Половников Андрей Анатольевич. Тишина

Глава первая. "Тишина"

Это произошло три года назад. Я жил в то время в небольшом городке в Новгородской области. По рабочим дням с восьми утра до пяти вечера я существовал небольшим начальником на небольшом заводе, поющим про себя в свободное от дел время разные панк-песенки и сочиняющим на дежурствах стишки. Может ли панк быть начальником? А что? Почему нет? Мысли о равенстве с рабочими, о честности перед собой и людьми, на мой взгляд, служат некоторым противоядием имеющейся власти. Часто думаешь, что люди ведут себя так, как... Бывает разозлишься на них. Бывает. "Им нужен царь, а не свобода" - приходит в голову в такие моменты - "Они только царя желают". И вот он царь - сидит в кремле. Все получают меньше, чем зарабатывают. Бесконечные рассуждения о жизни, политике, людях. Ответственность, крепко подпёртая со всех сторон совестью. Рабочие улыбаются, рабочие ругаются. Позволяешь им кричать, жаловаться, пытаясь найти то, что можешь для них сделать. Не успеваешь всего, что хочется успеть. Замечаешь, что необоснованное недовольство, даже очень громко выраженное, не задевает совершенно. Да и проходит быстро. Обоснованное же бьет совесть в солнечное сплетение. Не успеваешь. Сложности, проблемы, шум, пьяные на улицах, продавщицы в магазинах, автомобили на дорогах. Но потом что-то происходит и...

Случилось это так.

Осень. Утро субботы. Облачившись в чёрные спортштаны, кеды и толстовку с капюшоном я выхожу из дома. За плечами рюкзак, содержащий несколько кусков жаренного хлеба с картошкой, бутылку воды, несколько полезных на природе мелочей и пакет, в который я собираюсь набрать клюквы. Погода отличная. Яркое осеннее солнце заливает каждый сантиметр, засыпающей на зиму земли. Листья на деревьях жёлтые и красные, как будто маленькие отражения небесного светила. Плюс десять градусов вполне меня устраивают. Иду по дороге, по полю, по лесу. Пересекаю болотце, железную дорогу, заросли ивы и ольхи. Меня переполняет неизвестного происхождения радость. Через полтора два часа я выхожу на трассу. Семь километров на запад и поворот в лес. В горку, под горку и опять. Минут через сорок, спустившись с очередного склона, я выхожу на поросшее мхом и травой болото. Наученный опытом, ощупываю кочки ногой и лишь затем ступаю. И всё равно вскоре ноги мои промокают. Если бы меня это волновало, я бы купил сапоги. На открытом месте, где кочки выше, а между ними часто попадается вода, начинаю собирать витаминизированные красные ягоды. К вечеру, казавшийся бездонным, пакет больше чем на половину наполняется клюквой. Как и планировал. Вылажу из болота на горку, по которой проходит высоковольтная линия электропередач. Теперь надо вырыть ямку. Песчаный грунт легко поддаётся и вскоре необходимое мне углубление готово. На одной его стороне я разжигаю костёр. Баловства ради вешаю над ним на ветках несколько сморщенных деревянных обабков, запоздавших с выходом на свет. Сушусь, ем и слушаю тихий треск от проводов недалеко от меня висящих. Перед сном передвигаю костёр на другую сторону. Нагретую же часть ямы припорашиваю песком. Из еловых веток сооружаю некое подобие крыши моей землянке, оставив на другой половине большую дыру для дыхания моего огненного друга. Зарываюсь наполовину в тёплый песок и засыпаю.

Ночь выдалась тихая. Несколько раз я в полусне двигал брёвнышки в костре, что бы не дать ему умереть. Полиэтиленовая плёнка от дождя не понадобилась. Просыпаюсь от того, что на, вырывшейся за ночь, моей спине проступает иней. Хоть и тёплые "шкуры" на мне, а холод чувствуется. Меж углей шевелится парочка небольших красно-жёлтых язычков пламени. Видимо под утро сон самый крепкий, раз я давно костер не шевелил. Встаю. Весь как деревянный. Потягиваюсь. Подставляю спину, вставшему раньше меня, солнцу. Пытаясь согреться бегаю бегом, собирая дрова. Железная кружка с горячей водой наполняет меня изнутри жизнью. А два куска хлебодраников - силой. Спускаюсь в болото и продолжаю собирать ягоды. К шести вечера вся еда кончается. Её место в рюкзаке занимает большой пакет полный клюквы. Я выдвигаюсь обратно. Избегая шум трассы, иду по неизвестной мне ранее лесной дороге, примерно прикинув направление. Ноги гудят, желудок воет. Довольный шагаю домой. К девяти часам выхожу на асфальтовую дорогу. Немного промахнулся - всего полкилометра. Уже темно. Дома сваливаю рюкзак на тумбочку, раздеваюсь, наскоро съедаю полсковородки жаренной картошки из холодильника и заваливаюсь спать. Завтра на работу.

Просыпаюсь в шесть часов утра. Лежу, стараясь не заснуть снова. Через пять минут с усилием воли сбрасываю одеяло и встаю. Включаю свет. Всё, назад пути нет. Шорты, футболка, газовый баллон и тёмная осенняя ночь. Над головой симпатично блестят звёзды. На чёрном небе ни облачка. Единственный фонарь в это время дня - Луна, освещает мне дорогу. Проглотив свои три утренних километра минут за пятнадцать, я чувствую себя отлично. В горле при дыхании мягко першит, руки и грудная клетка слегка горят от мороза. Душ, завтрак из гречневых хлопьев с черносливом, залитых горячёй водой. До работы минут двадцать ходьбы. Как раз успеваю не торопясь пройтись по залитому солнцем парку. Тропинка выводит меня прямо к проходной завода. Что-то не так. Сначала я не могу понять, что произошло. Люди не идут на работу - я что опоздал? Открываю дверь и прежде чем зайти оборачиваюсь. До меня доходит, что на стоянке нет ни одной машины. Выходной что ли? Хм,.. я, с отсутствием телевизора, совсем забыл, какие в этой стране празднуются праздники? Лучше у охраны спросить. Захожу внутрь. На турникете никого нет. В комнате охраны горит свет. Так не должно быть. Если дверь открыта, значит завод работает, но тогда охранник должен стоять на турникете.

- Здравствуйте! - громко говорю я. Ответа нет.

- Есть здесь кто?! - Добавляю чуть смеясь. Тишина.

Захожу в комнату. И правда никого нет. Положив пропуск и взяв ключ, иду в свой кабинет. Пробую позвонить. "Абонент недоступен". Другой номер, третий, десятый. В моём телефоне было записано тридцать пять номеров. Не дозвониться ни до кого. В коридоре мёртвая тишина. К себе не захожу, иду сразу в цех. По пути нужно пересечь цех механообработки. Тишина. Раньше я любил задерживаться на работе по причине того, что люблю гулять по пустым цехам, когда станки замирают, в ожидании следующего дня. Даже выпрямители не гудят. Иду и наслаждаюсь звуками своих шагов по бетонному полу. Это не описать. Эхо разносит шуршание подошв ботинок от одной стенки до другой и возвращается ко мне. Хочу, что бы так было всегда. В гальваническом цехе, начальником которого я являюсь, нахожу ту же тишину. Абсолютная, полная тишина. Побродив по цехам возвращаюсь в административный корпус и поднимаюсь на второй этаж. Но и здесь никого не нахожу. После получаса раздумий в своём кабинете, выхожу на улицу. В голове не укладывается, что с этим миром могло произойти что-то, заставившее бросить людей целый завод. Именно, не остановить, а бросить. По-другому это не назовёшь. Иду вдоль длинного сплошного деревянного забора. С одной стороны завод, с другой парк. Дойдя до дороги и собственно города, понимаю, что тишина меня до сих пор не покинула. На секунду возникает мысль, что я оглох. Нет-нет, листья, ветром по асфальту гоняемые, шуршанием своим пресекают мои страхи на корню. Не видно ни одной машины, ни одного человека на обычно оживлённой площади. Что-то произошло. Что-то весьма значительное. Я раньше часто мечтал погулять по пустому от людей городу. И сейчас даже не знаю радоваться или грустить. Что ж будем радоваться. Не могли же все куда-то пропасть за два дня. Пока буду наслаждаться тишиной.

Я брожу по безлюдным улицам, пытаюсь зайти в магазины. Всё закрыто. В домах тоже никого нет. Проверив квартир пятьдесят в разных районах моего небольшого городка, я возвращаюсь домой пообедать. Грибовницу, надо сказать, я в пятницу хорошо приготовил. Грибы, картошка, лук, соль и вода. Ничего лишнего. Как я уже говорил телевизора у меня нет, поэтому в надежде узнать, что же происходит, я включаю ноутбук. Странно, интернет не подключается. Может ядерная война? Нет, я бы услышал. А может утечка какого-то ядовитого вещества? Может быть. Может быть, мне жить осталось меньше часа, может быть, я уже отравился? Посмотрим. Мысли о скором завершении жизни почему-то совершенно не страшат. Попробуем разобраться, что же здесь произошло. В городе нет людей. В городе нет машин. Дома оставлены без присмотра, некоторые не закрыты. Значит люди уезжали своим ходом и очень поспешно. Магазины закрыты. Значит, их хозяева надеются вернуться. Или люди уезжали ночью? Это не была эвакуация, это было бегство. Бегство от чего? Надо проверить круглосуточные магазины. Мне нужен велосипед.

Что же взять с собой? Как забраться в этот магазин? На окнах решётки, стена кирпичная.

Я иду по дороге с огромной кувалдой, найденной на заводе. Стена, насколько я помню из одного слоя кирпичей. Ломать проще у двери. У таких магазинчиков дверную раму садят обычно не крепко. Откуда я это знаю? После десяти минут боя стена сдается, и первая пара кирпичей проваливается внутрь. Я, уставший, легко расширяю полученную дыру. Надо было взять лом. Проще было бы. Выбираю велосипед. Эй, это что же получается, я мародёр что ли? Хех. Вот этот подойдёт. Что ещё? Насос, клей, пара запасных камер, нож, велосипедный ключ, просторный походный рюкзак. Мне нужно оружие.

Где взять оружие в городе? У охотников. Откуда же я знаю, где они жили. У ментов. Точно! Я пойду и ограблю отделение милиции. От такой мысли меня разобрал дикий смех. Но согласитесь, что в моём положении это было самое рациональное решение.

Дверь открыта. Видимо всё-таки люди уезжали ночью. Одно не понятно. Если они торопились, что видно по незапертым дверям, то почему нет вообще никаких следов паники. Захожу осторожно. Всё-таки кто их ментов разберёт, что от них ожидать можно. Где же у них тут оружие? Набрав на проходной ключей я отправился на поиски.

Через два часа я вышел на улицу. На поясе моём висел "макаров", а в рюкзаке АК и некоторое количество патронов для того и другого. Рюкзак становится тяжёлым. Мысли бродят по коридорам разума: А зачем мне оружие? Вдруг не только здесь, но и в других городах люди исчезли? Может быть в радиусе тысячи километров уже никого нет? Это же через пару месяцев меня будет мучить одиночество, как героинового наркомана ломка отчаянным холодным утром под мостом? И я собираюсь убить, может быть единственных людей, которых мне придётся встретить за неизвестное количество времени? Может быть за всю оставшуюся жизнь? Допускаю возможность убийства? Какие мрачные перспективы. Будем надеяться, что всё не так плохо. Хотя я и неразговорчивый одиночка, но, всё же, хочется верить, что без людей я буду скучать.

Дома я готовлю ужин. Жарю картошку с помидорами и луком. Думаю о том, куда могли исчезнуть люди. Интернет так и не работает. Электричество есть, водонагреватель, а значит и горячая вода. Раз уж нет пока людей, то буду этим наслаждаться. Что лицемерить, когда мне надоедал городской шум, я часто мечтал прогуляться по улицам города в сопровождении только ветра и солнца. С другой стороны, не с проста же люди покинули эти места. Нужно добраться до соседних городов. Завтра отдохну, а послезавтра поеду.

Днём на улице тепло. Температура доходит до пятнадцати, а то и двадцати градусов. Я сижу на крыше торгового центра напротив железнодорожного вокзала и кормлю голубей, ломая кешью. Орехи легко крошатся и летят к земле с высоты второго этажа. Внизу толпится целая стая курлыкающих птиц. Наверное, добрая сотня лап топчет, покрытую слоем рыжих листьев, землю. Что они едят зимой? Объедки людской жизнедеятельности? Плохо же им придётся скоро. Тут я слышу шорох. Из глубин парка через кусты акации к моим прикормышам крадётся собака. Пёс цвета рыжего, породы дворовой. В метрах десяти от стаи он срывается с места и несколькими стремительными прыжками настигает одного из, зазевавшихся за едой, голубей. Схватив его за шею и изрядно встряхнув, пёс удаляется в сторону вокзала. Я перехожу на другой край крыши, наблюдаю за охотником. Рыжий треплет труп голубя. Кусает его с разных сторон, отплёвывается от перьев и пуха. Похоже, он не знает, что делать дальше. Одомашненные животные. Люди настолько привыкли к своей искусственной среде обитания, что стали совершенно беспомощны вне её. Одомашненные люди. То же они проделали и с животными. "Эй, пёс, или дичай или сдохни" - кричу я ему. Точно. У меня в этом городе ещё одно дело есть. Я хочу освободить собак и кошек.

Подхожу к двери. Тихо. Бью обухом топора по двери. Ещё раз. И ещё. Прислушиваюсь. Есть шорох. Ломаю дверь. Иду к следующему дому. Здесь собака на цепи сидит. Лает. Что же с ней делать? Брызгаю баллончиком в глаза, прижимаю матрасом, вытащенным из предыдущего дома, к земле, разрезаю ножом ошейник, убегаю. Жестоко? Ну да. Но теперь у собаки больше шансов выжить. Два дня я с ними возился. Кошки и коты были весьма благодарны мне за освобождение из запертых квартир и сразу с мяуканьем своими кошачьими тропами отправлялись на поиски пищи. Но их было не много. Многие хозяева, уезжая, догадались сами выпустить животных. Собаки тоже не обидели, если не считать одного питбуля, довольно серьёзно укусившего меня за руку.

Вечером я собираю рюкзак. Пытаюсь соблюсти правильную пропорцию между необходимостью вещей и их общим весом. Сегодня я написал на стене вокзала свой телефон с подписью "Я остался здесь один". Завтра поеду до ближайшего города.

Глава вторая. "Дороги"

Я спал почти полсуток. Проснувшись, ещё часа полтора лежал и думал. Я пытаюсь понять, что же я чувствую в этой тишине. Сколько я смотрел фильмов про конец света, про какие-то катастрофы, катаклизмы. Везде и всегда находились люди начинавшие панику. Везде и всегда находились люди подлые. Хаос, кровь, агрессия, насилие. Здесь же нет ничего кроме тишины. Такое ощущение, что люди сговорились и, когда я ушёл в лес, просто собрались все вместе и уехали куда-то. За все три прошедших дня я не обнаружил ни одного автомобиля. Никак это не состыковывается в моём мозгу. Быстро ушли, значит от чего-то бежали. Бежали, значит, чего-то боялись. Значит должны быть следы. Но где они? Может это такое новое телевизионное шоу. Может быть за мной сейчас наблюдают из скрытых камер или со спутника.

Велосипед я выбрал хороший. Ехать на нём легко. Пустынная трасса. Лес. Тишина даёт его услышать. Крик вороны. Лось, неспешно переходящий дорогу. За эти дни природа как будто начала оживать. Деревья, кажется, тянутся ветками к дороге. Земля хочет освободиться от асфальтовых пут, сковывающих её. К обеду я доехал до окраины города. Остановился на поляне, между городом и ельником. Осенний лес тихий. Только пара ворон пролетела за час. Косяк журавлей направляется на юг. Судя по организованности они бегут от зимы, а не от какой-то катастрофы.

Этот город значительно больше моего. Многоэтажные дома. Бетонные коридоры улиц. Реклама на плакатах, щитах, остановках, домах - везде. Корявые надписи на стенах. Замечаю на столбе красный трафарет "аборт - это убийство". Смешно. Интересно кто это нарисовал. Судя по соседствующим надписям - правые. Ощущения уже другие. Пустой город такого размера что-то более колоссальное. Та же самая провинция, но всё таки если не та "деревня", в которой я живу. На мосту останавливаюсь. Какой красивый вид! Река здесь мелкая, широкая и быстрая. Сплошные пороги. Если вы видели какую-нибудь реку осенью, то должно быть знаете, что вода в это время года прозрачная и тёмная. Как чёрная дорога - река, вокруг жёлтый ковёр - трава, выше красные и оранжевые деревья, а ещё выше - синее-синее небо без единого облачка. Осенний воздух ещё прозрачней воды. С моста видно очень далеко. На том берегу многоэтажный и магазинный город. Поглощённый тишиной, он тоже по-своему красив. Красив как угли лесного пожара, которые начинает заливать дождь. На этом берегу город одноэтажен. Ветхие дома, маленькие огороды на склонах холма. Один из домов будет сегодня мне ночлегом. Я разжигаю костёр. Очень большой. Сначала в ход идут, заготовленные кем-то дрова. Потом на разгоревшуюся кучу я наваливаю целые пролёты деревянного забора. Даже в детстве в летнем лагере пионерский костёр, который мы там разводили, был намного меньше. Может быть, кто-нибудь увидит. Сверху я бросаю найденные на свалке рядом автомобильные покрышки. Чёрный столб поднимается вертикально вверх в безветренное небо. В костёр же летят три рулона рубероида, лежавшие на веранде дома.

На ночь я затапливаю печь. В подвале дома нахожу множество солений. Ужинаю варениками с картошкой и солёными рыжиками. Хлеб в магазинах уже не свежий. Спать ложусь на печке, укрывшись древней овечьей шкурой.

Утро. Смотрю в окно - костёр ещё горит. Один городской житель всё-таки заметил мой сигнал и ждал меня у огня. Это был чёрный с белым хвостом и передней правой лапой пёс. Лайка. Видимо ему было скучно одному. Я вышел из дома. Позавтракал у догорающего костра. Пёс с удовольствием съел предложенный ему кусок хлеба. Пора отправляться в путь. Куда же теперь? Здесь всё та же тишина, так же нет машин, так же нет людей. Что ж поеду в Новгород.

Пёс, который пришёл к костру увязался за мной. Глотая километры дороги, я как и вчера любовался красотой осенней природы и тишиной, царящей над асфальтом. Мимо проплывают деревни и сёла. Такие же пустые. Пёс иногда отстаёт, тогда я замедляю темп. К вечеру я добираюсь до Крестец. Деревянные ларьки на трассе Москва-Санкт-Петербург пустуют. У некоторых валяются самовары. Один самовар остался на прилавке. Чай холодный. Ночевать устраиваюсь так же в одном из домов с печным отоплением. Достаю из рюкзака толстую тетрадку. Я решил начать вести дневник. Утром я продолжаю путь. По дороге видел волка. Он лениво посмотрел на меня и улёгся отдыхать дальше. Сытый. Видимо не всех собак из окрестных деревень отпустили. Оставшихся на цепи, волки съедят.

Глава третья "Человек"

Ну, здравствуй, господин Великий Новгород, как в сказке какой-то говорится. Тишину от областного центра было слышно ещё за пять километров. Ощущения опять изменились. Масштабность произошедшего оказалась ещё больше. Я и раньше подозревал, что произошло что-то всемирного масштаба, но только теперь пустой Новгород дал мне первое доказательство этого. Что ж, у меня будет время выяснить, что здесь произошло. Запасов еды в застеклённых магазинах мне на всю жизнь хватит. Останусь тут до весны. Надо только дом найти с печным отоплением.

Нашёлся такой быстро. На окраине города, но, в то же время, всего в полукилометре от крупного гастронома. Дров там было заготовлено предостаточно. Дом был на совесть построен. Тепло держится хорошо, охапки дров мне хватает на то, чтоб натопить дом на пару дней. Уютная кровать у печки. Старая деревянная мебель. Прямо островок деревни в городе. К тому же баня рядом. А под её крышей обнаружились множество дубовых, липовых и берёзовых веников. Замечательно. Даже колодец есть. Начинаю тихую спокойную жизнь? Нет. Отлежусь до первого тепла и куда-нибудь двину. На юг! Точно! Через Москву и на юг! А потом в Европу. Через Турцию. Мне нужны карты автодорог. Может сначала до Питера. В гастрономе я нашёл соевое молоко. Конечно, в веганстве теперь смысла никакого нет, но всё равно приятно. На вкус оно очень даже ничего. Когда-то, будучи маленьким (лет в десять), я мечтал, что бы мне подарили магазин. Я представлял, как набиваю живот всеми возможными шоколадными батончиками, тортами, соками, сгущёнкой. При мысли об этом я начинаю улыбаться. Прохожу мимо морозилок со свежими, копчёными и солеными мясом, рыбой, колбасами. Хотите расскажу, почему я не беру ничего этого? Дело в том, что я знаю, что всё в этом мире связано, всё оставляет свой след, ничего не исчезает бесследно. Убитое на бойне животное умирает. Его эмоции и чувства не исчезают. Смерть это не исчезание, а переход энергии жизни в другую форму. И поедая мясо люди впитывают в себя страдания животных. Или не впитывают. В любом случае это оказывает сильное влияние на нас. Помнишь ту программу про воду? Где говорят, что вода сохраняет информацию. Вода есть везде. Хм. Глупо и непонятно это выглядит словами. Как тебе ещё это объяснить? Это, как закон сохранения энергии. Это нужно не только понимать, но и чувствовать. "Нужно" - не самое подходящее слово. Вот что. Сейчас мне стоит налегать а фрукты. Время идёт, они могут испортиться. Я притащил в мой новый дом несколько мешков разных плодов и сахара. Приволок из хозяйственного магазина самую большую кастрюлю, которую нашёл, бессчетное количество банок и начал варить варенья. Варил их целую неделю. Двадцать литров бананового, сорок литров яблочного, тридцать апельсинового и ещё сто пятьдесят литров всяких варений. На удивление, погреб в доме оказался очень просторным. Там уже стояло множество вкусностей. Мне, конечно, это всё не съесть и за год, но я наварю ещё и, когда буду уходить отсюда оставлю табличку, что мол проходите, в погребе витамины хранятся. Теперь надо насолить помидор и огурцов, наквасить капусты и наконсервировать салатов. Нужно опять таскать мешки. Пёс, которому я так и не дал имени, всюду следует за мной. Ловит мышей, как бы это странно не казалось. Жрёт их. Но и похлёбки, что я ему даю, с удовольствием хлебает.

И вот выхожу я в один день на улицу. Прошло уже две с половиной недели, как я не видел ни одного человека. Уже больше недели я живу в Новгороде. Иду по улице, окаймлённой клёнами, сбрасывающими листья. Середина октября. Выхожу на Большую Московскую и вижу на стене гастронома большую чёрную, нарисованную баллоном, свастику. Что это такое?! Вчера её здесь не было! О, чёрт... впервые за две недели встретил следы жизнедеятельности человека, да и тот фашист. Что же делать? С одной стороны хочется закрасить, но с другой... Нет, пока оставлю, что бы не спугнуть. Может их несколько? Что же делать? Что же делать? Буду вести себя так, как будто ничего не произошло. В конце концов, все мои нашивки на кенгурухе под ветровкой. Капюшон камуфляжной раскраски на голове только прибавит их доверия. Пистолет у меня заткнут за пояс и тоже скрыт ветровкой. Не так легко разглядеть во мне антифашиста. Хотя я их, фашистов, обычно по глазам узнавал. Смешно, конечно, но я как-то их чувствую. Вот видишь человека и понимаешь, что что-то в нём не так... А потом раз - татуировку увидел или ещё что палевное. Можно ли узнать кто я по моим глазам? Я продолжаю таскать мешки с овощами, соль и специи. Но теперь я наполовину превратился в слух. Я не хочу выдавать себя, оглядываясь по сторонам, и поэтому контролирую мир по звуку. Прошабуршал по мёртвому бетону тротуара пустой пластиковый стаканчик. Ветер шумит листвой во дворе за пятиэтажкой. Скачет пёс вокруг меня, топая лапами. Все эти звуки, которые в обычной городской жизни и не замечаешь, напоминают капли воды в пещере. Вокруг темнота, тишина и только упрямые капли звонко ударяются о сырые камни. Всё чувства невольно сосредотачиваются на них. Кроме них нет ничего. Так же и редкие звуки пустого города обращают на себя внимание. За отсутствием грома едущих машин и гомона потоков людей, спешащих по делам, они становятся большими и заполняют всё пространство вокруг, подобно воде или воздуху. Большой человеческий муравейник мёртв. И я вслушиваюсь в эту замогильную тишину. За долгие годы первые травинки жизни просочились в бетонных джунглях. Это пёс, ветер, листья деревьев и, может быть, я. Они и раньше здесь были, но они задыхались, они были задавлены и посажены в клетки суеты, прогресса, денег и выхлопных газов.

Коллапс постиг мой мир, но я ещё не так далеко отошёл от "цивилизованной" жизни. Я притащил электрический генератор и слушаю музыку. Ноутбук я привёз с собой. Постепенно знакомлюсь с несколькими десятками, находящейся там музыки. Что раньше я скачивал для ознакомления и, прослушав один раз, забывал, теперь гоняю в колонках по нескольку раз в день. Пробую на вкус с разных сторон. Булькает рассол в кастрюле и играет музыка. Играла музыка. До появления свастики на гастрономе. Теперь я опять слушаю тишину.

Проходит неделя, другая. Признаков человеческой жизни я больше не замечаю. Лучше быть честным. Я закрасил свастику. Выпал первый снег. Хочется сказать себе, что я начал привыкать к моей новой жизни. Но я чувствую, что это именно тот мир, для которого я создан. Не желаю смиряться с тем, что без людей мне не скучно, что без людей я чувствую себя отлично. Я сунул в рюкзак, испечённого мною, хлеба, картофельных котлет, бутылку воды и отправился изучать город. Искать фашистов. Взял "макаров", автомат будет только лишним грузом. Прошёл до моста через Волгу, то петляя дворами, то шагая по пустым улицам. Пообедал, сидя на стене кремля. Переночевал в секонд-хенде, укрывшись горой зимних и осенних курток. Продолжил свой путь. Три дня я бродил по этим улицам. Встретил один раз волка. Так же как и в прошлый раз, он не заинтересовался мною. Я не брился уже месяц. В стеклянных витринах отражается моя, обросшая густой щетиной рожа. Абориген. Робинзон Крузо. Необитаемый остров. Разыскал по карте военную часть. Сломал дверь в оружейный склад. От каких-то резервных источников питания включилась сигнализация. После долгих дней тишины она ударила по моим ушам, молния, ударившая в провод, висящий напротив окна, когда ты наблюдал дождь, как солнечный свет бьёт по глазам узника, выпускаемого из темницы. Я выхватил пистолет и прервал её крик, ещё сильнее шумом стрельбы разогнав на несколько секунд туман беззвучия. Я возвращаюсь назад. Нашёл в одном из гастрономов тофу. Осенний холод не дал ему испортиться. Набил им рюкзак. Я опять уселся есть на стене кремля. Остатки хлеба вместе с "немолочным творогом" быстро пропадают в моём горле. Аппетит от свежего воздуха просто взбесился. Я отчётливо чувствую насколько изменился он в городе за последнее время. Нет машин, остановились заводы. Природа быстро восстанавливается и может избавиться от любых последствий нашего существования. Это я понял ещё в задолго до одиночества. Её не нужно защищать, так как она может это сделать сама. Её стоит уважать. Красивый вид открывается отсюда. Далеко видно реку. О! Я замечаю на мосту одинокую фигуру. Она стоит на пешеходном мосту и, опершись на перила, смотрит на, вяло текущую по своим делам, воду. Это девушка. Она одета в синюю лёгкую осеннюю курточку, какие-то ботинки и штаны с карманами по бокам, названия которых я не знаю. У неё тёмно-каштановые волосы с рыжим оттенком. Рядом стоит серый рюкзак. Теперь я вспоминаю, что она была здесь с того момента, как я залез на стену, что бы впервые в жизни попробовать тофу. Но из-за того, что она не двигалась, я не обратил неё внимания. Слезаю со стены и направляюсь к мосту. Что-то подсказывает изнутри, что в этой ситуации уместно бежать со всех ног и, не скрывая своей радости и желания обнять её и засмеяться, остановиться в метре, выпалив: "Привет". Я не торопясь иду. Как будто боюсь спугнуть. Она смотрит в мою сторону. На лице её не улыбка, но явная радость. Симпатичная. Наверное, я сейчас неадекватен и не воспринимаю мир, какой он есть. А какой он есть на самом деле? Нормальность - это всего лишь высокая степень соответствия среднестатистическому представлению о человеке. Я не считал себя нормальным с того момента, как задумался об этом слове. С какой стати мне оставаться статично адекватным сейчас.

- Привет, я... - на секунду я замешкался, вспоминая своё имя - Я Рома. Ты не знаешь, что произошло?

- Привет. Я Алиса. Нет,.. я не знаю. Я болела... Долго рассказывать. А что ты знаешь? Где все?

"Бля, это она" - сразу пришло мне в голову - "Голос, глаза, что-то ещё. Ничего конкретного, но я просто это вижу. Она нарисовала".

- Расскажи. А потом я. - говорю я ей вместо ответа.

- Я болела. Решила на время уединиться. Сидела дома, лечилась. Родители уехали на юг. А я целую неделю провалялась в кровати. Даже от телевизора и интернета отказалась. Книжки читала, ела и спала. Сильно болела. А потом... вышла на улицу. Пошла купить продуктов. Когда уже выздоравливать начала. Ну, а тут нет никого.

- Очень долгая история - улыбаясь, говорю я - А я клюкву собирал.

- И?

- Два дня собирал. Ночевал в лесу.

Её разобрал смех.

- Клюкву собирал? Ну ты даёшь! Есть хочешь? Пойдём на берег. На скамейке поедим. У меня с собой есть кой-чего перекусить.

Тофу и кусок хлеба недостаточно наполнили мой организм сытостью.

- Пойдём.

Я, наверное, был бы хорошим актёром. Только специфическим. Свои чувства и мысли очень хорошо умею скрывать. Или, по крайней мере, так думаю. Мы уселись на старинную скамейку. Она расстегнула рюкзак и начала доставать еду.

- На. Бери - предлагает она, протягивая кусок копчёного мяса.

Мне смешно.

- Спасибо, я веган.

Брови её, поднимаясь, выражают крайнее удивление.

- Я тоже - говорит Алиса - Но, оно же тебе бесплатно достаётся. Ты не поддерживаешь убийц, съедая его. К тому же ты голоден, я это вижу. Значит, мясо не является сейчас излишеством. Хм. Вот сыр есть. Его тоже не будешь?

Вот это веселье! Меня просто переполняют чувства. Какая-то дикая радость. Внутри себя я катаюсь по земле, задыхаясь от смеха. Нацистка-веганка ест копчёное мясо и сыр. Нет, она от этого не перестаёт быть веганкой. Так я думаю. Мне смешно, что мне встретилась именно она. Меня чрезвычайно веселит такое стечение обстоятельств.

- Какая теперь разница? - улыбаясь, отвечаю я - хлеб есть?

- Сухари.

- Спасибо - говорю я, принимая тёмную краюху сухого ржаного хлеба.

Достаю из рюкзака бутылку с водой. Мы едим. Я опять превратился в слух. Я сразу почувствовал, что когда, назвался веганом, она изменилась внутри. "Макаров" лежит у меня в кармане. Он остался там после инцидента с сигнализацией. Два более серьёзных пистолета, названия которых я не знаю, и патроны к ним покоятся на дне рюкзака. Я их взял на военной базе. Нож на поясе. Пёс грызёт сыр рядом на асфальте.

Не успел вовремя агрессивно среагировать. Слишком комичная ситуация. И вот я продолжаю жевать, размягчённый водой сухарь, а к моему горлу в этот момент приставлен крупный охотничий нож. Девушка напротив с неимоверно серьёзным лицом спрашивает, антифашист ли я. Сжав ветровку на моём плече, её рука не даёт мне отстраниться от наточенного лезвия.

- Антифашист!? - резким выкриком пронзает тишину её голос.

- Да - спокойно отвечаю я, продолжая жевать.

Она немного растерялась. Это опять же чувствуется. Пёс скачет вокруг и лает. Почему я не боюсь смерти? Потому что я знаю, что буду жить дальше. А знаю я это, потому что я так хочу. Что поделать, такое у меня отношение к этой реальности - "мир создан для меня". Скажешь, что глупости какие-то говорю? Может быть. Какая теперь разница? Что может быть глупее этой ситуации. Нам может быть не суждено встретить больше никого за всю жизнь. Это наш последний шанс пообщаться с человеком. А она держит нож у моего горла. Да и я, подумываю, как бы руку в карман засунуть, к стволу поближе. Опять же песня вспоминается "только люди... ненавидят на краю могилы". Мы сидим так минут пять. Смотрим друг другу в глаза. Что она видит в моих я не знаю, но я вижу ненависть и презрение, весьма, по моим наблюдениям, свойственные глазам нацистов. Пёс куда-то пропал. Пытаюсь заглянуть глубже. Всего несколько раз за всю свою предыдущую жизнь я смотрел так глубоко в чьи-то глаза. Это можно проделать с каждым, но не каждый позволит. Кто-то отвернётся, кто-то моргнёт, повернёт голову. Всё-таки верно говорят, что глаза - это зеркало души. Я пытаюсь глядеть ещё глубже, сквозь ненависть, дальше. Я вижу что-то, но не могу дать этому определение. По крайней мере, сейчас. Вдруг из-за угла соседнего дома появляется пёс, бегущий во весь опор. А за ним четверо волков. С одним бы он справился, всё-таки здоровенная псина, но не с четырьмя.

- Посмотри назад - говорю я Алисе взволнованно.

Она, молча, продолжает смотреть мне в глаза. Наконец, услышав топот лап по асфальту, отпускает меня и оборачивается. Тут же она вскакивает на спинку скамейки, а с неё на соседнее дерево. Я выхватываю пистолет и стреляю чуть выше головы последнего волка. Как только пёс оказывается рядом со мной, стреляю в ноги бегущим хищникам. Звук выстрела они ещё помнят. Останавливаются. Смотрят на меня почти человеческими глазами. Уходят. Зачем рисковать жизнью ради добычи?

Алиса слезает с дерева. Посматривает на пистолет в моей руке.

- Я просто уйду - произносит она плавно. Как будто боится, что резкое слово заставит меня выстрелить. Хм. Я не могу сказать выстрелил ли бы я, даже если бы она набросилась на меня с ножом.

- Уходи - говорю я, опять улыбаясь. Моя весёлость, видимо, совсем ей не понятна. Она берёт рюкзак и пятится назад.

- Ав! - гавкает пёс, как будто что-то её спрашивая.

Я не выдерживаю. Беру рюкзак, разворачиваюсь и ухожу. Пройдя метров пятьсот, оглядываюсь. Она всё ещё смотрит мне в след.

0x08 graphic

Глава четвёртая "Зима"

Постепенно холодеет, хотя дни по-прежнему стоят солнечные и ясные. В большинстве своём. Деревья сбросили всю листву. К середине ноября с соленьями я закончил. Просторный подвал набит битком. Я сделал несколько стеллажей. Получилось как винный погреб. Два коридорчика и вокруг полки. Только не с вином. Я жду первого серьёзного снега, что бы искупаться в нём после бани. Времени у меня теперь много и я начинаю заниматься разнообразной физкультурой. Возобновляю пробежки по утрам. Надо сказать, что вставать я стал в семь часов, а то и раньше. Очистившийся воздух положительно влияет на сон. Я сплю крепко и вдоволь. Теперь приходится закрывать дверь. Не то, что бы я боюсь, что она ночью меня прирежет, нет. Да и пёс наверняка услышит, если что, и поднимет шум. Просто хотелось бы поговорить с ней спокойно, а не с ножом у горла или стволом у виска. Да, мы на разных политических позициях, но какая к чёрту теперь политика. Хотя такой уж острой потребности в общении я не ощущаю. Уже перестал с этим бороться. Вокруг нет людей, за одним странным исключением, но это нормально. Я и один себя прекрасно чувствую. До сих пор мне в голову не пришло ни одной состоятельной теории, о том куда же все подевались. Инопланетяне их увезли? - самый убедительный вариант на данный момент. Я научился печь очень вкусный хлеб, смешивая ржаную и кукурузную муку. Иногда наблюдаю за восходом солнца, забравшись на один из многоэтажных домов. Середина декабря. Наконец-то выпадает достаточный слой снега. Жарко-жарко топлю баню. С самого утра. Часа четыре. Сбрасываю в предбаннике шмотки. Лезу в парилку. Тащу с собой пса. Тот, оказавшись внутри, начинает скулить. "Ладно, иди. Не понимаешь ты, пёс, ничего в банях" - говорю я ему и выпускаю на улицу. Скамейка обжигает. Невозможно сесть. Плескаю холодной воды. Лужица на глазах худеет и испаряется. Но доски чуть подостыли. Тепло. Баня сухая - хорошо. Через некоторое время с меня уже вовсю течёт пот. Я сижу в небольшой лужице. Терплю минут пятнадцать. Пробую плеснуть грамм сто кипятка в каменку. Маленькую парилку вмиг заполняет нестерпимый жар. Даже веник не понадобился. Считаю до тридцати и выскакиваю на улицу. Там минус десять - идеальная температура. Из-за крыши соседнего дома кто-то за мной подглядывает. Алиса. Ну почему она меня всё время так смешит. Делаю вид, что не заметил её. Иду обратно в парилку. Теперь уже использую дубовый веничек. Раскрасневшийся как рак иду наружу. Она там же. Я катаюсь по снегу и смеюсь. Поднимаюсь.

- Присоединяйся! - кричу я ей - Хорошая баня получилась!

- Здорово! - добавляю, растирая себя свежим снегом.

Алиса прячется. За крышей её не видно, но я знаю, что она там. А что, неплохая идея. Почему бы и мне не понаблюдать за ней. Если уж она такая русская, наверняка, ведь тоже баню топит и в снегу купается. Нужно только найти её дом. А теперь по снегу это совсем не трудно. "Зуб за зуб", как говорится.

Плутая по городу по следам молодой нацистки, я был порядком удивлён. Дом её мне найти не удалось. Каким-то образом она водила меня кругами, и я в конце концов каждый раз сбивался с пути. Пёс, на мои просьбы взять след, только радостно лает. Через неделю в заснувший на зиму город проходит мороз. Градусник не поднимается выше минус тридцати. После утренней пробежки возвращаюсь домой весь в инее. Пёс целыми днями лежит у печки, хотя дома вроде тепло. Холода держались недели две. Я в это время сидел дома. Изрисовал все стены. На одной стене панки гуляют по горам, а на другой волки по городу. Печку я расписал какими-то, мне самому не понятными, узорами. Тихо проходит день за днём. Благодаря ноутбуку я всё ещё не сбился с их счёта. Для надёжности делаю на одной из стен пометки. Читал как-то книгу. Джон Зерзан, кажется. "Им непонятно почему люди так долго не переходили с собирательства на сельское хозяйство? Непонятно, почему они вообще перешли на сельское хозяйство". Вот и у меня в голове похожие мысли крутятся. Зачем люди стали строить города? Жили бы в деревне. Инструментами необходимыми всю деревню может один кузнец обеспечить. А там выращивай еду летом, осенью соли-маринуй-вари, а зимой отдыхай, да "лапти плети". Зачем мы так усложняли свою жизнь всеми этими технологиями? Нам становилось легче жить? Мы становились счастливее? Мы становились свободнее? Нет. В повседневной суете нам просто некогда было подумать о том, куда же мы все бежим. Люди ебанулись! - самое точное определение. Даже теперь, когда вместо людского шабуршанья по улицам со мной бродит только тишина и пёс, я смотрю на рекламные плакаты. Эти улыбающиеся мерзкими нарисованными улыбками рожи. Они и сейчас мне противны.

Однажды снежным январским утром я вспомнил, что как-то хотел набить себе пару татуировок. Что ж, пришло время. Я отправился на поиски тату-салона. Мастеров там, конечно, нет. А вот машинки для татуировки и какие-нибудь книги должны бы найтись. Заветный подвал долго не желал показаться. Я искал его почти месяц. За это время видел несколько раз Алису. Мы с ней как белый медведь и чукча с ружьём. Оба видим друг друга издалека, наблюдаем, но не подходим. Если же один начинает приближаться, другой спешно скрывается. Насколько же глубоко в нас засела прошлая жизнь? Я не отказываюсь от своих убеждений. Тем более что не могли же люди со всей планеты разом свалить. Максимум на другой материк перебрались по какой-то причине. Но, хотя бы поговорили бы. Нет, мы остерегаемся друг друга.

Я сижу в магазине мебели и тренируюсь делать татуировки левой рукой. Уже второй кожаный диван. Правой руке хватило и кресла. Всё-таки кожа на них жёсткая. Не то это. Второй день уже здесь пребываю. Ночую по обыкновению в стоге из одежды в соседнем павильоне. В перерывах читаю книги про индейцев, найденные мной в библиотеке. Не художественные. Мне интересны рисунки на их коже. Нравятся они мне. Вместо одной стены здесь двойное стекло. На третий день за ним появляется Алиса. В руке её ружьё. Я широко раскрываю рот и глаза в беззвучном крике и с карикатурным ужасом на лице падаю на пол, раскинув руки. Это точно какое-то шоу. Оставить в одном городе фашиста и антифашиста. "Убьют они друг друга или подружатся?" - говорит голос из телевизора - "Самое масштабное реалити-шоу "Тишина"!" Ух ты! Она посмеялась. И ушла... Кстати, выходит я изменился за эти месяцы. Разве раньше я мог бы вот так перед кем-то придуриваться? Навряд ли. На четвёртый день, довольный результатом, я выступаю домой.

Ещё неделю я сидел дома и забивался. На правой руке у меня огромное чёрное ветвистое дерево без листьев. Растёт оно из внутренней стороны локтевого сгиба, обвив корнями предплечье, а кроной захватив плечо. На уровне локтя так же растёт трава. На ней человек. Хотел нарисовать ему девушку, но не стал. Пока дорисовывать не буду. Под корнями течёт вода, лежат камни. В воде плавает рыба. А на одной из веток сидит птица неизвестного вида. На левой руке - индейский узор, разворачивающийся вокруг известного политического символа, расположенного на дельтовидной мышце. Буковка такая в круге. Ты знаешь. Почти на кисти узор плавно переходит в моё любимое животное - муху. Забавно, мне нравится, когда по мне ползают мухи. Приятно. Не кусаются. Кто вообще сказал, что мухи кусаются. Кусаются комары, слепни, пауты. Да и их укусы можно стерпеть, если их не слишком много. Хотя, в некоторых ситуациях... Например, как-то я с братом заготавливал веники для бани. Ветки мы брали дубовые и липовые. А место, где это всё растёт, было тогда рядом с болотом. Я, псих чёртов, лазил в шортах и футболке по зарослям крапивы и, наклоняя одной рукой ветку дуба, а другой, отрубая материал для веников. Стояла жара. Паутов на мне сидело одновременно может десять, а может и того больше. Комаров вообще не замечал. Весело было. А мухи они как точеный массаж. Хотя массаж я не люблю. Хорошие животные мухи. За окном валит матёрый февральский снег. Я стою перед зеркалом и любуюсь на свои татуировки. Думаю о том, что же ещё сделать. Город, оставленный людьми, зимой - зрелище необычайное. Красивое и величественное. Я видал раньше заброшенные деревушки. Но город! Дороги никто не разгребает и они покрылись толстым снежным одеялом. Маршруты мои слишком разнятся изо дня в день, что бы протоптать тропинки, потому хожу на лыжах. Проспекты, площади - сказочные пейзажи, напоминающие ядерную зиму. Только зима эта совсем не ядерная. Это не смерть планеты, это её возрождение. Хочется надеяться... Кружится голова от радости тишины и мирного падения снега. Волков уже почти месяц не видел. Видимо поживиться в городе нечем. Весной, думаю, посмотрю на медведей. Эти мохнатые всеядные наверняка наведаются сюда, почуяв спросонья вместо грязи выхлопных газов города запахи из гастрономов. Я думаю.

Раньше люди говорили, что анархия реально осуществима только в пределах одной комнаты. Да и то, только если в этой комнате живёт один человек - анархист. А если в целом городе, на целом континенте... Здесь сейчас живёт двое. Мы далеко не солидарны друг с другом. Но, пожалуй, в Великом Новгороде сегодня анархия. Ну да, это не рай. Так и не должно это быть раем. Просто, когда у, скажем так, нехороших людей нет такого инструмента как власть, то остальным людям живётся лучше. Вот я и Алиса. По убеждениям - враги. Но живём ведь, не убили друг друга. Пока что. Даже улыбаемся друг другу. А если бы и завалил один другого. И что? Хых. Смешно получается. Назову ка я лучше эту форму социального бытия "тишина". Так запутанно. Хотя всё должно быть просто. Люди больше не засоряют мои мысли своими проблемами, не засоряют этот город, эти места своим странным существованием. Значит всё просто. Это я не вижу этого, потому что слеп, как шахтёр, вышедший из шахты под яркий свет солнца. У меня нет зла на людей, не подумайте. Я что-то к ним чувствую. Не скучаю, нет. Я не знаю, какое имя дать этим чувствам. Их, наверное, раньше не чувствовал никто. Одни люди уходили в отшельники, по своему желанию. Другие, по своему желанию шли в города. Я же хотя и не против этого, но отшельник по стечению обстоятельств. Хотя ничего просто так не бывает. Значит, я сам этого хотел. Подсказывает что-то мне, что люди всё-таки свалили с планеты.

Март. Снег вокруг бани весь смят моим телом, которое всю зиму раз, а то и два в неделю здесь валялось кубарем. Теперь использую для охлаждения воду из колодца. К двадцатому числу на пригреваемых солнцем участках растаял снег. Оголились бетонные кости города. Днём ноги вязнут в сыром снегу. Из-за него же лыжи через несколько шагов становятся неподъёмными брёвнами - снег на них липнет. В магазины и на прогулки хожу по утрам, когда снег покрывается толстым настом. Крепким, как лёд, почти до полудня. Время лепить снеговиков. Я скатал один большой шар. Скатал второй и понял, что не смогу затащить его на первый. Нарисовал баллоном обоим шарам рожи. Два гигантских смалика. Интернетные трупики эмоций теперь стали снежными колобками больше меня ростом. Уходит март, приходит апрель. Смайлы сдохли, появляются первые ростки травы. Снег остаётся только в самых затенённых местах. В ямах, за мусорными баками во дворах. Осенние листья перемешались с мусором и пылью, принесёнными ветром. Всё это слежалось и теперь городские пейзажи покрыты тонким серым с цветными пятнами налётом. Машины уборщики не ездят больше. Никто не прибирает у подъездов. Городская чистота постепенно замещается чистотой природной. Я смазываю, перебираю велосипед, собираю рюкзак, изучаю карту автодорог. Первого мая отправляюсь в путь. Сначала в Питер. Дом оставляю не запертым. В нескольких местах по дороге к трассе пишу на стенах и рекламных плакатах, что мол, одинокий путник, иди туда-то, там хватит еды, что бы перезимовать. Уже на самой окраине города слышу крик.

Глава пятая. "Путь"

- Подожди!

Видимо, она всё время следила за мной. Что ж, я даже рад буду, если она пойдёт со мной. Всё ещё страшновато, но, за то, не скучно. Алиса на лошади скачет в мою сторону.

- Ты куда?

- А что? Какая разница? Сначала в Питер, если там никого нет, то потом на юг через Москву. До Каспийского моря, потом до чёрного, в Крым, обратно и по западному побережью в Турцию. Потом по Европу. К следующей зиме, думаю, доберусь до Гибралтарского пролива. Через него и по северному побережью Африки. У Красного моря решу или на юг или на восток.

Сначала она подумала, что я шучу, но потом поняла, что, хотя я и улыбаюсь опять, но говорю серьёзно.

- В Питере нет никого. Но откуда ты знаешь, что происходит в Европе, Африке и Азии. Ты знаешь, что произошло?!

- Нет, как и ты. Но... ну есть там люди и что? Я их и хочу найти. Просто почему-то мне кажется, что на этом континенте их нет вообще.

- Можно мне с тобой?

- А горло ночью не перережешь? - спрашиваю я Алису, пытаясь изобразить серьёзное лицо.

Сначала она замешкалась.

- ... подожди тогда, я за рюкзаком сгоняю - взглянув мне в глаза, ответила девушка.

- А, что, он у тебя уже собран?

- Я за тобой следила.

- Я знаю.

Она поскакала обратно в город.

- Погоди! - кричу я - Ты всё ещё нацистка?!

- Какая теперь разница! - с досадой в голосе отвечает она.

- Ничего, я тоже антифашистом быть не перестал!

Я ложу рюкзак на дорогу и сажусь рядом. Майское солнце хорошо греет. Свежая трава на лугах за городом. Скоро она покроет и асфальт, судьба которого теперь, растрескаться и смешаться с грунтом. Пёс тоже радуется. Весне или путешествию. Знал бы он, куда мы собираемся отправиться. Минут через пятнадцать появляется Алиса с двумя рюкзаками на крупе лошади. Мы отправляемся в путь.

- Как зовут твоего пса? - спрашивает она.

- Пёс. Как в том рассказе. "...И назвали кошку кошкой". А у твоей лошади имя есть?

- Марина.

Дорога ведёт нас на север. Природа оживает. Самая весёлая весна. Звонче обычного журчат ручьи, не отравляемые больше бензиновыми и масляными стоками с дороги. Поют птицы. Распускаются листья на деревьях. А я до сих пор, оглушённый цивилизацией, радуюсь тишине, хотя и не могу прочувствовать её до конца. Наверное, нужны годы, что бы восстановить природную остроту чувств. Приятно ехать по трассе не боясь машин. Обычно на велосипеде много не напутешествуешь, потому что мешают машины, а обочина часто от ремонта дорог остаётся непроезжей. Бывало, и велосипед ломал, когда приходилось резко уходить в сторону от грузовика. Сейчас спокойно. Километры глотаются легко. За каждый день около сотни. Мы едем, почти не разговаривая. Я и раньше молчаливый был. Но это от того, что люди обсуждают бессмысленные вещи. А если и важные, то само обсуждение становится пустым. Люди просто говорят и говорят о чём-то. А я просто не знаю, что сказать. Вроде можно что-то добавить для поддержания разговора, но не понятно зачем. Да и не важно, в принципе, насколько темы их разговоров значимы. Люди просто слишком много говорят. Да и вообще шумят. Именно поэтому я мечтал побродить по пустому городу. Что ж они предоставили мне такую возможность. Через четыре дня мы въехали в Питер. Моя правая попутчица оказалась права - тут никого нет. Неужели не вышло ни у кого в таком большом городе ситуации подобной моей или алисиной? Похоже, что нет. Никаких следов человеческой жизнедеятельности. Нетронутые стёкла гастрономов, покрытые тем же налётом тротуары и дороги. Мы сидим на набережной Невы у Эрмитажа и разговариваем. Благо тем для беседы в окружающем мире хватает на двух человек.

- Я пыталась поймать чей-нибудь сигнал при помощи радиостанции, но на всех частотах только тишина - говорит Алиса.

- Вот почему ты решила, что в Питере никого нет.

- Задержимся здесь на недельку. Отдохнём.

- Да. У меня тут ещё пара дел есть. Хочу сжечь некоторые вещи.

- Какие?

- Пару тройку заводов, библиотек, университетов - технологическую документацию. Если уж люди вернутся, то я не хочу, чтоб они снова стали такими же, какими были. Все банки, что найду.

- Что бы люди вернулись в пещеры?

- Вернулись из пещер, что понастроили тут.

- Тебе не кажется, что это несколько безумно?

- Нет. Как ты сказала "какая теперь разница?". Были ли мы нормальными когда-нибудь. Во всяком случае, сейчас я себя чувствую более разумным, чем когда-либо.

- В Новгороде я тоже думала об этом. Что движет прогрессом? Почему мы нее остановились на жизни в деревне... Это просто большая ошибка. Ошибка. В чём ошиблись мы?

- Никакой ошибки. Живи, как хочется. А ты серьёзно решила отказаться от благ цивилизации? Вы же фашисты вроде за прогресс ратуете? Или нет.

- Да, серьёзно... Представь, через годы здесь останутся только развалины, как от древнего Рима или Греции.

- Через такие годы не останется тут ничего. Римляне основательней строили. Лет через двадцать-тридцать интересно будет посмотреть.

В зоопарке мы нашли мёртвых зверей. Лишь немногие смогли выбраться. Потом направились в сторону Балтийского залива. Ни одного судна, как и предполагалось. Алиса пробовала при помощи телевышки поймать чей-нибудь сигнал. Тишина. Первую ночь мы забрались в какой-то отель. Но это показалось мне настолько глупым, что в дальнейшем я спал просто под открытым небом у костра. Алиса всё удивляется, как у меня получается не мёрзнуть. Долго спит, закутавшись в, притащенные из магазина шубы. Когда она встаёт и греет чай на костре, я уже возвращаюсь с пробежки и купания. Душа то нет, приходится купальный сезон начинать в середине мая. Каждый день в новом месте. Хорошо, что каналов в этом городе предостаточно. Задержались мы здесь дольше, чем планировали - до самого июня.

Глава последняя "Тишина"

Казалось бы всего три года. Но, кажется, что прожил за это время целую жизнь. Я, Алиса, пёс и лошадь Марина. Отправились тогда из Питера на юг. Куда бы мы не пришли, в каждом городе нас встречала та же самая тишина. Задержались в Москве, где я провёл ряд таких же бессмысленных диверсий, что и в северной столице. Потом на юг. Добрались тем маршрутом, которым я планировал, до Крыма. Задержались там, наслаждаясь морским воздухом и сыроедением. Грабили виноградники, купались в море. Потом Турция, Европа. В Испании отпустили Марину со стадом одичавших лошадей. Её приняли. Переплыли Гибралтар на вёсельной лодке. Повезло, ветра тогда не было совсем. В Танжере я взял себе новый велосипед. Более прочный и надёжный. Села не два колеса и Алиса. Псу, по-прежнему, хватает четырёх ног. В Египте впервые за всё путешествие мы видели следы людей. Кто-то на кривом английском написал краской на стене дома посреди Александрии, что был здесь два месяца назад и ушёл на восток искать людей. Подписался "Нханхла". Азия. Индия. Сейчас мы в Индонезии. Недалеко от Хошимина. До сих пор не доверяем друг другу до конца, хотя и стали очень близкими людьми. То ли мы, как это говорят, "родственные души", то ли в таком мире быть иначе не может. Алиса говорит, что врагами нас сделали обстоятельства, я говорю - люди и мы сами. Мы правы. Каждый по-своему. Это всего лишь разные формулировки одной и той же задачи. То против чего был я, и то против чего была она, исчезло, если не считать меня и её. Различия между тем, что я хочу создавать в этом странном мире, и что хочет она мы пока не обнаружили. Зло копится, как реакция на окружающих людей, а один человек много зла не сделает. Добро же может рождаться само и в ответ рождает добро. Что же нам остаётся? Сидеть на берегу Южно-Китайскогго моря и, грызя неизвестные орехи, найденные в лесу неподалёку, наблюдать за восходом.

Оставить комментарий © Copyright Половников Андрей Анатольевич (delirious.87@mail.ru) Размещен: 08/11/2010, изменен: 08/11/2010. 54k. Статистика. Статья: Проза Иллюстрации/приложения: 2 шт.		Ваша оценка:

Половников Андрей Анатольевич : другие произведения.

Тишина