|
|
||
ФАРС ДЛЯ УЧЕБНОГО ТЕАТРА
Итак, для вас господа и дамы,
покажем что-нибудь вне программы,
поделим согласные на килограммы.
Тут нам не пристало в ночи бояться,
помножим паяца на тунеядца.
Подъедет Шекспир на взволнованных клячах.
Мы же - воспитанные на неудачах,
выросшие на санаторных дачах,
читавшие книги в чужих переводах,
сумевшие всё же спастись на водах
консервных морей, где живёт тунец,
кусками в банках, он нынче хитрец
в цилиндре плоском, изчез будто жрец
в "Аиде". Точка. Прологу конец.
Занавес вверх, актёры на выход,
пространство заполнено воздухом рыхлым
шпионов и опер, - двоящийся Рихард,
ажурные мачты старых линкоров,
у женщин чулки, таких же узоров.
В летающих лодках, экспрессах, повсюду
господа путешествуют, демонстрируя норов
белого человека, презирая простуду, -
как деды их раньше в пробковых шлемах.
Зная - аксиома проще теоремы.
Пока всё во власти высоких температур:
сдача по плану бараньих шкур.
последнии новости от кутюр,
взятый японцами Сингапур.
На нимбах святых проступает олифа,
история стынет в отливке мифа.
Масляным всплеском шуршит олива,
под резвым солнцем ленивого юга
всё родится само, без помощи плуга.
Допустим, в этом лишь четверть правды,
но земледельцы убийственно рады
климату, солнцу, не берущему платы
за отоплление рощ на виноградных склонах
гор, где есть всё для приюта влюблённых.
И владельцы гостиниц давно сосчитали:
виды, пейзажи, восторги, дали.
Утро. Яичница на свежем сале
свиньи, наградные медали
блестят за стеклом на синей стене,
рядом картина "Венера во сне"
и линогравюра "Гусар на коне".
Спокойно и тихо. Пивные кружки
беседуют с фарфоровой хрюшкой,
копией той, на чьём жарят сале
яйца для пары в обеденном зале.
И не пытайтесь найти морали.
Волшебно, уютно, хороший стол,
никто не кидает огрызки на пол.
Ванна, кровать в прохладной истоме,
во всём остальном стандартный номер.
Никто не скажет, до вас тут помер
какой-то тип, что приплыл на пароме.
После отдыха с видом на море
они забывают о хлёсткой ссоре.
Две сумки в гостиничном коридоре
ждут переноса к автомобилю.
Он - специалист по текстилю,
в будничной жизни, она - студентка,
т.е. потенциальная претендентка
на долю иную, условная стенка,
нерушимая, ни кувалдой, ни ломом,
возможно исчезнет после диплома.
Сакральное слово "университет",
намёк на страховку от нектрых бед.
Чем-то похоже на верный кастет
в кармане, дабы не был разут и раздет
хозяин кармана, решившийся на прогулку,
на два аккорда, по переулку.
Где аборигены обычную втулку
используют в качестве шестопёра
и бродит собачья, голодная свора,
храня территорию от чужаков.
Носители галстуков и пиджаков
там не в почёте. И зайчьих прыжков
озарения нет и в помине.
Дни утопают в вонючей тине,
того, что стыдясь называют "гетто".
Трудно сказать, чья честь задета
жителей, мэрии... и какая монета
звенит рядом с гильзами пистолета.
Жара. Духота, не сбежать, ни скрыться.
В липком поту тела и лица,
превращаются в поросячьи рыльца.
Да и сам - плотная клейкая масса,
и не помогут ни банк, ни сберкасса
стать владельцем бензоколонки,
вставить платиновые коронки,
жениться на двадцатилетней японке.
Таков сюжет нового фарса,
сочиненье ленивца и лоботряса.
Нехватка, к примеру, мужеских рифм
и этот расхлябанный скачущий ритм,
на голос гуся, спасшего Рим,
на возглас стрелка: - Пиздец, горим! -
в самолёте, в заблудившемся танке
три парня превратились в останки...
Кто-то в штабе заполнит бланки...
геройская смерть сопит между строчек.
Жил человек, обладатель сорочек,
часов, ботинок, полной воинской сбруи,
...на веки ляжет в землю сырую,
так писали в былинах. Струи
из шланга поливают траву
на кладбище, поддерживая на плаву
дружный кладбищенский коллектив.
Экономика проникает, как тиф,
например, покупая презерватив -
участвуешь в рынке. Только гриф,
расправляя крылья, клюёт мертвечину,
не замечая кинемотографического мужчину,
по великому, так сказать почину,
решившему заработать на птичке.
В стране, где в ходу были клички
у первых лиц государства и руководства,
и где, всеохватное, феодальное скотство
привычней, чудовской спички, -
а равно в странах, где всё на продажу,
и вертится всё возле слова "рынок",
давно не варят перловую кашу.
Патриархальный блеск "финок"
исчез в треске стрелковых машинок.
Даже спасающий душу инок
вовлечён в мировой курс обмена
валют. Легко играть в джентельмена,
владея сотнями га. Избежавшие плена
низкооплачиваемой пятидневки,
наслаждаются видом Сены и Невки,
просматривают индексы и котировки,
планируя новые лесозаготовки.
Жизнь катится не по маслу, но ровно...
Стабильно идут карельские брёвна,
искать руно золотого Овна -
занятие для нищего и дурака,
попробуйте лучше найти моряка,
согласного бесплатно тянуть срока
экспедиции. Кто купит окорока,
хлеб, чеснок, топливо, просто судно, -
как ни грустно, как ни паскудно
осознавать в согласии обоюдном,
деньги толкают в поход героя,
на хрена Елена, когда есть Троя,
т.е. Елена теряет цену
на фоне города. Тут на арену
выходит Церьковь, указываю на гигиену
тому, кто не хочет платить десятину
ей, Церкви, выстроившей плотину
между душой, покояньем, грехом.
Чем дальше, тем гуще покрывается мхом
камень, говорящий: - Не будь лохом,
гуляя под старость в лесу глухом.
Лес, как лес - зверьё, древесина...
Пахнет сосной, ветвей парусина
сдавлена ветром. Шерстью лосиной
отмечен проход пары сохатой.
На опушке егерь повесил плакаты:
"Осторожно с огнём!", "Соблюдай чистоту!"...
Так же, в тыще дремучем году,
созерцая давящих пихт красоту,
изрядно поддав, вместе бродили
Данте и виртуальный Вергилий.
Где-то у пня вход в другие миры,
нас туда не зовут до поры...
волчата играют у тёмной норы,
в зелёной тени звенят комары.
Гасит свет, и мозги заморочит,
как всегда с наступлением ночи,
звёзд обманчивое многоточье,
дразнит взгляд и на вечность похоже.
На два голоса вскликнули: - Боже!
Так, гряда облаков, как учили в школе
собирается к западу, на гастроли,
луна отсвечивает на подоле
волны из серебряных кружев.
И вдова вспоминает ещё о муже.
Мягкий свет, уютный трактир,
у стойки сошлись Чадский и Лир,
по сути прекрасный яростный мир,
оптика, сетка, затвор, визир.
В каждом из нас сидела рыба,
воды сошли, вырвалась глыба
испуганной плоти, соскучилась дыба
и кнут по слову и делу.
Верный девиз: - "Пара беллум...",
должен войти в вашу жидкую кровь,
даже когда вы щипите бровь,
или к салату трёте морковь,
повсюду нас окружают враги,
в подлой продаже хурмы, кураги,
всюду влияние чуждых культур,
тайная скоропись вражеских сур,
попытка вербовки доверчивых дур,
клюющих на шёлк, бархат, велюр.
Камень и рыба срастаются к ночи,
они образуют цементные мощи,
после идёт неизвестный рабочий,
с дугою сварочного аппарата,
приварит табличку "Жили когда-то...",
кто помнит в глухую, лихую годину
по чёрной реке серые льдины,
ушли по теченью путём середины.
Лёд остужает затылок июлю,
фонарь раскачивается на ходулях,
темнота выставляет свои патрули,
баржа с песком сидит на мели.
Инвалид подгоняет под рост костыли,
раскладывая потрёпанные рубли.
Условность, доведённая до абсурда:
стрельба, последствия, жалобы курда -
ручьём кровавым стекают у рта.
На побережье курортные волны,
рядом стада покорных и полных.
В больших городах, толпы творцов
новых искусств, искусных ловцов
степендий, грандов. Скелеты скворцов,
голубей, обмазанных клеем
выставленны в ху. галереях.
В сети риторики непыльное ремесло
группы тех, кому повезло.
Автоматизм всего - новейшее зло
для зерна, что упало и не проросло.
Пора заканчивать представленье,
жизнь сжигает свои поленья.
В пределах Европы, стреляя в оленя,
охотник оплатит свою забаву.
А если, это вам не по нраву,
можете возмутиться, написать в Страсбург,
так Буратино, не знавший азбук,
ушёл в криминал без глупых подсказок.
Послушать - звучит призывом к террору,
однажды, в студёную зимнюю пору,
шёл паренёк, рядом рыбный обоз,
дальше жгут из сословных полос.
И падает железобетонный колосс,
за ним брат-близнец, и SOS
бесполезен. Так растут друг из друга матрёшки,
избушкой на бройлерных курьих ножках
на 360, козёл в сапожках
бодает воздух, чуя атаку.
Идёт борьба: - Смерть вурдалаку,
нет места на поле гнилому злаку.
Женский визг, приветствия флагу...
Мир разделён - посмотрим на карту -
буржуазией, согласно Барту.
Так февраль давит в спину марту,
ничего не попишешь, слеп закон,
несправедлив возможно, кругом бетон...
с чипом в мозгу улыбается клон,
финансируя сотовый телефон.
Кажется публика не довольна...
Построить всех: - Смирно! Вольно, -
команды не было, зарежем не больно
ножом деревянным, вырвем гортань,
всё одно не жилец, какая-то рвань.
Что говорит? - Пиит, литератор,
а не может водить даже трактор,
ладно, дайте ему вибратор.
Пусть поможет на укладке раствора
или лучше, копает, как был от забора
и до обеда. Впрочем, кормить ни к чему,
каждому выпало так, сказать по уму,
дайте номер, ослабьте тесьму,
рабочий скот узнают по клейму.
Занавес падает, стонут подмостки,
разлетаются пыль и извёстка.
Актёры ползут по неструганным доскам.
Зрители пробираются через кресла,
некто шагает умело и резво.
Легкая паника, желанье спастись,
страх выпускает мерзкую слизь
пота и слёз, потерянный парадиз
встречи с прекрасным, похожим на взрыв,
так налетает танкер на риф,
так разрывает осколком аорту,
так, невзначай, получают в морду,
привыкая к третьему сорту,
посылают действительность к чёрту.
Июль 2006
|