Попов Борис Иванович : другие произведения.

Альманах Љ 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

ДУНОВЕНИЕ

ДЮН

  
  
  
  
  

Альманах

  

Выпуск третий

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Калининград

2006 г.

  
  
   Студия малых литературных форм
   nbsp;

Альманах

&

Выпуск третий

&
&
&
nbsp;
&
&
nbsp;
& 
 
nbsp;
&
nbsp;
&
&
 
nbsp;
&

2006 г.

&
&
&Студия малых литературных фор
&ДУНОВЕНИЕ ДЮН
b>
  
  
  
ins-->
   Редакционная коллегия:
  
   Главный редактор
   Юлия Чекмурина
  
   Редакторы:
sp; Редакторы:
 nbsp;  Александр Андреенко
   Владимир Олейник
   Борис Попов
  
  
  
 nbsp; 
  
nbsp;
  
  
nbsp;
  
  
  
  
   ДАЛЁКИЙ ОСТРОВ
  
   Я верю, над островом в каменной россыпи,
   Где берег угрюм и высок,
   Рыбачка с густыми янтарными косами
   Глядит и глядит на восток.
   Ко мне, я уверен, глаза её вскинуты,
 nbsp;  И мне она, верю, подстать,
   Она никогда и никем не покинута,
   Но просто умеет мечтать.
   А волны бегут и ложатся на берег,
   И плечи на ветер склоня,
   Она уже долго и радостно верит,
   Что видит и любит меня.
   И я над морским замираю откосом,
   И сердце ликует моё,
   Что вижу за морем янтарные косы
   И жёлтые брови её...
  
   Ю.Куранов
  
  
   В номере:
  
   Ю.Куранову - 75
   Миниатюра, короткий рассказ, стихотворения в прозе
   Поэзия. Переводы
   Отзвуки
   Улица в небо
   Бережно о прошлом
   С улыбкой о русском...
   ...И просто с улыбкой
   Сюр, гротеск
   Эссе, размышления

ПРЕДИСЛОВИЕ

  
   Уважаемые читатели! Перед вами очередной альманах студии малых литературных форм "Дуновение дюн". Он посвящён семидесятипятилетию основателя студии Юрия Николаевича Куранова. Самого юбиляра уже нет рядом с нами на этой земле, но он живет в памяти его учеников, студийцев, которые никогда не смогут забыть уроки своего учителя, его мягкий голос, внимательный тёплый взгляд, слова, сказанные им перед своей кончиной о писательском труде, о студии, об альманахе.
   Нам, студийцам, посчастливилось общаться с Юрием Николаевичем в течение нескольких лет. Аккуратно, раз в неделю он приезжал к нам из Светлогорска для того, чтобы провести очередное занятие. К каждому занятию он готовился основательно, сам выбирал тему, и мы с удовольствием слушали его. Слушать его можно было часами. Ведь он рассказывал такое, что нигде и никогда больше не услышишь, в том числе о личных встречах с Константином Паустовским, Булатом Окуджавой, Михаилом Шолоховым и другими известными поэтами и писателями страны. Регулярно он поручал выступать на занятиях и нам, и мы с волнением готовились, чтобы не ударить перед ним в грязь лицом.
   Круг занимающихся в студии был небольшой 10-12 человек: всё начинающие литераторы. Но Юрий Николаевич терпеливо пестовал каждого из нас, находил к каждому индивидуальный подход, и мы, благодаря ему, совершенствовались в литературном творчестве, постигая тайны этого творчества из уст выдающегося мастера русского слова.
   Иногда на занятиях Ю.Н.Куранов читал свои собственные произведения: прозу, стихи, сюры. Но чаще всего он читал нам произведения других мастеров, выбирая наиболее выдающиеся и поучительные из них, делая им подробный анализ. На примере подобных произведений мы точили своё собственное писательское оружие и вскоре стали радовать нашего наставника своими первыми миниатюрами, короткими рассказами. Мы читали их на студии, обсуждали, кое-что поправляли, и всё это в тёплой дружелюбной обстановке.
   Во время занятий в перерывах мы пили чай. Больше всего Юрий Николаевич любил чай каркадэ, то есть чай приготовленный из суданской розы. Он восторгался и его ароматом, и цветом. К чаю мы приносили печенье, пряники, конфеты. Обстановка всегда была скромная, но задушевная, деловая.
   К великому сожалению, вскоре наш учитель серьёзно заболел, временами даже терял голос, но занятия с нами он никогда не прерывал. Мы старались ему помочь чем только могли: привозили лекарство, в холодную погоду, провожая его домой, окружали своими телами, защищая от стужи и ветра. Сделать что-то ещё для его спасения мы не смогли. Пять лет прошло после кончины Ю.Н.Куранова, но он всегда с нами, и в памяти, и в сердце, в наших помыслах и делах.
  
   Студийцы
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Владимир СТЕЦЕНКО
  
   КУРАНОВ Юрий Николаевич (5.2. 1931, Ленинград) - прозаик, поэт.
   Отец - живописец, заведовал в Эр-митаже Золотой кладовой и реставраци-онными мастерскими. Мать - искусст-вовед, работала и жила в Русском музее, где родился Куранов. Раннее детство прошло среди постоянно обновляющихся экспо-зиций, в кругу талантливых мастеров кисти и пера. Когда Куранову было 3 года, мать оставила семью. Отца, пламенного коммуниста, вскоре арестовали, и 6-лет-ний вундеркинд вместе с дедом, бабкой и дядей, тоже революционерами из ра-бочих, был отправлен в ссылку на Ир-тыш. Красота сибирской земли стала глубоким жизненным впечатлением, с тех пор для писателя слились воедино любовь к искусству, городской культуре и тяга к природе, деревне, глубоким и| цельным людям.
   Среднюю школу Куранов закончил в Норильске, разыскав там отца и подрабатывая в странствиях по Сибири разрисовкой модных тогда в народе ярких клеенчатых ковриков мифологическими сюжетами. В 1950-53 учился на историческом факультете МГУ, в 1954-56 - на сценарном факультете ВГИКа. Начал печатать стихи в 1956. Дальнейшее творчество определило знакомство с К.Паустовским: "Он одним из первых учил меня ценить живое дыхание слова, пение красок, мудрую простоту повседневности под которой скрыты глубинные движения человеческого сердца" ("Глубокий поклон"//Литературная газета. 1967. N 22)
   Поворотным моментом в жизни Куранова оказалась поездка в 1957 в костромские края, после которой он решил постоянно жить в деревне. Сначала костромское село Пыщуг, где обрёл друга - самобытного живописца А. Козлова, а затем и семью. Здесь был создан цикл коротких рассказов "Лето на севере" (опубликованы в 1959 в "Правде", "Литературной газете", "Новом мире"; отдельные издания - Кострома, 1961), привлекший внимание критики и читателей. Один из первых отзывов принадлежал Ю.В. Бондареву: "Куранов - писатель своеобразный тонкой чистотой красок, со своей манерой, со своей труднейшей краткостью, требующей слова алмазно отточенного, верного и в то же время лишённого экспрессивной нарочитости. Нам дорог этот свет авторской доброты, что делает людей целомудреннее" (Бондарев Ю. Душа художника// Литературная газета 1959. 27 августа).
   С 1969 Куранов живёт в селе Глубокое Псковской области. Вышедшие в 60-70-х годах книги "Белки на дороге" (М., 1962), "Увалы Пыщуганья" (Кострома, 1964), "Дни сентября" (М., 1969), "Перевала". М., 1973) закрепили за Курановым репутацию мастера короткого лирического рассказа и миниатюры, в произведениях которого не только люди, но и сама природа русского Севера живёт своей одухотворённой жизнью. Критика, усматривая в его прозе влияния и традиции И.С. Тургенева, И.А.Бунина, М.М. Пришвина, К.Г.Паустовского, даже японской писательницы 10 века Сэй Сёнагон, отмечала своеобразие писательского мировосприятия и особый склад души Куранова, постоянно находящейся в состоянии первооткрытия, а также умение автора в пределах одной книги плавить произведения различных жанров в единое, пронизанное поэзией целое.
   Увлечённая художественным даром автора, критика замалчивала острую социальную проблематику воссозданного Курановым мира повседневной жизни крестьянства. Когда в 1975 в журнале "Октябрь" и центральных газетах стали регулярно публиковать новеллы-главы документального романтического исследования Куранова "Глубокое на Глубоком" (М., 1982), где речь шла о трагической гибели "неперспективных" деревень, мнения критики разошлись. Одни приветствовали обращение писателя к злободневной тематике и поискам социально героя, другие сетовали на снижение художественного уровня и утверждали, что "деловая проза" вне его возможностей. Однако Куранов, обеспокоенный судьбой деревни, решил жестко подчинить творческие замыслы борьбе за её спасение. Оставив осуществление давних планов - романа о юности Пушкина и концептуально важного для него произведения из эпохи Лжедмитрия, Куранов обращается к публицистической деятельности и одновременно работает над романом "Заозерные звоны" (М., 1980), лирическим и остросюжетным. Куранов, поставив своей целью создать образ положительного героя, не идеализируя его, но суммировав в его характере лучшее, что он увидел в людях деревни. В центре романа - председатель колхоза Кадымов, осознавший, что для возрождения Нечерноземья необходимо строительство не столько экономическое, сколько духовное, нужен нравственный подвиг начать который следует с того, чтобы бескомпромиссно спрашивать с себя за каждое отклонение от принципов, которые ты как руководитель проповедуешь.
   В 1982 увидело свет наиболее совершенное в художественном отношении произведение Куранова - "Озарение радугой". Эта лирическая повесть по мотивам жизни костромского художника Алексея Козлова - о тайне творчества, о взаимоотношении искусства и литературы. Композиционно она представляет собой ряд картин, вбирающих в себя множество человеческих судеб. Писатель -на широком историко-культурном фоне смело сопрягает различные художественные явления и понятия, находя в слове точные соответствия живописи, архитектуре, музыке. Тема ответственности художника перед согражданами роднит повесть с "Золотой розой" Паустовского. Попытка писателя вмешаться в решение социально-экономических проблем вызвала недовольство его руководства, и в 1982 Куранову пришлось переселиться в г. Светлогорск Калининградской области. Здесь он пишет художественно-документальную повесть "Путешествие за птицей", внутренне созвучную роману "Глубокое на Глубоком" и рассказывающую о налаживании нормальной человеческой жизни в литовской деревне (опубликована частично в журнале "Октябрь"). Вынужденное изгнание обернулось для писателя сложными духовными поисками, обращением к религии. Куранов отказывается от продолжения задуманного цикла произведений (повесть "Облачный ветер", 1969; "Порой невдалеке", неопубликованная, предварившая проблематику романа В. Белова "Всё впереди"), объединенных судьбой современного правдоискателя Кадымова, объясняя это причиной "чисто религиозной": "Я убедился, что творчество художественное, литературное - это тупиковая дорога, дорога в никуда. Прелесть, соблазн - так это называется на богословском языке. Осо-знав, я не хочу дальше этим заниматься, множить правдоподобную ложь..." ("...Не буду брать учительскую роль..."//Пи-сатель и время. М., 1991).
   В 1987 выходит книга новелл Куранова о христианских праведниках, о нравст-венности, о семье "Тепло родного оча-га". Под псевдонимом Георгий Гурей Куранов самиздатно в нескольких экземплярах выпускает сборники духовных стихов "Нерукотворная лампа-да" (1988), "Восьмистишия" (1991), "Четверостишия" (1992).
   В 1996 Куранов завершает новое произведение - "Дело генерала Раевского" (М., 1997). В этом романе-диспуте он отвергает многие устоявшиеся представления не только о событиях и действующих лицах эпохи Отечественной войны 1812, но и о российской истории в целом. Книги Куранова переведены на 19 языков зарубежных стран. В 1999 им создана в Калининградской области новая организация - "Амфитеатр свободных писателей "Отрадный берег".
   Сочинения: Дни сентября /Вступительная статья И. Денисо-вой. М., 1969; Перевала /Вступительная статья Е. Осетрова. М., 1973; Пир на заре: Миниатюры и стихотворения в прозе /Вступительная статья В. Курбатова. М., 1982; Из-бранное /Вступительная статья В. Стеценко. М., 1984.
   Литература: Бондарев Ю. Душа художника //Литературная газета 1959. 27 августа; Огнев А. Лирическое и социальное в рассказах Ю. Куранова //Волга. 1969. N 5; Дедков И. На теплом берегу Родины //Наш современник. 1974. N 9; Стеценко В. Служить добру и красоте //Стеценко В. Паруса жаждут вет-ров. М., 1992.
   (Русские писатели 20 века. Энциклопедия. Биографический словарь. М., Научное издательство "Большая Российская энциклопедия". 2000 г. Стр.396-397)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Юлия ЧЕКМУРИНА
  

ГОРОД ПОМНИТ

  
   Не так давно в Светлогорске на одном из домов по улице К. Маркса появилась памятная доска. Возле неё останавливаются люди, читают, иногда достают ручку, блокнот и, часто взглядывая на доску, что-то пишут.
   Высокий, статный, всегда подтянутый, очень красивый человек с ясным и мудрым взглядом, -- возможно, вы встречали его на улицах Светлогорска, на Тихом озере или на берегу моря. Возможно, увидев его прогуливающимся, знавшие его люди думали: "Вот идёт писатель. Какое красивое у него лицо! Какой удивительный взгляд! Наверное, идёт и сочиняет стихи..."
   Но он просто идёт - и наслаждается этой открывающейся ему каждый день новой красотой. Он просто впитывает её, просто смотрит - и видит, слушает - и слышит, и чувствует вокруг себя и в глубине себя. А писать он будет потом, в кабинете, за письменным столом, на котором всегда лежат во множестве книги, рукописи и совсем маленькие листочки бумаги. "Только не выбрасывай их, пожалуйста, - говорит он жене, - это очень важные бумажки. Мне всё это нужно."
   В доме много книг, икон, картин, цветов. Светлый, уютный и добрый дом. Здесь жил русский писатель Юрий Николаевич Куранов. Здесь сейчас живёт его жена - Зоя Алексеевна Куранова.
   Родился Юрий Николаевич в 1931 году в Ленинграде, в Русском музее. Отец его был заведующим реставрационными мастерскими, мать - художница, одна из любимых учениц Павла Филонова. Там же, в Русском музее, прошли детские годы будущего писателя. Но уже в 1936 году маленький Юра оказался в ссылке с родителями отца. Об этом периоде Юрий Николаевич впоследствии писал, но немного и, как всегда, сдержанно. "...Ко мне приехала тетка... За семь этих дней мы вспомнили всё, что можно было вспомнить из полувековой давности моей жизни и семи десятков её. Мы не плакали, только у моей жены иногда на глазах появлялись слезы..." Тетя Тоня рассказывала: "Некоторые составы... останавливали на глухом перегоне. Всех выгружали... загоняли в лес. И там расстреливали. Вот мы и решили тебя спасти. Позвонить матери... Нам дали пять дней на сборы. В последний день мы ждали мать. Ты... очень плакал. Говорил, что хочешь быть с отцом. И энкэвэдешник, который командовал нашим вывозом, вдруг говорит: "Что же вы мальчика мучаете, он не хочет к матери, а вы его отдаёте". "Но ведь вы же нас расстреляете, - сказали мы, - пусть хоть мальчик жив останется". Он помолчал тогда некоторое время и говорит: "Берите мальчика с собой. Вас не расстреляют, вы другой категории ссыльные".
   Мы с тетей Тоней молча смотрели друг другу в глаза и не плакали. Мы научились плакать молча, когда слезы катятся прямо по сердцу...".
   Годы юности - годы учебы во ВГИКе, в МГУ. Первые стихи, первые рассказы, первое признание. Его печатали в центральных изданиях. Ю.Н. Куранов предпочёл уединённую жизнь вдали от шумных городов, в глубине России. Он жил на хуторе среди лесов и затерявшихся в них полей и лугов Костромской земли, с 1969 г. - в Пскове, а в 1982 г. семья Курановых переехала в Светлогорск, где Юрий Николаевич прожил почти 20 лет - до 11 июня 2001. Каждый год в этот день собираются на его могиле люди, почитающие его творчество.
   "Среди самых дорогих моему сердцу ощущений я всё чаще и чаще вспоминаю одно. В шестилетнем возрасте... впервые попал я в цветущий лес. И какая-то деревенская девочка показала мне в глубине лесной ароматно расцветший цветок. Я поражён был этим цветком настолько, что мне даже не пришло в голову сорвать его. Я лишь склонился над этим цветком и долго смотрел в него, чувствуя, как он светит мне в лицо, я дышал его благоуханием. Там, среди сосен и елей, среди берёз и осин, в прохладе леса и чистоте его".
   Вот этим удивительным чувством чистоты пронизаны произведения Ю. Н. Куранова - его стихи, рассказы и миниатюры, очерки и повести, роман. Они переведены на многие языки мира. Их читают в странах Европы, их знают в далёкой Америке. И они всегда находят отклик в сердцах читателей. Почему? Почему многие страницы хочется вновь и вновь перечитывать, хотя временами становится трудно дышать от хлынувшего потока счастья, и боли, и света, и любви, и изумления от необъятности этой любви? Может, потому они так волнуют нас, что обращены к душе и раскрывают такие её свойства, такие рождают мысли и чувства, о которых мы забываем в суетливой повседневности, а порой даже и не знаем, что они живут в нас? Заставляют задуматься о главном, вызывают чувство причастности к истории и современности и чисто русское чувство особой любви и близости к природе, к родным просторам, "где бьют ключи, сочатся сквозь мхи, питают наши озёра и реки. Они светоносны. Голубое свечение изливается из земли, и словно кто-то смотрит в небеса оттуда, из ключей, неистовыми синими глазами. Как будто это души наших предков, и наших внуков, и внуков их...". И закрыв книгу, уже не можешь забыть о таинственной птице Габис, и уплывающих островах мальчика из детского дома, и о великой княгине Авдотье, о художнике А. Козлове и сердце Шопена и о том, "что такого волшебного, чистого и до боли радостного залегло для нас в этом коротком и таком объединяющем слове? Ро-ди-на!" ... и о многом ещё.
   Ю. Н. Куранов был человеком разносторонних интересов и знаний. История, литература, музыка, изобразительное искусство... На эти темы он мог говорить долго - увлечённо и захватывающе интересно. Он любил живопись, с удовольствием писал о ней и живописцах. С присущими ему чуткостью к нюансам и в то же время умением воспринимать явление в целостности, видеть мир художника и его произведения как некий микрокосм он мог в простых, самых обычных словах раскрыть этот удивительный, неповторимый мир. Он пишет так, словно заглянул в душу этого произведения, он просто убирает рамки, и мир, созданный на полотне, которого ты никогда не видел, или видел давно, но забыл, оказывается вокруг тебя со своим воздухом, запахами, звуками или, наоборот, чуткой тишиной и тем чувством и настроением, которое разлито в этом воздухе, или замерло в изгибе ветвей, или светится в листьях.
   "Маленький трепетный цветок притаился где-то в гуще трав и, уже охваченный вечернею тьмой, трепещет перед надвигающимся мраком ночи. Всё существо его напряжено, он живёт, он лелеет в себе жизнь и за неё трепещет. В нем проснулись необычайные силы, в этом крошечном венчике лепестков, и светит сквозь сумерки - поистине неугасимый светильник. Или же это колокольчик. Он не уснул. Он весь насторожен своим тоже светящимся стеблем и наклонил своё соцветие к земле, где задумалась и не складывает свои лепестки ромашка. Колокольчик бережно, так нежно дышит на неё и что-то ей не решается сообщить. А ромашка мерцает, задумалась, ждёт. Этот... картон был назван "Ромео и Джульетта". В нём было всё, что порою случается между людьми в сумерках, когда они дорожат каждым дыханием друг друга и не решаются друг к другу прикоснуться...
   И в то же время Алексей Козлов никогда не очеловечивал растение, не превращал его жизнь в басню или анекдот, он в самом цветке приоткрывал бытие и заставлял его просвечивать сквозь оболочку стебля, листа, соцветия... В мире сумерек, в мире внимательного общения трав друг с другом, и в то же время с человеком, высвечивалась и чуть-чуть обнажалась с деликатностью необычайной аналогия: жизнь - всюду жизнь, и вся она держится на трепетности, на священном чувстве любви".
   Ю.Н.Куранов был одарен не только талантом писателя. Немногие знают, что он был художником. Он и мир видел как поэт и художник.
   Его живописные работы имеют такой же глубокий подтекст, они такие же поэтичные и тонкие, как и его рассказы и миниатюры - и по настроению, и по исполнению. В них всё просто и скромно, как в обыденной жизни, - но как всё точно, верно и глубоко, с каким пронзительным порой, с каким трепетным чувством рассказывают они каждая о своём, но все - о любви.
   Силуэт церкви на фоне бледного, с нежными, почти неуловимыми переливами цвета. Это Псков. Это Россия. Тихая. Скромная. Любимая.
   Словно взявшись за руки в каком-то своём танце, разноцветные листья образовали причудливый узор. Впрочем, это похоже на окно или на раму. Шагни за неё - там другой мир, он влечёт своей таинственностью и новизной.
   Осенние листья то ли падают, то ли взлетают, тихо и плавно, и кажется, видно движение воздуха вокруг них. Картина называется "Стая". Действительно, листья похожи на силуэты птиц, летящих к солнцу.
   Картины не являются иллюстрациями его произведений, но почему-то иногда вспоминаются те или иные строки, образы из его миниатюр или рассказов. Осенний пейзаж с озером - быть может, это именно тот "сентябрь далекого года"? "Какие глубины синевы открывались тогда над лесами! Сколько шороха, мимолетного, чуткого, ожидало ветер под каждым кустом! Какие осторожные листья сыпались в жесткие травы!.. На смену зелени, птичьему говору незаметно приходил тихий пронзительный свет. То ли это светили сугробы листвы, то ли солнце свободней сияло сквозь поредевшие ветви. Колыхалось какое-то радостное настроение праздничной грусти".
   Выставка акварелей была открыта в Органном зале. Может быть, это не случайно? Ю.Н.Куранов любил музыку и необычайно тонко её чувствовал. В его повести "Озарение радугой" есть удивительные страницы, посвящённые музыке и даже отдельным инструментам: там есть рожок, скрипка, флейта, орган... Повесть похожа на сюиту: в ней переплетаются мелодии и цвета, звучат радуги, в ней размышления о живописи и художниках, о музыке и композиторах, о лесах и реках, похожих на океаны, о городах и селах русских, где "...больше ни о чём ты не можешь и не смеешь думать, как только о России...". И всё это совсем не случайно в произведении, посвященном жизни, творчеству и поразительному таланту художника Алексея Козлова. Всё это как будто приоткрывает завесу над тайной творчества, вдохновения, таланта и той силы, которую имеет над нами истинное искусство. Всё это помогает глубже понять и (как это ни странно - не видя его картин) полюбить не очень известного, необычного и потрясающего художника Костромской земли, вот так неожиданно ставшего понятным и родным.
   Не все акварели Ю.Н. Куранова, так же, как и не все его прозаические произведения, бывают сразу понятны до конца. В них нужно всмотреться. И прислушаться к своему сердцу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

М И Н И А Т Ю Р А, К О Р О Т К И Й Р А С С К А З,

С Т И Х О Т В О Р Е Н И Я В П Р О З Е

  
   Иван ТУРГЕНЕВ

СТИХИ В ПРОЗЕ

  
   РУССКИЙ ЯЗЫК
   Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что свершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!
  
   ФРАЗА
   Я боюсь, я избегаю фразы; но страх фразы - тоже претензия.
   Так, между этими двумя иностранными словами, между претензией и фразой, так и катится и колеблется наша сложная жизнь.
  
   ПРОСТОТА
   Простота! Простота! Тебя зовут святою... Но святость - не человеческое дело. Смирение - вот это так. Оно попирает, оно побеждает гордыню. Но не забывай: в самом чувстве победы есть уже своя гордыня.
  
   ТЫ ЗАПЛАКАЛ...
   Ты заплакал о моём горе; и я заплакал из сочувствия к твоей жалости обо мне.
   Но ведь и ты заплакал о своём горе; только ты увидал его - во мне.
  
   КАМЕНЬ
   Видали ли вы старый серый камень на морском прибрежье, когда в него, в час прилива, в солнечный весёлый день, со всех сторон бьют живые волны - бьют и играют и ластятся к нему - и обливают его мшистую голову рассыпчатым жемчугом блестящей пены?
   Камень остаётся тем же камнем - но по хмурой его поверхности выступают яркие цвета.
   Они свидетельствуют о том далёком времени, когда только что начинал твердеть расплавленный гранит и весь горел огнистыми цветами.
   Так и на моё старое сердце недавно со всех сторон нахлынули молодые женские души - и под их ласкающим прикосновением зарделось оно уже давно поблёкшими красками, следами бывалого огня!
   Волны отхлынули... но краски ещё не потускнели - хоть и сушит их резкий ветер.
  
   МОИ ДЕРЕВЬЯ
   Я получил письмо от бывшего университетского товарища, богатого помещика, аристократа. Он звал меня к себе в имение.
   Я знал, что он давно болен, ослеп, разбит параличом, едва ходит... Я поехал к нему.
   Я застал его в одной из аллей его обширного парка. Закутанный в шубе - а дело было летом, - чахлый, скрюченный, с зелёными зонтами над глазами, он сидел в небольшой колясочке, которую сзади толкали два лакея в богатых ливреях...
   - Приветствую вас, промолвил он могильным голосом, - на моей наследственной земле, под сенью моих вековых деревьев!
   Над его головою шатром раскинулся могучий тысячелетний дуб.
   И я подумал: "О тысячелетний исполин, слышишь? Полумёртвый червяк, ползающий у корней твоих, называет тебя своим деревом!"
   Но вот ветерок набежал волною и промчался лёгким шорохом по сплошной листве исполина... И мне показалось, что старый дуб отвечал добродушным и тихим смехом и на мою думу - и на похвальбу больного.
  
  
   Хуан Рамон ХИМЕНЕС, мексиканский поэт, лауреат Нобелевской премии
  

СТИХИ В ПРОЗЕ

Перевод Н. Горской

НЕГРИТЯНКА И РОЗА

  
   Педро Энрикесу Уренье
  
   Сонная негритянка бредёт с белой розой в руке (цветок и дремота своим магическим присутствием смягчают печальную пестроту её одеяния - розовые ажурные чулки, зелёную прозрачную блузку и шляпку из золотистой соломки с лиловыми маками) - обезоруженная дремотой девушка улыбается, а в чёрной руке белая роза.
   Как она несёт её! Словно только о том и помышляет в своем полусне, как бы получше её нести. Бессознательно её бережёт с уверенностью сомнамбулы, - нежно опекает, словно произвела её на свет в это утро, словно чувствует себя в полусне матерью этой белой цветочной души. (Время от времени её голова в дымчатых завитках, радужно воспламенённых солнцем, будто они золотые, устало склоняется на грудь или плечо, но рука, с достоинством несущая розу, не дрогнет, осенённая этим стягом весны.)
   Её скромное присутствие мчится тоннелем подземки, - и скрежещущая грязная и душная чернота уже не так угнетает. Люди отложили газеты, перестали кричать и жевать жвачку, - все взгляды, словно в мгновенном наваждении усталости и грусти, сходятся на белой розе, которую вздымает негритянка, словно это совесть подземки. А роза в этой внимательной тишине источает нежное благоухание и разгорается, как прекрасная и невещественная явь, которая завоевывает всё и вся, вплоть до железа, угля, газет, - всё и вся на какой-то миг пахнет белой розой, лучшей из вёсен, веками веков.

ПОКОЙ ДЕРЕВА

  
   Мистеру Плимтону
  
   С той поры, как здесь утвердилась весна, каждый вечер мы приходим сюда поглядеть на одиночество этого прекрасного старого дерева. Оно живёт около первого дома на Пятой Авеню, совсем недалеко от дома, где жил Марк Твен, в этом милом месте, где не так иллюминировано, не так людно, - и вплываешь, как в тихую заводь, в синюю свежую ночь Вашингтон-Сквер, в котостым ростком. Расцветшее дерево похоже теперь на канделябр со спокойными масляными огоньnbsp;
&
&
&
nbsp;
&
nbsками, какие освещают укромные ниши соборов, - словно бы именно они охраняют красоту этого городского убежища, сияя бесхитростным достоинством матери.
   Мимо него и мимо меня, который оперся на его ствол, спешат омнибусы с влюбленными парочками на крыше, они едут с Вашингтон-Сквер на Риверсайд-Драйв, чтобы целоваться у реки, чувствуя её каждой клеточкой тела. А дереву не до них, и между ним (нами) и горьким присутствием этих красок, запахов и шумов все больше углубляется пропасть, словно дерево привыкло быть одиноким все свои дремотные зимы, безразличным к изменчивой любви и внимательным лишь к тому, что неизменно. И мой взгляд, вьющийся по его ветвям, становится его цветами и вместе с ним глядит в полночь, и я так же одинок, как это дерево, воспламенившее своё чистое масло (как моё сердце - кровь), чтобы вглядываться в невидимую вечную явь этой единственной, верховной - всегда существующей - весны.
  
  
  
  
   Юрий КУРАНОВ
  
   К началу шестидесятых годов, сознательно овладевая формой короткого рассказа, я вплотную подошёл к жанру миниатюры. Этот очень сложный и редкий литературный жанр расположен на грани прозы и поэзии. Как бы мост между ними. В истории ми-ровой литературы всегда было так, что за овладением жанром ми-ниатюры литература того или иного народа делала открытия в об-ласти не только изобразительной формы, но и на пути овладения содержанием. Таковы примеры Сей-сёнагон, японской поэтес-сы XI века, Шарля Бодлера -- француза века прошлого, Ивана Бунина... Есть другие примеры. Но для того, чтобы литература то-го или иного народа восприняла эти открытия, литературная среда его должна быть на высоком уровне интеллектуального и куль-турного развития. В нашей стране, в СССР, культурное развитие постоянно кастрировалось. Прозу замкнули в сейфе при-митивного натурализма, допустив наличие в ней нескольких ода-рённых авторов, овладевших в приемлемой степени уровнем про-шлых времён и не испытывающих потребностей в поисках. Раз-витие же таланта такого ярчайшего прозаика, как Юрий Казаков, задохнулось в обстановке культурной и духовной безвоздушности. Василий Аксёнов вынужден был уехать. У тех, кто руководил, ру-ководит и будет руководить у нас дрессировкой талантов, всегда есть выбор, чтобы противопоставить одного талантливого человека другому и одним другого задавить.
   Вершиной достижения нашей прозы были Андрей Белый и Ми-хаил Булгаков. Первый до сих пор замолчан, второй случайно проскочил в печать и породил массу примитивных эпигонов, не имеющих ни культуры, ни дарования для развития процесса, нача-того ими. Особняком стоит здесь такой большой мастер, как Ва-лентин Катаев со своим "Святым колодцем" и "Травой забвения". Но он остался не понят.
   Публиковать мои миниатюры я даже не пытался, понимая пол-ную безнадежность моего положения. Но... В середине 70-х годов приехал ко мне из Таллинна только что вышедший из тюрьмы Тээт Каллас, очень интересный эстонский прозаик, тогда молодой. Прибалтам разрешалось многое из того, что нам было запрещено. Он не пришёл в ужас от моих миниатюр, но перевёл некоторые из них и опубликовал в журнале "Ноорус". Чуть позднее я по-ехал в Польшу и там меня пригласил к себе один из крупнейших в Европе славистов пан Северин Поллак, а позднее -- перево-дивший до того мои рассказы его ученик Анджей Дравич. Неко-торые из этих миниатюр я знал наизусть. Поллак и Дравич помогли молодому переводчику Адаму Поморскому опубликовать многие из этих миниатюр в авторитетнейших тогда журналах "Одра" и "Литература в мире". Позднее некоторые из этих опусов были опубликованы в двухтомной антологии советской поэзии рядом со стихами Марины Цветаевой, Есенина, Блока...
  

ДЕВУШКА СО СВЕЧОЙ

   Девушка ставила свечу на окно и ждала сумерек. В темноте девушка окно раскрывала и сидела на лавке у подоконника.
   Девушка глядела, как над речкой сгущается туман. Потом она зажигала свечу и долго смотрела на колеблемое ветром пламя. При свете свечи на брови и на ресницы девушки попеременно садилась ночная бабочка. Но девушка не мигала. Девушка пристально смотрела на пламя свечи.
   Пламя отражалось и покачивалось в глубине её зрачков, задумчивых и загадочных. А девушке начинало казаться, будто она поёт бесконечную, грустную песню и пишет радостное, длинное письмо.
  

ДОЖДЕВАЯ РОССЫПЬ

   Земля велика, но ходить по ней хочется осторожно: ведь никто не знает, какие стрелы какой новой жизни готовятся пробиться там, куда ты готовишься ступить.
   Разве не этому научил меня сегодняшний дождь?
   Я лежал в лесу на нежной моховой подстилке, положив затылок на мягкую, рыхлую землю между жи-листыми корнями старого пня.
   Внезапно в лесу почернело, ударил резкий ветер, налетела туча. Она сильно хлестнула по осинам и елям тяжёлыми теплыми каплями. Я вскочил и бро-сился под широкую, густо обвешанную молодыми шишками ель.
   Ливень хлынул во всю силу и заполнил лес беле-соватой струистой мглой. С небольшими перерывами он продолжался два часа. Под елью стало влажно, как в хорошей русской бане.
   Когда гром умолк и солнце широко пробило уни-занную каплями хвою, я поверил, что гроза ушла, и выбрался из-под укрытия. Первое, что меня порази-ло,-- это маленькое углубленьице на земле от моего за-тылка. Оно дружно горело полдюжиной крошечных новорожденных подосинников, которые здесь называ-ют красноголовками.
  

С КОВШОМ ПОУТРУ

   Поутру, когда поднимется ветер, по крыше пока-тятся листья. Первый лист покатится с грохотом, как бричка. А потом уже другие полетят вдоль конька стаями, толпами -- с шелестом. Теперь покажется, что над избой развеваются легкие шёлковые одежды.
   Я выхвачу из ведра свой большой деревянный ковш. Я выбегу с ним на крыльцо. Воздух сделался золотым и алым, в нём кружится голова и вьётся такой шум, словно тысячи птиц пролетают. Я зачерпну из воздуха листвы, и мой деревянный ковш загудит, как бы наполненный пчёлами. Я ковш этот принесу к столу, листва, ещё не остывшая от бега, осядет, успокоится, и вся изба наполнится светом. Как это бывает, когда ударит заря. Ковш нужно подержать перед глазами, прежде чем пить из него.
   Эге-ге-гей! Ты, прохожая девушка! Зайди сюда. Та-кое раннее утро. Плесну тебе из моего ковша, умоешь-ся, и всё твое лицо засветится веснушками, и руки станут золотыми. С такими золотыми руками ты никогда не пропадешь.
   Или ты! Э-ге-гей! Прохожий! Подойди ко мне под окно и попроси напиться. Я напою тебя из этого ков-ша. Пройдёт всего лишь год, и кто бы ты ни был, куда бы ты ни ушёл,-- в глуши квартир или на ши-роких крыльях океана,-- вдруг заслышишь далекий голос листопада.
   Ты сам вдруг зашумишь, как этот лес. В тебе запламенеют осины, зашелестят березы. И мягко будут садиться в твои ладони светящиеся листья клёнов.
   Какой просторный, светлый встанет этот лес!
   Иди сюда, выпей глоток из моего ковша. А если хочешь, тоже умойся.
  

ПОД ТЕНЬЮ ОБЛАКА

   В ясный день стоит только засмотреться в небо -- и увидишь все, о чем думается. Пусть только облаком слегка затянет солнце. Тогда и лучи не слепят и ветер прохладный, а сам ты уже в дальних краях, там, где бывал, может быть, очень давно. А осиновая листва струит на ветру осторожный рокот, отдаленно напоминающий звук перекатывающихся сухих гранит-ных камешков.
   Тень облака ушла. А осины всё наливают воздух осторожным гранитным рокотом, теряя на ветру пы-лающие круглые листья.
   Я здесь вспоминаю о далёких краях. А там, на гигантах Тянь-Шаня или в лиловых ущельях Камчат-ки, я стану вспоминать об этих холмах, об их золотых перелесках. Ведь так воскрешаем мы страны прошло-го в необъятных просторах нашего сердца.
   Так всё шире и богаче становится Родина, так всё счастливее и больнее залегает она в сердце чело-века.
  

МОИ ДВОР

   В этот день пришла свобода моему двору. Я сидел на крыльце босиком, курил и поглядывал на него. Я думал: посмотрю же я на тебя, что из тебя получит-ся, если тебе дать свободу.
   Прямо на моих глазах двор весь покрылся льдами. На льдах заискрились трещины, каждая как мякоть разломанного огурца, а в небе повис небольшой само-лет. Из дровяного сарая вышел медведь, белый, под-вижный, как боксёр. Он принялся смотреть вслед самолету. А потом сел и лапой поднял кусок льда и начал грызть его, как сахар. Он грыз этот сахар и глядел на меня.
   Потом по двору потекла река, горячая и широкая. Она смыла медведя, льды, она всё унесла за ворота. По реке плыли индейцы на узкой лодке. Они поднима-ли над головами огромные кокосовые орехи и прикла-дывались к ним губами. Обеими руками они прижима-ли орехи к губам, и со стороны казалось, что индейцы дуют в какие-то странные барабаны. Может, это ин-дейцы шингу? Потом индейцы швыряли пустые ореховые скорлупы в воду, и те плыли вниз по течению. На скорлупах вырастали паруса, поднимался ветер, и тогда скорлупы плыли по течению вверх.
   Все это вызывало во мне улыбку, и мне приятно бы-ло курить и поглядывать на свой двор.
   Теперь по двору пошли верблюды, а река утонула в песках. На верблюдах сидели седые чёрные бедуины. Впереди каравана скакали всадники в кольчугах и с копьями. Они действительно бросали и ловили копьё на скаку, оглядывались и выкрикивали что-то на непонятном для меня языке. Они оглядывались туда, где на огромном бактриане покачивался шатёр. Из шатра то и дело выскальзывала довольно тонкая женская ру-ка, которая отдергивала полу шатра, и выглядывала женская головка и кивала мне, как бы приглашая в дорогу. Вдали показались пирамиды, но солнце уже садилось, и всё погружалось во мрак.
   Тогда вышел откуда-то из-за огорода маленький человечек в синем колпаке. Он сел на моё крыльцо и начал играть на дудке. Играя на дудке под звёзда-ми, он покачивал своей длинной белой бородой и всё клонил и клонил голову одним ухом к земле. По всему двору из земли пошли выбираться и вспархи-вать попугаи. Человечек спрятал дудку в карман и ушёл.
   Сейчас же рассвело. И стало видно, что вокруг шумит океан, а с берега свешиваются над ним рас-кидистые деревья. Попугаи расселись по деревьям вдоль всего берега. Они громко кричали, а порою дрались. Им некогда было посмотреть в даль океана, где появились длинные железные корабли, поводя в воздухе орудиями, словно растопыренными пальца-ми. Корабли шли волчьей молчаливой походкой. Всё же попугаи заметили эскадру и разом смолкли. Они притаились в деревьях, будто их нет да и никогда не было.
   Я докурил сигарету и отправился в сарай колоть дрова. Под окном тяжелела рябина, за рябиной сереб-рилось рябое озеро, где-то плыли на моторной лодке рыбаки. Я колол дрова и думал, что с этого дня очень полюбил я свой двор и, как всякий любящий, теперь боюсь его.
   А двор каждый раз, когда я выхожу на крыльцо, поглядывает на меня, и я вижу, что опять он от меня чего-то ждёт.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Марина МЕЩЕРЯКОВА (МИХАЙЛОВА)
  

NOCTURNE

- Одиннадцатый ... - шепчет осень.

Звуки едва слышны в прозрачных сумерках.

... медный, медный ...

Багровый ветер сушит осинники.

Листья звенят. Тонко-тонко.

... промелькнут тысячи лет ...

Над гладью озера будут кружиться листья. Листья цвета багровой меди.

Листья, которых больше нет.

... их больше нет ...

- ... nocturne, - прошепчет осень.

ЗОНТ

Я возьму в руки зонт в чехле воспоминаний.

Всякий раз цвет воспоминаний меняется. Совсем недавно пронзительное золотое сияние напоминало о кленах в парке.

А сегодня, сейчас - таинственную глубину сапфира печати царя Соломона.

Какой-нибудь осенью возьму я зонт. Пойду бродить под приморским дождем в маленьком городке.

Я услышу, как пахнет море в конце ноября. Увижу одинокие облака.

Я вернусь домой.

Зонт сложится. Закроется чехлом.

Воспоминаньем цвета сиреневого побережья той осени покроется моя печаль.

Прощай!

Прощай, моя прекрасная осень.

   Борис ПОПОВ
  

Из цикла HOMO TOURGENEUS

МИМОЛЁТНОЕ

   Много лет тому назад, тысячу лет, прошлой весной был какой-то праздник. Она проходила мимо с некой процессией и впервые за долгие годы знакомства подошла и поцеловала: праздник обязывал. Поцелуй был официальный, мимолётный, но почему-то даже в таком исполнении он принёс незабываемую удивительную сладость. И человек замер на тысячу лет, с прошлой весны, и спрятал тот поцелуй в самый дальний уголок своей души. Правда, иногда он достаёт его оттуда и прижимает к сердцу, но потом опять возвращает на прежнее место.
  

ОСТОРОЖНОЕ

   Двое бережно и осторожно строили дом, свой дом, и уже, было, совсем построили. Но однажды красивый с виду дом вмиг разрушился, камня на камне не осталось. Причиной стало всего лишь одно слово - слово, произнесённое сгоряча. Каким внимательным надо быть при выборе слов, когда строишь дом не на год, не на два, а на века! Ведь слово не воробей, вылетит - не поймаешь.
  

НЕПОПРАВИМОЕ

   В далёкой стране, где живут дикари, варвары, ожидающий казни стоял на коленях и молился. Рядом находился палач. Страшное орудие казни было приготовлено заранее. Один вид его приводил всех в трепет. Вскоре появился судья. Он огласил приговор, и толпа шумно поддержала его. Все взоры устремились на преступника. А тот продолжал молиться, прося прощения, то молча, то бормоча что-то себе под нос. Но люди всё равно не могли его простить, ведь он совершил непоправимое. Народ замер в ожидании, палач не спеша приготовился, взял в руки своё страшное орудие и привёл приговор в исполнение.
   С той поры прошло много лет, но урок далёкой страны не прошёл даром. До сих пор я хожу по полям и не срываю цветов. Даже если они очень красивы и привлекательны. Ведь тем самым можно снова совершить непоправимое.
  

ЕДВА УЛОВИМОЕ

   Звезды кружатся в небе в танце едва уловимом:
   силы звёзд притяженья бесконечно малы, но результаты движенья астрономичны.
   Жёлудь, в землю упавший, могучим дубом поднимается к солнцу в движении своём едва уловимом:
   сила жёлудя мизерна, но последствия её мы наблюдаем веками.
   Морщится лоб едва уловимо поэта:
   новая песня волнует сердца миллионов его земляков.
   Воин едва уловимо над другом упавшим роняет слезу:
   Значит, скоро победа, и врага одолеет герой.
   Едва уловимо волненье души моего собеседника:
   Несомненно, большой разговор впереди.
   Твоё и моё едва уловимое встретиться могут, и жизнь возникает новая:
   появление каждой новой жизни в мире почти незаметно, но меняется облик планет, бороздят небеса корабли.
   Соль мироздания - в едва уловимом. Даже в одном лишь тихом слове твоём, вздохе, взгляде, мысли мгновенной. Благой будет мысль - благим будет и мир!
  
   Людмила ПОЛИКАРПОВА
  

БЕРЁЗЫ

   Осенняя природа так трогательно нежна! Особенно берёзки молодые, касающиеся друг друга кронами с поредевшей, желтеющей листвой, покоящейся в недвижном воздухе. А сквозь них и над ними - маленькие белые облака на светло-голубом небе.
   Если отвести взгляд от жёлто-красных кустов и смотреть только на берёзы, они похожи на себя весной, только-только оживающих после зимней стужи. А как вспомнишь, что лето позади, - становится печально, и в этой печали столько нежности, и любви, и благодарности!

ЛУНА

   Желтеют пятна окон.
   Слепящий лампы свет в одном из них так неприятно ярок.
   Одиноко.
   Прикрыв чужие окна шторой, стремлю к луне уставший за день взгляд.
   Утих сумбурных мыслей бег неровный.
   Ночной порой под свет луны, застенчивый и скромный,
   естественно грустить. Естественно стряхнуть дневную суету.
   И нетерпенье жить уходит, оставляя в глубине души тоску.
   Явившись, может, потому, что свет луны волнует
   (так хорошо рифмуется с "целует",
   но хладен поцелуй безжизненной луны),
   тоска уж безраздельно властвует. Увы,
   её господство сердца не врачует.
   Хотя порой так сладостно томит,
   тягучей нежностью болезненной чарует,
   и отзвуки блаженства грядущего таит.
   Но уж луна за тучами, и лампа не горит.
   Ничто извне не раздражает. Но сердце почему-то всё щемит.
   Неуловимое предчувствие покой души смущает,
   и что-то недоступное в ночи безлунной тает.
   Владимир ОЛЕЙНИК
  
   ЦВЕТЫ
   Я ел всё, что придётся, но - из того, к чему был ещё привычен.
   Только всё же грёзилось или снилось, что не только хлеб - тот алмаз-зерно, спасение голодному человеку, но ещё и корешки, и ягоды, кора и почки, листья и травинки. Готов был жевать не только лепестки и цветочки, но и кожаный ремень, похожий на кожу куриной ножки...
   А если всё это продолжает мою жизнь, то вся та биология - на самом деле первична, а мысль об этом же и о чём-либо другом, более возвышенном, - вторична. Ведь она родилась после цветка во мне...
  
   Я
   Если рисовать лица всех своих друзей и знакомых, неизбежно вернёшься к первоначальному; всё повторится однажды, и ты начнёшь искать среди других себя!
   ...Мы все алмазоносны, но ближе нам всё ещё уголь!
  
   ПЕРОЧИННЫЙ НОЖИЧЕК
   Я потерял ножичек или кто-то взял в лагере. Попросил всех ребят, если найдут, вернуть, хотя бы тихо положить ко мне в тумбочку... Объяснил, что он принадлежал моему отцу ещё во время войны...
   Кто-то вернул, тихо. Я поблагодарил всех.
  
   НЕИСТОВЫЙ ХУДОЖНИК
   Он выпытывал ответы у посетителя со страстью, со смаком, почти с издёвкой, ставил собеседника то "головой вниз", то вдруг "обезоруживал" и сразу "наступал на пятки", и не дав опомниться - "погонял своих лошадей" далее и далее, убыстряя темп и оставляя за собой Сплошные Клубы дыма: при каждом щелканье кнутом, каждом гиканье и посвисте, превращая такую свою езду во вздымание поля с земли, прямо в небо, не замечая моих испуганных глаз, молящих "не разбиться бы!", вытаскивая из посетителя новые и новые подробности для того, чтоб наконец-то увидеть глубоко в себе тот портрет, который я и посетитель увидим через какое-то время на станке художника. Я - немного раньше: мы с художником живем в каморках под сценой старого концертного дома, еще при немцах выстроенного - добротного и вместительного... Сначала я вдруг обращу внимание на новый лист ватмана от Лайма. Если взять такой в руки и выронить, то от удара в стол ребром будет словно выстрел. Если натянуть на огромный станок, словно работает за ним художник-великан, станет громким как барабан, потому что, закрепленный влажным, он, высохнув, растянет сам себя как струна, зазвенит под сухими пальцами своего хозяина да под грифелями работающих по нему карандашей...
   Художник резко рисует. Вначале какие-то точки, соединяет их линиями, намечает какие-то невидимые места для новых точек и линий, чтобы через несколько дней я мог вдруг обнаружить или подобие астрологической схемы, или паутинную сеть его логических штрихов будущего портрета...
   Он неистово ругается всякий раз, если я спрашиваю его: то ЭТО почему, то ТО зачем! Я тут же умолкаю, боясь, что он выгонит меня из своей удивительной каморки-студии, где есть все, вплоть до порванного холста или ватмана с какими-то рисунками, а за полками, в пыльном углу, полно поломанных кистей!.. При этом он никогда не забывал по своему восточному обычаю поставить греться кипяток для чая, и мог продолжать ругаться, обращаясь то к своему дикому голубоглазому коту Симону, то ко мне, то ещё к кому-то.
   Согревается чай - и он сует "пьялку" прямо в руки. Иногда, пропахший тушью, грунтом и маслом, садится около с другой "пьялкой" в руке. И мы могли долго молча допивать дымящийся ароматным листом напиток, словно так получая его силу, совершенно необходимую, чтобы перекинуться хоть парой слов.
   В другой раз я застаю его в куревном дыму, за высоким стульчиком на курьих трехножках, перед станком. Краски - на огромном круглом столе, своей округлостью призывающего к умиротворению. Краски - вперемешку с "пьялками", консервными крышками-пепельницами, стаканами из пластмассовых бутылей с серо-буро-малиновой водой под мытье кистей... Как из всего этого может что-то рождаться? И при том он ногой отпихивает кота, спустив ногу, как малыш со взрослого велосипеда, толкает свою трехножку, чтобы в следующий момент точно поставить где-то один мазок или опять и опять резким движением задать фон другой какой-то точке "под микроскопом", видимой только ему... Лишь Симон мог такое терпеть, так как улицу презирал, лишь - крыши...
   ...В одно из прекрасных утр я слышу через стену отчаянную брань двух голосов. Перепалку устроил конечно он, устроил из-за несогласия с задатком, слишком длинным уже сроком заказа или из-за вопросов: "почему" да "зачем". Посетители приходили часто вот так рано, требовали что-то своё, будя всех троих - его, меня и кота... Начиналась драка словами, потому что "художник всегда прав", и "он не выносит критики", и если заказчику не нравится, то пусть катится, а портрет он загонит на вернисаже "за втридорога"! И без всяких там изменений!
   Вечером он остывал... Хотя два-три подобных портрета я видел среди тех холстов. Они были прекрасны! Их, конечно, могли и не купить, хотя бы потому, что они были откровенно "чьи-то портреты"... но свои сомнения я хранил от него, боясь что он запустит в меня огромным копьём... с кисточкой из колонка или белки и выбьет мне глаз, и - уши еще как завянут!
   Да, портреты его я всегда бы называл шедеврами. Он их любил. Иногда я ловил себя на мысли, что он и ругался-то, может, цену набивая, чтобы, как все отцы, любя свое детище, тайно "прикарманить", оставить при себе для далеких, более понятливых потомков...
   Он был прав, неистовый художник. Он видел будущим. И не понимал, что мы просто не можем видеть, как он...
  
   СПИНА
   ...Выпадают разные неясные фотографии...Чей-то выроненный, потерянный альбом... Но вот чья-то спина... снег? или пух разодранной подушки? Вспоминаются слова о птице Габис... её перья - страдания людей, которые она держит на собственном хилом тельце - лишь бы они не попадали простым людям. Перья иногда освещены холодным солнцем, и тогда они сияют, обретают все цвета радуги и люди тянутся за ними, приобрести себе немного счастья...
   ...Мороз уже стал затягивать стекло другой фотографии. На ней полосы. Кто и как их изменит, чтобы они стали хотя бы простым морозным рисунком. Рисунок бы напоминал тёплый дом, и сладкий чай, и добрые звуки и лица...
   ...Вспомнилось лицо за стеклом такси. Это женщина-таксист, на своём автомобиле, она уезжала каждый день, раньше меня, и приезжала раньше. Её "цветное пёрышко" было похоже и на дом, и на обеденный стол. Будто бы однажды что-то произошло вокруг неё в мире и она оказалась на сиденье шофёра...
   ...Потерянное пёрышко... Оно ярко сверкает на солнце, продолжая вбирать в себя его цвета, становится кусочком янтаря, выплывает нам навстречу с пенистой волной. Кто-то его всегда поднимает, поворачиваясь к морю, благодарит его или молится. Мне видна только его спина. А глаза... - помнились еще издавна.
  
  
   Геннадий МОНОГАЕВ
  

ДОЛЖОК

(быль)

   Есть на юге Казахстана город Джамбул. Это мой родной город. Я прожил в нём до сорока двух лет. Сейчас мне пятьдесят два. Вот уже десять лет я живу в Калининграде.
   Я хотел бы рассказать об одном случае из моей жизни, в котором удивительным образом соприкоснулись оба этих города.
   Году в 1990 тёплым осенним вечером я возвращался с работы домой на своей "Ниве". Была суббота. Я ехал по родному городу и думал о том, что сейчас приеду домой, истоплю баньку, напарюсь, а потом устроюсь с пивом у телевизора. Дома меня ждали жена и четырёхлетний сынишка. А ещё они ждали завтрашнего дня, потому что по воскресеньям мы, как правило, выезжали на природу. Подумав об этом, я посмотрел на стрелку бензобака. "Маловато, - мелькнуло в голове, - надо бы залить". Я решил проехать по улице, где на одном из перекрестков обычно стоял частный бензовоз или, как его все называли, "корова". Это было не по пути к дому, но всё же ближе, чем до любой заправки на окраине города. К тому же в последнее время в городе постоянно ощущался дефицит бензина, и многие заправки частенько украшали надписи "бензина нет". Подъехав к нужному перекрестку, я не увидел там бензовоза: видимо, расхватали весь бензин на выходные и хозяин "коровы" уже сидел дома и подбивал барыши. Я остановился, раздумывая, где ещё можно заправиться. Шансов прокатать оставшийся в баке бензин было гораздо больше, чем его найти, и я решил ехать домой.
   Город погружался в субботнюю вечернюю жизнь. Машин на улицах становилось всё меньше, и только такси сновали без устали, развозя людей по гостям да ресторанам. Свернув на улицу, ведущую в сторону дома, и проехав немного, я увидел у обочины "Жигули". Рядом стоял парень с ведёрком в руке. Завидев меня, он приподнял ведёрко и покачал им. Я понял и остановился.
   - Не выручите? - подойдя, с ходу начал он. - Думал, "корова" здесь, дотянул сюда на последних каплях - и на тебе. Мне б до дома доехать, а?
   Дом его, как выяснилось, был в тридцати километрах от города, так что бензина ему надо было литров пять. Из бака "Нивы" взять шлангом бензин не просто, а поскольку в моём случае его там было всего ничего, пришлось изрядно повозиться.
   "Ну что ж, поездка на природу завтра отменяется, - думал я, ожидая, когда он зальёт бензин и вернёт мне мою воронку. - А жаль, погодка стоит чудная!"
   - Спасибо большое, - сказал парень, возвращая мне воронку. - Сколько с меня?
   - Нисколько. Просто когда такого же встретишь - не проезжай мимо, поделись. И ему скажи, чтобы так же делал. Глядишь, и покатится этот должок по свету.
   С тех прошло семь лет. Я забыл об этом в общем-то незначительном эпизоде. Уже два года как я перебрался жить в Калининград, а точнее - в пригород. Кстати, переезжал я сюда с женой и сыном на той же "Ниве".
   Как-то вечером, в конце марта, ехал я домой. Погодка была что надо - ветер со снегом! В "Ниве" было тепло, урчала печка, негромко играл радиоприемник! Я уже ехал за городом, по трассе, как вдруг машина дернулась. Раз, другой, и тут же заглох мотор.
   Я понял, что кончился бензин, и, накатом съехав на обочину, остановился. Включив аварийную сигнализацию, я стал соображать, что делать. "С канистрой возвращаться на заправку в город пешком? Нет, машину оставлять на трассе вечером рискованно". Решил попытать счастья на дороге. Я стоял под снегом, на ветру, держа в руке, как сигнал бедствия, пустую канистру. Мимо проезжали машины, в их тёплых салонах сидели люди, и им, наверное, не было никакого дела до моего пустого бака. Я уже порядком промок и замёрз, как вдруг какая-то машина остановилась, чуть не доезжая до меня. Из неё вышел мужчина, быстро подошёл ко мне и спросил:
   - Шланг есть? - и, не дожидаясь ответа, добавил: - Давай в темпе, а то мы опаздываем!
   Минут через пять я уже держал в руке канистру, в которой успокаивающе плескалось несколько литров спасительного бензина.
   - Спасибо. Столько хватит? - спросил я, протягивая мужчине деньги.
   - Не надо, - ответил он, направляясь к своей машине, - только, если встретишь такого же - не проезжай мимо, - и, уже садясь в машину, добавил: - И скажи тому, чтобы сделал так же!
   Меня как током ударило! Я вспомнил тот случай! "Господи, - подумал я, - неужели?!"
   Хлопнула дверца. Машина рванула, быстро удаляясь, а я стоял с канистрой в руке и чему-то улыбался.
  
  
   Александр АНДРЕЕНКО
  

ГРОЗА НА СЕДЬМОМ НЕБЕ

   После прогулки по смотровой площадке Башни запоминаешь мельчайшие подробности. Причём не столько обстановки, сколько собственных ощущений. Высота обзора - более трёхсот метров. Как принято говорить, над уровнем моря. Хоть и далековато до моря-то. Ну не считать же таковым водохранилище! Облака - под ногами. Тучи - тоже. Но про тучи потом.
   Весьма впечатляет милая деталька: выходя из лифта, едва не наступаешь на иллюминаторы в полу - такие прозрачные, что вроде бы и нету их. Видны легковушки у подножия - с десяток на ладошке разместится. На "провальное" место не вдруг отваживаешься ступить. Но любопытство - великая вещь. Сперва носочком деликатно постукиваешь, вроде первый ледок пробуешь. Потом, смелея, давишь основательнее. Наконец, вконец наглеешь и помещаешься туда всей тяжестью. Наглеешь-то наглеешь, но в груди так все и заходится: "А вдруг?!"* Сердце где-то в горле, как с горы на санках, хоть и стоишь неподвижно. Чуть спустя я видел ну очень солидных мужей, несколько подпрыгивающих. Насколько же богаче будут сенсорные воспоминания у них!
   Когда вышагал два круга, началась гроза. Не зря жnbsp;е я про тучи говорил. Под ногами - дождь и молнии. Молнии и дождь. Грома не слышно. Из-за этого гроза неполноценная. Игрушечная какая-то. А эмоции - сильные и незабываемые. Как если бы к тучам подошвами притянуло, а разряды и струи в обратную сторону идут. При этом тихо так, что глохнешь. Сумрак то сгустится, то рассеется. Тогда Москва то вплотную подступит, то отпрыгнет при вспышке до горизонта. И резкость изображения меняется. Словно проявляющуюся фотографию наблюдаешь. Кстати, некстати ли вспомнилось, что потолок "кукурузника" не выше 250 метров. Выходит, сейчас он рокотал бы где-то под ногами.
   Поезда электричек и метро смотрятся механическими блестящими змейками. Забавнее всего, что все их движения кажутся осмысленными.
   На разных уровнях вращаются бронзовый, серебряный и золотой ресторанные залы. Как не посидеть в каждом! Отсюда всё так непривычно, что даже знакомые и весьма крупные сооружения определяешь не сразу. Например, с павильонами и скульптурами ВДНХ некоторое просветление наступило лишь на третьем витке. По времени это больше трёх часов.
   Уходить и хотелось: устал, проголодался, и не хотелось: когда-то вновь сюда попадёшь? Если попадёшь. Как при подъёме в лифте, так и при спуске, сильно давит в уши: за 10-12 секунд "проглатываются" 300 метров.
   Уже в Калининграде догоняет страшная весть о трагедии на уникальной башне. Задним числом чувствую себя неуютно, вспоминая, что со взрывом на "Пушкинской" разминулся на полчаса, а через неделю после моего визита в Коломенский заповедник там повыворачивало (с корнем) деревья. Притягиваю, что ли, я несчастья? Ещё и коллеги поддевают: "В Баренцевом море, часом, не побывали?" Там-то я точно не был. А вот грозу на седьмом небе запомню надолго.
  
   *) Это "вдруг" в "Ночном дозоре" и случилось.
  
   Адель Киселёва
  

ДЕВЯТЫЙ ВАЛ

   Летний день в небольшом курортном городке. Море, солнце, ветер... Волны с кружевными белыми гребнями яростно штурмуют берег. Никогда не устаю любоваться ими, когда они такие неистовые. Захотелось проверить, правда ли, что так называемый девятый вал самый мощный. Но то ли я выбрала для отсчета не ту волну, то ли это утверждение неверно, но девятая волна не была такой впечатляющей, как у Айвазовского.
   Я долго стояла на берегу и старалась найти закономерность в бегущих волнах. Вдруг услышала позади: "Любуетесь панорамой?". Я не отнесла эту фразу к себе и продолжала смотреть на море. Мужчина остановился рядом и заглянул мне в лицо. Посмотрев в его сторону, я встретилась взглядом с весёлыми, слегка выцветшими голубыми глазами на загорелом лице.
   Странное дело, взгляд этот показался мне знакомым. Стала припоминать: при каких же обстоятельствах мы встречались? Ощущение уверенности в этом было полным. Но пока копалась в лабиринтах памяти, мужчина представился: "Вадим. Из Москвы, приехал сюда отдыхать". Сразу вспомнилась очень давняя встреча, ещё до студенческих лет. Юношу звали Вадимом. У него были выразительные голубые глаза, а сам он напоминал скалу - такой силой веяло от его фигуры. Он был студентом Московского инженерно-физического института.
   Ассоциация с той далекой встречей возникла, скорее всего, из-за имени. Мне тогда оно показалось очень мужским, звучало как-то по-особому твёрдо. Впоследствии этим именем я назвала своего сына.
   И вот ещё один Вадим - на склоне лет. И почему мне так приятно произносить это имя? И так легко и уютно быть рядом с ним...
   Я спросила, нравится ли ему его имя. Он ответил сразу, не задумываясь, что чертовски к нему привык. А я продолжала: знает ли он, что означает Вадим в переводе с древнерусского? Оказалось, что не интересовался. Мы немного поговорили об именах, о погоде и как-то незаметно отправились бродить по самой кромке прибоя. Вадиму очень понравилось, что у него оказался тёзка в лице моего сына. А ещё он совершенно открыто заявил, что надеется на продолжение знакомства и его продолжительность. Мы гуляли до самого заката. В этот вечер он был необыкновенным: облака отливали золотыми и огненно-оранжевыми красками, море сияло перламутром. Когда солнце утонуло в волнах, отсветы заката ещё долго полыхали, окрашивая в необычайные тона горизонт. Пора было расставаться с Вадимом, но делать этого не хотелось.
   Я заговорила об этом первая. Вадим возразил, что ещё не вечер и можно ещё где-то посидеть, попить кофейку, послушать музыку. Мы выбрали столик в самом людном кафе нашего городка. Его руки часто брали мою. Было очень тепло от этого его прикосновения.
   Мы пили шампанское, он читал экспромты на тему только что отпылавшего заката. И это было великолепно, но мне было грустно. Предстояло расставание...
   Он проводил меня, а на следующий день мы гуляли по улицам областного центра, я показывала ему наши музеи, парки. Вечер провели в ресторане. Звучали испанские мелодии, и мне казалось, что мы давно знакомы, близки и совсем, совсем молоды. О времени забыли. Домой возвращались далеко за полночь. Дорога пролетела, как одно мгновенье. Мы как сумасшедшие целовались на заднем сиденье такси. Вернулись полузабытые ощущения юности: сердце билось в бешеном темпе, не хватало дыхания, горячие волны разливались по всем клеточкам тела. Мы парили, растворялись в этой волшебной ночи и, казалось, не ехали, а летели на совершенно немыслимых могучих крыльях.
   Неужели возможны такие порывы, такие ощущения? Я не верила себе. Но, наверное, так и приходит счастье. Оно ворвалось ко мне со всей страстью молодости, оно смело все условности, все комплексы, все "ах, что будут говорить?!". Для меня существовал только он, мой Вадим! Несбывшаяся мечта юности обрела реальность. Не хотелось думать о близкой разлуке. Это был только курортный роман, к чему я относилась скептически. Но вот настал этот день. Он всё же настал.
   Я не хотела провожать его, не хотела идти на последнюю встречу - и не пошла. Я сидела у себя. В окнах догорал закат. Я не плакала, я ни о чём не думала, я ничего не хотела представлять. Все померкло. Как жить дальше? Для чего? Зачем?.. Одно согревало душу: это было! Часы шли, я продолжала сидеть неподвижно в тёмной комнате. Мне не хотелось света. Но вдруг звонок в дверь. "Кто же это может быть в такой час?" - с раздражением подумала я и пошла открывать.
   На пороге стоял Вадим с чемоданом. Не сказал, а выдохнул: "Я к тебе. Навсегда. Не прогонишь?"
  

ЛУЧШЕ ГОР - ТОЛЬКО ГОРНЫЕ ЛЫЖИ

   Моя подруга несколько лет подряд уговаривала меня поехать с ней в горы отдыхать. Она фанат горнолыжного спорта, и, как только наступает зима, вся уже в предвкушении окунуться в зимнюю сказку, ощутить захватывающий дух полёт на горных лыжах с высоченного склона. Это предел её мечтаний...
   И вот свершилось. Уговорила. Недолгие, но тщательные сборы - и мы в горах. Действительность превзошла все ожидания. Мы оказались в царстве зимнего волшебства! Белого снега я здесь не увидела. Он был разноцветным. С приближением сумерек тени от гор ложились на него густой синей гуашью. А по утрам в лучах солнца оттенки нежно-розового с сиреневыми и оранжевыми бликами потрясают, возвращают в детство. На душе легко, и ощущение счастья захлестывает. Кажется, возможно всё, любое чудо.
   Потихонечку я освоилась с обстановкой, привыкла к какому-то небывалому, молодому удальству, бесшабашности, растворёнными повсюду.
   К горным лыжам я, конечно, отношения не имела. Весь мой горнолыжный опыт ограничивался воспоминаниями детства. Мой дед подарил мне - девятилетней девчонке - лыжи. Они были для взрослых: длинные и тяжёлые. Но радости моей не было предела. Я очень скоро убедилась в их преимуществе над лыжами детскими, которые были у друзей. Мои были очень устойчивые, и я вскоре полюбила спускаться на них с окрестных "лысых гор". "Лысыми" их прозвали за то, что на их склонах не было ни одного деревца - так они были круты, хотя кругом был лес. Считалось особым шиком скатиться с них и не упасть.
   Ах, как было страшно лететь вниз. Скорость была просто сверхъестественной. Поначалу я закрывала глаза, чтобы преодолеть страх. Но потом он исчез, а ощущение блаженства, замирания сердца нравилось всё больше и больше.
   Спускаться с "лысых гор" осмеливались не все. Многие просто наблюдали за смельчаками. Когда мой дедушка узнал, что я хожу кататься на "лысые горы", он отобрал у меня лыжи на целый месяц. И вот однажды я решила спуститься с гор на лыжах подруги. Лыжи были совсем другие, непривычно легкие и, как я их потом назвала, вертлявые.
   Я упала, дыхание прервалось, от боли я потеряла сознание. Очнулась я через мгновение, но мне показалось, что прошла целая вечность. Дышать было больно, но я всё же дышала.
   С того времени я больше никогда не спускалась с крутых гор, но лыжи продолжала любить и ходила на большие расстояния, участвовала в студенческих соревнованиях. Но как только встречался склон, я замирала и не могла сделать вниз ни шагу.
   В один из дней отдыха моя приятельница предложила мне посмотреть на её трассу. Мы поднялись на фуникулёре. Подруга выглядела настоящей горнолыжницей в великолепном розовом костюме с белой пушистой меховой отделкой. Я похвалила её экипировку.
   Вид с высоты был завораживающий. Снег сверкал и переливался на солнце. Деревья в густой бахроме инея напоминали ослепительных принцесс в одеждах, затканных серебром. Пока я любовалась всей этой красотой, моя подруга быстро встала на лыжи, и, когда я посмотрела на трассу, то увидела маленький розовый шарик, вихрем летящий вниз по склону. Я села на снег и закрыла глаза. Мне стало страшно. Так я просидела, пока не услышала рядом голос подруги. Я сказала, что не могу смотреть на это без содрогания, и уехала на базу.
   За обедом подруга иронизировала по поводу моей чрезмерной чувствительности и так меня допекла своими насмешками, что на следующий день я решила всё же встать на горные лыжи, конечно, не без помощи инструктора. Он - немолодой, но ладно скроенный мужчина - толково, по-деловому объяснил, что такое горные лыжи, какое наслаждение владеть ими и какой это великолепный спорт и отдых. После небольшого тренировочного круга под наблюдением инструктора я более-менее поняла, как правильно двигаться на лыжах. Очень довольная собой, я вернулась в гостиницу. Подруге ничего не сказала: решила сделать ей сюрприз. Когда убедилась, что могу сносно двигаться на горных лыжах, отправилась на самый пологий склон. А моя подруга, как обычно, осваивала в это время свои сложные и высотные трассы. Так что мы друг другу не мешали.
   Я встала на лыжи и осторожно стала спускаться. Склон был очень пологий, но я заметила, что скорость нарастала. Вдруг меня кто-то крепко обхватил за плечи, и мы помчались. Я не успела ничего сказать. Мне в ухо прошептали: "Не бойтесь, здесь не опасно". Такая беспардонность мне не понравилась. Посмотрев вниз, я увидела впереди поворот на совсем другой склон. Во что бы то ни стало я решила остановиться и попробовала упасть. Не получилось. Мне сказали, чтобы не расслаблялась, и мы продолжали мчаться - уже по другому склону. Мой страх вдруг прошёл. Вспомнилось, как лихо я каталась в детстве с мальчишками в связке по четыре человека. Правда, эти спуски были очень и очень пологими. Даже если связка рассыпалась и кто-то падал, всем было весело. Я решила держаться достойно. Когда мы остановились, мой дерзкий спутник посмотрел на меня с такой обезоруживающей улыбкой, что мой гнев улетучился. Он объяснил, что наблюдал за мной и удивлялся моим детским санным развлечениям. А когда встретил на склоне, решил помочь преодолеть страх, почувствовать прелесть горных лыж. Его звали Андреем, он стал моим инструктором до конца отпуска. Благодаря его смелому вмешательству в мои тренировки, горные лыжи стали моей любовью, моей болезнью, моим блаженством.
   Андрей стал для меня другом на долгие годы, волшебником, открывшим мне ещё одну великолепную грань жизни.
   А у горнолыжного спорта появилась ещё одна фанатка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Анатолий МАРТЫНОВ

ТИШИНА И РАСКРЫТАЯ КНИГА

I

   В Светлогорск меня пригласили друзья из клуба любителей поэзии. Было это несколько лет назад. Тогда в этом курортном городе, в Дом творчества проходили так называемые встречи с интересными людьми: поэтами, писателями, певцами, музыкантами... Встречи эти носили название "У камина", хотя камина, как такового не было.
   В тот день своё слово молвил Сэм Симкин, довольно известный в области поэт. Мы стояли в холле, где на стеллажах кого-то выставили. Мелькнула мысль: "Очередное дежурное мероприятие работников местного учреждения культуры". Александр на какое-то время отошёл от меня, взял со стеллажа книгу и стал её перелистывать. Я открыл блокнот со стихами и бегло, но придирчиво просмотрел их. Скоро мне предстоит прочитать свои творения студийцам. Быстро отобрал четыре из них, в пятом засомневался. Даже мысль уколола: "А вдруг не поймут?"
   - Муки творчества? - услышал вдруг рядом незнакомый голос. Слегка повернув голову, увидел немолодого симпатичного мужчину среднего роста. Одет просто: чёрные, хорошо отглаженные брюки, коричневый свитер. Мужчина улыбался. Его улыбка вызывала симпатию и располагала к разговору.
   - Сомневаюсь вот в одном стихотворении... Читать, не читать?..
   - А-а, вы студиец, - догадался мужчина.
   Кивком головы я подтвердил его догадку.
   - А мне можно прочитать Ваше стихотворение? - мужчина смотрел на меня выжидающе и с любопытством.
   - Да у меня почерк, понимаете, - промямлил я.
   - Что, совсем плохой? Ну, тогда сами прочитайте. Я пойму.
   Глаза незнакомца как будто повелевали. И я решился. Каким-то не своим, деревянным голосом прочитал ему стихотворение. Казалось, он долго молчал. И вдруг - улыбка. Мужчина улыбнулся так хорошо, как могут улыбаться лишь светлые люди. Не губами, не глазами, а - сердцем.
   - Вы плохо читаете стихи, отвратительно, - сказал он, - а вот пишете...
   Пауза небольшая, а напряжение во мне - в тысячу вольт!
   - Хорошо пишете, даровито, - он протянул мне руку, - так что читайте смело. Успехов Вам.
   Я с лёгким чувством пожал руку мужчины, и он ушёл.
   И только скрип входной двери подтвердил, что разговор с незнакомцем - не выдумка.
   - А ты, оказывается, знаком с большими людьми, - сказал Александр. Он подошёл незаметно. Я даже вздрогнул от неожиданности.
   - С какими ещё большими людьми? - недоуменно переспросил я.
   - Ну, ты, старик, даёшь! - Александр потащил меня к выставочному стеллажу, снял с него книгу. - Взгляни.
   С обложки книги на меня смотрел человек, с которым я только что разговаривал. Тёмноволосый, симпатичный. Умные глаза слегка прищурены. Он улыбался той самой улыбкой. Не губами, не глазами - сердцем.

II

   Вечер. Я один в доме. Со мною лишь тишина мансарды и раскрытая книга Юрия Николаевича Куранова "Дело генерала Раевского".
  

Я - ВЕТЕР

   Я - ветер. Ветер осени. Ветер октября. Я слуга этого золотобородого пришельца. Впрочем, ему только кажется, что я слуга.
   Я - ветер. Недаром у людей есть такая поговорка: "Вольный как ветер". Вот сейчас захочу и оборву все листья с клена. Они так близко - яркие, весёлые. А этот... Ишь ты! На кого он так уставился? Котёнок! Надо же, с листом играет. Смешной. Ну, дуну, взлохмачу, размету всю эту красоту. Котёнок убежит. И этот любопытный жёлтый с медным отливом лист будет плавать в чёрной луже. А жаль!
   Ветер вздохнул. Немного поиграл с листом и котёнком, у которого коготки оказались очень острыми. И ему показалось, что они даже его поцарапали. Ветер взъерошил дымчатую шёрстку котёнка и почти бесшумно взлетел. Он полетел домой - к морю.

"ПУСТЯКИ"

   Господи, как болит голова! Принял таблетку темпалгина - не помогло. В последнее время такое бывает со мной всё чаще. Афган! Последствие контузии. А работать нужно. Завтра санэпидстанция будет проверять готовность помещений лицея к новому учебному году. Рабочие столы я уже протёр, подмёл выложенные керамической плиткой полы и даже успел протереть их влажной тряпкой. А это добрые 80 квадратных метров с установленными на них станками и оборудованием для обработки янтаря. Я вылил мутную воду в раковину, отжал тряпку и присел передохнуть на ступеньку алюминиевой лестницы. Верхняя часть лестницы упиралась в край слухового окна. Окно было открыто, создавалось впечатление, что лестница упиралась не в край окна, а в небо.
   Небо, так зачастую бывает в пору ранней осени, отливало мягкой элегической голубизной. На нём как приклеенное висело белопенное облако, укрывшее солнце. Я засмотрелся на облако. Оно меня немного отвлекло. Даже голова стала меньше болеть. А может, начало сказываться действие таблетки?
   Я просидел так минут пять-семь и уже, было, хотел продолжить работу, как вдруг по ушам ударил знакомый голос. Голос? Гром среди ясного неба.
   - Так вот, значит, как мы работаем!
   Я вздрогнул и от неожиданности едва не свалился со ступеньки. В дверном проёме во всей своей красе и мощи застыла начальница лицея. Излишняя полнота нисколько не портила её, делала облик внушительным, заслуживающим доверия.
   Лёгкое кремовое платье колыхалось на ней, как колокол во время боя. Это был явный признак тяжёлого настроения начальницы.
   - Так вот, значит, как мы работаем! - повторила она. - А дома ты вкалываешь от души, каждую пылинку сдуваешь.
   В ответ я пытался сказать, что уборка почти завершена, и, если бы не головная боль...
   В её глазах вспыхнул никого не щадящий голубой огонь:
   - Голова у него!.. Пустяки какие! Да у меня вся душа изболелась. Одна о лицее думаю. Полчаса тебе на всё про всё даю.
   Сильный стук дверью - и проём опустел.
   Я хотел встать и закончить работу, но мое хотение так и заглохло в зародыше. Я продолжал сидеть в той же оцепенелой позе. Казалось, из меня ушли все мысли, кроме одной, воплотившейся в двух коротких словах: "Пустяки какие!"
  
  
   Евгений ЛУШЕВ

ЮЖАНКА

   В сочинском санатории вспомнил о заказе - привезти маленькую пальму. Около спуска от жилых корпусов к морю по лестнице, а в ней больше 600 ступенек, видно много пальмочек, растущих из упавших с деревьев семян. Все они были красивы. Я выбрал одну из них. Стройная, с ровными, правильной формы листочками, умытыми недавним дождиком, она привлекла внимание какой-то детской непосредственностью. Большинство её сверстниц всем своим видом показывало нежелание путешествовать на север, от тёплого моря к морю прохладному. Некоторые открыто не возражали, но, взглянув на взрослых, под которыми росли, смущенно отворачивались. Мол, разговор окончен, хотим остаться дома.
   Моя избранница росла несколько вдалеке от других, у самой лестницы. Сильный порыв ветра, видимо, подхватил семечко в момент падения с материнского ствола. Чем-то она отличалась от ровесниц. Может быть, большей независимостью и решительностью. Поехать со мной она согласилась сразу, узнав, что жить будет в тёплой комнате, а ухаживать за ней будут дети: мальчик и девочка. Я предложил ей в дороге разместиться в половинке пластиковой бутылки. Она посмотрела на сосуд и не возразила.
   Суковатой палкой, заменившей лопатку, я начал выкапывать красавицу бережно, чтобы не повредить корешки. По лестнице непрерывно сновали отдыхающие: вверх-вниз, вверх-вниз. Рядом через каждые двадцать минут одновременно начинали движение по рельсам два фуникулера: один - вниз, другой - вверх. Многие отдыхающие игнорировали их, по нескольку раз в день одолевая более тысячи ступенек.
   Пожилой мужчина, идущий по лестнице, спросил меня:
   - Чем занимаетесь? Клад нашли?
   Объяснил ему, что поручено привезти домой пальму.
   - Зачем везти с собой? Это же большой труд и масса неудобств. Воспользуйтесь моим опытом. Посмотрите, - он показал на пальму. Концы длинных, широких изогнутых листьев её опускались почти до середины ствола, образуя большой шатёр. Ближе к вершине его свисала вниз похожая на виноградную огромная гроздь зелёных семян. - Нарвите их. - Он показал на семена. - Дома посадите в землю. У вас без хлопот вырастет пальма, похожая на эту.
   - Заманчиво, - подумал я, поблагодарив за совет.
   Уложив выкопанную красавицу вместе с землей и травой в приготовленную посуду, я направился к высокой пальме, грозди семян которой были крупнее, чем у соседних. Встав на бортик лестницы, я с трудом дотянулся до высоко висевших семян. Не успев сорвать ни одного, услышал со стороны лестницы:
   - Чем вы там занимаетесь, молодой человек?
   Обернувшись, увидел идущего ко мне русого бородача. Объяснил ему, что обещал привезти домой пальму. Выкопал одну, но мне посоветовали без хлопот в дороге привезти эти зелёные семена.
   - Оставьте их висеть и зреть. Спуститесь на землю. Вот вам добрый совет. Видите, под стволом на земле много потемневших крупных продолговатых зёрен? Это давно опавшие семена. Оболочка их разрушена, почти вся сгнила. Их-то и надо брать. Они быстро взойдут. Только поместите в землю сердечком вверх. А у зелёных оболочка толстая и твёрдая, потому их всходов придётся ждать долго.
   Я поблагодарил за совет и стал собирать семена с тёмной оболочкой. Не успел заполнить и треть пластикового пакетика, как вновь услышал обращённый ко мне вопрос:
   - Что вы ищете на земле? Потеряли что-нибудь?
   - Нет. Собираю семена.
   Обернулся. На меня с интересом смотрела молодая, симпатичная блондинка. Я рассказал ей о поручении и о полученных советах. Она весело рассмеялась и произнесла:
   - Напрасный труд. Здесь отдыхайте и ни о чём другом не думайте. Приедете домой - купите финики. Плоды съешьте, а косточки посадите в горшочек с землёй. Вырастут красивые пальмы. А сейчас - к морю. К морю пойдёмте.
   Я поблагодарил её. Она улыбнулась, помахала рукой и стала быстро спускаться. Я ринулся вслед, но сразу опомнился и вернулся. Наполнил пакетик семенами. Отнёс его и пальмочку на лоджию моей комнаты. Поставил их в затенённый угол, а сам заторопился к морю...
   Прошло несколько лет. Южанка чувствует себя прекрасно, хорошо растёт, радуя детей и взрослых. У моих знакомых из семян с тёмной оболочкой ростки проклюнулись, взошли, листочки распускаются. Теперь при встречах только и разговоров, что о развитии юных пальмочек. При этом лица светлеют. Какая-то детская улыбка озаряет их. О маленьком, недавно начавшем тянуться к небу и солнцу растеньице, они увлеченно рассказывают по нескольку минут... Я слушаю, радуюсь вместе с ними и тоже улыбаюсь. Растите, малыши! На радость людям!
  

ЧТО ТЫ СМОТРИШЬ?

   Сын утром собрался на работу и одетый ждал в прихожей жену. Отец, выйдя из комнаты, поздоровался и смотрит на сына.
   - Что ты смотришь?
   Отец не успел ответить. Память высветила картину молодости. Он задавал тот же вопрос тёще, когда та смотрела на него, уходящего на службу:
   - Что вы смотрите?
   Она, бывало, улыбнётся смущённо, промолчит или скажет:
   - Да так.
   И лишь сегодня понял, что тёще, как и ему теперь, не хватало общения с дочерью и зятем. Они, молодые, утром уходили, а возвратившись вечером, были заняты собой и детьми. Уделить время постаревшим родителям, поговорить с ними частенько забывали. Так было с ним. Видимо, так теперь с сыном.
  

В АВТОБУСЕ

   Автобус переполнен. Многие пассажиры стоят. Освобождающиеся места мгновенно занимают молодые люди: они заметно проворнее. Кондуктор натолкнулась в проходе на невысокого, сухощавого, прилично одетого пожилого человека и спросила:
   - Почему, дедуля, стоите?
   - Молодые ещё не все сели, - ответил тот слабым с хрипотцой голосом.
   Но услышали, видимо, все. В салоне сразу стало тихо, как будто шум, говор выключили. Двое парней и девушка, сидящие около деда, встали и направились к выходу.
  
  

ЛИСТОПАД

   Иду по аллее старого парка. На уровне глаз - стволы деревьев. Кроны - выше. Солнечно, тепло, тихо. Вдруг... Не услышал, не увидел - почувствовал: что-то произошло! Поднял голову. Впереди медленно падали листья. Посмотрел в стороны, назад - всюду одно и то же. Зыбкий, с солнечными блестками нижний край листопада был ещё высоко. Казалось, вокруг меня неторопливо опускается театральный занавес, сотканный из сотен, тысяч, миллионов разноцветных листьев. Вот он неслышно коснулся земли и мягко, удобно лёг на неё, образуя красочный ковёр, становящийся всё пышнее... Я уже внутри многоцветного шатра, пронизанного лучами солнца. Воздух в нём высвечен солнечными бликами, которые мелькают на опадающих листьях. Они не спеша плавали в воздухе, постепенно опускаясь.
   В окраске листьев - ничего тёмного. Только яркие, весёлые, праздничные цвета. Некоторые слегка притушены. Жёлтые, с красноватым оттенком, как у апельсина; блестяще-жёлтые, как покрытые золотом; жёлто-белые, как жемчужные; прозрачно-жёлтые, напоминающие янтарь, иные сохранили зелёный цвет в основании листа, а середина и особенно вершина выглядят окрашенными охрой. Все вместе они создавали удивительную по красоте, невиданную мной ранее гамму красок.
   Листья напоминали порой миниатюрные лодочки. Они качались, как на волнах. Другие планировали, часто меняя направление. Третьи в движении были похожи на качели. Некоторые медленно вращались. Листья будто играли, участвуя в весёлом воздушном хороводе.
   В какой-то момент послышались звуки, напоминающие звон маленьких хрустальных колокольчиков. Это разговаривали листья, покидая высоту.
   Я стоял, заворожённый феерией красок и движений. Какая сценография! Какая грация! Какие краски! Переполненный новым для меня ощущением абсолютного счастья, я улыбался. Приоткрылось ещё одно проявление красоты природы.
   С пригорка за пределами парка увидел, как лёгкое дуновение колыхнуло кроны высоких деревьев. Листья посыпались вновь. Спасибо природе за красоту, за минуты нежданного счастья.

ГОЛУБОЕ НЕБО

   Солнце, одолев зенит, покатилось вниз. Зной отступал. Они были вдвоём на пустынном, песчаном берегу океана. Ни людей, ни птиц. Тишина. Океан отдыхал. Его тихое, ритмичное дыхание успокаивало, убаюкивало. Набегала длинная, почти беззвучная приливная волна - вдох. Медленно отступала она с лёгким шорохом песка - выдох. И снова неторопливый вдох, выдох.
   Они, кажется, обо всём переговорили, всё выяснили. Но ручей разговора не иссякал. Поток подхватывал новый камешек и катил его, пока не укладывал в ямку, тут же увлекая другой...
   - Серёженька, взгляни. Как красивы облака на фоне голубого неба! Не туда, ты вверх, на небо посмотри.
   - Я на него и смотрю.
   - Ты смешной. Небо над нами.
   - Поленька, всё видимое над землей пространство и есть небо. Хочешь правдивую сказку о нём?
   - Я готова слушать тебя, умный мой, хоть до вечера. Когда ты рассказываешь, становишься другим: взрослее, серьёзнее. И я думаю: вот таким он будет лет через несколько. Но будет ли тогда любить меня? - Сергей наклонился, поцеловал её в правую щечку, шутливо чмокнул в кончик носа и заверил:
   - Всегда. Слушай. Откуда возникло это белоснежное облачко, слегка затенённое снизу? Из охлаждённого водяного пара. И осадки из него.
   - Серёженька, я же это в школе учила.
   - А голубой цвет неба из-за озона, озонового слоя на высоте 20 - 25 километров. Космонавты рассказывают, что наша планета из космоса выглядит голубоватой красавицей.
   - Значит за голубизну неба надо благодарить озон?
   - И не только за это. Он задерживает часть ультрафиолетовой радиации солнца. Этим сохраняет жизнь на земле. Он же не дает охладиться земле, поглощая её инфракрасное излучение.
   - Спасибо озону. Но мне хочется, чтобы было просто голубое небо. Не надо про озон. Небо всегда было голубым. И пусть всегда будет. И при наших детях. Как это прекрасно. Голубое небо! - Она умоляюще посмотрела на Сергея. Словно от него зависело, каким быть небу. Сергей недоумевал:
   - Что с ней? - Он долго успокаивал, отвлекал её. Она говорила с ним, отвечала на его ласки. Но оставалась задумчивой, несколько отчужденной. Сергей не находил повода для этого. Но постепенно у него появилось ощущение важности происходившего, какой-то тревоги. Будто от решения этого зависит многое в их будущей жизни...
   Тёплые лучи утреннего солнца разбудили Сергея. Пели откуда-то появившиеся птицы. Воздух был прозрачен и чист: стали отчетливо видны даже мелкие расщелины на склоне далекой горы. Он наклонился к Поле и прикоснулся губами к её лицу. Открыв глаза, она негромко, почти шепотом спросила:
   - А небо?
   - Голубое, голубое! - прошептал Сергей. Глаза её засияли. Лицо озарила улыбка. Она обвила его шею руками...
   Над ними простирался купол голубого, безоблачного неба.
  
  
   Юлия ЧЕКМУРИНА
  

НЕ У КАЖДОГО ЖЕНА МАРЬЯ, А КОМУ БОГ ПОСЛАЛ

   Анне Васильевне Павловой посвящается.
   Плакать, жалеть себя и детей, перебирать воспоминания Мария запретила себе сразу, или почти сразу после несчастья - внезапного и оттого ещё более страшного и непереносимого. Не было больше ни родных, ни дома, ни сада с любимым маминым кустом сирени - не было ничего. И они пошли: от деревни к деревне в поисках крова, работы, милости - горького своего счастья, уповая на Господа и на добрых людей. Она уже научилась не опуская глаз говорить эту фразу: "Погорельцы мы. Помогите ради Христа...". Люди помогали. Кто чем.
   Жаркая летняя пора отошла. Истаяла и тихая осень. И стало ещё тяжелей и тоскливей, когда зарядили дожди, размочившие, расслякотившие дороги, когда задули сильные ветры и потянули за собой вереницу холодных, жестоких для бездомных дней. В конце осени им неожиданно повезло. Их взяли в семью - на время, пока не поднимется занемогшая хозяйка. Мария бралась за любую работу: дома, в поле, в хлеву. Но через несколько дней, когда больной стало лучше и когда добрая бабушка Марфа начала латать большую старую сумку с двумя ручками-петлями, чтобы удобно было носить за спиной, Мария поняла, что пора уходить.
   Надвигалась зима. Снега ещё не было, но с каждым днём становилось холодней, и всё тревожней с каждым днём становилось в душе Марии. Бабушка Марфа подарила ей на прощанье старенькую, но ещё крепкую шаль, заштопанную всего в двух-трёх местах, и тёплые носки детям. "Так вот что она вязала! - подумала Мария, и глазам её стало горячо от подступивших слёз. - И ей ведь несладко в жизни было, но как же, как это у неё на всех любви хватает?! И почему так добры старые люди?".
   Дорога теперь не отпускала Марию надолго. Обойдя все ближайшие деревни, она отважилась идти в дальние. Конечно, и там, разорённые гражданской войной, люди жили бедно, но заходить ещё и ещё раз в одни и те же дома Марии было уже невмоготу. Случалось, им попадались попутчики, случалось, их даже подвозили, но чаще они шли одни. Анютку Мария обычно несла на руках или на плечах, а Лёньке, старшему, больше приходилось идти самому. Переходы становились всё тяжелее, а неприкаянное их одиночество - всё более безнадёжным. Она не плакала, гнала невесёлые думы и берегла и лелеяла в сердце всё ещё теплящийся огонёк надежды: "Вот побьют всех бандитов, вернётся Гриша, и всё будет как прежде. Вернулся бы, а там уж..."
   Но однажды жестокое отчаяние помутило её разум. В пути их застигла буря, и пришлось пережидать её в стогу сена. Утром второго дня в котомке лежали два сухаря, ломоть хлеба и одна сморщенная печёная картофелина. Мария разломила ]хлеб пополам и одну часть убрала. Остальное поделила между детьми. Она смотрела, как они едят, и со страхом думала о том, что, если не утихнет ветер и им придётся провести здесь ещё день, у детей не будет сил идти дальше. Но после полудня ветер стал ослабевать, и Мария решила идти. Укутав Лёньку по самые глаза в подаренную бабой Марфой шаль, Мария взяла на руки дочку и шагнула в замёрзшее, такое унылое, такое бесконечное поле. За ним будет река, а там - меньше дня пути до большого села. Если идти ходко.
   Они шли медленно. То, что осталось от обуви, уже не спасало её израненных ног ни от холода, ни от острых, закаменевших на холоде комьев земли. Но мучительней всего была тревога за детей. Они стали тихими, безразлично-покорными, с печальными, почти неземными глазами. "Они не выдержат! Они не вынесут!" - иногда с ужасом думала она, но тут же гнала эти мысли, не позволяя им завладеть сердцем. Она бы отдала им всё, отдала бы свою силу и выносливость, если бы знала, как это сделать.
   Наконец показался берег реки, поросший ивняком. "Там и отдохнём, - подумала Мария. -Уже немного осталось". И вот тут, когда усадила детей, укрыв их от ветра, когда отдала им оставшийся хлеб, сказав: "Ешьте помаленьку, не торопитесь", когда, не в силах смотреть на еду, шагнула к реке, вот тут-то и накрыло её бешеное, дикое отчаяние. Налетело внезапно, свело судорогами всё внутри и горячим туманом разлилось в голове... Она разбила ногой ещё не крепкий лёд. Кончить разом! Миг - и конец всему! Лунка становилась больше, нога скользнула в обжигающую воду, в лицо полетели брызги. "Что это я, что это?! А ребята?!" Мария застонала и повернулась к берегу. "Господи, прости! Господи, помилуй!" - прижимая руки к груди, с запоздалым страхом шептала на ходу Мария. И вдруг она резко остановилась, покачнулась и упала на колени. Перед глазами поплыли цветные пятна, закружились, замелькали яркими звёздами в стремительном водовороте.
   - Мама! - окликнула Анюта.
   Мария не услышала. Она стала одной из звёзд, мчащихся по спирали огромной воронки в чёрно-лиловую бездну. Ушли мысли, ушла боль из измученного тела... вот только этот свет... такой плотный и душный, что трудно дышать...
   - Мама! - закричал Ленька, и подбежал, и стал тормошить мать, испугавшись её остановившихся глаз. - Ты что, мама, ты что?
   Мария знала, что чёрная глубина - это конец, но почему-то она знала ещё и то, что конца этой черноте не будет. Всё ближе бездна, всё сильней и неотвратимей втягивает её в себя, и нет такой силы, что могла бы остановить это падение. Но вот какие-то тревожные звуки тонкими лучами стали пробиваться сквозь эту страшную лиловую плотность, коснулись Марии и отозвались в ней слабым, тонким плачем: "Мамочка! Мамочка!" Она очнулась, увидела перепуганные, заплаканные лица детей и вскрикнула: острая боль полоснула по ногам и дошла до сердца.
   - Я... не вернусь... туда... - всё ещё вялыми, непослушными после обморока губами пообещала она то ли себе, то ли детям.
   Это был трудный день. Наверное, самый трудный и страшный из всех, выпавших на их долю. Угасавший свет не давал времени на отдых. Они пошли вдоль реки. Ветер вдруг стих, улёгся, усталый, на землю, повис на ветках белыми клочками тумана. Пошёл снег, тихий, мелкий.
   "Ничего не бывает навсегда. Уходит дождь, приходит снег, за ним придёт тепло, зацветёт сирень... И у нас всё изменится...". Мария остановилась и глубоко вздохнула. Перед глазами опять поплыли цветные пятна. Она на секунду плотно закрыла и вновь открыла глаза. Теперь пятно было одно - чёрное. Оно лежало на припорошенной снегом дороге и не хотело исчезать. Снег медленно покрывал его белым узором. Камень? Она вгляделась - и сердце ёкнуло. Сумка... Сумка? Сумка! "Господи, сделай так, чтобы в ней был хлеб!" Мария бросилась к ней, забыв про усталость и больные, разбитые ноги.
   Но в сумке хлеба не было. И вообще ничего съестного. В ней были деньги. Много, очень много денег. Она смотрела на них и видела дом с большой белой печкой, тёплой, жаркой, видела белые занавески на окнах и большой стол, покрытый кружевной скатертью, как та, что вязала мама... Перед глазами мелькнули лица детей, не исхудавшие и печальные, а такие весёлые и румяные, что у Марии заныло сердце. "Господи всемогущий! Милостивый! Не оставил, спас!"
   - Это денежки? - спросил Ленька.
   - Это спасение наше, - ответила Мария. - За наши мучения послал нам Господь.
   Когда они подходили к селу, Мария уже знала, что она сделает. Иначе - никак нельзя. Иначе - не по-божески. Ведь тому, кто потерял эту денежную сумку, сейчас может быть ещё хуже. Даже хуже, чем им.
   Они с трудом поднялись на крыльцо. На стук вышел старик, поёживаясь от холода и щуря
подслеповатые глаза.
   - Мне бы в сельсовет, - сказала Мария и, скользя спиной по косяку, опустилась на порог.
   Всю ночь шёл снег. А утром - по-настоящему зимним, светлым, приветливым утром Мария с детьми снова была в дороге. Они ехали в санях по заснеженному пути в город - в милицию. Вёз их сам председатель сельсовета.
  
   ПОТОМ
   Красноармеец, потерявший сумку с зарплатой для всей воинской части и благодаря Марии избегший страшной участи, вскоре разыскал её. Он стоял перед ней на коленях и, обливая слезами её истерзанные, в кровавых коростах ноги, целовал их.
  
  
   БИМКА, ПРО НЕГО И НЕМНОГО ПРО НАС
  
   -Ах ты, пёс! - возмутилась я, когда увидела, как он улегся на диване, подмяв под голову мою любимую диванную подушку.
   Но, посмотрев, как сладко он спит, уткнувшись носом в эту самую подушку, как мирно посапывает и похрапывает, я смягчилась, осторожно села рядом и принялась за вышивку. Изредка поглядывая на него, я думала, что он чувствует себя если не хозяином, то уж явно не последним лицом (или правильнее сказать - не последней мордой?) в доме. И тут мне вспомнилась почему-то та необъяснимая история, которая произошла с ним несколько лет назад. Тогда ему было четыре года.
   Но прежде чем рассказывать эту историю, надо бы представить её главного героя. Это Бим. Белый пушистый пёс: хвост колечком, уши торчком, морда валенком. Когда он только появился у нас, друзья и знакомые, как водится, стали интересоваться, какой он породы. Муж всем охотно отвечал:
   - О! Это О-ОЧЕНЬ породистый пес!
   - Вот как? - удивлялись знакомые и начинали внимательнее присматриваться к маленькому представителю какой-то неизвестной и, видимо, редкой породы.
   - Да! - не сбиваясь с серьёзного тона, продолжал муж. - У него в роду было очень много разных пород.
   Реакция всегда была одной и той же: сначала пауза, потом дружный смех.
   Конечно, я понимаю, как красиво прозвучало бы какое-нибудь престижное имя - овчарка, терьер, сеттер... но истина дороже. Бим - просто дворняжка. Да ведь история эта не о достоинствах той или иной породы. Она совсем, совсем о другом.
  
   Взяли мы его месячным щенком. Он был маленький и слабенький, ходил ещё неуверенно и, когда уставал, начинал волочить задние лапки. В первую ночь на новом месте он дрожал и скулил. Один, без мамы, среди новых людей, в темноте... Конечно, ему было не по себе. Жалея его, но помня о том, что собак ни в коем случае нельзя брать к себе в постель (это мы вычитали в одной умной книге), я, ничтоже сумняшеся, легла рядом с ним на коврик. Щенок пригрелся, успокоился и уснул. Обрадованная тем, что всё так быстро и хорошо закончилось, я перебралась в кровать, но... Через две минуты Бимка опять заскулил. Какое-то время я выжидала: думала, затихнет. Но не тут-то было. Пёсик звал маму, и звал так робко и так жалобно, что сердце моё не выдержало, и я опять устроилась на полу возле него. И не в последний раз. Наконец, когда проснулся муж, а моё терпение истощилось, я, махнув рукой на правила собачьего воспитания, взяла бедного страдальца к себе.
   Наверное, после этой ночи, а может, и по каким-то другим соображениям, Бим полюбил меня. Плакал, когда я уходила, не ел, а один раз, когда меня долго не было, даже заболел от огорчения. Вот такая вот собачья любовь.
   Рос он весёлым, шустрым и на редкость голосистым пёсиком. Лаял отрывисто и громко, когда радовался, лаял, когда сердился, - и тоже громко и долго. К своим обязанностям, которые он сам на себя возложил, относился очень ответственно. На прогулке не столько бегал и играл, сколько следил за прохожими. Он установил для них правило, только они не знали об этом и постоянно нарушали его. А правило было простое: не подходить ко мне ближе, чем на три метра. Почему-то именно это расстояние он считал безопасным для меня. Когда же какой-нибудь невежда переходил границы дозволенного, пёс бросался вперед и лаял грозно, пока нарушитель не удалялся.
   Историй о Биме можно рассказать множество. Например, о том, как он потерялся на рынке, а я бегала, вся в слезах, по рядам, и продавцы, побросавшие свои прилавки и окружившие меня, сочувственно и возмущенно кричали: "Девушку обидели!.. Кошелек украли!" Они так кричали потому, что причину своих слёз я не смогла объяснить сразу: боялась открыть рот, чтобы не разрыдаться в голос... И как он нашёлся потом у дома бабушки.
   Или о том, как он узнал, что умеет плавать, когда жарким летним днём, преодолев страх, бросился за мной в озеро, решив, что лучше разделит со мной неизвестную опасность, таящуюся в воде, чем останется без меня. Или о том...Да много было историй! Но та, главная, необъяснимая и удивительная, случилась весной, когда Биму должно было исполниться четыре года.
  
   Меня не было дома три недели. Вернулась в конце марта или начале апреля. Дни были холодные и сырые. Да и дома, как только мы вошли, мне показалось, что-то не так: то ли холодно, то ли... И тут я поняла: в доме стояла непривычная тишина.
   - Где Бимка? - предчувствуя что-то нехорошее, спросила я.
   Мои немного помялись, переглядываясь, потом заговорили хором. Я их не останавливала, почему-то мне всё в этом хоре было понятно. Гриша вышел погулять с Бимом, отвлекся, на Бимку напала "чужая здоровенная собака" и сильно поранила его, прежде чем мальчики успели примчаться на помощь. Не теряя времени, сын с другом повезли раненого в больницу на другом конце города. Лечебница вызвала у Бимки неприятные воспоминания: здесь ему делали уколы, когда он болел, и он начал беспокоиться. Доктор дал бинт и попросил мальчиков завязать собаке рот... И вот тут Бим не выдержал и убежал.
   Сначала беглеца искали мальчики. Потом ездили туда вместе с папой. На следующий день Даша после занятий в университете долго ходила возле лечебницы, искала, звала... Бимки не было.
   - У нас как с деньгами? - спросила я и с нетерпением посмотрела на мужа.
   - А что? - вопросом на вопрос ответил он.
   Стараясь подавить нервозность в голосе, я пояснила:
   - На такси.
   Муж как-то устало махнул рукой:
   - Бесполезно. Его уже не найти.
   - Это вы не нашли, - возразила я и продолжила уже мысленно: "А я найду!".
   Через пять минут мы ехали к лечебнице. Я и сейчас помню этот день - холодный, серый, тоскливый. Бимку мы не нашли. Потом ездили туда ещё несколько раз, но безрезультатно.
   Проходили дни, недели. Каждый раз, как готовила мясо, я откладывала в морозильник Бимкину порцию: придёт изголодавшийся, пусть будет запас. Все знакомые "собачники" уверенно говорили: "Теперь уже всё. Если собака не пришла через две недели, значит, уже не придёт. Не ждите". А мы всё ждали. Дети, по-моему, уже знали "в лицо" всех маленьких белых собачек в городе. Бимкин запас всё рос.
   Прошёл месяц, потом ещё. Наступил июль. В городе несколько дней шёл фестиваль. Сегодня закрытие. Я вышла на балкон. С острова Канта доносились шум, музыка. А мне опять вспомнился наш пропавший пёс, и, как всегда в таких случаях, вновь вспыхнуло чувство вины: взяли пёсика и не уберегли! Остался бы в деревне, носился бы по двору со своими братьями и сёстрами, грелся на тёплом деревянном крылечке - и жил бы себе припеваючи. А теперь? Бродит где-то по огромному городу. Вокруг чужие дома (какими большими и пугающими должны они казаться маленькой собачке!), чужие люди, машины... Господи! Хоть бы машина не сбила! Голодные, тоскливые дни, холодные, тоскливые ночи! Может, кто-нибудь покормит? Подкармливают же у нас продавцы (дай бог им здоровья!) возле палаток бездомных собак. Может, кто-нибудь к себе возьмёт? Пусть! Лишь бы живой был!
   - Тёть Юль! Мы пошли! - звонко врывается в мои печальные мысли голос племянника.
   И вслед за ним Гришин:
   - Мам, мы уходим...
   - Мамзер, провожай нас! - а это уже Даша - смеется, передразнивая интонацию мальчишек.
   Дети собрались на закрытие - весёлые, оживлённые.
   - Тёть Юль, - доверительно сообщает мне Володька, - я сегодня поздно приду. Мы с друзьями договорились до конца продержаться. Я ключ возьму?
   - Да не надо, Володя, всё равно ведь не усну.
   - Нет, тёть Юль, - с неподражаемой заботой в голосе уговаривает племянник. - Вы ложитесь, не ждите. Только ключ выньте, чтобы я не звонил.
   Уговорил. Пришлось согласиться. Проводив детей, я вернулась на балкон. А мысли о пропавшей собаке всё не уходили. "Ну где ты там бродишь, бедный пёс? Мы тебя ждем, Бимочка! Иди домой! Найди, найди нас, собачка!" Я смотрела далеко в незнакомые улицы, туда, за Московский, за Ленинский проспект, и мысленно твердила: "Ну вот же, я здесь, ну почувствуй мой взгляд, пойми, найди..." И в какой-то момент я вдруг ощутила, как моё отчаяние, и слёзы, и просьба слились в молчаливый крик, он вырвался и полетел над деревьями и домами и сквозь них. И он обязательно долетит до заблудившегося в улицах и переулках пса, а уж пёс поймает его, поймёт и по нему, как по лучу, вернётся домой.
   Внизу, на тропинке через пустырь показались дети. Все трое высокие, стройные, такие юные, красивые, такие любимые! Гриша уже сейчас выше Володи. И я невольно улыбнулась, вспомнив, как Володька, глядя на младшего двоюродного брата немного снизу вверх, говорил - не то удивляясь, не то восхищаясь: "Ну, ты и шланг!"
   Вот обернулись, машут, улыбаются. Господи, как я их люблю! Пусть у них всё будет хорошо! И пусть найдется Бимка!
   В третьем часу раздался короткий вежливый звонок и тут же ещё один. Я отбросила книгу. Володя! Но почему звонит? Ведь специально ключ брал! Я вскочила, на ходу натягивая халат, помчалась открывать.
   - Володя, ты?
   - Я, я, тёть Юль, открывайте скорей! - возбуждённым, захлебывающимся голосом ответил он.
   Сердце ухнуло, в висках застучало.
   - Володя, - жалобно пропищала я, - что случилось? - А в голове проносились мысли, от которых холодели и тряслись руки.
   - Не волнуйтесь, тёть Юль, всё нормально, - всё так же взволнованно, будто задыхаясь, говорил племянник.
   А я всё никак не могла попасть ключом в замочную скважину.
   -А ты сам почему не открыл?
   Ну, наконец-то ключ в замке!
   - Я не могу! Руки дрожат. Только не волнуйтесь, тёть Юль, я Бимочку привёл!
   - Как? - выдохнула я еле слышно, не имея сил на голос. Но продолжала дергать дверь, которая всё не открывалась, и только потом сообразила, что она и не откроется, потому что я повернула ключ только один раз.
   За спиной раздались разнокалиберные шаги. Хотя переговаривались мы тихо, почему-то все вдруг проснулись и высыпали в коридор - заспанные, перепуганные.
   - Что такое? Что случилось? - наперебой спрашивали они.
   Вместо ответа я наконец открыла дверь, и в неё ввалились ликующий Володька и что-то маленькое, серое, отдалённо напоминающее Бимку. С его чудовищно худого тела свисала грязными сосульками шерсть.
   - А-а, - простонала я. - Это ты, Бим? Неужели это ты? - И все вместе со мной замерли, веря и не веря в происходящее.
   А через мгновение...
   - Бимка!.. Умница!.. Ты пришёл!.. Ой, мамочка, какой худой!.. Бимуля, собачка, ты нашёлся!.. - Все тянулись к собаке, всем хотелось потрогать, убедиться, приласкать. Пёс тихонько повизгивал. Попытался залаять, но голос сорвался, и он только заскулил, тонко и протяжно, и побежал по коридору, обнюхивая пол, плинтуса, двери. Дети бросились за ним, но я остановила:
   - Подождите, пусть придёт в себя...
   - У него шок, - подтвердил муж, который и сам, похоже, был ещё в шоке.
   Тогда дети, не сговариваясь, втроём помчались на кухню:
   - Он голодный, надо накормить... Воды, налей ему воды...
   Бим обежал комнаты, тыкаясь носом во все углы, вдыхая родные запахи, вернулся в коридор и, распластавшись на полу у наших ног, заплакал.
   На еду он даже не посмотрел.
   Все молча обступили его, присели на корточки и дружно зашмыгали носами.
   - Мама! - сквозь слёзы сказала Даша. - Ну что ты плачешь?! Ведь он вернулся!
   Бим вернулся. Почти четыре месяца пёс скитался по городу. Кто знает, сколько ему пришлось пережить и передумать в эти долгие, страшные месяцы? И всё-таки каким-то непостижимым образом он нашёл дорогу домой! А может, это он меня услышал?
   - Володя! Да как же ты нашёл его?!
   - Иду я по дороге у магазина, который перед домом, смотрю - впереди два огонька горят. Собака! (Собак Володя панически боялся: в детстве от них пострадал). Я зажал камень в руке на случай, если придётся обороняться. Иду, а сам с собаки глаз не свожу. И она на меня смотрит. И как-то так странно смотрит - как на родного. Я пригляделся и даже вздрогнул - так на Бима похож. На всякий случай спрашиваю: "Бим, это ты?". Тут он как бросится на меня, визжит, лает и даже, знаете, - тут голос Володин дрогнул, - даже ноги - ботинки пыльные! - мне лижет. А как к дому подошли - замолчал, только к ногам жмётся, ни на шаг не отходит. И когда дверь открывали - тоже молчал: переживал, наверное. Ну, вот, а дальше вы знаете.
   Конечно, он был грязный, и от него плохо пахло, и жаль было чистого постельного белья. Но ведь собаке не объяснишь, что в доме отключили (как раз сегодня!) и горячую, и холодную воду. Пёс этого не поймёт. Он понимает только одно: любят его или не любят. Рады ему в родном доме или нет. Потому что сам он - одна беспредельная любовь и преданность. Вот поэтому история эта закончилась так же, как началась: я взяла бедного страдальца к себе в кровать.
   Бим и сейчас живёт с нами. В апреле ему будет пятнадцать лет.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

П О Э З И Я

  
Юрий КУРАНОВ
  
   Всё мудро устроено в жизни,
   Но только умей угадать
   Её, этой мудрости, признак
   Сквозь каждую тленную пядь:
   Сквозь алую тишь на закате,
   Сквозь ветер, сквозь иней, сквозь дождь,
   Сквозь тайную сладость зачатья,
   Сквозь плоти предсмертную дрожь.
   Умей прикоснуться сознаньем
   К глубинам Господней красы
   И видеть всю мощь мирозданья
   В ничтожной крупице росы,
   Почуять, как бездна клубится
   В цветении робком травы,
   В ночном восклицании птицы,
   В сияньи церковной главы;
   И в плаче, и в зове, и в стоне,
   В молитвенном поте лица,
   В дыхании сердца бездонном --
   Восславить Премудрость Творца.

***

   Ну что ж, отцветает здоровье,
   Как полдень осенней поры,
   Уж первые листья на кровле,
   Уже не звенят комары,
   Походка стройней и воздушней,
   Прозрачней и строже - в груди,
   А мысли ясней и послушней,
   И вся-то судьба впереди.
   Да, жизни - лишь только начало
   В земной мимолётной глуши,
   И так до обидного мало
   Тебе удалось совершить.
   Но жизнь из потёмочных буден
   Лелеет молитвенно весть
   Для сердца, которое будет,
   От сердца, которое есть.

***

   Вот уж осень стоит под рябиной
   И маячит весёлой рукой.
   Скоро по небу клик журавлиный
   Поплывёт, расставальный такой,
   Расставальный с надеждой на встречу,
   Расставальный с мечтой о весне.
   Тихим холодом ластится вечер,
   И пророчит нечаянный снег,
   Над водой завздыхали берёзы,
   В синем мареве месяц затих,
   По воде расплываются звёзды...
   А на сердце молитвенный стих.

***

   Листва сквозь туман замирает,
   Листва под туманом молчит,
   Как будто бы всё подбирает
   К какой-то разгадке ключи.
   О кроткая, милая роща!
   Разгадка, разгадка проста,
   Что может быть чище и проще,
   Чем эта твоя красота,
   Твой шелест, столь благостный слуху,
   В туманную тёплую ночь.
   В наитье Господнего Духа -
   Его животворная мощь:
   И каждая жилка растенья,
   И россыпи звёзд по росе,
   И буйная кротость цветенья,
   И вздох увяданья в красе,
   Дождей цветоносная сладость,
   Как слёзы молитв по лицу.
   И Небу за всё благодарность,
   За всё благодарность Творцу.

***

   За озером шумит, как водопад,
   Сосновая угористая чаща,
   Какой-то звук размеренный, трубящий,
   И кто-то ухает там звуку невпопад.
   Прощай, Глубокое, святая тишина,
   Моих икон целительные лики,
   Под окнами озёрной ряби блики
   И призрачность полуденного сна,
   Безлюдные вечерние шаги
   Под окнами в тени осенних клёнов
   И свечи, и полночные поклоны,
   Когда над крышей тьма - ни звёзд, ни зги,
   Сиянье кроткое предутренней звезды,
   Моих котов доверчивые лица,
   Соседство за наличником синицы
   И утренние хлопоты дроздов,
   Да милые чудачества котов,
   Лукавые их ласковые речи,
   Разумные, почти что человечьи
   Улыбки их задумчивых зрачков.
   Теперь вдали озёрного пространства
   На поприще корысти или зла
   Я не хочу, чтоб снова потекла
   Вся жизнь моя в оковах окаянства.
   Я буду помнить ветер и мечту,
   Озёрных лун прозрачные виденья
   И ясную, как небо, высоту
   Стихов, молитв, мечтаний и прозрений.
  
  
  
  
  
 &nbnbsp; - А что? - вопросом на вопрос ответил он.
&sp;
  
   Владимир ГОРН
  

ОСЕНЬ

  
   Небо серо и солнце неярко,
   Время дремлет, замедлив свой бег.
   По сырому пустынному парку
   Одиноко идёт человек.
  
   В продуваемых мокрых аллеях,
   Над молчанием сонных глубин,
   Где прощальным пожаром алеют
   Перезревшие гроздья рябин,
  
   По не кошенным с лета газонам
   С увядающей жёлтой травой
   В ярко-рыжих кленовых погонах
   С непокрытой седой головой,
  
   По газонам, не стриженным с лета,
   С пожелтевшей увядшей травой
   В листьях тополя, как в эполетах,
   С непокрытой седой головой,
  
   Над причаленной к берегу лодкой
   В предвечерних янтарных лучах
   Он бредёт обречённой походкой
   С грузом лет на усталых плечах.
  
   Взгляд скользит по осинам и елям,
   По уснувшим под тиной прудам,
   По застывшим вдали каруселям
   И по прожитым горьким годам.
  
   И читается в тягостном взгляде
   Неизбывная горечь потерь.
   Не смогло её время изгладить -
   Ни тогда не смогло, ни теперь.
  
   Юность, молодость канули в Лету...
   Что-то было...в каком-то году...
   Лишь его одинокие беды
   Отражаются в тёмном пруду.
  
   Под кроваво-оранжевой аркой
   Листьев скорбный, последний полёт...
   По застывшему старому парку
   Одиночество тихо идёт.
  
  

ЭСКАПИСТ

  
   Ещё рассвет над дальней крышей
   Не красил небо в бирюзу.
   Скрип тормозов. - Здорово, Миша!
   Тебе куда? Я подвезу.
   - Я, брат, не Миша, а Володя.
   - Да ладно, прыгай. А похож.
   Куда ты по такой погоде?
   Писать рассвет?! Ну ты даёшь!
   Вот я - на рынок, я при деле.
   Тут и не хочешь, а вставай.
   А то б лежал сейчас в постели,
   И хоть совсем не рассветай.
   Вы все, художники, с "приветом".
   Я тут с одним таким знаком.
   Людям - дела, ему - рассветы,
   Все - на машинах, он - пешком.
   Гляди, ты сам белей бумаги.
   Ведь явно болен. Что за вид?!
  
   А у того, у бедолаги,
   Который год душа болит.
   Болит о тётке Пелагее,
   Что из Афгана сына ждёт,
   О том, что зеркало стареет,
   И что пропал любимый кот,
   Что жизнь - сплошные передряги,
   Что не хватает на холсты,
   Что мёрзнут бедные дворняги,
   Поджав намокшие хвосты,
   Что за спиной - почти полвека,
   А за душою - ни гроша.
   Болит в груди у человека
   Незащищённая душа.
   Её терзает ум пытливый,
   Что все старанья - не предел.
   Ведь сделать женщину счастливой,
   Как ни старался, не сумел.
   Не сделал то, не сделал это,
   Тут упустил, там не урвал.
   Зато наедине с мольбертом
   Ни разу в жизни не соврал.
   Но нет и в этом утешенья.
   Тут иль искусство, или быт.
   И от такого раздвоенья
   Душа болит, болит, болит...
   И, видимо, уже не будет
   Уже ни взлётов, ни побед...
   Идёт художник на этюды.
   Идёт во тьме.
   Писать рассвет.
  

***

   В решётке на окне
   Запуталась звезда.
   А мне бы улететь
   Отсюда в никуда.
   В далёкое ничто,
   Чтоб рядом - никого,
   Чтоб скорби ни одной,
   Греха ни одного.
   Туда, где нет тоски,
   Где не нужны слова,
   Туда, где не болит
   От мыслей голова.
   Туда, где нет друзей,
   Туда, где нет врагов,
   Туда, где нет овец,
   Туда, где нет волков.
   Где годам нет числа,
   Где ангелы поют,
   Где нет добра и зла,
   Где полный абсолют.
   Туда, где смерти нет,
   Где финиш всех дорог,
   Туда, где вечный свет,
   Где только я и БОГ.
  
  

НОВЫЙ ГОД

  
   Зима. Отдёрнута гардина.
   Накрытый стол. Бокал вина.
   Приют Евангельской общины
   В проёме тёмного окна.
   По всей квартире запах хвои.
   Блаженство с грустью пополам.
   Аляповатые обои
   И паутина по углам.
   Лимон, грибы, салат, конфета.
   Соседей говор за стеной.
   В руке дымится сигарета.
   В душе согласье и покой.
   Тепло свечи дымок качает.
   Курантов бой венчает век.
   Тысячелетие встречает
   Ещё не старый человек.
   На лбу - морщины лет осенних,
   Висков усталых седина.
   Свернулась кошка на коленях,
   Гитара спит. Молчит струна.
   Давно забытый хвойный запах
   И дым хороших сигарет
   Развесили на пышных лапах
   Воспоминанья давних лет.
   Всегда услужливая память
   Родные образы хранит.
   Но душу им уже не ранить:
   Там то ли лёд, а то ль гранит.
   Переболело, отстрадалось,
   Как и у всех, в любой войне.
   И только горькая усталость
   На дне души. На самом дне.
   От свечки на пустом бокале
   Играет блик. Он трёт виски,
   И о бродяге, о Байкале
   Поёт без боли, без тоски.
   А у бродяги в целом мире
   Нет никого, кто помнит, ждёт.
   Бездомный бомж в чужой квартире
   Один встречает Новый год.
   Вот он встаёт, идёт к окошку
   И смотрит, как кружится снег,
   Качая, как ребёнка, кошку, -
   Ещё не старый человек.
  
  

СКЕТЧ-НОКТЮРН

  
   Звуки стихли. На дворе темно.
   Мирно дремлет русская деревня.
   Смотрят в растворённое окно
   Дождиком умытые деревья.
   Спят дома, деревня видит сны,
   Утомившись пьяным фанфаронством.
   В ящике картонном у стены
   Кошка с новоявленным потомством.
   С поля дует лёгкий ветерок,
   Прокричал петух за старой дамбой.
   Бойкий и настырный мотылёк
   Всё кружится под настольной лампой.
   А за лесом где-то в темноте
   Жалобно кричит ночная птица.
   Чайник закипает на плите,
   Лёгкий пар из носика струится.
   За окошком тусклый огонёк -
   Сельский магазин "Мария-Герда".
   Бросил тень на белый потолок
   Остов самодельного мольберта.
   Блеск зарницы, отдалённый гром.
   На душе покой. Какая ночка!
   В ящике под письменным столом
   Три котёнка - три живых комочка.
  
  

ТОВАРИЩУ ПО ЦЕХУ М.Ш.

  
   Когда тебе уже за тридцать,
   А смысла так и не нашёл,
   И часто хочется напиться,
   И вроде всё - нехорошо;
   Когда тебе почти под сорок,
   И много в жизни упустил,
   И сам себе уже не дорог,
   И белый свет тебе не мил;
   И в год, когда твои седины
   Кричат, что скоро - пятьдесят,
   Когда ненужные картины
   На стенах_, пыльные_, висят, -
   Не унывай, мой друг уставший,
   Кисть на бутылку не меняй,
   И день не проклинай вчерашний,
   И никого не обвиняй.
   Напиться ты всегда успеешь -
   Стакан наполнить не спеши.
   Утешься тем, что ты имеешь:
   Вставай к мольберту и пиши.
   Не лезь в бутылку, друг любезный,
   Не делай из себя осла.
   Пойми: что может быть чудесней
   Простого счастья ремесла?!
  

ПРЕДЧУВСТВИЕ

  
   Ну кто я для тебя?
   Скиталец неприкаянный.
   Ну кто я для тебя, -
   Нежданный и нечаянный?!
   И кто тогда ты мне,
   Судьбы моей пророчица?!
   В глазах твоих на дне
   Застыло одиночество.
   Не надо, не молчи.
   Что было - перемелется.
   Ведь я уже почти
   Сумел тебе довериться,
   Предчувствуя в тебе
   Любовь и уважение.
   И ты сама уже
   Готова на сближение.
   И тянешься ко мне
   Душой истосковавшейся.
   И я уже в огне
   Лавиною сорвавшихся
   Страстей. И вот уж дни
   Счастливые наметились...
   Эх, надо ж, чёрт возьми!
   Ведь мы ещё не встретились.
  

ПАЦИФИСТСКАЯ ЗАСТОЛЬНАЯ

  
   Когда же будут наши дни спокойны?!
   Во тьму веков я устремляю взгляд.
   История - одни сплошные войны,
   И пятьдесят, и "тыщу" лет назад.
  
   Побив врага, с победою ликуем
   На грудах человеческих костей.
   И хочется спросить: "За что воюем?" -
   Мне вас, милитаристы всех мастей.
  
   Ну как за что?! И спрашивать-то глупо.
   За землю, власть и деньги. Цель ясна.
   Калеки, вдовы, сироты и трупы -
   Вот вашим войнам страшная цена.
   Стратеги-мизантропы - суть вампиры,
   Вам всё равно: что в спину, что в упор.
   И вряд ли сердце бьётся под мундиром.
   Там вместо сердца - танковый мотор.
  
   Круши, пали из тысячи орудий
   В надежде, что тебя победа ждёт.
   Все знают - победителей не судят.
   Но Судный День когда-нибудь придёт.
  
   Салют! Парад! Мундиры в погремушках
   У тех, конечно, кто пришёл с войны...
   Но знайте, что вы только лишь игрушки -
   Лакеи на балу у сатаны.
  
   Правители-тираны, как и прежде,
   Толкают легион на легион,
   На мирный труд лишая нас надежды,
   Планету превращая в полигон.
  
   Всегда найдутся гении-злодеи
   И объяснят, что есть у нас враги.
   Очередные модные идеи
   Кому угодно вывихнут мозги.
  
   Фашизмы, шовинизмы, коммунизмы...
   Кто нас от них сумеет защитить?!
   Недолго так за всяческие ..."измы"
   Всю землю в мясорубку превратить.
  
   Французы, немцы, русские, арабы,
   Послушайте меня: неровен час,
   Наполеоны, Гитлеры, Хаттабы -
   Не дай вам Бог! - опять найдутся среди вас.
  
   Внушат, что войны - двигатель прогресса.
   На жизни миллионов им плевать.
   Во имя дутых "высших интересов"
   Заставят вас друг друга убивать.
  
   Давайте выпьем. Нет, не за победу:
   Избави Бог побед подобных вновь!
   Поднимем тост - чтоб минули нас беды -
   За Веру! За Надежду!! За Любовь!!!
  
  

ВЗГЛЯД

  
   В твоих светлых глазах - свет янтарной зари,
   Свежий ветер, волной напоённый.
   Он со мной, этот взгляд, он со мной говорит,
   Ироничный - и все же влюблённый.
   Он волненье вселяет в меня и покой.
   Он и радость, и сонмище пыток.
   Он со мной, этот взгляд, он в моей мастерской
   Под светящейся сферой из ниток.
   Этот взгляд - мой палач, адвокат и судья,
   И восторженный взлёт вдохновенья,
   И надежда моя, и опора моя,
   И последний мой шанс на спасенье.
  
  
   Анатолий МАРТЫНОВ

***

   За стенами вечер длинный,
   Вечер музыки старинной.
   Выйдем вместе окунуться
   В вечер ласковый и грустный.
   Ах, как сладко плачут струны!
   Звуки в сердце так и льются.
   Вместе с нами мир подлунный
   Внемлет музыке старинной.
   Миром правят Паганини,
   Их серебряные струны.

***

   Я слушаю твои шаги.
   Они шелестят, как листья.
   Как тихо из-под ноги
   Ручеёк золотой струится.
   И падает роза на пол.
   Я ещё так не плакал.
  

КАПЕЛЬКИ ПЕЧАЛИ

  
   Капельки печали
   На нитях голубых
   Качаются, качаются
   В глазах твоих.
   И робок миг таинственный,
   Закованный в боязнь.
   У сердца, как у пристани,
   Качается паяц.
   Он тянет губы праздные,
   Не верь ему, не верь!
   Но что же он не дразнится,
   Пришелец-дуралей?
   Те капельки-печалинки
   Он тянется слизать
   С заплаканного милого
   Усталого лица.

***

Только откроешь двери -

   Море и музыка в уши.
   Нет, то не скрипка Гварнери -
   Море поёт, послушай.
   Что же ты смотришь в сторону?
   Разве же это не здорово -
   Сердце поёт? Послушай.
   Мимо идёт красивая,
   Мимо с глазами-маслинами.
   Вслед ей смотрю, будто нехотя,
   Делаю вид, словно нет её.
   Есть только звуки весёлые
   Моря и запах магнолии.
   Нету лишь в сердце покоя,
   Грустный стою я у моря.
  

УТЕШЕНИЕ

  
   Всё, что я успеть хотел,
   Не успел...
   День прошёл,
   И через шёлк
   Штор задёрнутых струится
   Свет луны и серебрится
   На лице твоём родном.
   И легко забыта сразу
   Дел непознанная плазма.
   Мир вдруг стал цветным
   и странным.
   Нереальным?
   Я твоей руки касаюсь,
   Я невольно растворяюсь
   В самой лунной из ночей,
   В нереальности твоей.
  

ОТВЕТЬ

  
   Влюблён безвыходно,
   Веленьем глаз и крови.
   И ты всё видишь,
   замечаешь: кроны
   Густых олив
   И солнца нимб
   Над белым парусом-скалой,
   Гонимым тщетною волной.
   Траву, пробившую асфальт,
   И сорочиный в роще гвалт -
   Всё видят, всё - глаза твои,
   Всё замечают в мире, кроме
   Моей любви.
  

В МИХАЙЛОВСКОМ

  
   Обласканные лирой и воспетые
   Увидел я заветные места.
   Здесь жизнь и мысли вольного поэта,
   Здесь робость прежняя осеннего листа.
   Я шёл аллеей "дедовских" владений,
   Шептался лист, навстречу Анна Керн...
   Шла в белом вся, как "гений и виденье",
   Держа в глазах стихов его сирень.
   Я видел рощу, ели Ганнибалов -
   Все те места, где он творил и жил ...
   Тот монастырь и солнце, что упало
   Светить к подножью дорогих могил...
   Сосновый домик, няню на крылечке,
   Угасший день, закат и отблеск свечки.

***

   Я отдаю последний рубль старухе.
   Я молод, заработаю ещё.
   Вот только раненое залечу плечо.
   Чечню, уже верь мне, знаю не по слухам.
   И всё, чего желаю я, так это
   Стереть из памяти войну, как кляксу.
   Когда-то я давал на верность клятву
   Друзьям, сгоревшим в танке на рассвете.
   Я отдаю последний рубль - не жалко.
   Лишь бой последний не могу отдать.
   Идёт по минам взвод обстрелянных солдат
   И ждёт, а вдруг одна из них ужалит.

***

   Позор, бесчестье и бесславие...
   Зачем пришли сюда, в Беслан, они?
   Чтоб у детей похитить детство?
   Куда ж душе от горя деться?
   Повсюду свечей поминальных огни,
   И звон колокольный и тяжкий по ним.
   Ну почему не я в спортзале том?
   И не в меня упёрся страшный ствол -
   В тот крестик на мальчишеской груди?
   Ведь это ж нелюди, о господи!
   Уж лучше бы моё терзали тело
   Жара и жажда и в меня летели
   Бандитские безжалостные пули!
   Есть состраданье даже у акулы.
   А тут им в спины, в спины детям!
   Какой мужчина смог бы сделать это!
   По всей России скорбь, по всем пределам.
   Как сразу, в одночасье, поседел я.
   Свечей прощальных зажжены огни
   И колокольный тяжкий звон по ним.

***

   Чёрная застрявшая в скалах луна,
   Тень от гнезда, из которого выпал птенец.
   Шестикратное эхо выстрелов отразила стена.
   Я лежу под стеной - и ни чтец и ни жнец.
   Я - тот самый убитый боец.
   Но я слышу шаги уходящего взвода,
   Крик случайно упавшего наземь птенца
   И встревоженный голос девушки 20 лет от роду,
   Жаль, что не вижу дорогого лица!
   В её голосе плач. Ну не надо, малышка!
   Я вернусь, доползу. Ты слышишь?
   Я лежу, а с ночного июльского неба
   Падают медленно на Светлогорск
   Хлопья холодного сонного снега,
   И на нём спелых вишен горсть.

***

   А на улице, на улице ноябрь.
   А по улице, по улице не я -
   Тень изломанная тянется моя.
   А вдоль улицы, вдоль улицы дома,
   Не дома, а расписные терема
   В небо тянут золотые купола.
   А я парень, а я парень из села,
   Где вчера ещё черёмуха цвела.
   А сегодня то ли осень, то ль зима,
   А сегодня город выманил меня,
   Сыромятные накинул повода.
   Как ты там теперь, черёмуха моя?
   В небе светит одинокая звезда.
   Я, как видно, заблудился в городах.
   И кому какое дело до меня?
   Отчего душа смятения полна?
   Тень изломанная тянется моя.
  
  

Я - ВНЕ ВОЙНЫ?

  
   Ходики тикают, тикают, тикают.
   Время за полночь, время тихое.
   Ветер играет на гребне волны,
   Я, как и ты, - вне войны.
   Я - вне войны?
   И я ли это?
   Ночь, сны.
   Сны воина, не поэта.
   Сумрак меж нами и чача в кружках.
   Кончились напрочь патроны и служба.
   Пьём за друзей, за живых и за тех,
   Чей уже больше не слышится смех.
   Ветер по скорбным змеится холмам.
   Я здесь, за столом, или там?
  
   Маргарита БЕСЕДИНА
  
   Буйство красок!
   Брызги света!
   Неба синь и глубина!
   То скатилось бабье лето,
   Душу выпило до дна.
  
   В этой красоте пьянящей
   Неподсуден твой обман.
   Пью я чашею звенящей
   Сладкого вина дурман.
  
   Видишь, как на солнце тает
   Тонкой паутинки нить?
   Жёлтый лист, кружась, слетает...
   Суждено ль ещё любить?
   С бабьем летом отпылает,
   Отгорит любви костёр?
   Не спеши же, осень злая,
   Приходить ко мне во двор!
  
   Буйство красок,
   Брызги света!
   Неба синь и глубина!
   То скатилось бабье лето.
   Душу выпило до дна.

***

   Раскраснелась рябина -
   всех затмила красой,
   И подружку-берёзку
   с золотою косой,
   И красавицу ель,
   что пышна и стройна,
   И сосну, хоть с высот
   вниз взирает она.
   Даже дуб-старина,
   недоступен и строг,
   Покорён красотой,
   от любви изнемог.
   Даже клён молодой
   покраснел до поры,
   Даже ветер шальной к ней
   спустился с горы
   И затих... И залёг...
   И лежит, чуть дыша.
   А она? Иль не ведает, что хороша?
   Или гордое сердце не знает страстей?
   Или ждёт не дождётся
   от кого-то вестей.
   ***
   Затяжные дожди осенние
   Бесконечными вечерами...
   Вы сегодня моё спасение,
   Сколько дум передумано с вами!
  
   Под дождей монотонное пение
   Перелистывая страницы,
   Восстанавливаю из забвения
   Я почти позабытые лица:
   Вас, любимых, любивших,
   непрошеных,
   Мне явившихся как беда,
   Как подарок судьбы, с неба
   сброшенный...
   Вспоминайте меня иногда.
   Я со многим могла б примириться
   И признаться вам в этом хочу:
   Всё гонялась за Синею птицей,
   Всё, казалось, сейчас ухвачу.
   Но как только я к ней
   приближалась,
   Зажигала поярче свечу,
   Птица Синяя серой являлась,
   Я ж, подбитая, наземь лечу.
   Но верна я осталась привычке,
   И, теперь уже наугад,
   Я всё жгу, зажигаю по спичке,
   И опять невпопад, невпопад...
   Ни согреться и ни смириться
   Я, наверное, не смогу.
   Потому мне однажды приснится -
   Я замёрзла на белом снегу.

ОСЕНЬ ПРОЩАНЬЯ

  
   Осень разлуки,
   осень прощанья!
   Даже берёзы стояли в печали.
   Плакали ивы, строгие сосны:
   - Где вы, счастливые,
   яркие вёсны?
   Хмурилось небо.
   Ветер в отчаянии!
   Осень разлуки,
   осень прощания.
  
   Чайки, тоскуя, о чём-то кричали.
   Мы же, прощаясь, стояли в молчании.
   Сердце, страдая, рвалось из груди.
   След уходящий смывали дожди.
   Листья прощальный свой вальс танцевали.
   Осень разлуки,
   осень печали.
  
   Что наша жизнь? Это рифы и мели.
   Мы же друг друга прощать не умели.
   Что же мне делать? После разлуки
   Помнят тебя мои плечи и руки.
   Кончено. Нам не поможет раскаянье.
   Осень разлуки,
   осень прощания.
  

***

   Неутомимой птицей ветер
   Гонял по роще листьев медь
   И лишь под утро, на рассвете,
   Чтобы не быть за всё в ответе,
   Решил затихнуть, присмиреть.
  
   Стыдясь нагих ветвей, берёзы,
   Встречая солнце поутру,
   Роняли призрачные слёзы
   И вздрагивали на ветру.
  
   Роптали листья, умирая,
   И был в их ропоте укор.
   В пожаре осени сгорая,
   Плели последний свой узор.
  
   Была пустынною аллея -
   Как далеко до летних гроз!
   И как-то холодно белели
   Намокшие стволы берёз.
  
   Чуть различима под листвою
   Тропа... едва заметный след.
   Чей он? Кто шёл тропою?
   Тут был скиталец? Иль поэт?
  
   И, может быть, по воле рока
   Тот странник бедный, всем чужой,
   Обиженный судьбой жестокой,
   Сюда шагал, как шёл домой?
  
   Иль это юноша влюблённый
   Здесь тщетно ждал предмет любви?
   И вспоминал: под этой кроной
   Весной им пели соловьи.
  
   А может, он, как и Есенин,
   Берёзку нежно обнимал,
   Прощался с ней до дней весенних
   И песни грустные слагал?

***

   Наступило предзимье.
   Тишина и покой.
   Даже строгие ели
   за безмолвной рекой,
   Зеленея, как прежде,
   в голубой вышине,
   Погружаются в дрёму,
   видят сны о весне.
   Наслаждаются отдыхом
   от ненастья, ветров
   И кусты, и деревья,
   сняв зелёный покров.
   Забирает зима их в свою колыбель.
   Позже будут морозы, пурга и метель.
   Но сейчас погружаются в тихие сны
   И леса, и поляны
   до самой весны.
   Колыбельную песню зима им поёт.
   Реки спрятали быстрые воды под лёд.
   Неподвижно, торжественно ели стоят.
   Не тревожьте: лесные красавицы спят.
   Спят луга и озёра, ручьи и холмы.
   Спят доверчиво, тихо
   в объятьях зимы.
  
   Юлия ЧЕКМУРИНА
  

ОСЕННЕЕ

  
   Как долго день осенний вьётся,
   Как долог дождь и скуден свет!
   И как же быстро пронесётся,
   Как быстро осень пронесётся,
   Оставив скучный, бледный след!
  
   А впрочем, это всё неправда!
   Иль полуправда. Есть всегда
   В осеннем сне Калининграда,
   В притихшем сне Калининграда
   Неповторимая пора,
  
   Когда, торжественный и яркий,
   Последний свой надев наряд,
   Кружится осень в старом парке,
   В прощальных звуках в старом парке
   Танцует осень "Листопад".
  
   Стоит берёза, закрывая
   Глаза и голову назад
   Откинув, и скрывают,
   И тени от ресниц скрывают
   Задумчивый и нежный взгляд,
  
   И только руки тихо-тихо
   Едва колышутся внизу,
   Потом всё выше, словно слышит,
   В себе самой как будто слышит
   Берёза музыку! В листву
  
   Легко влетает тёплый ветер.
   Быть может, это он поёт?
   И в золотом берёзы свете,
   И золотое в её свете
   Нnbsp;nbsp;

В МИХАЙЛОВСКОМ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

Я - ВНЕ ВОЙНЫ?

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&Маргарита БЕСЕДИНА
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&денье?
   А мир вокруг - и цвет, и звук -
   Не больше, чем игра воображенья,
   И оборвётся, и уйдёт - так тихо, вдруг,
   Как по утрам уходят сновиденья.
   И в тайной музыке светил
   Я - еле слышный обертон,
   Всего лишь звон, всего лишь стон,
   Всего лишь чей-то вздох сквозь сон.
   А моря шум и бури ропот
   На самом деле - только чей-то шёпот,
   Мне что-то говорит, мне что-то навевает,
   Но языка чужого смысл всё ускользает!
   И всё ж
   Жизнь эта что-то обещает.
   И это небо, и земля,
   И в поле птичьи голоса,
   И нежность ландыша лесного,
   И томность утра голубого,
   И льющие печаль закаты -
   Всё шепчет: сбудется когда-то
   Таинственное обещанье
   Чего-то, чему нет ещё названья,
   Чего-то, чей печальный след
   Повсюду растворён незримо
   И нас влечёт неумолимо
   Искать ответ.
  
  

ОСЕННИЙ ВЕТЕР "ДЕЖАВЮ"

  
   Неудержимый, быстрокрылый,
   В чужие мчится небеса,
   И листьев спелых, листьев стылых
   С ним улетают голоса.
  
   И тонкий запах мокрых сосен,
   И свет бледнеющего дня, -
   Куда он это всё уносит?
   Зачем уносит от меня?
  
   С моим "сегодня", заворожённым,
   Ворвётся в чьё-нибудь "вчера",
   И кто-то вздрогнет, растревоженный
   Касанием его крыла,
   И кто-то вздрогнет - лишь мгновением
   Мелькнёт виденье перед ним,
   И в странном полусне волнения
   Ему покажется своим
  
   Всё, что со мной происходило
   В осенней зыбкости дневной,
   Дышала чем, о чём молила...
   Весь мир - как миг! Чужой ли? Свой?
  
   И день качнётся там, быть может,
   А может быть, пройдёт гроза...
   На что, на что они похожи,
   Его холодные глаза?!
  

***

   Я опять в плену печали.
   У неё в садах
   Очарованные дали
   Грезят в белых снах,
  
   Где-то грустно пахнут розы,
   Ахает туман
   И из белых рук берёзы
   Белый пьют дурман.
  
   Где-то листья белой стаей,
   Как метель, тихи,
   Улетают, вслед роняя
   Белые стихи.
  
   На скамейке у платана,
   Где бывали я и ты,
   Очень грустного романа
   Ветер шевелит листы.
  
   Я опять в садах печали.
   Ты меня прости:
   Очарованные дали
   Очарованные шали
   Мне на плечи надевали,
   Чтоб не дать уйти.
  
  
   Геннадий МОНОГАЕВ
  
   Стихли птичьи свирели, в окна льётся луна,
   Я в холодной постели засыпаю одна.
   Дни бегут, ночи мчатся, наяву - не во сне,
   Моё женское счастье где-то там, на войне.
   По программе ли "Вести" или, может, иной
   Сообщили: без вести ты пропал той весной!
   И живу как в бреду я. Тихо кружит молва.
   Ведь пока не найду - ни жена, ни вдова,
   Надевать чёрных платьев я пока не спешу,
   "Папа скоро вернётся" - говорю малышу.
   Так найдись же скорее, и мы встретимся вновь.
   Нас спасут и согреют вера, Бог и любовь.
  
   Лариса ПРИБРЕЖНАЯ (Самофалова)
  

ОСЕНЬ-ЛАНЬ

  
   Мчится осень по земле золотою ланью,
   Откупается от лета дорогою данью.
   И летит из-под копыт золото на листья!
   Звон монисто дарят вслед ей рябины кисти.
   Напоследок мед янтарный пьет мохнатый шмель,
   Кружит голову осенний золотистый хмель.
   Осень-лань своим копытцем треплет, бьет ковыль,
   А над ним клубится, вьется золотая пыль.
   Клен, вчера еще зеленый, сыплет мне во двор
   Груды листьев обреченных - золоченый сор.
   Грациозна, величава, дорого одета -
   Все на откуп осень-лань оставляет лету.
  

***

   Янтарём упала осень -
   и застыла грусть в веках,
   Со стрекозами на листьях,
   с мотыльками на цветах.
   Ах, какие нынче краски
   баловали жадный взор!
   И зари багровой ласки
   грели лиственный узор.
   Даже радуга янтарной
   этой осенью была,
   Светом радуги янтарной
   я была озарена.
   То ли солнцем, то ли грустью
   вновь она опалена,
   Та янтарная аллея,
   по которой я вошла
   В эту царственную осень,
   в эту сказочную быль...
   Но, увы, уносит ветер
   позолоченную пыль.

***

   Покрыла землю листва прожжённая
   И краской осени заворожённая,
   Бреду по саду я взгрустнувшему,
   На зиму долгую уснувшему.
   А кое-где ещё трепещутся
   Листки зелёные. Что им мерещится?
   Зимой холодное забвение,
   Под снегом неизбежность тления?
   А, может быть, весны дыхание,
   Знакомой пташки пенье раннее,
   Ветвей родных забота нежная,
   Жизнь летняя и безмятежная?
   Листва осенняя покрылась инеем,
   И серым небо вдруг стало синее,
   И осень вьюги уж близость слышит,
   Сама, бедняжка, на ладан дышит.
  
   Покроют землю снега тяжёлые
   И заметут листву прожжённую.
   Пойду по саду я по снежному
   И буду ждать весну я нежную...

***

   Я взяла карандаши,
   Окунула в краски кисти -
   И на холст упали листья
   Из осенней из души.
   Полетели, шелестя,
   Подгоняемые ветром,
   За сентябрьским рассветом
   Золотую грусть неся.
   Вдаль по млеющей воде,
   По речной поплыли глади,
   Распуская веток пряди,
   Донага стволы раздев.
   Невесомые ладьи,
   Красновато-золотые,
   Светлой грустью налитые,
   Уплывают вдаль. Одни.

***

   Как же мне хочется солнечным утром
   В каплю росинки скользнуть перламутром,
   Нежиться в ней и дрожать на листке
   Или вдруг пчёлкою скрыться в цветке.
   Лапки припудрив пахучей пыльцой,
   Тайно в пчелиный пристроиться рой.
   Клевер тревожить, над липой летать...
   Господи, это ли не благодать!
  
   Как же мне хочется ласковым днём
   Маленьким-маленьким быть муравьём,
   Слиться с рассыпанным бисером чёрным -
   С этим ручьём муравьиным проворным.
   Или кувшинкой, согревшись лучом.
   Млеть на воде, не жалеть ни о чём.
  
   Как же мне хочется вечером томным
   Лебедем белым иль лебедем чёрным
   Плыть между лилий по тихой воде...
   Ах, что за грация в этой ладье!
  
   Как же мне хочется ноченькой тёмной
   В небе быть звёздочкой маленькой, скромной.
   Или зажечься самою луной
   Бликом качаться в воде голубой...
  
   Как же проснуться мне хочется утром,
   В капле росинки дрожать перламутром.
   Розовой чайки пронзительным криком
   Мир разбудить, помолиться пред Ликом ...
   Думой не мучаясь - быть иль не быть,
   Кем родилась, тем на свете и жить.
  

СНЕЖИНКА

  
   Снежинка белая летит...
   Так краток миг её полёта!
   О ней едва ли вспомнит кто-то
   И чьё-то сердце защемит.
   Бывало, как она кружилась
   И чей-то радовала взор,
   Плела какой-то свой узор,
   И серебрилась, и искрилась!
Но всё когда-нибудь растает:
   И шик, и неподдельный блеск.
   Мороза ей не страшен треск,
   Один лишь миг её пугает:
   Когда на землю упадёт
   К снежинкам - ветреным подругам,
   А может, даже злая вьюга
Её куда-то унесёт.
После падения подняться
   Уже, наверно, не дано.
   И по закону суждено
   Снежинке перевоплощаться.
   И, может, капелькой дождя
   Свой путь она пройдёт в пространстве -
   Любительница вечных странствий,
   Зимы послушное дитя.
   И вновь снежинка полетит,
   Осознавая миг полёта...
   А может, все же вспомнит кто-то
   И чье-то сердце защемит.
   ***
   Как тебе живётся, веточка привитая?
   То ли ты капризная, то ли горем сытая.
   Тяжело любому без своих корней,
   Трудно расцветать средь чужих ветвей.
  
   Не печалься, милая, грушенька ранимая,
   Не одну сиротскую веточку вскормила я.
   Посмотри на ветви - скоро зацветут,
   И тебе уютно тоже станет тут.
  
   Живительными соками напою тебя я,
   И согреются листочки лучиками мая.
   Не горюй, не надо, лишних слёз не лей,
   В майском лоне сада оживай скорей.

***

   Я на солнечной полянке
   Соберу охапки света,
   Уложу лучи в вязанки,
   Запакую их в конверты,
   Разошлю по белу свету
   Неизвестным адресатам.
   Пусть откроют письма эти,
   Прочитают - буду рада.
   Буду рада, если кто-то
   Очаруется рассветом,
   Буду рада, если кто-то
   Озарится тем же светом.
   И свои запишет мысли,
   Даже если и слезами,
   Лишь бы письма, эти письма
   Не ошиблись адресами.
   Их теплом души наполнив,
   Вам пошлю кусочек лета.
   Зачерпнув лучи в ладони,
   Поделюсь янтарным светом.
  

ВОРОВКА-ОСЕНЬ

  
   Она стояла у окна,
   Смотрела в осень.
   О, как печалилась она,
   Что та уносит
   Её мечты, порывы все и все желанья,
   Лишь осыпает позолотой расставанье.
  
   Печальная осень так дорого просит
   За шум листопада.
   Зашепчет, закружит печальная осень,
   А может, не надо?
   Не надо губить её этой порой золотой-золотою,
   Не надо прощаться с надеждою, верой, любовью, мечтою.
  
   Она смотрела на неё -
   Воровку-осень.
   О как стремился взгляд её
   В немую просинь!
   Её любовь, молитвы все и все желанья
   Твердили осени: не надо расставанья!
  
   Печальная осень так дорого просит
   За шум листопада.
   Зашепчет, закружит печальная осень,
   А может, не надо?
   Не надо губить её этой порой золотой-золотою,
   Не надо прощаться с надеждою, верой, любовью, мечтою.
  
   Она кричала из окна:
   - Верни мне, осень!
   Ведь я не выстою одна,
   Нужны мне, очень,
   Его слова, порывы все и все желанья...
   Не приноси с собою, осень, расставанья.
  
   Печальная осень так дорого просит
   За шум листопада.
   Зашепчет, закружит печальная осень,
   А может, не надо?
   Не надо губить её этой порой золотой - золотою,
   Не надо прощаться с надеждою, верой, любовью, мечтою.
  

ТУМАННЫЙ ПАЛАНТИН

  
   Лёгкий и прозрачный палантин -
   Серебристый, призрачный туман
   Вечер мне на плечи уронил,
   Уронил - и свёл меня с ума.
  
   Ах, как обнимал меня туман!
   Как он нежно плечи целовал...
   А потом исчез, потом пропал,
   Может, мне приснился наш роман?
  
   Помню отоснившиеся сны,
   Вечера хмельные при свечах.
   Помню, как бродила у воды
   С дымчатым туманом на плечах.
  
   Помню, скрипка плакала вдали,
   Звуки за собой меня вели.
   Под ногами смятая трава...
   И кружилась кругом голова.
  
   Где же мой таинственный туман,
   Тот, что мои плечи так ласкал.
   Ах, зачем исчез, куда пропал -
   Тот вечерний, призрачный обман?
  
   Вечер, друг мой вечер, помоги
   Палантином нежным обними.
   Мне его не заменить ничем.
   Зачем туман узнала я, зачем.
  
  
   Владимир БЕЛАЛОВ
  

ОСЕНЬ

  
   Осень - время ожиданий,
   Осень - желтая листва,
   Осень - жизни увяданье,
   Осень - нежные слова.
  
   Ветер всю листву сбивает,
   Ветер душу теребит,
   Ветер думу навевает,
   Ветер лихость усмирит.
  
   Листья желтые кружатся,
   Листья разные лежат,
   Листья красные кострятся,
   Листья черные скорбят.
  
   Дождь туманами пронизан,
   Дождь стучит в мое окно,
   Дождь стекает по карнизам,
   Дождь кругом - мне все равно.
  
   Заморозки набегают,
   Заморозки - в лужах лед,
   Заморозки - чувства тают,
   Заморозки - гололед.
  
   Снег все выбелил кругом,
   Снег светлее сделал ночи,
   Снег оставил белый ком,
   Снег растаял быстро очень.
  
  
   Деревца стоят уныло,
   Деревца в плену нагом,
   Деревца поры постылой,
   Деревца поют тайком.
  
   Тишина в безветрий пору,
   Тишина от чувств немых,
   Тишина укрыла норы,
   Тишина и в снах моих.
  
   Листопад - круженье красок,
   Листопад - утрата грез,
   Листопад - пора для ласок,
   Листопад - обилье слез.
  
   Осень - чувств великих время,
   Осень - время вслух мечтать,
   Осень - призрачное бремя,
   Осень - времени под стать...
  

***

   Шорох листьев сухих под ногами опять...
   Как же быстро промчались мгновенья!
   Я не знаю, что сделать, чтоб боль переждать,
   Когда кончится стихотворенье...

***

   Осень, что же в ней такого?
   Если честно, не пойму.
   Я не вижу здесь плохого
   И хорошего нейму.
  
   Так себе пора. Не знаю,
   Кто что в осени нашёл,
   Снова думать начинаю
   От того, к чему пришёл.
  
   Скажут мне: "Ты очень чёрствый,
   Погляди вокруг себя".
   Я смотрю: ландшафт весь мёртвый.
   Трудно жить, не полюбя.
  
   Но, наверное, что-то всё же
   Есть в осенней той поре.
   Знаю я, на что похоже
   Время это: на пюре.
  
   На дороге лист шуршащий
   Да раскисшая земля...
   Странник, тяжело спешащий,
   Не описанный Золя...
  
   Хоть убейте - но не знаю,
   Как волненье обрести.
   Молча я себя ругаю.
   Надо ж так не повезти!
  
   Вы простите, Бога ради,
   Если вас я удивил,
   Но на осени параде
   Я красот не уловил.
  
   Пережду тебя я, осень,
   Зиму встречу и усну.
   Пусть морозный день средь сосен
   Мне найдёт мою Весну
  
   Осень, всё в тебе такое,
   Что в дорогу не возьму.
   Мёртвую листву рукою
   Я до горести сожму...
   ***
   Ну вот и осень наступила,
   А кажется еще вчера
   Нас лето к радости будило,
   Май выгоняя со двора.
  
   Листва еще не пожелтела,
   И солнца луч манит теплом.
   Душа прощанья не хотела
   С природой чудных полудрем.
  
   Пора придет - и отзовется
   В душе растерзанной моей
   То слово Божье, что прольется
   В сердца разбуженных людей.
  
   Ну вот и осень наступила,
   А кажется, еще вчера
   Нас лето к радости будило
   Ковром зеленым у двора...
  
   ***
   Здравствуй, осень золотая!
   Ты приходишь к нам опять.
   Чтобы желтыми листами,
   Землю грустную устлать.
  
   Реже птичий крик разлуки,
   Чаще ветры и дожди,
   Больше места томной скуке,
   Больше грусти впереди.
  
   То ли что-то обещая,
   То ли просто от тоски -
   Высь холодная большая
   Красит в белое виски.
  
   Коль взгрустнется - стань слезою
   Перед образом Святым.
   Пламя над сухой лозою
   Пусть оставит сладкий дым.
  
   Здравствуй, осень золотая,
   И прощай на целый год.
   Вновь природа, увядая,
   Забирает боль невзгод...
  
  
   Анна ЛЕЛЕЦКАЯ
  

ГОДЫ СПУСТЯ

   Помню вас молодыми курсантами
   В том училище нашем, морском.
   Помню я, когда вы лейтенантами
   В славный путь устремлялись потом.
  
   Были там вы, где штормы и штили,
   Где качала крутая волна.
   Знали вы, что вас дома любили
   И ждала из походов страна.
  
   ...Годы службы стремглав пролетели,
   Безмятежная юность умчалась,
   Но душою вы не постарели,
   И романтика с вами осталась.
  
   Вы, как прежде, сейчас на плацу -
   Гордо реет Андреевский флаг.
   Как вам форма морская к лицу!
   Как вы браво чеканите шаг!
   Вот бы снова в простор океанский,
   Где над мачтою чайка парит:
   И в глазах, и в сердцах - лейтенантский
   Огонёк не погас, он горит!
  
  

РАЗЛУКА

  
   Всё. Окончена наша повесть,
   И за окнами утро встаёт...
   Увезёт тебя скоро поезд,
   А потом самолёт унесёт.
  
   Неизбежно всё. Как и надо,
   Зажигает рассвет зарю...
   И за малую эту радость
   Я "Спасибо" тебе говорю.
  
   За глаза твои, нежные руки,
   За бессонницу летних ночей...
   Друг мой добрый, стоит разлука,
   Словно страж, у моих дверей.
  
   Сердце высказать что-то хочет,
   Сердце - нежности всплеск и огня.
   Ты за грусть торопливых строчек
   Не сердись и прости меня.
  
   Не забыть эти звёздные ночи,
   Неумолчную песнь соловья...
   За каприз тот, нелепый очень,
   Не суди очень строго меня.
  
   Да хранят тебя добрые ветры.
   Вспоминай обо мне, не забудь.
   И пусть будет прекрасным и светлым
   Твой по жизни счастливый путь.
  
   Валентина ДОЛИНА
  

СЕДЫЕ ВОЛОСЫ

  
   Я спою вполголоса
   про седые волосы,
   Про такие волосы,
   что светлее колоса ...
   ... Чёрные смолистые
   волосы волнистые,
   Рыжие искристые,
   тонкие, пушистые,
   Тёмные и светлые,
   русые густые -
   Волосы любые
   делают седыми
   Жизненные годы,
   поборов природу.
   Седина скрывает
   жизненные дали ...
   Нити серебристые
   говорят о многом,
   В них живёт-волнуется
   дальняя дорога, nbsp;
&
&Геннадий МОНОГАЕВ
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&Лариса ПРИБРЕЖНАЯ
&

ОСЕНЬ-ЛАНЬ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&<
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

СНЕЖИНКА

&
&
&
&
&
&
&
&
&
Но всё когда-нибудь растает:
&
&
&
&
&
&
Её куда-то унесёт.
После падения подняться
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

ВОРОВКА-ОСЕНЬ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
 
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

ТУМАННЫЙ ПАЛАНТИН

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&Владимир БЕЛАЛОВ
&

ОСЕНЬ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
& призрачное бремя,
&
&

***

&
&
&
&

***

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
 
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
nbsp; ***
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&Анна ЛЕЛЕЦКАЯ
&

ГОДЫ СПУСТЯ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

РАЗЛУКА

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
nbsp;
&Валентина ДОЛИНА
&

СЕДЫЕ ВОЛОСЫ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
   Вражеским прицелом
   обожгло виски,
   И друзей предательство
   не перенести!
   Волосы, наверное,
   окончанье нервов ...
   Вот любовь жестокая
   снегом припорошила,
   Неудачи чередой
   градом огорошили.
   Скорбное известие
   выбелило прядь,
   Ей такой, как прежде,
   никогда не стать!
   Жизнью проутюженный,
   волос стал послушным ...
   Кто сказал, что с возрастом
   чувства угасают?
   Волосы седые
   страсти обостряют!
   Сердце словно чует
   зимний холодок
   И даёт по осени
   трепетный росток.
   В нём мечта несбывшаяся
   юности далекой,
   Золотые россыпи
   мудрости Софокла,
   В нём устали прятаться
   горечи утрат,
   И любовь находит здесь
   свой бесценный клад.
   Осенью, случается,
   почки распускаются...
   Нежностью наполнена
   голова седая,
   И любовь живет в ней,
   возраста не зная.
  

ТОСКА

  
   Когда застынет вдруг душа
   И сердце утомится,
   Придёт ко мне из тьмы тоска
   Печальною сестрицей.
  
   Мы запоём дуэтом песнь...
   Не буду слез стыдиться!
   Лишь сна крадущаяся тень,
   Быть может, разлучит нас.
  
   ... Во сне по берегу бреду,
   Прибой шумит волною -
   На счастье или на беду? -
   Он сходен со слезою.
  
   Волна у ног шипит, сердясь...
   Не понимает море:
   В венчальный предрассветный час
   Уходит в вечность горе.
  
   Тоска, стремясь в седую даль,
   Над рябью закружится,
   Моя рассеется печаль
   И с ночью удалится
  
   В неведомый надежде путь.
   Как сладко без тебя мне спится,
   Моя тоска! Не позабудь:
   Мне море к счастью снится!
  
  

ВОЛЬНАЯ ПТИЦА

  
   Словно раненая птица,
   Я живу с одним крылом:
   Над волной ни порезвиться,
   Ни помчаться кувырком.
  
   Мне бы сбросить те вериги,
   Что сдавили грудь тоской,
   Сделать домом берег дикий
   С одинокою скалой...
  
   Стать отшельницей у моря,
   Жизнь свою перекроив,
   И расстаться там с тоскою,
Ветра свежести вкусив.
  
   Получив простор желанный,
   Песнь счастливую запеть
   И, взмахнув двумя крылами,

***

   Ты зачем меня, осень, балуешь
   Терпким запахом поздних цветов,
   Золотистою краской рисуешь
   Фантазийный рисунок стихов?
  
   Ты - обитель моя в упоенье
   Бесконечно счастливых минут,
   Когда замерло всё на мгновенье
   И сияет лучами вокруг...
  
   Отзовись, дорогая подружка,
   Ты мне тайну свою приоткрой,
   Прошепчи очень тихо на ушко,
   Почему я любима тобой.
  
   Ты, наверно, весну повстречала
   Ненароком в разгуле небес
   И узнала: весна опоздала
   Одарить меня силой чудес.
  
   Или с летом тайком толковала
   Об ушедшем сезоне дождей,
   Когда полосы с неба кидала
   Со слезами солёных морей.
  
   Я всей тайны, увы, не узнаю,
   Так предсказано, видно, судьбой.
   Ну, а я тебе всё же признаюсь:
   Я - счастливая рядом с тобой.
  

СНЕЖИНКИ

  
   Тучи пышною периной провисают,
   Белые пушинки небо застилают.
   Я снежинки варежкой ловлю,
   Рассмотреть их всех и каждую хочу.
  
   Как прекрасны их резные лики
   Из пушистой белоснежной нити!
   И у каждой собственный портрет -
   Посланный нам с севера привет.
  
   Много их под ноги опустилось
   И живым сугробом заискрилось...
   Как их дальше сложится судьба?
   Кто-то станет завтра глыбой льда
  
   Или просто лужей чрез мгновенье,
   Будто бы и не было творенья,
   А иные - сказочной горой,
   Осаждаемой на санках детворой...
  
   ...На лице снежинки тихо тают,
   Каплей тёплой тут же вниз сбегают -
   Эти мелкие смешные ручейки...
   Им, увы, не дотянуться до реки!
  
   Я снежинки больше не ловлю,
   Я их просто издали люблю.
  
  
  
  
  
  

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

  
   Зимний вечер укрылся сугробом,
   И мороз заскрипел на снегу,
   Тонкий месяц задиристым рогом
   Подсветил серебром синеву.
  
   Звёзды, с лютым морозом играя,
   Испускают мерцанье во тьму,
   И собою в ночи укрывают,
   Словно шалью, земную главу.
  
   Облачившись в мохнатую шубу,
   Дремлет лес в полумраке ночном,
   И зверьё, утомившись от стужи,
   Позабылось измученным сном.
  
   ... В старых избах студёной порою
   Тихо теплится сонная жизнь,
   И дымок белокурой косою
   Убегает в бескрайнюю высь.
  
   В занесённую снегом деревню
   Забредёт к полуночи метель
   И, сердясь, постучится коленом
   В деревянную ветхую дверь,
  
   И объявит глухую тревогу,
   Загудит над поленом в печи,
   И назло горделивому рогу
   Учинит непроглядность в ночи ...
  
  

ЗИМНИЙ НОКТЮРН

  
   Сыграй, снежный ветер,
На звучном кларнете!
   На тонких берёзах
   Звенящим морозом
   Исполни сияющий
   Зимний ноктюрн!
  
   Пьянящей метелью
   Над полем развейся!
   По снежным дорожкам
   Весёлой порошей
   Пройдись, разбудив
   Засыпающий бор.
  
   Средь елей и сосен,
   Шумя и не очень,
   Всего полминутки
   Всерьёз или в шутку
   Послушай их тайный
   Ночной разговор!
  
  
   На белой полянке
   Пушистой беглянкой
   Станцуй, непременно,
   Канкан белоснежный -
   Твой танец украсит
   Трескучий мороз!
   К утру наигравшись,
   Безмерно уставший,
   Утихни в лесу,
   Улети стороной
   И небо январскому
   Солнцу открой!
  

СНЕГ В АЛМАЗАХ

  
   Крещенский сердится мороз -
   Нещадно щиплет нас за нос,
   Прихватывая за бока
   Народ, одетый кое-как.
  
   На люке тёплом воробьи,
   Спасаясь, в стайку собрались.
   И как пичугам не тужить -
   Не просто стужу пережить!
  
   ...Но вдруг случились чудеса -
   С небес спустилась красота!
   Трескучий солнечный мороз
   Сюрприз крещенский преподнёс:
  
   Снег, расстелившийся ковром,
   Покрылся в миг тончайшим льдом...
   И заискрился "снег в алмазах" -
   Миллион огней включились сразу!
  
   Пришла волшебная пора!
   Сияют светом покрова,
   Горя божественным огнём,
   Играя северным лучом...
  

ФЕВРАЛЬ

  
   Серебрится сиреневый полог,
   Закрывая дорожную даль, -
   Понимая свою безысходность,
   Вдруг морозом ударил февраль.
  
   Нет прекрасней морозного солнца!
   В дымке тает бескрайний простор,
   Ослепительный вид из оконца
   Разукрасил волшебный узор,
  
   А дорога туманом клубится ...
   На морозе прогулки хмельны!
   Белый иней на солнце искрится,
   Отражая приветы весны.
   Эй, мороз, дай чуть-чуть порезвиться
   Детворе на озёрных катках
   И зиме за себя заступиться
   В непонятных природных делах!
  
   Где снега её, злые метели?
   Позабыты причуды зимы...
   И почти неприкрытые ели
   Уже видят весенние сны ...
  
   Опустился сиреневый полог -
   Свирепеет коварный февраль:
   В зимних сумерках лентой дорога
   Ускользает в холодную даль.
  
  

АИСТИНЫЙ СТАН

  
   Вернулись аисты домой,
   В наш край, прошитый холодами,
   Промоченный дождливою весной
   И чуть просоленный ветрами.
  
   Смешные голенастые друзья...
   Что ими движет, как им удаётся
   Жить на столбах, семи ветрах,
   И улетать, и снова возвращаться?
  
   И каково им под дождём,
   Без крыши, под шальными небесами,
   И плачут ли они порою по ночам
   От холода, прикрыв птенцов крылами?
  
   И как, селясь вблизи людей,
   Одаривают счастьем их жилища,
   И почему приносят малышей
   Тому, кто верит в чудо сказок птичьих?
  
   ...Все гнезда отыскались по весне:
   Семейным птичьим хлопотам - начало!
   Одно лишь аистиное гнездо,
   Чуть покосившись, в мае пустовало...
  
   А к осени, птенцов подняв семьей,
   Друзья начнут привычно собираться
   В далёкий солнечный Синай.
   Настанет время расставаться ...
  
   Жемчужной цепью в вышине
   Их поведёт вожак бывалый,
   И круг прощальный в тишине
   Замкнётся над родимым станом.
  
  
  
  
   Александр АНДРЕЕНКО
  

АКРО - 79

  
   Ночь опустилась на лагерь притихший,
   Алые флаги дремлют на башнях,
   Только плещет река еле слышно,
   Арка ворот, словно воин на страже,
   Шорох листвы на аллеях пустынных,
   А на дороге, возле шлагбаума,
   Глядя на бархат небес тёмно-синий,
   Он и Она за воротами лагеря.
   Лёгким туманом поляны клубятся,
   Ели узорчатый сумрак укрыл.
   Время! - надо расставаться,
   А расстаться нету сил.
  
  

ПРОСТО НАБРОСОК

  
   ... И мне в окошко постучал
   Сентябрь багряной веткой ивы...
   С. Есенин
  
   Я давно хотел, не скрою,
   Описать пейзаж у моря.
   Только что поделать тут,
   Если рифмы не идут!
  
   Строчки так и так менял -
   Толку никакого.
   Раз не вышло у меня,
   Дать Природе слово?
  
   Нет - поведаем дуэтом
   О последней вспышке лета.
  
   Вот уже простился с нами
   Озорной весёлый зной.
   Стынет небо на волнами
   Ключевою бирюзой.
  
   Вот медово-жёлтый лист
   Исполняет вальс-каприс,
   А кленовые метели
   Веют негой колыбельной.
  
   Вот лирическая осень,
   Мягко тронув струны сосен,
   Морю хвойным ароматом
   Шлёт янтарную сонату.
  
   Легким эхом вторит ей
   Арфа солнечных лучей.
   И прощальным голосам
   Внемлет Куршская коса.
   Каждый штрих сочней и ярче
   В мире звонком и прозрачном:
   Вся картина словно
   Тушью прорисована.
  
   Точно снег песок искрится,
   И ни мыслей нет, ни слов.
   Только хочется напиться
   Из небесных родников.
  
   Замираешь от волненья,
   Чуть заметно дышит грудь:
   В колдовском оцепененье
   Сказку боязно спугнуть.
  
   Смолк в лесу вечерний шорох,
   Ветерок беспечный стих.
   Как неповторимо дорог
   Бесконечный этот миг.
  
   Но - разлуки пробил час,
   И под всплеск цветных мелодий
   Лето красное от нас
   Тихо за море уходит,
  
   Чтоб в рассветах васильковых
   Через год вернуться снова.
  
  
   Владимир ОЛЕЙНИК
  
   А ты замуж уходишь осенью -
   В золотистые облака,
   В эти синие, синие проседи
   На рябиновых алых платках...
  
   Опускаясь в зелёные шторы
   Лето сбрасывает по лесам
   Свою ласку - любимого клоуна,
   Распалясь в огневых поясах.
  
   Это та же женщина жаркая,
   Тот же месяц прекрасный в году...
   Осторожно плечами шаркая,
   Листья в тень попадают мою...
  
   И зажмурившись, в отдалении
   Принимают прискорбные позы,
   Как всегда, ослеплённые временем,
   Все цветы и травинки-мимозы!...
  
   А ты замуж уходишь, летняя,
   В перламутровых облаках,
   В эти вешние светлые-светлые
   Песни чудные о цветах!

***

   Я слышу море и дыханье -
   Твоё и волн, твоё и волн.
   Я собирал и собираю
   Янтарный дом, янтарный дом.
   Песок песчаным скрипом сеет
   Тоску и грусть, тоску и грусть.
   Тебе не верить, не поверить
   Я не берусь, я не берусь.
  
   Как скачет пеночка по камню -
   Так солнца луч, так солнца луч
   Блестит в песках, в волнах Паланги,
   В разрывах туч, в разрывах туч.
   И голос тихий, тонкий, робкий -
   Твой колокол, твой колокол!
   И жизни след такой неровный -
   Всё дорого мне.
   Дорого.
  
   Но в этих радостных дыханьях -
   Спасение, спасение!
   В ракушках и в янтарных камнях -
   Долготерпение, терпение.
   Я вспоминаю, грежу, брежу
   О соли волн, о соли волн.
   И я хочу, совсем как прежде,
   Пойти на мол, взойти на мол.
  
   С тех пор покинул город я.
   О мостовых, о мостовых,
   Мозаичных его камнях
   Я вспомнил бы, я помнил бы.
   Но что-то намертво ушло
   Недетское, недетское.
   Ракушек нежное ушко -
   Из века в век, из века в век.

***

   Пусть будет всё:
   И кофе утром ранним,
   Прикосновения,
   Немного слов,
   Не выдуманных ранее.
   Весны день-ночь,
   Асфальт,
   шаги.
   Сердцебиенье,
   Нетронутые на столе
   под розами
   шаньги...
  
   Воспоминаний сонм,
   И моря шёпот рядом,
   Аллеи лип...
   Каштан... Трамвай.
   Будильник, очень уж упрямый,
   И - утро
   Нежное с мечтами
   Об уюте,
   Смех-колокольчик
   серебристый
   И парус, и каюта...
   Прозренья огненная боль,
   Потеря,
   Как смерти злая
   Внешность.
  
  
   Людмила ПОЛИКАРПОВА
  

В КРУГОВЕРТИ ВРЕМЕНИ

  
   Все бегу времени подвластно,
   Лишь свет любви не гаснет никогда.
   Как лет земных стремителен полёт
   В спирали круговерти вечной!
   Что принесёт мне Новый год,
   И что унёс ушедший?
  
   Унёс он прошлые грехи,
   Обиды и утраты,
   И нерождённые стихи,
   И неслучившиеся даты.,
  
   Унёс невстреченных людей,
   И встреченных напрасно,
   И рой мелькнувших призрачных идей,
   Казалось, изумительно прекрасных.
  
   Унёс очарование любви,
   Букет надежд, расцветших и увядших,
   То утро, когда пели соловьи
   Под шелест листьев, на ветру дрожащих.
  
   Но память о любви забрать не смог:
   Она живёт, покуда сердце бьётся.
   И в Новый год - даст Бог -
   Любовь вернётся.
  

ДУНОВЕНЬЕ ОСЕНИ ПЕЧАЛЬНОЙ

***

   Проснулось сердце на рассвете
   И засветилось в солнечных лучах.
   И день был радостен и светел.
   Но незаметно вечер наступал.
   Вот и закат - о, как чудесен!
   Он что-то неземное обещал,
   Но, как и всё земное, был не вечен,
   И вместе с сердцем тихо угасал.

***

   О память сердца, и ты теряешь очертанья
   Того, что было главным на земле.
   С годами блекнет всё. Лишь иногда, во сне,
   Мелькнёт тот образ, столь любимый и, увы,
   столь дальний.

***

   Непогода разыгралась не на шутку,
   Расшумелась, распустилась, разошлась.
   Не уймется даже на минутку,
   Так сильна её непрошеная страсть.
  
   Ветер мечется, безумно завывая,
   На пути препятствия круша.
   Но порывам страстным не внимая,
   Спит моя уставшая душа.
  
   Много было пылу понапрасну,
   Тяжко бремя горестных утрат -
   И волненьям её струны не подвластны,
   В унисон ветрам уж не звучат.

***

   Уж не манят безумствами мечты:
   Над ними разум чаще тяготеет.
   И, если чувства жар нечаянно заденет,
   То оставляет слабые следы:
   На миг лишь сердце оживёт и сразу охладеет.

***

   Ярко-жёлтым пламенем
   Догорал закат.
   Золотым сиянием
   Небосвод объят.
   Огненные отсветы
   Вспыхнут на окне.
   Только в этих отсветах
   Не согреться мне.

***

   Уже ноябрь. Темнеет рано.
   Едва успело солнце сесть,
   Растаял вмиг закат румяный,
   И сразу начало темнеть.
  
   Иду домой. Вокруг всё тихо.
   Лишь ветер щеку холодит.
   И мягкий шаг ночи безликой
   Чуть слышно в сумерках звучит.

***

   Тоски осенней надевая платье,
   Душа предчувствием полна,
   Что всё-таки придёт зима,
   Придут жестокие морозы.
   И горькие нависли слёзы.
   И, не успев пролиться, вмиг
   Они застыли на ресницах.
   И в душу холодок проник.
   И с листопадом вместе снег кружится.
   Анатолию Сироте
   Давно погасшие глаза
   Каким-то чудным светом засияли -
   Как будто отразили небеса -
   И моего ответа ждали.
  
   Я не смогла поверить в чудеса,
   Преодолеть извечные сомненья.
   И свет иссяк, померкла бирюза.
   И не сбылась надежда воскрешенья.
   Теперь сама ловлю потухший взгляд.
   Но оживить его моя любовь не в силах.
   А в осени кружится листопад
   И завывает ветер сиротливо.

***

   Этот дождь холодный, бесконечный.
   И душа, как улица, пуста:
   Ни волнений, ни надежды -
   Безразличья пустота.
  
   Над природой захватила власть
   Грустная до слез однообразность,
   И по стёклам горестно струясь,
   Льётся в грудь губительная влажность.
  
   Эти монотонные потоки
   Растворили радость и тревоги.
   Позабытый всеми, одинокий,
   Мокнет куст сирени у дороги.

***

   Уж осень клонится к зиме.
   Вначале зелень уступала желтизне.
   Потом и жёлтая листва заметно поредела.
   И если дерзкие ветра возьмутся вдруг за дело,
   То скоро только голых веток вязь
   Останется, средь сосен растворяясь.

***

   Кленовый лист летит
   медленно, печально
   И мне свой нежный взгляд дарит.
   Прощальный.
  
  

ОЧЕЙ ОЧАРОВАНИЕ

  

ПОЦЕЛУИ НОЧИ

1

   Прощальный ночи поцелуй
   Запечатлен на лике дня -
   Пылает алая заря,
   И тает в ярком свете дня.

2

   Приветный ночи поцелуй -
   Вновь заалевшая заря,
   Смежает нежно веки дня,
   Сны безмятежные даря.

***

   К земле склонившись, несколько часов
   Бродить по лесу в поисках грибов.
   И вдруг, подняв глаза, в восторге замереть
   И пить сквозь кружева ветвей лазурь
   и сердцем петь.

***

   Закат венчал короной огненной
   Сиреневого облака главу.
  
  
   Евгений ПУДОВИКОВ
  

ОСЕННЯЯ ПТИЦА

(романс)

  
   Ночью теплою, звёздной осенней порой
   Я мечтаю под красной луною,
   Брежу встречей с любимой, любимой - тобой
   У ручья, у берёз, за рекою?
   У ручья, у пруда, у ольховых озёр,
   У берёз, за рекой, у подножия гор.
  
   Я любуюсь осенней звездой,
   Серебристою прядью росы.
   Не спугнуть бы горячей рукой
   мне случайно счастливой слезы.
  
   Там ковыль нас укроет, где, нежно любя,
   Ты услышишь напев синей птицы.
   Обнажу я, лаская, целуя тебя...
   Это явь или, может быть, снится?
   Обожая тебя, обнажая тебя,
   Обойму, бесконечно любя.
  
   Снова вижу я: в млечно-туманной дали
   Мчишься скифской невестой-царицей,
   Ты в фате из янтарно-жемчужной пыли,
   Мне навстречу златой кобылицей,
   Молодой озорной, молодой озорной,
   В сад смущённый, пленяющий мой.
   Я любуюсь осенней звездой,
   Серебристою прядью росы.
   Не спугнуть бы горячей рукой
   мне случайно счастливой слезы.
  
  

ЖЕНЩИНЕ

  
   Так хочу в этот мартовский вечер
   пожелать Вам сердечно добра.
   Кроме чувств, одарить мне Вас нечем:
   нету злата и нет серебра.
  
  
  
   Припев: Взгляните, как весною дышит море.
   Янтарным радуйтесь волнам! Сегодня, песням птиц прилётных вторя, улыбку солнце дарит Вам.
   Я молю, чтобы Вы расцветали -
   и не раз, и не два, а всегда,
   чтоб счастливой рекой протекали
   Вашей жизни прекрасной года.
  
   Припев.
   О, примите моё восхищенье
   ироничною мудростью глаз;
   и позвольте с душевным волненьем
   мне поздравить, прелестная, Вас!
  
   Припев: Взгляните, как весною дышит море.
   Янтарным радуйтесь волнам...
   Сегодня, песне птицы Габис вторя,
   улыбку небо дарит Вам.
  

ОМОВЕНИЕ Я топористую прорубь в феврале в озёрном льду для тебя, мой белый голубь,

в день Крещенский наведу.

   Там следы сомнений смоет брат мой, друг или сосед... Слово душу успокоит, будь крещён ты или нет.
   Ты в святую воду входишь что в Молитву. И не трусь. Очищайся. Грех отмоешь. Рядом будет Иисус.
  
   Если вдруг пурга-пороша
   Закружит - груба, грустна,
   Берег твой не будет брошен.
   К встрече с ним спешит весна!
  

МИР СТОИТ НА ТРЁХ?..

(на тему древней притчи)

  
   Рассказывают, будто в далёком Чудоморье, Среди смоковных кущ на Геликон-горе,
   Жила Фортуна-Счастье, не ведавшая горя.
   Стоял там у подножья горы её дворец. Бывало, Счастье дремлет в саду своём у моря, Орешками балуясь, и песенку поёт; Хрустальные подковки потом куёт в подворье,
   Коню расчешет гриву, а то медку попьёт... Счастливая Жар-птица тут рядышком гуляет,
   Путь ночью освещая крылатому коню, Который ждёт подковки да Счастью подпевает.
   Из Иппокрены-речки они там влагу пьют.
   Но что за шум тревожный вдруг огласил окрестность?
   Такого не бывало у нас в святых местах... О! В гости к нам явились великих три богини Прекрасных: Справедливость, Любовь и Красота! Скорее к нам, Фортуна, на праздник! Мы гуляем! Да сделай так, чтоб в небе нам радуга цвела!
   Мы скатерть-самобранку для пира накрываем: Сегодня Справедливость трёх дочек родила. - О до чего ж удачно близняшки народились!
   Жаль, на троих две груди у матери всего... Мы целый день в восторге с девчушками возились.
   Авось не подерутся... Потерпим, ничего. - Спасибо Аполлону! - Вот гений! - Не бездарный! - Он Зевса сын! И знает, кем вырастут они.
   Мать-Справедливость слёзно, безумно благодарна
   за то, что дочки точно им так наречены...
   - Так выпьем! За бессмертье! - За жизненную силу!
   - Чтоб с колыбели Ревность на радость всем цвела!
   - Чтоб вырастала Зависть девицей очень милой! - Средь них очаровашкой чтоб Ненависть была!
  
  

БАЛЛАДА О КАФ-ГОРЕ

В горном древнем был селе я... Там в восточном уголке Старичок сидел, хмелея, На ковре; кальян в руке...

Тайной вехой заклинанья Истекая сквозь века, Мне поведалось преданье,

   Песнь седого старика.
  
   Южной ночью, часом поздним, Шёл Огуз под взором звёзд Азиатским плоскогорьем. Вёл архаровцев обоз.
  
   Тарахтят, скрипят кибитки. Воля! Бороды, усы, Ожерелья, плети, свитки, Шёлк неглаженой косы.
  
   Шли с оглядкой на Стожары Вдоль обрывов горных рек, Сквозь кумар и тары-бары, То ползком, то с ходу - в бег.
   Шапки, бурки, плов, казаны, Звон гитары, бубна брань, Ложки, плошки, тараканы - Кочевому быту дань.
   Скрипки вскрик или гармошки Вдруг с луной сбежал к реке, будто кухарь с той картошкой, в млечной шапке-колпаке.
  
   Припев: Полночь. Чу! Гнедой заржал. Ага! На ремне? Не спишь, кинжал? Ага! Чтоб не брякнуть сгоряча, - ага! Отхлебнуть бы первача, ага,
  
   И - проныра-вор узнает (До каменьев жадный плут),
   Как поёт и как играет С ушлой рожей верный кнут!
  
   А кто от бича не сляжет -
   Тем не только синяки:
   С тем нагаечка попляшет И обозных псов клыки.
  
   Луна-месяц верно знает, Кого к плахе поведут И сурово обласкают, Коль не остановит кнут.
  
   Припев: И к утру горючи слёзы, ага! Смажут старые колёса. Ага! Кто хмельной, а кто тверёзый? Ага Где топор, а где берёза? Ага!
   Шёпот: "Мы бражного бреда Что ль рабы? Мы кто ему? Столько лет зачем-то едем! Но куда? И почему?
   Что за тайна? И дорогой Той ли гонит нас вожак?" Но молчит суровоnbsp; И каково им под дождём,
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&d"> Старец, курит свой табак.
  
   Есть в горах Тибета место, Где один лишь раз в году Чудо-девы, как невесты, Омываются в пруду,
   Неземно дыханье ночи, Под луной, у облаков Как прелестны, дивны очи! Льётся пение - без слов.
   Девы чисты, белы плечи Будто светятся в ночи, Одаряют счастьем встречи Полюбившихся мужчин...
   Припев: Не ревнуй, терпи, гитара. Ага! Не чета они, не пара. Ага! Не хрипи, подруга скрипка. Ага! Жить-учиться на ошибках! Ага?
   О, загадка омовенья! Ведь судьбы не возмутив, Молодеешь с наслажденьем, Чистых вод не замутив.
   На прощанье, в знак причастья, Тайный камень лишь тому Дева даст, кто верит в счастье, И не выдаст никому. Лунный камень, будто лоцман, Доведёт до родника. Только бойся, что отсохнет Вероломная рука.
   Благородным, бескорыстным Камень счастье принесёт, А у подлых и нечистых Будет всё наоборот.
   Верный, мудрый чёрный ворон Рыщет. Вырвет вражий глаз. Оттого ущелье оно Недоступно для всех нас.
   Где живой воды источник - Не известно никому, Кроме ветра. Это точно: Всё дозволено ему...
   Припев: Да не плачь, звени, гитара! Ага! Пылкий сердцем - знать не старый. Ага! Не рыдай, подруга скрипка. Ага! Обними меня с улыбкой! Ага!
   Вот обоз - настало время - к Каф-горе почти приник... Кони стали. Своё племя в круг собрал вожак-старик.
   "Всё. Конец. Скажу серьезно: камень-Каф в моей руке! Оставляю кнут обозный. Ухожу. Один. К реке...
   Дальше нет в горах дороги. Отдохнёте и - назад! В сапоги обуты ноги... Для меня здесь райский сад.
   Вас не стану тешить ложью. Деть куда остаток дней?.. Не вернусь - так воля Божья есть на то. Ему видней...
   Ты прости, подруга-скрипка. Сердце верит в чудеса. Жизнь обозная - ошибка?.. Эх... ...Мать...В четыре колеса"...
   И пошёл. Седой. Высокий. Чтоб любить? Стряхнуть года? Что за камень философский? Кем он выдуман? Когда?
   Две ли, три прошли недели? Я в подробности не вник. Горным смерчем там в ущелье Вдруг обрушился ледник...
  
   Припев: Ну, смахни слезу, гитара, Спой со скрипкою на пару. Обними меня, берёза... Ты прости, что не тверёзый.
  
   Ты простишь, что не тверёзый?
   Обоймёшь меня, берёза, Не кляня мою беду...
   Не простишь?
   Прости.
   Уйду.
   Ага!
  
  

НАВСЕГДА (посвящается Ю. Н. Куранову)

   Ты ушёл.. Проститься, с речкой
   Может быть, не навсегда? Есть заветное местечко -
   Ждёт живая там вода!
   Дунет в дудочку синица. Ловко правит челноком! А лукавая лисица Из травы махнёт платком..
  
   Ты шагнул к реке...О чудо!
   Лещ ударил в берега, Острова плывут... Откуда Клёна в пламени рога?
  
   Вышел клён тебе навстречу, Отдавая листьев жар...
   Нам закат подарит вечер с первой звёздочкой Стожар,
  
   На прощанье лучик бросив, Ты рукою помаши, Дорогая моя осень Человеческой души...
   И, проклюнув рожки, месяц Улыбнётся в облака.. Твоему большому сердцу Эта песня так близка!
   Вороная крона сосен Заискрится в вышине... Воскрешенья сердце просит,
   Родники звенят во мне.

ОСЕНЬ-ОЗЕРО

   Как живётся тебе, милая,
   Да как любится, как дышится?
   Видишь: лето мое минуло,
   Осень облаком колышется,
   За окошком ива свесилась, Липа щеку подморозила... Ну а мне сегодня весело, Свет любви нам дарит озеро.
   Мы под ивами ветвистыми
   Вместе к озеру с тобой придём.
   Как янтариками чистыми,
   Пусть осыплет нас цветным дождём,
  
   Скрипотцой споёт вполголоса
   Нам мосток, к воде сбегая вниз,
   И обнимет мягким шёпотом
   Старый добрый друг кленовый лист.
  
   Синь-вода, гляди, вздымается.
   Улыбнулась, томно вскинув бровь.
   Твои груди наливаются
   Ароматом тихих нежных слов...
  
   А по озеру, огнём горя,
   В гости хлынет к нам волной заря.
   И уже не повернуть назад.
   Утопаю я в твоих глазах.
  
  

ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ

   Был до девятнадцатого века
   Неказист, не низок, не высок,
   Средь холмов Варминских не приметен Знаменитый ныне городок.
  
   Выбрал здесь лихое поле битвы
   Император вроде наугад...
   Полегли в бою кровопролитном -
   В рукопашном - тысячи солдат.
  
   Припев: Кто кого крепче бил?
   Кто кого победил?
   Расскажи, расскажи! Ну-ка, Наполеон!
   Чей отважней боец?
   Где ты, штык-молодец?!
   Улыбнитесь нам, гордый наш Багратион.
  
   Бонапарт был полководец бравый.
   Той победой не прельщался он,
   Только в горле костью под Эйлау
   Стал французу наш Багратион!
  
   Меч в руках у нас не для забавы,
   Он затем, чтоб Родине служить.
   Храбрый воин тот достоин славы,
   Кто в бою победой дорожит.
  
   Припев : Кто кого крепче бил?
   Кто кого победил?
   Расскажи, расскажи! Ну-ка, Наполеон!
   Чей отважней боец?
   Где ты, штык-молодец?!
   Обнимаем Вас, гордый наш Багратион.
  
  
   Татьяна ОСОКИНА, Аргентина
  
   Вновь темнота вокруг, ни зги не видно.
   Я на коленях вновь молитву возношу.
   nbsp; Родники звенят во мне.

ОСЕНЬ-ОЗЕРО

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&
&

ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ

&
&
&
&
&
&
&
&
&
&Припев: Кто кого крепче бил?
&
&
&
&
&
&
&
&
 
&
&
&
&
&
&
&
&Припев : Кто кого крепче бил?
&
&
&
&
&
&
&
& Татьяна ОСОКИНА, Аргентина
&
&Вновь темнота вокруг, ни зги не видно.
&Я на коленях вновь молитву возношу.
&И из глубин души мой вопль едино, слитно
   Несётся к Господу,
   Которым я дышу.
   Молюсь за брата я, и сердце рвётся...
   Поддался он обману сатаны.
   Лукавый враг над братом вновь смеётся,
   А Ты скорбишь о тяжести вины.
   Пусть упадёт он вновь к ногам пронзённым,
   Увидит долгий, кроткий, нежный взгляд.
   С души мятущейся, как снегом занесённой,
   Кровь смоет грех, чтоб был спасён мой брат.
  
  
  
  

***

   Когда душа сливается
   с волнующим напевом
   Чудесной музыки
   проснувшейся весны,
   И взгляд не может охватить
   все дали вправо, влево...
   И трели птиц над ухом
   лишь слышны,
   То кажется тогда,
   что в мире нет страданий,
   Нет боли, слёз,
   утрат и суеты...
   В скитаниях моих
   нет тяжких испытаний...
   А есть лишь Ты.
  
  

ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТ НАДЕЖДЫ

   Зелёный цвет, зелёный свет...
   Как щедро радует он глаз!
   Им посылаемый привет
   Приму я словно в первый раз...
  
 nbsp;  Оттенков сколько у него!!!
   Ни передать, ни описать...
   Но жаждет сердце всё равно
   В любви признание сказать.
  
   Любимый месяц мой апрель,
   Когда на смену холодам
   Звенит весёлая капель,
   И травка глянет тут и там.
  
   Люблю я отзвук той поры
   В тяжёлых шёлковых ветвях,
   И в чёрном бархате коры,
   Лежащем на тугих стволах.
   Люблю безмолвно созерцать
   Зелёный цвет, зелёный блеск.
   Люблю я слушать и внимать
   Зелёный шум, зелёный плеск.
  
   И луч надежды затая,
   Живу им как и прежде.
   Среди земного бытия -
   Зелёный цвет надежды.

***

   Небо свинцово-голубое...
   Вечерней всполохи зари.
   Тучи, как волны прибоя...
   Бог! Вновь со мной говори.
  
  
   Юрий АНИКИН
  
   Ах, любимая моя!
nbsp; Ах, любимая моя!
   Я сегодня увидал,
   Как берёзу молодую
   Месяц в губы целовал.
   Я не знаю, дорогая,
   Что нашёптывал он ей:
   Золотистая мордашка
   Утонула средь ветвей.
   С неба выплеснувшись синью,
   Их укутал вечер.
   Захотелось мне тебя
   Обнимать за плечи.
   И обнявши крепко,
   И в душе ликуя,
   Что-то нежное шептать
   Между поцелуев.
  

ТАЁЖНАЯ ЗАРИСОВКА

   Зимовьё сплошь убогое,
   Из щелей лезет мох...
   Пахнет трудной дорогою
   От кирзовых сапог.
  
   Ночь наполнив тревогою,
   Зашуршит береста,
   У шаманского логова
   Пляшут искры костра.
  
   И куражась, во здравие -
   Бабы-то далеки -
Пили спирт неразбавленный
У костра мужики.
  
   Пёрли байки "лукошками"
   И за фарт... и печаль...
   И мерцала сторожкая
   Оружейная сталь.
  
   В кедрах ветры гулящие,
   Шумно мостились спать.
   Прикорнула уставшая
   За день Родина-мать.
  
   И на кедры отменные,
   И на всex, кто внизу,
   Сронит небо осеннее
   Золотую слезу.
  
  
  
  
  

ПИСЬМО К ДОЧЕРИ

  
   Пишешь ты, и это мне по нраву,
   Хоть и грустно, что живёшь не тут.
   Что тебя любезным словом "фрау"
   В маленькой Германии зовут.
  
   И у нас сегодня демократы,
   А воруют больше, чем всегда.
   И в стране огромной и богатой
   Мы отнюдь, увы, не господа.
  
   Многого теперь не понимаю,
   Оттого, видать, и грустно мне.
   Поклоняюсь памяти и маю,
   Мы живём уже в другой стране.
  
   Что страна другая - очевидно
   Даже на любой нестрогий взгляд.
   Выборы пройдут - и снова быдло
   Те, кто был вчера электорат.
  
   И ещё глумленье над крестами,
   Хоть почтенья нет и Октябрю,
   Идолы меняются местами
   Доллару в угоду и рублю.
  
   Я не чужд евангельской морали
   И людей я строго не сужу,
   Но, приемля боли и печали,
   В церковь я, конечно, не хожу.
  
   Каждому своя дорога к храму.
   Я свою пока не тороплю.
   Родину лишь, что больную маму,
   Я, как сын, жалею и люблю.
  
   У неё одной искал признанья,
   И сияли звёзды надо мной.
   Инвалид по профзаболеванью -
   Это не позорное клеймо.
  
   Я не знал периода застоя -
   Были годы фальши и вранья,
   В грохоте великих новостроек
   Затерялась молодость моя.
  
   Я теперь и строже стал, и старше,
   В новый для себя вживаюсь край.
   Ты пиши, пожалуйста, почаще,
   Ну, а лучше в гости приезжай.
  
   Пишешь вот, что к мужниной кузине
   Ездили на новом БМВ.
   Дедушка твой тоже был в Берлине,
   Но давно, на танковой броне.
   Хорошо, ушло то лихолетье,
   Ни к чему я вспомнил о войне.
   Пусть же ХХI столетье
   Будет самым мирным на земле.
  
   Небо пусть над Балтикой не меркнет -
   Не хватало только вдовьих слёз.
   Там у вас в Берлине фрау Меркель,
   Здесь в Калининграде новый "босс".
   Открывая в мирозданье двери,
   Пусть они и строят, и метут,
   Хоть, признаться честно, я не верю
   В новую чудесную метлу.
  
   Не хочу провидцем оказаться,
   Но в стране беды, стране сирот
   Вечное проклятье - казнокрадство -
   Нам с колен подняться не даёт.
  
   Ну, а на судьбу я не серчаю:
   Что с того, что нынче инвалид,
   И меня вот больше огорчает,
   Что по-русски внук не говорит.
  

ЛЕБЕДИ С КУРАНОВСКОГО ДОМА

   Светлогорск зимою неприветлив.
   Редкие прохожие спешат...
   С Балтики простуженные ветры
   Налетают, холодом дыша.
  
   В этот город, мало мне знакомый,
   Не гулять приехал, не гостить, -
   Лебедей с Курановского дома
   Я сюда приехал навестить.
  
   Барельеф пронзительный и тяжкий.
   Лепестки цветов легли на снег.
   Здесь, в стенах простой пятиэтажки,
   Жил души великой человек.
  
   Люди - не титаны и не боги,
   Но приходят в мир, чтоб созидать
   Города, тоннели и дороги
   И горшки, конечно, обжигать.
  
   Каждому свое предназначенье.
   Каждому своей судьбы печать.
   Что писатель - совесть поколенья,
   Можно так, наверное, сказать.
  
   Верю я ему как гражданину,
   В строчках и свою боль узнаю.
   Никогда на сытую чужбину
   Не менял он Родину свою.
  
   Не стоял у царственного трона,
   Легких не искал себе хлебов.
   Подчиняясь нравственным законам,
   Людям отдавал свою любовь.
  
   Человек не вечен - аксиома!
   А за гранью есть ли жизнь другая?
   Лебеди с Курановского дома
   К вечности летят, не улетая.
  
   Нелли БЕЛОВА
   Я не Бог и не стану Богом,
   Но к Нему буду век идти,
   А к Нему лишь одна дорога -
   В своём сердце Его найти.

***

   Я знаю, Господи, ты есть
   И Ты мне розы посылаешь.
   Они прекрасны, как и песнь,
   Которую Ты напеваешь.

***

   Вы ходите все под Богом,
   Но, если придёте к Нему -
   Под взглядом торжественно-строгим
   Познаете Душу свою.

***

   Новый день уже новой жизни
   Надо с новыми ново жить.
   А из памяти радости брызги -
   Как из прошлого в новое нить.

***

   Мы осознанием земного бытия
   Протягиваем в Беспредельность нити,
   И, если с этой мыслью ты и я,
   То мы шагнули в новый миг развитья...

***

   В Париже тоже падают дожди,
   Зеркально отражаясь в лужах.
   А ты кричишь сквозь годы: "Подожди",
   А я не слышу и дрожу от стужи.

***

   У души ответственность за всё:
   Она и любит, и прощает зло.
   Но лишь одна есть слабость у неё:
   Когда она болит, помочь не может ей никто.

***

   И пахнет новый день
   Ещё не спетой песней,
   Цветёт, цветёт сирень,
   И мы сегодня вместе.

***

   В начале осени есть прелесть и покой,
   И в утренней прохладе - благодать,
   Когда рассветы кажутся мечтой
   И просто хочется молчать.

***

   На губах ещё тает снег,
   Значит, сердце моё живое,
   Пусть порой замедляю бег,
   Но душа не стремится к покою.

***

   Писать стихи не трудно ведь совсем,
   Берёшь перо и пишешь, пишешь, пишешь...
   Куда труднее показать вам всем,
   Что этими стихами и живёшь, и дышишь...

***

   Синева морозного утра,
   Позолота летнего дня,
   Затуманенность осени в сумерках--
   Вот Россия...Россия моя.
  
  

ДЫХАНИЕ РОССИИ

  
   Мы живы тем, что чувствуем Россию.
   Россия дышит, плачет и поёт.
   Она для нас - явление Мессии,
   В Россию дух из наших душ течёт.
  
   Россия плачет, чувствует, смеётся
   И мы с рожденья верим - Она есть,
   До смерти нашей в сердце остаётся
   Как вера в Бога и как наша честь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Д В О Й Н О Й П О Р Т Р Е Т

(переводы)

   Александр АНДРЕЕНКО
  

ОСЕНЬ

  
   Тук-тук-тук да тук-тук-тук -
   Чей-то в дверь несмелый стук.
   - Кто пришёл на мой порог?
   - Ветром сорванный листок.
   - А чего же вы хотите?
   - Вы меня к себе впустите:
   В октябре и ноябре
   Сильный холод на дворе.
   - Я сейчас сниму задвижку.
   - Благодарю, моя малышка.
   (С французского)
  
   Станислав Ежи Лец - современный польский поэт и сатирик. Сборник афоризмов "Непричёсанные мысли" принёс писателю широкую известность не только в Польше, но и во всём мире.
  
   Из сборника "Непричёсанные мысли"
  
   В доме повешенного о верёвке не говорят. А в доме палача?
   Восстать из мёртвых могут лишь трупы. Живым трудней.
   Всё в руках человека. Поэтому надо почаще их мыть.
   Мне снилась действительность. С этой мыслью я проснулся.
   Лучше надпись "Вход запрещён", чем "Выхода нет".
   "Чувствую, что у меня растут крылья", - сказала мышь. Ну и что же, господин нетопырь?
   Первейшим условием бессмертия является смерть.
   Для коней и для влюбленных по-разному пахнет сено.
   Красивое враньё? Внимание! Это уже творчество.
   Даже в его молчании были грамматические ошибки.
   Не будь снобом. Не лги тогда, когда правда лучше оплачивается.
   Я встретил человека столь необразованного, что цитаты из классиков он был вынужден придумывать сам.
   Смрад, воюющий с вентилятором, воображает себя Дон-Кихотом.
   Порой даже глупый сапог оставляет после себя неизгладимый след.
   Когда сплетни стареют, они становятся мифами.
   "Дикая свинья" звучит благородней, чем просто "свинья".
   Спрашиваешь, как играл этот виртуоз? В его игре было что-то человеческое: он сбился.
   Можно сменить веру, не меняя бога. И наоборот.
   Оптимизм и пессимизм разнятся лишь в определении даты конца света.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

П О Э З И Я В О К Р У Г Н А С

  
   Екатерина СОРОКИНА, 9-й класс, школа N 2
  
  
   В ПЛЕНУ У БОЛИ
   Развеять мечту дуновением ветра,
   Разрушить всё то, что когда- то берёг.
   Забыть о тебе, о мгновениях лета,
   И день тот забыть, что теперь так далёк.
   Чтобы остаться самою собой,
   ...Мне сил прибавляет душевная боль.
   ***
   На смену осени зима
   Пришла с весёлыми снегами,
   И вмиг угрюмые дома
   Зажглись алмазными огнями.
   Холодный воздух оттеснил
   Печали понемногу,
   И даже мысли прояснил,
   И прочь прогнал тревогу.
   Морозно! чудная пора!
   Снега уже не тают.
   Детишки с самого утра
   Под окнами играют.
   Как весело блестит снежок,
   Как радостно смеются дети.
   ...Как в этом мире хорошо,
   Без войн, терактов и трагедий.
  
  
   Наталья НИКИТИНА, 9-й класс, школа N 6
  

ОСЕНЬ

   Мягкий танец листьев.
   Золотая осень.
   Будто кто-то яркий, жёлтый плащ
   набросил....
   Стала ночь длиннее или день короче.
   Вот уже на ветке алый лист непрочен.
   Чаще дождь осенний барабанит в крыши.
   ...Отголосок лета всё бледней, всё тише.
  
  

ЗИМА

   Завывает буря, крутит вихри снега,
   и с кормушки ветер сносит крошки хлеба.
   Тонкие берёзы ветви опустили,
   в снеговые шали, что метели сшили,
   кутаются ели...
   Клёны загрустили...
   Ломкие узоры всё стекло покрыли.
   Грустно вьюга плачет,
   за окном светлеет,
   покрывало снега от зари алеет.
   На ветвях снежинки вспыхивают разом
   Будто бы искрятся тысячи алмазов.
   И скрипят салазки,
   и по снегу мчатся.
   ...Вот бы этой сказке
   вечно не кончаться!
 nbsp; 
   Екатерина РУДЕНКО, 5-й класс, школа N46
  

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

   Чувствую светлую грусть:
   Ты уехал, ты умчался,
   Ты не любишь меня, ну и пусть
   Но ты даже не попрощался!
   Ты пожалуй не так уж красив
   А капризен, противен, спесив.
   Все равно нету лучше тебя
   Как же думать иначе, любя?
   Не скучал ты по мне никогда
   Не бросал мимолетного взгляда
   Говорят, мол, не плачь, ерунда
   Все же плохо, что нет тебя рядом.
   Что же пусть не красавица я
   Ты забудешь меня, но и все ж
   Если снова увижу тебя
   Почувствую прежнюю дрожь.
   Не прошу о любовном письме
&np; Порой самодовольство нами правит
   Казаться или быть-
   Вот в чем вопрос,
   Который время человеку ставит.
   Считаться кем-то или кем-то быть
   Быть смелым или делать вид, что смелый.
   Ты жертвовал, творил, умел любить
   Или об этом лишь мечтал умело,
   Робея самому себе признаться?
   К чему стремишься-
   Быть или казаться?
   Что стоит жизнь когда ее пытаются лепить?
   Легко казаться, очень трудно быть...
  

О Т З В У К И

  
  
   Маргарита БЕСЕДИНА
  

ТЕПЛО РОДНОГО ОЧАГА

  
   Когда обида горло сушит
   И на сердце пурга,
   Возьмите том -
   согреет душу
   "Тепло родного очага".
  
   Там удивительные вёсны
   Пируют на заре,
   Поют в лесу о чём-то сосны,
   И лист - как пламя в сентябре.
  
   И девушка платком с откоса
   Летит за стаей журавлей!..
   Стихи ли это или проза,
   Но на душе от них теплей.
  
   А та, что там живёт, над Румбой,
   Так трогательно письма шлёт.
   И если вдруг сейчас вам трудно,
   То это всё равно пройдёт!
  
   Пройдёт, как осень, зимы, лета,
   А память станет дорога.
   Согрейте душу у поэта
   В "Тепле родного очага"!
  
  

ВЕТЕР СРЕДИ САМОГО ПОЛУДНЯ

(По мотивам рассказа Ю. Куранова)

  
   Девушка сгребла стог до самого неба... Она встала на стог в самом небе. Её белые волосы рвались вдаль вместе с ветром, и платье рвалось и хлопало, как знамя.
   Ю. Куранов.
  
   Я видел девушку. Она
   Сгребала листья в стоги.
   И так мила была! Стройна -
   Как тополь у дороги.
  
   Журчали листьев вороха
   Под сильными ногами,
   Пел ветер строчками стиха,
   А платье - словно знамя:
  
   Рвалось и хлопало оно
   И улететь хотело.
   Всё, как вином напоено,
   Смеясь, кружило, пело.
   А ветер! Ветер-озорник
   Сорвал с девчонки платье
   И так к ней радостно приник,
   Поймав в свои объятья.
  
   И разом всё запело вдруг,
   А вот красавцы-клёны,
   Сорвавшись с места, встали в круг
   Прикрыть нагую кроной.
  
   Она стояла на стогу.
   Высоко, в самом небе,
   На облаках, как на снегу.
   Как жаль, что я там не был.
  
  

ЗАДУМЧИВЫЙ ГОСТЬ

(По рассказу Ю. Куранова)

  
   Вечером кто-то заглянет в окно и прошелестит моей рябиной. Потом он проскользнёт вдоль окон по воде, пройдётся по крыльцу. И вдруг покатится по сеням, как на коньках. Я встану, открою дверь. В сенях на половицах - месяц..
   Ю.Куранов
  
   Мы опять с тобой врозь,
   И задумчивый гость
   Заглянул ко мне нынешней ночью.
   Он сказал: отвори,
   У тебя до зари
   Я пробуду теперь, если хочешь.
   - Что ж, дружок, заходи,
   Никого не буди.
   Мне не спится -
   мы ночь скоротаем.
   Он свернулся клубком,
   Проскользнул вдоль окон
   И приник к косяку за сараем.
  
   Приоткрыла я дверь -
   Мой таинственный зверь
   Прокатился по сеням, по ставням.
   Он пришёл и затих,
   Как полуночный стих,
   И вода засветилась в стакане.
  
   Его взгляд за спиной...
   Этой ночью он мой!
   Ах, какой же он плут,
   этот месяц!
   Входит в дверь иль в окно,
   Ведь ему всё равно:
   Ни верёвок не нужно, ни лестниц.
  
  
   С этим гостем сегодня
   опять не усну.
   Сонно стёкла дрожат,
   как в ознобе.
   С любопытством приникла рябина к окну
   И стучится в окно мелкой дробью.
  
  

ПО РАССКАЗУ Ю. КУРАНОВА "ШАГИ И РАССТОЯНИЯ"

  
   ...Что удаляются машины, ничего удивительного нет.... Но когда удаляется человек, это так невыносимо.
   Ю. Куранов
  
   Проходит девушка. Зачем
   Она проходит мимо,
   И сколько разных мелочей
   И черт неповторимых
   Зачем, за что, дразня, маня,
   Она уносит от меня?
   Нахмурилась немножко...
   Быть может, босоножки
   Ей просто-напросто тесны
   И ей сжимают ногу? -
   Пришёл бы на подмогу!
   Пусть снимет, сядет на крыльцо.
   Пусть тонких нежных рук кольцо
   Возложит мне на плечи,
   И вместе этот вечер
   Мы с ней разделим на двоих -
   И тёплый вечер будет тих.
   А мы б кружили босиком!
   - Я с ней почти уже знаком -
   Её касался б пальцев
   Слегка во время танцев,
   Таких прохладных, нежных...
   Быть может в жизни прежней
   Она была моя жена?
   Но - удаляется она,
   А я стою не веря.
   О ты, моя потеря!
   Пусть удаляются машины -
   На то у них свои причины.
   Но удалился человек!
   Ушёл совсем! На целый век!
  
  
   БЕЛАЯ ЛОШАДЬ (По мотивам Ю. Куранова)
  
   Ах, если бы лошади могли себе воздвигнуть
   святилище! Оно бы раскинулось высоко под звёздами, в бесконечно цветущей степи...
   Ю.Куранов
  
   На лугу некошеном
   Конь стоит стреноженный,
   Он стоит понурившись,
   Будто спит.
   А ему бы вволю
   Проскакать по полю -
   Пыль из-под копыт!
  
   Лошади и люди...
   Время, годы, судьбы!
   Принесли ли счастье
   тысячи подков,
   Когда шли лавиной
   И, ломая спины,
   Там, под Ватерлоо,
   сваливались в ров?!
  
   Как, стрелою пущенный,
   По горам, над кручею
   Нёсся аргамак!
   Вслед другой - пришпоренный,
   С боком, шпорой вспоротым...
   Разве враг?!
  
   Сколько было силы!
   Сколько выносили!
   Знали плуг и плеть...
   Чтобы после, брошены,
   Зимнею порошею
   В стужу околеть?!
   По Пути бы Млечному
   В степи бесконечные
   Им перенестись!
   С травами обильными
   И ключами сильными,
   Где - ни волк, ни рысь.
  
   Что же, мой стреноженный?
   Дрожь прошла под кожею...
   Карие, прекрасные,
   грустные глаза.
   Он стоит в печали,
   Может, видит дали,
   Может, что-то хочет
   он спросить, сказать?
  
   Как летел он птицей
   К белой кобылице
   На призыв подруги -
   молод и красив,
   И как синим вечером
   Глупый и доверчивый
   Жеребёнок ластился,
   робок и пуглив.
  
   Ну, прощай, хороший мой!
   Угощаю крошками.
   На немой вопрос его
   нет ответа, нет!
   Жизнью огорошены,
   Знаешь, все мы - лошади,
   Хоть чуть-чуть, но лошади,
   как сказал Поэт.
  
  

ДОМ НАД РУМБОЙ

(По мотивам повести Ю. Куранова)

  
   О ней рассказал мне в таверне рыбак.
   Он, в трубку свою набивая табак,
   То пиво тянул, а то что-то бурчал
   И, исподволь словно меня изучал.
   Как будто бы думал: доверить иль нет
   Какую-то тайну, какой-то секрет.
   Усмешка в его поседевших усах,
   Но яркою синью светились глаза.
   - Ты в городе гостем, как я погляжу.
   Ты мне приглянулся, тебе расскажу.
   ... Таких ты, наверно, ещё не встречал.
   Сказал, и надолго опять замолчал.
   - Она - как Надежда, она - как Весна!
   И, если полюбит, то будет верна.
   И пусть женихи обивают порог,
   И сотни поклонников вьются у ног,
   Она лишь его, неизвестного, ждёт
   И верит. ... А песни какие поёт!
   Весной поднимается вверх по реке.
   Как солнце венки у неё на руке,
   И там опускает их вниз по теченью.
   Опять замолчал.
   Я теряю терпенье!
   - А дальше, рассказывай дальше, старик!
   Но тот захмелел, головою поник.
   - ...А вот разглядеть её может не каждый.
   Но если бы встретить такую однажды!
   - Так вот твоя тайна, старик, твой секрет?!
   Так значит, той девушки, в сущности, нет.
   Но старый рыбак мне сказал:
   - Не спеши!
   Письмо, если хочешь, ты ей напиши.
   Та девушка в доме над Румбой живёт.
   Как знать, и она, может, весточку ждёт?
   Письмо непременно найдёт адресата.
   Эх, если бы я терпелив был когда-то!
   ... Я пожил. Немало видал на веку.
   Без веры в походе нельзя моряку.
   Когда ты уходишь в заморские дали,
   Так важно, чтоб дома тебя очень ждали.
  
   Но я уходил. Я спешил на вокзал.
   ...И что ведь старик мне ещё рассказал:
   "Зимою купалась она в водопаде!"
   Ну, это уж врёшь ты наверное, дядя.
   Его ведь здесь нет! Так что сказок не надо.
   Но вдруг - я почувствовал гул водопада!
   Почувствовал сердцем, услышал душой.
   И образ тот милый возник предо мной.
   О девушке этой и сам я мечтал.
   Я ей напишу!
   ...И писал, и писал...
   Я ждал, я мечтал, но ни строчки в ответ.
   Себе говорил: да её просто нет!
   Уже понимаю, что всё это - бред,
   Но, видно, сошёлся на ней белый свет.
   Себе говорил: не бывает чудес!
   Ну что ж, помечтал - и спускайся с небес.
   Что толку мечтать - посуди - ни о ком!
   Ты с ней никогда и не будешь знаком.
   Но что тут поделать -
   о ней и о ней!
   И вдруг получаю: "Я еду, Андрей!"
  
  

ПТИЦА ГАБИС

(Фантазия на тему)

  
   Быть может, это была ветвь птицы Габис?
   ...Иногда она склоняется над озером, словно
   задумала напиться. Или тянется к окнам ночных
   огней и высматривает там человеческие страдания.
   Ю. Куранов
   Ходит музыка по дому
   И вздыхает по углам,
   И мотив её знакомый -
   Тут и там, тут и там.
  
   Ветви ели смотрят с крыши,
   И одна из тех ветвей
   Опускается всё ниже
   На привет ночных огней.
  
   Может, это птица Габис
   Принесла страданье мне?
   Или это только танец
   Тени ночи при луне?
  
   Но становится дыханье
   Всё натужней, всё трудней.
   Птица стонет, птица манит
   Выйти из дому за ней.
  
   Поднимаюсь я несмело
   И ступаю за крыльцо,
   И луна дыханьем белым
   Заглянула мне в лицо.
  
   Простираются в тумане
   Скорбной птицы два крыла:
   Подарила мне страданье,
   А надежду унесла.
  
   Полетела эта птица
   Покрывать своим крылом
   Чью-то память,
   чьё-то сердце,
   чью-то душу,
   чей-то дом.
  
  
   Валентина ДОЛИНА
  

ДОМ НАД РУМБОЙ

(по одноименной повести Ю.Н.Куранова)

  
   Нет девушки загадочней
   В латвийском городке:
   Той, что живет над Румбой,
   На сказочной горе.
   Она цветы сплетает
   В красивые венки
   И по реке пускает
   Цветные островки.
  
   Под водопадом горным
   Купается порой,
   На лыжах быстроходных
   Проносится стрелой...
  
   Нет девушки прекрасней
   В далёком городке,
   Почти что нереальной,
   Увиденной в мечте!
  
   Ей письма посылаю
   Трепещущим листком,
   Ответы получаю -
   Засушенным цветком...
  
   В цветочных ароматах
   Волнуется весна,
   А в голубых конвертах -
   Влюблённые сердца.
  
   Пусть к домику над Румбой
   Не отыщу пути,
   Есть почтальон Ингуна,
   Достойная мечты.
  
   Действительность скромнее
   Придуманной любви,
   Но обещают счастье
   Превратности судьбы!
  

  
   Владимир БЕЛАЛОВ
  

ЮРИЮ КУРАНОВУ

   Благословенны творческие корни,
   Которые даруют четкий слог -
   Писать про все в миниатюрной форме,
   В которой нет нужды давать пролог.
  
   Да, напишу я быль, а может небыль -
   Не важно это, главное - вместить
   В короткий слог души порыв, что к небу
   Меня умчит, чтоб светом одарить.
  
   Безмерно рад тому, что вдохновляет
   Меня он на творенье чистых слов,
   Он, как никто, мне в жизни помогает,
   Нести сквозь думы творческий покров.
  
   Судьба к нему была неблагосклонна.
   Но душу он свою очистил все ж,
   И слово его стало непреклонно,
   И на другие голос не похож!
  
   И вот стою перед его могилой,
   И трудно от неё мне отойти.
   И заряжаюсь осознаньем силы
   До душ суть мыслей донести...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

У Л И Ц А В Н Е Б О

  
   Юрий КУРАНОВ
  

В КОСМОСЕ

   Дымится над селом крылатая комета,
   Склонившись за леса горящей головой.
   Спокоен и велик и белый конус света,
   И синий небосвод, и воздух голубой.
  
   Лети во все концы созвездий этой ночи,
   Аукайся, вопи во мглу подзвёздных стран,
   Никто на твой призыв откликнуться не хочет --
   Ни кольчатый Сатурн, ни сумрачный Уран.
  
   Ты в космосе один. Ни зова, ни ответа.
   И ни одной души, хоть сотню лет кружись
   Как мизерна вблизи сверкающей кометы
   Твоя, о человек, мятущаяся жизнь.
  
   Здесь синий вихрь огня прошил Вселенной своды
   И в несколько минут готовится пожрать
   Такую даль небес, таких планет народы,
   Которых ни тебе, ни внукам не понять.
  
   Но как безумна мощь в пылающей комете:
   Она уходит вдаль, как голод иль война,
   Она летит, глуха, сквозь тишь тысячелетий,
   Не зная -- где она, не зная -- что она!
  
   Не ведая, что там, в нутре её хвостатом,
   Полтысячи веков клубящемся вотще,
   Ничтожный электрон уж строит первый атом
   Для новых миллиардов мыслящих существ.
  
   И я -- прообраз их, поэтов, полководцев,
   Я слышу плеск знамён, мильонный рокот ног,
   В их очи спелый свет вселенных тайн прольётся,
   И путь у нас один, и я не одинок.
  
   Мерцает над селом гигантский конус света,
   Но понял и обрел и смысл его, и цвет
   Невзрачный гражданин затерянной планеты,
   А в небе нет конца числу таких планет!
  

НЕМНОГОСТРУННЫЙ ГИМН СВЯТОМУ ДУХУ

1

   Воспеснословь Царя Небес,
   Ничтожный Божий раб Георгий:
   Он спас тебя от плотских оргий,
   Чтоб к вечной жизни ты воскрес!
   Славь Дух Святой, душа моя,
   В мирских погрязшая тенётах,
   Молись до огненного пота,
   Взмывай в небесные края!
   Восславь Господень Дух и ты,
   Моё ржавеющее тело,
   Чтобы от спеси оголтелой
   Взойти в мир горней чистоты.

2

   Восславьте Божий дух, цветы
   И рек несметные теченья,
   И звёзд полуночных свеченья
   И ты, душа моя, и ты!
   Восславьте Божий Дух, заря
   И птиц молитвенное пенье,
   Трав медоносное цветенье
   И светозарность янтаря!
   Восславьте Бога, облака,
   Восславьте Бога, водопады
   И гор небесные громады,
   И льдов нетающих шелка!
   Восславьте Господа, птенцы
   И быстроногие олени,
   И чащ лесных сквозные сени,
   И гроз бескрайние венцы!
   Воспойте Господа, ручьи
   И свет, и шелест листопада,
   И человеческого взгляда
   Молитвословные лучи!
   Хвалите Бога, письмена,
   Хвалите Бога, восклицанья,
   И свеч молитвенных мерцанья,
   И тварей Божьих имена!
   Воспойте Господа, дворцы,
   Воспойте Господа, лачуги,
   Фрегаты, лайнеры и струги,
   И всех времён земных концы!
   Да воспевает дух людской
   Всеблагодатность Духа Божья
   И всё своё пред ним ничтожье
   В постыдной тяготе мирской!
   В Господнем Духе нет времён,
   Нет расстояний, нет пределов,
   И вещность временного тела
   Бессмертием питает Он.
   Святому Духу нет границ,
   Ни измерений, ни объёма,
   Он всюду есть, Он всюду дома:
   В дыханье звёзд и в пенье птиц.
   Да животворствуется в нас
   Святаго Духа очищенье,
   Даров Господних причащенье
   В христоприёмнический час.

3

   Воспойте Господа, шторма
   И оглушающие грозы,
   Алмазоцветные морозы
   И полдней свет, и ночи тьма!
   Воспойте Господа, луга,
   Воспойте Господа, рассветы
   И золотые нивы лета,
   И зим сыпучие снега!
   Воспойте Бога, свет звезды,
   Тепло и ласковость ладони,
   Воспойте, праздничные кони
   И повседневные труды!
   Воспойте Бога, дьякона,
   Воспойте, чуткие иконы,
   Молитв смиренные поклоны,
   И свет церковный из окна!
   Воспойте Господа, уста,
   Душой отрекшиеся скверны,
   И ум молитвенный и верный,
   Когда душа твоя чиста.
   Воспойте, Ангелы Небес,
   Святого Духа снисхожденье
   И храма Божьего кажденье,
   И вознесённый в небо крест.
   Воспойте, храмов алтари,
   Святаго Духа благодати --
   Да воспевается Податель
   В сердца Божественной зари!
   Хвалите Господа, мольбы,
   Хвалите Господа, лампады
   И храма Божьего громады --
   Сводонесущие столбы!
   Дух Святый -- там, Дух Святый -- здесь,
   Неразделим и неотъемлем,
   Он ветр ведёт, Он птицей внемлем,
   И в каждом Он повсюду весь.
   От Духа Свята не уйдёшь
   И Духа Свята не поймаешь,
   Но в Нём ты сердцем пребываешь,
   Когда душой Его поёшь!
   Святому Духу нет конца,
   Но Бог Отец -- Его начало,
   Мир Духом Святым увенчало
   Сынозаклание Отца.

4

   Воспойте, верные сердца,
   Незримый дар Святаго Духа
   Для зренья, памяти и слуха
   От безначального Отца.
   Воспой, душа, воспой сама,
   Святаго Духа притяженье,
   Его дыханье и скольженье
   Сквозь невещественность ума!
   Воспойте Святый Божий Дух,
   Святые мученики Божьи,
   Чтоб веру в Бога дух наш множь
   И чтоб в безбожье не потух!
   Восславьте Господа вовек,
   Святые странники Господни,
   Да не погрязнет в преисподней
   Мирским соблазном человек!
   Моли же Господа, живых,
   Но не кумиров тлена злобных,
   Молитвословья преподобных,
   Поэтов праведности стих!
   Воспойте Господа, тела
   И душ возвышенных цветенье
   Оцеломудренное бденье,
   Оцерковлённые дела!
   Воспойте Бога, царский трон
   И министерские метанья.
   Стран богоносных процветанье
   И правосудье, и закон!
   Да будет проклят навсегда
   Жизненодателя хулитель,
   Святаго Духа осквернитель
   Да не прощаем никогда.

5

   Дух Святый невообразим,
   Неощутим и недоступен,
   Неразложим и неподкупен,
   Но каждый кровно связан с Ним.
   Дух Святый кроток и незрим,
   Но явен, всемогущ и страшен;
   Он - суть дыханья, сила пашен,
   Но не слиян ни с тем, ни с сим.
   Под Духом Святым зреет град
   И влагоноснейшие ливни,
   И колос светозарно-дивный,
   И дивно сочный виноград.
   Под Духом Святым в сердце мысль
   Взрастает и цветёт, и зреет,
   И каждый плод её добреет
   И обретает здравый смысл.
   Кровь жизненосная твоя
   В тебе движима Святым Духом,
   Будь ты младенец иль старуха,
   Иль муж в расцвете бытия.
   Под Духом Святым - каждый нерв,
   Сосуды, железы, гормоны,
   Нейтрино, атомы, нейтроны -
   От света звёзд до сердца недр.
   Во Духе Святе нет теней,
   Нет ни пустот, ни протяжений,
   Ни умножений, ни сложений,
   Ни вёрст, ни лет, ни тонн, ни дней!
   Дух Святый тоньше, чем эфир,
   И краше радуги прозрачен,
   Он весь един, но многозначен
   И многозначнее, чем мир.
   Восславьте Господа, кусты
   Благоухающей сирени
   И роз сомкнувшиеся сени,
   И радуг нежные мосты!
   Восславьте Бога, облака
   Парящих в космосе бактерий
   И райских Врат Святые двери,
   И звёзд небесная река.
   И зарождённый в пустоте,
   Из ничего возникший атом,
   И бездн космических субстраты,
   И раб, распятый на Кресте.

6

   Дух Святый неизобразим,
   Однако властвует повсюду,
   И жизнь моя подобна чуду,
   В бессмертье взрощенная Им.
   Восславьте Бога, жемчуга
   И многогранные алмазы,
   И звёзд пылающие газы,
   И туч кипучие стада.
   Восславьте Бога, корабли,
   И расцветающие вишни,
   И рощи говор еле слышный,
   И парус, тающий вдали.
   Восславьте Господа, сердца,
   И кровеносные сосуды,
   И плоть, отпавшая от блуда,
   И млечность женского сосца.

7

   Для Духа Свята всё сбылось,
   И всё - в деяниях творенья:
  nbsp; И светозарность янтаря!
Былинка, жук, стихотворенье,
   Вулкан, звезда, трубящий лось.
   Для Духа Свята всех времён
   Уже свершилась быстротечность,
   Они вращаются сквозь вечность,
   Как тени звёзд сквозь электрон.
   И в то же время все они
   Цветут, как горные пионы:
   Земные, прочие озоны,
   Века, секунды, годы, дни.
   И все внутри озонных сфер
   Свои круги орбит проходит -
   Так до повторной встречи бродит
   С Христом усталый Агасфер.
   Так, может быть, внутри меня
   Несчётных бездны мирозданий
   Святаго Духа воздаяний
   Зовут из адского огня.
   Так, может быть, внутри пчелы
   Роятся тьмы иных вселенных
   Цветомерцающих, но тленных,
   Ко свету рвущихся из тьмы.
   Во Духе Святом только свет
   И только жизни утвержденье
   Во всеблаженстве восхожденья
   В бессмертие из плотских лет.
   О Царь Небесный, Дух Святой -
   Податель вечного блаженства,
   Дай душам нашим совершенства!
   В слиянье с вечной чистотой.
   Дух Святый вечен и незрим,
   Неощутим для изученья,
   Неумозрим при ощущеньи,
   Он исходящ, но не творим.
   Бог Дух исходит от Отца,
   От Сути вечно недоступной,
   Во триединстве целокупной
   Триипостасности Творца.
   Господь Отец неистощим -
   И Божий Сын, и Дух Господень
   Бог бесконечен и свободен,
   И ты свободен только с Ним.
   О Царь Небесный, я стою
   Перед Тобою, раб покорный,
   Очисти дух мой, злой и вздорный
   И душу падшую мою.
   О Царь Небесный, Святый Дух,
   Дух истины, любви, свободы,
   Возвыси падшие народы
   Из душепагубных разрух.
   Во обуздание души
   Смиреньем суть мою устрожи,
   Твоим, Владыко,
   Страхом Божьим
   Мою спесивость устраши.
   Ты научи меня терпеть,
   Молиться, верить,
   Царь Небесный,
   Тебя воспеть крылатой песней
   Сквозь плоти низменную клеть!
  
   Владимир БЕЛАЛОВ

НЕБЕСНЫЙ КРЕСТ

  
   Лето застенчиво вступало в свои пnbsp; Согрейте душу у поэта
&
&

ВЕТЕР СРЕДИ САМОГО ПОЛУДНЯ

(По мотивам рассрава. Утренний воздух еще не наполнялся запахом распускающихся цветов, а лишь освежал легкою прохладой, напоминая о недавней весне.

   В один из таких мягких июньских дней я встретился с неповторимым и трепетным для любого православного христианина явлением. Я спешил по делам, проходя участок парка, расположенного на некотором возвышении...
   Что это?! - вдруг спросил внезапно остановившийся прохожий, пристально смотря куда-то вверх... Его голова была запрокинута к небу...
   Я с интересом посмотрел в ту же сторону, и не поверил своим глазам...
   Высоко в небе полупрозрачные, белые как тополиный пух облака каким-то непостижимым образом нарисовали гигантский православный крест...
   Некоторое время мне казалось: "Может это инверсионный след от пролетавших в разных направлениях самолетов?"
   Но, присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что все очертания креста лежали строго в одной плоскости, что не оставляло ни малейшего сомнения: крест был целиком из облачного пара. Это тем более изумляло, поскольку совсем рядом стоял православный храм и, казалось, что это в небесной выси отразился как в зеркале крест, возведенный над храмом...
   Можно было принять наблюдаемое за чудо, за знамение, наконец, за мираж, или просто за природное явление. Но меня не покидало странное чувство, что и я и мой одинокий путник стали одарены какой-то необъяснимой радостью и радость эта завладела всем нашим существом, придав нам некую воздушность, невесомость и блаженное состояние, дающее покой и легкость мыслей, не обремененных теми тяжелыми и мрачными желаниями, что доводят порой целые народы до неистового бешенства.
   День угасал. И незаметно форма креста стала сливаться с темнеющим небом, пока не растворилась в нём темно-прозрачным силуэтом, почти невидимым глазу...
   Радость и восторг утихли. День сменился теплым вечером, и его приход неистово приветствовали мириады цикад, жадно перебивающих друг друга, как будто стремившихся перекричать своего соседа, и этому гомону вечера, казалось, не будет конца...
  
  
   Татьяна ОСОКИНА, Аргентина
  

ОРИОН

   Был Свет истинный, который прос-вещает всякого человека, приходя-щего в мир.

Ев. от Иоанна 1:9

  
   Ранним утром я вышла из дома.
   Тьма вокруг, и всё небо во мгле.
   То, что было при СВЕТЕ знакомо,
   Странным, чуждым представилось мне.
   Взгляд мой сам устремился к востоку...
   Вдруг внезапно из тьмы воссиял,
   Осветив мне земную дорогу,
   ОРИОН... И всё небо объял.
   Там престол Твой,
   Господь, средь вселенной.
   От него всем мирам льётся СВЕТ.
   Проникает к земле нашей тленной
   Через сонмы непавших планет...
   Здесь, у нас, и рождались, и жили
   Миллионы созданий Твоих.
   И в могилу земли уходили...
   Но всю жизнь Ты был СВЕТОМ для них.
   Просвещал и святого, и злого...
   Никого не оставил во тьме.
   И однажды средь жизни суровой
   СВЕТ Твой заревом вспыхнул во мне...
   Пред Тобой на колени склоняясь,
   Слышу голос Твой милый во мне.
   И на милость Твою отдаваясь,
   Я во СВЕТЕ хожу по земле.
   ОРИОН, ты поведал мне снова
   О страданьях и муках Творца.
   Как окутан был тёмным покровом
   На кресте СВЕТ родного лица.
  
  
  
  
  
  

Б Е Р Е Ж Н О О П Р О Ш Л О М

  
   Юрий КУРАНОВ
  

И Я БЫЛ ЦАРЬ

   Мумбо-Джумбо вас задушит.
   Вечел Линдзи
  
   О, сколько городов погибло навсегда!
   Отпели печи, отгорели окна.
   На скольких нивах знойная страда
   Оборвалась, навеки скорбно смолкнув.
  
   Я с ними был. Я падал под мечом,
   Я от стрелы клубился сердцем полым
   И раненый склонялся над ключом,
   И цепенел, заслышав топот в поле.
  
   Мой друг бежал и прятался в кустах,
   Слабея взглядом, сердцем истекая;
   Моих жрецов сжигали на кострах
   От Сиракуз до Фив и до Китая
  
   Мои державы рушились в веках,
   В мои дворцы врывались савроматы,
   Моих гетер в хохочущих руках
   Тащили скифы скопищем косматым.
  
   В моих конюшнях варвар ликовал
   И скалил зубы, и звенел уздою,
   И сокрушал железом наповал
   Моих богов над вечною рекою.
  
   Да, мой народ бродил по пустырям,
   Гудела смерть в Державие пустынном,
   И на моих на царственных костях
   Мой враг мои впивал из кубка вина.
  
   Но царь был я! Поверженный, но царь --
   И в блеске глаз, и в знании высоком!
   И предо мной властительный дикарь
   Копьё вздымал, но никнул мутным оком.
  
   Мои пиры звенят во всех веках,
   Моих цариц лобзают в сновиденьях,
   И о моих дарующих руках
   Гремят легенды в сладких песнопеньях!
  
   И это я пред толпами врагов,
   В тени двора, в дыхании смоковниц
   Предал пожару плоть мою и кровь,
   Рабов, коней и всех моих наложниц,
  
   Входите все на пепел городищ!
   Ревите скифы, гунны и галаты --
   Победный шаг бессмысленных полчищ
   Не осквернит спалённые палаты.
  
   Здесь била жизнь, и вас она звала,
   И распаляла ваш азарт дикарский.
   И вы пришли, пришли на пепела,
   Здесь царь царил, и царь ушёл по-царски.
  
   Постройте вы теперь себе дворцы,
   Ищите клады, бейте в скалах камни,
   Пускай средь вас объявятся творцы
   И пусть пройдут печальный путь исканий;
  
   И пусть построят новый Вавилон,
   Взрастят Афины, свой Пергам откроют,
   Чтобы, как всякий вечный город, он
   Раздавлен был кровавою ордою.
  
   И новый царь, взойдя на новый пир,
   Последний пир царенья и услады,
   Окинет гордым взором страшный мир --
   Вражды, безумств и мести без пощады.
  
   А ты, поэт, возьми своё вино,
   Налей фиал и слушай голос лени,
   И жди, как парус с морем заодно,
   Далёких ветров скорбных поколений.
  
   О пусть твой дом пребудет в тишине,
   В сиянье звёзд, в цветенье полевицы,
   А ты лежишь, хмелея в дивном сне,
   Тревожном сне печальной вещей птицы.
  
  
   Борис ПОПОВ
  

НЕОБЫЧНАЯ ВСТРЕЧА

   Моя жизнь давно уже пересекла экватор и начала свой бег к завершению. За прошедшие годы мне посчастливилось побывать во многих уголках необъятной России, посетить разные страны на разных континентах и даже совершить кругосветное путешествие, но лишь однажды довелось ступить на землю легендарной Эллады. Волею случая это был морской порт Салоники. Ранее он носил название Салунь, а в самые древние времена - Фессалоника. Так звали жену одного из царей Македонии, непосредственного преемника знаменитого Александра.
   Я несколько дней ходил по улицам этого очень старого и многоголосого города, но ни разу не направился в сторону Храма. Тогда мне ещё ничего не было известно ни о нём, ни об эпархе, который его построил. Прошло тридцать лет, большая часть активной творческой жизни, прежде чем наконец встретились я, Храм и эпарх, но встреча эта была весьма необычной.
   Уже шестнадцать веков храм в Салониках носит имя святого Димитрия, того самого, который ещё в начале IV века служил префектом этого города, а потом был казнён гонцами из Рима за свою верность заветам Христа. На Руси этого святого издревле считали покровителем славян, хотя жил он не на Руси, а далеко от неё в Византии. Некоторые славяне, пришедшие на север этой страны из-за Дуная, поселились рядом с Салунью и назвали свою землю Славенией. Позднее Славения и Салунь объединились, поэтому славяне получили возможность свободно приходить в храм Святого Димитрия. Для них это был самый первый православный храм, который они видели своими глазами, к стенам которого они могли притрагиваться своими руками. Он невольно превратился в их главное святилище. Сведения об этом храме и житии святого Димитрия со временем донеслись до всех окраин славянского мира, простиравшегося тогда от Салуни далеко на север вплоть до Ладоги, на запад - до Лабы-Эльбы и на восток - до Волги. Поэтому неудивительно, что храм и святой Димитрий навсегда вошли в религиозную жизнь этого нового в Европе мира.
   Мало кто помнит его имя, но главным виновником знаменательного события, произошедшего в славянском обществе, невольно стал тот, кто был вдохновителем создания и организатором строительства храма в Салуни. Звали его Леонтием, и относился он к роду Папиев. На свет этот человек появился примерно на сто лет позже святого Димитрия, а умер - за пятьдесят лет до прихода славян к границам Византии. В зрелом возрасте Леонтий стал эпархом Салуни, а затем - префектом всего Иллирика. В состав этой провинции Византии входили тогда и Македония, и Греция.
   Кто был непосредственным предком Леонтия, точно сказать нельзя, но первым Папием в Салуни и всей Византии стал Гай Поппей Сабин, римлянин, современник императоров Августа и Тиберия. Хотя он не отличался знатностью происхождения и был родом из племени сабинов - второго по значению в Риме, но, как говорил сам Корнелий Тацит, "благодаря близости к принцепсам, безукоризненному исполнению возложенных на него поручений и умению не возвышаться над ними, добился консульства" и на протяжении двадцати четырёх лет стоял во главе таких важнейших провинций Рима, как Мезия, Ахайя и Македония. В консульство Лентула Гетулика и Гая Кальвизия сенат определил наградить полководца Поппея Сабина триумфальными отличиями за подавление восстания фракийских племён. Дочь Поппея стала женой Публия Сципиона, наместника Рима в Африке, а внучка - женой императора Нерона. Леонтий был достойным преемником спокойного и терпеливого Гая Поппея Сабина и, несмотря на неспокойные времена, сумел успешно завершить строительство храма Святого Димитрия.
   Леонтий не был первым строителем храмов в роду Поппеев. Среди его древнейших предков упоминался ещё один Гай Поппей, который за шесть веков до Леонтия занимался строительством в Риме храма Согласия. Этот храм тоже имел особое значение для окружающих его людей, для всего многонационального европейского государства, простиравшегося тогда от Испании до Македонии.
   Наиболее древним из упоминаемых в преданиях строителей в роду Поппеев, наверное, был Эпей-строитель, участник Троянской войны и победитель кулачных боев. Именно ему по предложению знаменитого Одиссея было поручено изготовить всем известного Троянского коня. Этот конь и решил исход той долголетней войны в пользу спартанцев и их союзников. А в Спарте, по преданиям, и жили предки сабинов.
   Как же всё-таки произошла моя встреча с храмом и с эпархом из Салуни? Что было в ней удивительного?
   Мы встретились все вместе совсем в другом городе. Не в Салониках и даже не в Греции, а далеко от неё - в столице России. Однажды я с недоверием листал непонятные таблицы с голыми цифрами, якобы составленные древними мудрецами. Кроме цифр в них не было ничего. По ним выходило, что ранее, много веков назад, я уже прожил свою жизнь, а в ХХ веке родился вторично. По ним также выходило, что в прошлой жизни я появился на свет в Византии, причём через сто лет после святого Димитрия, и занимался строительством зданий и храмов.
   К этим выводам таблиц можно отнестись по-разному. Первая моя реакция была естественной, то есть скептической. Но потом вспомнилось, что и в ХХ веке мне почему-то пришлось стать строителем, как таблицы и предрекали. Впервые о своём желании быть им я заявил ещё в школе на уроке литературы, когда мне было лишь девять лет. Откуда возникло это желание - неизвестно. Как мне думалось до сих пор, по той простой причине, что первые годы моей жизни прошли среди многочисленных развалин второй мировой, и мне подсознательно хотелось их все восстановить. Из моих ближайших предков никто и никогда не был профессиональным строителем, поэтому не было и семейной традиции. По окончании школы в возрасте четырнадцати лет я самостоятельно поступил в строительный техникум. Когда меня спрашивали о том, почему я это сделал, то отвечал просто:
   - Мне нравится профессия строителя!
   Потом были институт, научная работа, сложная техническая система строительства объектов на морском побережье и шельфе, должность генерального конструктора...
   Я решил проверить правильность выводов таблиц на своём брате. Тот, в отличие от меня, профессиональный музыкант, получил специальное образование, сочиняет стихи, музыку, поёт, играет на различных инструментах. И что же? Таблицы подтвердили, что и в прошлой жизни брат тоже был развлекателем, музыкантом. Выходит, что в отношении профессий выводы таблиц могут соответствовать истине?! Всё дело лишь в звёздах, в их расположении над головой в момент рождения?! А если вселенная - это лик Всевышнего, то - в повороте его лика к новорожденному?!
   Затем я решил проверить правильность тех же таблиц в определении места рождения. Для этого пришлось подвергнуть проверке мою прежнюю супругу и внука. Согласно таблицам, выходило, что супруга в прошлой жизни якобы родилась на севере Китая. Вроде бы этого никак не могло быть, но тут я вспомнил о том, что её предки по отцовской линии действительно жили на Амуре, то есть на границе с Северным Китаем. Получается, что таблицы и тут говорили правду. Потом я вспомнил о том, что мой старший внук родился на Дальнем Востоке, но таблицы показывали, что и в прошлой жизни он родился там же. Значит, и в отношении места рождения выводы таблиц также могут соответствовать истине?! Непостижимо!
   Подсчеты и рассуждения позволяли сделать вывод о том, что в таблицах что-то есть, но что именно и в какой их части? Мысль об этом занимала меня некоторое время. Мне даже удалось расшифровать некоторые их закономерности, но лишь самые начальные. Потом я стал разбирать свои черновики, посвящённые тем предшественникам, которые жили в Византии и могли быть моими предками. Среди них оказался лишь один, чей год рождения совпадал с годом моего рождения в прошлой жизни. Возможно, это просто случайность, но это был Леонтий, эпарх Салуни. С другой стороны, он был единственным среди всех моих вероятных предшественников, кто занимался строительством, в том числе храма. Возможно, это тоже случайность, но две случайности подряд... Неужели Леонтий - это я в прошлом? Однако мне не хотелось спешить с выводами. Прежде всего я подумал о том, что Леонтий - это, наверное, один из моих прямых предков по отцовской линии, таких ведь много было до меня. И никак он не может быть моим вторым или, вернее, первым Я. Но самое удивительное в моём знакомстве с Леонтием было ещё впереди.
   Однажды я опять ездил в столицу, и мне удалось зайти в одну из главных библиотек страны, заказать в ней книги по истории Византии. Их было много. Я листал одну за другой, переписывал интересующие меня факты. Вдруг на одной из страниц неожиданно для себя увидел фотографию. На ней была мозаика, выполненная в храме святого Димитрия и расположенная на южном столбе при входе в алтарь. Древний мастер изобразил троих мужчин. Один из них, судя по надписи под фотографией, - святой Димитрий, другой - епископ Иоанн, а третий... Да, это был тот самый Леонтий, эпарх! Мозаика сохранила для потомков их лики. Но кто из них кто?
   Я смотрел на них, изучая фигуры и черты лица. И лишь один из них притягивал меня к себе. Может, это и был Леонтий? Убедиться в правильности вывода было нельзя, так как описания к снимку не было. Однако мой избранник имел черты лица, схожие с моими. Такие же низкий лоб, морщины на нём, залысины на голове, а ведь это была не фотография, а мозаика, которая не может достаточно точно воспроизвести изображение. В противном случае, вероятно, удалось бы найти больше сходства.
   Тем не менее выражение серьёзных глаз Леонтия видно было хорошо. В них отражался очень сложный мир. Прежде всего его глаза выражали и сдержанность, и решимость одновременно. В них не было такого сострадания, как, например, у епископа Иоанна, или такой чистоты, как, например, у святого Димитрия, но не было даже и тени жестокосердия, чванливости, высокомерия и пренебрежения. Главное, в них можно было увидеть стремление к истине, какой бы она ни была, даже суровой и беспощадной. Мне тоже не раз приходилось слышать обвинения в суровости или даже жестокости некоторых моих мыслей и слов, но каждый раз то была не суровость или жестокость по отношению к собеседнику или к самому себе, а правда жизни. Жестокость человека и жестокость жизни - это разные вещи. Говоря неприятную истину, мне всегда хотелось заставить собеседника или себя самого посмотреть правде в глаза и собраться силами для принятия мужественного решения. Ведь это самый короткий путь к успеху в жизни, даже если он ведёт прямо на эшафот, как однажды привёл к нему святого Димитрия.
   Я продолжал смотреть в глаза своего избранника и отметил для себя, что этот человек - реалист. Он готов к разным испытаниям, и в его силах преодолеть их, не ожидая поблажек. Именно такой человек может добиться своей цели, именно он мог довести строительство храма до завершения. Во всех этих перечисленных качествах он очень близок мне, понятен и является моим единомышленником. В правой руке он держит чертежи, а в левой - металлический жезл, знак государственной власти. В правой - цель, в левой - средство.
   Как оказалось, чувства не обманули меня, это действительно было изображение Леонтия. Так неужели Леонтий - это я, а я - это Леонтий?
   Если Леонтий - это я в прошлом, то почему до сих пор я ничего не помнил о нём? Если я - это Леонтий в будущем, то почему до сих пор сам Леонтий ничем не напоминал мне о себе, о своём прошлом? В том числе о храме, Салуни, Византии? Но тут я подумал о том, что неправ. Ведь каким-то образом он всё же давал мне знать о себе, как о строителе, когда я был ещё ребёнком, затем - когда был подростком и взрослым мужем. В моих многочисленных путешествиях дух Леонтия хотя и однажды, но всё же привёл меня именно в Салоники, где когда-то он жил. И даже в моём литературном творчестве с трудом, но он вынудил-таки меня неосознанно описать в своей самой первой книге путь к некоему Храму предков, а в многолетних поисках найти и самого Леонтия. Значит, незримая связь между нами всё-таки существовала всегда? Всё дело лишь в том, насколько чувствительны мы к тому неосязаемому миру предков, созданному ими в ноосфере, окружающей нас и нашу Землю?
   Как же теперь относиться мне к самому себе: как к себе или как к Леонтию? Я - это я или Леонтий? Я один или нас двое? Нас двое или ещё больше? Что же в действительности представляет собой моя жизнь, жизнь окружающих меня людей? Как увидеть её настоящее лицо? Может, следует заняться разгадкой тайны попавших мне в руки таблиц? А может, ответ надо искать в биографиях наших далёких предков? Ведь познакомившись с ними заочно, мы сможем понять их дела, чаяния, стремления. И если их души сегодня витают вокруг нас и возможно тонкое общение с ними, то знание истории, наверное, поможет нам образовать вместе с ними некую гармоничную целостность и добиться преемственности наших совместных деяний. Не в этом ли смысл нашей жизни? Если это так, то не поступить ли нам ещё проще: хотя бы иногда попытаться прислушаться к их голосам, звучащих в нас самих среди сегодняшнего шума дневной суеты?
  
  
   Евгений ЛУШЕВ
  

ГОЛУБОЙ И РОЗОВЫЙ

   В Древней Руси одежда у мальчиков и девочек состояла из одной рубашонки, сшитой из старой одежды родителей. Считалось, что она защитит, убережёт от порчи, сглаза, недоброго колдовства неокрепшего телом и душой ребёнка. Другую одежду давали, когда дети приучались к хозяйственной работе. Да и при рождении ребёнка первой пелёнкой служила родительская рубаха: девочке - материнская, мальчику - отцовская.
   Уже с ХVIII века в России младенцев для крещения и причастия представляли часто в кисейных, миткалевых рубашках, обшитых ленточками голубого цвета для мальчиков и розового - для девочек. Ситцевые рубашки надевали в будни. При рождении девочки дарили цветы розовые. При рождении мальчика - синие или фиолетовые. Если рождались близнецы, то дарили два одинаковых букета. Откуда и когда возник такой обычай?
   Оказывается, в основе традиции - цвета орденских лент.
   Лента ордена Андрея Первозванного голубого цвета. Андрей Первозванный, по церковной легенде, - апостол, один из первых (первозванный ) и ближайших учеников Иисуса Христа. Русские летописи называют его первым проповедником христианства в Приднепровье и Приильменье. Считается покровителем страны в России и Шотландии. По преданью, распят в Греции на косом кресте, так называемом кресте Андрея Первозванного. Крест стал знаком ордена Андрея Первозванного, размещён также на Военно-Морском Андреевском флаге. Орден Андрея Первозванного был и становится вновь одним из самых почётных в России.
   В результате Прутского похода 1711 года 40-тысячный русский корпус во главе с Петром I был окружён 140-тысячным турецким войском. Положение казалось безвыходным. Петр I готовился писать завещание. Екатерина, вторая жена Петра I (Марта Скавронская, российская императрица Екатерина I Алексеевна с 1725 года ) сопровождала мужа в походе. Свои драгоценности и собранные по её инициативе офицерами она умело использовала для подарка - подкупа паши, главнокомандующего турецким войском. В результате был предоставлен коридор для выхода русской армии из окружения с оружием и знамёнами. Умелое, инициативное участие Екатерины в спасении русской армии Петр I отметил вручением ордена Святой Екатерины с розовой лентой. Её стали называть Екатерининской.
   Голубая лента Андрея Первозванного и розовая Екатерининская, уважаемые и почитаемые в России, слились в сознании народа с понятиями мужского и женского, стали символами их и в этом качестве перешли в народные обычаи, национальную традицию. Комплект белья для новорожденной девочки - розовый, для новорожденного мальчика - голубой. Красивый, радостный обычай со светлой, прекрасной предысторией.
  
  
   Ольга ГУЛЕВИЧ

ПРУССКАЯ ЛЕГЕНДА

Часть 2

  
   Пауль рвался в бой. Он устал от длительного безделья в старом родительском замке, где долечивал раны, полученные в благородном крестовом походе в Святые земли. Сколько мужества, сколько отваги для благого дела, но победа ускользнула в последний миг, оставив на поле битвы горы раненых. Его окровавленное тело тоже нашли на этом поле и уже волокли в общую яму, когда он, измученный болью, издал слабый стон. Над ним склонился человек в длинном белом плаще с чёрным крестом, подергал веки, заглянул в зрачки и приказал оруженосцам отнести его в белый шатёр, отмеченный таким же, как на плаще, большим чёрным крестом и знаменем Святой Девы Марии. Долгие дни и ночи Пауль метался в бреду, находясь между жизнью и смертью. Он страдал от лихорадки и многочисленных ран, которые в жаре и при обилии мух заживали очень медленно.
   В одну из ночей, когда яркая луна заглянула в приоткрытую дверь шатра, а ночная прохлада остудила вспотевший лоб, Пауль неожиданно очнулся. Чей-то взгляд, как нежное прикосновение, заставил его открыть глаза. Перед ним стояла ослепительно красивая девушка. Её легкое белое одеяние трепетало от слабого ночного ветерка. Длинные, почти до пят, золотистые волосы блестели в лунном свете. Она поманила его рукой и тихо, но отчетливо произнесла: "Следуй за мной, рыцарь. Я помогу тебе найти любовь". Затем легонько приложила палец к губам, призывая хранить молчание, и растаяла в серой ночной мгле.
   Пауль закрыл глаза. Потом снова открыл их, но чудо не повторилось. Луна светила все так же ярко, и света её было вполне достаточно, чтобы рассмотреть, что в палатке, заполненной ранеными, нет никаких дев с развевающимися золотыми волосами. И стоны больных ничем не напоминают тот нежный, но властный голос, звучавший в его ушах. Что же это было? Сладостный сон, в котором ангел небесный приглашал его последовать за собой, оставив навсегда все земные радости и страдания?
   Едва забрезжил рассвет, Пауль попросил привести к нему исповедника. Пришёл немолодой уже монах в длиной серой рясе и в таком же, как у остальных служителей госпиталя.
   - Святой отец, - начал юноша, когда священник коснулся его лба мягкой теплой ладонью, - примите исповедь мою. Я должен быть готов в любую минуту предстать перед Всевышним.
   - Что случилось, сын мой? Почему ты вдруг так заторопился? Санитары, что осматривали тебя этим утром, утверждают, что ты поправляешься и скоро будешь совершенно здоров.
   - Они ошибаются, святой отец. Этой ночью за мной приходил ангел в образе прекрасной девушки. Он звал меня на небо.
   - А мне думается, ошибаешься ты. Этой ночью сознание вернулось к тебе, бред отступил, а раны затянулись, как будто тебя действительно коснулась святая рука.
   - Она не касалась меня, она приказала мне следовать за ней.
   - Кто?
   - Прелестное неземное создание.
   - Как она выглядела?
   - О, она была прекрасна, как, как... - Пауль вертел головой, пытаясь найти слова для сравнения, и взгляд его упал на старую икону, висевшую на противоположной от входа стене шатра. Сейчас, в лучах восходящего солнца, она была поистине божественна. - Как Святая Дева Мария, что смотрит на нас с иконы, - нашёлся Пауль. - Она вся светилась в лунном свете.
   - И ты утверждаешь, что она звала тебя?
   - Она поманила меня рукой и тихо сказала: "Следуй за мной...". - Про любовь Пауль не решился сказать даже священнику.
   - Тебя позвала сама Пресвятая Дева, - задумчиво произнёс монах, - Дева Мария - покровительница нашего ордена. - Он устремил взгляд на икону и надолго замолчал. Затем как будто очнулся от глубокой задумчивости и благоговейно произнес:
   - Ты - счастливый избранник судьбы. Сама Пресвятая Дева Мария назвала тебя своим заступником.
   Пауль недоуменно посмотрел на священника.
   - Знаешь ли ты, сын мой, в чьём доме находишься? Чьи стены приютили тебя? - голос его набирал силу и звучал уже почти торжественно. - Ты находишься в госпитале рыцарей Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии. Наш орден ещё очень молод. Самый молодой из ныне существующих орденов. Но мы сильны духом и решительны. Мы не только помогаем раненым рnbsp;ыцарям и пилигримам. Мы хотим обратить в святую христианскую веру всех неверных. Сейчас наш Великий магистр обратил свой взор на север, за пределы Польши, где обитают дикие племена язычников. Он собирает немецких рыцарей под своё знамя, чтобы отправиться в новый крестовый поход, - священник на мгновение прервал свою речь, чтобы увидеть, какое впечатление он произвел на слушателя. Но на лице Пауля было написано только недоумение.
   - Ты говоришь, что Святая Дева звала тебя за собой? Это значит - она звала тебя к нам, в наш воинствующий орден. Чтобы огнём и мечом утверждать святую веру в чужой земле.
   - А как же любовь? - не удержался Пауль.
   - Какая любовь? - строго переспросил священник, - порочная?
   - Нет, - неуверенно начал Пауль, - не знаю. Дева сказала, что поможет мне найти любовь, - совсем тихо закончил он.
   - Так знай же. Святая Дева не могла говорить о любви порочной, - он положил руку на плечо рыцаря. - Тебе нечего стыдиться. Она звала тебя познать любовь истинную, любовь к Господу нашему Иисусу Христу. Познать самому и донести её на конце меча своего до сердца самого заклятого врага Христова.
   У Пауля слегка закружилась голова от высокопарных речей старца. Он чувствовал, что в тайниках его души жила надежда встретить иную любовь, пусть порочную, но всё же более романтичную. Ведь ему ещё не было и двадцати лет. Но Святая Дева... Её образ всё ещё стоял перед его мысленным взором. А её глаза, бездонные голубые глаза?.. Чем дольше он всматривался в них, тем глубже погружался в какую-то неведомую пучину... Если она зовёт его, он не в силах, не вправе отказать ей...
   - Пусть Святая Дева приказывает, я готов умереть за неё, - тихо сказал он.
   - Я рад, что в твоём лице орден обрел нового сильного бойца, - произнес священник. - Но тебе не стоит торопиться принимать монашеский обет, ведь он - пожизненный. Суровая дисциплина и строгий устав ордена не позволяют рыцарю-монаху иметь обычные человеческие слабости. Сначала хорошенько укрепи своё здоровье и веру в наше святое дело. Твоя покровительница не оставит тебя на этом нелегком пути. Не спеши с принятием решений. Орден захочет испытать тебя не однажды. И ты будь готов к этому.
   Священник благословил рыцаря и тихо вышел, а Пауль погрузился в глубокий странный сон, в котором он бегал по лугу за стройной босоногой девушкой. Её длинные золотистые волосы словно шаль окутывали легкое белое платье, а яркие голубые глаза светились озорно и лукаво, когда она оглядывалась через плечо. Она улыбалась ему, но убегала всё дальше и дальше. А он не мог догнать её. Как будто тяжелые железные доспехи мешали ему. Он протянул к ней руку, хотел что-то крикнуть, но слова застряли под забралом, вырвался только какой-то хрип. Девушка оглянулась в последний раз и исчезла в высокой траве...
   Пауль проснулся в холодном поту, пытаясь сорвать с себя тяжелые рыцарские одежды, но только сдернул повязку, обнажив рану.
   С этой ночи состояние Пауля начало заметно улучшаться. Раны стали затягиваться, как будто их действительно коснулась святая рука. Сознание больше не покидало его, лихорадка и бред отступили. Но каждую ночь он мучительно всматривался в лунный луч, пробивающийся в окно, и искал в нем образ прекрасной Пророчицы. Когда силы его восстановились достаточно для того, чтобы подняться и сесть на коня, он решил вернуться домой.
  

***

   Горничные в замке убирали комнаты с особой тщательностью, а заботливая мать сама отбирала лучшие ткани для его спальни. Горячо любимый, единственный сын. Она выплакала все глаза, глядя в узкое оконце башни на дорогу, уходящую за горизонт. Несколько лет не было вестей от Пауля. Потом пришла страшная: его окровавленное тело видели на поле боя. И снова молчание. Но материнское сердце не могло смириться с потерей. Оно молилось неустанно, каждый день и каждую ночь.
   "О Великий Боже! Ты внял моим молитвам, не отказал несчастной матери в утешении. Благодарю тебя, благодарю", - шептала женщина, с волнением глядя на дорогу.
   Наконец на вершине холма, возвышающегося по ту сторону плодородной долины, показалось белое знамя, затем в лучах заходящего солнца блеснул шлем, другой, третий. Группа всадников приближалась к замку, и среди них был он, её Пауль. Сердце тревожно и радостно забилось. Пришлось присесть на кровать, чтобы унять дрожь. Нехорошо проявлять чувства при гостях и слугах. Потом, потом, когда они останутся вдвоем, она прижмет его к себе и наплачется вдоволь. Но сейчас нужно строгое, исполненное важности лицо, твердая и величественная походка. И только в глазах будут светиться радость и гордость за сына - героя, отважного воина, заступника Святой веры.
   Небольшой отряд приближался к замку. На белом знамени уже можно было различить фамильный герб. И лица, неприкрытые забралом, можно узнать. "Вон Питер - верный слуга и оруженосец сына, друг детских игр и проказ. Его родители были разорены прежней властью, им пришлось отдать старшего сына на содержание к богатым родственникам. Две их младшие дочери остались при родителях. Как они там, бедняжки, без приданого? Ведь уже невесты! Да и внешностью их бог обидел, нелегко будет выдать их замуж. Зато Питеру досталась вся красота семьи. И хотя для мужчины это не главное, но как приятно смотреть на его мужественное лицо! Как прекрасно он держится в седле! Он мог бы соперничать с Паулем в рыцарском великолепии, будь он более знатен и богат. Но нет, разве может кто-нибудь сравниться с моим сыном? Даже отсюда видно, что он - рыцарь. А его лицо... Господи, какое оно бледное, особенно на фоне загорелых лиц его слуг. Как первые хлопья снега на желтых осенних листьях. Бедный мальчик, он действительно был тяжело болен и еще не оправился от ран. И почему только трое слуг, а где еще двое? Погибли? Остались там, на чужой земле?".
   В этот вечер много говорили, много ели и много пили в замке. Слаще песен заезжих менестрелей звучали рассказы молодых путешественников о чужих краях. Почему-то вспоминались только веселые приключения и славные подвиги, приукрашенные буйной фантазией рассказчиков. Куда-то далеко отошли страдания, и болезни, и горечь поражения. Молодость радовалась возвращению в родные края. Только глаза в свете чадящих факелов выдавали затаенную печаль.
   Отец был доволен сыном. Сам в прошлом отважный рыцарь, он верно служил своему королю и в Святых местах, и здесь, на родной земле. Теперь, когда рыцарские доспехи стали тяжелы для него, он мечтал сделать сына верной опорой его величества. Для этого и отправил его в крестовый поход с чуждыми ему франками, поднабраться боевого опыта и мастерства. И не напрасно. Теперь, глядя на Пауля, граф с гордостью представлял себе, как повезет его в королевский замок, как будет расхваливать его подвиги. Никто не посмеет возразить ему. И король, увидев такого героя, с радостью возьмет его в своё окружение... Служить королю... Что может быть важнее и почетнее для преданного вассала?.. Мысли отца прервал голос матери.
   - Сын устал с дороги, пора бы и отдохнуть.
   - Истинный рыцарь не знает усталости, - попытался возразить отец, но, сморенный затянувшимся застольем, растянулся поудобнее на лавке, приказав продолжать праздник и не будить его.
   Мать взяла факел и сама повела сына в его комнату. Наконец настало её время, и она сможет расспросить любимого мальчика про печаль, затаившуюся в глубине его глаз, про раны, залеченные чужеземными лекарями. И, может быть, успеет выплакаться у него на плече и поведать о своих переживаниях и заботах.
   Но Пауль едва доплелся до кровати и тут же рухнул на нее. "И это не от вина, - поняла мать. - Он почти ничего не пил и очень мало ел. Должно быть, он действительно смертельно устал. А как держался! Ничем себя не выдал!" Мать отослала слуг, разула и раздела сына. Рассмотрела все шрамы на теле. Омыла ему на ночь руки и ноги и укрыла теплым одеялом. И долго еще сидела рядом, рассматривая такое родное и такое незнакомое лицо.
   Утро было удивительное. Маленькая комната не могла вместить всё солнце, которое рвалось сквозь узкие оконца башни поздороваться и обогреть молодого хозяина замка. В комнате пахло свежими полевыми цветами и душистыми травами. И птичьи трели в небе заглушали крики петухов. Пауль блаженно растянулся на постели. "До чего же хорошо дома! Как будто и не было этих бесконечно долгих миль пути, не было страшного боя... Может быть, не было и видения?"
   Пауль резко поднялся. Не проходило дня, чтобы оно каким-либо образом не напоминало о себе. Вот и сейчас. В это прекрасное раннее утро оно первым мелькнуло в пробудившемся сознании, с первым лучом солнца оно снова коснулось его щеки, напоминая и об обещании.
   - Да, помню, - Пауль окончательно проснулся. - Я не забыл своего обещания, но сначала мне нужно окрепнуть и набраться сил в родительском доме, - сказал он непонятно кому.
   Скрипнула дверь, и в комнату заглянула мать.
   - Я сама сегодня поухаживаю за тобой, ты не против? - спросила она с порога.
   Пауль кивнул и снова присел на кровать.
   - Может быть, ты хочешь понежиться в постели? Не поторопилась ли я с умыванием? - спросила мать, удерживая в дверях девушку с тазом и кувшином с горячей водой.
   - Нет, что ты, я прекрасно отдохнул. К тому же тебе не терпится поговорить со мной. Прости, но вчера вечером я ...
   - Это не страшно, у нас еще будет время, - прервала его мать и, взяв кувшин из рук девушки, отослала её и закрыла плотнее дверь.
   - Я так ждала тебя, так плакала и молилась, - начала она, но не смогла продолжить. Долго сдерживаемые рыдания прервали речь. Она лила воду на руки сына, а слезы текли по её щекам. И плакала и улыбалась, извиняясь за свою несдержанность, до тех пор пока Пауль не отобрал у нее кувшин и не прижал её к себе. Так и стояли они и плакали вместе, любя и понимая друг друга.
   - Ну вот, умыла тебя своими слезами, - спохватилась мать и снова взяла кувшин.
   Пауль умывался и думал о том, как всё-таки хорошо снова оказаться дома и чувствовать себя любимым.
   Дни пролетали, как в раннем детстве, счастливые и безмятежные. Под ласковым северным солнцем раны зажили окончательно, а шрамы затянулись. Хорошее питание и заботливый уход сделали Пауля прежним забиякой, сильным и ловким. На первом же рыцарском турнире, устроенном по случаю женитьбы одного из соседских сыновей, юного барона Вейгольда, он доказал своё мастерство. Это было большое и пышное празднество. На него съехались гости во всех концов Рейнской области. Неделю продолжались пиры, охота, ярмарки и выступления жонглеров. Завершилось всё грандиозным рыцарским турниром, где главный герой событий, новоиспеченный муж, едва не лишился жизни. А Паулю достались знаки внимания одной из прекраснейших дам округи...
   ... Дамы, девушки, красавицы и простушки, молодые, чей нежнейший аромат будил самые романтические струны молодого рыцаря, и зрелые, чей опыт заставлял его смущаться и краснеть. Сколько женских лиц промелькнуло перед ним за те пять лет, что он провел дома! Пиры, турниры, сражения во славу его величества, поединки за честь прекрасных дам ... И в каждом лице Пауль невольно искал черты незабываемого образа. "Возможно ли это? - спрашивал он себя. - Существует ли где-нибудь девушка, похожая на ту, из сна? Куда звала она меня? Какую любовь обещала?"
   Ни одна из местных красавиц не задевала его сердца, любая проигрывала в сравнении с мечтой. И неудовлетворенное сердце ныло и рвалось куда-то в неведомые края. Напрасно мать старалась подыскать сыну самую лучшую, самую знатную невесту. Пауль отвергал все попытки женить его. Наконец, устав от домашнего безделья и бесполезной борьбы с собственным неугомонным сердцем, он решил последовать совету старого священника: отправиться в новый крестовый поход с рыцарями Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии.

***

   Дорога вела на север, к морю, если верить карте, составленной первыми покорителями этого края. Ох уж эти прусские дороги, ведущие в никуда и непонятно откуда начинающиеся! Узкие и извилистые, с двух сторон окруженные непроходимыми лесами и болотами, откуда в любую минуту могут выскочить, как пчелы из потревоженного улья, разъяренные туземцы. Трудно поверить, что такая вот дорога может привести в какое-нибудь селение. Но приказ есть приказ. А приказ гласил: "Очистить всю территорию Самбии от воинственно настроенных пруссов". Пауль со своим отрядом из двадцати конных воинов получил задание разведать и усмирить северную часть острова вплоть до самого моря. По данным перебежчиков, здесь должно быть несколько селений, способных оказать сопротивление. Что это за селения, если к ним ведут такие узкие, шириной в одного всадника, дороги? Эти тропы способны привести, в лучшем случае, к какому-нибудь затерянному в глуши хутору, в котором живут одни лишь женщины да дети. И всё их сопротивление - дикий вой да камни и палки, летящие со всех сторон. Пауль устал убивать беззащитных. Другое дело - сражаться на поле боя с хорошо вооруженным и обученным противником. В этом есть и доблесть, и честь, и рыцарская слава. Но вот так просто сжигать дома землепашцев и рубить всякого подростка, который от страха замахнулся на тебя дубиной ... В душе Пауля поднимались смятение и недовольство. Последнее покинутое ими селение, о котором напоминали лишь обуглившиеся краеугольные столбы да остывшие очаги, оставило у него впечатление страшного разбоя. Хотя бывалые рыцари рассказывали, что здесь шли большие бои и первые отряды крестоносцев, напуганные яростным сопротивлением местных жителей, сжигали всё на своем пути.
   Уже несколько лет Пауль сражается в отрядах рыцарей Тевтонского ордена. Первые победы были обманчиво легкими. Крестоносцы продвигались в глубь прусских земель, без особого труда побеждая плохо подготовленные и слабо вооруженные отряды пруссов. Но на смену побежденным язычникам приходили новые. Пришлось строить временные укрепленные жилища на местах разрушенных прусских городищ, уничтожая всех, кто представлял хоть какую-нибудь угрозу ордену.
   Дорога петляла между холмами, то сужаясь до едва приметной тропинки, и тогда Пауль думал, что они окончательно уже сбились с пути, то вновь становилась широкой и светлой. Деревья вплотную подходили к дороге и цепкими лохматыми ветвями задевали путников за плащи, как будто старались задержать. Но вдруг лес закончился, и дорога вышла к просторному зеленому лугу. С вершины холма рыцари увидели безмятежно дремлющее селение. Более десятка хуторов расположилось у подножия большого двухплощадного городища, обнесенного валами и рвами с подъемным мостом и высоким частоколом. На вершине другого холма, стоящего на подступах к селению, росла живописная рощица из молодых крепких дубов. В центре её выделялся огромный старый дуб. Под ним горел костер, и какая-то маленькая фигурка, едва различимая в вечерних сумерках, угадывалась рядом с ним. Отряд замер, ожидая команды к наступлению. А Пауль не мог оторвать взгляда от этой идиллической картины. Непонятное волнение охватило его, предчувствие чего-то очень важного, что вот-вот должно произойти.
   - Это их священный огонь, - шепнул ему на ухо старый его друг и верный помощник рыцарь из Померании Мартин, указывая рукой на костер под старым дубом. - Пока он горит, горит и сопротивление в сердцах их воинов. Нужно затушить его.
   - Это так трудно? - усмехнулся Пауль и насмешливо посмотрел на старшего товарища. Тот даже не улыбнулся в ответ.
   - По их поверьям, костер охраняют священные жрицы - девушки неземной красоты. Только они одни да еще жрецы могут входить в эту рощу. И горе тому, кто затушит огонь. Сами деревья там охраняют свою служительницу.
   - Ты веришь в этот вздор?
   - Я верю, что она может быть необыкновенно хороша собой. Трудно мужчине устоять перед её чарами.
   - Тогда нас это не должно пугать. Мы - рыцари монашеского ордена. - И Пауль еще раз усмехнулся, оглянувшись на своё немногочисленное войско. Он еще не был посвящен в члены ордена и не давал обет безбрачия. Но его боевые заслуги и благородное происхождение давали ему право на чин командира отряда. - Ну что, братья-монахи, не устрашимся чар местных красавиц? - И в ответ услышал гогот и сальные шуточки. - Кто не уверен в своих силах, может подождать нас здесь. Ну, с богом! Через холм на крепость, хуторами займемся позже.
   Он выхватил из ножен огромный тяжелый меч и занес его над собой. На долю секунды он замер. Ему показалось, что в отблеске его меча в лучах заходящего солнца он увидел Святую Деву.
   - Вперед, отважные воины, Святая Дева указывает нам путь, - крикнул он и во весь опор помчался к священному костру, увлекая отряд за собой.
   Отряд несся через поле к селению, и было понятно, что их не ждут. Никто не готов оказывать сопротивление. Похоже, жители мирно разбрелись по домам и готовятся в ночному отдыху. И одинокая фигура у священного огня также не готова к бою. Пауль придержал коня. Он поднял руку, приказывая воинам остановиться.
   - Ждите меня здесь и следите за селением, с костром я справлюсь сам, - скомандовал он и направился в сторону холма, где горел негасимый огонь.
   Вдруг у подножия холма ему преградил путь всадник с обнаженным мечом. Он появился из густой тени деревьев и теперь ехал навстречу с явным намерением драться.
   - Засада! - решил Пауль. - Сколько их?
   Он оглянулся на оставленный отряд, но тот был уже далеко. Пауль решительно бросился на врага. Всадник был один. Пауль понял это, как только они скрестили мечи. Еще он успел отметить, что воин был молодой, сильный, хорошо сидел на коне и крепко держал меч, но был абсолютно неопытен в боевом искусстве. Он изо всех сил махал мечом, но удары его были похожи на отчаянные взмахи руками неумелого пловца, напрасно борющегося с сильным течением. И всё же бой их занял какое-то время, давая смельчаку некоторую надежду на победу. Пауль даже успел почувствовать, что этим, как из-под земли выросшим, воином руководит, скорее, личное чувство, а не просто приказ охранять подступы к холму. "Он как будто защищает нечто более ценное, чем свой дом и свою жизнь", - мелькнуло в голове у Пауля, и возник образ сказочного дракона, охранявшего пещеру сокровищ. Эту сказку он слушал в детстве и представлял себя отважным рыцарем на белом коне, бесстрашно сражающимся и побеждающим дракона. Он увлекся воспоминаниями, занес меч и поразил своего врага. Мертвое тело сползло на траву. Наступила глубокая тишина и почти полная темнота. Пока шёл бой, солнце село, и вечерние сумерки сменились первыми, самыми темными, минутами ночи, когда луна еще не обрела полную яркость. Всё замерло вокруг, и Пауль остановился на границе священной рощи, невольно вспомнив рассказ друга о языческих легендах. Затем он взмахнул мечом, чтобы развеять непонятный страх и сковавшее его оцепенение, и со словами "О Святая Дева, веди меня своим путем" направил коня наверх к мерцающему между деревьями огню.
   Больше никто и ничто не преграждало ему путь, осталось только заставить коня затоптать костер. Можно даже не трогать одинокую женскую фигуру, замершую у огня с поднятыми вверх руками. Лучше даже не смотреть на нее.
   Но тут он услышал голос. Чарующе нежный голос, совсем как тот, из его сна в далекой Палестине. Только теперь этот голос не приказывал, он умолял.
   - О чужеземный рыцарь, будь милостив к безоружным врагам своим. Опусти занесенный тобою меч, не руби головы беззащитные.
   Пауль растерянно спрятал меч в ножны и взглянул на ту, которая обратилась к нему со страстной речью. В свете костра на него смотрела его Святая Дева, видение незабытых снов. Те же золотистые волосы, мягкими волнами спускающиеся чуть ли не до земли. Тот же живой огонь ярких голубых глаз, то же белое платье и накидка из легкой шерстяной ткани с брошью на левом плече. И руки, изящные, тонкие руки плавным изгибом подняты вверх. Только теперь они не манят к себе, а как будто отталкивают, защищаясь. Именно этот жест заставил его остановиться, замереть на месте. Пауль зачарованно смотрел на девушку, ни о чем уже не думая и ничего не понимая. Он знал только, что нашёл то, что искал в чужой земле.
   - Доблестный рыцарь, - вновь обратилась к нему девушка. - Останови своего коня и коней твоих воинов, пришедших убивать. Если нужна тебе чья-то жизнь, чтобы принести в жертву своему богу, возьми мою, но оставь жизни моих сородичей, вся вина которых лишь в том, что своих богов они почитают равными вашему. О Боги Всемогущие и Всезнающие, дайте людям возможность самим разобраться в своей правоте и своих ошибках. Не отбирайте у них жизнь, вами дарованную. И если нужна вам жертва, примите мою.
   - Кто ты?! - Пауль смотрел на неё всё так же зачарованно, почти не слыша и не понимая её слов. - Кто ты? Земное ли ты существо или ангел небесный?
   - Я - Гелия, хранительница священного огня. Послушная исполнительница воли богов и любящая дочь своего народа.
   - Нет, ты ангел, посланный мне небом. Ты - Святая Дева. Я уже видел тебя. Ты приказала мне следовать за тобой, и вот я здесь. Ты приказываешь мне уехать, и я уеду. Я послушный раб твоей воли.
   Пауль, всё еще во власти какого-то магического сна, спустился с холма и столкнулся со своим отрядом, который, не дождавшись командира и волнуясь за его жизнь, решил идти на помощь. Резкий окрик и грубая речь сразу вернули его на землю, разрушив очарование неземной красоты. Но он помнил обещание, данное жрице, и приказал воинам оставить это селение нетронутым.
   - Здесь нет вооруженных воинов, способных оказать сопротивление. Был один на подступах к холму, но я его победил. Теперь эта деревня перейдет на нашу сторону. Они готовы принять нашу веру и будут ждать нашего священника.
   Рыцари смотрели на него в полном недоумении, не веря своим ушам. Но он еще раз твердо приказал оставить это селение и продвигаться дальше на север к морю. А как только дойдут до воды, пусть сразу же возвращаются обратно в замок. Он же, Пауль, отправится туда прямо сейчас и привезет с собой священника, чтобы совершить обряд крещения. Он смотрел на них таким безумным, но в то же время решительным взглядом, что никто не осмелился возразить, все слова недовольства и насмешки застревали в горле. Всадники молча поскакали прочь от этого селения и от странного священного леса, околдовавшего их бесстрашного командира.
   Пауль развернул коня и снова поскакал на холм к священному огню. Он только хотел сказать, что исполнил волю своей богини. Что готов и дальше служить своей повелительнице, только бы она приказывала ему. Но вместо всех придуманных речей он почему-то схватил прекрасную жрицу, перекинул её через седло и, затоптав ненужный уже костер, бросился со своей добычей подальше от этих мест, к своему недавно построенному замку, чтобы укрыться за его прочными, надежными стенами.
  
   Долго скакал рыцарь по лесам, полям и болотам такой неприветливой, непонятной, разоренной им земли, увозя подальше от родного дома прекрасную жрицу. Наконец показались высокие стены замка. Пауль вздохнул с облегчением. Это недавно построенное деревянное укрепление мало напоминало замки его родины. Но здесь было всё необходимое для обороны даже при длительной осаде, если вдруг местные жители вздумают бунтовать. Высокие крепкие стены, глубокий ров, наполненный водой и большой запас продуктов в подвалах. Две башни соединялись переходом с общим выходом на большой двор, мощенный камнем. Одна - для солдат его отряда с отдельной кухней и конюшней, примыкавшей к башне. Другая предназначалась для него.
   Пауль подъехал к высокому забору, и часовой на башне узнал своего хозяина и командира. Опустился тяжелый мост, и заскрипели ворота. Только когда засов на воротах закрылся, рыцарь почувствовал себя в безопасности.
   Он бережно снял с коня свою драгоценную добычу и к удивлению своему обнаружил, что девушка не только не лишилась чувств от выпавших на её долю переживаний, но и не проявляет никаких признаков страха или усталости. Она смело смотрела на него, ожидая, когда её жизнь будет принесена в жертву его богам взамен на жизнь её сородичей.
   Пауля очень смутило такое спокойствие. Оно совершенно не вязалось с его страстью, огнём горевшей в груди. Он был хозяином замка и хозяином положения, но чувствовал себя пленником этой удивительной девушки. По её глазам, излучавшим свет и чистоту, не ведающим ни порока, ни страха перед ним, он понимал, что она не осознает истинной причины её появления здесь. Она готова была принять смерть и ждала приговора. Пауль решил отложить объяснение. Он приказал слугам проводить девушку в свою башню, в самую верхнюю комнату и относиться к ней с должным почтением. Сам же отправился в свободную залу солдатской башни и завалился на деревянный настил, покрытый соломой, служивший общей кроватью. Отряд остался далеко, но это его не беспокоило. Его сжигал незнакомый, неведомый ранее огонь. Где-то внутри живота перекатывался раскаленный огненный шар, вызывая не боль, а безумие.
   Может быть, она действительно колдунья? Нужно бы поступить с ней как с обычным военным трофеем, но он не мог заставить себя даже прикоснуться к ней. Пауль знал, что боится её. Отважный воин, неустрашимый и непобедимый на поле брани, он боится этих глаз, этого взгляда - отчаянно смелого и невинного. Он не мог объяснить себе странных чувств, терзавших его, но знал абсолютно точно, что никогда не отпустит Гелию, не отдаст никому и расстанется с ней, только расставшись с жизнью. И как бы ни называлось это странное чувство, охватившее его, и что бы оно ни сулило, он знал, что оно неизбежно.
   Наконец он решился навестить пленницу и приказал подать ужин в её комнате.
   - Интересно, что едят лесные феи? - Мысли о еде вернули его в реальность, и на какое-то время показалось, что все его фантазии и это странное жжение в животе вызваны голодом. Это позволило ему собраться с духом и снова стать неустрашимым и непобедимым. Он решительно вошёл в её комнату, указал рукой на накрытый стол, то ли приказывая, то ли приглашая к ужину, и, не глядя на нее, произнес:
   - Я, рыцарь Тевтонского ордена, барон фон Русдорф, выполнил твою просьбу, сохранил жизнь твоим родственникам и не причинил вреда их деревне. Но взамен их жизней взял твою. Ты должна стать моей ... женой, - он слегка запнулся, но договорил твердым голосом.
   - Я - жрица, - ответила она, нисколько не смущаясь. - Я не могу стать женой земного мужчины. Я отдана богу.
   - Я не знаю никаких богов, кроме Иисуса Христа, а ему тебя еще никто не отдавал! Ты примешь крещение и забудешь о прошлых ошибках.
   - Это не ошибки, я принадлежу своим богам, я дала обет и не могу нарушить его. - В её голосе не было сомнения в своей правоте.
   Пауля смущала её твердость, и он, желая сломить её волю, распалял в себе жестокость.
   - Ты говорила, что готова принести себя в жертву моему богу взамен жизни своих соплеменников. А мой бог желает отдать тебя мне в жены, породнив наши племена. Или ты хочешь вернуться и увидеть, как горит твоя деревня и гибнут в огне её жители?
   Казалось, Гелия впервые не знала ответа на заданный вопрос, а её боги молчали, предоставив ей право самой сделать выбор. Конечно, она с легкостью умерла бы за спасение других. Она не боялась предстать перед богами, так чиста и непорочна была её короткая жизнь. Но жить для их спасения?! Жить чуждой ей жизнью, предав своих богов?..
   - Мне нужно подумать, - сказала она, а потом более мягко добавила: - вы позволите мне подумать эту ночь? Утром я скажу вам своё решение.
   Очарованный бархатистой нежностью её голоса, он готов был позволить ей думать не одну ночь, а целую вечность, лишь бы она оставалась с ним и не заставляла его применять силу. Он кивнул головой, выражая согласие, и вышел.
   Гелия молилась всю ночь, призывая богов ответить ей. Она не просила о помощи, не молила о снисхождении и жалости, просто боялась не услышать их волю. И вдруг она поняла, что боги не ответят ей, что она сама должна принять решение, и это будет её первый самостоятельный шаг в этой чужой жизни. Может быть, они даже ждут такой жертвы: отказа от жизни святой, почти ангельской для жизни грубой, земной.
   Она стояла на коленях на полу своей комнаты и смотрела в узкую щель окна. Она молилась луне, звездам, восходящему солнцу, вопрошая всех по очереди. Но весь её мир, мир её богов, такой родной и отзывчивый прежде, молчал.
   - О, боги! За что вы презрели меня? Неужели жизнь людей моего племени не стоит такой жертвы? Разве я совершила грех, прося помиловать их и принять мою жизнь взамен? Почему же вы молчите теперь. О, отец мой, Великий Крайс! Неужели и ты презираешь меня, не протянешь мне руку, не оградишь от притязаний этого чужеземца?
   И тут перед её глазами появился образ мудрого старца. Его взгляд был ласковый и печальный, взгляд прощания и прощения.
   - Милая моя, отважная красавица Гелия. Ты поступила очень смело, а правильно ли - рассудит единый бог: время, примиряющее всех богов. Тебе придется набраться терпения, призвать всю свою мудрость, всю свою любовь и жить с новыми людьми и любить их так же, как ты жила с нами и любила нас.
   Образ старца растаял в тумане рассвета, а окоченевшая на холодном полу Гелия рыдала слезно, со всхлипываниями и причитаниями, как не плакала никогда в своей недолгой и спокойной жизни.
  
   Пауль тоже не сомкнул глаз этой ночью. То ходил из угла в угол по комнате, то валился на кровать, прислушиваясь к ночным звукам, боясь уловить скрип её двери или шорох шагов - признаки побега, и в то же время надеясь на что-то, что смогло бы вывести его из тягостного ожидания.
   С рассветом к замку стали подъезжать воины брошенного Паулем отряда. Застучали копыта по подъемному мосту, и замковая площадь наполнилась гулом голосов, смехом и восклицаниями. После того как командир покинул поле боя, приказав оставить деревню нетронутой, солдаты добрались до моря и, не встретив ни единой живой души, быстро повернули обратно. Всю обратную дорогу они недоумевали, чем эта деревня лучше других и почему они не сожгли её вместе с жителями, как предыдущие. Предположения строились самые необычные, большинство сходилось на том, что это лесная ведьма околдовала барона и увлекла его прямо в ад. В том, что эта девушка - ведьма, никто и не сомневался, так же как никто не ожидал увидеть её здесь, да еще в качестве хозяйки замка, жены их командира. Всё это в одно мгновение пронеслось в голове Пауля, и его томительное ожидание утра показалось ему сладостным сном в сравнении с тем ужасом действительности, который ждал его, как только он объявит воинам о своем желании жениться.
   Он вышел во двор, приветствуя своё войско. Шум мгновенно стих: за долгие годы сражений солдаты привыкли беспрекословно подчиняться своему командиру.
   Взмахом руки барон приказал всем построиться и объявил, что, ввиду малочисленности их отряда и жестокого сопротивления варваров, Великий магистр приказал остановить продвижение, дожидаясь подхода основных сил, и строить укрепленные замки и жилища для переселенцев. "Пора обживать этот край и пользоваться его дарами, - сказал Его Светлость, - а с местным населением поддерживать мирные отношения до прихода подкрепления."
   Речь получилась очень складная и правдоподобная, а несчастный Пауль, считавший ложь одним из смертных грехов, бросился в часовню вымаливать прощение, пытаясь понять, когда он научился так искусно лгать...
  
   Пауль молился страстно, исступленно, признаваясь в содеянных и задуманных грехах и раскаиваясь в них. Как безумный, он впал в молитвенный бред, умоляя бога дать ему силу и ясность ума и отвратить от чар этой языческой колдуньи, которая, едва переступив порог его дома, уже заставила солгать. Он - верный и истинный христианин, никогда не ослушается своего Повелителя, и если бог прикажет...
   Рыцарь в изнеможении упал перед распятием, заливаясь слезами, забытыми с детства, и почувствовал, как сознание его раздваивается. Как будто в нем живут два человека. Один - смелый и жестокий рыцарь, не знающий пощады ни себе, ни врагам. Другой - робкий юноша, наполненный любовью, как утренний цветок - ароматом. Этот аромат благоухает и пьянит, и нет ничего на свете слаще его. И юноша готов отдать жизнь за единый миг этого блаженства. Но вот образы слились в один, и Пауль почувствовал острую боль от нового осознания себя. И страх, оттого что эта боль уже не пройдет. Она будет сопровождать его всю жизнь. Пауль поднялся, приходя в себя после видений, как после глубокого сна, с удивлением и каким-то необъяснимым восторгом озираясь вокруг. Как тогда в далекой Палестине, когда он видел образ прекрасной девы, обещавшей ему любовь, он понял, что произошло чудо. Он почувствовал неведомое ему ранее чувство, такое глубокое и трепетное, что сразу понял: это и есть любовь. Она поселилась в его сердце и будет жить там вечно. Бог благословил его брак и простил ему ложь. Пауль припал к ногам распятого на кресте Иисуса. Крест был старый, деревянный, кое-где уже подгнивший от сырости. Он сопровождал отряд во всех походах, благословляя на войну с неверными, и страдания Христа, так живо переданные плотником, придавали силы в трудную минуту. Сейчас крест установили в замковой часовне, и любой христианин мог обратиться к нему с молитвой. Рассказывают, что крест этот привезли из самого Рима, и Его Святейшество Папа лично освятил его.
   Пауль вышел из часовни наполненным какой-то неведомой ему ранее уверенностью. Он чувствовал за плечами силу своего Бога, шёл, ведомый его рукой, говорил, вещая его устами. "Гелия не может не почувствовать этой силы, и если она ведьма - она выдаст себя и будет казнена. Если же нет, она примет христианство, потому что признает его правоту, и станет моей женой. И это будет лучшая из человеческих жен..."
   Неведомая сила, что дала ему крылья любви, влекла его наверх, в башню, в маленькую комнату, где на холодном деревянном полу лежала похищенная им девушка. Гелия потеряла сознание, измученная страхом и сомнениями. Тело её было неподвижным и таким же холодным, как деревянные балки, как будто она хотела срастись с ними и стать незаметной для людских глаз. Пауль робко прикоснулся к лицу девушки. Ресницы еле заметно дрогнули. Он перенес легкое тело на кровать, застеленную теплыми шерстяными одеялами. Затем позвал служанку и приказал заварить горячий целебный напиток со странным названием "кофе". Зерна для этого напитка хранились в специальном мешке и охранялись так же бережно, как и священные реликвии. Впервые Пауль попробовал кофе на Святой Земле и удивился его чудодейственной силе и необыкновенной способности поднимать боевой дух и придавать безрассудную отвагу воинам, идущим в бой. Теперь Пауль повсюду возил с собой мешок с драгоценными зернами и строго следил за его расходом. Готовить его - молоть зерна, заваривать крепким кипятком и варить в горячем песке - он доверял только старой служанке Марте. Марта неплохо разбиралась в лечебных травах, готовила вкусную еду для не разбалованных комфортом рыцарей, стирала и ухаживала за ними, как за своими детьми. Она была единственной женщиной в отряде. Орденский устав не разрешал пользоваться услугами женщин, но для нее было сделано исключение. Она пришла сюда, чтобы ухаживать за своим тяжело раненным сыном, простым солдатом, да так и осталась после его смерти. Теперь она прислуживала Паулю и была главной управительницей всех хозяйственных дел недавно сооруженного замка. Она поспешила подняться по винтовой лестнице, смешно, по-старушечьи переваливаясь с боку на бок, стараясь не расплескать дымящийся ароматный напиток в большой грубой глиняной кружке.
   Пауль ушёл, предоставив Марте успокоить молодую гостью, чтобы та не чувствовала себя пленницей. Марта поставила горячую чашку на столик рядом с кроватью и принялась убирать комнату травами и цветами, как делала это раньше в собственном доме на праздники. Она старалась не смотреть на девушку, чтобы не вызвать в себе жалости к ней. "Это язычница, а язычница недостойна заботы христианки. Тем более что мой сын пал от руки её соплеменника, и я никогда не смирюсь с потерей любимого мальчика. Что делает здесь эта дикарка? Зачем мой хозяин, такой умный, красивый и мужественный рыцарь, привез её сюда и заставляет ухаживать за ней, как за своей сестрой? А что, если она - ведьма и околдовала нашего молодого командира? По всему видно, что колдунья. Одета в лохмотья, босиком и укрыта волосами своими, как одеялом. Волосы, правда, не чёрные, как у наших ведьм, а цвета соломы, а на солнце - так прямо золотые." Она подошла поближе и подняла упавшие на пол пряди.
   - Надо же, какие длинные, прямо до пят. А мягкие какие, шелковистые. Как она их расчесывает, бедная, если не ведьма? Потому что ведьмы, они волосы не чешут, так и ходят с колтунами, а здесь - волосок к волоску. Только вот тут слегка запутались, и репей пристал.
   Она достала свой гребень из-за пояса и аккуратно вычесала траву и распутала волосы.
   - Да, такие волосы кого угодно околдуют, - уже более тепло, по-доброму подумала она. - А лицо, такое нежное, необыкновенно кроткое лицо. Может быть, она добрая колдунья. Бывают же и добрые. Не успела еще зла набраться. Да и откуда, в её-то годы, - старуха уже ласково и с сочувствием посмотрела на девушку, погладила её по голове, по мягким пушистым волосам и поправила одеяло, укутав поплотнее холодные голые ноги.
   - Дышит ровно, спокойно, скоро проснется, - успокоила она себя и вышла из комнаты.
  
   Аромат знакомых с детства трав заставил Гелию сделать глубокий вдох и разомкнуть веки. Всё те же мрачные стены окружали её. В узкую бойницу окна слабо проникал утренний свет. Над головой тяжело нависали прочные перекрытия. Только мягкие теплые одеяла вокруг её окоченевшего тела, да терпкий запах родных полей примиряли её с мыслью, что она еще жива и останется жить пленницей в этой страшной клетке.
   Еще какой-то незнакомый острый запах выделялся в общем букете. Ни на что не похожий, ни с чем не сравнимый. Гелия вдохнула поглубже, пытаясь уловить и отличить неведомый ранее аромат. Это из чашки на столике. Кружка уже остыла, коричневый с остатками пены напиток поблескивал в пробившемся солнечном луче. Гелия поднесла чашку к лицу. Именно этот запах разбудил её. Странно волнует и раздражает что-то внутри, вызывая какие-то не испытываемые ранее чувства. Что это? Она опустила в чашку кончик языка и попробовала на вкус. Очень горько. Но что удивительно, эта горечь не вызывает отвращения. Она решительно сделала большой глоток, и как будто возбуждающая волна прокатилась по всему телу.
   - Что же это? - удивилась девушка. - Что за дурманящее зелье, которое заставляет так мгновенно проснуться, придает телу и уму непривычное состояние волнения и возбуждения, даже раздражения, вызывает желание сделать что-нибудь резкое, грубое...
   Гелия с недоверием отставила чашку подальше от себя. И сразу вспомнились ночные страдания и слезы, и последний разговор с врагом, и молчание богов, и прощание с Крайсом. Гелия глубоко вздохнула, закрыв лицо руками, но слез уже не было. Этой ночью она сделала выбор. Выбрала жизнь для себя, как тогда, на холме, в свете священного огня выбрала жизнь для своих соплеменников.
   Жизнь, подаренную богами, могут отобрать только боги!
   Гелия еще раз глубоко вздохнула и сделала еще один глоток странно тягучего горького напитка. Всё-таки удивительно действие его, как будто ставит точку в потоке мыслей и рассуждений. И сам глоток - как принятое решение. Гелия допила и почувствовала себя бодрой и сильной, способной перенести любые невзгоды и перемены своей судьбы.
  
   Выходя из правой башни, где он оставил Гелию на попечении заботливой служанки, Пауль столкнулся с отцом Христианом, отрядным капелланом. Этот молодой священник сопровождал отряд с начала его создания в Эльбинге и был верным братом ордена, хотя более тяготел к церкви, чем к оружию. Служил он в небольшом приходе в Саксонии. Но боевой дух ордена и искреннее желание нести истинную веру в чужие земли, а возможно, и молодая, жаждущая романтики и приключений душа привели его в Пруссию. Великий магистр принял его в братство и благословил в дальний поход. Отца Христиана интересовала жизнь во всех её проявлениях. Он не только исполнял все службы, но и был хранителем всех тайн и всех грехов доверившихся ему людей. Он никогда не приставал с расспросами, но внимательно наблюдал за всеми и знал, что в нужное время каждый придет к нему исповедаться в содеянном.
   Он следил за Паулем с момента его возвращения из разведки и, почуяв неладное, поспешил попасться ему на глаза и вызвать на откровенный разговор.
   - Святой отец, - Пауль бросился ему навстречу и, припав на колено, поцеловал край его платья. - Благословите меня в принятом мною решении.
   - Что это за решение, сын мой? Доверься мне.
   - Я решил жениться, святой отец, и это решение подсказал мне Господь.
   - Это не столь важное решение, чтобы ради него беспокоить Всевышнего. Не кощунствуй, сын мой, не поминай святое имя всуе. Это дело земное. Ведь ты не давал еще обета безбрачия?
   - Нет, я волен жениться, если будет на то ваша воля и благословение Великого магистра. Но моя невеста... Она не христианка, она - язычница ...
   - Это грех... Тяжкий грех желать язычницу ... себе в жены. Но ты - рыцарь молодой, кровь у тебя горячая. Тебя понять можно. Бог, он всё понимает. Одним словом, ты знаешь, что можно и нужно делать с женщинами врагов наших.
   - Да, я знаю. Но Господь приказал мне сделать её своей женой, обратив в христианство. Она должна принять нашу веру.
   - Не богохульствуй, еще раз прошу. Как мог Господь наш приказать тебе такую ересь, опомнись!..
   - Но отец мой, верьте, это именно так! Я сейчас молился в часовне. Молился долго и страстно, умоляя Господа нашего вразумить меня, подсказать правильное решение. И он ответил мне, что все люди - дети его. И язычники тоже, только очень дикие и неразумные. Обратить их в веру Его - наш святой долг. Он за этим нас сюда и посылал. И мое желание жениться на вновь обращенной христианке - первый шаг на этом трудном пути. Он сам подсказал мне это непростое решение и дал силы утвердиться в принятии его. Теперь ваша очередь, отец мой, проникнуться этой речью Господней и благословить меня, как он благословил.
   Отец Христиан недовольно поморщился, но честный открытый взгляд и искренняя речь молодого командира заставили его скрыть своё недовольство.
   - Ну что ж, раз сам Господь благословил тебя, мне остается только подчиниться. Но знай, сын мой, я всегда желал тебе только хорошего и сейчас стараюсь уберечь от большой беды для твоего же блага. Но я всё же пошлю письмо Великому магистру, и мы вместе будем ждать его решения. Иди с миром, сын мой, да пребудут с тобой все помыслы Господни. Аминь.
   Святой отец перекрестил Пауля, и тот благодарно припал к его руке. Затем, полный неведомых ему ранее сил, бросился наверх в башню, к своей пленнице.
   Священник долго смотрел ему вслед, хитро прищурив глаза, рассуждая сам с собой о том, что слишком уж быстро и значительно переменился их командир. Знать, не обошлось здесь без нечистой силы. Нужно повнимательнее присмотреться к этой его язычнице и подробнее, как только он умеет, выведать у солдат, что же произошло в том бою, из которого рыцарь вывез свою невесту.
   Гелия лежала в постели, не решаясь подняться, и вдруг услышала глухой стук, медленно приближающийся к её двери.
   Дверь тихонько скрипнула, и в комнату заглянуло любопытное лицо пожилой женщины. Лицо широкое, открытое, покрыто сетью глубоких морщин. Нос слегка великоват для женщины, глаза из-за выцветших бровей и ресниц кажутся еще меньше. Цвет глаз, как и выражение бегающего взгляда, трудно определить. Когда-то, возможно, они были голубыми, но время и слезы сделали их водянисто-серыми. Волосы аккуратно собраны и спрятаны под белую косынку. За лицом последовала довольно крупная фигура с большими натруженными руками. Необычная для прусских женщин одежда - белая блуза и коричневая до пят юбка с белым передником выдавала в ней чужестранку. Ноги её были обуты в грубые деревянные башмаки, стук которых Гелия слышала уже в течение некоторого времени, но не могла найти ему объяснение.
   - Ну что, проснулась, красавица? - вплыла в комнату старая служанка, и Гелия так и не смогла по выражению лица и по интонации голоса определить её отношение к себе. Нет привычных для жрицы любви и почитания, которые она видела в лицах своих соплеменников, но нет и открытой неприязни и вражды. Что-то мимолетное и безликое, как будто лицо еще не решило, какое выражение ему принять. "Наверное, это будет зависеть от приказа хозяина, - подумала девушка, - и от того решения, которое примет она, его гостья или его пленница".
   Служанка принесла кувшин с горячей водой, таз, полотенце и большой костяной гребень. Гелия с удовольствием умылась, принимая помощь Марты и сожалея, что не может сейчас окунуться в родной ручей, чтобы смыть с себя не только дорожную пыль, но и все страдания, свалившиеся на нее. Марта украдкой наблюдала, как расчесывает она свои длинные золотистые волосы, как переливаются они в тонком луче солнца. И доброе её сердце наполнялось нежностью и желанием заботиться об их хозяйке. И злое слово "ведьма" как-то само собой сменилось в её сознании на доброе - "фея" из старой сказки.
   - У тебя прекрасные волосы, не одного уж, наверное, парня околдовали они. Но девушке не пристало выставлять их напоказ. Нужно заплести их в тугие косы и спрятать под косынку, как у меня. Иначе злые духи позарятся на них и будут охотиться за тобой.
   Гелия удивленно посмотрела на служанку, пытаясь понять смысл сказанного.
   - Духи? Злые духи? - переспросила она. - Какое дело духам до моих волос? Это, скорее, по людской части. Впрочем, сделайте всё, как принято у вас. Я не буду противиться. Заплетите волосы и спрячьте их понадежнее. Может быть, тогда рыцарь, пленившийся их красотой, отпустит меня.
   Женщина сочувственно взглянула на пленницу и разделила волосы на пряди.
   - Вот как славно получилось, - приговаривала она, поглаживая голову девушки, когда с прической было покончено и из-под аккуратно повязанной косынки выглядывали две туго сплетенные косы. - Тебе бы еще платье поменять, так никто и не подумает, что ты язычница. Только взгляд у тебя какой-то странный, диковатый взгляд. Нет в нем ни страха, ни покорности.
   - Ну, взгляд - не платье, его не поменяешь, - тихо ответила девушка.
   И старуха прикусила язык, поняв наконец, что так настораживало её в присутствии девушки В ней действительно не было и, наверное, никогда не будет того, что присуще каждой христианке, - страха перед будущим и покорности чужой воле. Нет и теперь, когда она, кажется, покорилась судьбе. "Но в этом нет ничего бесовского, - подумала Марта, - скорее наоборот, что-то очень хорошее, вызывающее уважение и желание помочь, защитить от навета". Поэтому она не удержалась от доброго совета, проворчав по-стариковски:
   - А ты бы всё-таки постаралась поменять или хотя бы прикрыть чем, а то знаешь, мужчины, они такое не любят...
   "Зато такое любят боги", - хотела возразить Гелия, но промолчала, понимая, что спор со старухой, это спор с собою прежней. Она опустила глаза и ответила, что готова поменять платье, если для нее найдется подходящее. Успокоенная Марта вышла, пообещав подыскать что-нибудь в своем сундуке.
   Через некоторое время на лестнице снова послышались шаги, но уже тяжелые, от которых стонала каждая ступень. И чем ближе - тем неувереннее они становились. Получив благословение капеллана на женитьбу с язычницей, Пауль готов был взлететь на башню. Но, поднимаясь всё выше, он в мыслях как будто опускался всё глубже в пучину отчаяния и страха. Как отнесется Гелия к его предложению? Какое она примет решение? Чтобы он ни делал и ни говорил, каким бы сильным и мужественным ни старался казаться, вся его жизнь теперь зависит от нее. И если она выберет смерть, что ж, значит это и его выбор.
   Гелия ждала его, сидя на скамье. Пауль замер в дверях, не сразу признав в этой скромно одетой крестьянке ту ночную фею, поразившую его воображение. Он молча смотрел на нее, не зная, радоваться или огорчаться такой перемене. Девушка поняла его молчание как немой вопрос. Она подняла глаза и произнесла тихим, мягким, проникающим в самую душу голосом.
   - Я приняла решение. Я выбираю жизнь. Жизнь для себя в обмен на жизнь для моей деревни. Я буду жить по вашим законам, в покорности и почтении к вашим обычаям, если только боги сочтут мое решение правильным и не покарают меня за измену.
   Она говорила просто и также просто и спокойно смотрела ему в глаза. Но её взгляд был более глубоким, чем слова. Пауль уже не слышал слов и не понимал их значения. Он только видел её глаза, окунулся в них и, кажется, погрузился в бездну. И на мгновение всё вокруг перестало существовать. Привычный мир раздвинул границы, и они вдвоем выпорхнули за пределы его и плыли, наслаждаясь необъятными просторами. Но лишь на мгновение... Девушка снова опустила глаза, и Пауль очнулся от странного забвения, как будто упал с высоты на камни. Он с недоумением и восторгом смотрел на Гелию, пытаясь хоть что-нибудь понять и вспомнить, не желая расставаться со сладостным ощущением полета и свободы. Но ощущения растворились, как предрассветный туман. Осталась действительность, заставившая его принять это чудесное забытье за дьявольское наваждение.
   - Значит, ты согласна стать моей женой? - почти грубо спросил он, чувствуя, что его восторженное обожание сменяется суеверным страхом.
   - Я в твоей власти, рыцарь. Ты волен делать с моей жизнью всё, что посчитаешь возможным.
   - Неужели ты считаешь, что быть моей женой - такое большое несчастье? Это - большая жертва твоим богам, чем расстаться с жизнью?
   - Для меня - да. Но, может быть, ты слишком торопишься жениться? Наверное, есть множество женщин, для которых твое предложение было бы величайшим счастьем?
   - Мне не нужны другие женщины, мне нужна только ты. Но я хочу, чтобы ты сама желала этого.
   - Желала? Ты хочешь, чтобы я сама желала тебя? - Гелия испуганно вздрогнула, и взгляд её стал похож на взгляд затравленного животного. В одно мгновение в её воображении пронеслись картины недавнего прошлого. Она увидела священный холм с негасимым огнём, родное селение в долине и двух всадников, яростно сражающихся у подножия холма. Один - опытный, хорошо обученный воин, другой - влюбленный юноша и верный друг, впервые поднявший меч. Сражение было недолгим. Безжизненое тело её верного защитника сползло на холодную землю. Как хотелось ей броситься вниз к нему на помощь, залечить рану или хотя бы утешить последним словом. Но она не могла покинуть пост. Она не отдала своё сердце другу, как может она отдать его врагу, безжалостно убившему этого друга? Наверное, у этих людей совсем нет души, они не умеют чувствовать чужую боль.
   Столько страдания было в её взгляде, столько упреков, что Пауль не выдержал его и, опустив глаза, сказал:
   - Ты можешь оставить свои желания при себе. Но тебе всё равно придется стать моей женой. От этого зависит твоя жизнь... и моя тоже, - и тихо вышел из комнаты.
  
   Венчание проходило в маленькой часовне, украшенной по этому случаю заботливыми руками Марты гирляндами из трав и цветов. За те три месяца, что Гелия провела в замке, Марта успела привязаться к ней, как к родной дочери, стараясь скрасить её сиротливое существование чистой добротной одеждой, вкусной едой и оградить от грубости солдат. Впрочем, Гелия недолго оставалась объектом насмешек и колких взглядов. Её смирение после крещения, её красота и какая-то внутренняя сила самоутверждения отражали любые попытки оскорбления, как будто ограждали её невидимой стеной от внешнего мира. Но лучи её тепла и доброты и неподдельной любви ко всему, что её окружает, проникали сквозь эту защиту и согревали как лучи солнца, зарождая в сердцах грубых и жестоких воинов любовь и нежность. Этот небольшой военный лагерь, охраняемый высокими прочными стенами, сделался на какое-то время островом добра и любви, и центром его стала Гелия. Произошло это как-то само собой, незаметно. Но люди стали более внимательны друг к другу. Грубые слова всё реже слетали с их уст. Захотелось делать что-нибудь хорошее, доброе. И они принялись благоустраивать замок и строить отдельные дома для переселенцев, представляя, как славно потечет здесь мирная жизнь, захлопочут женщины, заснуют непоседливые вездесущие ребятишки. Солдаты уже искренне верили, что они - рыцари мира и добра, а не разорения и тьмы.
   Но вот вернулся гонец с ответом Великого магистра. Он привез долгожданное разрешение на брак. Оставалось только дождаться самбийского комтура, который захотел лично передать благословение ордена и присутствовать при венчании.
   Замок готовился к свадьбе, но в нем почему-то поселилась тревога. Как провинившиеся на переменке школяры со страхом ждут прихода учителя, так и обитатели замка ждали приезда столичных гостей.
   И вот в один из последних летних дней прошёл слух, что к замку приближается большой конный отряд. Дозорный доложил, что отряд движется со стороны Кенигсберга под флагом ордена. В легких доспехах, с малым мечом Пауль выехал навстречу. Тревожные сомнения одолевали рыцаря. Чтобы как-то усмирить их, он пустил коня в галоп, зорко всматриваясь в вымпелы с гербами приближающихся гостей. Вдруг он увидел знакомый рисунок герба баронов фон Хорнбург. Откуда здесь, за сотни миль от родного дома, герб обнищавшего соседа? Пауль рванулся вперед. От отряда отделился всадник и поскакал с копьем наперевес. Они мчались навстречу друг другу, опустив забрала, как будто собирались сразиться, так что сопровождавшие их оцепенели в недоумении. Но вот всадники сблизились и резко осадили коней. Они открыли лица и приветливо протянули друг другу руки.
   - Питер, ты-то как здесь?! Вот уж кого не ждал... Ты же не хотел вступать в орден, отказался сопровождать меня в новый поход, а теперь этот белый плащ...
   - Теперь очень жалею, что отказался, оставил тебя без присмотра, вот ты и натворил глупостей. Ну да никогда не поздно исправиться. Чего только не сделаешь ради спасения товарища! Посмотри, каков из меня монах?!
   - Ты что же, стал почтенным братом?
   - Кто знает, может быть, когда-нибудь от бедности я и решусь на это, но пока я в войске графа Энгельбердта из Бранденбурга. А приехал к тебе по просьбе твоей матушки. Она там чуть с ума не сошла, когда до нее дошли слухи. Вот снарядила меня и отправила спасать единственное дитя от языческой колдуньи. Что ты тут такое задумал? - и он пристально посмотрел другу в глаза.
   Но ответа не услышал. С обеих сторон подъехали всадники и окружили рыцарей. Время для откровенной беседы кончилось.
   - Господа, - обернулся Питер, - перед вами верный слуга Тевтонского ордена отважный рыцарь барон Пауль фон Русдорф.
   Пауль снял шлем и склонил голову. В ответ подъехавшие рыцари сняли свои шлемы, и Питер представил каждого.
   - Брат комтур Самбии Альберт фон Фейхтванген, брат Герман фон Лихтенберг...
   - Я очень рад, господа, что вы оказали мне честь и согласились посетить мой замок и присутствовать на моей свадьбе. Я надеюсь, вы все присоединяетесь к благословению Великого магистра.
   - Да, дорогой брат, но поговорим об этом позже, за стенами замка, - ответил за всех комтур Самбии. - Здесь небезопасно, эти язычники могут скрываться за любым пригорком.
   - В наших краях уже давно никто не воюет, - Пауль почувствовал неприязнь комтура. - Вы уничтожили всех врагов и всё пожгли. Здесь даже некого заставить работать. Приходится самим сеять хлеб и ухаживать за скотом.
   - Ну что же, братья нашего славного ордена не должны чураться никакой работы. Впрочем, я думаю, твои молодцы всегда найдут тебе горстку-другую сеятелей и скотоводов. Но мне говорили, что твоя любовь распространяется только на одну язычницу, а не на всех. Поспешим в замок. Не терпится увидеть эту красавицу жрицу, отрекшуюся от своих богов ради доблестного рыцаря Креста. Веди нас, барон.
   Он водрузил шлем на голову, и все последовали его примеру. Пауль развернул коня и направился к дому, чувствуя, что тревога его возрастает, а приезд самого комтура Самбии не сулит ничего хорошего.
   Всадники поднялись на холм и остановились перед глубоким рвом, с любопытством оглядывая окрестности замка. Вокруг простирались ровные зеленые поля, упирающиеся где-то на горизонте в темную стену леса. Холм, на котором возвышался замок, был единственной возвышенностью, как будто кто-то специально соорудил его.
   Опустился тяжелый деревянный мост, распахнулись ворота высокого остроконечного палисада. Небольшая площадь перед башней едва вместила гостей и вышедших им навстречу хозяев крепости. Комтур осмотрел войско Пауля и усмехнулся. Затем спешился и лично поздоровался с каждым солдатом, стараясь узнать его и вспомнить, не встречались ли они раньше.
   - Да, похоже, мирная жизнь пришлась всем вам по вкусу. Вы забыли об опасностях, забыли о долге вашем перед орденом, забыли о добродетели. Вы погрязли в мирской суете, потому что слишком доверились вашим новым друзьям - язычникам. Между тем есть много примеров, когда замки, подобные вашему, эти столпы нашего орденского движения рушатся под натиском язычников. Вот совсем недавно один такой недалеко от Кенигсберга был разрушен хитростью и коварством прусской женщины. Когда отряд воинов замка ушёл в соседнюю волость на помощь своим братьям, одна прусская женщина низкого положения ушла из замка и сообщила вождю пруссов об отсутствии братьев. И он пришёл со многочисленными воинами, взял замок и сжег его.
   - Это очень печальная и поучительная история, брат комтур. Но наша крепость находится под постоянным вниманием моих воинов, - вступился Пауль за свой отряд, - и наша единственная женщина прусского происхождения уже не язычница. Она приняла христианство, как только переступила порог замка. Отец Христиан окрестил её, он может подтвердить, как исправно она соблюдает посты, исповедуется и причащается.
   - Она исповедуется, брат Христиан?
   - Да, брат комтур, правда весьма своеобразно. Мне кажется, она искренне полюбила Христа, с ней очень интересно вести теософские беседы.
   - Она что-то смыслит в теософии?!
   - Я же говорю, весьма своеобразно. К тому же она очень тверда в дисциплине и каждый канонический час спускается в церковь на молитву.
   - Похоже, и вас, брат, околдовала эта еретичка, - чуть слышно, для одного лишь капеллана, произнес комтур.
   - Нисколько, - хитровато усмехнулся священник, - но я стараюсь быть объективным. Вы можете сами убедиться в её верности святым законам, если пройдете вместе с нами в часовню. Колокол на башне призывает нас к молитве.
   Все перекрестились и направились к часовне, где брат Христиан занял своё место каноника. Комтур в сопровождении Пауля и нескольких наиболее выдающихся рыцарей из числа гостей заняли первый ряд. Пауль не отрывал взгляда от высокопоставленного брата, державшего в своих маленьких, но крепких руках судьбу и жизнь рыцаря. Комтур не был воином в общепринятом понятии. Он был невысок ростом, щуплый, и сильная мускулатура не играла под его плащом. Но цепкий пытливый взгляд его зорких глаз выдавал практический и хитрый ум и желание подчинить себе окружающих. И в нем было достаточно воли, чтобы осуществить это желание. Комтур внимательно осмотрел темное, освещенное лишь несколькими свечами помещение часовни и увидел в дальнем углу у иконы Богоматери двух женщин, стоявших на коленях. Обе они были укутаны в длинные полотняные накидки, но даже под ними без труда угадывались фигуры. Одна - крупная, объемная, другая - тонкая и хрупкая. Нетрудно догадаться, кто из них та самая таинственная лесная колдунья, ради которой он, комтур Самбии, очень важный и занятой человек, совершает это утомительное и опасное путешествие на малообжитой и такой убогий север своего комтурства. Девушка стояла на коленях, устремив взгляд на икону, и казалось, весь мир перестал существовать для нее, так глубоко она была погружена в молитву. Брат Альберт никогда не видел, чтобы женщина молилась так неистово, и холодок недоверия пробежал по его спине.
   - Ещё неизвестно, каким богам она здесь молится, и не оскверняет ли она нашу церковь именами своих идолов, - прошептал он себе в бороду и несколько раз усердно перекрестился.
   Он был очень расстроен тем, что не может своевольно отменить предстоящую женитьбу. Разрешение на брак подписано Великим магистром и получило благословение епископа Пруссии. Тот редкий случай, когда они единодушно сошлись во мнении, что этот брак может послужить укреплению веры Христовой в стане язычников и никому не причинит вреда, кроме, может быть, самого жениха и его несчастных родителей. Но это уже - дело мирское. Конечно, там, вдалеке от врагов, такое покаяние можно принять на веру и даже порадоваться ему. Но здесь всё воспринимается по-другому, и он - комтур Самбии, человек опытный, верный христианин, лучше других знает, как неохотно отказываются язычники от своих богов, как хитро они обманывают доверчивых христиан своей видимой покорностью. Он должен встать на пути обмана и предательства, он должен уберечь своего брата во Христе от неверного шага.
  
   В трапезной было шумно и душно. Небольшое помещение с трудом вмещало всех собравшихся, но на помосте, слегка возвышавшемся над общим залом, куда по обычаю усаживались самые знатные гости и хозяева, было достаточно просторно. Комтур сидел во главе стола. По правую руку от него расположился Пауль, по левую - отец Христиан, с которым комтур постоянно перешептывался, но шепот этот растворялся в общем гуле голосов. Сколько Пауль ни пытался, он не мог уловить ни слова из их беседы. Оставив неудачное подслушивание, Пауль придвинулся поближе к своему другу Питеру, которого усадил рядом с собой. Питер и сам давно пытался остаться с другом наедине для серьезного разговора. Шумный зал был идеальным местом для беседы с глазу на глаз.
   - Питер, скажи хоть ты, вы приехали с добрыми намерениями? - Пауль пристально смотрел на друга, чувствуя, что ещё немного сомнений, и он не сможет доверять даже ему, к кому с детства привык относиться как к брату.
   - Да, с добрыми, - не выдержал взгляда Питер. - Мы все - и комтур, и его люди, и я - каждый по-своему должны отговорить тебя от этого шага.
   - Почему? Что за глупости?! Я давно взрослый и самостоятельный мужчина, рыцарь, наконец! Я вполне могу сам решить...
   - Пауль, ты не представляешь, как мучается и переживает твоя мать. Да, это она послала меня к тебе и умоляла уговорить тебя вернуться домой.
   - Прекрасно, я тоже очень хочу домой. Я рад, что ты будешь сопровождать нас, - преувеличенно бодро ответил Пауль. - Вот женюсь и вернусь с красавицей женой. И почему только я должен ждать разрешения святых отцов?
   - Ты сам виноват. Зачем было вступать в орден? Ну, захотелось подраться - записался в отряд какого-нибудь известного рыцаря и воюй в своё удовольствие. А надоело - махнул рукой и повернул восвояси. Тебя же угораздило попасть в самый строгий и самый воинствующий орден, который во всех землях кичится своей дисциплиной. Твоя мать чуть с ума не сошла, когда узнала о твоем решении. Мало ей крестового похода, так теперь это - по гроб жизни в монахи.
   - Но я не монах, я ещё не давал обета братству. Пока я всего лишь вольнонаемный рыцарь. Правда, за мою доблесть меня назначили командиром отряда, а Великий магистр, прослышав о моих заслугах, подарил мне вот эту землю и этот замок, - и Пауль обвел рукой вокруг.
   - Да, здесь есть где разгуляться. Если бы меня выслали из страны, я бы, наверное, попросился к тебе.
   - Не язви. Я и сам теперь не собираюсь оставаться здесь, где всё насквозь пропахло смертью. Я хочу вернуться домой, к берегам Рейна. Но для этого мне нужно официальное разрешение. И брак, кстати, хороший повод, чтобы покинуть братство.
   - Как это у тебя хватило ума не связать себя монашеством?
   - Ну что ты, Питер, разве я похож на монашка? Я нормальный мужчина. У меня была цель, ради которой я прибыл сюда. Я достиг этой цели и теперь хочу вернуться домой. Помоги мне, друг...
   - Мне кажется, тебе действительно нужна помощь. И твоей невесте, если ты не откажешься от нее. Насколько я понял из разговоров, ей грозит опасность.
   - Что они могут ей сделать?
   - Да всё что угодно. Например, обвинить в колдовстве...
   - Но у них нет оснований.
   - Ты думаешь? Ну так они их найдут. Во всяком случае, не оставляй её одну, приставь к ней охрану или лучше сам охраняй...
   В это время комтур громко стукнул кружкой по столу и поднялся, грозно нависая над столом.
   - Братья мои, доблестные христолюбивые рыцари! Я обращаюсь к вам, поскольку дело, приведшее меня сюда, касается всех вас. Знаете ли вы, помните ли, какова была чистота жизни, каковы были добродетели воздержания и суровость дисциплины среди первых братьев нашего ордена? Молельни почти никогда не бывали без молящихся, и не было угла в замке, где после вечерни или заутрени не оказывался бы какой-нибудь брат, занимавшийся самобичеванием. А сейчас?! Не только вольнонаемные рыцари не чтят бога, но и орденские братья нарушают устав. Как тут сохранить в добродетели нашу молодежь, как удержать её от соблазнов?
 nbsp; Служанка принесла кувшин с горячей водой, таз, полотенце и большой костяной гребень. Гелия с удовольствием умылась, принимая помощь Марты и сожалея, что не может сейчас окунуться в родной ручей, чтобы смыть с себя не только дорожную пыль, но и все страдания, свалившиеся на нее. Марта украдкой наблюдала, как расчесывает она свои длинные золотистые волосы, как переливаются они в тонком луче солнца. И доброе её сердце наполнялось нежностью и желанием заботиться об их хозяйке. И злое слово "ведьма" как-то само собой сменилось в её сознании на доброе - "фея" из старой сказки.
  - Да, брат комтур. Мы, старые монахи, должны подать пример добродетели нашим молодым братьям, - поддержал его один из гостей. - Если дано мне будет слово, я расскажу вам поучительную историю об одном нашем брате, который во времена основания замка Кенигсберг жил в вышеупомянутом замке в добродетели воздержания, моления, бдения и коленопреклонения, и звали его брат Альберт фон Майсен. Рассказывают, что в юности дано было ему жало в плоть. Когда же он не только трижды, но многократно просил Господа, чтобы избавил его от него, то услышал небесный глас: "Альберт, если хочешь избежать тяжких соблазнов, то должен ты истово произносить каждый день эту молитву "О Всевышняя любовь, дай мне истинное и чистое вожделение к тебе и к непорочности, и очисти душу мою, и избави меня от скверны". Когда он долгое время усердно и неустанно произносил эту молитву с истовостью, то почти угас в нем очаг греха, так что никакой сильный соблазн не уязвлял в дальнейшем его душу.
   - Да, поучительнейшая история, брат Гейндрик. Соблазн плотский - тяжкое искушение. И такая святость, какую проявил брат Альберт, под силу лишь людям опытным в житейских делах. Вы же - воины все молодые, кровь в вас горячая, потому отцы ваши, клирики, порой прикрывают глаза на грех, тем более что он тут же искупается усердной молитвой, покаянием, исповедью и ратными подвигами. А потому я должен спросить вас, доблестные рыцари, и тебя, Пауль фон Русдорф: действительно ли эта женитьба так уж необходима? Не скрывается ли за этим лишь соблазн неудовлетворенной похоти?
   В трапезной стало очень тихо. Вместо обычных в таких случаях сальных реплик - молчание и взгляды из-под бровей, предостерегающие, несогласные.
   - Вы видите, брат комтур, - прошептал отец Христиан, - я вас предупреждал. Она их всех околдовала.
   - Странно, как это вы ещё не поддались её чарам, святой отец, - прошептал в ответ комтур.
   - Как знать? Я уже говорил, что её своеобразная трактовка постулатов церкви заставляет и меня задуматься... - отец Христиан испуганно умолк, когда увидел взгляд комтура, в котором смешались удивление, возмущение и страх перед ересью. И они одновременно перекрестились, страстно прошептав: "Господи, помилуй...".
   - Нет, господин комтур, - нарушил молчание Пауль. - Помыслы мои чисты, как и честны мои намерения. Я пришёл в эту землю, ведомый рукою Святой Марии, и действую по её наущению. И если только эти подозрения мешают вам присоединить свой голос к благословению Великого магистра...
   - Ну что ж, видит бог, я сделал всё, что было в моих силах, чтобы удержать тебя от неверного шага. Подвластный законам ордена, я не могу не присоединиться к воле сильных мира сего. Вот грамота, подписанная Великим магистром и епископом Прусским, - он достал из-за широких складок плаща небольшой свиток, перевязанный суровой ниткой, и протянул его Паулю. - Ты можешь поступить с ней по своему усмотрению, но как старший и по возрасту и по званию я не могу удержаться от совета: не поддавайся искушению, откажись от нее, такой выбор для простолюдина, не для рыцаря, - последние слова он произнес почти шепотом.
   - Благодарю вас, брат Альберт, за искреннюю заботу обо мне. Но у каждого в жизни свой путь. А потому, с вашего разрешения, я попрошу отца Христиана назначить день свадьбы, но не откладывать надолго, дабы не утомить ожиданием наших гостей, доблестных рыцарей.
   - Кое-какое время на подготовку всё равно потребуется, не тебе, так невесте, - поднялся из-за стола капеллан, - потому думаю, что третьего дня я вас обвенчаю.
  
   Гелия стояла перед алтарем в красивом подвенечном наряде, который привез Питер в подарок от матери жениха. Она, зная непреклонный характер сына, и не надеялась, что Питеру удастся отговорить его от принятого решения. А потому собрала самое необходимое на первое время: платье, белье, постель и уложила всё в большой кованый сундук, который повсюду следовал за Питером, пока не достиг хозяев.
   Красное атласное платье было украшено кисейным воротником и широким, расшитым серебряной нитью поясом. Фата из прозрачного шёлка, закрепленная легким жемчужным венцом, спускалась до пола. На ногах - изящные атласные башмачки.
   Все дни, проведенные в замке, Гелия не думала о настоящем и не загадывала на будущее. Она с детства научилась принимать жизнь такой, какая она есть, не оценивая и не осуждая. Но сейчас в церкви перед старым деревянным крестом она как будто впервые по-настоящему осознала, что так и не научилась понимать этих чужих людей, их чувства их поведение. Зачем все эти блестящие боевые наряды, это грустное, заунывное, как на похоронах, пение священника? Если мужчина решил обзавестись своим домом, ему нужна работница. Он берет себе женщину, и та рожает ему детей и следит за хозяйством. Это понятно и вполне объяснимо. И если при этом и мужчину и женщину устраивает такое сожительство, все гости радуются и веселятся. И это тоже понятно: приятно разделить чужую радость. Но что происходит здесь сейчас с ней? Грозные воины, облаченные в доспехи, с суровыми лицами. Святые отцы, поющие грустные песни и грозящие геенной огненной. Может быть, христиане живут со своими женами не так, как все другие люди? Чем грозит ей это замужество, какие ещё беды ждут её? И почему до сих пор молчат её боги? Как Великий Потримпас терпит такое оскорбление своей невесты? Она была абсолютно уверена, что боги не допустят этого брака. Они спасут её от позора, хотя бы ценой её смерти. Но они и сейчас молчат. Сейчас, когда решается её судьба.
   - Согласна ли ты, Мария, стать супругой Пауля и жить с ним в мире и согласии? - Слова отца Христиана донеслись до нее сквозь поток мыслей.
   "Мария, к кому это он? Ах да, это мое новое имя, данное мне при крещении. Как будто можно изменить человека, поменяв ему имя. Странные люди. Неужели я когда-нибудь научусь понимать их и стану думать и делать, как они?"
   - Я соединяю вас в супружество во имя Отца и Сына и Святого духа, - услышала она, и к её губам прикоснулся холодный серебряный крест.
   "Согласна... - пронеслось у нее в голове. - Мое несогласие никогда не имело значения. Зачем я ему? И зачем он с этими рыцарями? Он не похож на них, когда остается один, не такой грубый и жестокий".
   Пауль нежно взял её за руку и повел по узкому проходу, а солдаты отступали в глубь часовни, посыпая их путь горстками зерна, и улыбались невесте, плененные её неземной красотой и святостью. Он проводил Гелию в нарядно убранную спальню на втором этаже башни, более светлую и просторную, чем та комната, где девушка жила до сих пор. Стены и пол её были увешаны коврами. Широкая деревянная кровать с мягкой периной застелена чистым льняным бельем и задернута балдахином. Оставив молодую жену на попечение Марты, Пауль спустился в трапезную, где был накрыт богатый и сытный стол. И хотя он не отличался таким разнообразием, как на пиршествах в родной Германии, но тут было много мясных блюд, кислой капусты и пирогов с разнообразными начинками. А главное, было много вина, привезенного гостями, и пива, сваренного местными умельцами.
  
   В комнате было сумрачно. Солнце уже село. Лишь одна свеча освещала комнату. Гелия с недоумением рассматривала свои новые наряды, разложенные на сундуках вдоль стены, особенно одно - белое, из тонкой ткани платье.
   - Это ночное платье, - как-то очень загадочно проговорила Марта и принялась переодевать девушку и расплетать ей косы. - Хотя с такими волосами и платье совсем ни к чему. Какая ты всё-таки красавица! Будь я мужчиной, я бы тоже не устояла перед соблазном.
   Послушно позволяя себя раздевать и причесывать, Гелия казалась совершенно спокойной и смирившейся. Последние слова Марты вывели её из оцепенения.
   - Нет, нет, Марта, я никого не соблазняла. Я не могу, я не должна ... быть с мужчиной! Я не хочу, понимаешь?! Просто не хочу! - она упала на подушку, и слезы отчаяния полились на нарядно вышитую наволочку.
   - Ой девушка, понимаю, понимаю, что тебя гложет. Но ты не бойся. Все через это проходят, на то мы и женщины. А то кто ж будет детишек рожать? Они, мужчины то есть, может, и воевали бы меньше, если б им самим приходилось дитя вынашивать. А то чуть что, сразу за оружие, как будто не человек перед ним, а букашка какая, вроде мухи, сама на свет явится. А дети, они матери на радость. Вот увидишь, как дитя понесешь, сразу по-другому на жизнь смотреть будешь.
   - Дети, какие дети? - Гелия перестала всхлипывать, до нее стал доходить смысл речей старой служанки. - У меня могут быть дети?
   - А как же, для чего тогда было тебя замуж брать? Для продолжения рода. Или может, ты, по воспитанию своему, не знаешь, откуда дети появляются? - не то насмешливо, не то сочувственно спросила Марта. - Мать-то твоя тебе ничего не рассказывала?
   - Мать? - Гелия, кажется, впервые осознала, что она тоже была чьим-то ребенком. - Мать... - ей вспомнилась немолодая уже женщина, жена волостного старосты, которая иногда украдкой засматривалась на нее, смущая пристальными взглядами. Лишь став взрослой, она узнала, что обязана ей своим рождением, но никогда не задумывалась над тем, что чувствовала её мать, лишившись единственного ребенка, даже во имя милости богов.
   "Что со мной произошло? - подумала Гелия. - Никогда раньше подобные мысли не тревожили меня. Как будто от смены веры в душе образовалась брешь, куда начала просачиваться боль. И неоткуда больше ждать помощи и поддержки".
   На лестнице послышались шаги.
   - Марта, Марта, не бросай меня. Я боюсь, - Гелия дрожала всем телом.
   - Ну что ты, девочка, это не так страшно, - пыталась успокоить её служанка, - к тому же Пауль, он совсем не злой, он ...
   Но слова были напрасны. Гелию лихорадило как во время тяжелой болезни. Марта не на шутку испугалась. Тут дверь открылась, и Пауль переступил порог комнаты.
   - Марта, - еле слышно прошептала Гелия, протягивая к ней руки, но та поспешила уйти. В дверях задержалась и, потянув Пауля за рукав, прошептала ему на ухо: "Будь с ней бережнее, пугливая она, неопытная, совсем как дитя", - и прикрыла за собой дверь.
   Пауль задвинул щеколду. Девушка вздрогнула, силы покинули её тело, но сознание оставалось ясным. Поэтому, когда Пауль подошёл к ней, она напряглась, пытаясь оказать сопротивление, но тело не слушалось её, как бывает в кошмарном сне, когда хочешь бежать, но не в силах сдвинуться с места. Слабый отблеск свечи отразился в глазах мужчины и осветил страх, застывший в них. Гелия вдруг отчетливо увидела его среди других чувств, переполнявших рыцаря. Восхищение, страсть, радость победы - всё было в этом взгляде, но над всем этим преобладал страх. Он затаился где-то в глубине и просачивался, выдавая неуверенность и надежду и придавая страстному, почти звериному взгляду что-то очень человеческое, что вызвало жалость в девушке и лишило её последней воли к сопротивлению. Она закрыла глаза.
   Возможно, она даже потеряла сознание, потому что наутро не могла припомнить подробностей прошедшей ночи. В памяти осталось только странное чувство жалости, которое она вдруг испытала к человеку, заставившему её страдать. Гелия долго оставалась в постели, скрытая пологом, и вслушивалась, как заботливая Марта хлопочет в комнате, подготавливая платье и воду для умывания. Мысли исчезли, как будто у девушки отключили память. Какие-то незнакомые, неузнаваемые чувства наполняли её, но она не могла придумать им названия. Тело тоже стало чужим, и слабые попытки прежнего "Я" собрать себя воедино отвергались из-за отсутствия какого-либо желания. Кажется, сама жизнь потеряла всякий смысл и надобность. И даже навязчивая мысль: "Так же нельзя, нужно что-то делать...", появившаяся откуда-то из-за полога, сотканная из звуков и запахов повседневной жизни, растворялась в безбрежном море нежелания принимать действительность.
   Опять на лестнице послышались тяжелые, но теперь уже уверенные и бодрые шаги, и терпкий запах крепкого кофе проник в открывшуюся дверь и просочился под полог. Этот запах кофе вместе со звуком шагов навсегда остался в памяти девушки ощущением страха и насилия. Она вздрогнула и подскочила, укутавшись в одеяло.
   - Как жена, ещё не проснулась? - услышала она заботливый голос. - Ты иди, Марта, я сам ей помогу.
   И ворчание Марты:
   - Ишь, нетерпеливый какой. Где же это видано, что б муж помогал одеваться? А умываться, а ... Да что говорить... - и ступеньки заскрипели под её деревянными башмаками.
   Гелия вся сжалась. Полог раздвинулся, впуская свет и свежесть осеннего утра. Пауль расставил на сундуке кружки с дымящимся ароматным напитком и присел на край кровати, заглядывая в глаза жены. И снова тот же страх, та же неуверенность во взгляде и та же надежда. На что? Гелия снова почувствовала прилив жалости и всепрощения. И силы сопротивления, проснувшиеся вместе со страхом и ненавистью, опять покинули её.
   - Как ты себя чувствуешь? - участливо спросил он, глядя на нее как провинившийся ребенок. - Я не обидел тебя? Выпей кофе, это придаст тебе силы.
   - Силы? - встрепенулась девушка. - Зачем? Разве тебе нужно, чтобы я снова стала сильной?
   Страх молнией блеснул в его глазах, и мольба отразилась во взгляде.
   - Значит, обидел?! Я сделал тебе больно?
   - Нет, - новая волна жалости, порожденная этой мольбой и страхом, разлилась по всему телу Гелии, обезоруживая и лишая собственных чувств и мыслей. - Нет, ты не обидел меня. Ты сделал то, что должен был сделать, наверное.
   - Это значит, что мы теперь навсегда принадлежим друг другу душой и телом? - он нежно взял её руку и поднес к губам. И опять та же мольба и надежда во взгляде. Они действовали на девушку сильнее всяких угроз. - Да?
   - Да, - еле слышно произнесла Гелия и бессильно опустила голову.
   - Выпей, остывший кофе не доставляет удовольствия, - и для примера отхлебнул большой глоток из своей чашки. - Хочешь, я сам помогу тебе одеться?
   - Нет, лучше позови Марту. Нехорошо, если мы с первых дней будем нарушать ваши обычаи, - ухватилась за спасительный повод Гелия. Она чувствовала, что не может долго находиться в его присутствии. Ей казалось, что вместе с жалостью к нему перетекают все её силы.
   - Хорошо, я сейчас уйду. Только хочу тебя предупредить. Эти дни, пока не уедут гости, тебе лучше не выходить из комнаты. Но как только они покинут замок, мы сможем прогуляться по окрестностям, поохотиться. - Гелия слегка вздрогнула и повела плечами. - Ты, наверное, никогда не охотилась. Это очень увлекательно, уверяю тебя.
   - Да, возможно, но я не люблю убивать животных, - ответила девушка. - Хотя я с удовольствием вышла бы за стены замка прогуляться по лугу и пособирать последние осенние травы и цветы.
   - Зачем тебе травы? Ты же не колдунья? Ты не должна заниматься ворожбой!
   - Травы нужны, чтобы добавлять их в пищу и для лечения болезней. Ваши женщины тоже собирают их и сушат. Марта, например, всегда заваривает мне мяту для питья и умывания.
   - Вот Марта пусть и собирает травы. А тебе не нужно. Твое положение не позволяет тебе делать то, что делают крестьянки. Ты теперь баронесса.
   - А цветы? Можно мне нарвать цветов или они тоже могут вызвать подозрения вашего священника?
   - Цветы? Да, цветы, наверное, можно. Но ты не должна сердиться. Ты должна помнить, что я беспокоюсь только о твоей безопасности. Наша церковь строга, и любое подозрение к тебе со стороны отца Христиана... Может быть, когда мы переедем ко мне на родину в родовой замок моего отца... Но и там местные законы и церковь...
   - Насколько я знаю историю вашей религии, Иисус Христос сам лечил людей, совершая чудеса исцеления. И это не считалось преступлением.
   - Как знать, ведь его в конце концов распяли на Кресте, - проговорил Пауль и испугался собственных слов. Но стены замка были глухи. - В любом случае, мы должны жить по законам своей страны. С тех пор как я нашёл тебя, я научился дорожить жизнью и твоей, и своей. И не хочу, чтобы чья-либо недобрая воля разлучила нас.
   - Хорошо, я буду во всем слушаться твоего голоса рассудка, - покорно ответила Гелия. - Я попытаюсь забыть, что когда-то жила на воле прусская девушка, свободная и сильная, любящая своих богов и свою землю необъятной любовью. Честная и открытая перед людьми, потому что ей нечего было скрывать и нечего было бояться. И все любили её и верили ей, - чуть слышно проговорила она вслед вышедшему мужу и хозяину её тела и её жизни.
  
   Гости во главе с самбийским комтуром наконец уехали, и в замок вернулась жизнь размеренная и спокойная. Комтур забрал с собой часть солдат Пауля, потому что не посчитал нужным держать большое количество хорошо обученных воинов в замке, которому не угрожает нападение. За всё время пребывания там он убедился, что это глухое, малообжитое место в центре Самбии, со всех сторон окруженное лесами и болотами, не нуждается в дополнительной охране. Немногие уцелевшие местные жители покинули эту землю и подались или на север к морю, или ещё дальше, на восток - в литовские племена. Оставшиеся в замке солдаты несли службу в дозоре или охотились в окрестных лесах, ожидая прибытия переселенцев - крестьян и свободных женщин, которых обещал им правитель Самбии для окончательного укоренения в завоеванной земле.
   Гелия снова стала помогать Марте по хозяйству, а прогулки за стенами замка, показались счастьем после стольких месяцев, проведенных в башне. Первый раз выйдя из ворот в сопровождении Пауля, она бросилась бежать навстречу свежему ветру и, опьяненная запахом осеннего луга, упала лицом в увядающие травы. Она вдыхала влажную землю и ощущала кожей каждую былинку. Стоял один из последних погожих осенних дней, когда солнце ещё пригревает и ласкает теплыми лучами. С букетом цветов и счастливой улыбкой возвращалась Гелия в замок, снова ощутив себя частицей своего мира, мира трав и цветов, земли и солнца.
   Как-то, вернувшись с прогулки, Пауль проводил Гелию в комнату, где она обычно перебирала цветы и травы, собирая их в букеты для просушивания. Комната постепенно наполнялась новыми ароматами и становилась похожей на избушку знахарки, во всех углах её висели перевернутые вниз головками букеты сухих цветов.
   - Зачем тебе так много? - удивился Пауль.
   - Это не для меня, это - для Марты, - отвечала Гелия. - Зима в наших краях длинная и холодная. А когда зарядят дожди, вообще нельзя будет выйти за ворота. Чем тогда она будет кормить и поить твоих солдат? Чем будет их лечить?
   - Почему тебя так заботят мои солдаты? Что они для тебя?
   - Люди. Я привыкла заботиться обо всех живых существах. Так учили меня мои боги, так внушал мне мудрый отец мой Крайс. Да и ваш Христос. Разве не учит он вас тому же? Из рассказов отца Христиана я поняла, что Христос учил людей любить друг друга. Он никогда не призывал убивать.
   - Мы убиваем только неверных, отвергающих Христа.
   - А Христос убивал их? Разве он пожертвовал своей жизнью не для того, чтобы люди перестали убивать друг друга, чтобы они жили мирно с мыслью о боге - его отце и о святых деяниях его? Знаешь, мне недавно приснилась ваша Пресвятая Дева. Она явилась перед воинами с опечаленным лицом. Один из солдат учтиво спросил её о причине печали, и она ответила ему: "Опечалило меня то, что любезные дети мои, твои братья дома Тевтонского, некогда говорили в проповедях своих только о Сыне моем, и обо мне, и о деяниях святых; ныне они говорят только о деяниях королей и правителей и мирской тщете, так что они почти никогда не читают о Сыне моем, и обо мне, и о жизни святых".
   - Тебе являлась Святая Дева? Как она выглядела?
   - Обыкновенно, как на вашей иконе.
   - Она не была молодой, светловолосой и очень красивой, похожей на тебя?
   - Она была очень доброй и светлой. Свет струился от нее, сквозь нее. Она вся как будто светилась, особенно её длинные золотистые волосы.
   - Да, да, именно такой она являлась и мне.
   - Что же она говорила тебе? Она не могла призывать тебя к войне.
   - Но именно так она и сделала. Она сказала: "Следуй за мной, и ты найдешь свою любовь". И вот я здесь. И нашёл здесь тебя... - Пауль робко поднял глаза, ожидая ответа на невольно вырвавшееся признание.
   - Значит, твоя любовь - это я? Ты пришёл в чужие земли, чтобы найти меня?
   - Конечно, так сказала сама Святая Дева. Понимаешь, она даже приняла твой облик, чтобы я узнал тебя. Ты веришь Святой Деве?
   - Да. Но я всегда думала, что любить можно только богов.
  
   Что-то произошло этой ночью. Гелия была покорной и смиренной и отдавала себя Паулю не как палачу, но как мужу. Он чувствовал её расслабленное нежное тело, которое легко подчинялось любому его движению. Не было больше плотно стиснутых зубов - знака молчаливого сопротивления. На лице кроткая улыбка. Впрочем, он точно не помнил, была ли эта улыбка, или он её придумал. В памяти осталось только общее состояние единения, любви и умиротворения.
   Утром, едва успев насладиться первыми минутами блаженства, Пауль погрузился в пучину подозрений и догадок. Почему вдруг такая покорность? Привыкший к постоянному сопротивлению, он не мог понять причины такого резкого изменения, как не мог признаться себе в том, что эти сладостные минуты глубокого единения, как падение в бездну при полной потере сознания, пугают его. Может быть, она действительно ведьма и решила окончательно околдовать его и заманить в ловушку к демону? Её страстность, так неожиданно проявившаяся этой ночью, пугала его гораздо больше, чем покорное неприятие предыдущих.
   А тут ещё слухи о каком-то таинственном страннике, появившемся в этих краях. Дозорные на башне утверждают, что иногда по вечерам они видят тень, приближающуюся к воротам. А однажды на прогулке Пауль сам видел, как кто-то нырнул в кусты. Он подумал, что это заяц, и хотел броситься за ним, но Гелия удержала его. Кого она хотела защитить? Там в кустах кто-то скрывался, теперь Пауль понимал это отчетливо. Зачем он тогда не бросился за этим таинственным зверем и не убил его? Сомнения терзали Пауля не меньше, чем сама любовь. Почему вдруг девушка стала такой податливой? Даже сделала вид, что приняла и разделяет его любовь. Не обман ли это? Желание усыпить его бдительность и сбежать с тем, кто прячется под стенами замка? Уже несколько раз под видом военных занятий Пауль выводил своих солдат, чтобы прочесать окрестности, внимательно осматривая каждый куст. Но то ли игра эта казалась им уже ненужной и неинтересной, то ли там действительно никого не было, только каждый раз отряд возвращался ни с чем, измотанный лазанием по грязи окрестных лугов. Наступила уже настоящая ненастная осень. Все тропинки размыло дождём, и луга, окружающие замок, постепенно превращались в болота. Одно только успокаивало Пауля. Под предлогом дождей и непроходимой грязи он мог запретить Гелии ежедневные прогулки, в которых он, томимый непонятно откуда возникшей ревностью, начал подозревать тайные свидания. Какие? С кем? Он не отдавал себе отчета. Что-то снова мучило и терзало его, превращая любовь в подозрение и ненависть.
   Пауль решил уехать из этих мест как можно быстрее и как можно дальше. Для начала нужно было убедить отца Христиана взять на себя роль командира остающегося в замке отряда или написать письмо магистру Пруссии с просьбой прислать замену. Тот долго не соглашался на переезд язычницы, как он по-прежнему в сердцах называл Гелию, в глубь орденских земель, дабы не разносить заразу её неверия, её ереси. Но и оставаться долее подле нее тоже опасался, боясь поддаться её чарам, действие которых он чувствовал каждый день, а потому каждую ночь замаливал грех пробуждающегося к ней доброго отношения. Он взялся написать письмо, чтобы предупредить братьев.
   "Достопочтенному мужу и христолюбивому брату Людвигу фон Бальденсхейму, прусскому магистру госпиталя Пресвятой Марии Иерусалимского Тевтонского дома, брат Христиан из Саксонии, того же дома священного занятия служитель, выражает должное послушание и приветствует его. Вынужден просить Вашего разрешения, хотя сам и не согласен с этим, от имени брата нашего Пауля фон Русдорфа, доблестного командира нашего отряда, об отъезде оного из замка на родную землю вместе с его законной женой для знакомства её (с его собственных слов) с его добрыми родителями бароном и баронессой фон Русдорфами, проживающими в Майнце. А также чтобы прислан был нашему отряду новый командир и хозяин здешнего замка. Считаю нужным также предупредить Вас, христолюбивый брат, о жене вышеупомянутого рыцаря - бывшей язычнице прусской по имени Гелия, ныне нареченной во Христе Марией. Кроткая и мирная с виду, имеет она мысли ложные, еретические. И будучи в прошлом прусской жрицей, способности имеет к магии и колдовству, а также к травам и знахарству. Долгом своим считаю предупредить, что девицу эту без присмотра оставлять нельзя. При ней должен быть священник твердый, не падкий на земные искушения.
   Остаюсь преданный вере и дому Тевтонскому брат Христиан из Саксонии."
   С наступлением первых морозов, когда земля затвердела и покрылась инеем, вернулся гонец от прусского магистра и привез долгожданную грамоту, разрешающую Паулю и его жене свободное передвижение по территории Пруссии, и карту с маршрутом, где были отмечены замки, в которых надлежало останавливаться путешественникам. Там, по его распоряжению, им будет оказан должный прием и помощь. А также небольшое письмо для отца Христиана, в котором магистр поблагодарил священника за бдительность и пояснил, что маршрут проложен через замки, в которых служат самые надежные священники. Магистр рекомендовал барону и его жене остановиться на длительный отдых в середине пути в замке Резель, где святым отцом служил его дальний родственник - брат Герман, человек беззаветно преданный вере Христовой и делу ордена, известный как яростный противник и искусный истребитель всякой ереси. И если уж он не сумеет вывести язычницу на чистую воду, значит, она действительно чиста перед богом и перед мужем своим.
   С первым снегом, слегка запорошившим землю и украсившим леса белым покрывалом, Пауль вместе с Гелией в сопровождении нескольких солдат покинул замок. Старая Марта долго стояла в воротах и прощально махала платком, размазывая слезы по щекам и не переставая вздыхать и причитывать. Уж как она просила, как умоляла не разлучать её с девушкой, которая стала для нее как родная дочь и которая так нуждалась в её помощи и заботе. Но Пауль стал подозрителен, а подозрительность делала его неумолимым. Чем с большей заботой и любовью относилась к нему Гелия, тем ревнивее он становился, относя её заботы к желанию отвлечь его внимание от невидимого пока, но явно ощущаемого противника, может быть, даже соперника. Вот уже два раза дозорные докладывали ему, что глубокой ночью, в самую дождливую и ветреную погоду какой-то человек пытался проникнуть в замок. Каждый раз он взбирался по частоколу, но оба раза соскальзывал, и они слышали шум падающего тела и топот удаляющихся шагов.
   Пауль бесился от неопределенности, ревниво охраняя своё сокровище, и не доверял никому, даже старой служанке. К тому же, говорил он, две женщины в обозе - это слишком много, чтобы двигаться быстро, а Гелия - молодая и здоровая и сама справится с дорожными трудностями.
   Утреннее солнце осветило всадников, направившихся узкой тропинкой к лесу и далее по лесному бездорожью в сторону Кенигсберга. Вслед за ними, стараясь оставаться незамеченным, шёл человек в грязном потертом плаще, измученный голодом и холодными бессонными ночами, но полный решимости догнать и наказать своего врага.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

...И П Р О С Т О С У Л Ы Б К О Й

  
   Владимир ГОРН
  

ПАРОДИЙНОСТЬ

  
   Куда надменность, каменность девалась?
   Какие птицы дивные поют!
   Вся северность внезапно поломалась.
   Гляжу во все глаза - не узнаю.
   nbsp;
&Владимир ГОРН
&
   Мне этот южный город не знаком.
   Вода в Неве такая голубая
   Что хочется потрогать языком.
   Леонид Замятнин
  
   Глазам своим не веря, озираюсь:
   Я вроде в Ленинграде засыпал.
   Без паники. Сейчас я постараюсь
   Понять, куда ж я всё-таки попал.
   С утра всё шито-крыто было вроде.
   В обед сходил в соседний гастроном,
   Потом была получкость на заводе,
   Потом... А что же всё-таки потом?
   Так, значит... гастрономность, бакалейность,
   Потом - скамейкость в парке у Невы,
   Потом... коньячность, водочность, портвейность,
   Обглоданность тресковой головы...
   Потом трамвай, как помню, подъезжает.
   Я сразу с ним беседу завязал,
   И помню, что меня он уважает
   (Трамвайчик тот улыбчивый сказал).
   Ещё запомнил я одну моментность:
   Я песенность, как будто, затянул,
   И, где-то потеряв интеллигентность,
   Газетностью накрывшись, я заснул.
   Открыв глаза, спросил себя я: - Где ты?
   Мне этот южный город не знаком.
   Ведь это же совсем не Парк Победы!
   Алупкинкость я чую языком.
   Где каменность, где северность, где вьюжность?
   Где милая асфальтность мостовой?
   Хоть и приятно видеть эту южность,
   Но дома ждут дела. Пора домой.
   Болиголовость жжет меня пожаром,
   А я себя бичую самого:
   Ведь видел же я фильмость "С легким паром",
   Но выводность не сделал из него.
   И только осознав судьбы коварность,
   Я понял, как родной мне город люб.
   А в языке такая деревянность,
   Что хочется попробовать на зуб.
  
  
  
   Анатолий МАРТЫНОВ
  
   А я опять, минуя лето
   (его я просто не заметил),
   Шагнул под своды сентября.
   В горячих красках янтаря
   Дышали дюны. Барбарис
   Как будто от обиды скис,
   Что я прошёл беспечно, мимо.
   Чужда угрюмость пилигрима
   Ещё со школьных лет душе.
   Я не смеюсь, я смех взашей
   Гоню в минуты откровений.
   А тут - улыбка до ушей:
   Как будто для обмена мнений
   Собрались в круг боровички.
   А я им: - Браво, мужики!
   Продлим дискуссию в корзинке.
   Собрал - и дальше по тропинке.
  
   Людмила ПОЛИКАРПОВА
  
   Я раздуваю пузыри мечтаний.
   Они летят в заоблачные дали.
   На счастье, ум ушёл с пути.
   Не то бы лопнули мечты,
   Наткнувшись на его шипы.

***

   Пуская пыль в глаза, весь превратился в пыль.

***

   Сумбур - мой стиль,
   Сумбур - моя стихия.
   Увы, порядка нет в помине.
   Зато уж все мы, сумасброды,
   Имеем уйму степеней свободы.
  
  
   Валентина ДОЛИНА
  

ЗАТОР

  
   Опять стоим, опять затор ...
   Не помогает светофор!
   И страсти на глазах растут,
   Кричат клаксоны там и тут:
   "Дорогу мне! Пусти меня!"
   Мотор ревет: "Сначала я!"
   Ведь удержать почти нельзя
   Разгоряченного коня.
   Спешит народ, дела зовут,
   Проезда нет - машины прут.
   Друг друга уж никто не ждет -
   И напряжение растет.
   Ты удивляешься порой
   Такою цирковой ездой:
   По тротуарам, по газонам
   По самым узеньким зазорам!
   ... Один водитель в стороне -
   Такая давка не по мне!
   Сижу и радуюсь мгновеньям,
   Что подарила мне судьба,
   Когда могу без сожаленья
   Я позабыть про все дела.
   Могу сидеть и сочинять
   И рифмовать, и шлифовать...
   Вот так порой средь бела дня,
   Не отрываясь от руля,
   Родится стих и у меня.
   Одна проблема - не забыть
   И никого при том не сбить.
  
  
   Юлия ЧЕКМУРИНА
  

ПЕРВЫЙ СНЕГ

  
   Открыла дверь и - "Ах!" -
   Застыла на пороге.
   Повсюду: на кустах,
   На крышах, на дороге -
  
   Повсюду снег, и всё
   Сияет перламутром
   Нарочно для того,
   Чтоб кто-то ранним утром,
  
   Когда в златых лучах
   Бледнеет серп двурогий,
   Открыл бы дверь и - "Ах!" -
   И замер на пороге.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

С Ю Р , Г Р О Т Е С К

   Юрий КУРАНОВ
  

НАТЮРМОРТЫ

НАТЮРМОРТ С КРОВАТЬЮ И ОБЕЗЬЯНОЙ

   В маленькой стеклянной пепельнице стремительно выросла кровать, так что пепельница разлетелась. По чёрному полю стола осколки горели, точно белые искры.
   Сначала кровать узко и торопливо дышала, потом её скру-тило и мелко затрясло. Раскаленная докрасна, она вытяну-лась, конца кровати не было видно. Только на сетке кровати быстро плясала обезьянка. Ноги ей припекало. Обезьянка дер-жала в руках скрипку и наматывала струны себе на зрачки.
  

НАТЮРМОРТ С КОРОЛЁМ

   Спать король уходил в хрустальный сундук. Он засыпал скорчившись, подложив ладонь под голову.
   Сквозь стены сундука прорастали города, вычерченные из розового света, тонких кубков, прозрачных лесов. Они перели-вались, точно свечи, садились королю на веки и таяли, как иней.
   Пока король спал, по пальцам его ползали зеленые гу-сеницы. Но король улыбался во сне.
   Когда же король просыпался, то снимал улыбку, склады-вал вчетверо и прятал её под сундук. Ему приносили осетров, и король с отвращением ел их.
  

НАТЮРМОРТ С МУЗЫКОЙ

   Музыка напряглась и рассыпалась по книге.
   Мелкие крупинки её жгли раскрытые страницы. Страницы начали скручиваться. Остался только пепел.
   Пепел осторожно сдуло в сторону. Но тень от пепла лежала на полу и шевелилась, точно всё ещё догорала.
  

НАТЮРМОРТ С ВЫШКОЙ И ГВОЗДЯМИ

   Огромная синтетическая вышка стояла на краю пустыни. Вокруг вышки кружило яблоко. Из яблока выглядывал хо-рек с глазами, похожими на гвозди.
   Гвозди были вбиты в глаза шляпками внутрь.
  

НАТЮРМОРТ С АТЛЕТОМ

   Атлет стоял на берегу моря. Голый. На плечи атлета с зем-ли были протянуты шёлковые лестницы. Лестницы были из голубого и розового шёлка.
   Атлет делал упражнения. Он делал упражнения с закры-тыми глазами, потягивая сигарету.
   По лестницам взбирались крошечные пузатые люди. Люди лезли с отяжеленными ведрами, кувшинами, бидонами, чайни-ками, бочонками и просто с кружками.
   Люди взбирались атлету на плечи, проходили к шее и сли-вали всё ему в загривок. Лишь только человек выплескивал ношу, мгновенно исчезал.
  

НАТЮРМОРТ С УКОЛОМ

   Больной лежал под простынями. Больному было жарко.
   Больной не двигался, но лежал с открытыми глазами.
   Вошла сестра, с мороза. От сестры пахло снегом.
   Больной улыбнулся сестре. Сестра улыбнулась больному. Сестра вошла с маленьким шприцем. Сестра отогнула край одеяла и сделала больному укол.
   Тотчас же вошли санитары и унесли больного в морг.
  
  

НАТЮРМОРТ С КОЛОКОЛОМ

   На колоколе плясал воздух. Колокол гудел, но не звонил.
   Навстречу воздуху, к колоколу, шли люди и тихо рассы-пались на ходу. Так всё поле вокруг колокола покрылось скри-пучим искрящимся песком.
   Если по этому песку идти, то под ногами он поет.
  

НАТЮРМОРТ НА ФОНЕ МИНИСТРА

   Министра жгли. Ботинки его корчило, брюки дымились, во-лосы тлели. Министр отпустил галстук, расстегнул накрахма-ленный ворот белой рубашки и, потно задыхаясь, глядел вниз.
   Внизу ломали вокзалы, сараи, пароходы, табуретки. Всё это тащили и сваливали в костер. Где-то за переулком играли дуд-ки, и девушки медленно танцевали ласковый танец.
   Министр закрыл глаза и откинул голову в сторону. Голова отлетела далеко и покатилась по мостовой, мощенной туфом Везувия.
   Кто-то всё же подобрал голову и сунул её в костер.
   Перед огнём стояли толстые стеклянные стаканы, в стака-нах ползали мухи.
  

НАТЮРМОРТ С ТИШИНОЙ

   В стене стояла тишина. Тишина просвечивала, словно си-ний прозрачный кувшин. Тишина покачивалась и двигалась в стене, как воздушный шар.
   Медленно внутри тишины начало обозначаться мужское лицо с закрытыми глазами. Мужчина открыл глаза, и тишина исчезла.
  

НАТЮРМОРТ С КАРТАМИ

   За столом сидели женщины и ели шоколад. Они откусы-вали от плитки, щелкали языком и громко говорили: "Чоко-ладе"!
   На столе колоды не было. Женщины вынимали карты из-за чулок. Побеждала та, которая успевала вынуть больше карт.
   На столе валялась огромная гора серебряных бумажек. Сквозь бумажки сильно дул тёплый ветер. Женщины пощу-пывали ветер и ели шоколад.
  

НАТЮРМОРТ С УЛЫБКОЙ

   Улыбка была проволокой подвешена под самый потолок. На улыбке сидел скворец и распевал песни.
   Каждый, кто входил в комнату, взглядывал на скворца и кивал улыбке.
   Скворец начал вить себе в улыбке гнездо.
   Пришли дети и прибили к улыбке скворечник.
  

НАТЮРМОРТ С РЕШЕТОМ

   Из решета текла кровь.
   Лада ОВЧИННИКОВА
  

Художественный мир сюрреалистических миниатюр цикла "Ню" Ю.Н.Куранова

   Из всех литературных жанров Ю.Н.Куранов выделял жанр миниатюры: "Миниатюра - очень щепетильный, капризный и тонкий жанр, она не терпит бесцеремонности. Как только писатель начинает этот жанр эксплуатировать, он мгновенно девальвируется. Ведь каждый раз нужны какие-то находки, новый подход и к внутреннему сюжету миниатюры, и к ее внешнему оформлению, и вообще к духовной сущности ее. Дело в том, что в отличие от всех жанров вообще - прозаических - миниатюра находится на грани прозы и поэзии... И вот на этой грани миниатюра только и может существовать. Как только исчезает поэзия, миниатюра превращается либо в анекдот, если есть внутренний сюжет какой-нибудь закрученный, либо в притчу, если ее насыщают философией".
   Чрезвычайно интересен цикл сюрреалистических миниатюр "Ню". Он включает в себя 12 миниатюр объемом от 2 до 4 абзацев, обладающих большим своеобразием. Они сочетают в себе черты характерные как для французского сюрреализма (таинственность, ритуальность, отсутствие временных и пространственных соотнесенностей, неожиданные превращения: "Женщина построила скалу и пошла в нее молиться", "В потолке горели звезды, под звездами вдоль перекладины ходил карлик с горящей свечой", "У женщины выросли рога", "Осколок превратился в ребенка"), так и для магического реализма (контроль над творческим процессом, присутствие нравственных и эстетических критериев), также можно выделить и специфические, индивидуальные черты (гармоничность, обилие природных образов, ощущение ускользающего, "мерцающего" смысла: "Пока женщина молилась, над скалой расцвели вишни. Вход затерялся в их шуме", "Над океаном плавали птицы с длинными крыльями", "Она стояла, осыпанная росой").
   Название цикла (ню - изображение нагого тела) не следует воспринимать буквально. В миниатюрах присутствует обнаженная натура, однако она нигде не выделяется и не выходит на первый план. Название вносит легкий гедонистический оттенок, подчеркивает чувственность, объемность (почти осязательность) образов, их красоту: "Женщина соболями натирала руки и живот, отчего кожа начинала светиться".
   Сюрреалистический мир миниатюр лишен искажений, уродливых деформаций, зато в нем много таинственных, загадочных, необъяснимых превращений и изменений: "Тогда башмак превратился в самолет, и тут же упал в море". При этом превращения имеют сюжетообразующую функцию, несколько миниатюр представляют собой цепочки превращений:
   Осколок превратился в брошку.
   Женщина превратила брошку снова в осколок.
   Тогда осколок превратился в ребенка.
   На полу ребенок заплакал и вскоре сделался простым артиллерийским осколком.
   Причем каждое превращение вынесено в отдельный абзац и такое графическое оформление значительно облегчает восприятие.
   Образ женщины объединяет все миниатюры цикла. Интересно, что слово "женщина" пишется со строчной, а не прописной буквы, то есть мы имеем образ неопределенный, но не обобщенный. В словаре символов с образом женщины связываются инстинктивные способности, противопоставленные связному с мужским началом рациональному порядку. Женщина может быть либо подательницей благ и защитницей, либо злой и приносящей разрушение. В миниатюрах Ю.Н.Куранова женщина обладает метаморфозы ("Женщина построила скалу"), претерпевает сложные метаморфозы ("Волосы женщины рассыпались и начали дымиться"), попадает в параллельный мир ("Копье потускнело. Женщина вошла в него"), сама может превращать одни объекты в другие. При этом в собственно сюрреалистические действия вплетаются элементы будничного, повседневного: "Женщина проснулась, открыла форточку и стала делать зарядку", "Вскоре женщина заметила, что загорает. Тогда женщина стала слушать голоса, поворачиваясь к солнцу то спиной, то боком".
   Женщина испытывает как грусть ("Тогда женщина грустно села на стул, поставила ноги на сиденье и обхватила их руками"), так и радость ("Женщина засмеялась", "Воск таял и падал на женщину. Женщина улыбалась и вздрагивала от каждой капли"), но при этом следует отметить, что эмоции в миниатюрах выражены крайне лаконично: "Женщина усмехнулась".
   Женщина может быть в одиночестве (в шести миниатюрах), иногда рядом с ней наблюдатели или соучастники действия. В первой миниатюре это кошка. Символ кошки означает все, что делается украдкой, а также желание и свободу. Конечно, существует сильная ассоциативная связь между женщиной и кошкой. В миниатюре кошка - наблюдатель завороженный: "Кошка смотрела сквозь стену, и кошке казалось, что она сидит у женщины на плече".
   В другой миниатюре рядом с женщиной мы видим карлика с горящей свечой. Образ карлика трактуется как бессознательные и аморальные силы природы, а образ горящей свечи - как свет во тьме жизни и неверную человеческую жизнь, которую легко погасить. Общения между карликом и женщиной не происходит, но некоторое взаимодействие наблюдается: "Под звездами вдоль перекладины ходил карлик с горящей свечой. Воск таял и падал на женщину. Женщина улыбалась и вздрагивала от каждой капли".
   В нескольких миниатюрах присутствуют наблюдатели неопределенные. Иногда их присутствие гипотетично: "Она пошла по канату, радостно улыбаясь направо и налево". В других случаях на них есть указание: "Женщине сказали, что она счастлива". Или же может быть дано и описание, но и тут остается неопределенность: "Некоторые посылали ей из-под шляпы поцелуй. Кто-то выстрелил в нее из хлопушки".
   Образ женщины помещен в центр художественного пространства миниатюр: "Женщина осталась посреди комнаты", "Женщина... осталась сидеть посреди океана". В трех миниатюрах пространство представляет собой комнату, крайне скупо описанную: "По комнате были разбросаны соболя", "С пола женщина подняла копье", "Пробил окно и влетел в спальню осколок". Лишь одна деталь сообщается об улице, где происходит действие другой миниатюры: "Женщина останавливалась возле каждого окна". В одной миниатюре пространство вообще никак не определено:
   В пальцах у женщины послышались флейты. Женщина поднесла пальцы к губам и поцеловала.
   Флейты замолкли.
   Тогда женщина грустно села на стул, поставила ноги на сиденье и обхватила колени руками.
   В некоторых миниатюрах художественное пространство как бы двоится: "В лесу пахло холодом, и женщина села на диван. Диван исчез. Тогда женщина залезла на дерево. На дереве она уснула и спала, пока не пришел рассвет. Тогда женщина проснулась, открыла форточку и стала делать зарядку". Пространство чудесного и пространство повседневного слились воедино.
   В четырех миниатюрах цикла пространство представляет собой море, остров, при этом тут мы имеем больше описаний, в которых неизменно присутствует атмосфера покоя и безмятежности, созерцательности, которая вообще присуща сюрреалистическому миру миниатюр Ю.Н.Куранова: "Над океаном плавали птицы с длинными крыльями. Женщина плыла на спине и смотрела в небо. Птицы плыли из Индии в Африку и обратно: "Женщина выплыла на длинный песчаный берег": "Песок закачался и глубоко ушел в воду". В миниатюрах не встречается выражения таких состояний, как шок, ужас, отвращение, в тексте почти нет слов с негативной эмоциональной окраской.
   Яркий и гармоничный мир миниатюр создается посредством довольно скромного арсенала выразительных средств: нет ни обилия деталей, ни нанизывания неожиданных эпитетов, не встречается восклицательных выражений, многоточий, сопоставлений несопоставляемого. Одно из немногих сравнений: "И голос покачивался, как пальма на сильном ветру" созвучно всему художественному миру миниатюры: "Все это происходило на острове". Кроме этого, во всем цикле мы имеем два случая буквальной метафоры: "Женщина раскачивалась в клубах табачного дыма, вылитая из свинца", "Многие поспешили уйти в землю". Синтаксис подчеркнуто прост (почти не встречаются сложноподчиненные предложения). Крайне редко употребляются местоимения, что характерно для стиля малой прозы Ю.Н.Куранова.
   Большую роль играют в миниатюрах цвет и свет: они не только расставляют акценты, но имеют и самостоятельное значение: "Включили красный свет, и женщина исчезла. Включили синий свет, и она появилась", "Кольца наполнились красным соком и стали рубиновыми", "В комнате все исчезало, и устанавливался мягкий розовый свет. В этом свете видны были только лицо и плечи женщины".
   В ходе данного анализа можно выдвинуть две ключевые особенности сюрреалистического мира миниатюр из цикла "Ню" Ю.Н.Куранова:
   Настроение покоя, созерцательности, безмятежности.
   Нераздельность чудесного и обыденного. Миниатюры Ю.Н.Куранова отвечают принципу сюрреализма, сформулированному Андре Бретоном: "Чудесное всегда прекрасно, прекрасно все чудесное, прекрасно только то, что чудесно". Но у Ю.Н.Куранова чудесное не ломает, не отвергает обыденное, а выходит из его глубин.
  
  
  
  
  
  

ДРАКОНЬИ СЛЁЗЫ

(радиопьеса)

  
   Дыхание спящего дракона. С глубоким вздохом он просыпается. И сначала ворочается, скребется, кашляет, а потом бьет хвостом и лапами по стенам и рычит - и грозно, и жалобно.
   Камнегрызка (тоненький голос) Эй! Что шумишь?
   Дракон (густой, очень низкий голос) Я в каменном мешке! Ни щелочки! Только вот тут одна маленькая дырочка. Я в плену!
   Камнегрызка. Кто тебя заточил? За что?
   Дракон. Не знаю... Ничего не помню. Я очень долго спал.
   Камнегрызка. Я вижу в дырочку твой сверкающий зеленый глаз. Ты дракон?
   Дракон. Не знаю. Я огромный, весь в золотистой чешуе, у меня есть крылья и когти. Я выдыхаю... ха-а-а, ха-а-а... оранжевый пар.
   Камнегрызка. Да, ты дракон.
   Дракон. Я самый несчастный в мире дракон. А кто ты?
   Камнегрызка. Я маленькая, а зубы очень большие и светятся в темноте. Живу внутри горы и грызу камень. Выгрызаю в горах комнаты, коридоры, лестницы. Зовусь Камнегрызкой.
   Дракон. Грызешь камень? Ты можешь помочь мне! Прогрызи эту скалу! Выпусти меня отсюда, пожалуйста!
   Камнегрызка. Нет.
   Дракон. Почему?
   Камнегрызка. Я не верю тебе. Ты съешь меня, а потом вылетишь из горы, будешь хватать людей когтями и...
   Дракон. Стой, Камнегрызка! Ничего подобного! Я не такой, я не хочу плохого! Камнегрызка, пожалей меня. Я хочу на волю! (вздыхает) Почему ты не веришь мне?
   Камнегрызка. Потому что однажды я уже поверила дракону.
   Дракон. И что?
   Камнегрызка. Грустная история.
   Дракон. Расскажи.
   Камнегрызка. Как хочешь. Давным-давно я была красавицей, юной красавицей по имени Лилия. Тогда я любила гулять, особенно по весеннему лугу. Как-то раз встретила юношу. Очень славного, очень. Мы пошли вместе. Боялись смотреть друг на друга, будто наши лица - это волшебные магниты. Мы шли, шли и шли. Вдруг остановились, увидев драконью голову, торчавшую из земли. Огромная была голова, с прекрасными глазами. Синими-синими. И ресницы пушистые, как у меня и у юноши. Дракон стал просить, чтобы мы выкопали его, освободили. А юноша сказал, что нельзя верить драконам, они злы, коварны. Но дракон так смотрел... И я, глупая, уговорила юношу. Он нашел лопату и стал копать. Сначала его лицо было очень мрачным, хмурым, но я запела для него, и он повеселел. И вскоре дракон оказался на свободе. Он взлетел и скрылся из глаз. Юноша взял меня за руку... "В этот раз повезло" - сказал он. И вдруг нас обдало жаром - это дракон вернулся и дохнул на нас. Очнулась я в драконовой горе. Он сказал, что убил юношу, а я должна вечно служить ему. Он превратил меня в Камнегрызку, и я выгрызала в горах пещеры для его сокровищ. Я плакала о себе и о юноше, и слезы покрывали стены блестящей солью. Прошло много лет, и пещера заполнилась награбленным золотом и самоцветами. Дракон лег на свои сокровища и уснул. Сбылась его мечта - он был самым богатым драконом в мире. А я тогда сбежала от него. И теперь грызу камень здесь, и превращаю эту гору в чудесный дворец. Может быть, когда-нибудь здесь поселятся люди. И похвалят мою работу. (Несколько раз тяжело вздыхает) Нет, дракон, я не могу тебе поверить.
   Дракон. Может, все-таки поверишь?
   Камнегрызка. Нет.
   Дракон. Хочешь, я дам любую клятву?
   Камнегрызка. Тот дракон дал десяток клятв.
   Дракон. Камнегрызка! Я не обижу тебя. Ни за что! Наоборот, я посажу тебя на спину. И буду катать, сколько хочешь, и будем летать где хочешь. Я правда хочу стать тебе другом.
   Камнегрызка. А тот дракон тоже хотел стать моим другом. И тоже много обещал.
   Дракон. Камнегрызка! Что нужно сказать, чтобы ты поверила мне?
   Камнегрызка. Ты говоришь точно так же, как тот дракон. Такой же голос и те же слова. Все одинаково.
   Пауза.
   Дракон. Камнегрызка... Эх...
   Несколько раз тяжело вздыхает. Всхлипывает.
   Камнегрызка. У того дракона были такие же слезы. Вон я вижу твою! Она вытекает из этой маленькой дырочки в камне. Такая же большая и такая же чистая, как у того дракона. У меня самой такие же слезы, но мои правдивые, а ваши лживые. Хватит плакать!
   Капают слезы. Дракон тихонько всхлипывает.
   Хватит плакать. Я и так знаю, что тебе плохо. Но помогать тебе не буду.
   Громко капнула большая слеза. Пауза. Вдруг очень громкий и неожиданный звук - Камнегрызка грызет камень.
   Ну вот и все. Я ничего не вижу от каменной пыли. Выходи.
   Дракон (другим голосом, мягко) Камнегрызка...
   Камнегрызка. Что у тебя с голосом?!
   Дракон. А что?
   Камнегрызка. Он же... он же... человеческий! Это ты?! Ты?!

ПАУЗА

  
   Действующие лица
  
   Режиссер
   Актер
   Актриса
  

***

   Сцена оформлена наивно: зеленый ковер изображает траву, голубой задник с нарисованными облачками - небо, разбросаны искусственные цветы. Пластмассовое деревце, статуя нимфы, микрофон. На сцену к микрофону выходит режиссер - мужчина средних лет.
   Режиссер. Дорогие зрители! Простите за накладки... По непредвиденным обстоятельствам мы не можем начать... Эту паузу я решил заполнить собой. (кланяется). Я ужасно волнуюсь. Эта драма - робкое воплощение глобальной темы. Христианство... Но вы не увидите Христа и апостолов - я не дерзнул... Сегодня у меня не просто премьера, а огромное событие в моей творческой и духовной жизни. И я хотел бы посвятить этот спектакль...
   На сцене гаснет свет. На режиссера направляется луч прожектора. Видно, что он слегка растерян.
   Голос со сцены. Духовная жизнь, духовная жизнь! А ты веришь в Бога?
   Режиссер (не оборачиваясь, глядя в зал, нервно) Да!
   Голос со сцены. Тогда молись!
   Хлопок. Свет зажигается. На сцене стул, к нему привязана молодая актриса в тунике, сзади стоит высокий сильный актер в хитоне, с венцом на голове и пистолетом в руке. Дуло - у виска актрисы.
   Артист. Ну что, режиссер? Накрылся твой спектакль! Начинается мой.
   Режиссер (в шоке, ужасе) Денис!!!
   Артист. Ша! Я дал твоей жене главную роль, как и ты. Правда, она не будет говорить, зато умрет по-настоящему!
   Артистка. Денис!
   Артист (артистке, угрожающе) Последний раз, милая, предупреждаю - молчи! (в зал) Дорогие зрители, вам понравится! Все будет, как в жизни, представляете?
   Режиссер. Денис!
   Артист. Значит, так, духовный ты наш. Быстро расскажи мне про любовь к Богу! Если будешь неубедителен... Я тебе показывал, как стреляю - и еще раз покажу! Ну! Твой монолог!
   Режиссер Денис... умоляю... не делай...(С огромным трудом, путаясь) Бог любит тебя... ты не можешь представить, с какой силой. И невозможно оценить это, если сам не любишь. Но чтобы полюбить Того, Кого не знаешь, надо в Него поверить. А чтобы поверить в Того, Кого не видишь, надо Его полюбить. Можно попросить... и Бог Сам поможет тебе полюбить Себя. Но ты должен любить людей. Потому что... как же это... ну как же! Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? А когда ты начнешь любить Бога, ты почувствуешь, что Он тебя любит на бесконечность больше... И все увидишь по-другому...
   Артист. Не верю! (пауза) Фальшиво, фальшиво. (В зал) Вы согласны, что очень фальшиво? (Режиссеру) Но в твоей проповеди есть одно интересное место. О любви к ближнему... Ты вот, верующий, любил меня, когда украл Алису? Твой Бог тебя не наказал, наоборот - прославил... Как справедливо! Хотя... Мы же не были даже расписаны, значит, как это... блудили? И ты нас спас от греха! Молодец! (пауза) А я не смог ее забыть. Вот реальная любовь. А ты? Если я ее сейчас застрелю - ты простишь меня? Я выстрелю и тут же покаюсь - простишь? А? Что молчишь? А если я скажу - богохульствуй, чтобы спасти жену, что ты сделаешь?
   Режиссера передергивает.
   Значит, так. Я не выстрелю, если... (пауза) Если из зала мне скажут, за что я больше всего тебя ненавижу. Ну?! Я не шучу! Промолчите - выстрелю!
   Крик из зала: За ложь!
   Артист. Совершенно верно! (пауза) Вот тебе, режиссер, комедия с тобой в главной роли. Про твою веру, твою любовь, твою жизнь. Прощу прощения, зрители, боюсь, вам было скучновато. Пора заканчивать. Прости меня, Алисочка... а на тебя...
   Артист, плюнув, отходит от стула. Режиссер бросается к артистке, развязывает ее, прижимает к себе. Она рыдает. Артист раскланивается, посылает воздушные поцелуи и уходит.
   Режиссер. Слава Богу! Слава Богу!
   Свет гаснет.
   Режиссер (из темноты) Простите меня! Вы правы... Да, много фальши... Но я верю, что (с упором) должен верить в Бога и любить! Сильно любить! Я грешен, слаб, но... Простите!

Э С С Е, Р А З М Ы Ш Л Е Н И Я

   Борис ПОПОВ

ПУШКИН И РАТША

  
   Для каждого из нас история страны начинается с истории наших родителей, с истории их рода. Так же было и у Александра Сергеевича Пушкина. Для него история страны России тоже начиналась с того момента, когда его предок Ратша впервые пришёл на Русскую землю и начал служить в Новгороде.
   Когда же это произошло? Когда предки А.С.Пушкина стали россиянами? Где они жили перед своим появлением на Руси? По этому поводу сломано уже много копий и до сих пор идут баталии между сторонниками разных версий. В то же время все они согласны с тем, что предками Александра Сергеевича Пушкина на Руси были следующие лица:
   1. Сергей Львович Пушкин (1770-1848), служил сержантом, прапорщиком, капитаном-поручиком, майором, военным советником, начальником Комиссариатской комиссии в Варшаве. Его жена Н.О.Ганнибал, дочь О.А.Ганнибала и М.А.Пушкиной. Таким образом, Александр Сергеевич был Пушкиным не только по линии отца, но даже и по линии матери через бабушку.
   2. Лев Александрович Пушкин (1723-1790), служил капралом, сержантом, штык-юнкером, подпоручиком, капитаном, майором, в 1762 был заключён под стражу по Указу Екатерины Второй за поддержку императора Петра III, а в 1763 был отправлен в отставку в чине подполковника артиллерии. В собственном родовом имении имел 1400 душ крестьян.
   3. Александр Петрович Пушкин (ок.1686-1725), служил солдатом, сержантом, каптенармусом. В припадке ревности или сумасшествия убил свою жену Головину Е.И., дочь любимого денщика Петра Первого, за что был осуждён и посажен в тюрьму. Там он и скончался.
   4. Петр Петрович Пушкин (1644-1692), служил стряпчим, стольником, вторым судьёй во Владимирском судном приказе, судьёй по земельным делам и межевщиком в Московском уезде. Участвовал в Крымских походах. Являлся предком А.С.Пушкина не только по отцовской линии, но и по линии бабушки М.А.Пушкиной.
   5. Петр Петрович Пушкин (ок.1620-1661), служил рындой, стольником, воеводой у засек в Туле.
   6. Петр Тимофеевич Пушкин Чёрный Толстой (ок.1590-ок.1634), служил жильцом, дворянином, воеводой сторожевого войска в Пронске, воеводой в Тюмени, сотенным головой в Москве.
   7. Тимофей Семёнович Пушкин (ок.1560-ок.1618), упоминался в 1597-1618, служил сотенным головой в полках Чернигова, головой в походе к Серпухову против крымских татар, воеводой в Царёве-Борисове, жильцом, дозорщиком в Романовском уезде, воеводой в Цывильске.
   8. Семён Михайлович Пушкин (ок.1530-ок.1578), упоминался в 1567-1578, служил в опричнине, вместе с Иваном Грозным участвовал в походе и был у знамени царя, являлся выборным дворовым по Вязьме, служил писцом в Волоке Ламском.
   9. Михаил Иванович Пушкин (ок.1500-ок.1550), служил дворовым в середине XVI века, имел вотчину в Димитрове.
   10. Иван Гаврилович Пушкин (ок.1470)
   11. Гаврила Константинович Пушкин (ок.1425-ок.1461), упоминался в 1448-1461, когда был послухом купчей на землю Дмитровского уезда.
   12. Константин Григорьевич Пушкин (ок.1400-ок.1450), упоминался в первой
   половине ХV века. Его брат Фёдор был боярином великого князя Василия Васильевича в 1433.
   13. Григорий Александрович Пушка (ок.1375), основатель рода Пушкиных.
   14. Александр Иванович Морхинин (ок.1350)
   15. Иван Гаврилович Морхиня (ок.1325)
   16. Гаврила Алексич (ок.1300)
   17. Алекса (ок.1275)
   18. Якун (ок.1250)
   19. Ратша (ок.1225)
  
   В этой родословной даты рождения многих персонажей даны примерные, то есnbsp;
&ть усредненные, исходя из того, что каждый из перечисленных персонажей впервые становился отцом в возрасте приблизительно 25-30 лет. При этом дата рождения Ратши получается около 1225 г. Вот здесь-то и начинается ожесточённый спор. Кое-кто из радетелей за знатность рода А.С.Пушкина пытается доказать, что Ратша пришёл на Русь ещё раньше, чем это получается по данной родословной, причём почти на сто лет. Однако что говорил на этот счёт сам А.С.Пушкин? А он утверждал следующее:
   "Мой предок Рача мышцей бранной
   Святому Невскому служил".
   (А.С.Пушкин, Соч. В 3 т. М., 1986 т.1, с.493)
   Или: "Мы ведём свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, то есть знатного, благородного), выехавшего в Россию во времена княжества святого Александра Невского".
   (А.С.Пушкин, Соч. В 3 т. М., 1986 т.3, с.418)
   То есть А.С.Пушкин подтверждает, что Ратша был современником Александра Невского (1220-1263), а потому действительно мог быть рождён в 1225г. То же самое, по словам нашего современника С.Б.Веселовского, говорили и предки А.С.Пушкина: "Пушкины, прямые предки Александра Сергеевича, принимали своим предком Ратшу, но считали его потомком прибалтийских словен, выходцем из Пруссии, и связывали его с Александром Невским".
   (С.Б.Веселовский. Род и предки А.С.Пушкина в истории. М., 1990)
   Вот и официальная "Бархатная книга" в ХVIII веке писала:
   "Из Немец пришёл Ратша, а у Ратши сын Якун. А у Якуна сын Алекса. А у Алексы сын Гаврила Алексич. А у Гаврилы дети: Иван Морхиня..."
   Нынешний читатель удивлённо спросит:
   - А в чём же, собственно, вопрос? Всё ясно, как день!
   Но беспокойный радетель возражает:
   - Ан нет! А.С. Пушкин плохо знал своих предков. Я знаю их лучше него самого.
   Кто же прав: А.С.Пушкин или наш радетель?
   Давайте разберёмся ещё раз.
   Радетель ссылается не на предков А.С.Пушкина, а на утверждение Бобрищевых-Пушкиных, которые говорили о том, что Ратша прибыл на Русь не из Пруссии, а из Германии, не в середине ХIII века, а в конце ХII века, а потому никак не мог быть современником Александра Невского. Однако затем Бобрищевы-Пушкины, как говорил С.Б.Веселовский: "...приплетали к своим прямым предкам Акинфа Великого".
   - Кому же верить? Тому, кто "приплетал"?
   Радетель скажет:
   - Ну а П.Н. Петров, действительный член Императорского русского археологического общества, тоже утверждал, да ещё в далёком 1886, что Ратша жил в ХII веке, причём упоминался в 1146 году!
   Однако сам же уважаемый П.Н. Петров называл этого Ратшу ещё и Стефаном, а его непосредственными потомками и предками А.С.Пушкина: Михаила (он же якобы и есть Якун), Алексу Михайловича, а не Алексу Якуновича (он же Варлаам Хутынский) и Гавриила. Как можно заметить, эти персонажи в действительности носили совсем другие имена, отличающиеся от вышеназванных имён предков А.С.Пушкина.
   (П.Н. Петров. История родов Русского дворянства. В 2 т.С-Петербург. 1886. т.1, с.22)
   Как говорил наш любимый Аркадий Райкин в своей юмореске: "И фамилия его была не Петухов, а Уточкин!"
   Для полноты впечатлений можно привести ещё один подобный пример из книги П.Н. Петрова, когда он ведёт речь о происхождении предков Льва Николаевича Толстого от Индриса.
   "Род Толстых считает своим родоначальником загадочного для нас Индриса... Нелепость очевидная... если тут не скрывается монгол Тенгри..."
   (П.Н.Петров. История родов Русского дворянства. В 2 т.С-Петербург. 1886. т.2, с.158)
   Как известно, у Индриса были сыновья, которые до крещения носили имена: Литвинос и Зимонтен. Может ли читатель представить себе монгола по имени Литвинос? И не указывает ли имя сына на то, что Индрис вышел не просто из Немец, а из той части Западной Литвы, которая была завоёвана тогда немецкими рыцарями.
   Произошло это после того, как в 1341 во время отражения осады Баербурга немецкие рыцари застрелили Гедимина, великого князя Литовского. В 1360 году рыцари вновь столкнулись с литовскими войсками на границе и захватили в плен самого Кейстута, сына Гедимина. В 1353 году, то есть в промежутке между этими событиями, в разгар трагической борьбы литовцев за свою независимость и появился Индрис со своими сыновьями в Чернигове. Причём он стал служить там не кому-нибудь, а князю Дмитрию Ольгердовичу, племяннику Кейстута! Тем не менее П.Н.Петров и иже с ним повторяют:
   - Не Индрис, а Тенгри, монгол!
   Такое же видно "прозрение" у П.Н. Петрова было и в отношении предков А.С.Пушкина. Причём он их смешивает даже с предками императоров Романовых, а ведь они ведут свой род не от Ратши, а от Гланды Камбилы. В качестве оснований для подобных вольных выводов П.Н. Петров позволял себе использовать лишь собственную фантазию, а не исторические документы.
   Из-за чего же весь этот сыр-бор? А только лишь из-за того, чтобы доказать, что А.С.Пушкин был потомком не только Ратши, а ещё и Гаврилы Олексина, героя Невской битвы. К сожалению, это же хотел доказать и наш современник С.Б. Веселовский, но милому А.С. Пушкину такое даже и в голову не приходило. Он любил не чужого, а своего Ратшу, который мышцей бранной Невскому служил, и своего Гаврилу.
   Попробуем теперь ответить на такие вопросы: кто же всё-таки был этот Ратша? Где он жил? Было ли хоть какое-нибудь упоминание о нём?
   Уже знакомый нам С.Б.Веселовский доказывал, что Ратша - это уменьшительное имя от славянского имени Ратибор или Ратислав. Поэтому, если придерживаться версии самого А.С.Пушкина и его непосредственных предков, надо искать этого Ратибора или Ратислава среди прибалтийских славян, которые как раз во времена Александра Невского и вели жестокие бои с крестоносцами и у которых были весомые причины искать помощи у этого русского князя, сломавшего хребет немецким рыцарям на льду Чудского озера.
   Как известно из родословных Пушкиных, Ратша не просто служил Невскому, а был его боярином, поэтому Ратша был не простолюдином, а человеком знатного происхождения. Значит, и нам надо искать среди прибалтийских славян не простого Ратибора или Ратислава, а какого-то знатного мужа. Среди современников Александра Невского таким был лишь один человек. Речь идёт о Ратиборе, восточнопоморском князе, сыне принцепса Мстивоя I.
   Непосредственно об этом князе мало что известно. Более знаменит его старший брат Святополк (1220-1266), вождь поморцев и пруссов в борьбе с тевтонскими рыцарями. В 1243 он повёл их всех вместе в поход против рыцарей и взял тогда все их замки, кроме Бальги и Эльбинга. Вскоре многочисленные рыцари атаковали его собственный замок в Сартовице на Висле, поэтому Святополку пришлось бежать тогда в замок Накло. Потом он одержал победу в сражении при Рензене, штурмовал Эльбинг, но опять потерпел поражение у замка Шветц и в Померании. Собрав последние силы, Святополк вторгался в Куявию, осаждал замок Хрисбург, но едва спасся тогда, уплыв на судне. В 1251 году он был вынужден уступить рыцарям, потерпев поражение в неравной борьбе.
   (Пётр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. М., 1997)
   Как мы видим, время самой тяжёлой борьбы Святополка и его братьев против рыцарей Тевтонского ордена приходится на 1243-1251 годы, то есть как раз на годы правления Александра Невского в Новгороде (1241-1252). Поэтому у предков А.С.Пушкина, правивших в Восточном Поморье именно в эти годы, были весомые причины обращаться за помощью к Великому Новгороду.
   Сам Святополк умер в 1266 году, а один из его младших братьев Самбор - в 1278. Примерно тогда же мог скончаться и Ратибор. Упоминался ли такой персонаж в Новгороде в период 1251-1278 годов, как утверждали предки А.С.Пушкина? Да, действительно, в русских летописях в 1270 году упоминается некий Ратибор. Это был тысяцкий Новгорода, то есть второй после посадника представитель высшей исполнительной власти города. Такой пост тогда мог занимать только кто-нибудь из бояр. А таким боярином как раз и был Ратша. После смерти Александра Невского в 1263 Ратибор поддерживал его брата Ярослава, великого князя Владимирского. Во время мятежа новгородцев против Ярослава Ратибору пришлось спасаться бегством во Владимир. В том же году Ярослав посылал Ратибора в Орду к татарскому хану за помощью для усмирения мятежных новгородцев. Однако помощь не потребовалось, так как вскоре новгородцы помирились с Ярославом.
   (Летосказание Нестора, черноризца Феодосиева монастыря Печерскаго, от чего начало Руские земли и кто в ней начал первое владеть. В кн. В.Н.Татищева. История Российская. Т.I-VI. М., 1995-1996. Т.V, с.47-48)
   Попробуем теперь найти ответ на вопрос: когда вышеназванный Ратибор мог появиться в Новгороде?
   В русских летописях в 1255 году, то есть как раз после окончательного поражения восточнопоморского Святополка в войне с рыцарями, впервые упоминается некий Ретешка, имя которого очень похоже на имя Ратши. Причём этот персонаж появляется не где-нибудь, а именно в Новгороде, куда, согласно родословным Пушкиных, и должен был прийти Ратша.
   Этот Ретешка упоминается в связи с тем, что вместе с неким Пересветом встречал Александра Невского, идущего из Владимира в Новгород. При этом Ретешка сообщил Александру: "Князь Ярослав Ярославич выбежа из Новаграда".
   (Летосказание Нестора, черноризца Феодосиева монастыря Печерскаго, от чего начало Руские земли и кто в ней начал первое владеть. В кн. В.Н.Татищева. История Российская. Т.I-VI. М., 1995-1996. Т.V, с.41)
   Из этих строк можно понять, что Ретешка, как позднее и тысяцкий Ратибор, ещё в 1255 году поддерживал Ярослава Ярославича и специально поджидал его старшего брата, Александра Невского, на дороге в Новгород. Получается, что один Ратибор (Ретешка) поддерживал Ярослава в 1255, а другой Ратибор - в 1270. Однако вряд ли у Ярослава было два разных человека по имени Ратибор. Скорее всего, это был один и тот же человек.
   Вскоре Александру удалось помириться с новгородцами и добиться того, что они тогда же сменили своего посадника Анания на Михаила Степановича. Однако в 1258 году новгородцы убили этого посадника и поставили другого, а тысяцким сделали Жидяту Доможирова. В 1264 Ярослав Ярославич, у которого, скорее всего, и служил Ретешка вместе с Пересветом, опять вернулся в Новгород. Возможно, именно тогда и стал этот Ретешка тысяцким в Новгороде и начал именоваться уже уважительно Ратибором.
   Вот, оказывается, что можно прочитать в русских летописях, если хотя бы иногда брать их в руки. В этом случае не было бы и ненужных споров. Ведь их текст полностью совпадает с известиями из родословной Пушкиных.
   Среди предшественников восточнопоморского Ратши-Ретешки-Ратибора, современника Александра Невского, в сагах скандинавов упоминался ещё один Ратибор. Варяги называли его Реттибуром и помнили конунгом Страны Вендов. Страна с таким названием располагалась на севере Польши, где и жили восточные поморы. Древний Ратибор был современником Магнуса Слепого (ум.1139), короля Норвегии, воевал с датчанами. Однажды он нападал на датский Конунгахелле, сжёг его, а вместе с ним и корабли купцов, захватил много пленных и с победой возвратился домой. Сын его сестры носил имя Дунимиц, а полководец - имя Унибур. Так звучали их имена на скандинавский манер.
   (Снорри Стурлусон. Круг земной. М.,1995, с.507-511)
   Приведенный факт свидетельствует о том, что имя Ратибор было династийным именем князей прибалтийских славян. Следовательно, упоминания Пушкиных о своём предке Ратше-Ратиборе, бывшего родом именно из прибалтийских славян, совпадают и с Хроникой немца Петра из Дусбурга, и с сагами скандинавов. Выходит, предки Пушкиных действительно были потомками этих Ратиборов.
   Перед Реттибуром в сагах скандинавов упоминался ещё один правитель Страны Вендов: Бурицлав. Его имя на языке славян могло звучать как Бурислав или Борислав. Он помогал Оттону I (912-973), королю саксов, воевать против тех же датчан.
   (Снорри Стурлусон. Круг земной. М.,1995, с.111-157)
   К сожалению, мы пока почти ничего не знаем об истории поморских славян, а жаль. Тем не менее попытаемся разобраться в следующем вопросе: когда появились прибалтийские славяне на севере Польши и откуда они пришли?
   Эти славяне, как свидетельствуют разные летописи и хроники, многие века жили отдельно от поляков, воевали с ними за свою древнюю веру в предков и против крещения силой. В то же время земля, на которой они жили, даже сегодня называется Боруссией. По названию этой земли можно судить и о названии племени славян, которое жило здесь несколько веков.
   Племя боруссов действительно упоминается древними историками. Тот же Нестор, черноризец, в своём Летосказании писал: "Ляхове же, боруси и чюдь приседят к морю Варяжскому."
   (Летосказание Нестора, черноризца Феодосиева монастыря Печерскаго, от чего начало Руские земли и кто в ней начал первое владеть. В кн. В.Н.Татищева. История Российская. Т.I-VI. М., 1995-1996. Т.2, с.25)
   То есть боруссы с давних времён жили рядом с ляхами (поляками) возле Балтийского моря. Впервые племя боруссов упоминал ещё Клавдий Птолемей, знаменитый греческий историк и астроном, умерший во II веке н.э. Однако в то время боруссы жили не возле берегов Балтики, а рядом с Уральскими (Рипейскими) горами. Если верить "Велесовой книге", то с Урала на Днепр боруссы пришли в 370 году вместе с Кием, Щеком и Хоривом, князьями полян, чехов и хорват. Вождём боруссов в то время был некий Кышек. После его смерти князем боруссов стал Свентояр. Он повёл своё племя на северо-запад от Днепра воевать с теми готами, которые в то время теснили вендов на южном побережье Балтийского моря. Так боруссы и стали победителями готов и союзниками местных вендов. Они первыми из славян появились у берегов Балтики. Таким образом, основателем правящей династии боруссов в устье Вислы мог быть именно Свентояр.
   Такая вот вышла история о предках А.С.Пушкина. Что было с ними ещё раньше - это особый разговор. Пока же можно лишь заметить, что история их жизни до появления возле Уральских гор была не менее интересной.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СОДЕРЖАНИЕ

  
   Предисловие........................................................................................................ 3
   Владимир Стеценко. Куранов Ю.Н. ........................................................................... 4
   Юлия Чекмурина. Город помнит .............................................................................. 6
  
   Миниатюра, короткий рассказ, стихи в прозе
   Иван Тургенев ..................................................................................................... ..9
   Хуан Рамон Хименес ............................................................................................. 10
   Юрий Куранов ...................................................................................................... 11
   Марина Мещерякова (Михайлова) ............................................................................ 14
   Борис Попов ........................................................................................................ 14
   Людмила Поликарпова ........................................................................................... 15
   Владимир Олейник ............................................................................................... 16
   Геннадий Моногаев .............................................................................................. 17
   Александр Андреенко ........................................................................................... 18
   Адель Киселёва ................................................................................................... 19
   Анатолий Мартынов ............................................................................................. 22
   Евгений Лушев .................................................................................................... 23
   Юлия Чекмурина ................................................................................................. 26
  
   Поэзия
   Юрий Куранов ................................................................................................... 32
   Владимир Горн ................................................................................................... 34
   Анатолий Мартынов ............................................................................................. 40
   Маргарита Беседина ............................................................................................. 43
   Юлия Чекмурина ................................................................................................. 46
   Геннадий Моногаев .............................................................................................. 49
   Лариса Прибрежная ............................................................................................. 49
   Владимир Белалов ............................................................................................... 54
   Анна Лелецкая ................................................................................................... 57
   Валентина Долина ............................................................................................... 58
   Александр Андреенко .......................................................................................... 66
   Владимир Олейник .............................................................................................. 67
   Людмила Поликарпова ......................................................................................... 69
   Евгений Пудовиков ............................................................................................. 72
   Татьяна Осокина ................................................................................................. 79
   Юрий Аникин .................................................................................................... 81
   Нелли Белова ..................................................................................................... 84
  
   Двойной портрет
   Александр Андреенко .......................................................................................... 86
  
   Поэзия вокруг нас
   Екатерина Сорокина .............................................................................................87
   Наталья Никита ...................................................................................................87
   Екатерина Руденко ...............................................................................................88
   Дарья Новикова....................................................................................................88
  
   Отзвуки
   Маргарита Беседина ............................................................................................. 89
   Валентина Долина ................................................................................................ 95
   Владимир Белалов ................................................................................................ 96
  
   Улица в небо
   Юрий Куранов .................................................................................................... 97
   Владимир Белалов ................................................................................................ 102
   Татьяна Осокина .................................................................................................. 103
  
   Бережно о прошлом
   Юрий Куранов. И я был царь ..................................................................................104
   Борис Попов. Необычная встреча .............................................................................105
   Евгений Лушев. Голубой и розовый ......................................................................... 108
   Ольга Гулевич. Прусская легенда. Часть 2 ................................................................. 109
  
   ...И просто с улыбкой
   Владимир Горн ...................................................................................................131
   Анатолий Мартынов .............................................................................................132
   Людмила Поликарпова ..........................................................................................133
   Валентина Долина ................................................................................................133
   Юлия Чекмурина .................................................................................................134
  
   Сюр, гротеск
   Юрий Куранов. Натюрморты ..................................................................................135
   Лада Овчинникова.
   Художественный мир сюрреалистических миниатюр цикла "Ню" Ю.Н.Куранова ...............136
   Драконьи слёзы....................................................................................................139
   Пауза..................................................................................................................................140
  
   Эссе, размышления
   Борис Попов. Пушкин и Ратша ................................................................................142
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  
  
   1
  
  
   148
  
  
  
   nbsp; Лариса Прибрежная ............................................................................................. 49
&
&
&
&
&
&
&
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"