Белы столы и стены. 
Белы халаты, 
мертвящая, тяжёлая белизна.    
А цвет не здесь - где осень. 
В окне палаты, 
в больничном парке, всюду она, она...  

Сидит, рисует. Клетчатая рубашка,
весёлый шарфик: линий узорных вязь,    
ещё пальто короткое нараспашку...   
Я ей махнул - увидела, поднялась.
  
И солнце в рыжих локонах заплутало - 
волнистых, жёстких - сгладив рисунок скул.       
Смахнула прядку, щурится так устало, 
из глаз гоня смятение и  тоску.  

Хотел спросить: "Вы разве об этом грезили? 
В пейзаже зябком видели благодать? 
Сплошная меланхолия и депрессия...
(И прочей книжной зауми накидать).  

Больничный парк, сквозь кроны сереют здания,  
летит листва, сочится с небес тоска -      
поэзия красивого увядания 
и ваша грусть мне, знаете, не близка". 
 
- "А разве грустно? Видите, вон аллея,
рябины грозди - словно пролитый сок, 
там всплески жёлтого, там огоньки алеют, 
меж грязных туч, в углу, синевы кусок -  

такая милость вроде, такая малость,
весёлый лист слетает, скользит, лучась".  
"Где будет ваша выставка?" 
Засмеялась. 
"Нигде... вернее, здесь и уже сейчас". 

Такая горечь в сердце, такая нежность,
что ею не надышишься, хоть умри.
Влюбиться в облик, видимость или внешность,
и молча соответствий искать внутри...

Любить... какую есть, не искать замены,
не прячущую годы за яркий грим.  
Следы страданий 
явственно так заметны
на женских лицах. 
Тех, что боготворим...   
  
О, вы уйдёте. Золотом, ветром, синью   
запомню вас и гордую вашу стать. 

Вам даже не представить, насколько сильно  
и непосильно 
будет вас не хватать...