Мама-мама... тревогу прячет, смотрит пристальней и светлей. Тихо трогает лоб горячий: ну пожалуйста, не болей... Полукругом сидят игрушки, охраняя тяжёлый сон. Жарко плавится в белой кружке плоский, лунный кружок - лимон. Чайник звонко и зло забулькал. Свет обманчиво подмигнул.
В руку "ватную" верный Булька носик пуговичный уткнул. Мой задумчивый клоун снова погрустнел, головой поник. Кнопки-фишки лото цветного порассыпались, не до них.
Я витаю, летаю, таю, обитаю - ни там ни тут. Вверх упрямо ползёт густая, серебристо-живая ртуть. Кто-то ходит, чужой и страшный, затаился в густой тени. Водит глазом, шуршит бумажно... Мама, мамочка, прогони!..
...Дальний город январской шалью весь укутан, как пеленой. Я, уехавшая, "большая", называюсь теперь больной. Я просеиваю сквозь сито - годы. Память - как полынья. Кто б наведался, кто б спросил-то: как ты, маленькая моя?!
Плохо, мама. Судьбы осколки. И чужая - всегда! - нора. Я лежу на больничной койке, в теле жар, и кругом жара. Ткань противно прилипла к телу, нарастает звенящий фон... Жарко плавится там, на белом, жёлтый, лунный кружок - плафон. Тонкий ломтик больничной булки. Кружка, тумбочка... дальше - мгла. Ткнулся в руку уже не Булька. В вену - капельница - игла. Одиночество - что ж поделать, мама, знаешь, не в этом суть... На делении 39 серебристо застыла ртуть.
Фишка выпадет как придётся. Цифра - годы мои - лото... Кто-то страшный в тени крадётся. Мама-мамочка... Ясно - кто.
