Никита сжал в кулаке мешочек с лавандовым цветом. Он не исключал, что оберег пресвитера Варфоломея сыграл свою роль в спасении от ужасной гибели. Однако не сказал об этом вслух, чтобы не раздражать Волчью пасть. Ведь именно норманн проявил удивительную хитрость и ловкость, позволившие им избежать смерти. Только теперь он увидел, что Ульрик не выпускает из рук кожаный мешочек, завязанный шелковой тесемкой.
Спрашивать не пришлось. Эклунд раскрыл мешок, высыпал на ладонь золотые монеты, серебряные пенниги и гроши, динары. Одну монету зажал между пальцев:
-Пеннинг конунга Олафа Эрикссона, - пояснил он.- Видите надпись: "Олаф, король свеев". Раньше у меня много таких было.
-У аббата украл? - спросил Данила.
-В твоем голосе я слышу осуждение, - ответил Ульрик. - Всё равно бы пропали в огне или б аббат потратил их на свои бесчинства. И вообще, мне надоело ходить в этом рубище. Хватит уже выдавать себя за нищих странников, каликов перехожих, так мы окажемся в очередном подвале и уже не выберемся.
Спорить с норманном, который их спас, Никита с Данилой не стали. Более того, Эклунда поддержал Сугроб:
-В самом деле, Никита Всеволодович, - он обращался к товарищу как князю, чтобы это слышали "сподручные" поляки, - наш нищий вид не приносит пользы.
В знак благодарности за поддержку, Волчья пасть, дружески хлопнул Данилу по плечу.
-Монет у нас теперь вдоволь. Ты, Никита Всеволодович - Рюрикович, и должен выглядеть соответственно. Ну а мы, твоя свита, тоже должны быть одеты как форинги. Ляхи только силу и богатство признают. Верно?
Это он обратился к Филиппу и Антонию. Оба дружно закивали, хотя не совсем поняли его речь, которую он перемежал свейскими словами. Но они прекрасно поняли, что их новые "паны", среди которых сам великий князь из рода Рюриковичей, теперь богаты. Они в глаза не видели столько денег.
-И за кого же мы будем себя выдавать? - спросил Никита.
-За самих себя! - крикнул Данила. - Прав Волчья пасть, хватит уже юродствовать. И от имени великого князя Ярослава Владимировича идем к королю Болеславу Храброму узнать, как поживает сестра киевского князя Предслава. Сейчас ведь у нас мир с ляхами, больше не делим города и села. Пока, по крайней мере.
-Ну да, так Болеслав и раскроет все свои тайны "киевским панам",- усомнился Кот.
-Псковским панам, - поправил Данила. - Хотя, конечно, лучше уж киевским, больше чести, все же знают, что псковский князь Судислав сидит в темнице у Ярослава.
-Еще чего доброго, Болеслав обозлится на Ярослава, ежели узнает, что киевский князь подослал к нему своих лазутчиков, - продолжал сомневаться Никита. - А когда узнает, что мы своевольничали, тоже по голове не погладит.
- Каких лазутчиков, как он узнает? Ты же в самом деле Рюрикович!- воскликнул Данила.
-И что? Князь Судислав тоже Рюрикович.
И вдруг Кот махнул рукой:
-Ладно. В самом деле, от нашего нищебродства проку мало. Оденемся знатными панами, а там разберемся.
Остановились в Быдгоще, купили в гостевом дворе самую лучшую, дорогую панскую одежду, приодели, разумеется, и помощников. Они оказались очень полезными в выборе нарядов. И теперь трое "странников" выглядели настоящими эуропейскими вельможами. Эклунд приобрел себе шляпу с павлиньим пером, кожаную кирасу, на которой оружейник по его просьбе изобразил пикирующего сокола - знак русских князей Рюриковичей. Такого же сокола поместили на доспехах Никиты и Данилы. Флюгера на пиках свиты "княжеской дружины" - Филиппа и Антония так же украшали соколы.
Из-за этих "птичек" в корчме "Хромой бобер" случилась большая драка. Кто-то из пьяных "панов", уставившись на кирасу Ульрика, показал на нее пальцем и спросил: зачем на ней изображены грабли? И заржал так, что расплескал пиво из кружки на Никиту.
Этого викинг, конечно, стерпеть не мог. Он выхватил у пана кружку и ею же треснул его по голове. Тот обмяк, сполз к ногам Ульрика.
-Опять, - вздохнул Никита.
-А я сейчас норманна поддерживаю, - сказал Сугроб.- Нельзя терять честь русского княжества, ни при каких обстоятельствах. Оскорбили не только Рюрикову Русь, великого князя Ярослава, но и тебя, моего близкого товарища.
С этими словами он ринулся на толпу пьяных ляхов, окруживших Эклунда, словно охотничьи собаки добычу.
Но пьяные ляхи не знали, с кем связались. Бывший форинг свейского короля, два псковских воеводы вмиг разметали не только пьяную "чернь", но и попутно разгромили всю корчму. Хозяин "Хромого бобра", единственный кто остался непобитым, упал перед чужаками на колени, взмолился, чтобы его не убивали.
Волчья пасть схватил его за шиворот, кивнул на Никиту:
-Знаешь кто это?
-Знаю....Нет, не знаю,- заикался от страха лях.
-Сородич великого князя киевского Ярослава Владимировича, прозванного Мудрым - великий князь Никита Всеволодович - Кот - Рюрикович. А птица на доспехах - сокол в погоне за добычей, от которого не скрыться, не спрятаться. Знак самого Рорика! Знак ещё называют по- простому, тризубом. Похожий был у моего короля Якоба, только сокол летел вверх, к богу Сола - сыну форинга Мани и богини Натт. Тризубом, называют, а не граблями, бобер ты бесхвостый!
Хозяин корчмы беспрестанно кивал в знак согласия. Так и стоял он на коленях, пока в развороченную корчму не вошли несколько вооруженных пиками дружинников. Они были в простых железных шлемах с "носиком", к спинам привязаны круглые щиты. Рубахи и порты простые, из грубой ткани.
Норманн собирался броситься и на них, но Никита его остановил: одно дело драка с пьяными лободырниками в корчме, другое - с охранными дружинниками.
Филипп и Антоний тут же наперебой принялись объяснять страже, что "пьяные паны" первыми набросились на русских посланников самого великого князя Ярослава Владимировича, нынешнего товарища великого короля Болеслава Храброго.
Волчья пасть так грозно глядел на корчмаря, что тот подтвердил все слова "свиты". Стражники потребовали " княжескую подорожную грамоту", которой, разумеется, не оказалось. Но проблему решили деньги.
Грамота....Вот о ней самозванцы как раз и не подумали, а потому решили исправить промах. В Плоцке разыскали писаря, которому Никита через Филиппа и Антония продиктовал нужные слова.
-Надо бы писать на кириллице, - сказал Данила.- Мы же из русского Киева.
-А кто тут кириллицу разберет? - резонно возразил Кот. - Сами-то через пень колоду.... И потом, грамота на польском языке, будет вроде как, знаком уважения к ляхам и к самому королю Болеславу Храброму, к которому мы вроде как, и идем.
В результате отписали вот что:
"Сия грамота дана брату моему Никите Всеволодовичу Коту-Рюриковичу, посланному мною, Великим князем Киевским, Новгородским, Ростовским и пр., со свитой в славный град Гнезно к Великому королю Великой Польши, брату нашему Болеславу I Храброму, дабы выяснить во здравии ли пребывает сестра наша Предслава Владимировна, гостящая у сего короля Болеслава I Храброго. Всякому, кому подана сия грамота, велено помогать моим посланникам, а коль выпадет случай, защищать их. Под сим ставлю свою печать и подпись".
Писарь оказался великим мастером подделывать печати. Никита с Данилой говорили ему, какой оттиск "сотворить" на глине, а он тут же мастерски исполнял их указания.
В результате на грамоте получился сургучовый воин в остроконечном шеломе, с длинными усами, по бокам надпись: "ГАРОСЛАВ КНАЗЬ РООСКИИ" и "тризуб" - пикирующий сокол.
-Похоже? - спросил Волчья пасть Никиту.
Ответил Данила:
-Как две капли воды. Золотые руки у этого писца, вот кого надо бы в товарищи брать, нигде не пропадешь, всегда будешь сыт и во хмелю.
Шутку оценили лишь Филипп и Антоний.
Переночевав на постоялом дворе, посланники -самозванцы, а теперь они и сами себя так величали, отправились в Гнезно, где как говорил писарь, теперь и пребывает король Болеслав Храбрый. Откуда узнал? К нему, по его словам, толпами приходят гости и прочий люд, нуждающиеся в составлении бумаг, изготовлении оттисков, печатей. Власти закрывают глаза на его подделки, так как он щедро делится с теми, кто "имеет законную силу". Так что писарь самый информированный человек в Плоцке.
Он же подсказал, что для знатных вельмож передвигаться по королевству следует в дорогой повозке, которую писарь тут же предложил. Четырехколесная, с резными дверцами, обшитыми выцветшей синей тканью крытая телега была явно не нова, но в общем, производила впечатление. Под нее пришлось приобрести еще пару лошадей, на что были потрачены, по словам Ульрика, все "гроши". Норманн в отряде был негласным ключником - он ведь "освободил неблазного аббата от скверны злата " и никто носа в его кошелек не совал. Он был щедр и в то же время прижимист. Как это в свее сочеталось, псковские воеводы понять не могли.
В повозке троим было тесно, да и никто особо не выказывал желания в ней ехать. И все же, когда в один из дней разразился сильный ливень, пережидать его пришлось в "крытой телеге". "Sługa", а именно так себя назвали помощники, устроились под навесом крон еще не облетевших деревьев.
-Скажи, Волчья пасть, а как тебе в голову пришла хитрость с дохлыми крысами и собакой? - спросил Данила.- Ты говорил, что однажды уже применил такой обман.
Ульрик расплылся в довольной улыбке, он давно ждал этого вопроса. Осушив полчашки крепкого польского зелья, которое ляхи называли "wódka", он рассказал следующее. В руки мерей он попал не когда вез донесение конунга Якуба королю Дании (соврал для значимости), а еще до этого: просто рыбачил с товарищами в Холодном море. Разразился шторм, его приятелей смыло за борт, а он на обломках лодки, только благодаря помощи великого Одина, был выброшен на берег. Где он оказался, куда его прибило, было непонятно. Его подобрали люди, враждебно относящиеся к свеям. Это были славяне - язычники меря, тоже яростно противившиеся насаждению христианства. Вообще, они живут общинами в южных частях Новгородской Руси, на озерах, но часть прижилась на севере, создав свой мерский стан. Словом, заперли его в подвале, где меря хранили молоко, рыбу, взбивали масло. Они, как и угры, поклонялись богу-громовержцу по имени Укко, а так же...синему цвету. У них все было синее: одежда, лодки и даже камни они красили в синий цвет. Говорили они на непонятном Ульрику языке, поэтому он не знал, что они собираются с ним делать. Если не убивали, значит, хотели продать или выменять на что-то или кого-то. Еду - рыбу и просо, ему приносила девушка, назвавшая себя Маурой. И вскоре он понял, что Маура испытывает к нему симпатию. И вот однажды она принесла глиняную табличку, на которой были изображены лодка и две фигурки на ней. Она указала на него, потом на себя, затем в сторону Холодного моря. Особо напрягаться не нужно было, чтобы её понять: она предлагает ему бежать вместе с ней. Эклунд кивнул и она улыбнулась, поцеловала свои кончики пальцев, прислонила их к его лбу.
Вечером Маура принесла в подвал мертвую, крашенную синей краской собаку, положила ее у порога, прикрыла тряпкой. Ульрику же велела залезть в бочку с взбитым молоком, еще не застывшим в масло. И тут же закричала, словно на нее обрушился камнепад.
-Так ты нырнул? - смеясь, спросил Данила.
-А что оставалось делать? - ответил с грустной улыбкой норманн.- Я не понимал, что она затеяла, но надеялся, знает, что делает. Да, Маура закричала, будто ее режут. Вскоре прибежали люди. Она указала на тряпку у порога, отдернула её, кивнула на синий труп собаки, затем обвела рукой подвал: мол, свей-то исчез, растворился!
Ульрик опустился с головой в бочку с маслом, затих. Столько без воздуха, как тогда, он бы не смог теперь пробыть и половину. Не найдя свея, меря завопили уже все разом, выскочили наружу. Маура вытащила за волосы из бочки теряющего сознание Ульрика, велела бежать за ней.
Толпа "синих идолопоклонников" с факелами собралась у большого овального камня в виде головы. Стоя на коленях, они, видимо, в страхе молились своему богу Укко. Толпу, пригнувшись, обошли стороной, побежали к берегу, где стояла лодка с веслами. И вновь объяснять Ульрику ничего не надо было, он тут же приложил все свои недюжинные силы гребца. Но кто-то их заметил, закричал. Толпа бросилась к морю, в беглецов полетели стрелы.
-Мне повезло,- заканчивал рассказ Ульрик,- что внезапно начался дождь. Но не повезло Мауре. Две стрелы попали ей в спину, и она упала за борт, канула в морской пучине, ушла в объятия Эгира. С тех пор я ненавижу масло.
История была и печальной, и в то же время смешной, если представить, как огромный Ульрик сидел в бочке с взбитым молоком.
-Вероятно, дохлая собака была для мерей воплощением зла и ада, - сказал Данила. - Но дохлятины могли не испугаться монахи - бенедиктинцы.
-Могли,- согласился норманн.- Но ведь испугались!
-Слава Мауре, - сказал Никита. - Её хитрость спасла нам жизни.- И тут же добавил: - И твоя сноровка, Волчья пасть.
-Да-а,- протянул Ульрик. - Славная была девушка Маура. Я так и не понял, чем я ей понравился, и зачем она хотела сбежать из своего племени. Меня воротит от одного вида коровьего масла, - повторил он.
Дождь закончился только на рассвете. Слуги приготовили на костре нехитрый завтрак: запекли овсяный хлеб, разогрели в бронзовом котелке просовую кашу, заварили траву-заряницу с желудями, коих по осени было полным полно. Этот напиток придавал бодрости и силы.