Аннотация: Плохо ли умирать в одиночестве? Этот рассказ я не мог не написать.
Осень в Англии вообще и Сассексе в частности - время мрачное, депрессивное. Холодный сырой ветер несет простуду, частые моросящие дожди - коклюш, небо, затянутое тучами - уныние, увядающая трава и желтеющие листья напоминают о бренности всего живущего в подлунном мире.
Старик, лежавший на старинной скрипучей кровати в маленьком, стоящем на отшибе, каменном коттедже, не нуждался ни в каких напоминаниях. Он и так знал, что умирает, знал, что не увидит следующего восхода. И, по всей вероятности, уже этого заката.
Осознавать, что пришел твой последний час, когда ты здоров, если не считать старческих хворей вроде артрита и диабета, для старика-пасечника было странно. Практически всю свою жизнь он прожил рационалистом, последователем науки и разума. Беспричинное понимание близости конца, пришедшее к нему этим утром, выбивалось из стройного ряда событий и причиняло душевный дискомфорт.
Также его беспокоил факт, что он не испытывал страха перед скорым концом. Смерть сама по себе его не пугала. За свою жизнь он навидался ее в самых разных обличьях. Он видел смерть спокойную, подобную той, которой умирал сейчас сам, когда человек отходит без страданий и слез. Он видел смерть достойную, которую встречают солдаты в праведном бою, полицейские и пожарные на посту, даже простые люди, которым довелось бороться за справедливость. Он видел смерть страшную, со всеми ее неприглядными деталями, с болью, кровью и грязью. Он видел смерть нелепую, не оставлявшую своим жертвам ни шанса сохранить подобающую моменту серьезность.
Нет, сама смерть, тем более дома, в своей постели, а не под колесами автомобиля и не в сточной канаве, не пугала его. Когда он умрет, ему будет все равно, как обойдутся с его телом, все равно, как он будет выглядеть.
Сейчас пасечник впервые порадовался, что установил несколько лет назад в своем доме это новомодное американское изобретение, телефон. Старик долго противился вторжению прогресса в свой уютный, но старомодный мирок. Автомобили, аэропланы, телефон, все это мило и удобно, но не для него, одного из немногих сохранившихся осколков старой Британской Империи. Да, лучшие годы жизни пришлись на правление Вдовы...
Однако этим утром телефон пришелся кстати. Почувствовав, как холод поднимается из глубины его существа, не обычный холод снаружи, охватывающий сначала пальцы, потом конечности и только потом все остальное тело, нет, другой холод, схвативший сначала своими цепкими ледяными пальцами сердце; так вот, почувствовав этот холод и поняв, что все это означает, он позвонил доктору Армитеджу, а потом, на всякий случай, местному викарию, старичку со смешной фамилией Вулли.
Доктор Армитедж и был тем самым человеком, которой и уговорил пасечника провести телефон.
- Вы живете один, - говаривал он, - в маленьком доме, до которого две мили по разбитой дороге. Вам уже семьдесят лет. Если с вами что случится... Нет, не подумайте, что я говорю о чем-то плохом, я имею ввиду приступ ревматизма или простуду. Вы же много работаете на своей пасеке, на открытом воздухе, вам приходится много наклоняться, поднимать тяжести. Так вот, если вы простудитесь, вы сможете позвонить мне, моему ассистенту Хили или, в конце концов, в скорую, и мы поспешим к вам на помощь!
С доктором Армитеджем, сухопарым молодым человеком около сорока, отцом четырех очаровательных малышек, у старика сложились ровные, дружеские отношения. Хотя он недолюбливал докторов и изо всех сил избегал их навещать с некоторых пор, в его возрасте обойтись без них совсем было невозможно. Поэтому когда доктор Армитедж выкупил практику в деревеньке, старик познакомился с ним поближе, на всякий случай.
К сожалению, доктор Армитедж знал о прошлом пасечника и оказался его, с позволения сказать, поклонником. Поначалу их знакомства пасечнику приходилось прилагать огромные усилия, чтобы не сорваться на грубость и не разрушить завязывающиеся отношения навсегда. Со временем ему удалось достичь определенного равновесия между сохранением личной дистанции между ним и доктором и добрососедскими отношениями, очень важными в маленькой провинциальной общине. Этим равновесием старик в тайне гордился.
Викарий Вулли, низенький старичок, лет на пять моложе пасечника, тоже был своего рода новичком в деревне, но так получилось, что старик знал его дольше доктора Армитеджа. Предыдущий викарий, молодой еще человек по фамилии Грейди, по велению сердца ушел добровольцем-капелланом нести свет любви Божьей солдатам на Великую Войну. Да так и не вернулся, сгинул без вести где-то в Бельгии. Оставшийся по недосмотру иерархов без пастыря приход кое-как просуществовал до самого конца войны и почти три года после ее окончания. Бедные прихожане писали письма во все духовные и светские инстанции, написали даже королю Георгу, и, наконец, к ним приехал Вулли.
В молодости пасечник, поклонник рационализма и науки, не жаловал церковь. Не то, чтобы он был атеистом, нет. Скорее, он мыслил себя отдельно от Господа и вне Его Церкви. Он признавал за церковью социальную, гражданскую функции и не задумывался особо о других ее ролях. Однако с возрастом, возможно, из-за ужасов Великой Войны, отношение пасечника и к церкви, и к Вере, и ко Всевышнему изменилось.
Поэтому по при приезде Вулли он познакомился с новым пастырем, оказавшимся весьма милым и добрым человеком, правда, страдавшим заметным расстройством памяти. Пасечник даже стал изредка посещать богослужения, обычно устраиваясь на самой задней скамье в маленькой сельской церквушке, в тени колонны. Вулли оказался неплохим священником, по крайней мере, по мнению пасечника. Несмотря на склероз, он обладал редким даром доходчиво и образно растолковывать скептикам весьма сложные теологические вопросы.
Старик надеялся, что Вулли отслужит по нему заупокойную службу. И много ли людей могут похвастаться такими соседями?
Армитедж, Вулли... Кто еще вспомнит о старике? Помолится за его грешную душу, помянет в День Усопших? У старика никого не осталось на свете. Он никогда не был женат, и детей у него не было.
Казалось бы, сейчас, на смертном одре, самое время пожалеть обо всем, чего он так и не достиг в жизни. Но он почему-то не жалел.
В конце концов, он прожил жизнь так, как хотел. Он не стал богатым, но никогда не задумывался, на что будет жить завтра. Он занимался своим любимым делом, без особой оглядки на окружающих. Это дело кормило его и даже принесло, стараниями близкого друга, незваную и ненужную славу.
Да, у него был друг. Милый, умный, храбрый и верный Джон, усатый, розовощекий любитель жизни, вкусной еды, красивых женщин и загадочных происшествий. Джон, готовый приехать, прибежать по первому зову старика, в жару, в холод, в слякоть, прийти на помощь, поддержать когда словом, когда взглядом, а когда и кулаками. Джон, великолепный врач, так до гробовой доски не оправившийся от страшной раны, полученной во время очередной ненужной войны в Афганистане. Джон, не спавший порой от боли сутками, но слишком щепетильный, чтобы принять наркотик, слишком гордый, чтобы попросить о помощи.
До самой смерти Джон думал, что старик не знал о приступах, не догадывался, что писать фантастические мемуары о своих приключениях вместе с великим детективом, свои рассказы, где вымысел искусно прикрывал все неприглядные стороны сыскной работы, рассказы, в которых умница Джон намеренно выставлял себя простаком, оттеняя достоинства молодого тогда пасечника - все это они писал только для того, чтобы отвлечься. Но человек, сделавший в своей время наблюдательность профессиональным инструментом, конечно же знал. Чем сильнее был приступ, чем труднее было выносить боль, тем более жуткой и увлекательной выходила из под пера Джона очередная сенсационная история.
Пасечник прочел многие опусы друга, но никогда не перечитывал, не хранил их и никогда не давал автографы, даже коронованным поклонникам его литературного двойника.
Много ли людей могут похвастаться таким другом?
У пасечника был брат, на семь лет старше. Ему бы сейчас исполнилось восемьдесят... О, его брат при жизни был очень важным человеком. Лентяй и гедонист, он был настоящей живой энциклопедией, ходячим источником неоценимых сведений для британской разведки в частности и для закулисной политики вообще. Майкрофт всегда был скуп на выражения братской любви или даже простого одобрения пасечника, но зато не раз рисковал ради младшего брата не просто комфортом или репутацией, а самой жизнью.
Много ли наберется на свете таких родственников?
К сожалению, могучий ум брата оказался как нельзя кстати во время войны. Майкрофт, безусловный патриот Империи, не отказывался от сверхурочной работы ни разу. Безумное напряжение военных лет подорвало его здоровье, и он скончался от горячки девять лет назад, не дожив до подписания мира всего трех недель.
Была в жизни пасечника и любовь. Окружающие, даже знавший его лучше большинства Джон, считали его сухарем, даже женоненавистником. Это, разумеется, неправда. Просто очень долго ему попадались не те женщины. Суетливые, недалекие, меркантильные без меры. А если и появлялась та, которая по своим качествам могла бы заинтересовать пасечника, рядом всегда оказывался дамский угодник Джон и непринужденно перехватывал инициативу.
А потом судьба в образе ветреного немецкого князя свела его с ней. Никогда, ни до, ни после, не испытывал пасечник таких эмоций. До того момента он даже сам полагал, что не в состоянии их испытывать, что у него отсутствует в душе что-то, что есть у других людей. Но практика жизни опровергла эту его умозрительную теорию.
Их первая встреча была краткой. Их жизненные линии, казалось, пересеклись слишком поздно, та женщина как раз выходила замуж. За самого, как тогда казалось пасечнику, неподходящего человека - адвоката. Молодого, красивого, хваткого и состоятельного адвоката.
Пасечник принял удар судьбы стоически. В конце концов, утешал он себя, жизнь продолжается. Это было так и не так одновременно. Краски окружающего мира определенно поблекли.
Но через несколько лет, когда пасечник скрывался после блестяще проведенной облавы на уцелевших подручных настоящего злого гения, единственного в своем роде чудовища в человеческом облике, встреченного пасечником за всю жизнь, он вдруг наткнулся на нее. В Швейцарии, в уединенном горном пансионате, где он пережидал невидимую бурю, разразившуюся после гибели злого профессора математики.
Она оправлялась на этом курорте от нервного потрясения. Она ни с кем не общалась и выглядела ужасно. Но пасечник ее узнал сразу, и она его тоже.
Поначалу она не хотела общаться с ним, но он был настойчив, вежлив и мягок, но настойчив. И постепенно, слово за слово, она рассказала ему свою незатейливую историю.
Красавец-адвокат был хорошим человеком, добрым, нежным, внимательным к своей супруге. И еще к трем очаровательным молодым женщинам. С двумя из которых он был также связан освященными англиканской церковью узами брака.
Красавец-адвокат оказался многоженцем.
Когда она узнала обо всем, для чего ей пришлось вспомнить некоторые старые трюки, она всерьез хотела убить адвоката. Но это было бы не умно, не рационально. Вместо этого она, переступив через гордость, сговорилась с тремя остальными "наложницами". Вместе они обобрали адвоката до нитки. Не ради денег, ради возмездия. А потом разослали самым влиятельным клиентам любвеобильного служителя правосудия соответствующие письма, навсегда разрушив его репутацию и поставив на карьере жирный крест.
Пасечник понимал, что это было жестоко и противозаконно, и что бывший адвокат, скорее всего, не протянул долго после такого унижения. Но месть обманутых женщин показалась ему справедливой. Он никогда не предпринимал попыток выяснить, что же все-таки после этого произошло с незадачливым многоженцем.
Месть далась Ирэн дорого, буквально высосала из нее жизнь. Пасечник, как мог, как умел, старался поддержать ее.
Получив весточку от брата, пасечник покинул курорт и отправился путешествовать по миру в ожидании времени, когда можно будет вернуться домой не опасаясь получить нож в бок в ближайшей подворотне. Ирэн поехала с ним.
Это были лучшие годы его жизни. Впервые он чувствовал себя целым. Каждая минута путешествия осталась в его памяти навсегда.
К сожалению, ему не суждено было стать мужем. После путешествия по Тибету их маленькая экспедиция - сам пасечник, его спутница и двое проводников - напоролась на китайских контрабандистов. Договориться с ними англичанам не удалось. Хотя никто из контрабандистов не выжил, ведь пасечник умел быть жестоким при необходимости, случайная пуля оборвала жизнь Ирэн. Расплющенный кусок свинца рикошетом попал ей в шею. Они умерла от потери крови через четыре минуты. Пасечник похоронил ее в маленькой пещере, которую отыскал неподалеку.
Пасечник никому никогда не рассказывал об этом, даже Джону.
Многие ли люди могут сказать, что их беззаветно любили женщины, не состоявшие с ними в кровном родстве?
Да, старик прожил хорошую жизнь. И ни о чем не жалел сейчас.
Хотя в молодости старик был равнодушен к животным, так вышло, что в зрелом возрасте он завел их. Правда, не совсем обычных, теплокровных, а пчел. Он долго откладывал деньги, мечтал о том, как будет разводить их, заботиться о них, как обустроит пасеку. И эти планы ему удалось в полной мере реализовать.
Пчелы, конечно, не собаки, не лошади и не кошки, даже не овцы и не коровы. Общественные насекомые, каждое из которых ни злое и не доброе, не выражает, да и не имеет никаких эмоций. Но если думать о них не как об одиночных существах, а как о группах-ульях, то восприятие меняется. Улей в целом больше похож на живое существо, чем отдельная пчела. Пусть это существо рациональное и сухое, но все же способно на узнавание, преданность и даже определенную индивидуальность.
Позднее пасечник был вынужден признать, что пчелиные ульи оказались очень похожи на него самого. Наверное, в душе он знал это задолго до того, как занялся разведением этих насекомых на практике.
Душа... Когда-то он полагал, что такой вещи не существует. И верно, зачем Всевышнему создавать такую нерациональную вещь в этом сложном и цветастом, но все же предельно логично устроенном и рациональном мире? Выйдя в отставку, пасечник волей-неволей подолгу размышлял над этим вопросом, ведь спокойствие сельской жизни, отсутствие масс людей и производимого ими шума, как в Лондоне, склоняют к философским размышлениям.
Со временем пасечник пришел к выводу, что существование души вытекает из наличия у каждого человека свободы воли. Сама по себе свобода воли, в общем-то, и не нужна. Например, те же пчелы ею не обладают, каждая из них, от матки до медоносной пчелы, беспрекословно исполняет волю улья в целом. А воля улья диктуется самой рациональной природой этих созданий.
Человек же может, как минимум, ограничивать свои животные порывы, действовать вопреки инстинктам, например, инстинкту самосохранения. В рациональном мире такая нерациональная форма поведения должна чем-то компенсироваться, иметь четкий смысл, хоть и непостижимый на первый взгляд.
Размышляя над всем этим, пасечник решил, что земная жизнь дана людям, как своего рода испытание, а правила прохождения испытания изложены в священных текстах. Сам пасечник нарушал эти правила в своей жизни не раз и не два. Но теперь лучше понимал, или думал, что лучше понимал, для чего они нужны.
Сталкиваясь в молодости со злом, с ложью, с убийством, он иногда негодовал в глубине души на Всевышнего, почему тот позволяет свершаться таким трагедиям, такой несправедливости. Много позже он сделал вывод, что вмешайся Господь в дела людей, прикрой их Своими ладонями от обыденного зла, весь смысл свободы воли, свободы совершать свои поступки и отвечать за их последствия, исчезнет.
Этот вывод помог ему примириться со Всевышним. И отец Вулли тоже немного помог.
Так что же там, за непроницаемой завесой? Ждать оставалось недолго, тот холод из сердца, от которого не было спасения, уже почти полностью охватил его существо, до самых кончиков пальцев. Ни доктор Армитедж, ни викарий Вулли так и не появились, а значит, умирать придется одному. Старик не возражал.
Он вдруг осознал, что больше не чувствует холода. Тот никуда не делся, просто все ощущения притупились. Небогато обставленную спальную свою он теперь видел как в перевернутый бинокль, она словно бы уплывала от него вдаль. Он понимал, что происходит и с трепетом прислуживался к своему организму. По прежнему, ни боли, ни страха, ни сомнений. Только грусть от того, что он сейчас один. Быть может, умирать в окружении детей и внуков все же лучше?
Какое-то движение вверху, под потолком, привлекло его внимание. Нет, не под потолком, а за потолком. Из последних сил он оторвал голову от подушки, подался вперед, остановившееся было сердце сделало еще несколько поспешных ударов. Он напряженно всматривался в то, что открылось ему на пороге смерти, уже за ее порогом... И пасечник понял - все-таки, достойный человек не умирает в одиночку.
Доктор Армитедж, прибывший в коттедж через какие-то десять минут, констатировал кончину мистера Шерлока Холмса, 73 лет от роду, землевладельца, от естественных причин.