Третий час уже пошел в нечеловеческих самоистязаниях, а письмо у Александра Сергеевича так и не вырисовывалось, хоть караул кричи. Ну, положим, это я перегибаю, насчет караула, герой наш человек солидный, уравновешенный и лицо не станет утрачивать даже под страхом прослушивания рэпа, однако вот маму с папой уже неоднократно мысленно помянул словом отнюдь не пристойным исполненному сыновней любви христианину.

Сделайте одолжение, ответьте, рассудив здраво, на такой гипотетический вопрос. Допустим, что Вас (или Вашего супруга, нет-нет, сударыня, я про Вас не забыл) родители нарекли Сергеем. И вот с Господнего благословения Вы уже и сами готовитесь к радостному испытанию, что со дня на день свалится на Вашу голову. При всей пламенной любви к искусству скажите честно - чем Вы станете думать, подбирая имя, что способно украсить, подобно лавровому венцу, чело Вашего первенца, либо уязвить вечным клеймом неудачника и пройдохи, а то, может статься, что и надежно и пожизненно упрятать его в серой безликой толпе акакий-акакичей? Так каким же, простите великодушно, двусмысленным образом одарили родители Александра Сергеевича, если и способного в былые времена продекламировать, украдкой заглядывая в бумажку, на школьном вечере какие стишки, то уж воистину наглухо заступориваемому при малейшей необходимости связать в мало-мальски складное предложение буквально пару слов. Беда, другими словами, с красноречием. А.С. - да не тот.

С другой стороны, зрело продуманный подход способен и косоглазие в добродетель обратить, а уж из-за косноязычия впадать в суицидные настроения рассудительному человеку и подавно не пристало. Ищите плюсы - и плюсы же обрящете. Вот, к примеру, Александр Сергеевич к женщинам питает предпочтение томным и драматически-загадочным. И что же - вдруг проявляется необыкновенная схожесть его с известным киноактером Анджеем Соколянским, сильным молчаливым мужчиной с какой-то героической болезненностью во взоре, поражающей мысленно преследуемый Александром Сергеевичем тип женщин прямо в сердце. Вот и нет необходимости в словесной клюкве, сделай умное лицо, а уж этим Александра Сергеевича родители и природа не обидели, - и готово, жатва тучна... Или же вот такой необходимый человеку современному атрибут, как здоровое (что Вы так улыбаетесь, поверьте - мы говорим о личности, в достоинствах безупречной... ну или почти безупречной, поэтому позволю себе настаивать - здоровое) стремление к карьерному росту. Другой бы что - спрятался себе в раковину и всю жизнь там и помалкивал, на задворках социального прогресса. А наш Александр Сергеевич не таков - многозначительно глаз щурит, ладони лодочкой слагает, за головой следит, чтобы, значит, не болталась одиноким подсолнухом на ветру, а задумчиво так и значимо покачивалась, интригуя собеседника скрытым в голове государственного мужа государственным замыслом. А от ангажементов на речи всегда можно предлог найти, а то и просто нахмурить бровь и жест какой невразумительно-раздраженный присовокупить. А письма можно просто не писать, либо секретарю поручить, либо, если уж край как надо, то...

...То что ж... надо так надо...

И вот наш унылый оратор, от усердия обливаясь потом и высунув на полсантиметра кончик языка, отвергает в корзину для мусора скорбный плод очередной попытки и, тяжко вздыхая, распечатывает свежую пачку писчей бумаги. (Ага, вот Вы сейчас вздохнули точно так же. Похоже, столь многословное вступление и вправду несколько утомительно.)

Вот и теперь, по прошествии трех полных событиями лет, повествуемое мною оживает в памяти и обретает зримые очертания (хорошо известные всем присутствующим благодаря полотну знаменитого нашего живописца Семена Болтищева "В начале Движения").

Итак, чудовищной концентрацией воли двигал Александр Сергеевич отягощенную незримыми кандалами руку вперед шаг за шагом (если можно так выразиться. На самом деле, как Вы понимаете, буква за буквой). Исторический момент приближался, размеренная поступь Судьбы становилась слышна все отчетливей и отчетливей. Да что там - практически Судьба подобралась уже к самым дверям и покрепче замахнулась ногой, чтобы постучаться.

*

"Собра...", - затаив дыхание, выводил Александр Сергеевич.

На букве "а" дрогнула рука, ослушавшись управляющего сигнала перетруженного мозга, нижний хвостик своевольного знака удлинился более обыкновенного, потом еще... еще, и, едва споткнувшись на границе листа, перо покинуло его шероховатую поверхность и, проскользив сантиметра два-три, нерешительно остановилось, словно внезапно испугавшись собственной безрассудности.

Именно в этот момент и произошло то знаменательное событие, что многократно отражено в историографических документах нашего славного города и в корне изменило жизнь Александра Сергеевича. Неожиданная мысль ударила ему в голову подобно (я прекрасно понимаю Ваше веселье и ценю остроумие, но подразумевал совсем иное, а именно) скорому поезду Екатеринбург-Урюпинск. Александр Сергеевич застыл, вперив взор в ту точку письменного стола, где между светло-коричневым пластиком и каплей чернил на кончике авторучки затаилась, набираясь силой, Великая Идея. В светлой голове калейдоскопом закружились перспективы, одна блистательнее другой, и, что кузнечным мехом раздувало деятельный порыв Александра Сергеевича, перспективы совершенно реализуемые, не требующие для исполнения риторических талантов, а лишь последовательности, усердия и времени (материальные затраты в расчет не принимались, за смехотворными их размерами). И то, и другое, и третье наш восторженно-возбужденный герой уже достиг кондиции положить на алтарь своего гениального замысла.

*

На самом деле, оцепенение Александра Сергеевича длилось недолго, не более семнадцати-восемнадцати минут, хотя случайному прохожему, не поленившемуся забраться по водосточной трубе на четвертый этаж (Вы ведь помните этот дом хрущевской постройки в самом центре Закраинного спального района, где теперь сквозь зелень молодых тополей проглядывает мемориальная табличка светлого мрамора рядом с новенькими дубовыми дверями) и заглянуть из любопытства во второе от трубы окно справа, могла бы прийти мысль, что безвестный шутник, непонятно кого мистифицируя, усадил в черное вертящееся кресло один из экспонатов мадам Тюссо. Но это было совсем не так. Сгустившуюся от напряжения тишину разрезал мощный выдох, Александр Сергеевич слегка встряхнул коротко стриженой головой и, не суетясь, солидно и уверенно удлинил нечаянно возникшую черту до края, а затем, внутренне улыбнувшись бьющей в нетерпении копытом фантазии, обвел по периметру всю плоскость стола, сделав пару петель вокруг настольной лампы (знаете, раньше такие были, большой сплюснутый белый плафон на массивном мраморном основании). Около лампы, правда, случилась было небольшая заминка, жучок неуверенности зазудел противным писком в голове: допустимо ли отрывать от поверхности руку или нет, но Александр Сергеевич лишь презрительно пожал плечом - стоит ли губить Идею на самом старте пустыми мелочными придирками - и не стал впадать в такие крайности, как бессмысленные гимнастические ухищрения. К тому же, в авторучке закончились чернила, а надо сказать, что шариковыми ручками Александр Сергеевич не пользовался из принципа, да и о какой их практичности можно рассуждать, когда вся практика ограничивается записью необходимых для различных нужд номеров телефонов на ладони или сигаретной пачке, либо проставлением подписи в ведомости на получение зарплаты, либо еще на каких важных документах. А вот свой шедевр тайваньской компиляции, купленный за полтинник в отделе "Товары для школьников", ценил и оберегал. Еще бы: бумагу почти не царапает, одежду почти не портит отвратительными неотстирываемыми пятнами, почти не требует судорожного давления во избежание пропусков, ну и прочие достоинства налицо. Красота, чего ради тратиться на поддержку американского производителя?

И вот, пока я немного отвлекся, запас чернил восстановлен, перо авторучки утверждено в исходную позицию и поле для маневра необозримо. Пересекая стол, линия резво побежала к стене, где немного покрутила пируэты, потом к следующей, потом к следующей - и решительно направилась вниз, на линолеум с рисунком скверно уложенного паркета, что во времена былые много бы мог поведать если и не о достатке своего хозяина, то уж, во всяком случае, о широте круга его полезных знакомств. По правде сказать, "времена былые" застали нашего героя в годах, местах и обстоятельствах совсем иных, нежели теперь, оставив в памяти полные всеразличной живностью водоемы и пленительный аромат газированной воды "Саяны". А своего предшественника по владению жилплощадью Александр Сергеевич, уж так вышло, что и не видел ни разу, хотя, если судить по тому, что в отделку квартиры новый хозяин не привнес не единого авторского штриха, при всей-то своей сенсорной восприимчивости и чуткости - были они ягодами одного поля.

Александр Сергеевич не подгонял линию, совсем напротив, он не спеша проводил ее по комнатам и с умилением наблюдал, как она постепенно знакомится с обстановкой, совсем как котенок, принесенный в незнакомый дом. Часа через три исследования были завершены, стены, потолок и вся мебель оказались покрыты затейливым рисунком, способным составить счастье любому коллекционеру абстрактной живописи. Александр Сергеевич отвел линию к входной двери, заботливо уложил на плетеный из волокна загадочной природы (не иначе какой-нибудь пенополипропиласт, интересно, как это будет звучать по-китайски) коврик, и, буркнув: "Я скоро", - отправился на кухню восстановить силы.

А силы были ой как нужны. Грандиозные планы оккупировали весь без остатка мозг, но следовало изыскать хоть малый закуток, куда сложить список необходимого для исполнения тех самых планов. Прикасаться к бумаге казалось кощунством, когда рядом спала, свернувшись калачиком, такая родная и близкая линия. Александр Сергеевич варил кофе, жарил четырехглазую яишницу, раскладывал прибор на кухонном столе - а сам, беззвучно шевеля губами, напрягал практическую жилку, доселе никогда его не подводившую. Вариант с лазаньем на четвереньках, приемлемый для квартиры, за пределами ее представлялся недостойным шутовством, тем самым шагом от великого до смешного, к какому Александр Сергеевич склонности не питал ни малейшей. Да и в инструменты для грядущего предприятия авторучка никак не годилась, а ведь неподходящий инструмент способен и употребление пищи отравить (Вы передернулись, видимо, пунктуальная память услужливо подсунула прецедент, со всех сторон пренеприятный). Как ни верти, а вся серьезность приготовлений скорого продолжения не обещала.

*

Блажен и радостен тот баловень природы, у кого руки растут из мест, назначенных на то Создателем (хотя всем нам прекрасно известно, какие сложные конструкции ухитряется созидать обыкновенный паук при помощи обыкновенных ног). Остроумное изобретение Александра Сергеевича не было ни слишком простым, ни слишком сложным, ни слишком тяжелым, ни слишком легким - словом, ничего не слишком. Оно было удивительно практичным и рациональным. Поскольку упомянутыми качествами сам рассказчик обладает в степени, вызывающей одни огорчения, то и радость приобщиться к инженерным достижениям искрометной фантазии минует настоящее повествование стороной. Скажу только, что основу сей конструкции являли такие знакомые и привычные всем элементы, как зонтик-трость, двухлитровая пластиковая бутылка из-под (стоп-стоп, никаких названий, не хватало еще, чтобы какой сутяга обвинил меня в нарушении закона о рекламе), невеликих размеров колесо от старой поломанной багажной тележки и патронташ, купленный еще в студенческую бытность для изготовления новогоднего маскарадного костюма. Мало будет просто упомянуть, что по прямому назначению патронташ ни разу употреблен не был, необходимо добавить, что Александр Сергеевич и ружья-то никогда в жизни в руках не держал, хотя и не причислял себя ни к "зеленым", ни к вегетарианцам, ни еще к каким лицемерным оригиналам. Просто не находил интереса. А вот рыбалку любил, вероятно видел в рыбах близких по духу существ (что хорошо понятно, если вспомнить особенность его натуры), хотя всегда искренне расстраивался, снимая с тройника кастмастера выпучившего от возмущения глаза жереха, но никогда, никогда не отпускал пленника на волю, отнюдь, привозил домой и скармливал и без того жирнющему серебристо-тигровому сибирскому коту Аделаиды Меркурьевны, соседки снизу (которая, к слову, вскоре промелькнет, подобно солнечному блику на блестящих боках ее нержавеющих кастрюль, по подмосткам нашего сюжета, а кот ее, Корнелиус, SIB ns 23, male, CAGCI, получается, что уже промелькнул).

*

На первом этаже гуляли свадьбу. Сей отрадный всякому настоящему ценителю российской экзотики факт стал очевиден для Александра Сергеевича во всей децибельной красе, едва входная дверь его квартиры, обладающая прямо-таки невероятными звукоизолирующими качествами (во что, конечно, поверит далеко не всякий из упомянутых ценителей) осталась за спиной. Из распахнутых настеж душ гуляющих рвалась потрясти мировые устои такая какофония, что достойна стать целью всей жизни для самого что ни есть фанатичного рок-музыканта. Само собой, Александра Сергеевича с его линией, осторожно пробирающихся сквозь гущу подъездного оживления, что неизбежно сопутствует любому мало-мальски колоссальному бытовому мероприятию, никто не заметил, даже несмотря на подчеркнуто туристическую экипировку и необычную письменную принадлежность, волочащуюся позади странного туриста по ступенькам и оставляющую за собой след, на который поутру еще поплюется дежурный по подъезду, а извести все одно не сможет, не на те чернила напал.

Как и следовало ожидать, на лавочке у входа расположилась Аделаида Меркурьевна, вроде бы прогуливающая своего титулованного кота, а на самом деле искоса поглядывающая на раскрытые окна очага народного гулянья (ожидая, что ли, что оттуда с эстафетным предназначением вылетит невестин букетик? Так это напрасно, у нас всякие буржуйские замашки по жизни не практиковались). Вот тут и была одержана первая виктория линии Александра Сергеевича над общественным мнением, что выразилось у аудитории во вздымании к небесам рук, разевании в превышение всех границ приличия густо напомаженного рта, судорожных подергиваниях ногами и некоторых иных проявлениях человеческого естества, о коих воспитанному человеку (а я надеюсь, что пока не давал повода к сомнениям относительно своего воспитания) распространяться не вполне этично. Вербальных же комментариев, к вящему удовлетворению Александра Сергеевича, не последовало вовсе (да вряд ли их и возможно было бы услышать за грохотом, однако от объяснений тогда уж никак не отвертеться, а с объяснениями, если Вы помните, одни проблемы).

*

Не просто по вечерним улицам шествовал наш герой, все более удаляясь от дома и былых своих серых будней. Нет, он следовал своей свежеобретенной линии жизни навстречу грядущим событиям и свершениям, великий масштаб коих был виден ему как на ладони (образно говоря. А в реальности трудно найти, да что найти - даже представить, какой же должна быть ладонь, способная вместить такой масштаб). Погруженный в радугу мыслей, Александр Сергеевич не сразу заметил, как с востока в город, отразившись в россыпях росинок и мокром после рейда поливочных машин асфальте, неспешно вступил рассвет. Линия то слегка отставала, то нетерпеливо забегала вперед, заставляя спутника осторожно обходить ее, чтобы ненароком не наступить на добровольного своего поводыря.

Поначалу они так и шли вдвоем, изредка провожаемые любопытными взглядами случайных прохожих. Когда же город окончательно проснулся, погасил теперь уже ненужные фонари и высыпал на улицы своих многочисленных обитателей, стайками малька вокруг большой нехищной рыбины облепили диковинного путника спешащие ухватить последние дни каникул ребятишки. Сквозь поднимаемый ими гвалт Александр Сергеевич явственно различал несомненные зрительские симпатии к линии, что наполняло его, в общем-то равнодушного к детям, какой-то неведомой теплотой несостоявшегося покуда родителя. В благодарность он время от времени приостанавливался и позволял линии нарисовать на асфальте или стене дома то презабавную рожицу, то неведомую науке зверушку (образом подобную не отталкивающим уродам с голливудского конвейера, а, скорее, сохраняющему наперекор беспощадному времени привлекательность вечно юному и очаровательно наивному Чебурашке).

*

Призрачная вдалеке, но столь ясная в своей истинности цель наполняла нашего героя небывалой жизненной силою, поэтому следование по предначертанному линией пути продолжалось практически круглосуточно. Однако от ночных походов Александру Сергеевичу вскоре пришлось не без сожаления отказаться после одного безобразного эпизода, о котором грустно вспоминать (но что было - то было, и уже не вычеркнешь из истории), а еще грустнее рассказывать.

А случилось вот что. Брел он вслед за своей линией и задумчиво так по опустевшим с сумерками улицам, как вдруг из темноты проявилась неясная фигура и, коротко размахнувшись, пребольно уязвила его кулаком под ребра. Александр Сергеевич откомментировал происшедшее сдавленным хрипом и тут услышал нечто совсем уж удивительное.

-Извините, господин Соколянский, казус вышел, не сразу Вас признал. По-русски говорите? Какими судьбами в наших краях? А не позволите ли автограф? - вдруг изрек неожиданно проснувшийся в грубом варваре ценитель мирового синематографа и для пущей ясности прибавил росчерк воображаемой авторучкой в воздухе, росчерк безобразно неуклюжий на фоне изящной линии, как мимоходом отметил Александр Сергеевич.

Сдержанно радуясь благополучному избавлению от неприятного инцидента, новоиспеченый артист молча вынул из-за пазухи неизменный вчерашний номер "В-ских вестей", отделил один лист и, расстелив его на тротуаре, начертал своим модернизированным зонтиком поверх передовицы неразборчивый знак, в коем сомнительный поклонник, по-видимому мнящий себя Посвященным, опознал что-то из тайной масонской символики, судя по последующей за тем комбинации затейливых жестов. Александр Сергеевич на это лишь надменно кивнул головою и, неспешно развернувшись, зашагал прочь.

*

А вскоре по городу распространились слухи о необыкновенном путешественнике, и теперь наша неразлучная парочка двигалась в окружении многочисленной публики, одна часть которой представлялась бездельниками-зеваками, а другая, с каждым днем все более превалирующая над первой, несомненными адептами нарождающегося Движения, исполненного явно неземного смысла.

(Здесь мы должны немного объясниться, поскольку вопрос о нравственной составляющей личности нашего героя поверхностного отношения не заслуживает.) Человеком верующим, в традиционном понимании, Александр Сергеевич себя не считал. То есть он верил, что есть высший промысел, в который гармонически укладывается все сущее и происходящее в этом, на придирчивый взгляд, далеко не лучшем из миров. Верил и не пытался искать рационального объяснения разнообразным проявлениям Божьей воли. А вот в церковь не ходил, хотя, спроси его кто о вероисповедании, без тени сомнения бы ответствовал: "Православный!". Почему не ходил в церковь - загадка, одному Богу известно. И посты не соблюдал, оттого ли, что вкусно поесть очень любил, а может со здоровьем какая неладность - все сокрыто за всегдашней его неразговорчивостью. Однако когда речь заходила о различных сектах, повсеместно во множестве произрастающих подобно ядовитым грибам поганкам, Александр Сергеевич утрачивал обыкновенную свою выдержку, свирепел, становясь пунцовым, и, по жизни тщательно избегающий сквернословия (в тех немногих фразах, что удавалось из него выудить), выдавал такое, что, возьмись я тут повторять, напоминало бы азбуку Морзе. Потому-то теперь он только скрипел зубами, видя, какие заведомо гнилые культуры пытаются культивировать на его чистой линии предприниматели религиозного толка. (Так что не стоит уподобляться некоторым общеизвестным газетным истеричкам, представившим неискушенному обывателю Александра Сергеевича прямо-таки одиозной фигурой вроде Сен-Мен Муна, Сатьявады, Секо Асахары или, к примеру, Марины Цвигун. Я же, со своей стороны, готов под присягой свидетельствовать о злонамеренной клевете со стороны этих мутных писак.)

*

Со временем Александр Сергеевич, поначалу тушевавшийся все более и более пристального к своей персоне внимания, стал спокойнее воспринимать изобильных зрителей. И с благосклонностью взирал на черточки-заморыши, робкие спутники его уверенной линии, пририсованные анонимными единомышленниками и не превышающие протяженностью нескольких десятков метров. И прежде он не устремлялся лишь вперед, к пока неизведанным линией далям, колесил по городу, всякий раз доброжелательно кивая ранее оставленному следу, как старому приятелю, а теперь и вовсе стал по нескольку раз повторять некоторые отрезки пути, позволяя линии немного поиграться с собственным ее хвостом.

На хвосте же невесть откуда все чаще стали появляться странные украшения, исполненные разноцветными красками из баллончиков (в чем я угадываю несомненную ассоциацию с травлей домашних насекомых дихлофосом), чему Александр Сергеевич искренне огорчался, видя в том противоестественность и попирающую чувство меры, чуждую истинной гармонии вычурность.

По всему, приходила пора покинуть пределы города и отправиться в странствия по воистину безграничным просторам родной стороны.

*

Со странствиями, однако же, пришлось несколько повременить. Одним едва тронутым первыми осенними морозцами утром к Александру Сергеевичу подошли двое хорошо одетых молодых людей и еще лучше одетая женщина (не вполне молодая, но тщательно ухоженная дорогой косметикой и ювелирными изделиями производства явно не турецкого) и деловым тоном вежливо поинтересовались, не отягощается ли его столь серьезное мероприятие отсутствием надежной спонсорской поддержки. Польщенный таким душевным подходом Александр Сергеевич даже не заподозрил подвоха (хотя и был изрядно наслышан о сомнительных заботах всевозможных криминальных "крыш"), и правильно сделал, так как визитеры не преминули достать из карманов строгих, без единой морщинки пиджаков визитки и, хотя и с некоторым опозданием, представились: "Общество с ограниченной ответственностью "Ритуал".

Что и говорить, отказываться от такой добровольной помощи выходило несвоевременно, да и вообще со всех сторон безрассудно. Тем более при том, что цвет одежды, обуви, зонтика и чернил уже удовлетворял скромным запросам не чрезмерно требовательного спонсора, и оставалось, таким образом, лишь наклеить на пластиковую бутылку уже приготовленную представителями фирмы пусть и мрачноватую с виду, но довольно грамотную в отношении дизайна рекламную этикетку. И это, представьте себе, все (то есть абсолютно никаких публичных выступлений, ежедневных подпольщицких расклеиваний листовок и приставания к малознакомым и незнакомым вовсе прохожим на улице с навязчивыми предложениями приобрести совершенно эксклюзивный товар по совершенно смехотворной цене). Да, еще, само собой, договор предусматривал полное и безоговорочное исключение каких бы то ни было контактов со зловраждебным конкурентом, муниципальным унитарным предприятием "Доверие", едва ли способным по-настоящему порадовать клиента полноценной чуткостью и внимательностью к пожеланиям родственников. Александр Сергеевич без колебания и принятия позы роденовского "Мыслителя" изъявил согласие и был поощрен за разумное решение подарочной бейсболкой цветов фирмы.

*

На следующий же день разом посолидневший наш герой наделен был мобильным телефоном для оперативного определения деловыми партнерами его постоянно меняющейся дислокации и компактным (хотя не слишком удобным и слишком тяжелым - форменный чемодан) рюкзаком-холодильником саратовского производства, содержимое коего пополнялось трижды в день с приездом ритуальского экспедитора, сущего кладезя анекдотов (пусть и специфического содержания, зато напрочь лишенных ненормативной лексики), Сергея Геннадьевича, хоть и имеющего склонность к пустопорожнему трепу, но, что сразу оценил Александр Сергеевич, отнюдь не жаждущего собеседников-цицеронов.

(Уж не знаю как Вы, а я не склонен отождествлять человека тонкой душевной конституции, способного не просто нарисовать многокилометровую линию, а угадать в ней высокий смысл, я бы даже сказал, судьбоносное древо, с обыкновенным маляром-строителем. Нет, нет и еще раз нет. Истинно творец, художник с большой буквы "Х". Посему, если кого и способны укрепить изобильные продовольственные поставки, так то натуру приземленную, не способную отринуть прочь меркантильные соображения и узреть во всем блистательном величии почти недосягаемую глубину тезиса о "хлебе едином". И презренных тех мизераблей мы без сожаления оставим давиться своими разносолами в стороне от нашей истории.)

Настоящий художник должен быть голоден. Над этим неоспоримым принципом не удосужились поразмыслить спонсоры, своими благими намерениями едва не угробившие все предприятие. Отбросив лицемерные эпитеты, скажу прямо - Александр Сергеевич зажрался. Пробуждаясь поутру в комфортном кресле-шезлонге (из тех же источников, что и телефон, и холодильник), он проникал рукою в рюкзак, извлекал банку баварского пива и, порешав минут десять дилемму - продолжать запланированное шествие либо за томиком Толкиена скоротать время до приезда Сергея Геннадьевича, со вздохом останавливал выбор на последнем. И так практически изо дня в день.

Надо думать, что именно неугомонному экспедитору и принадлежала бредовая идея в один прекрасный день притащить к передвижному штабу Александра Сергеевича корреспондента газеты "В-ские вести" (бритое наголо воплощение достижений пирсинга так и потребовало себя именовать, "корреспондент", так что половая его принадлежность, похоже, останется сокрытой от пытливых умов до самого возвращения в практическую моду эполетов и кринолинов. Мы же станем употреблять вариант с мужеским родом, поскольку, по всему, даже если ОНО к нему не принадлежало, то уж, во всяком случае, к тому стремилось). Оглушенный шквалом беспорядочных вопросов, не касавшихся разве что предпочитаемой длины шнурков к ботинкам, Александр Сергеевич только глазами хлопал, что, как впоследствии выяснилось, было воспринимаемо настырным корреспондентом за осознанные и детально продуманные ответы (известное дело: один раз моргнул - "да", два раза - "нет". Эдак кого угодно болтуном выставить - раз плюнуть). В конце концов Александр Сергеевич догадался симулировать приступ надсадного кашля, вроде пивом поперхнулся, и продолжал эту хитроумную уловку до тех пор, пока Сергей Геннадьевич не стал украдкой поглядывать на часы и незаметно так, бочком-бочком, двигаться в направлении припаркованной невдалеке ритуальской машине. Клубы синего дыма из выхлопной трубы (что они там, не могут себе позволить поменять кольца на поршнях? Ох уж горе-предприниматели) были сопровождены таким вздохом облегчения, сменившим внезапно прекратившийся кашель, что корреспонденту должно было икаться всю дорогу до самой редакции.

*

Само собой, статья, вышедшая двумя днями позже нежданного и утомительного посещения и увенчанная интригующим заголовком "Не до трактора" (и действительно, что-то там журналист наплел о недопустимости проезда строительной техники в пределах городской черты), на пулитцеровскую премию не претендовала. (Любой желающий может найти этот убогий пасквиль в архивах редакции и самолично убедиться в полной его неинформативности и претенциозности. Вам же, из глубокого искреннего уважения, я представлю по возможности сокращенный вариант.)

"...на сегодняшний день... администрация... цветастых фразах... недопустимость апробирования... страдающему ростом коммунальных платежей... после речи Президента... о принципе "разделяй и властвуй"... дикой, грязной и достойной решительного осуждения всей мировой общественностью антисемитской выходкой мэра города... служат сырьем для костра... на это нас..ть... неизвестно чем занимаются... устранить прорыв канализации... в то время когда... хоть один настоящий патриот... свою линию жизни..."

Сколь бы странным это ни могло показаться, но именно сие сомнительной ценности творение послужило детонатором того широкого общественного резонанса, что накрыл Александра Сергеевича и его приостановившуюся было линию штормовой волной и повлек, болтая, точно утлую спасательную шлюпку, по бесчисленным этапам всенародной известности.

Растущей как на дрожжах популярности не помешало даже досадное недоразумение, воспрепятствовавшее Александру Сергеевичу явить свой фотогеничный лик на когда-то голубых, а ныне пестрящих всеми оттенками цветовой гаммы телевизионных экранах. Дело в том, что при погрузке вороха разнообразной аппаратуры в студийный микроавтобус борющиеся с декабрьскими морозами традиционным методом члены съемочной группы по неосторожности отломали дверцу и распсиховавшийся (видимо, от неспособности разогреть пресным дыханием замерзшие пальцы) водитель ехать наотрез отказался. Спонсор Александра Сергеевича проявил было оперативность и предоставил телевизионщикам транспорт фирмы, но благородный жест доброй воли был отвергнут в таких интонациях и лексических оборотах, что явно выдавали в местных Верхувенах и Хичкоках бывших грузчиков (к тому же со скудными профессиональными талантами, как мы увидели) продовольственного магазина "Дубок".

*

Не то чтобы из лености или торопливости ухватить от жизни кусок пожирнее, чем рассказывание чужих историй, я позволяю себе опустить из повествования многие месяцы и километры, пройденные и проведенные Александром Сергеевичем и его линией. Вовсе нет. Просто мне кажется, что все происшедшее за это время и расстояние в достаточной уже мере отражено в посыпавшихся словно из дырявого мешка газетных и журнальных публикациях, и возьмись я тут пересказывать всем и так хорошо известные события, акцентируя внимание на спорных журналистских трактовках возвышенных мотивов нашего героя и опровергая совсем уж бредовые домыслы падкой на сенсации желтой прессы, то и тогда выйдет всего лишь еще одна версия, более или менее правдоподобная, но все же исполненная романтических фантазий в силу сентиментальных и трепетных моих симпатий к главным действующим лицам этой истории.

Поведаю напоследок об эпизоде, неизвестном широкой общественности, но составившем один из немногих в новой жизни Александра Сергеевича моментов истины, эдакую фундаментальную веху на необозримом пути его линии.

А началось все с того, что в одно из своих ежедневных посещений Сергей Геннадьевич с таинственным видом объявил Александру Сергеевичу о некоем особом сюрпризе, покоящемся в экспедиторском портфеле, в данный момент придавленном лежащей в машине и предназначенной к реставрации мраморной плитой с наполовину стершейся надписью, выражающей горестное отчаяние родственников и сослуживцев некоего генерала от инфантерии, понесших невосполнимую утрату. Вся тайна, как выяснилось, заключалась в пачке бланков, приготовленных для заполнения и подачи в комиссию Гинесса на увековечение рекордно длинной линии в знаменитой книге. А вот сюрприз вышел так сюрприз. Помогая переместить плиту для вызволения треклятого портфеля, Александр Сергеевич неловко оступился, еще успел мысленно посетовать на собственную неуклюжесть, и тут вся воплощенная в мраморе тяжесть утраты с ужасным грохотом рухнула ему на ногу.

И вот наш пострадавший от пресловутых добрых намерений герой сидел, томимый непривычным бездельем, за пластмассовым столиком открытого летнего кафе "У Абдуллы" и, зевая, наблюдал, как разморенная зноем линия вяло ползает по гипсу на покалеченной ноге. Зевал так, зевал и даже не заметил, как постепенно заснул.

*

Александру Сергеевичу снился странный, если не сказать более, сон, будто стоит он на усыпанной опилками арене посреди огромного амфитеатра, трибуны коего наполнены какими-то дурацкими коротышками, орущими вразнобой: "Спартак - чемпион!"- и бесстыдно задирающими над немытыми головами впереди сидящих босые мохнатые ноги. Императорскую же ложу занимает плюгавый, носатый, а вдобавок еще и плешивый Цезарь в протертом на локтях и коленях кимоно с изображением почетного депутата итальянского парламента Чиччолины, а рядом и сам оригинал изображения, извергающий незакрывающимися устами потоки неизвестных Александру Сергеевичу словес (возможно, грязные ругательства).

А на неприятельской стороне арены поигрывает огромной малярной кистью здоровенный детина, весь закованный в бронежилет пятого класса защиты. Одного взгляда в ту сторону хватило Александру Сергеевичу, чтобы осознать всю беззащитность и несостоятельность его хрупкой линии против такого чудовищного монстра. Тут бы и Сунь Цзы мало что мог присоветовать. Поражение представлялось неминуемым.

В этот-то безрадостный момент непонятно откуда выскочил кот Корнелиус ( SIB ns 23, male, CAGCI, если кто забыл) и, молниеносно сунув хвост в наполненную чернилами пластиковую бутылку на знакомом нам пишущем приспособлении, принялся носиться, воинственно вереща, по окружности арены, всякий раз высовывая шипастый розовый язык, едва оказываясь в области видимости оппонента Александра Сергеевича, скисшего было нашего героя, а теперь и вовсе утратившего и без того скудный дар речи от столь внезапного явления нежданного союзника.

Раздался судейский свисток, на арену вприпрыжку выскочил толстый, почти круглый, человечек в парадном мундире генерала от инфантерии (видимо рефери), волоча по сплошь забрызганным чернилами опилкам пузатый, под стать своему обладателю, чемодан крокодильей кожи, из коего, достигнув эпицентра амфитеатра, принялся извлекать на свет Божий испещренные иероглифами свитки, и тут же их зачитывать писклявым голосом, к тому же безбожно проглатывая половину слов, так что Александр Сергеевич не мог разобрать решительно ничего. Тут бы притопнуть сердито ногою да потребовать объяснений всему безобразию, но стремительно развивающиеся события оборвались подобно старой рассохшейся пленке в кинопроекторе сельского клуба.

Александр Сергеевич проснулся.

*

Нет нужды длительно обсуждать полезность научно (а на мой взгляд псевдонаучно, хотя я и не настаиваю на своей точке зрения) обоснованной трактовки сновидений. Ну нет и нет. И не станем. Все и так предельно ясно.

Во всяком случае, для Александра Сергеевича направление указующего перста Судьбы разночтений не вызвало. Из всех деталей явленного подсознанием лишь итальянская депутатша болталась где-то в стороне от намотавшей уже неисчислимые километры линии. Приблизив взор к покоящемуся под правой ладонью вчерашнему номеру "В-ских вестей", Александр Сергеевич легко нашел искомое.

В абзаце прямо по направлению указательного пальца и уже услужливо обведенном вездесущей линией, социально активную часть электората уведомляли о порядке регистрации добровольцев в народные избранники.

*

Послесловие

На букве "а" дрогнула ослушавшаяся управляющего сигнала перетруженного мозга рука, нижний хвостик своевольного знака удлинился более обыкновенного, потом еще... еще, и, едва споткнувшись на границе листа, перо покинуло его шероховатую поверхность и, проскользив сантиметра два-три, нерешительно остановилось, словно внезапно испугавшись собственной безрассудности...

КОНЕЦ

В процессе создании настоящего сочинения не пострадало ни одно животное, я Вас уверяю.

Автор изъявляет искреннюю благодарность редакции газеты "В-ские вести" за благосклонно предоставленный доступ к архивам.

Список использованной литературы, к сожалению, безвозвратно утрачен во время знаменитого грязевого потока, а полагаться в столь важном вопросе на разрозненные обрывки изменчивой и непостоянной памяти со всех сторон нецелесообразно. Хотя, если кому интересно, с изрядной долей достоверности можно утверждать, что там в числе прочего присутствовали: "Властелин колец" Дж.Р.Р.Толкиена, "Собиратель чемоданов" О.В.Ляшенко, "Толковый словарь" неизвестного автора, в электронной версии, но все равно довольно толковый, "Учебник русского языка, для 3-го класса" Р.Н.Бунеева, "Разрушители" Д.Гамильтона, "Азазель" Б.Акунина, "Судьба Пушкина" В.Соловьева, "Роман, похожий на улитку" А.Рыбкина, "Спартак" Р.Джованьоли, "От первого лица..." Н.Геворкян, Н.Тимаковой и А.Колесникова, недописанное письмо, подобранное на улице, куда, вероятно, было вынесено из чьей-то форточки порывом сквозняка... Остальной перечень, страницы две-три, коварная память надежно прячет в бездонных недрах слабого человеческого организма, к нашей общей досаде.

Вот теперь уж точно конец. Будьте здоровы.