Италии знали толк в ядах и методах их применения. Подсыпать или подлить в еду либо напитки? Тоже применяли и чаще всего, но порой использовали и вот такие хитрые ходы. Не всегда успешные, потому как в этом змеином клубке италийской аристократии постоянно береглись не только убийц с мечами и кинжалами, но и вот таких незримых угроз. Мда, много чего можно порассказать, ой много!
   Неудивительно, что Катарина Сфорца была поражена не попыткой отравления, а лишь тем, что отравитель, как оказалось, даже не рассчитывал выжить, будучи готов помереть не самой лёгкой смертью, лишь бы забрать столь ненавидимого меня с собой. Да, кое-что я уже узнал, так сказать, по горячим следам. Потом, само собой разумеется, из захваченных живыми отравителей и их сопровождения выколотят намного больше, но и уже известного хватало для примерной оценки произошедшего. Вот мы и сидели в шатре, коротали вечер за разговором.
   - Заранее готовые к смерти убийцы, - процедила герцогиня Миланская, в попытках прийти к душевному равновесию пригубив вино из кубка. Немного, не пьянства ради, а успокоения тех самых нервов для. - В Османской империи янычары, тут... эти.
   - Не совсем так, Катарина. Мамлюки, они куда проще, бесхитростнее. Сами бы ни до чего подобного не додумались. Им подсказали, помогли, предоставили исполнителей-смертников. Шахидов...
   - Кого?
   - Так магометане называют всех, погибших в войне за интересы ислама. Ну а в более узком смысле это смертники. Примеры уже были. Хашишины Старца Горы. Тех уж нет, но память осталась.
   - Опиум? Этот прикинувшийся представителем благородного португальского рода не был похож на одурманенного.
   Ох уж эта привычка упрощать и ограничивать многие понятия рамками! Даже самые умные и то порой не способны этого избежать.
   - Ставлю полновесный дукат против истёртого медяка, что этот смертник - выходец из испанских мавров. Может из Гранады, может из до поры прикидывавшихся испанцами, но остававшийся тем, кем он есть на самом деле. Смески... они порой берут слишком много от внешности испанцев, италийцев, да кого угодно. Зато нутром оставаясь османами, маврами и прочими мамлюками, то есть абсолютно чуждыми нам существами. А потуги разного рода миссионеров...Они даже при удаче сменят лишь то, кому будет этот мавр в душе своей поклоняться, Аллаху или Христу. Но не нутро.
   - Не любишь ты миссионеров, Чезаре. и даже не скрываешь.
   - Имею такую возможность, - недобро оскалился я. - Потому как вижу, к чему приводит такое вот... миссионерствование. Даже Изабелла Трастамара, женщина чрезвычайно умная и умеющая чувствовать любые угрозы, поняла, но не до конца. Она изгнала чужаков по вере, а заодно тех, кто лишь притворился принявшими христианство. Однако... Проблема не в вере, а в душе и разуме. Есть схожие с нами, а есть абсолютно чужие, с кем мы говорим на разных языках, даже если слова одни и те же. Понимаешь меня, Львица?
   - Возможно. Но я попробую понять лучше. Потом, когда будет время всё обдумать. Значит, это был мориск?
   - Мавр с лицом, близким к испанцу либо португальцу. Смесок с душой мавра и верностью родной крови и духу. И закономерно ненавидящий нас, врагов своей веры, а теперь и крови. А куда отправились мавры всех сортов после изгнания из Испании?
   - Кто куда, но большая часть в Османскую империю. Султан им... благоволил.
   - И сейчас ничего не изменилось. Более того, после всех понесённых поражений, объявления из Мекки джихада всем неверным, но особенно крестоносцам... Наверняка их сюда прислал кто-то из Дома Османа. А уж сам Баязид II или кто-то из его деток - это уже вопрос не самый важный. Мы, конечно, должны будем это узнать, однако сам факт такого рода покушения многое значит и немало меняет.
   Сфорца призадумалась. Затем, гладя на пламя одной и десятка свечей, создававших в шатре более чем приемлемое освещение, вымолвила:
   - Нужно научиться выявлять таких скрытых мавров. И может янычаров, они вообще могут не иметь в себе османской, мавританской и другой крови. Нужно понять, постараться придумать...
   - Насчёт этого имеются кое-какие мысли, - успокоил я Катарину, нимало не кривя душой. - Сейчас надо воспользоваться покушением как дополнительным камнем на нашу чашу весов. А уж кого именно обвиним... не уверен, что это будет именно истинный виновник. Политика, она такая.
   - Вы же так цените верность данному слову, Чезаре, - добавила сарказма в голос Сфорца. - Или эта стадия вашего пути уже закончилась?
   - О нет, всё останется так, как оно и было. Просто связать в одной речи случившееся покушение с иными кознями наиболее вредного для нас врага труда не составит. Остальное люди додумают сами. Есть у них, знаете ли, такая порой неприятная, а порой весьма полезная особенность - домысливать то, чего на самом деле и не существовало. Нужно лишь подтолкнуть, а там... Любой предмет падает вниз, а не вверх, как мы все неоднократно наблюдали.
   - И кто станет тем, на кого подумают внимающие речам?
   - Скорее всего, Баязид II. Султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури сидит в своей Мекке и способен по большому то счёту лишь плеваться ядом и пытаться вымаливать поддержку у остальных магометанских владык. Его племянник Туман-бай аль-Ашраф куда опаснее, но и он пока слишком ограничен в возможностях. Джихад можно объявить, но чтобы он набрал реальную силу требуется время. Много времени, тут счёт идёт на многие месяцы, а то и пару-тройку лет. А пока надо бы и отдохнуть. Надеюсь, вопли этих мавританских недоносков, что порой всё же доносятся досюда, не помешают выспаться.
   - Мне - не помешают. А вот у тебя, Чезаре, неожиданная чувствительность к подобному шуму для человека с такой известностью и не одной войной в прошлом.
   - Увы, Катарина, у каждого свои слабости, свои недостатки. Но ничего, в случае чего просто заткну уши, как это делают артиллеристы при стрельбе.
   Забавно, но факт. Мог в прошлом спать под звуки проезжающих под окном машин, под стук проходящих поблизости железнодорожных составов, а вот издаваемые людьми звуки то и дело будили. Учитывая же, что профессия высокооплачиваемого и кем только не разыскиваемого киллера не способствовала использованию затычек в уши... Приходилось порой вставать с дурной от недосыпа головой. Здесь... да та же картина. Нет автомобилей и самолётов, зато людей вокруг, людей! И если в нормальных домах, виллах, замках это не вопрос - каменные стены, они хорошо глушат звуки - то вот во время путешествий... Мрак и ужас. Однако приходится терпеть, потом, если что, добирая во время дня не полноценным сном, а скорее лёгкой дрёмой. Особенности организма, больше тут и добавить нечего.
  
  
  Глава 3
  Великое княжество Литовское, близ Вильно, июнь 1497 года
  
   Что есть власть? Для одних тяжкое бремя, для иных нечто естественное, присутствующее в жизни по праву рождения, для третьих нечто недостижимое, пускай даже очень желаемое. Но что она для человека, который родился близ власти, затем потерял почти всё, вновь получил возможность и был в шаге от того, чтобы схватить желаемое и уже не выпускать... а затем оказался вынужден спасаться? Не просто бежать, зная, что преследовать особо и не будут, а по настоящему, опасаясь за собственную жизнь.
   Именно таким человеком являлась Софья Палеолог, теперь уже бывшая русская царица и уже не жена Ивана III. Брак был расторгнут, хотя сама Софья не собиралась признавать этого самого расторжения. Более того, настаивала, что именно её сын Василий был, есть и остаётся законным наследником московского престола. А силы этим утверждениям придавало то, что сейчас она находилась не где-нибудь, а в Вильно, столице Великого княжества Литовского. В том самом Вильно, где на троне сидел муж её дочери Елены, Александр Ягеллончик. Положение его, несмотря на проигранную несколько лет назад войну Руси, было достаточно крепким. Да и всё укрепляющиеся связи Александра с Яном Ольбрахтом. королём Польши и родным братом, дорогого стоили. Они были тем дороже, что у польского короля не было ни жены, ни детей, да и намерений обзаводиться оными не наличествовало. И чем дальше, тем яснее становилось, что если с Яном случится несчастье, то наследовать корону брата будет именно Александр Ягеллончик.
   Объединение Польши и Литвы под одной короной - это было бы очень хорошо... для Софьи Палеолог и её многочисленных детей. Особенно если учитывать то влияние, которое она имела на них. В том числе и на Елену, свою старшую и наиболее умную дочь. Да и, признать честно, Елена была куда умнее Василия, своего брата. Тот был скорее хитёр и коварен, а вот насчёт умных мыслей... Но Софья на сей счёт не особенно расстраивалась. Она и сама могла думать за Василия. А вот Елена, та думала сама и добилась больших успехов. Куда более серьёзных, нежели мать... в крепкой связи между собой и супругом.
   Александр Ягеллончик любил свою жену и даже доверял, пусть и с подобающей в таких случаях осторожностью. А ещё прислушивался к прозвучавшим от неё советам. Оттого не просто принял Софию Палеолог вместе со всеми детьми, но и решился признать права Василия на наследование престола Русского царства после смерти Ивана III. Не просто так, конечно, а с обещанием возврата большей части того, что было потеряно Литвой по итогам последних войн. Много-много было потеряно, а потому очень хотелось получить все эти земли обратно.
   Ягеллончику хотелось одного, а вот Софье Палеолог другого. Но не бежавшей в Литву с малой частью своих сторонников неудачливой мятежнице было проявлять явно свои желания. Требовалось действовать, но с опаскою, дабы не промахнуться во второй раз. Великое княжество Литовское было последней для Палеологов возможностью вернуть себя настоящую власть. А уж каким образом - это не было столь важно. Потому Софья и собрала тех, с кем можно было обсудить теперешнее довольно печальное положение - своих детей. Тех, конечно, кто уже и достиг подобающего возраста и вместе с тем готов был не просто слушать, но и говорить по делу, а не впустую языком молоть.
   Елена, великая княгиня Литовская, Василий, принимаемый в Вильно как единственный законный наследник Ивана III, а также младшие, Юрий с Дмитрием, не выносящие как друг друга, так и своего старшего брата. В особенности своего старшего брата, благо Василий своей надменностью и впрямь не давал повода для хорошего к себе отношения даже родным братьям. Это сейчас, вынужденно бежав за пределы Руси, он старался сдерживать свой нрав в меру сил. Старался, скрипел зубами, но то и дело срывался, оказываясь тут, в замке, пожалованном бежавшим Палеологам. Опасался же грубить лишь матери, понимая, чьим умом пользуется, да Елене, от которой теперь зависело благополучие всего семейства.
   - Что, дети, думаете, наши дела совсем уж плохи? - неспешно ходящая взад-вперёд по небольшому светлому залу Софья куталась в шаль, невзирая на лето. С возрастом Палеолог стала мёрзнуть даже в тёплое время года. Хотя лето в Литве и лето в родной Морее всё же несколько разные.
   Василий мрачно засопел, схватив кубок венецианского стекла, наполненный красным, словно кровь, вином. Юрий с Дмитрием проворчали нечто маловразумительное, злобно косясь на старшего брата. Видимо, он опять смог их разгневать, да так, что оба на время забыли даже неприязнь друг к другу. Особенно Дмитрий, который больше остальных был раздосадован бегством в Литву. Считал, что уж он то, пользующийся у отца доверием как начинающий полководец, мог бы избежать серьёзной опалы, оставшись в Москве. Мог, но... всё же не осмелился рисковать, сочтя бегство более безопасным. И теперь вот немного сожалел, хотя и не говорил об этом вслух.
   - Отец меня всё равно любит, - проворковала Елена. - Я уже писала ему и получала ответы. Я очень-очень просила, говорила о любви не только к нему, а ко всей своей семье...
   - Ты для него любимая доченька, тебя и младших он и не собирался трогать, - процедил Дмитрий. - Угроза только для матери и нас. Особенно ей и Василию! Отец не прощает покушения на свою власть.
   - Я знаю, - Елена словно стёрла улыбку с лица, становясь серьёзной. - А мама видела и мои письма, и ответы отца. Я стараюсь смягчить его, упросить, чтобы он не преследовал свою семью. 'Беспокоилась', что это вызовет возмущение других государств. Разных, а не только тех, с которыми Русь и так враждует. Если бы не наш дядя Андрей!
   Тут Софье и сказать было нечего. Её брат, Андрей Палеолог, делал всё, как надобно, покорно исполнял приказы, чтобы в итоге вместе с сестрой получить то, что по праву должно было принадлежать их роду - власть, пусть не в Риме Восточном, а Риме Третьем, что они намеревались сделать из этой дикарской Московии. Но...
   - Проклятые Борджиа, - прошипела Палеолог, на несколько мгновений тебя власть над чувствами и сжимая кулаки до боли от впившихся в кожу ладоней ногтей. - Ну вот что им понадобилось на Руси, что? Торговля? Она и так была. Уния? Только не этому королю-тамплиеру, он словно бы год за годом всё сильнее насмехается над настоящей верой в Господа!
   - Союз с обязанным ему царём, мама, - грустно вздохнула великая княгиня Литовская. - Если даже отец и позволит нам, своим детям, вернуться, то нескоро. И наследник теперь Дмитрий и только он. Борджиа! Они сделали так, что Палеологи больше не могут надеяться сесть на Московский трон.
   - Возвращаться? Сестра, ты о чём? - чуть ли не взвыл Василий. - Я точно не вернусь, не хочу оказаться в монастырской темнице. В одной из тех, куда мы хотели посадить Волошанку и её отродье. Говорил я. что Митьку нужно было следом за отцом отправить. Тогда яд могли и не найти. Доминиканцы помогли бы. Или из Стамбула прислали бы умельца. Теперь поздно.
   - Поздно, - эхом отозвался доселе молчавший Юрий. - Если Борджиа куда-то приходят, то они или травят или защищают от ядов. Они лучшие.
   Тут все были свои, вокруг находились преданные именно Палеологам люди, а потому никто и не думал сдерживаться, скрывать что-либо. В том числе и прямую причастность к смерти Ивана Молодого, сына Ивана III и не просто наследника, а ещё законного соправителя.
   - Я не хочу быть простым изгнанником-нахлебником! - аж взвизгнул Василий, и силой поставив уже почти пустой кубок на стол. - Деньги, что мы сумели взять, рано или поздно закончатся. Мама, что нам теперь делать?! Ты должна знать, ты же умная!
   - Расплачься ещё, - процедил Дмитрий. - Мне тоже нужен хотя бы один хороший город во владение, не откажусь и от большего. Только кто нам их теперь даст? Её муж? - кивок в сторону Елены. - Может и даст, один на всех! Хватит, чтобы жить. Жить и сожалеть об утраченном. Если только помочь Ягеллончику с присоединением Польши. Быстрым присоединением, а не когда-нибудь потом.
   - Хочешь, чтобы нас и отсюда выгнали? - поёжился как бы наследник русского престола.
   - Не о том говорите, - Елена уже не ворковала, скорее каркала, пусть и не хрипло, а звонко так, убедительно. - Третий Рим! Это идея, она не привязана к Москве. Мы, Палеологи, есть наследники Византии. Только мы, других попросту не осталось. Где мы, там и Третий Рим! Если отец выбрал другое, то нам остаётся лишь оставить надежду на возвращение в Москву и найти другое место, чтобы там воздвиглась наша мечта.
   Елена была убедительна, своими словами сумев задеть струны в сердце если не всех, то большинства. Сама Софья Палеолог согласно кивала головой в такт словам дочери, прежде чем самой дополнить произнесённые вслух мысли родной крови.
   - Учитесь у своей сестры, дети. Она поняла то, к чему я старалась вас подвести. Да, у нас не получилось сесть на Москве. Горько, обидно, но преодолимо. Зато я смогла сделать так, чтобы наша кровь закрепилась и на других престолах. Пока на литовском. А ещё есть Польша. Положим её в карман Александру, тогда он станет ценить свою милую жену, нашу сестру и дочь ещё сильнее.
   - И ждать ещё два десятка лет, - вздохнул Дмитрий. - Пока Елена родит мужу наследников, пока она подрастут... Долго!
   - Спешить иногда куда опаснее. Очень часто опаснее, - прошипела бывшая русская царица. - Я поспешила, слишком насела на Волошанку и её хилое отродье. Нужно было или травить щенка сразу или выжидать до последнего, опутывая Ивана верными нам людьми. Убрать Курицыных, Ряполовских, Патрикеевых, но до поры не лезть к патриарху. Но нет, я возгордилась, подумала, что раз всё идёт так хорошо, то можно сделать несколько шагов там, где следовало ограничиться парой, может быть и одним. И вот... Снова я этой ошибки не допущу.
   - Долгие годы, - уже пьяненько улыбнулся Василий. - Эх... а мне ещё невесту искать. И какую теперь?
   - Тебе подобающую, дурень! - окрысился Юрий. - Умной и богатой такой как ты не надобен.
   Так то Василий был очень осторожен, скорее даже трусоват, но хмель, он порой ещё и глупой храбрости придаёт. Вот и попытался старший сын Софьи ответить может словом, а возможно и ударом, но... Резкий окрик матери, и вот уже оба брата вынужденно успокаиваются, словно облитые водой из ведра драчливые деревенские гусаки.
   - Мы должны помогать друг другу, а не грызться, как голодные псы за пустую кость. И я не сказала, что мы должны только лишь ждать. Здесь, в Вильно, наша безопасность. Елена будет делать всё, чтобы её обеспечить.
   - Не только это, мама!
   - У меня на тебя много надежд, дочка, - в кои-то веки искренне улыбнулась главная в семье Палеологов. - Но сейчас нужно успокоить твоих нетерпеливых братьев. Мы вновь заговорили о Третьем Риме и вспомнили, что он может возникнуть в любом месте. Но легче всего его воздвигнуть на землях, принадлежавших Византии. Тех, на которые мы имеем право как потомки императоров!
   - Наш дядя продал по дешёвке права почти на всё, кроме Мореи! - возмущенно выкрикнул Дмитрий. - Чем он только думал, на что надеялся?
   - На меня, - сказала как отрезала Софья. Нужно было много денег, чтобы стать в Москве не просто женой царя, но и той, кого начнут слушать, слушаться и бояться. А этот глупый король Карл, который купил короны Константинополя, Трапезунда и Сербии... Чезаре Борджиа не остановило это, когда он отдал Сербию своей сестре, Лукреции. В Париже и слова сказать не осмелились. Понимаете, дети?
   - Сила. У кого она, тот и прав, - подтвердила очевидное Елена. - Ты могла в любой день отречься от того, что сделал дядя Андрей. С высоты Московского престола, не просто так.
   Разгорячившаяся от важных разговоров Софья наконец сбросила шаль прямо на пол и, остановившись совсем рядом с дочерью, посмотрела на неё с большой такой надеждой. Раньше она надеялась, что Василий станет достойным наследником, но увы... С сыновьями ей можно сказать не повезло. Старший оказался разве что хитрым, но эта самая хитрость соседствовала с трусостью. Юрий был просто недалёк, непригоден для чего-то сложного. Дмитрий... Видна была готовность сражаться, разрывать на части врагов, но лишь тогда, когда присутствовала уверенность в имеющейся за спиной поддержке. О младших пока не всё было ясно, но вот Елена, она уже оправдала многие возложенные на неё надежды. И, пожалуй, именно старшая дочь способна была понять всю глубину новых, вынужденно изменившихся намерений по возвышению династии Палеологов. Тех намерений, которые настало время приоткрыть.
   - Османская империя доживает последние месяцы. Будет чудом, если от неё через год не отколются ещё несколько кусков. Болгария, Трансильвания... может и вся Валахия. Или сыновья Баязида II оторвут каждый по куску от владений ослабевшего отца.
   - Скорее они убьют друг друга в борьбе на отцовский трон. Так у них принято, - буркнул Дмитрий. - Среди Османов остаётся только один. Ещё с Мехмеда так.
   - Времена изменились. Всё не удержать, - покачала головой Софья. - Глупые могут попробовать, а умные возьмут то, на что у них хватит сил. Мне стало многое известно.
   - Дядя Мануил.
   Эти два слова, произнесённые Еленой, напомнили Палеологам о том, что и в Стамбуле, в самом сердце умирающей империи, у них есть глаза, уши и коварный разум, который, как многим казалось, слишком долго находился в ничегонеделании. Или это было не совсем так? Точнее сказать, совсем не так, ведь не просто так византиец уже как два десятка лет назад вернулся в уже не Константинополь, но Стамбул, как бы сдавшись на милость Мехмеда II. Понимал, хитрец, что такого человека, готового говорить, открывать многие тайны и давать нужные советы, не тронет даже давний враг.
   А случилось это самое возвращение через пять лет после свадьбы Софьи Палеолог и Ивана III. Как раз к тому времени, как стало ясно - Палеологи сумели закрепиться в Москве, получив пусть не власть, но возможности.
   Софья в Москве. Андрей в Европе, мечущийся меж монаршими дворами вроде бы как ничтожный проситель, а на деле собирающий важные слухи, сплетни, выведывающий и вызнающий мало-мальски пригодное для рода. А что тогда там, близ прежних владений? Всё верно, именно Мануил Палеолог и его сын Андрей, который ради пущего укрепления своего положения даже принял ислам, став именоваться Мехмед-пашой и служа при османских судах в Стамбуле. Вроде и не очень важное место, но зато сколько позволяющее узнать для сообщения сперва отцу, а потом доставляемое в Москву и Андрею в Европу.
   Основа в Москве, поддержка из Европы и Османской империи. Всё ради восстановления прежнего величия и, возможно, возвращения законно принадлежащих роду Палеологов земель. Так было задумано. Однако...
   Появление интереса Борджиа к Москве. Затем вроде скрытая, но в то же время очевидная поддержка Елены Волошанки и её сторонников в борьбе за наследование русского престола. Арест и заключение в подземельях замка Святого Ангела Андрея Палеолога, который, понятное дело, в обмен на жизнь должен был рассказать если и не всё, то многое. Спрашивать Борджиа умели, а солгать им так, чтоб поверили... Софья знала, что её брат не настолько умён и хитёр.
   Зато оставались Мануил и его сын в Стамбуле. Мало кто знал, что именно там делает самый старый из Палеологов. Зато знающие осознавали, насколько он должен был оказаться важен потом. Да и до этого... Совсем не просто так Иван III после долгих раздумий решился на временный союз с крымским ханом Менглы-Гиреем. Не из прихоти султан Баязид II милостиво и с почтением принимал послов царя русского, попутно заключая договора о торговле. Работу Мануила можно было назвать безукоризненной, настолько тонко он своими советами и заработанным доверием подводил султана к нужным действиям. Османам не тягаться с теми, кто с молоком матери впитал в себя истинно византийскую склонность к интригам, а воспитание отточило её до близкой к совершенству.
   И вот теперь в своих письмах, передаваемых с верными людьми, Мануил сообщал, что Османская империя умирает. Трагедия? Нет, Палеологи были рады, что увидят крушение врага, лишившего их власти над родовыми землями. Досада от того, что рушатся имеющиеся связи и всё ещё возможные, пускай вновь отсроченные, планы? Опять же неверно! Там где многие видели крах, они могли разглядеть возможность.
   Какую возможность? Воспользоваться противоречиями и в нужное мгновение сделать одному, а то и нескольким из притязающих на куски империи предложение, от которого тем будет очень сложно отказаться. А уж потом вовсе не обязательно выполнять всё обещанное или даже часть. Но тут уж как получится, не всё можно предугадать - это Палеологи успели понять и даже принять.
   - У нас нет войск, мама, - со скорбью в голосе вздохнул наиболее воинственный из детей Софьи, то есть Дмитрий. - И даже если муж Елены поможет своими воинами и в найме готовых сражаться за золото - как мы сможем противостоять пусть умирающей, но ещё грозной Османской империи? Путь либо через враждебную нам Молдавию, либо через Польшу и Венгрию. Это далеко, сложно, очень опасно. И приведёт только к гибели войска... которого всё равно нет.
   - Воюют не только мечами, сын! Сначала слова, потом обещания, а уже после, если не удалось добиться желаемого, следует использовать отравленный кинжал. Мы начнём убаюкивать песнями сирен того, кто более прочих боится за своё положение и жизнь, если Османская империя начнёт распадаться на куски. Того сына султана Баязида II, который сидит не в окружении единоверцев, а окружён большей частью христианами, помнящими о своей вере и смиренно ждущими освобождения от гнёта.
   - Махмуд в Варне или Мехмет в Салониках? - мигом уловила подсказку матери Елена.
   - Тот, что в Салониках, - по доброму улыбнулась Софья своей любимице. - И знаете, почему именно он?
   - Морея, - хихикнул Василий. - Там нас помнят. И не только там, а вообще греки.
   - А болгары были бы полезнее, - вздохнул Дмитрий. - Я про восстания против османов.
   Тут Софья лишь отмахнулась от смотрящего исключительно в сторону войны сына. Палеолог не хотела рисковать, ставя на силу меча. Не в нынешнем положении, когда своих мечей почти что и не было, если не считать тех немногих, кто вместе с её семьёй бежал от гнева Ивана III. Да и то... Немалая их часть наверняка предпочтёт покровительство Александра Ягеллончика, а вовсе не беглой царицы. Или будет рядом лишь до тех пор, пока её сундуки с золотом и каменьями не покажут дно. А этого ждать не так и долго. Неудача с казной в Белоозере, которую она надеялась захватить, изрядно подточили ещё несколько возможных планов. Потому оставалось лишь то, что мало зависело от золота. От большого количества золота, если быть честной.
   Вместе с тем не только из-за опасения ввязывать в полноценную войну она опасалась лезть в болгарские земли. Была и другая причина, не менее, а то и более весомая.
   - Нам нельзя ещё раз вызвать неудовольствие Борджиа. Лучше всего и вовсе не привлекать их внимания, - нехотя выдавила из себя глава рода Палеологов.
   - Они лишь выскочки, которым...
   - Успокойся, Юрий! - повысила голос Софья, властным голосом придавливая не очень разумного своего ребёнка. - Они уже растоптали наши планы, просто видя помеху. А что будет, если сочтут нас своими врагами? Посмотри в сторону Франции, Османской империи, Мамлюкского султаната. Кто из врагов этих интриганов, отравителей и полководцев может сказать, что сохранил прежнее, не говоря о приобретении им принадлежащего? Рим Изначальный вновь показал свою силу. Силу новую, от которой нам лучше держаться подальше.
   - Но Болгария...
   - Она рядом с Сербией, Дмитрий,- уже спокойно уточнила Палеолог, зная, что этот сын может воспринимать разумные слова. Конечно, когда не находится в ярости. - И среди болгар уже шныряют люди из Рима... или из Приштины, что теперь одно и то же. А вот греков Борджиа презирают, считая склонившимися перед завоевателями, слишком покорными, а потому недостойными. Потому нам нужен не Махмуд, а Мехмет! Сейчас ему не на кого опереться. Если империя распадётся, то остальным сыновьям Баязида II - тем, кто уцелеет вначале - придётся тяжело. Но мусульманские подданные и подданные христианские - это большие отличия. А Махмуд... Или бросится к ногам единоутробного брата, Ахмета, или Борджиа помогут ему отправиться в магометанский рай.
   Слова бывшей царицы находили отклик в разумах одних из её детей и просто пробивались под толстые черепа других с тем или иным успехом. Но противоречить матери... на подобное никто не осмеливался, даже её любимица. К тому же Елена и так была с ней во многом согласна. Почти во всём, помимо того, что сама хотела бы получить больше влияния на трёх своих братьев, тут собравшихся. Но тут великая княгиня Литовская могла и готова была подождать. А ещё добавить...
   - Может нам нужно не ускользать, а пойти на поклон? Одаряют не только златом, но и словами. Мы знаем многое. И об Османской империи тоже!
   - Об этом потом, сестра, - прищурился Василий, успевший немного стряхнуть с себя хмель. - Мехмет. Что мы ему дадим и что получим в ответ?
   Вот на этот вопрос Софья готова была ответить с удовольствием.
   - Надежду! Пусть думает, что законные наследники Мореи смогут умиротворить население, помочь ему удержаться. Этот сын султана решил позаботиться о своём будущем, каким бы ни был исход империи. А то, что он хочет нам дать... Земли, деньги, сделать немусульман не просто почти бесправными зимми, а только немного ниже своих правоверных.
   - Обещать не значит выполнить, - чуть ли не пропела Едена. - Нам нужно будет позаботиться, чтобы не приняли за тех, кто договаривается с магометанами. Борджиа! Они с высоты Святого Престола объявили, что сделают с теми, кто их не послушается.
   - Не послушается понтифика...
   - Прошли те времена, когда слово Папы Римского весило больше слова монархов, Вася, - посмотрела великая княгиня Литовская на брата сверху вниз. - И уже не будет! Их поддерживают связанные уже двумя браками Трастамара и Ависская династия. Испания и Португалия - это много! Нам нужно договариваться. Говорят, что Борджиа стали ценить данные ими клятвы.
   - Только Чезаре и Лукреция, дочь, - уточнила Софья. - Верить Александру VI означает самим рыть себе могилу.
   - Если и так, что это меняет?
   - Ничего, - с заметным недовольством отозвалась царица-беглянка. - Говорить с Борджиа придётся. А ещё и с Авиньоном.
   Тут уж даже Елена удивилась, не говоря о её братьях. А всё потому, что им пока не хватало кому разума, а кому просто умудрённости, что приходит с годами. Лишь Софья Палеолог понимала, что один договор хорошо дополняется другим, дабы не сложить все яйца в одну корзину. В политике подобное часто заканчивается очень плохо. Но осторожность! И бдительность! Вражда между Римом и Авиньоном не собиралась исчезать. А раз так, то требовалось, чтобы обе интересующие Палеолог стороны не догадывались о том, что переговоры ведутся и там, и тут. Или на подобное не стоило надеяться, учитывая очень уж высокую осведомлённость Борджиа о том, что они знать ну никак не могли? Это ещё предстояло как следует обдумать. Мысли, так они имелись. Нужно было лишь проверить кое-что, способное принесли большую выгоду и, в конечном итоге вернуть семье Палеологов место на троне. А уж как он будет называться и где находиться... не самое важное.
  
  
  ***
  Русское царство, Москва, июнь 1497 года.
  
   Франческо Галсеран де Льорис и де Борха думал уехать из Москвы вскоре после того как удалось то, чего так желал его родственник и итальянский король Чезаре Борджиа. Думать то думал, но и сам не заметил, как завяз в русских делах, словно в болоте. Золотоносном таком, а ещё дающим, как оказалось, огромное влияние. Ведь нежданно-негаданно столица Русского царства становилась одним из очень важных мест, где вершилась мировая политика. А что ещё надо представителю древнего и теперь уже королевского рода де Борха, как не быть причастным к таким вот делам? К тому же тут, в Москве, он уже успел обзавестись влиятельными и обязанными ему союзниками. Пока что это было больше тайно, но он сильно надеялся, что в скором времени тайное станет явным.
   Когда? С переходом власти от Ивана III к его наследнику, конечно. Ждать этого события, глядя на происходящее с пока ещё живым и правящим русским царём, вряд ли придётся долго. Очень уж болезненно царь перенёс бегство не просто одной своей жены, но и всех её детей. Сперва ещё крепился, думал мысли о возможном походе на великое княжество Литовское, благо и войско было сильно, и возможность заключения крепкого союза с Италией позволяло обезопасить себя во время этой войны от части угроз со стороны иных государей... Но то было сначала. Потом всё резко изменилось.
   Иван III, получая письма от уже пару лет как ставшей Великой княгиней Литовской Елены, своей старшей дочери, словно постарел на десяток, а то и более лет. Франческо де Борха, узнав о том, сперва было подумал, что любимая дочь царя написала отцу нечто злобное, яростное, способное ударить по душе. Ан нет, не то. Понимая, что ему, как родственнику и послу Чезаре Борджиа, требовалось понимать происходящее со столь важным для Италии государем, посол обратился к обязанному ему Федору Курицыну. Этот думный дьяк и старый, с ещё юношеских лет, друг Ивана III, после бегства Софьи с её детьми стал не просто ближним советником царя, а чуть ли не единственным, с кем тот ещё продолжал нормально разговаривать, а не ограничиваться лишь краткими приказами. С ним, ну а ещё с Дмитрием, внуком и по сути единственным близким родственником, который оставался тут, в Москве и вообще в пределах Русского царства.
   Курицын не мог не ответить итальянскому послу, не выполнить просьбу того, кому был обязан как сам, так и за исторжение за пределы царства всех Палеологов. Ответ же оказался... не самым ожидаемым. Иван Васильевич получал от дочери письма, наполненные не гневом, а просьбами если не простить её мать и уже взрослых братьев, так хотя бы не карать, оставить в покое за пределами Руси. Не вынуждать их бежать ещё дальше, в такие места, где они уже не смогут быть уверены в своей безопасности. И вот это... надломило действительно могучего монарха, поставившего благо государства выше личного покоя.
   - Тяжким грузом ложится всё то, что государь делает против своего сердца, духа, но согласно разуму, направленному на благо Руси, - сокрушался в разговоре с Франческо де Борха Курицын. - Он же видел, что если победит Софья, то сгинет единственный сын его первенца, Ивана Младого, которого государь действительно любил, как и первую жену свою, Марию Тверскую. А если бы Елена Волошанка смогла одержать верх, зримо показать, что она сильнее, что за неё и бояре с детьми боярскими, и духовенство... Она бы не пожалела ту, кто и мужа её отравила, и на сына покусилась бы непременно.
   - Его Величество и мой родич Чезаре Борджиа сказал бы, что это есть зараза азиатская, татарами привнесённая и прочими, кто чужд вашей стране, - не стал скрывать посол Италии, понимая, что с Курицыным они с некоторых пор связаны общим и удачно завершившимся заговором. Таким, память о котором не разорвать, да и последствия на долгое время останутся.
   - Боже, храни нас от козней лукавого, - перекрестившись, пригорюнился думный дьяк и государев советник. - Может то и впрямь его работа, нам, грешным, на ухо ночью нашёптанная.
   - А может просто людей, слишком долго смотревших в сторону Орды и хворей не тела, а разума нахватавшихся, - Франческо Борджиа уже мог не только понимать, но и говорить на ранее чуждом языке очень даже хорошо, понимая оттенки слов, но вот акцент оставался ужасен, как ему говорили обучавшие его. Потому слова произносились медленно, хоть так делая речь сколько-нибудь понятной для русских.
   - И так тоже... - развёл руками думный дьяк. - Только для Ивана Васильевича это уже неважно. Понял, что стравливая одних с другими, жертвуя не кем-то дальним, а совсем уж близким, грех великий совершал, тем самым магометанам уподобившись, что врагами Руси испокон века были. Поняв же... Вроде живёт, а вроде и нет. Доживает. А чтобы боли меньше было, пьёт пуще прежнего.
   Про питие русского царя Франческо Борджиа и без того знал. А как не знать, если на пирах, куда часто приглашали и его, как посланника итальянского короля, Иван III действительно пил часто и много. Слишком много, сильно тем отличаясь от большинства своих бояр и иных, которые соблюдали в этом крайнюю умеренность. Тогда, до случившегося, это было ещё как-то ограничиваемо собственным разумом государя, но вот теперь... Теперь всем становилось ясно - долго тот не проживёт, несмотря на то, что разум оставался ясным, приказы отдавались верные, да и никакого разброда и шатания среди приближённых не просматривалось. Вот только Елена Волошанка и сплотившиеся вокруг неё сторонники понимали, что совсем скоро можно ожидать попытки оставшихся сторонников сбежавшей Софьи - тайных, понятное дело, поскольку явные либо бежали с ней, либо находились в опале, либо... с ними и вовсе произошло нечто печальное - попытаться обратить поражение в победу.
   Мать нынешнего наследника понимала, что попытаться вернуть Софью оставшиеся её сторонники могут лишь сразу после смерти Ивана Васильевича, да и то лишь если она, Елена, окажется недостаточно сильной, не сплотит вокруг себя не только нынешних союзников, но и колеблющихся. И в этом ей требовалась помощь. Очень даже требовалась уже потому, что среди духовенства она была, так скажем, открыто ненавидима сторонниками Иосифа Волоцкого и сосланного в отдалённый монастырь Геннадия, бывшего архиепископа Новгородского.
   Волошанка нуждалась в помощи, она её и получила. Для начала советами... опять же от него, Франческо Борджиа. Воплощению же совета в жизнь помогло то, что тот самый Геннадий, бывший архиепископ, оказался прямо замешан в делах с доминиканцами. А удавшаяся ранее связка доминиканцев, сторонников Геннадия и Иосифа Волоцкого с бежавшей Софьей и смертью Ивана Молодого позволила убедить через Курицына русского царя в том, что и так поселившиеся у него в голове мысли об изъятии немалой части церковных земель в пользу государства надо проводить без промедления, пока поздно не стало, пока не случился опасный для государевой власти бунт 'князей церкви'. Благо и яркий пример такого изъятия уже был. Как раз в Италии, где понтифик передал итальянскому королю почти все церковные земли. Ну а то, что это отец делал щедрый подарок сыну, соблюдая прежде всего интересы своей семьи - это уже мелочи... с определённой точки зрения.
   Какой был стон, вой и огромное число проклятий от некоторых особо озлобившихся 'князей церкви'! Только ничего из этого не помогало, равно как и попытки Иосифа Волоцкого и иных добиться от Ивана III отмены или хотя бы смягчения. Аукнулась 'иосифлянам' связь видных их представителей с доминиканцами, которые, как считал царь, были прямо причастны к отравлению его сына. Добавить к этому состояние, в котором он пребывал после бегства своей жены со всеми детьми и... Такого удара не ожидал никто. Разве что доживающий последние дни, но всё никак не умирающий патриарх Зосима довольно улыбался, видя как пусть и на закате его жизни, но все его противники внезапно оказались под мощным гнетом того, кого мнили своим верным покровителем и защитником.
   Как раз то, что требовалось Елене Волошанке. Курицыным и Патрикеевым для того, чтобы перетянуть на свою сторону тех самых колеблющихся. Отчего изъятие церковных земель должно было этому поспособствовать? Да просто очень уж их, земель, было много. Сказался порочный обычай оставлять бояр, детей боярских и даже многих князей оставлять монастырям 'задушное', уходя туда на старости лет 'грехи замаливать'. По существу поколение за поколением церковь получала часть земель в обмен на обещание царствия небесного. Те же индульгенции, которые были запрещены Александром VI, но более хитрые, зато и более выгодные. Воистину византийство - брать даже не деньгами, а имениями, пахотными землями, вековыми лесами с ценной древесиной и всё в этом же духе. Так было... и так перестало быть ещё несколько лет назад, когда Иван III указом запретил своим подданным оставлять 'задушное' церкви. Только запретить то он запретил, но веками накопленное оставалось не во власти государства, усиливая власть не светскую, но духовную. И вот...
   Бояре, дети боярские, дворяне - все они или почти все хотели расширить владения. Каким путём? Тут либо надеяться на милость государеву саму по себе, либо участвовать в многочисленных войнах в надежде на то, что отличившиеся, помимо добычи воинской, получат и земли. А уж из числа завоёванных либо в иных местах, так то государю решать. Хотя намекнуть со всей почтительностью и ему можно. Теперь же совершенно нежданно-негаданно в распоряжении монарха появлялись новые и обширные земли внутри державы. Те, раздачей малой части которых можно было показать боярам и прочим, что им есть на что рассчитывать в будущем. Зато от сторонников Софьи, которые тесно были связаны именно с духовенством... шалишь! Тут уж скорее могли вернуть 'задушное' и прочие штуки, полезные лишь для церкви, но не для русской аристократии.
   Франческо Галсеран де Льорис и де Борха довольно улыбался, читая донесения, передаваемые через секретаря разными прознатчиками в Москве и не только. Приятно было осознавать, что почти все планы его короля уже воплотились и продолжали действовать во благо Борджиа. А он, Франческо, есть часть рода, а потому и не окажется в стороне от дождя королевских наград. Пока что здесь, ведь именно пребывание его в качестве посланника Италии в Москве позволяет держать руку на пульсе этой большой и становящейся всё более сильной страны, ссориться с которой у Рима не было никакого желания. Вот намерение расширять торговлю - это совсем другое дело. Корабельный лес, пенька для канатов, иные важные для Италии товары. А ещё то, что Его Величество называл 'большая политика', намекая на общих для всей Европы врагов, с которыми боролся сам и то убеждал, то принуждал к этой борьбе и остальных государей.
   Война с Османской империей, теперь с Мамлюкским султанатом. Даже враг Италии, Франция, вынужденно накинувшаяся на Хафсидский султанат, против своей воли лила воду на мельницу Борджиа, помогая перемалывать тех, с кем Рим никогда и ни за что не собирался договариваться на долгое время.
   Но эти магометанские владения были в пределах досягаемости итальянской армии, в отличие от иных, тоже опасных и пока ещё не познавших горечь по настоящему болезненных поражений. И первей всего к этим государствам относилось Крымское ханство. Вроде как вассал Османской империи, но учитывая печальное положение последней... Неудивительно, что хан Менглы-Гирей почувствовал себя сильнее Дома Османа и с ещё сильнее разгоревшимся голодом посматривал на новые вкусные куски. Победа над польско-литовскими войсками, одержанная совсем недавно, ещё сильнее разожгла в нём уверенность в собственных силах. Теперь он смотрел не только в ту сторону, дающую желанную его войскам добычу, но и в иные. Хан осознавал, что для того, чтобы сделаться сильнее, ему нужны не просто новые земли для кочевий, а населённые единоверцами, которых можно призывать в набеги, тем самым делая свои конные лавины куда опаснее прежних. А это значило... необходимость покорить остатки Большой Орды, а также лежащее за ней Астраханское ханство, по сути тоже осколок той самой Орды.
   И обстановка этому ничуть не препятствовала. Османской империи не было дела до строптивого вассала, Баязиду II самому бы на троне удержаться и удержать империю от развала. Литва с Польшей? Ослаблены поражением и вынуждены опасаться новой войны, теперь уже с Русским царством, имеющим претензии не немалую часть литовских земель. Ну а само Русское царство... вот тут и таилось то, что ещё не было до конца осуществлено послом Италии на Руси.
   Дело в том, что Иван III не брезговал заключать союзы даже с теми, кто ну никак не являлся другом Русского царства. В частности, с Крымским ханством. Не раздумывал и насчёт возможности натравить таково вот дурнопахнущего союзника на те русские земли, которые уже давно находились под властью Литвы. Другое дело - совместные действия против Большой Орды, но если б они были одни, без того разорения южнорусских земель, во время которого в Крым были угнаны многие тысячи пленников, которые и продавались потом на всех невольничьих рынках сперва Крымского ханства, а потом и иных магометанских стран. Подобное... запомнилось и оставило дурной след.
   Самого Франческо Галсеран де Льорис и де Борха это слабо волновало, но вот приказы короля были недвусмысленны - всеми силами содействовать разрыву союза Русского царства и Крымского ханства. Вместе с тем Чезаре Борджиа понимал давность и прочность союза между Иваном Васильевичем и Менглы-Гиреем, а потому время на достижение цели не очень то и ограничивалось. И, само собой, сперва основные силы посольства были приложены к решению проблемы Палеологов. Зато теперь, когда Софья и остальные вынуждены были бежать, потеряв не только положение, но и немало сторонников, пришло время решать и крымский вопрос.
   Никогда не прикладывать все усилия лишь в одной точке - это было одним из принципов, которыми руководствовались Борджиа в своих интригах. Вот и сейчас, вбивая клинья между Русью и Крымом, действия велись в нескольких местах, лишь одним из которых была Москва и находящийся в ней Франческо Борджиа.
   Находящиеся в Османской империи люди нашептали в нужные уши слова о том, что в Риме, договариваясь с Москвой о пока что торговом союзе с возможностью развития оного в более тесный, намекнули царю о том, что не возражают и, более того, всячески поддерживают его стремление поглотить Казанское ханство, остатки Большой Орды, Астрахань, а также... Крым. Дескать, если Иван Васильевич двинет свои войска туда, то непременно получит поддержку не только Италии, но и многих других стран. Равно как и обещания безопасности на западном порубежье Руси. Естественно, подобное дошло до ушей Баязида II, который, будучи и без того изрядно обеспокоенным понесёнными в войне потерями, предупредил своего пусть строптивого, но все же полезного и нужного вассала в Крыму.
   Само предупреждение - опять же пустые слова. Но к словам было что добавить. Борджиа знали, по каким именно больным местам бить и с какой силой это лучше всего делать. И в какое время тоже! Немало крымских татар по тем или иным делам находились в Москве и иных русских городах. И среди них хватало тех, кто участвовал в набегах на Киев и иные южнорусские города, находящиеся сейчас под властью великого князя Литовского. А в посольстве короля Италии хватало мастеров своего дела, умеющих убивать быстро, незаметно и так, как требует обстановка. Вот и случился массовый падеж крымчаков, причём в большинстве своём вовсе не от ядов, которые способны вызвать подозрения о причастности Борджиа. О нет, причины смертей были совсем-совсем иными! Свистнувший из переулка арбалетный болт, вонзающийся в горло любителю насиловать, а потом продавать юных русских девиц. 'Чеснок' и 'волчьи ямы' на казалось бы безопасной дороге и последующая засада с уничтожением всех способных что-либо сказать, куда попал едущий из Москвы в Касимов с большим сопровождением из единоверцев и одного с ним народа другой крымчак, похвалявшийся, как хорошо и много он награбил в тех самых набегах, как легко и приятно было рубить бегущих крестьян. Взорвавшийся в корабельном трюме бочонок с порохом, причём посреди реки, когда ещё один подобный отплывал по Дону вниз, в родные крымские края.
   Смерти как смерти, мало ли что случается. Так? Отнюдь! Просто сразу после этих смертей в нужных местах появлялись берестяные грамотки, на коих сразу на нескольких языках было написано, кто убит и за какие прегрешения. Вот это уже способно было вызвать серьёзное беспокойство, как только дошло до ушей Менглы-Гирея. Не само по себе, но вкупе с тем, что наследником Ивана III стал не понятный и предсказуемый царевич Василий, а внук Ивана Васильевича и сын Елены Волошанки Дмитрий. Сам по себе этот отрок четырнадцати лет ещё не стал полностью взрослым и способным иметь собственное мнение, зато стремления как его матери, так и приближённых к Волошанке людей было хорошо известно. Патрикеевы, Курицыны, Ряполовские, иные - все они откровенно тяготились союзом Руси и Крыма, считая оный если и полезным ранее, то принесшим и множество хлопот. А тут цепь убийств, которые вовсе не собирались прекращаться. Менглы-Гирею было о чём призадуматься! Одно к другому, а там цепляется и третье.
   Он и задумывался. Насчёт того, что 'а не отправиться ли в очередной набег уже на московские земли'? Не сразу, не просто по воле Аллаха, а лишь когда Русь окажется ослабленной, не готовой отразить удар с южных рубежей. И точно не при царствовании Ивана III, поскольку понимал, что даже союз с такими вот неожиданностями для Крыма слишком важен. Особенно с сохраняющейся угрозой от хана Большой Орды Шейх-Ахмеда.
   Котёл с адским варевом, которое столь любили замешивать Борджиа, закипел и тут, в русских землях. И их посланник родной крови Франческо Галсеран де Льорис и де Борха был этим чрезвычайно доволен. Подбрасывать туда специй поострее, не забывать подкладывать свежие поленья - тогда всё будет как надо, а союзу Москвы и Крыма жить самое долгое до смерти Ивана III и ещё, быть может, несколькими месяцами после неё. Ибо не подобает христианским государям союзничать с маврами, османами и прочими магометанскими правителями. И уж особенно не стоит пользоваться их войсками, чтобы натравливать на своих соседей. Это уж и вовсе негоже! Не союзы, а завоевания. Вот когда тут, на Москве, это полностью осознают - тогда Рим с охотой посоветует, а может и делом поможет. Всё ж Крымское ханство опасно не только для Руси и Литвы с Польшей, но и для прочих. Особенно если запустить очередную болезнь, дать родиться новой 'османской империи'. Было уже в прошлом, а значит нельзя вновь совершать схожую ошибку.
   Стук в дверь и... ввалившийся в комнату Павел Астафьев, задыхающийся от быстрого бега, с доносящимся запахом лошадиного и человеческого пота.
   - Царь Иван... Васильевич... Только что нашли в опочивальне... Уже холодный. Во сне отошёл.
   Выдавив из себя эти слова, бывший боярский сын родом из Вереи, а ныне рыцарь Ордена Храма устало осел на лавку. В ногах сил явно оставалось немного. а вот глаза смотрели на посла испытующе, ожидая ответных слов. И они не заставили себя ждать
   - Гонцов всем! Патрикеевым. Ряполовским, Курицыным.
   - Они... уже знают.
   - Не о смерти, Павел. О нужде встретиться. Если что начнётся, то сейчас. Софьи и других Палеологов больше нет на Руси, но сторонники то остались. И церковь местная, она попробует вернуть утраченное. Елене и Дмитрию, наследнику, а теперь государю, понадобится вся поддержка, которую им смогут оказать.
   - Тогда нужны гонцы к иным послам. Европейским.
   - Позаботься. И позови Захарова с Мальгани. Нужно спешно обдумать, как дело будем делать. И письмо Его Величеству надобно срочно писать. Но этим я сам займусь.
   Пересилив себя, Астафьев поднялся с лавки и, всё ещё слегка пошатываясь, покинул комнату. Дел у него хватало, да и самому послу предстояло изрядно потрудиться. Смерть любого из государей, она почти всегда приходит неожиданно, даже если признаки её приближения присутствовали в изобилии. Вот и сейчас... Да, Франческо Галсеран де Льорис и де Борха ожидал скорой смены на русском престоле, но она всё равно оказалась внезапной. Что ж, случившегося не изменить, прошлого не вернуть. Оставалось лишь действовать, благо, как именно поступать, он уже имел представление.
  
  
  Глава 4
  Иерусалим, июль 1497 года
  
   Что происходит, когда в одном - довольно небольшом, к слову сказать - городе собирается великое количество войск, да не абы каких, а отборных, под предводительством высшей знати и аж трёх полноценных государей? Правильно, полный бардак и хаос, преодолеть которые очень и очень сложно. Можно ли в принципе? Конечно, но в нашем случае ситуация усугублялась тем, что многие крестоносцы пребывали в нехилой такой эйфории. Ну как же, возвращение аж самого Иерусалима, цели, к которой стремились с середины XIII века. Почти два с половиной века и вот оно, возвращение.
   Религиозный, мать его, экстаз у многих и многих. Порой мне даже неловко становилось от своего откровенного цинизма пополам с ехидством. На сколько? Секунды на три... раза четыре за всё время. Видимо, влияние коллективной такой ауры всё же не есть полная антинаучная выдумка. Но ничего, стоило только вспомнить все 'подвиги' распространителей любой из ветвей авраамизма, как вновь возвращалось естественное для меня состояние.
   А меж тем первые несколько дней пришлось исполнять представительские функции аж в двух ипостасях - как король Италии и как Великий магистр Ордена Храма. И ох уж этот Храм Гроба Господня, в котором пришлось пребывать немалую часть времени, изнывая от жары, да ещё в полном облачении главы тамплиеров. Церемониальном, то есть состоящем не только из доспеха, но и роскошного плаща поверх брони. Дескать, вот оно возвращение не просто крестоносцев, но и во главе Великого магистра Ордена храма. Госпитальеры? Ну а куда ж без них то! Особенно без уже их Великого магистра, а заодно и кардинала Пьера д'Обюссона. Давний знакомец, чего уж там.
   Одна с ним была проблема - возраст. Семьдесят четыре года по нынешним меркам, со здешней медициной и с учётом весьма насыщенной жизни конкретного человека - это уже не просто старость, но ещё и немощность. Однако разум был в полном порядке, а с ним и желание не просто оказаться в Иерусалиме как победитель, но ещё и остаться в этом городе, крепя практически отсутствующую сейчас оборону. А уж в обороне глава госпитальеров реально знал толк. Чего стоила та осада Родоса, когда более полутора сотен османских кораблей и более сотни тысяч солдат вынуждены были, утирая кровавые сопли, отступить, потеряв немалую часть войска. И это учитывая тот факт, что даже со всеми ополченцами число защитников Родоса не превышало тысяч этак пяти. Мда, тогда Пьер д'Обюссон покрыл себя великой славой, получив известность по всей Европе как доблестный рыцарь, и став одним из пугал для магометан. Ах да, ещё он лично водил своих братьев по Ордену в атаки и был тяжело ранен. Тоже, знаете ли, показатель.
   Это было в восьмидесятом году, с той поры прошло более полутора десятков лет, но... Боевой дух действительно никуда не ушёл. А потому никто - ни я, ни Фердинанд Трастамара, ни глава португальских войск Кабрал, ни тем паче Катарина Сфорца и иные - даже не думал возражать против того, чтобы именно Пьер д'Обюссон стал временным комендантом Иерусалима, а заодно и начал руководить восстановлением полноценной защиты этого важного как символ города.
   Защита! Сейчас из того, что могло действительно к ней относиться, имелась лишь так называемая Башня Давида, на самом деле являющаяся не башней, а вполне себе мощной цитаделью, неоднократно перестраивающейся и улучшающееся от века к веку. И это ещё очень сильно повезло, что мамлюки были настолько дикарями в плане неприятия огнестрельного оружия, а потому не приспособили цитадель под установку артиллерии. Будь она там, вот тогда со взятием пришлось бы реально повозиться и уж точно не обошлось бы без действительно серьёзных разрушений. А так... Испанская осадная артиллерия хоть и уступала нашей, итальянской, но также была достаточно внушительной силой. Залпы, пролом в стене, вынесенные ворота, ну а дальше сыграли свою роль куда более высокие боевые навыки крестоносцев и грамотная тактика. И временные стены уже возводились. Пока что заплатки на скорую руку, равно как и установка уже крепостных орудий, что способны будут доставить серьёзные проблемы осаждающим.
   Впрочем, откуда им по большому то счёту взяться, осаждающим этим? В Османской империи свои проблемы. Мамлюкский султанат... Тут если чего и ожидать, так набега откровенных фанатиков с минимальной боевой подготовкой, каких множить на ноль одно удовольствие. Нет уж, в ближайшее время точно никто сюда всерьёз не сунется. Восстановление же стен вокруг города, перестройку Башни Давида и прочие важные детали повышения обороноспособности проводить всё равно надо. Лишним точно не окажется, да и негоже держать столь важный для Европы город в небрежении. Банально не поймут, а мне для поддержания и дальнейшего повышения собственного авторитета ни один плюс лишним не станет.
   Эх, до чего ж хорошо, что начиная со вчерашнего вечера все 'ритуально-религиозные танцы с бубном', то есть походы по разным 'святым местам' города и выступления то мои, то иных важных и особенно коронованных персон таки да закончились. Можно было расслабиться, переменив направление бурной деятельности от связанного с религией на чисто военно-политические дела. А таковых хватало!
   Бывшие апартаменты бывшего же коменданта гарнизона Иерусалима располагались, что очевидно, в Башне Давида, этом реально центре города, наиболее защищённом и важном объекте. И обставлены были на зависть многим, с чисто восточной, пышной, но не совсем уж безвкусной роскошью. В изобилии присутствовали ковры, да такие, в которых нога чуть ли не по щиколотку тонула. Подвешенные на серебряных, а то и позолоченных цепях ароматические курильницы наполняли воздух довольно экзотическими, но приятными ароматами. С мебелью как таковой у магометан всегда были определённые проблемы, но изобилие обтянутых шёлком и иными дорогими тканями подушек и пуфиков помогало с этим частично мириться. Стены... Тут и лепнина, и роспись по штукатурке опять же на восточные мотивы. Кое-кто уже намеревался всё тут перестраивать под ноль, но удалось переубедить в плане того, что поспешать надо разве что при ловле блох и резких проблемах с желудком, но никак не относительно резкой смены стиля. Разрушить - это легко и просто. Вот восстанавливать разрушенное - действительно проблемно.
   Ну вот чем, к примеру, мешает эта самая роспись стен, да и в изобилии присутствующие на полу и тех же стенах ковры? Курительницы опять же дело нужное в плане добавления комфорта. Подушки и пуфики на полу - это да, не есть хорошо и привычно. А вот на диваны и кровати их перебазировать - это самое оно. Так что исключительно добавление к уже имеющемуся новых, привычных европейцам элементов, но никак не полная перестройка всего увиденного.
   Разумность и рациональность именно такого подхода приходилось вдалбливать в черепа многих союзников, разжевывать до состояния питательной ментальной кашицы всю пользу от приспособления имеющегося под свои нужды, а не создание с самого начала. Вроде как получалось, но бедные мои нервы. Привычные, это да, но от этого не сильно легче. Тут не италийцы, уже давно привыкшие к особенностям своего правителя и постепенно сами перенимающие не свойственные этой эпохе привычки и даже образ мыслей. Здесь испанцы, португальцы и прочие, у которых ещё и близко не сформировалось нечто схожее. Ну да ничего, вот и пришло время формировать. Положение не просто короля Италии и главы тамплиеров, но и организатора уже двух более чем успешных Крестовых походов позволяло реально много, в том числе и относительно плавного трансформирования сложившихся за века традиций.
   Привычка появляться в месте назначенной встречи не просто вовремя, но и несколько раньше, она воистину неискоренима! Это касаемо того, что я и сейчас оказался в тех самых апартаментах бывшего коменданта Башни Давида несколько раньше остальных приглашённых персон. Ну да, стоит достать из кармана часы и. откинув крышку, посмотреть, как становится ясно - аж на чёртовую дюжину минут раньше притопать соизволил. На хрена? Привычка, говорю же, только и исключительно она. И кстати, наконец-то у меня нормальные часы, то есть не только с часовой, но и с минутной стрелкой. Пребывающие ныне в Италии часовых дел мастера таки да сумели добиться необходимого усложнения механизма. Правда, сверять часы всё равно надо, но тут уж никуда. У меня, к примеру, они каждый день забегают вперёд минут на семь-десять, а у Лукреции, у той отстают, но минут на пять-шесть. Тут заранее не угадаешь, пока у каждого конкретного механизма свои особенности. До массового производства тут ещё далеко, но хоть нормальные... прототипы появились, уже есть хорошо и хорошо весьма.
   Пытаюсь сдержать зевоту, что вроде как и получается, но не слишком. Ночка выдалась бурная, пусть и в хорошем смысле этого слова. Вот и зеваю периодически с самого момента возвращения к профессионально королевско-политической деятельности. Ч-чёрт, опять зевок. Да что ж ты будешь делать! И аккурат в этот момент вошла герцогиня Миланская собственной персоной, словно в противовес мне, выспавшаяся, довольная, вся из себя цветущая. И едва только за ней закрыли дверь с той стороны, тем самым отрезая от относительно посторонних - доверенная охрана ж, не абы кто - как Львица Романии тут же поинтересовалась с заметной долей ядовитости в своих словах:
   - Бессонная ночь, Ваше Величество? Неужели думали о делах государственных? Или может быть сочиняли важную речь, с которой замыслили обратиться в воинам с крестом на знамёнах? Или...
   - Отдыхал с парочкой освобождённых недавно из гарема прелестниц. Это ж ни разу не секрет и нигде не тайна, Катарина, - на сей раз всё ж удерживаюсь от очередного приступа зевоты. Видимо, ядовитость Сфорца служит неплохим нейтрализатором. - Думаю, уже не раз разболтали и слуги, и другие девицы, ныне абсолютно свободные и высматривающие себе покровителей из числа крестоносцев.
   - Все вы, Борджиа, падкие на женщин. Даже те, кто вроде бы и не должен.
   - Лукреция, понимаю, - улыбаюсь в ответ, а заодно чисто эстетически любуюсь собственно Катариной.
   Она ведь тоже более чем красива и сама об этом прекрасно знает. И пользуется, появляясь в действительно шикарных, подчёркивающих все выгодные грани своего облика нарядах. Отсюда и огромное количество поклонников, невзирая на то, что она реально была верна своему мужу. Сперва одному, затем второму. Серьёзный такой подход, правильный, даже немного завидно. Я то свою кобелиную натуру слишком хорошо знаю, равно как и то, что бороться с ней крайне сложно. Да и вообще моногамия - это несколько не моё. Отсюда и периодические загулы, даже когда нахожусь в Италии. Конечно же, очень осторожные и ни разу не выносимые напоказ, дабы Хуану не расстраивать, к коей отношусь со всей нежностью и крайне бережно. Здесь же, по ту сторону Средиземного моря, да пребывая вдали от Рима уже довольно долгое время... Спасибо, но аскетизм - это ни разу не про меня. Во всех отношениях этого слова, но особенно в постельных утехах с прекрасными дамами.
   - Да, Лукреция, - подтвердила Сфорца. - Чезаре, твоей сестре-королеве пора замуж. Уже действительно пора!
   - Будущий консорт де-факто готов, ждёт лишь, когда вся суета с этими войнами малость уляжется. Надёжный, безопасный, готовый принять все особенности своего будущего брака.
   - Корелья. Иного я и не ожидала.
   - Ну а кто ещё, кроме Мигеля? - риторически спросил я, ничуть не требуя ответа. - Сестрёнка его знает, относится как к другу и понимает, что тот не станет мешать её увлечениям. Особенно если она, в свою очередь, не станет ограничивать его гомерические загулы по всем борделям в пределах досягаемости. А она не станет. Как раз по причине именно дружеского отношения. Супружество по расчёту, но такое, которое выгодно и не раздражает обе стороны.
   - Я буду рада присутствовать на этой свадьбе. И всегда готова посоветовать юной Лукреции, как сделать семейную жизнь более приятной. Даже в её особенном случае.
   Искренность, вот что сейчас прозвучало в словах владычицы Милана. Редкая гостья в её случае, но со мной она проявляла оную куда чаще, нежели с остальными. Признаться, немало для этого было приложено усилий, но результат того действительно стоил. Особенно учитывая важность этой конкретной Сфорца и планы по поводу уже её детей в среднесрочной перспективе. А пока...
   Время. И проявляемая остальными пунктуальность. Раскланиваюсь с Великим магистром госпитальеров Пьером д'Обюссоном, который, бодрясь из уже крайне невеликих сил, вошёл, высоко держа голову и всем своим видом показывая, что ещё способен достойно представлять свой Орден. Гордый он, вот и стремится доказывать даже то, что доказывать как бы и не стоит. И перед теми, кто в подобном не нуждается, ибо и так уважает его заслуги в прошлом и настоящем. Как ни крути, но госпитальеров он до сих пор держит в кулаке, управляя, направляя и поддерживая авторитет структуры, расширившейся по итогам уже завершившегося Крестового похода и готовой переварить ещё пару вкусных кусков по итогам нынешнего.
   - Кресло к вашим услугам, Пьер, - ни капли сочувствия в словах, а то взбрыкнёт, ибо возраст его единственная реально больная мозоль. - И герцогиня буквально за минуту до вашего прихода интересовалась, как именно лучше всего перестраивать цитадель, чтобы установленные крепостные орудия во время частой стрельбы не повреждали собственно стены. Очень уж они тут местами к этому не приспособлены.
   - Это сложно, но осуществимо, - мигом загорелся д'Обюссон непритворным энтузиазмом. - Я сейчас покажу. Тут есть бумага и чернила... Сейчас. Пойдёмте, герцогиня!
   Понимающий и чуть ироничный взгляд Миланской Паучихи. Нет, ну а чего? Мы и впрямь с ней это обсуждали, разве что не минуту назад, а вчера. Вот пусть малость отвлечёт дожившего до почтенных лет госпитальера. Мне же стоит перемолвиться несколькими словами с... О как! Эти двое одновременно появились, друг с другом беседуя. Король Испании Фердинанд Трастамара и командующий португальскими войсками, задействованными в Крестовом походе, Педро Алвариш Кабрал. Что с одним, что со вторым я впервые столкнулся тут, в Иерусалиме. Но если о супруге Изабеллы Католички я и так знал очень много и во всех подробностях от Хуаны, то вот Педро Кабрал, тут уже более сложная картина.
   Кабрал... В моей истории этот выдающийся военачальник и мореплаватель был известен прежде всего как первооткрыватель земель, позже получивших название Бразилия. Этим он обессмертил своё имя в истории. Однако о чём частенько забывали, так это о другом его новаторстве, которое гораздо позже получило название 'дипломатия канонерок'. Тогда, не помню уж в каком году, когда Кабрал уже находился в Индии, на один из португальских торговых постов напали не то арабы, не то индусы, не то сборная солянка из вышеперечисленных. В большом таком количестве напали, убив несколько десятков португальцев, застигнутых врасплох. Оставшиеся, отстреливаясь, отступили к кораблям, откуда уже была выслана поддержка, после чего нападающих отбросили. После этого Кабрал некоторое время ждал от тамошнего правителя объяснений и выдачи голов либо живых организмов, которые всё это устроили и которые принимали непосредственное участие. Не дождался. Потому и решил действовать так, как и подобает 'непреклонному белому человеку'.
   Хорошо так дал понять, кто есть ху в этой части света и вообще. Не мудрствуя лукаво, Кабрал просто напал на флотилию арабских торговцев, которые были заказчиками случившегося нападения. Немало кораблей банально потопил, с десяток взял относительно целыми - те, которые были наиболее ценными, с заполненными дорогостоящим грузом трюмами - после чего устроил местному заморину, то бишь правителю, огненный ад с моря, более недели обстреливая его столицу. Душевно так обстреливая, отдавая особые 'почести' дворцу самого заморина, жилищам местной знати и вообще наиболее важным объектам. Делом, а не словом показал, доказал и закрепил условный рефлекс, что когда рыпаешься на европейца, получаешь не пустые словеса, а сокрушительный удар кулаком в латной перчатке.
   Воистину человек на своём месте, куда бы его ни посылали! И тут, в Иерусалиме, португалец уже успел себя проявить подобающим образом, после взятия собственно города подавив в сжатые сроки малейшие угли возможного сопротивления. Несколько десятков показательно повещенных, изгнание куда подальше потенциально опасных, жёстко поставленное патрулирование самого города и его окрестностей... В общем, к моему сюда прибытию Иерусалим был если и не полностью безопасен, то вот-вот был готов таковым стать.
   Вот, собственно, все и собрались. Не вообще все, а те, кто сейчас был действительно нужен и важен. Более того, собравшиеся знали, по какой именно причине они тут оказались и относились к оной с большим таким одобрением. Не зря же Кабрал уже начал разговор с Фердинандом Трастамара, явно будучи воодушевлён сверх обычного внезапно проявившимися возможностями. Мне только и оставалось, что, протянув руку к доселе стоящему на низком таком столике красного дерева колокольчику, взять его и пару раз встряхнуть. Раздавшийся мелодичный звон привлёк внимание всех собравшихся куда лучше, чем если бы я стал повышать голос, привлекая всеобщее внимание. Так уж устроена психика большинства людей, мы чаше куда как быстрее реагируем на звон, стук, иные резкие сигналы, но никак не на голос другого человека. Вот и сейчас...
   - Рад видеть вас всех не только в добром здравии, но ещё и в подобающем состоянии духа. Бодром и готовом к дальнейшим свершениям, - забросил я крючок на предмет возможного несогласия. Ага, всё норм, а значит можно и продолжить. - Хоть мы и находимся в ныне принадлежащем всем нам Иерусалиме, но сие греющее душу событие отнюдь не отменяет проблемы там, вне этого города. А проблем, как вы понимаете, хватает. Равно как и врагов.
   - Враги бежали, - довольно так вымолвил Трастамара. - Мы уже заняли все прибрежные города и часть не прибрежных. Скоро и над остальными поднимутся наши знамёна.
   Вояка как он есть. Видит только лишь одну грань из нескольких. Что по известной мне ещё в моём времени/реальности имелись такие сведения, что тут они получили полное подтверждение. Неудивительно, что после смерти супруги Фердинанд наделал массу ошибок именно в области политики, тем самым подложив под королевство сразу несколько мин замедленного действия.
   - Чезаре говорит не про Мамлюкский султанат, - не выдержала Сфорца, глядя на короля Испании, Сицилии и Неаполя с некоторой печалью. - Султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури со своим племянником теперь опасны не как обладатели сильного войска, а как разжигатели джихада, ответа на наши Крестовые походы. Но на это нужно время.
   - Покушение тоже не удалось, - не сдавался в своём безудержном оптимизме Фердинанд. - Два раза они не осмелятся... Просто не сумеют подготовить ещё одно такое. Проклятые мориски!
   А вот и ярость, словно под заказ, пожаловала. Понимаю, как порой сложно приходится с ним Изабелле Католичке и в то же время как легко управлять подобным объектом. Если знаешь его потаённые пружины и шестерни, запускающие и останавливающие работы тех или иных узлов 'механизма'.
   - Новые покушения может и будут, тут как фортуна распорядится. От нас зависит лишь то, сможем ли мы останавливать смертников-шахидов на дальних подступах или же то и дело будем оказываться в реальной опасности. Но о мерах противодействия чуть позже.
   - Они вообще есть? - вскинулся действительно заинтересованный и проникшийся уровнем угрозы Кабрал. Да и д'Обюссон, поболее многих знавший о магометанах и их повадках, тоже держал ушки на макушке.
   - В достаточном числе и уже опробованы, - успокоил я госпитальера, который беспокоился не за остаток своей клонящейся к закату жизни, а за иное. Типичные опасения, что нашим врагам удастся посеять страх и панику.
   - Тогда о чём будем говорить сейчас, Чезаре?
   - О возможности, которое дало это неплохо задуманное, но проваленное из-за недооценки нас покушение. Как вы знаете, нам удалось захватить большую часть живыми, в том числе и главных. А уж развязывать языки даже самым бесноватым фанатикам мои люди умеют.
   Смотрю на каждого из собравшихся, переводя взгляд с одного лица на другое. Знают, понимают, а Трастаммара и д'Обюссон даже малость... Испугались? Не то. Ага, ясно. Испанец банально нервничает при упоминании пыток, наверняка что-то из далёкого прошлого. Ну а с госпитальером иное. Этот и сам готов во имя своего ордена настругать мелкой соломкой любого попавшего в руки магометанина. Потом помолится, вернёт душевное спокойствие и безмятежную уверенность и вот снова готов к любым испытаниям. Знаю, среди моих тамплиеров подобный типаж тоже встречается и отнюдь не редко. Просто для д'Обюссона несколько непривычно обсуждение нелицеприятных деталей вот так, без какого-либо смягчения слов. Старый рыцарь никак не привыкнет к стремительно меняющемуся миру, хотя искренне старается, понимая силу, что дают эти самые изменения.
   - Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури получил этих ненавидящих всех нас морисков из Османской империи, от людей сына султана, Шехзаде Ахмета, - обмахиваясь веером, вымолвила Катарина, не скрывая улыбки. Довольна, что полностью понимает общую картину. - Где сын Баязида II, там и его отец.
   - Сыновей у султана много, - процедил Кабрал, серьёзно так призадумавшись. - Баязид II уже избавился от Селима, что помешает ему сделать то же самое снова?
   - Объявленный джихад и поддержка Шехзаде Ахмета большинством мулл, имамов, жаждущей крови, добычи и смертей неверных чернью?
   Хороший вопрос от Миланской Паучихи. Сфорца, она Сфорца и есть, просто эта представительница семейства на нашей стороне, в отличие от некоторых. Вот португалец и нахмурился, прежде чем с некоторой задержкой дать вроде бы вполне разумный ответ.
   - Он может отдать нам его, как Селима. Свалив вину за его смерть на одного из своих врагов, другого сына, влиятельного муллу или кого-то ещё.
   - Верно. Но нужно ли это нам? Зачем продлевать умирание Османской империи, если появилась возможность её хотя бы расколоть на несколько частей? Однако... Если Баязид II захочет сделать нам приятное и избавиться от сынка - пусть! Только потом это станет известно другим, особенно пламенным сторонникам объявленного джихада.
   - И тогда султану не усидеть на троне, - подвёл черту Кабрал. Это хорошо. Мой король будет доволен.
   - Все будут довольны, - кивнул д'Обюссон.
   Сфорца и Трастамара? Та же самая картина. Среди нас скудных разумом не было. А когда кратко, но чётко прорисовываются контуры намеченного плана, тогда и вовсе наступает полная ясность. Повалить уже надломленную Османскую империю, расколоть её и поглотить ту часть, которую можно без риска обожраться? Никто из присутствующих не мог быть против подобного. Очень уж 'вкусные' куски манили каждую из заинтересованных сторон. Что касаемо дележки... пока ещё это шкура неубитого медведя. Зверя сперва надо прикончить, разделать, а уже потом делить шкуру, мясо, жир и прочие когти с клыками и потрохами.
   Зверь - это, ясно дело, Османская империя. Ну а охотники - тут собравшиеся плюс те, кто зависим от присутствующих в той или иной, но достаточной степени. Вот нет, к примеру, представителя Флоренции, но и ёжику понятно, что это герцогство послушно следует в кильватере Рима, равно как и Бретань. Наварра? Эти целиком и полностью легли под Испанию и даже пищать не пытаются, хотя и остаются вполне себе законным аж королевством. Плюс родственные связи там крепкие, хоть и запутанные. Ну и так далее, и всё в этом же духе. Потому дальнейшие обсуждения больше сводились к тому, как лучше всего 'загнать зверя', желательно в угол и желательно без потерь в 'ловчей своре'. Именно поэтому ставку действительно решили сделать не сразу на завоевание, а на раскол империи на несколько королевств или, учитывая специфику, султанатов либо эмиратов. Пусть там некоторое время посидят на маленьких трончиках сынули Баязида II. Вариант, озвученный котом из мультика, в их случае однозначно не прокатит, ни о какой дружбе в нормальном смысле этого слова и речи идти не может. 'Дружить' подобные типусы в состоянии лишь против кого-то.
   Споются против нас, трогательно слившись в джихадистском экстазе? Не-а, тоже не катит! Нездоровая конкуренция не даст, братики мигом друг с другом передерутся, под шумок стремясь урвать друг у друга кусок пожирнее, а то и вовсе прикончить родича. Так уж в Доме Османа заповедано, а они и рады стараться. Вот уж и впрямь заложенная султаном Мехмедом традиция упала на благодатную почву.
   Раскалывать, некоторое время выжидать и лишь потом обкусывать уже образовавшиеся на руинах империи государственные образования. Главное не поддаваться жадности, не пытаться в спешке ухватить ещё теплые куски сырой, кровоточащей плоти. Сперва отделить шкуру, промыть, бросить на сковородку. Добавить соли и специй по вкусу, поджарить... Вот тогда и будет всем нам 'приятного аппетита' и ни этапом раньше.
   Ждать. Это занятие мало кто любит и далеко не все готовы пересилить естественные душевные порывы, свойственные сидящим на тронах правителям. Одни уже распробовали как следует вкус побед и завоеваний, в результате чего хотят повторить это снова и снова. Здесь про Фердинанда Трастамара. Другие недавно взошли на трон, а потому стремятся как можно сильнее укрепиться в результате тех самых завоеваний, а потому тоже не очень то желают ждать. К счастью, здесь нет Мануэля Португальского, присутствует лишь Педро Алвариш Кабрал, но и он вынужден руководствоваться монаршими приказами. Однако... доводам разума все таки да вняли, что не могло не радовать.
   Несколько позже, когда и эта встреча закончилась, и все в ней участвовавшие разошлись в разные стороны и по своим делам, я решил вернуться к тому самому неудачному покушению. Ну не к нему самому, а к тем, кто его устроил. Их местоположение было известно и никуда деться они не могли. Действительно, куда ж им скрыться из подвалов Башни Давида, да к тому же будучи в кандалах, за решётками и под охраной!
   Вид у прошедших интенсивные допросы был... потрёпанным. Однако никаких увечий, которыми могли 'похвастаться' постояльцы иных тюрем и прошедшие воистину варварские процедуры дознания тут не наблюдалось. Ну да, никакой тебе дыбы, пыток калёным железом и прочей пакости, что использовались повсеместно, только назывались по разному. Исключительно иглы в нервные узлы, вода и химия на местной элементной базе, тоже способная доставить массу неприятностей тому. против кого применяется. Зато объекты вполне могут не только своими ногами передвигаться, но даже бегать. Если, конечно, снять с оных кандалы и дать поощрительного пинка в нужном направлении.
   - Беспокойств не доставляли, Гвидо?
   - Нет, Ваше Величество, - ответил вытянувшийся в струнку старший среди охранников. - Смирные стали, теперь только Аллаху своему молятся и то не все. Кое-кто просто сидит, в стену уставившись.
   - А смертник несостоявшийся?
   - Тот ещё молится. Пять раз на дню, да заунывно так. Хочется подойти и по голове стукнуть, но не положено. Приказ!
   Что да, то да. Парни приучены их выполнять, благо нарушителям приходится весьма и весьма тяжко. Наказания, они заставляют серьёзно призадуматься, прочувствовать и больше не шалить. И нет, порка кнутом у всех на виду в итальянской армии применялась в совсем уж вопиющих случаях: за проявленную трусость, воровство у своих, воровство у мирного населения или иные обиды, чинимые не врагам, но нейтралам или вообще союзникам. Ну а за изнасилование или что похуже - петля. И никакого снисхождения, поскольку мусора в войске мне не требовалось, да и исходящие от носителя духовной гнили миазмы имеют особенно заражать всё и всех вокруг. Потому старались пресекать и притом незамедлительно.
   Касаемо же мелких нарушений... Пробежка с заплечным мешком, набитым камнями. Вычерпывание выгребных ям, воистину принуждающая слиться с дерьмом воедино. Просто пост на палящем солнце в течении этак немалого количества часов, да в полном боевом. Средств вразумления хватало и применялись они в зависимости как от вины, так и от внешних условий. И попадать под такое наказание солдаты ну о-очень не любили.
   Где же у нас тот, кто пытался прикинуться Криштиану де ла Медейра? Ага, тут. Кандалы присутствуют, надлом тоже сразу виден, достаточно на выражение лица посмотреть. Неудивительно, что только молиться неудачливому шахиду и остаётся.
   - Луис, допросные листы сюда.
   - Все? Только его или?.. - мигом отозвался Луис Мигель де Арженто, валенсиец, уже не первый месяц выполняющий обязанности личного секретаря. Умение быстро писать, хорошая память, владение несколькими европейскими и азиатскими языками. Как раз то, что доктор прописал для подобной должности.
   - Экстракт. И только его, остальные пока без надобности.
   - Немного обождите, магистр, - произнёс секретарь, копаясь среди носимых с собой документов. - Вот они. Извольте.
   Ага, освежим память. Экстракт на то и экстракт, что оттуда выброшено всё лишнее, оставлены лишь факты. Полный же текст... Читал я его, чтобы не упустить какую-то вроде бы малозначимую деталь, зацепившись за которую можно выйти на новый пласт ценной инфы. Мерзкое чтиво, потому как там реально всё, включая проклятия, крики боли, мольбы о пощаде и всё в подобном роде. Так что хватит, теперь только экстракт, а то можно ведь что и позабыть. Память человеческая штука своеобразная.
   Хм. Сперва этот мавр по имени Юсуф ибн Хаттани - действительно мавр, внешностью обязанный даже не матери, а куда более дальним предкам, среди которых имелись именно испанки, захваченные и насильно сделанные частью гаремов - сдал лишь мамлюков, которые направили его на конкретную цель. Думал, что этого будет достаточно. Только вот не рассчитывал по причине определённой ограниченности кругозора, что мне нужна вся цепочка, а не только низшее её звено или звенья. Потому ведущие дознание стали давить дальше и выжали из Юсуфа всю его биографию, начиная с рождения в Гранаде через бегство в Османскую империю и участие в войнах, в том числе и против крестоносцев... аккурат до момента, когда был объявлен джихад и мамлюкский султан попросил через мулл не у Баязида. а у его сына Шехзаде Ахмета, шахидов, готовых умереть во имя торжества ислама. Естественно, не абы каких, а способных сойти за европейцев, знающих как родной испанский либо португальский языки и могущих вести себя согласно правилам европейской же знати.
   Размотав поставленную им задачу, мои заплечных дел мастера успокоились. Я их понимал, они поработали на славу, но вместе с тем упустили одну важную нить. Вот за неё я и намеревался сейчас потянуть.
   - Проснись и пой, Юсуф, - постучал я по прутьям решётки, привлекая внимания пленника. - Ты ведь не думал, что мы с тобой снова встретимся, не так ли?
   - Я сказал всё... - пробубнили мне в ответ. - Аллах велик, Аллах милосерден.
   - Рановато тебе к своему богу, мавр. Сперва будешь петь как певчая птаха не только тут, но и в иных местах, местах европейских. А вот степень благополучия до и во время этого самого пения мы сейчас и установим. Много тебе подобных в Стамбуле, откуда ты прибыл, а также в других городах? Сколько из таких заинтересовались предложением Шехзаде Ахмета или кого другого? И есть ли иные, которые не выдают себя за европейцев, а ими на самом деле являются? Ну вроде османского великого визиря. только менее известные, а потому способные быть тайными посланниками султана Баязида II в разные страны.
   - Я уже пуст, нужные вам, неверным, слова давно закончились.
   - Даже в самом пустом из самых пустых есть двойное дно, - усмехнулся я, процитировав неведомый тут стих. - А порой даже тройное обнаруживается и не столь редко.
   - Мне нечего сказать, - окончательно поник мавр, однако...
   Чутьё. Без него жить очень плохо, а таким как я, ещё и долго выживать ну никак не выходит. Это я не о себе новом, в теле Чезаре Борджиа, а о старом, который находящийся в международном розыске убийца Кардинал, тем не менее, раз за разом уходящий от властей официальных и от структур, стоящих по ту сторону закона. Однако я ухитрялся оставлять их с носом, а частенько и с трупами из числа пускающихся за мной в погоню. Вот и теперь оно подсказывало - темнит тот товарищ, который нам ни разу не товарищ.
   Почему парни не выбили из него и этот потаённый кусок ценного знания? А просто не знали, что спрашивать. Подобное случается и отнюдь не так редко, как это принято считать. Зато я знаю и практически уверен, в каком направлении следует копать. Средства воздействия... Фанатики, с одной стороны, могут упереться рогом и сдохнуть до того, как информация будет получена. С другой, именно их фанатичная вера даёт возможность надавить так, что аж сок потечёт.
   - Думаешь, что тебе отрубят голову и попадёшь в свой джаннат? - ласково так заговорил я с Юсуфом, неожиданной сменой тона поневоле привлекая его внимание. - О нет, не выйдет. Никаких гурий, лицезрения своего Аллаха и прочих благ. Повешу. Но не просто так, а предварительно зашив в свиную шкуру. И похоронен будешь в обнимку с самым большим, жирным и воняющим хряком, которого только смогут обнаружить мои люди. А они искать умеют, уж ты, Юсуф, мне в этом можешь поверить.
   - Отрыжка джаханнема... Ничтожный гяур, глумящийся над великим! Пусть иблисы пытают твою душу века без перерыва! Пусть...
   - Так можно искать свинью? Двух свиней? Или всё же поговорим?
   Сдулся. Аккурат как проколотый гондон, доселе наполненный гелием и пытающийся покорять небеса. Вот она, оборотная сторона фанатиков. Нужно лишь искать их уязвимые места и, найдя, бить туда прицельно и со всей силы, без сомнений и колебаний.
   Потекла... не смердящая река жидкого гуано, а инфа животворящая, весьма даже неожиданная как раз в плане своей полноводности. Вот уж действительно подфартило. Всё ж тут, в конце века XV-го, самый настоящий рай для людей, хоть немного разбирающихся в игрищах разведок, контрразведок и прочих тайных полиций. Понятия о секретности минимальны, меры предосторожности против шпионов и диверсантов в лучшем случае наивны. Про такую штуку как предельная засекреченность и защищённость тайных агентов и вовсе речи нет. Ну отправят его в другой одежде и под чужим именем, вот и все дела. Ещё сильно повезёт, если в ближнем и не очень кругу отправленного не начнут болтать направо и налево о цели поручения. А ведь бывало и такое, ещё как бывало!
   Шехзаде Ахмет. Вот кто действительно старался по полной программе использовать имеющийся у него ресурс, пусть и на примитивном уровне. Но натолкнуло его на это не столь давнее решение отца отправить во Францию для переговоров с Людовиком XII Валуа перешедших в ислам французов во главе с бароном Клодом дю Шавре, он же шевалье Карл де Шарде. Аж целый тайный посол султана Баязида II, со всеми полагающимися документами и полномочиями. Доверенный и абсолютно не привлекающий внимания. Ну мало ли при французском дворе подобных персон со всей страны? То-то и оно, что хоть половником черпай, убыли никто не заметит.
   - Попался, рожа коронованная! - не смог я удержаться от радостного восклицания, ничуть не шокировав ни секретаря, ни охрану тюремных камер. Все уже привыкли к, скажем так, экстравагантному по нынешним меркам поведению короля Италии в моём лице.
   - Магистр?
   - Всё в порядке, Луис, - успокоил я секретаря, даже переставшего записывать. - Просто позволил себе дать волю чувствам. Сейчас малость приведу разум в привычное состояние и продолжим.
   Продолжать действительно было куда, было о чём. К сожалению, Юсуф ибн Хаттани не имел представления о том, где сейчас находится этот франк-перебежчик, выступавший в амплуа тайного султанского посланника. Но это и неудивительно. Более того, знай он ещё и про это, я б реально заподозрил какую-то подставу, потому как не может везти столь круто. Сейчас же... Ну промах со стороны противника, зато вполне себе прогнозируемый с учётом свойственного этому времени разгильдяйства.
   Допрос шёл дальше. Юсуф выдавал кое-какие полезные детали, но ясно, что главное уже оказалось добыто. Возможность не просто вылить огромную бочку дерьма на османского султана и, вполне вероятно, заставить его слить уже второго своего сынка нам на заклание. Не просто, а такое, которое самим фактом, обнародованным как нужно и когда требуется, взорвёт его трон. Откажется сливать отродье? Я опять же не расстроюсь, поскольку подобное покушение - прелестный casus belli, коим мы непременно воспользуемся. Куда ни кинь, а всюду клин... для османов, понятное дело.
   Это в плане войны, пускай и не этой, а будущей. А вот относительно высокой политики - тут совсем иное. Воевать с Францией никакого резона нет. Вооружённая стадия конфликта уже давно минула, закончившись смертью одного монарха, отражением от Франции Бретани и вообще повышением неустойчивости всего королевства. И категорическим нежеланием элиты франков вообще лезть с клинками наперевес в нашу сторону. Попробовали уже и им это реально так не понравилось. Совсем другое дело - идеологическое противостояние. Ага, Авиньонское Папство, уже второй этап оного спустя нехилый период времени. Забавная гримаса истории, тем не менее, придавшая неплохой заряд бодрости Людовику XII Валуа и его приближённым.
   А это однозначно вредно! Я про бодрость, которую требовалось равномерно устранять, не давая Франции почувствовать себя реальной силой с этим их Папством, будь оно неладно. Удары по инквизиторам посредством папских булл и непосредственного ущерба, наносимого террор-атаками культа Храма Бездны, уже давали о себе знать, но мало. Требовалось усиливать давление, особенно с учётом намерения Людовика XII и Юлия II примазаться к славе крестоносцев, но не переходя под знамёна Рима и Ордена Храма. Хафсидский султанат, ага. Жалобно поскрипывающий, терпящий одно поражение за другим от куда более умелых французов. Естественно, крушение Хафсидского султаната - не знаю уж, дожмёт его маршал Луи де Ла Тремуйль полностью или ограничится просто крайне выгодным для Франции миром - никоим образом не сравнимо с разгромом мамлюков и освобождением Иерусалима, но всё равно, не стоило давать соперникам и противникам повода почувствовать себя сильными и гордыми. А что может быть лучше, нежели обнародование доказательств о связи аж самого Людовика XII Валуа с врагами всего христианского мира, с Османской империей.
   То-то и оно! Одна проблема, пока доказательств маловато будет. Нет, можно, конечно, вытащить и на свидетельствах людей, знающих барона Клода дю Шавре, историю его жизни и предательства, а также тех, кто видел его уже под личиной шевалье Карла де Шарде. Можно и при умении даже убедительно, однако... Совсем уж показательными и неопровержимыми обвинения станут в случае, если удастся захватить сам объект. На крайний случай кого-либо из тех, что его сопровождал, также будучи предателями, переметнувшимися на службу к османам, пусть и пониже рангом. Дю Шавре ведь не в одну физиономию ездил, в сопровождении ещё нескольких предателей благородного происхождения, но спустивших оное благородство аккурат в выгребную яму.
   Вот потому я и выколачивал из окончательно додавленного Юсуфа всё, что он только мог знать о местоположении как самого дю Шавре, так и ему подобных. И не только из него, пленников то тут хватало. От одного кусочек информации, от другого... В итоге же получалось достаточное количество фрагментов, позволяющее если и не собрать всю картину целиком, так хотя бы иметь о ней представление. Да и не этими источниками едиными! Очень скоро имеющимся на территории Османской империи агентам отправится очередной приказ. Какой? Обнаружить интересующих нас персон, холуями у османов работающих - это не покинувшие ту же Испанию мориски, которые просто враги, а именно холуи на посылках у чуждых европейцам этносов, тут разница огромна - да и присмотреть на предмет того, как бы их доставить в Италию или Сербию живыми и не шибко покалеченными. Сложно будет? Наверняка. А вот насчёт невозможно, тут уж позвольте не согласиться! Есть среди агентов не простые прознатчики, а те, кто сумел хорошенько подняться, изображая значимых в империи торговцев, советников и т.п. Эти вполне могут вывести за пределы государства ценный живой груз. В общем, будем посмотреть.
   Пока же... Всё, хватит! Тошнит меня от атмосферы вокруг, переполненной ненавистью, страхом, страданиями и банальной вонью. Тюремные ж камеры, тут как ни крути, розами пахнуть не будет. Да и о поддержании мало-мальски приемлемой в моём понимании чистоты в подобном месте ещё не скоро дело дойдёт. Пора на свежий воздух, а потом к себе, во временные тут апартаменты. Не родной замок Святого Ангела, но за неимением лучшего... сойдёт.
  
  
Оценка: 7.61*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"