|
Андрей Попов
ЭНТРОПИЯ ТЕМНОТЫ
Фантастический роман-антиутопия
Часть первая
ПОСЛЕСЛОВИЕ ВЕЧНОСТИ
глава никем не написанная
"Мы заблудились, ни разу не шагнув,
И не преодолев ни сантиметра.
Мы захлебнулись, ни разу ни глотнув,
Порезавшись простым порывом ветра".
Количество ступенек равнялось бесконечности. Причем, после пятой ступеньки могла находиться четвертая, после седьмой -- внезапно десятая, или после одиннадцатой -- шестая. Вот так. Стены и неэстетично разукрашенные перила казались перегретым в воображении маревом. Лекс, шатаясь от порывов невесомости, что дула со всех сторон, упорно продвигался к главной цели в своей жизни -- к пятому этажу. Он раньше и не думал, что невесомость всюду пропитана алкоголем. Порой к горлу подступала тошнота, и в этом мрачном лирическом чувстве он надолго зависал, прикрыв ладонью рот и считая в уме от нуля до единицы. В одной из таких молитв простейшим числам вдруг вспомнилась телевизионная реклама: "Мягкая посадка" -- твое личное волшебство. Умри, а потом убедись!
Лекс нырнул во внутренний карман, вытащив оттуда смятую бумажную змею с логотипом улыбающегося самолетика, выпотрошил из нее две таблетки, потом призадумался -- добавил третью, и все это удачно отправил себе в рот. Очередной порыв невесомости понизил его социальный статус сразу на четыре ступени, впрочем, на ногах он устоял.
А дальше все преобразилось, как будто в душном подъезде скоропостижно наступила весна: стены сделались монументальными -- даже позеленела их несвежая краска, ступеньки выстроились в правильный натуральный ряд, больше не тошнило. Словом, волшебство отрезвления сработало как по рецепту из той рекламы.
-- Ну надо же, не обманули... -- Лекс кинул уважительный взгляд на оставшиеся таблетки и уже уверенным шагом направился к своей квартире. По пути даже вспомнив название планеты, на которой находится.
Уже ступив за порог он неохотно поежился: приключения здесь не заканчивались а, кажется, только начинались. Слева от хромоногого трюмо, в воздухе вровень с его ростом висел интерлист. В полумраке прихожей он мерцал неким потусторонним светом, от которого становилось скорее равнодушно, чем холодно или жарко. Странно. Софья никогда не общалась с ним таким вот образом.
-- Соня, ты дома?
Она всегда отзывается, даже когда злая на него. Но на этот раз похоже промолчала даже суетливая тишина. Интерлист конечно же не просто так висел, цепляясь за пару молекул воздуха, на нем было послание. Лекс подошел ближе и прочитал вслух:
-- "Налево пойдешь -- ничего не найдешь, прямо пойдешь -- весь как есть пропадешь, направо пойдешь -- клад обретешь". Тьфу! -- Еще не понимая, в чем подвох, Лекс посмотрел по сторонам и добавил громче: -- Антихрист! Ты дома?
Никакого ответа... Кстати, налево располагалась комната Софьи, где кроме девичьих безделушек не было ничего ценного, так что не врало послание. Прямо по коридору была дверь в туалетную комнату -- пропадали там довольно часто. Неужели все-таки Сонька? Что за псевдосказочный юмор? Лекс уже потянулся к телефону, чтобы позвонить подруге, но любопытство перевесило. В конце послания говорилось о каком-то "кладе" в его рабочем кабинете. Заглянув туда, он сразу наткнулся взглядом на взъерошенную постель и выругался:
-- Антихрист! Зараза такая...
Что-то в комнате было не так.
Так и не так одновременно. Электронное табло часов размеренно перебирало цифры, умея считать лишь только до шестидесяти. Ноутбук чуть приоткрыл свою пластмассовую пасть и почему-то был включен. Сквозь приторно-пестрые шторы сочился свет, разлагаясь на спектр кроваво-желтых оттенков, будто солнечные лучи жертвовали собой, чтобы воинственно ворваться в комнату. Кресла никто не сдвигал, стол никто не переставлял, на полу не натоптано, и все же присутствовало ощущение какой-то чужеродной перемены... Ну конечно же!
Лекс сплюнул от неожиданности. Как же он сразу не заметил очевидного? Рядом со стеной, замаскировавшись под коллаж обоев, висел еще один интерлист. И вот его строки: "У тебя ровно три попытки, чтобы ввести правильный пароль, иначе этот мир обречен. Подсказка... хотя нет, не будет подсказки".
Только теперь стало не на шутку тревожно. Если розыгрыш, то чей? Софья? Ее нестабильный умом братец? Или... чужие? На грабителей явно непохоже. Его компьютер, кстати, никогда не находился под паролем ввиду отсутствия потенциальных врагов. Лекс пристальным взором просканировал пространство комнаты, подозревая в измене каждую мелочь, потом ввел с клавиатуры свое имя. "Пароль неверный!" -- прокричали красные от волнения буквы. Далее ввел имя Софьи, в предпоследней надежде списывая происходящее на ее забавы. "Пароль неверный!" -- красные буквы зациклились на своем, не желая вести конструктивный диалог. Он еще раз перечитал интерлист и махнул рукой -- будь что будет. Написал "сказка" -- типа производная от слова "подсказка".
"Пароль неверный!"
Дальше произошло вот что: Лекс испуганно вздрогнул. И это был самый настоящий испуг, так как игры с невидимкой закончились. Сзади послышались шаги и искореженный киношный голос:
-- Ты проиграл, проигра-ал...
Когда перед взором хозяина квартиры возникли двое в клоунских масках да еще с игрушечными пистолетами, его сердце растерялось -- не знало, какой ритм следует отстукивать в этой ситуации. На всякий случай застучало тревожно, готовясь к чему угодно. Клоуны стали приплясывать на месте, повторять свое нескончаемое "проиграл, проиграл...", а в сторону ошеломленного Лекса полетели водные струи, неся ему игрушечную смерть. И что-то знакомое присутствовало в их неумело измененных голосах.
* * *
Итак, решено: выпадет единица -- это петля, окажется двойка -- значит, пистолет, тройка -- полет к границе вселенной, прямо с тридцать шестого этажа... о, как воодушевляюще звучит! Если четверка... тут он призадумался: стал перебирать в уме коллекцию смертей -- наспех, как капризная дама перебирает свои многочисленные наряды, раздраженно перемещая вешалки и не зная что надеть. В сознании последовательно мелькнули художественно разрезанные вены, искрящиеся оголенные провода, крысиный яд в красивой упаковке... но он выбрал другое. Даже повеселел от неожиданного решения, произнеся его вслух:
-- Выпадет четверка, я волью в себя такое количество алкоголя, что уже гарантированно никогда не протрезвею!
Остается пятерка и шестерка, две лишние ипостаси случая, с которыми надо что-то делать. Он вновь впал в задумчивость... нет, не стал думать, просто переиграет -- и все. Отто совершил усталый вдох и долгий-долгий выдох, словно последний раз попробовал на вкус запах бытия, смакуя каждую его молекулу. Впрочем, не было никакого запаха: все бесцветно, все безразлично, все вокруг уже давно умерло, а этим броском нужно было лишь подписаться под свидетельством о своей смерти. И конец. Игральный кубик в его руке слегка нервничал: в этих шести гранях сейчас сконцентрировалась реальность окружающего мира, превращая вселенную в простые размалеванные картинки.
Особенно прекрасной выглядела картинка ночного Нью-Йорка: далекие и близкие острова света чуть заметно покачивались на поверхности темноты, всплыв откуда-то из ее недр. Выходит, тьма тяжелее света. Небоскребы всюду были обвиты мерцающими гирляндами, точно наряженные для предстоящего праздника, которому еще не придумали название. Ночь пыталась гасить гирлянды субстанцией своего холода, но это лишь разжигало их азарт к жизни. Если таким вот образом город прощался с ним, то это выглядело довольно суетливым прощанием. Хватит накручивать себя, думал Отто, пора признать, что ночь к нему абсолютно равнодушна. Она лишь питается его фрустрацией, ибо мрак соткан сплошь из негативных эмоций. На этой минорной ноте Отто наконец-то приподнялся с кресла и подбросил вверх беспокойный кубик...
В тот же момент далеко-далеко внизу просигналила какая-то машина, ей озлобленно ответила другая, потом эти вздорные звуки канули в монументальный шум улиц. Кубик, лишенный всяких мозгов, попрыгал по столу, побесился, подурачился и удобно улегся на одну из своих граней. Выпала двойка: возможно, оценка его судьбы по шестибальной шкале.
-- Ну вот... -- Отто попробовал улыбнуться или изобразить облегчение. Вышло как-то фальшиво.
"Смерть калибром 9 миллиметров", -- иронично подумал он. Потом подошел к сейфу, достал оттуда армейский ремингтон и задумчиво на него посмотрел. Пистолет даже еще не лишился девственности -- за пятнадцать лет после покупки так ни разу и не пригодился. Пятнадцать лет назад...
-- Вот, оказывается, что покупал я для себя в том магазине хромого Герберта на углу улицы. -- Разогретое от нестабильности момента дуло ремингтона уже смотрело в висок. -- Вот, оказывается, что...
* * *
Всем продвинутым давно известно, что Земля находится в центре мира, поддерживаемая снизу четырьмя огромными слонами. Из ноздрей этих слонов идет пар, который потом преобразуется в облака или тучи. Центром же самой Земли является прекрасная страна Индия, где никогда не бывает зимы. Аккурат в центре Индии расположен монастырь Арджуны. Избранные среди избранных -- так величают себя застенчивые монахи, для которых праздное времяпровождение и отдых -- суть два величайших злодеяния на свете. Они, эти праведники, уже изрекли из себя такое количество молитв, что из произнесенных слов можно было б сплести буквенную нить, длиною опоясывающую весь горизонт. Их замасленные, потертые четки, как некогда бесценные ожерелья с почерневшими высохшими алмазами, совершали нескончаемые круговороты времени между пальцами рук. Да... казалось, именно монашеские пальцы двигают время вперед. В противном случае, если б закончились их молитвы -- прекратилось бы все вокруг. И избранные знали об этом, в каждом жесте своего целомудренного поведения подчеркивая важность собственного существования.
Сегодня у них особенный день. Сегодня гуру Дхритараштра отверзет уста после семидневного молчания и изречет слова. А у гуру каждое слово на вес золота. Нет лишних. Нет двусмысленных или второстепенных. Все без исключения -- ведущие к дальнейшему просветлению.
Дхритараштра уже восседал на вершине холма, склонивший голову и якобы впавший в непростительную дремоту. Вокруг него двадцать шесть или двадцать семь учеников сидели полукругом также с опущенными головами и умело изображали состояние атараксии. Никто из них не смел нарушить молчания первым. Их чистые оранжевые накидки своим ярким цветом пытались воспламенить влажную зелень травы. Стены монастыря опять кричали окаменелой тишиной. Преподобный Дхритараштра нарочито долго держал паузу, прежде чем произнес:
-- Спрашивайте. Только один вопрос.
С этой самой секунды монахи могли говорить. Между ними прошел шепоток: "один вопрос... всего один". И, если он будет задан напрасно, ответ слабо приблизит их к Истине. Мьянху наконец осмелился, слегка приподнял взор и сказал:
-- Просветленный, мы хотим услышать от тебя мудрое наставление.
Здесь присутствовало явное лукавство. Посудите сами: ученики как бы перекладывали ответственность, предоставляя их учителю самому позаботиться о теме его душеспасительной речи.
-- Конкретнее.
Мьянху немного замялся, посмотрел на остальных и продолжил:
-- Просветленный, хочется знать, почему многие люди из внешнего мира друг друга ненавидят? И почему наша ненависть, по твоему же утверждению, не считается грехом?
Дхритараштра набрал в грудь воздуха и впервые соизволил открыть глаза. Его голос, этот мягкий баритон, в коем все гласные слегка вибрируют как при звуке труб, создавал вокруг легкую эмоциональную рябь и приятно таял в сознании:
-- Ты ненавидишь любя, а они ненавидят ненавидя. Чуешь разницу?
Монахи принялись изумленно переглядываться. Над этой репликой преподобного непременно следует поразмыслить в течение ближайших часов.
-- А сейчас моя очередь обращаться к вам с просьбой...
* * *
-- Вы изверги! А просто постучаться и сказать "здрасте" воспитанности не хватило? Ах, да, вы ж не в к-курсе: воспитанность - это один из п-позитивных скриптов в поведении человека, для вас видимо не прописанный. И к-как я вообще мог с вами когда-то связаться?!
Лекс разочарованно покачал головой: последние дни он был весь на нервах, и для него эта встреча, которая задумывалась как увеселительная шутка, обернулась лишним поводом выплеснуть свое раздражение. Две клоунские маски хаотично лежали на диване, как будто сами клоуны сдулись, коллапсировали в пустоту, а их размалеванные лица остались в этом мире с зацементированными эмоциями нескончаемой радости. Их улыбающиеся рты, почти от уха до уха, выглядели чудовищной гиперболой счастья. Водяные пистолеты, из которых можно было убить максимум пустую мысль в чьей-либо голове, валялись тут же неподалеку. Старинные механические часы напряженно тикали, пунктирным отрывистым звуком подчеркивая повисшую в воздухе паузу. Тогда Хильда в миролюбивом жесте выставила обе ладони вперед:
-- Стоп. Мы тебя выслушали. Ты сегодня явно не в настроении... о, да по-моему, ты просто с похмелья...
-- К-как вы меня вообще нашли? Эту к-квартиру я купил совсем недавно?
Здесь в разговор вступил Егор:
-- Надеюсь, не забыл еще Карнавал? Поверь, чтобы вычислить твое дальнейшее поведение, даже калькулятора не понадобилось.
Ох, уж этот Карнавал! Лекс невольно окунулся в неприятные воспоминания... впрочем, стоп, правильнее сказать -- противоречивые воспоминания. Хоть и с нервотрепкой, но они втроем тогда подняли неплохой капитал. Он помнил все: как гудели три дня и три ночи, как обливались шампанским, как кричали, что они лучшие представители этой расы. Деньги он, кстати, расходовал весьма экономно: хватит еще на полгода жизни, со всех сторон измазанной маслом и икрой. Вот так.
-- Я завязал, вы же знаете. -- Лекс театрально зевнул, демонстрируя свое равнодушие к былым подвигам.
Егор поудобней развалился в кресле, перепробовав разное положение ног, чтобы чувствовать себя вольготнее. Казалось, он вообще никогда не испытывает дискомфорта: мир всегда прогибается под ним так же, как это кресло сейчас прогнулось под его дюжей фигурой.
-- Все завязали, но есть еще одно дело. Разумеется, последнее из последних.
-- Я з-завязал. И по-моему, еще тогда раз д-десять вам об этом говорил.
Хильда нахмурилась, а Егор какими-то понятными лишь им двоим жестами показал ей, что сам все уладит. Он говорил мягко, размеренно, словно декламировал чей-то текст:
-- Для начала просто выслушай. Мы знаем, что ты романтик, и обращаемся к тебе в первую очередь как к романтику. Те приключения, которые мы тебе предлагаем, поверь, будешь вспоминать всю оставшуюся жизнь. Возможно, даже мемуары напишешь. Да такое в принципе возможно лишь раз в жизни.
На этом месте Хильда закивала головой и попыталась улыбнуться одной половиной лица. Вышло скорее зловеще, чем ободряюще. Лекс обманул бы самого себя, если б продолжал изображать равнодушие:
-- И что на этот раз?
-- Ограбление банка, -- бесцеремонно произнес Егор, и затем спешно, опасаясь быть неправильно понятым, выложил подробности. -- Сегодня на окраине Москвы открывается еще одно отделение "Фаворит-банка". У нас есть достоверная информация, что камеры видеонаблюдения еще не установлены, ими займутся только через два дня...
-- Ого, как заманчиво! -- с сарказмом в каждой букве прервал Лекс. -- Н-наверное, вся романтика заключается в слове "фаворит" в названии б-банка. Я угадал? Послушайте, а вам не приходила в голову мысль хотя бы раз, п-прикола ради, попробовать заработать деньги честным путем?
-- Каким-каким путем? -- Егор достал из кармана пакетик с чипсами и ловкими движениями отправил несколько в рот.
Но разговор вынужден был прерваться из-за того, что в комнату неожиданно зашел Антихрист. Он хмуро оглядел присутствующих, и по выражению его хитрых глаз невозможно было понять, доволен он гостями или, как всегда, затаил злобу, задумал какую-нибудь пакость, уже спланировал дерзкую выходку. Устроившись на диване, он вдруг заинтересовался масками, принялся их нюхать и недоумевающе качать головой: мол, клоуны здесь, а весельем даже не пахнет. Ведь в рабочем кабинете Лекса пахло -- чем бы вы думали? -- пустым пространством, отсутствием одушевленных и неодушевленных вещей. Все это благодаря чудо-кондиционеру "Веер". Антихрист бестактно чихнул.
-- Ну, здравствуйте, кого не ждали! -- Хильда попробовала очаровать его своей улыбкой, потом обратилась к остальным: -- Он явно подслушивал, и он нас наверняка сдаст властям.
Лексу, по правде сказать, все происходящее шло совсем не в резонанс. С одной стороны, после "мягкой посадки" настроение поганенькое. С другой стороны, совсем недавно он прошел собеседование на приличную работу, "на века" завязав с полукриминальными схемами жизни...
-- Да не кусай ты эти маски! Не г-голодный же!
Капризом судьбы-шалуньи Антихрист родился в этот мир енотом с воинственно расфуфыренным хвостом, точно по нему постоянно пробегает заряд электричества, и выпуклыми круглыми глазами, из-за чего казалось, что он все время негодует. Увидит мало мяса в тарелке -- негодование. Посмотрит по сторонам -- негодование. Покажешь фигу перед носом, дашь ему сладости или погладишь по шерсти -- одинаково озлобленное негодование. Характера был просто отвратительного: разбрасывать по комнатам предметы, пакостить, буровить своим присутствием постели -- все это по его профилю. Такое вычурное прозвище он получил потому, что канонически не верил в существование лотка: бесцеремонно справлял свою нужду прямо в тех координатах местности, где его нужда эта застигала. Сначала хотели завести кошку или собаку, но Софья не любила тривиальных решений. Сейчас он схватил зубами одну из масок и скрылся восвояси, показав всем оскорбительный жест своим хвостом.
-- Время без одной минуты, включай плоскость, канал с новостями. -- Егор размеренно жевал чипсы, говорил мало, но всегда по делу.
Лекс пожал плечами, ему даже лень было задавать уточняющие вопросы на столь странную просьбу. Половина стены с ложными обоями засветилась, обернувшись частью глобальной телесферы. Там еще несколько секунд прыгал пестрыми красками последний рекламный ролик, потом появилась симпатичная дикторша новостей:
-- И сразу о главном. Сегодня, 17-го августа, жители центральной части России, а также Европы и близлежащих регионов станут очевидцами уникального астрономического явления -- наиболее полного и продолжительного солнечного затмения. Синоптики обещают в московской области ясную погоду и рекомендуют именно этот регион как наиболее удобный для визуального наблюдения. Впрочем, не так благоприятно складывается с погодой в более северных...
-- Догадался? -- Егор приглушил звук и полез двумя пальцами за новой картофелиной. Кажется, поедание чипсов сейчас превратилось в смысл его жизни, а все происходящее вокруг -- лишь дополнением к этому увлекательному процессу. -- Скажи, догадался или нет?
Лекс посмотрел на Хильду как глядят на святой образ, прося о помощи, но та и бровью не повела. В течение ближайшей минуты на плоскости телесферы шло интервью с бородатым дядькой, одним из ведущих российских астрономов, который в формате личного красноречия пытался убедить каждого слушателя, что он, как гражданин галактики, просто обязан оторваться с насиженного места да запечатлеть воочию событие века. Лекс пожал плечами и, увиливая от прямого ответа, произнес:
-- Затмения просто так не бывают. Наверное, кто-то слишком много нагрешил, подозреваю: кто-то из вас двоих.
Хильда фыркнула:
-- Да скажи ты ему прямо, сейчас задолбает своими корявыми софизмами.
Егор дожевал очередную лепешку из соленого крахмала:
-- Мы зайдем в банк именно в момент затмения, когда все отвлекутся на "уникальное явление", и им будет не до нас. Камеры, повторяю, еще не установлены. Факт, что мы завалимся туда в солнцезащитных очках, также никого не удивит. Через пару часов все население их оденет, или с кварцевыми стеклами будут носиться как недотепы. Такой шанс просто безумие упускать. А?
Егор хлопнул опустевшим пакетиком из-под чипсов, и этим звуком, похожим на холостой выстрел, поставил точку в своем изложении. Он был уверен, что такая идеальная логика сама собой аннулирует всякое возражение. Лекс же выглядел не столь оптимистичным, выражение его лица поменяло с дюжину эмоций, ни одна из которых правдиво не отражала сумбура его мыслей. Кто-то приглушил звук телесферы до минимума, и когерентное тиканье механических часов снова заполнило собой образовавшуюся пустоту. Стала даже слышна отдаленная поступь Антихриста.
-- Послушай, -- он обратился к Хильде. -- Зачем мы вообще т-тебе нужны? Ты со своим гипнозом могла б и сама проворачивать все дела. Скажи честно, ты ведь нас используешь в качестве т-телохранителей, правда? Авось что-то да пойдет не так...
Данная претензия в той или иной вариации звучала неоднократно, но Хильда недовольно нахмурилась: ее раздражала не сама поднятая с пыли тема, а безграмотная формулировка вопроса. Она откинулась на спинку кресла, заложив руки за голову, ее взгляд ожил и стал по-домашнему теплым:
-- Дорогой, сколько раз можно повторять: не гипноз, а воздействие поля акаши...
-- Ну, назвала черта демоном! Какая, в узду, разница?! -- Лекс же своего раздражения не скрывал, не маскировал уютными словами, его так и подворачивало крикнуть: "да че вы, изверги, вообще сюда приперлись!" Но он промолчал, отделавшись лишь гневными жестами рук.
-- ...это во-первых, -- безмятежно продолжала Хильда. -- Твоя аура, уж если так интересно знать, является хорошим катализатором поля. Считай, ты наш счастливый талисман -- это во-вторых. А нуждалась бы я в телохранителях, поверь слову падшей женщины, нашла бы парней покруче... Хотя вру, на роль телохранителей вы тоже годитесь. Оба.
Закончив отповедь, она самодовольно улыбнулась: все слова в ее назидательной речи расставлены правильно и по делу. Так-то, ваша карта бита, господин оппонент.
-- Интересно, Жорины кулаки тоже усиливают твое как его... п-поле акаши?
Егор посмотрел на свои огромные, мясистые, словно разбухшие на природных дрожжах кулаки, и подумал: а почему бы и нет? Двумя ладонями Лекс вытер несуществующий пот на лице: будь он мусульманином, со стороны наверняка бы подумали, что благочестивый человек сейчас просто помолился. Но Лекс исповедовал пещерный атеизм, а непроницаемый для молитвы потолок свисал над его головой мертвым монолитом, чудом удерживая собой еще десяток этажей. Отсюда до неба было также далеко, как и до глубин ада, так что все боги и дьяволы одинаково недоступны, и пытаться докричаться до них -- лишь бессмысленная трата имеющего смысл времени. Хильда с Егором снова играли в равнодушие: сидели, беззаботно переглядывались, уверенные, что сила и правда на их стороне. У обоих были удивительно похожие черты лица, хотя они ни родственники, ни даже любовники. Во всяком случае, насколько Лекс располагал о них информацией. Он резко выдохнул, сказав:
-- С вами дешевле согласиться, чем спорить.
-- Ну вот и здорово. Вот и славно. Стратегия такая: полтора часа на отдых, а дальше -- за дело. -- Егор ковыляя отправился на кухню разведать, нет ли чего пожевать съедобного в холодильнике.
Когда они все трое уже покидали квартиру под скип веками несмазанных дверных петель, Лекс спросил:
-- Кстати, а че за пароль вы вогнали в комп? П-прикиньте, я ведь с трех раз так и не догадался. Наверняка какое-нибудь н-неприличное слово, я прав?
-- Тринитротолуол, -- равнодушно изрек Егор, потом даже слегка зевнул. По интонации было понятно, что он не шутит. Весь состоящий из одних достоинств, он в придачу еще был настолько продвинутым айтишником, что казалось любые двери и окна мог открыть двойным щелчком.
Ну почему от природы одним все, а другим ничего??
* * *
Бутылка мартини была наполовину пуста, наполовину полна, наполовину пьяна и наполовину трезва. Между всеми четырьмя агрегатными состояниями Отто не чувствовал никакой разницы. Он очередной раз поднес пистолет к виску, уверенный, что сейчас непременно выстрелит, что влитой в себя хмели уже достаточно для победы над обыкновенной детской робостью, почему-то окончательно не перемолотой годами суровой жизни. Но всякий раз ремингтон опускался на колени, а его металлическое естество само начинало дрожать от страха.
Вид ночного Нью-Йорка все же выглядел великолепно... Даже сейчас, в последние минуты бытия, эти невнятные огни с соседних небоскребов завораживали, умиляли своими нелепыми попытками воевать с полчищами мрака, и пена мыслей в голове вдруг переставала бродить горечью. Может, потому он еще и не спустил курок, что хочет подольше посмотреть на далекие непогашенные окна? Может, их специально не гасят, чтобы еще минуту-другую удержать его по эту сторону реальности? "Нью-Йорк, ты настоящее искусство!" -- подумал Отто и горько добавил: "Да, да, то самое, которое в воде не тонет, в огне не горит, на жестких дисках не форматируется... даже моя смерть не способна тебя в чем-то изменить". Ободрял он себя или наоборот, вгонял в еще большую прострацию? Ему нужно было подобрать какой-то набор слов, последовательность буквенных символов, чтобы в голове замкнулась нужная нейронная цепь, да совершить наконец этот простой выстрел! На протяжении жизни он тысячи раз спрашивал себя: в чем, собственно, его вина? Те же тысячи раз ответ звучал либо "не знаю", либо что-то из неутешительных синонимов. На этом дискуссия с самим собой заканчивалась, и приходила подружка-пустота, рожденная с ним в одной утробе и являющаяся по сути его второй тенью. Пустота -- как отсутствие какой-либо осмысленности в чем-либо.
Впрочем, если бегло глянуть на судьбу Отто, может показаться все не так уж плачевно. Некий бармен-утешитель, вероятно, дружески похлопал бы его по плечу, сказав: "не раскисай, парень! я наслышался историй куда более мрачных..." В самом деле, дважды Отто был женат. Первая его супруга, симпатяга Сьюзи, кинула его буквально через полгода совместной жизни. У этой сучки даже в цепочке ДНК, в последовательности генов, нуклеотидами было прошито слово "стерва". Короче, полностью захапала его трехлетние сбережения и, как говорили в старину, "подалась странствовать с бродячими артистами" -- такими же мошенниками как и она сама. Второй брак оказался еще более остросюжетным: мексиканская жена Фарина уже в наглую водила домой любовников. Причем, пару раз эти любовники избивали Отто и выгоняли из собственной квартиры, если он их случайно там застигал. Потом Фарина намутила схему со знакомыми адвокатами, где инсценировала свое избиение, в результате чего последовал суд, помпезный развод и моральная компенсация в половину стоимости его с трудом заработанного жилья. Наверное, сердце Отто изначально было железным, как у того Дровосека из сказки, но намагниченное так, что притягивало одни лишь несчастья. Минимум раз десять он менял работу, и всюду какая-нибудь нелепость выбивала его из налаженного ритма. Последний раз, в компании Диккерса, по его оплошности чуть не погиб человек, а сам Отто только чудом избежал тюрьмы, словив на лету условный срок. Причем, это произошло сразу на второй день его работы в компании. Если правду говорят, что до сотворения мира была уже написана Книга Судеб, то напротив имени и фамилии Отто в той книге наверняка сказано нечто подобное: "и быть этому человеку неудачником во всех делах своих..."
Последний инцидент оказался смертельным ударом для его почти религиозного терпения. Отто вдруг посчитал, что Фортуна ему сильно задолжала, что единственный раз в жизни ему должно (просто обязано!) повезти. Был вечер. Были призраки звезд. Была сжигающая нервы рекламная вывеска "Casino Twist of Fate". Было безумие и была пьяная надежда перевернуть мир с ног на голову. Он поставил все: квартиру последние деньги, готов был вырвать из груди душу да кинуть ее на колесо неугомонной рулетки. День или ночь. Бесконечность или ноль. И еще был день его рождения -- пятнадцатое число красного месяца марта. Теперь эта цифра 15 сутками стоит у него перед глазами, закрытыми либо открытыми -- неважно.
Отто кряхтя поднялся с кресла, пропустил несколько объемных глотков мартини и, глядя в центр ночи, сильнее сжал ремингтон, сказав при этом вслух:
-- Как только над горизонтом появится солнце, я выстрелю! Клянусь, что сделаю это! Скорее солнце вообще не взойдет, чем я доживу до семи утра! -- Последовал вздох, и снова: -- Клянусь.
* * *
-- Как?! Мы не ослышались? Замуровать тебя заживо?! -- недоуменные голоса монахов сливались единым гулом, вибрирующим между ушей. Обычно молчаливые, обычно скупые на лишнее слово, они вдруг стали спешно переговариваться чересчур разогретым шепотом.
Дхритараштра устало посмотрел на свою паству и подумал: случись что с ним, не рассеются ли, не разбредутся ли его духовные чада по темному свету обмана и разноцветной лжи? Он сильно любил своих учеников. Даже когда хотел на них разгневаться за их повседневное неразумие, то гнев этот, как правило, получался пустым внутри да притворным, в нем все равно скрывалась нежность.
-- Успокойтесь же, братья! Я просто хочу на сутки уйти из вселенной, чтобы ничто... повторяю: ничто, даже солнечный свет и воздух, не мешали моей медитации. Таким образом можно еще более приблизиться к познанию Абсолюта. Будьте уверены, я рассчитал свои силы. Через сутки в это же время вы разрушите кирпичную кладку и услышите от меня то, что больше не услышите ни от кого. Слава Арджуне, в честь которого основан наш монастырь! И слава великому Кришне, Отцу Веков и Времен!
Кажется, впитав эти слова, монахи успокоились и погрузились в привычное для себя молчание, нарушаемое лишь священным шепотом молитв. Четки, обвивающие их иссохшие пальцы, то замирали, то начинили двигаться, чтобы вращать время. Один из учеников, Хвориам, робко попросил:
-- Просветленный, ты бы дал нам еще какое-нибудь мудрое наставление, чтобы за время твоего отсутствия... это ж целых двенадцать часов дня и двенадцать часов ночи... нам было б над чем поразмыслить.
К Дхритараштре почти ежедневно обращались с подобной просьбой, и каждый раз это вызывало у него покровительственную полуулыбку. Острых философских изречений в его памяти накопился неплохой багаж, а если они заканчивались, он просто перефразировал свои старые высказывания. Так было и сейчас, преподобный молитвенно сложил руки, громко произнеся:
-- Внемли мне, человек! Что бы ты ни выдумал, твоя выдумка затеряется в толпе других выдумок.
Братья одобрительно закивали в ответ. Дхритараштра, желая усилить эмоциональный эффект, послал вторую мысль вдогонку первой:
-- Не теряйте надежду, сыны Истины. Впрочем, как сказал один мой знакомый атеист: довольствуйся скромной надеждой и почитай за лучшее -- отсутствие изменений к худшему.
Увы, кажется вторая мысль оказалась перегрузкой, монахов покоробило одно неосторожно произнесенное слово. Хвориам засомневался:
-- Извини нас, просветленный, но как можно цитировать слова атеиста? Ведь все атеисты -- наши злейшие враги. Ты сам неоднократно так говорил.
Дхритараштра не был бы самим собой, если б у него и на этот выпад не нашелся остроумный ответ. Его, как посредника между небесами и землей, в принципе невозможно было поставить в неловкую либо тупиковую ситуацию. Он сказал:
-- Злейшие враги -- это роскошь, которую может позволить себе далеко не каждый. Поэтому их тоже надо ценить. Не торопитесь. Возможно, вашим душам суждено испытать еще несколько перерождений, чтобы понять глубину моих слов.
Не только ученики, но и стены монастыря покорно внимали речам учителя. Эти самые стены были похожи на торчащие из земли кирпичные панцири, словно четыре дюжины огромных черепах, выстроенных по периметру, внезапно полиняли, растворились в небытие, и теперь их панцири надежно скрывали всех служащих Истине от тлена внешнего мира. Стремление к совершенству и болезненный перфекционизм монахов превращали местную общину в иррациональное общество сверхблагочестивых чистюль, где любая мысль о грехе необдуманно приравнивалась к самому греху. Если пришло в голову плохое слово -- ты уже сошел на несколько ступенек вниз от совершенства, произнес вслух плохое слово -- улетел в пропасть, впал в непотребное деяние -- считай, что умер.
-- Пора.
Дхритараштра небрежной манией руки дал понять, что время праздных бесед истекло. И монахи зашевелились как взбудораженный рой муравьев-трудяг: нанесли воды, массу кирпичей да комки влажной глины. Одни готовили раствор, другие делали кладку, а преподобному даже не понадобилось вставать с места, -- он так и продолжал сидеть в позе лотоса с полузакрытыми глазами, точно в этом месте проходила ось земли, пригвоздившая тело учителя к поверхности. Вокруг него начали сооружать самый настоящий склеп: без малейших щелей, без доступа света и воздуха. Ряды кирпичной кладки вот-вот должны были надежно скрыть учителя от скверны навязчивого явления под названием "мир".
Дхритараштра приготовился уйти внутрь себя...
* * *
Эта улица на окраине Москвы была переименована после известных событий на "Седьмом небе" и теперь носила имя капитана Брухтера, жертвой которого станция и около пятисот ее обитателей избежали верной гибели. Филиал банка находился на первом этаже обыкновенного жилого здания. Его скромная вывеска по дизайну не отличалась от простой бакалеи, а невыразительная расцветка букв словно говорила: "проходите дальше, мы скрываемся от людского взора". Лекс чувствовал учащенный стук своего сердца, этот знакомый нервоз, возникающий всякий раз, когда Хильда втягивала его в очередную авантюру. Сама же Хильда казалась невозмутимой, будто она находилась внутри видеоигры жанра РПГ и успела сохраниться на недавнем перекрестке. Егор размеренно шел рядом да почему-то улыбался. Он вообще понимает степень риска? Лекса раздражала нерадивая самоуверенность его подельников. Зачем он, к дьяволу, вообще подписался это мутное дело?
На небе луна уже на три четверти закрыла собою солнце, желая тем самым доказать свое превосходство над ним -- мол, она более значимое небесное светило, чем этот огненный шарик из водорода. Она думала, что в течение минуты все обитатели земли станут восхищаться лишь ей одной. Но не ведала луна, что в этот момент снизу ее вообще никоем образом не будет видно, и все восхищение адресуют не ей, а возникшему из ниоткуда магическому протуберанцу. Таким образом луна, скрывая солнце, сама того не ведая, сделает его еще прекрасней. Лекс раньше и не подозревал, что солнечное затмение станет своего рода эпифеноменом -- то есть побочным явлением куда более значимых событий.
На улице уже остановилось всякое движение: люди повылазили из своих каменных укрытий -- кто с кварцевыми стеклами, кто в затемненных очках, где-то мелькали бинокли, даже портативные телескопы. Добрая половина населения Москвы вмиг превратилась в профессиональных астрономов, которые напустили на себя столь серьезный вид, словно завтра у них защита диссертации. А завтра реально -- лишь треп да сплетни, в которых затмение вряд ли будет и упомянуто.
Темнело с каждой секундой... Казалось, спящую в далекой бездне ночь вдруг разбудили, и та сейчас ворчливо таращится на белый свет. Потом ей скажут: "ох, мы по ошибке тебя потревожили, иди подремли еще до вечера..."
-- Что у тебя с лицевой анимацией? -- неожиданно спросил Егор.
-- Че-го?
-- Физиономия вся перекосилась -- от страха, что ли?
Хотелось отвесить ему подзатыльник. Во навязались, черти! Еще стебаются! Права поговорка: "скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто твой друг".
-- Если и от страха, то за вас обоих, бестолочей. Говорил же, есть шанс зарабатывать деньги честным путем!
Стало совсем темно, реально -- как ночь. Дети вокруг радостно завизжали, посыпались реплики, одна пафоснее другой:
-- Вау, конец света! А говорили -- не доживем!
-- А я звезды вижу!
-- Загадывайте желания! Я вот загадал, чтоб завтра никто не работал!
Лекс почувствовал немилосердный тычок маленького кулака между лопаток. Потом властный голос Хильды:
-- Пора.
В помещение банка ввалились с напускными растерянными лицами -- типа заглянули от безделья. Охранник тут же попросил Хильду снять солнцезащитные очки, остальные даже не пытались к ним прибегать, опасаясь лишнего недоумения со стороны служащих. В принципе, все шло по плану. Конечно, их кое-кто запомнит (этот факт тоже не противоречил плану), просто после завершения дела нужно будет в очередной раз поработать над внешностью. Лекс уже решил для себя, что переродится в зеленоволосого хваера с небрежной щетиной. Но тут Хильда остановилась вроде как в нерешительности. Лекс, улыбаясь, тихо спросил:
-- Что-то не так?
Она с ответной милой полуулыбочкой шепотом сказала:
-- Если что-то пойдет не так, на моем лице появится гримаса ужаса... Шутю. Просто сосредоточься, будь рядом.
Внутри банка, однако, и понятия не имели ни о каком солнечном затмении: тьму, наступившую за окнами, воспринимали как картонные декорации, которые вот-вот должны демонтировать. Собственная люминесценция помещения оказалась более чем самодостаточной. Работницы касс уткнулись в свои мониторы, парочка из них весело переговаривалась, у одного окошка бабулька с приторно накрашенными волосами громко обсуждала условия получения своей пенсии. Ну еще несколько ротозеев ходили да что-то там разглядывали по стенам, словно попали в храм с неведомой религией. И ни один даже не подошел к темному окну, как будто на улице вообще ничего не происходит. Охранник исподлобья наблюдал за вяло текущей суетой. Камер действительно не наблюдалось -- это главное, внутри нет ни одного знакомого -- это уже второстепенное, но тоже весьма значимое.
Хильда уверенным шагом повела своих подельников к пункту обмена, ее внезапный громкий голос перебил даже реплики той говорливой бабульки:
-- Скажите, сегодня валюту купить можно?
Так и хотелось цыкнуть на нее: "тише ты!" Егор продолжал симулировать стационарную невозмутимость: лишь поиграл мышцами на лице да ободряюще подмигнул. Кассирша, суровая дама в годах, глянула на них сквозь стекла огромных очков с филигранной посеребряной оправой. Потом совершила типичное несуразное действие -- поправила указательным пальцем очки, которые и так прекрасно сидели на носу, спросив:
-- Что именно интересует, уважаемые?
-- Юани.
Со стороны дамы последовал холодный кивок головой и флегматичный взгляд: по всей видимости, она была довольно утомлена финансовой рутиной. Скучно, наверное, часами сидеть да видеть только деньги, деньги, деньги...
-- Какая сумма?
А дальше произошло нечто невообразимое.
-- На все, -- Хильда бесцеремонно просунула в окошечко... колоду игральных карт, потом вяло улыбнулась: -- По текущему курсу.
Лекс пребывал в шоке: откуда такая самоуверенность?! Первой мыслью было попросту рвануть к выходу пока не поздно. Он-то думал, что Хильда воспользуется хотя бы небрежно сделанными фальшивками, пусть издали, но напоминающими российские банкноты. Он отчаянно глянул в сторону Егора, но тот уже начинал бесить своим напускным спокойствием. В душу ударной волной пришло запоздалое раскаяние: зачем, зачем, зачем он на это...
-- Убедили!! -- особенно громко произнесла старушка. -- Буду переводить пенсию через ваш банк.
Тьфу на нее!
Кассирша взяла в руки колоду карт, принявшись ее внимательно разглядывать: показались шестерки, восьмерки, дамы, короли... Бубновый валет вдруг вывалился на стол, но она аккуратно вложила его обратно в колоду. Лексу на секунду почудилось все это неким импровизированным театром: кассирша с ними играет, попросту издевается, как кошка перед церемонией поедания мыши. Сейчас... вот сейчас ее терпение закончится, и она скажет: "вы меня за дуру держите? охрана!"
Но произошло другое. Серебряная оправа очков равнодушно блеснула искусственным светом, а кассирша, вытащив откуда-то из сакральных потайных ящичков стопку купюр, принялась их отсчитывать, при этом совсем позабыв про свой кассовый аппарат. Напряжение Лекса балансировало на грани взрыва: что если мифологическое поле акаши вдруг перестанет действовать? Что если фокус Хильды сорвется? Какие варианты его личных действий: тупо бежать или, как в том случае с подмосковными байкерами, играть в дурачка?
-- Получите, пожалуйста.
Когда юани целыми пачками уже расфасовывали по своим карманам, а подобревший голос кассирши вдруг добил ситуацию фразой: "будем рады вам в следующий раз", -- только тогда Лекс потихоньку начал верить в свихнувшуюся реальность происходящего. Как только оказались за входной дверью банка -- все трое спешно рванули в ближайшие закоулки. Душная темнота сделалась какой-то вязкой, замедляя их движение. Толпа зевак на улице выглядела недостаточно плотной, чтобы затеряться в ее безбрежных массах. Пришлось, как это делали грабители во все века, искать спасения в подворотнях. Егор мимоходом заметил:
-- Интересно, сколько бы нам отвалили за две колоды?
-- Стоп! -- Хильда неуверенно посмотрела по сторонам. -- Что-то не так, вам не кажется? А как долго вообще должно длиться затмение? Минуту? Две?
После ее слов темнота вокруг казалась особенно вопиющей. Множество людей продолжало изваяниями стоять на месте да пялиться в затонированное небо. Что-то уже не слыхать восторженных возгласов или возгласов каких бы то ни было, все перешептываются между собой, и всюду чувствуется незримое напряжение некой скрытой энергии. Августовский воздух погорячел, что ли? Именно в эту минуту Лекс совсем забыл про халявные юани, причем -- на всю оставшуюся жизнь. Они вмиг потерявшими ценность бумажками все еще торчали из карманов. А его терзаемую душу словно переместили из одного психологического опыта тут же в другой, не дав отдышаться.
-- К-куда д-девалась с-с-солнечная корона? -- он уже лет десять так сильно не заикался.
Небо было черным, с замурованными песчинками звезд. В каком месте должно было сейчас находиться солнце -- так сразу и не сообразишь, шоу протуберанца на этот раз похоже отменили.
-- Не могла же Луна так сильно приблизиться к Земле... -- вот и пуленепробиваемый Егор наконец забеспокоился. -- Белиберда какая-то.
Люди вокруг замерли в ожидании непонятно чего, они даже не позволяли себе громко разговаривать -- притихли, точно оробели в присутствии могущественной Высшей силы. Всюду шепотки да недоуменные раскачивания головой. Оператор местного телеканала упорно продолжал снимать пустоту небес на камеру, наверняка походу подсчитывая в уме гонорар за сенсацию. Внезапный громкий возглас вмиг разрушил черную гармонию всеобщего оцепенения:
-- Вот это меня вставило!! -- какой-то мужик с голым торсом и в одних трусах, пошатываясь на месте, кричал с балкона второго этажа: -- Даже солнце исчезло! Вот это порошок! Умеют в Талибстане делать!
Затем он, спотыкаясь, нырнул обратно в свою квартиру. А тревога на улице уже медленно перерастала в бурлящий гомон недоумевающих голосов:
-- Ну не длятся так долго затмения...
-- Может, эксперимент какой? Опять индийцы или китайцы? Или... думаете, наши чего-то затеяли?
-- Наверное, фильм снимают.
В спонтанных репликах толпы временами мелькало что-то успокоительное, обнадеживающее. Но каждая последующая секунда повергала мир во все большее безумие. Первыми начали паниковать дети, следом нервы сдали у их родителей. Многие спешно уходили домой, полагая, что в других координатах местности солнце наверняка продолжает светить как прежде. "Аномальная зона", -- заявила одна начитанная дама, держа за руку расплакавшуюся дочь да наспех покидая эпицентр сумасшествия. Егор же ляпнул откровенную несуразицу:
-- Не по гороскопу мы банк грабанули, не по фэншую да еще не по-христиански. Каюсь.
-- Ну и улей толку от твоего покаяния?! -- Лекс зло сплюнул наземь.
Тут только заметили полное отсутствие в округе технического гула: все машины заглохшими стояли на дороге, а возле них вертелись ошалевшие от недоумения водители. И вот...
Произошло событие, после которого началась откровенная Паника. Где-то на окраине города раздался мощнейший взрыв -- половина неба ярко полыхнула и готова была мгновенно сгореть, как написано в апокалипсисе, если б не охлаждающий свет низко висящих звезд. Это рухнул наземь потерявший управление пассажирский самолет. Секундами спустя послышался еще один грохот, но уже на гораздо большем отдалении. В месиве истерических возгласов кто-то крикнул: "это война!" Люди больше не смотрели в сторону омертвелого неба, почти все уткнулись в мобильные девайсы с предательски погасшими экранами, тыкали в них пальцами, совершали несуразные колдовские пассажи ладонью -- вся эта техническая магия прекрасно работала буквально десять минут назад. Но теперь Интернет пребывал в бессознательной отключке, телесфера подалась вслед за ним. Незримые провода, соединяющие мир с законами физики, словно оборвали. У Хильды на мгновенье что-то вспыхнуло на экране рэй-фона, но то оказалась лишь аварийная подсветка, а мгновеньем позже перестала функционировать даже она. Похолодевший августовский воздух загустел, человеческие голоса в нем, срывающиеся в хрипоту да крики, слышались вязкими тягучими звуками. Сами эти звуки, горячие по своей природе, сначала становились жидкими, текли по кристаллическому сумраку, а потом твердели сгустками нереализованных эмоций. Особенно невыносим был детский плач...
-- Что за п-паранойя?! Егор, скажи хоть что-нибудь! Ну, не из-за юаней же этих проклятых...
Лицо Жоры, как и прежде, имело непробиваемую защиту: от инородных слов, от внешних воздействий, возможно -- даже от радиации. Вот только не понять: ступор ли это или же наплевательское хладнокровие ко всему на свете. Он просто стоял да молчал как памятник. За него ответила Хильда:
-- Нет, Лекс, это нечто глобальное. Я чувствую.
-- Опять твое поле акаши?! -- Лекс едва не срывался в истерику. -- Что там произошло в космосе? Луна перестала двигаться по орбите? Погасло солн... нет, ну б-бредятина настоящая! Мы же учили физику! Мы же знаем, что такого просто не может быть!
-- Ты прав, -- наконец заговорил Егор. -- Нас нет. И никогда не было.
Похоже, он даже слегка улыбнулся от собственных слов, а скорее -- он уже чокнулся. Потом в один миг исчезли все лица: лицо Егора, живое и мертвое одновременно, кануло во мрак, лицо Хильды резко потемнело, растворившись в полупрозрачном воздухе, точно его стерли с реальности ластиком, также лица окружающих вместе с их телами, вместе с одеждой и кричащими душами -- все словно в одночасье перестало существовать. Вокруг -- лишь одна темнота -- монолитная, состоящая из единственного черного камня, внутри которого оказалась замурована целая вселенная. И еще липкий холод ее гордыни...
Воздух внезапно обернулся черным непроглядным космосом -- космосом, в котором, увы, еще можно было дышать...
Впрочем, довольно скоро сообразили: причиной наступившего конца времени было то, что погасли окна многоэтажек, ведь они по сути являлись последними источниками света в городе. Электричество, святая святых любой техногенной цивилизации, панически сдалось невидимому врагу. Или все же где-то оборваны провода? Не метафорические, а настоящие медные, по которым течет живительный ток? Кто-то из толпы щелкнул зажигалкой, и показалось, что совсем рядом, в миниатюрном личном космосе, зажглась сверхновая звезда.
-- Спасибо, хоть огонь не отняли, -- произнесла одна женщина, сама не ведая того, что отсылает мысли всех к каким-то там неведомым "отнимателям", кои, по новой религиозной идее, и являются причиной наступившего бардака.
-- Все это ненадолго, это недоразумение скоро закончится, обязательно... -- в темноте возник мужской голос, туго связанный из грубых басовых звуков. -- Вот проведут эксперимент, и небо опять станет прежним.
-- Какой эксперимент? -- точно по армейской команде, одновременно спросили несколько человек. Лекс в данную секунду больше жизни жаждал узнать, что там еще за эксперимент, но ответа так и не услышал.
Удивительно, но стало светать... впрочем, не сверху, а откуда-то снизу. Человек с зажигалкой сообразил импровизированный костер похожий на полыхающего рыжего лисенка, которого поймали из небытия. Люди кидали в него кто что мог: ненужные бумаги, обрывки ткани, один студент пожертвовал собственной рубашкой, лишь бы в мире на мгновенье стало чуточку светлей. Далее из виртуальной темноты стали вырисовываться существующие лишь наполовину силуэты жителей Москвы.
А потом отовсюду пришел звон колоколов...
* * *
Отто совершенно перестал пьянеть. Его личное топливо для души сгорало в желудке легкими отрыжками и оставляло после себя лишь чуточку подслащенную горечь, а сознание никак не могло укрыться в спасительном хмельном тумане, оставаясь ясным и угнетенным. Очередная бутылка мартини стояла на тумбочке наполовину пустая, наполовину полная -- пустая всякими надеждами да наполненная только жидким равнодушием с изрядной консистенцией ночного сумрака. Как ночь со звездами смогла проникнуть внутрь бутылки и впитать в себя всю ее целебную силу? Отто, пошатываясь, подошел к окну, при целенаправленном движении он уже не чувствовал себя совершенно трезвым. Нью-Йорк плыл по воздуху в какой-то размалеванной бездне, у которой не было ни верха, ни низа, никакого края -- только тлеющая вялым огнем сердцевина. А еще эти бесконечные шумы, напоминающие о жизни...
-- О черти, сколько же сейчас время? -- он бросил взгляд на часы, потом сильно-сильно мотнул головой.
Около шести утра -- время, в которое, как минимум, должно уже светать. А где? Отто высунул голову из окна, посмотрев по сторонам: может там где-то светает -- слева или справа? Но оба горизонта поглотила эта дикая бездна. Возможно, он все же сильно пьян, да сам этого не осознает, возможно, не в порядке механизм его верных часов... Нельзя исключать и тот факт, что солнце намеренно запаздывает, дабы подольше оттянуть его долгожданную смерть. Заряженный ремингтон лежал на тумбочке рядом с потной бутылкой мартини, его спящее дуло было мечтательно направлено в сторону звезд. Отто небрежным движением сместил пистолет в сторону, чтобы сделать еще несколько жадных глотков своей предсмертной анестезии. Пока он пил, дуло раздраженно смотрело ему в живот.
-- Сейчас, сейчас... -- бормотал он себе под нос, когда засыпал в уютном кресле. Уже находясь на грани сна, он изрек странную фразу: -- ...одни мозги минус одни мозги, сколько останется мозгов? -- И захрапел.
Когда проснулся, электронное табло часов уже показывало без трех минут восемь. С лестничной площадки доносились шум и стуки, разбавленные в омуте громких голосов. Отто первым делом взялся за пистолет уверенный, что пора... Без каких-либо предисловий поднес его к виску... зажмурил глаза... потом, однако, решил их снова открыть: вдруг захотелось встретить смерть лицом к лицу, глядя при этом на волнующий чувства, последний рассвет.
Рассвет?
Он метнулся в сторону окна, первые секунды не веря, что вообще просыпался. Ночь стояла идеальной, кристально чистой и незыблемой... Звезды, веками демонстрирующие свое безразличие к делам людей, продолжали мерцать с тем же показным равнодушием. Непробиваемая чернота небес сейчас пугала как никогда. Один древний философ утверждал, что небо -- суть огромное разбитое вдребезги зеркало, а звезды -- лишь отражения нашего солнца в его бесчисленных осколках. Тогда где оно?!
Отто, углубленно дыша, как на приеме у терапевта, вяло опустил пистолет и начал пытаться соображать: он что, умудрился дожить до конца времен?? Да нет же, какой вздор! Просто свихнулась электроника в часах! Сейчас он спросит у кого-нибудь время... Сейчас. Но вместо этого он осушил до дна свою подругу-бутылку и устало склонил голову... Ведь он всего-то хотел тихо, по-доброму уйти из жизни, незаметно -- как тень, чтобы о нем не осталось никакой памяти по эту сторону поверхности. Несколько дней назад, уже готовясь к сему событию, он удалил свои аккаунты в соцсетях, сжег документы и все, что хоть как-то упоминало бы о его несложившейся личности. Он желал всего-навсего раствориться в небытие. Ему не нужны были ни могила, ни памятник, ни цветные похороны -- просто исчезнуть, и все... Разве он многого просил у судьбы?
Игральный кубик решил, что это должен быть выстрел.
Выстрел решил исполнить казнь с первыми лучами солнца.
Солнце же решило все переиграть по-своему.
В данный момент эта суровая мачеха-вселенная, которая всю жизнь, раздвигая тучи, давала ему пощечину за пощечиной, нанесла еще один удар -- куда-то в область паха, чтобы он окончательно загнулся и не смел больше своевольничать. Смерти ему, видите ли, захотелось...
Заиграла частица симфонии Моцарта -- дверной звонок. Прежде чем открыть, Отто попытался вспомнить: сколько уж дней к нему никто не заглядывал, даже эти обдолбанные коммерческими идеями распространители, -- неделю? Две? На пороге появился Эдгар, сосед по лестничной площадке: растрепанный, рубашка, держащаяся лишь на одной пуговице, опять в своих темных конспиративных очках, словно он постоянно от кого-то скрывается. Но даже сквозь их замурованные стекла в глазах гостя чувствовалась тревога. Отто сделал вид, что рад ему, Эд, в качестве ответной любезности, сделал вид, что в это поверил.
-- Привет, сосед. Не знаешь, что за чертовщина творится? Весь дом уже на ушах: одни кричат, другие молятся, третьи просто скулят. Куда делось утро?? О, святые развратники, может, и вправду конец наступил?! Наш чокнутый Билли уже обвинил во всем инопланетян. У него чуть что -- так сразу пришельцы виноваты. Пристрелить бы его...
-- Значит, дело все-таки не в мартини... -- Отто медленно опустился в кресло и принялся усиленно потирать виски.
-- А? Что? Ты отмечаешь какой-то праздник?
-- Нет, у меня траур. Скорблю о том, что мир существует.
Эдгар прошел в комнату и небрежным взглядом оценил невыразительный холостяцкий уют: запыленная мебель на фоне не стиранных веками штор. Классика отшельничества. Он равнодушно цокнул языком:
-- И не скучно тебе одному?
-- Скучно будет, цыган позову.
-- Я вот по какому поводу, у тебя вроде как радиоприемник имелся. Понимаешь, телесфера сдохла, ее даже нет смысла включать -- там одни мурашки на белом фоне. Вот я и подумал...
-- Понял, понял.
Отто открыл кладовку, откуда сразу вывалилась пара набитых барахлом пакетов, и еще эта крышка от кастрюли противно звякнула по полу. Покопался там, попереставлял с места на место безразмерный хлам, и -- вот фокус -- от простых перестановок хлама стало раза в полтора больше. Нашел-таки старенькое радио да включил его в сеть. Шумы и трески, возникшие в динамиках, оба расценили как приветствие от далекого разума.
-- Не знаешь, на каких волнах идут новости?
-- На электромагнитных, -- Эдгар всплеснул руками. -- Ну даешь! Мне-то откуда это знать? Ты, кажется, последний человек во всем Нью-Йорке, который еще слушает радио.
-- Да?
Отто искренне подивился такой информации, принявшись осторожно вращать ручку настройки. Шумы и трески стали деформироваться, демонстрируя, каким разнообразным может быть простой хаос звуков. Потом пришел гул -- из преисподней, не иначе. Его сопровождала инородная низкочастотная вибрация, затем вновь что-то затрещало, но главное -- ни одного осмысленного сигнала, даже морзянки... ни единого человеческого голоса. Эфир превратился в грязный омут, где черти полощут свои хвосты да копыта.
-- Я так и думал, -- Эдгар рванул на себе рубаху, единственная ее застегнутая пуговица выстрелила в полумрак квартиры. -- Я так и думал...
|