Никакое "внутреннее око" не рассмотрит мирозданья муть. Оттого что верно и глубоко в самого себя не заглянуть. Оттого что маятник запущен, что-то на земле обречено, и ни на какой кофейной гуще никогда не будет так черно. Всякие Юпитеры и Марсы - что им там до нашего житья...
Оттого что где-то из-под маски скалит рот возжаждавшее "я"!
Скудный, слабый дар по капле выжат, хил, как щебетанье малых птах... Страшно - вдруг я что-нибудь увижу, страшно - вдруг чего-то не увижу, старая фиглярка, если б так...
Чёрный кофе, херес... валерьянка. Склянка бьётся, дрогнула рука. Нить - одна - стремительно и ярко - лезет из безумного клубка, обмирает сердце в жутком пульсе, спёртый воздух душно разогрет, в судорогах, во хмелю конвульсий я несу какой-то вещий бред, после - слов обугленная ветхость, все жалеют, голос их фальшив...
Оттого, что вышло на поверхность - всё, что знала в глубине души.
Что сказать, дрожа под тёплой шалью? стали пальцы холоднее льда... Всё, что грезится в стеклянном шаре, - это правда. К сожаленью, да. И никто не родился? в рубашке. Но взойдёт - и в этом не солгу -
на свою голгофу. К белой башне. К своему и общему врагу...
Сколь бы ни был грязный план просчитан - истерзать, измучить, извести - сердце, наша малая защита, грозной силой встанет на пути.