Она была прекрасна и призрачна, как нарисованный белый цветок - на этих мрачных камнях... Она была чудом светлого колдовства и даже его жизнь, наверное, ее не стоила.
Она была темна и грустна, и он не в силах был развлечь ее - и чувствовал это. Но она просто была - и он восторгался даже этим.
- Позволь мне спеть тебе песню, - сказал он, но прекрасная Дама молчала. Она стояла на высоком балконе, и ее печальный взгляд был взглядом забытой горгульи на карнизе... Она так высоко, но он слышит и шелест ее юбок, похожий на шорох частого мелкого дождя - того, что прохладным жемчугом рассыпается по лицу, когда, победив в битве, поднимаешь, наконец, забрало - и нежный дождь смывает пот, пыль и кровь с лица. И слышит ее спокойное дыхание - и отчего ей так легко и плавно дышится, ведь он задыхается, когда видит ее...
Он писал ей песни, как умел, он записывал свои мечты и запоминал все свои порывы. Рыцарь писал перед боем, чтобы в случае смерти эти стихи были приколоты к его нательной рубашке - чтобы они остались с ним под доспехом, и он не будет одинок в смерти. Он писал и после боя, чтобы не хранить в себе печали, а быть рядом с ней в минуты, когда ему тяжело. Ночами он сочинял ей песни и бежал к ней, зная, что она там. Он пел и сейчас, и все поля, и все окна в замке, и свечи на ее балконе слышали его голос. А слышит ли Она...
- Развеселила ли тебя моя песня? Прикажи, и я спою тебе еще, и ты не будешь до утра знать печали, а утром меня заменит солнце...
- Ты красиво поешь, - ответила она. - Но вот только все у тебя по плану, везде ты строишь какие-то тактики... но я же - не враг, к чему со мной создавать стратегии?
- Чего же ты хочешь?
- Придумай мне песню. Прямо сейчас, не записывая, не оттачивая... Придумай ее на ходу, я хочу знать, как ты сможешь сделать то, что я прошу, а не то, что тебе самому нравится делать.
И Рыцарь опустил голову, и сказал ей:
- Я не нарушу договора, но дай мне немного времени, и позже я сочиню тебе песню, а сейчас дай мне чуть-чуть отдыха.
- Как хочешь, - ответила Дама. - Но не думай о песне до утра.
"Я знаю, - думала она, - он не посмеет поступить иначе".
И он, сорвавшись с места, помчался в свой замок, и пока спали все рыцари его ордена, он выкрал все их колчаны, полные стрел, и отнес их все к подножию ее башни. Она смотрела на него вниз, и он слышал ее страх перед ним, перед его изогнутым луком-месяцем, и перед этими бессчетными стрелами...
Он достал первую стрелу и прицелился - в один из камней стены... И выстрелил. И стрела осталась в стене. Рыцарь достал еще одну... И стрелял, разборчиво, аккуратно целясь в мишень, видимую лишь для него одного. Он стрелял долго, молча, не поднимая даже глаз на Даму - она кричала и стучала кулаками по стене, по ее лицу цвета слоновой кости текли слезы, она просила его остановиться, требовала объяснить, что он делает - но он только стрелял. Казалось, даже камень уже готов застонать от остроты этих стрел - и вот он остановился, опустил лук и заглянул ей в глаза - его взгляд был светлым и помутненным, как луна. Потом он посмотрел на горизонт, оседлал своего коня, что стоял неподалеку, и отправился в сторону восхода.
- Стой! - закричала прекрасная Дама и исчезла с балкона - спустя мгновения она была на дворе, и стояла там, где только что был Рыцарь, и смотрела на стену, где стрелами была сделана надпись... "Я просто люблю".
Она заплакала. Рыцарь на своем коне исчезал, перешагивая горизонт.
Поутру рыцари ордена недоумевали, где же их стрелы. А его не видела больше ни одна живая душа.