Аннотация: Беседа с Ангелом о политике. Или, как это все может выглядить со стороны.
Взорвать самогО
(разговор с Ангелом о политике)
Валентин Михайлович решил это твёрдо и бесповоротно. Попрощался с женой, которая ничего не знала о его решении, положил ящики с динамитом в свою четверку и поехал в Москву.
Стоял хмурый осенний день. Изредка моросил мелкий дождь, порывавшийся перейти в снег, но асфальт был сухим. Возможно, виной тому было множество ехавших по нему фур. Фуры, как всегда, везли дешевый китайский товар в дорогие московские супермаркеты, и это привычно злило. Ведь кто-то этот товар покупал. А что этот "кто-то" производил сам? Печка исправно гнала в салон теплый воздух, по радио напевно звучала какая-то ретро-мелодия, но Валентину Михайловичу казалось, что все вокруг, и полуголые деревья, стоящие вдоль шоссе, и хмурые облака над дорогой, полны какого-то тягостного ожидания. Почти как тогда, когда он ехал в больницу на операцию, только еще тягостнее.
Сходство действительно было. Правда, в тот раз операция прошла успешно, опухоль больше не появлялась, но тогда, на пути в город, он этого не знал, как и сейчас не знает, чем лично для него все закончится. Впрочем, каких-либо сомнений в том, что этот день появится во всех учебниках истории, у него не было. Взрывное дело он знал хорошо, да и ста тридцати шести килограммов в тротиловом эквиваленте должно было хватить. С запасом.
Когда до МКАД оставалось километров десять, Валентин Михайлович остановился отлить. Не потому что приспичило - просто он знал, потом убудет негде. Сплошной линией вдоль шоссе пойдут строительные рынки, населенные пункты и пробочные перекрестки. А в своем мочевом пузыре он был уже давно не уверен.
Лес, к которому он отошел, был непривычно чист. Даже за елками не валялось никаких пакетов с мусором или старых автомобильных покрышек, и, застегивая ширинку, Валентин Михайлович даже улыбнулся по этому поводу деревьям. И тут заметил среди осин плавно летящий в его сторону огненный шар.
Валентин Михайлович два раза сморгнул, отступил на шаг назад и замер. Шар, маневрируя среди стволов, медленно приближался. И завис на небольшой прогалине всего метрах в десяти от него.
Шаровая молния! - прожгло Валентина Михайловича.
- Нет, - ответил шар красивым певучим голосом, кажется, полностью лишенным пола.
Валентин Михайлович кивнул.
- Ну да, - проговорил он. - Время года уже не то.
- Не то, - подтвердил шар. И превратился в человека о длинных одеждах. Только какого-то бледного и прозрачного. - А какой год? Какой век? Какое вообще сейчас время, ты знаешь?
- В каком смысле? - выдавил Валентин Михайлович.
- В серьёзном. Потому что всему свое время. Например, тебе на работу к девяти, а я тебя разбужу в три ночи. Прав ли я буду? Вот и ты сейчас не прав.
Валентин Михайлович от непонимания даже затряс головой. Но все-таки попытался внести какую-то ясность в происходящее.
- А ты кто? - спросил он.
- Я? Энджи. Существо ангельской природы, - сообщил человек. Или теперь уже точно не человек. Затем всплеснул руками, из широких рукавов его выплеснулось несколько светящихся шаров, размером чуть меньше футбольного мяча, шары закрутились вокруг его фигуры, и стало тихо. Валентин Михайлович уже не слышал давящий гул шоссе позади себя. Вокруг была только тишина осеннего леса. Которую тоже, оказывается, можно слышать. И от неожиданности сел на пень.
- Я пришел к тебе, потому что ты хочешь убить, - объяснил Энджи. - Нам это известно. Все расстроены. Твоего Ангела-Хранителя уже к Архангелу вызывали. В каком настроении он после этого будет тебя хранить? А запретить, пока ты на Земле, тебе ничего нельзя. Ты тут свободен. Но я, как существо к тебе стороннее, хочу предупредить. Ты неправильно понял время.
- Неправильно..., время...., - повторил Валентин Михайлович и посмотрел на часы. До проезда кортежа оставалось каких-то четыре с половиной часа, а ему ведь нужно не менее получаса на подготовку. Но часы почему-то стояли.
- Я не о том. Ты успеешь, - поспешил успокоить его Энджи. - Я остановил стрелки. Для нас с тобой. Но я и так вижу, что ты успеешь. Ты все рассчитал правильно. Нет, нет, пробок не будет. Мало того, ты же профессионал, один из лучших. Возможно даже, никто и не подумает, что это ты. Но...
Энджи еще раз всплеснул руками, и прошелся вокруг пня, на котором сидел Валентин Михайлович.
- Как ты думаешь, если я сейчас убью тебя, я этим помогу? Тебе? Твоей семье? - спросил он, вдруг резко повернувшись к нему. Так, что тот понял, этот Энджи действительно может убить. Легко. И ему за это ничего не будет, может быть, его даже похвалят и наградят. Но страха почему-то не испытал. Зато почему-то представил, как его дети будут их с женой делить дачу. Стало грустно.
- Тебе еще не пришла пора умирать, а я убью, - продолжал тем временем рассуждать его собеседник. - А ведь все имеет свой срок.
- Я не он, - Валентин Михайлович удивился решительности своего голоса. И даже немного успокоился. - Он убивает страну. И убьет совсем!
- Ну..., - Энджи отрицательно помотал головой. - Страну невозможно убить. То есть, таким образом.
- Но это происходит! - Валентин Михайлович вспомнил риэлтора, который обманул его при разъезде с сыном на двадцать тысяч долларов; участкового, который после его жалобы наложил штраф на него самого, а не на богатого соседа, который, на самом деле, сливает свою канализацию в общий пруд, и много всего другого, только Энджи на это лишь вскинул брови. .
- А при чем здесь Он?
- Он? Как? Он это устроил! Он дал власть всякой шушере! Устроил из этой шушеры вертикаль, и они теперь делают что хотят. Они оккупировали страну!
- Оккупировали, - улыбнулся Энджи. - Ну, какая из этих людей вертикаль? И какая же это оккупация? Ведь никто не против.
- Нет, против! Тысячи мыслящих людей... Они об этом говорят. А те, кто выходит тридцать первого числа? А те, кто борется....
- Говорят... Борются.., - повторил Энджи с иронией.
- Да! Тех, кто что-то реально делает, таких мало, - вынужден был согласиться Валентин Михайлович. - Но я - против! И я это так не оставлю!
Энджи улыбнулся. Причем сделал это как-то странно. Словно гордился Валентином Михайловичем. Но потом снова вскинул руками и как бы вздохнул.
- Ты свободен. Я не могу это исправить. Но, раз уж я тебе явился, то попробую кое-что объяснить. Пойдем! - пропел он и показал на дверь.
Дверь притаилась совсем недалеко, между двух небольших ёлок, но как бы в тумане. Однако вблизи, туманом оказались мелкие ветви деревьев, плохо различимые для старых глаз Валентина Михайловича. Зато сама дверь была вроде бы настоящей. И даже немного скрипела.
Валентин Михайлович ожидал, что, войдя внутрь, он окажется в какой-нибудь небольшой избушке, на подобии зимовок, в которых он не раз ночевал, путешествуя с друзьями по крайнему северу в далеких семидесятых годах двадцатого века. Но вокруг него возник довольно большой зал, стены которого были, однако, размытыми, и, если к ним присматриваться, даже напрашивался эпитет "неуверенные", словно попадая под взгляд Валентина Михайловича, они спрашивали: "Мне тут стоять или куда-нибудь переместиться?".
Посередине комнаты находился большой длинный стол и три тяжелых стула с высокими спинками, а на одной из неуверенных стен висела громадная политическая карта мира.
- Вот, - проговорил Энджи, указывая на карту, - Видишь?
И Валентин Михайлович увидел. Карта была живая! А, когда он присмотрелся внимательнее, увидел, что она еще и не просто живая. С нее на Валентина Михайловича смотрело не одно, а множество живых существ, каждое из которых, видимо, было страной.
- Пожалуйста, нам нужна Европа и Россия, - попросил Энджи карту. Карта пришла в движение, и на ней, как на громадном компьютерном экране после активации масштабирования, остались только Европа и Россия. Остались, и внимательно смотрели оттуда на Валентина Михайловича.
Впрочем, при более пристальном знакомстве с чудесной картой стало видно, что смотрела только Европа. И смотрела по-разному. Англия, немого отколовшись от материка, смотрела внимательно, возможно, даже внимательнее других. Это был очень умный и немного жестокий взгляд; примерно такой взгляд Валентин Михайлович встречал у продвинутых и эгоистичных людей, которые, тем не менее, вызывали его симпатию, и даже рождали желание в чем-то им подражать.
Франция смотрела грустно и понимающе. В её взгляде было что-то знакомое и родное. Встретившись с ним, Валентин Михайлович вспомнил свою бабушку, пытавшуюся когда-то научить его французскому языку, который знала как свой родной, поскольку у нее был гувернер-француз, да и сама она до революции часто отдыхала где-то под Ниццей.
Италия казалась близкой, душевной и понятной. Как тонкий и одновременно душевный друг - друг детства или даже возлюбленная. Одним словом, что-то очень близкое.
Зато Германия представляла собой сочетание величественной высоты и сосредоточенной укорененности. Как не странно было предположить, но она казалась, в то же время, Валентину Михайловичу доверчивой и ранимой. А ещё в ее взгляде был некий вопрос, смысл которого он, как ни пытался, не мог понять. Как и взгляд скандинавских стран, которые смотрели, как смотрят свободные ненапряженные люди, знающие, чего хотят, и реализующие это. Другие люди, не такие, каких привык встречать на своем пути Валенкти Михайлович. Только эти другие люди смотрели на него с некоторой опаской, словно он мог их не понять или чем-то помешать.
И только Россия среди всего этого многообразия форм и сущностей не выделялась никак. Она как бы дремала. Дремала и видела все вокруг себя словно во сне. А на ней сидел некто, напоминающий противного и наглого ребенка и, кажется, что-то от нее отпиливал.
- Кто это? - оторопел Валентин Михайлович.
- У вас нет слов, что бы его назвать, - ответил Энджи. - Ближе всех слово жругр.
- От слова жрать?
- Может быть. Я не силен в языках, просто где-то слышал это слово. Но это существо есть у всех.
Точно, у всех! Валентин Михайлович пригляделся и увидел, что каждая страна была в компании такого же монстрика. Только те сидели тихо, смотрели опасливо и, если иногда что-то немного попиливали, то сразу прятались.
- Но почему?!!! - открывшаяся картина инспирировала в Валентине Михайловиче острое чувство несправедливости.
- На все есть ответ, - пожал плечами Энджи. - Но тут ответ не один.
Валентин Михайлович кивнул и приготовился слушать.
- Во-первых, Россию населяют другие люди...
- Неправда! - горячо возразил Валентин Михайлович. - Люди везде - люди. Вне зависимости от национальности!
- В зависимости. Я бы только не называл это национальностью. Хотя воспитание, тип отношений, стиль мышления - все это зависит и от народа, среди которого человек вырос, тоже.
- Какая чушь! - не согласился он. - У меня столько знакомых и друзей живут в разных странах... Все они выросли здесь, но многие адаптировались. В штатах, в Израиле, а один даже в Таиланде! Все зависит от человека, а не от его народности!
- Да, - кивнул Энджи. - Относительно развитый человек способен жить в других системах отношений. Но здесь, - он показал куда-то в низ, на землю, - Здесь нет готовой системы. А создать её люди не могут.
- Почему? Они что, хуже? - с одной стороны Валентин Михайлович почувствовал, что слова его оппонента отражают что-то реальное, с другой стороны, сказанное звучало как-то оскорбительно и голословно.
Энджи грустно улыбнулся.
- Здесь и сейчас люди не способны быть членами общества.
Валентин Михайлович приготовился возразить, но не успел.
- Что бы научится говорить, нужно, что бы с тобой кто-то разговаривал, пояснил Энджи. - А здесь с людьми "не разговаривали". Вот и не возникло у них соответствующей способности.
И тогда Валентин Михайлович вспомнил. Таких ситуаций в его жизни было множество. Он вспомнил, как он и его коллеги в начале девяностых пытались приватизировать свое предприятие и чем это закончилось. Вспомнил товарищество собственников жилья, которое организовали в его бывшем доме на Садово-Кудринской, вспомнил свое садоводческое товарищество... Да, это правда. По отдельности это, как правило, были приятные нормальные люди, но, когда дело заходило о том, что бы сделать что-то всем обществом, у каждого оказывалось полно более важных дел. В результате везде действие происходило по одному и тому же сценарию. На фоне общего равнодушия появлялся кто-то, кто начинал прибирать всё к рукам. Своим рукам.
- Или вы полагаете, что в Кремле, Думе или правительстве какие-то особые люди? - докончил его мысль Энджи.
- Но почему? Почему именно здесь? - не выдержал Валентин Михайлович.
- А это уже, во-вторых, - сказал Энджи. - Потому что это - Великая Страна.
И это было уже совсем не понятно.
- Великие Страны, они как великие люди. Оригинальны.
- Но что же, блин, в этом великого? В том, что происходит вокруг, я в упор не вижу великого! - разозлился Валентин Михайлович. Но Энджи каким-то мудреным телепатическим образом дал ему понять, что это он злится на самого себя. На свою непонятливость.
- Верно. Сейчас ещё ничего и не видно, - ласково пояснил он. - Но то, что вам не дан "язык" для объединения в общество, это очень серьезный признак. У вас есть причина гордиться.
- Гордиться, что мы такие уроды? - захотелось закричать Валентину Михайловичу.
- Гордиться, что вам дано это испытание. Жить без того, что вы называете гражданским обществом.
- Не понял. П-твоему мы должны гордится наша бедой?
- Это не беда. Это свойство. И оно из будущего. Но не думаю, что мне следует это подробно объяснять.
- Почему не следует? - не согласился Валентин Михайлович. М вдруг почувствовал, что к нему стали приходить мысли. Приходить так, словно эти мысли ему кто-то слал. Как СМС или электронную почту.
"Да, жить в развитом гражданском общества намного комфортнее, - говорили эти мысли. - Ведь что, на самом деле, по-настоящему защищает человека, что дает ему уверенность? Не полиция, не социальные службы. Нет. Именно общество. Именно это общество заставляет полицейского, социального работника и вообще любого человека, будь он чиновником или простым налогоплательщиком, не выходить за рамки справедливости. Потому что в противном случае он сам выйдет за рамки этого общества, противопоставит себя ему. И лишится своей комфортной позиции. Он будет один, а все общество - против него.
Но ведь это правда, в его стране все действительно наоборот. Человек отчасти защищен только если он член какой-то группы, будь то правоохранительная структура или воровское сообщество. И защищен он только этим сообществом, и только пока не нарушает его правила. Зато в этих рамках ты можешь делать все, что угодно - никакое общественное мнение тебя не осудит. Потому что его нет. Но, если ты не член властного сообщества, и у тебя нет с ним никаких связей - ты беззащитен. А, если хочешь оставаться в этой ситуации человеком, должен научиться в этом жить."
- Но ведь это очень несправедливо! - возмутился Валентин Михайлович. - Ведь мы живем здесь и сейчас, а не в будущем. И почему мы?
- Слушай, ты в горах был? - спросил Энджи, и посмотрел на то место в свое прозрачном наряде, где когда-то люди носили часы на цепочке. - Разве там не труднее чем в городе?
- Да, да, да, - закивал Валентин Михайлович. Он понял, ему хотят сказать, что люди воплощаются в его стране потому, что хотят нечто большего, чем простой комфорт. Это как купить путевку в пеший тур по дикой местности вместо банальной поездки в турецкий или египетский отель, где "все включено". Деньги могут быть одни и те же, а впечатления совсем разные. Видимо, это такой закон. Бегать менее комфортно, чем лежать на диване, зато полезнее; вредная пища вкуснее грубой, но здоровой... Его мысль была готова построить множество подобных параллелей, но Энджи оборвал их.
- На самом деле, не все так просто, - проговорил он. - Только некоторые воплощаются здесь специально. Им интересно быть здесь, как в "горячей точке". Но в целом вы должны еще спать.
- Не понимаю - замотал Валентин Михайлович. - Должны спать? Что есть какой-то план, когда нам просыпаться? Чей это план?
- План мироздания. Проект утвержден Богом-Отцом еще во времена Хаоса. Когда настанет время, и люди продвинутся настолько, что смогут нормально жить и без гражданского общества, эта страна должна проснуться. Местные условия к тому моменту воспитают нового человека, и она окажется впереди. Её граждане поведут за собой цивилизацию. Как-то так.
- Но, выходит, он не выполняется, это проект?
- Ну да, не все идет по плану, - согласился Энджи. - Люцифер включил слишком яркий свет, другие тоже хороши... Каждый тянет в свою сторону. Таков современный мир. В нем трудно спать, потому что горят яркие огни, и ревет тяжелый рок. Спящим не удаются приятные сны, а проснувшиеся дезориентированы.
Верно. К Валентину Михайловичу подступил образ "проснувшихся". Под светом и грохотом, в лабиринтах огромных завлекательных городов. И вот некоторые из них чувствуют неладное, и с их страной что-то не совсем так. Кто-то этим начинает пользоваться этим в корыстных целях, кто-то начинает сравнивать её с другими странами и уезжает, надеясь стать членом того общества, где он будет чувствовать себя в этом сложном мире более комфортно. А кто-то пытается и в этой нелегкой ситуации быть собой и даже бороться за справедливость. Часто не понимая, что, как граждане, проснулись только они, и их, немногих, никто не слышит и, кажется, никто не видит. То гражданское общество, к которому они пытаются говорить - его нет.
- Но так ведь это он виноват! - торжествующе поднял палец Валентин Михайлович. - Он! Он ведет себя как последний злодей. Ему поручили править спящей страной. Охранять, можно сказать, сон спящего ребенка! А они её пилят! Нагло и не смущаясь.
- А что бы сделал на его месте ты?
- Я? - опешил Валентин Михайлович. - Я бы...
- Да. Вот, например, спящие. Что бы сделал с ними ты?
- Ну..., - Валентин Михайлович представил миллионы своих соотечественников, которым по барабану какое-то там гражданское общество. Для них главное жить, размножаться и радоваться. Искренне и не заморачиваясь.
- Я бы, наверное, не стал их будить. Когда они поймут, им будет действительно неуютно. И, кто знает, что им взбредет в голову спросони? Я бы, пожалуй, обеспечил им комфортный сон. Ну, хлеб, как говорится, зрелища.
- Вот он и обеспечил, - улыбнулся Агнел. - А продвинутые? Что бы ты дал продвинутым?
- Свободу, - подумав, ответил Валентин Михайлович. - Свободу говорить, творить, перемещаться по миру...
- А тем, кому совсем тухло - уехать, - дополнил его собеседник. - Но! Но не будить спящих! Верно?
Валентин Михайлович быстро представил себе тупой и беспощадный российский бунт и кивнул.
- Так вот видишь, он им, продвинутым, ничего такого и не запретил. А со злом? Ведь зло невозможно убрать из мира. Что бы ты сделал с вороватой номенклатурой, с преступностью, с коррупцией в стране, где нельзя опереться на гражданское общество?
- Попробовал бы как-то взять под контроль? - предположил Валентин Михайлович.
- Да! Но ведь он именно так и сделал. И даже их возглавил! - заявил Энджи.
- А как же разгром НТВ, арест Ходорковского, разгон демонстраций? Это же плевок во всех нас! Посмотри на их лица. Они даже не пытаются делать вид, что есть выборы!
- Ну, не у всех же все получается. Есть страх, месть. Кто без недостатков?
- Хорошо, - Валентин Михайлович попытался собраться с мыслями. - Если все так правильно... Но это не может быть правильно! Потому что если всё будет идти, как идет сейчас, мы придем к катастрофе. Рано или поздно кончится нефть, начнется очередной кризис, а ненависть народа к чиновникам и власть имущим растет. Я же вижу. Пропасть и неравенство увеличивается! Пока мужики сыты, они просто матерятся на все это. Но, когда несправедливость копится, рано или поздно случится что-то, что прорвёт плотину. Как этот путь может быть верным?
- Понятно, - вздохнул Энджи. - Ты из тех, кто будет бесконечно спорить. Но не из тех, кто думает, что будет потом. Что бы тебе ни говорили, ты будешь искать аргументы, которые тебя оправдают. Но разрушить - легко. А что дальше?
- Тебе просто нечем возразить! - осенило Валентина Михайловича.
- Нет. Просто я не все могу говорить, и не все - объяснить, - Энджи обезоруживающе развел руками и показал ему на выход. - Давай закончим этот разговор. Я сообщил тебе все, что хотел. Теперь ты знаешь.
- Ясно! - заявил Валентин Михайлович и решительно вышел за дверь обратно в лес. И встал как вкопанный.
- Чёрт! - вырвалось у него. В лесу было уже темно. - Ты обманул меня! Уже вечер.
- Нет, - вздохнул Энджи. - На фоне тёмного леса он светился и переливался намного эффектнее, чем днем. - Я всего лишь хочу напоследок показать тебе звезды.
Валентин Михайлович задрал голову. Такого яркого звездного неба под Москвой он не видел ни разу. Вселенная висела над верхушками деревьев могучими россыпями созвездий и галактик. И это было одновременно уютно и величественно.
- Ты этого не видишь, но они живые, - пояснил Энджи.
- Живые? - не понял он. Затем ещё раз задрал голову - Ничего такого действительно не вижу... Хотя, может быть. Но и что с того?
- Смотри на них почаще. Когда на них смотрю я, мне становится даже грустно.
- Грустно?
- Да. Ведь все проходит. А жаль. В конце концов, тот, которого ты намерен взорвать, хорошо играет свою роль. Талантливо. Он создал устойчивую распределенную систему, в которой сам по сути даже не диктатор. Эта система держится не на силе, а на договоренности. Он уловил баланс сил. Уловил и укрепил его. Он создал из номенклатуры и силовиков новое барство, которое держит этот баланс без его участия. Это устойчивая корпорация, которая никому не даст подойти к их интересам. А он её бренд и поэтому незаменим. Очень красивая система. И мне жаль. Потому что, она, как и все, имеет свой срок. Звезды говорят, что она рассыплется. Теперь уже скоро. А ты возьмешь в свою карму эту беду...
- Беду? В карму? - оторвал голову от звезд Валентин Михайлович. - Но когда...?
Однако, спрашивать было уже некого. Вокруг стоял только тёмный лес, в котором происходили какие-то беспорядочные всполохи. У кого-то салют, - решил, глядя на них, он, и сразу после этого возникла страшная догадка, что Энджи - вовсе не ангел. Во всяком случае, не белый.
- Обманул! Все-таки он меня обманул. Обманул! - заскрежетал зубами Валентин Михайлович темному лесу. Но тут и лес исчез. Он лежал в комнате, за окном которой вспыхивали синеватые, как от мигалок, всполохи, и кто-то сильно тряс его за плечо.
- Вставай! Вставай! - встревожено кричала жена. И он понял, что проснулся.
- Ты чего? - замотал головой Валентин Михайлович, с трудом пытаясь осознать, ту реальность, которая его окружала. Вот только реальность эта была не понятной: часы показывали всего три с небольшим ночи, и эти страные всполохи...
- Чего, чего, - запричитала жена. - У соседа-то нашего, Николаева, обыск. Представляешь! Полон двор народу, военные в бронежилетах. Саперы с собаками. Говорят, взрывчатку нашли. А меня с Кириченко в понятые требуют!
- Да ты что! - пораженно вскочил Валентин Михайлович.
- Вот так вот! Говорят, хотел Путина взорвать.
- Во дураки, во идиоты..., - закряхтел он, поднимаясь с постели. - Дык, он же, это... только рыбу глушил.
Но, встав с кровати, осторожно выглянул в окно, поскреб затылок и улыбнулся. Все-таки дурак он, этот Николаев, хоть и профессор. А вот его, Валентина Михайловича бомбу, эти ребята ни за что не найдут. Потому что она уже давно на месте лежит. Ждет.