Из глубины сцены появляются "Он" и "Она" и расходятся по краям. Ему около 25 . На нем летный комбинезон и кепи. Ей около 45 .Она в измятом платье, на голове изящная шляпка с трехцветной лентой, в руках букет цветов. На заднем плане аэродром. Шум самолетов.
Он Она пять часов ехала на такси, чтобы проститься со мной в день мобилизации в Салон-де-Провансе, где я служил сержантом-инструктором лётной школы. Триста километров, в июльское пекло, в полуразвалившемся "рено"...
Она Наш "рено" - вполне респектабельный экипаж! И не смей называть его "такси"! Это наш собственный автомобиль!
Он (с укоризной) Мама!
Она Ну да, семь лет назад я продала его сеньору Ринальди, но считаю, что имею моральное право пользоваться своей машиной, когда мне это необходимо.
Он Бедный сеньор Ринальди! Он такой застенчивый и впечатлительный, а ты, мне кажется, слегка злоупотребляешь его добротой. Разумеется, он согласился везти тебя бесплатно.
Она Этот нахал потребовал, чтобы я заплатила за бензин. (копируя его) "Из принципа, мадам Нина, из принципа!" Но я сказала ему: "Ринальди, чувствуется, что вы ненастоящий француз. Вы, итальянцы, не имеете никакого представления о патриотизме! В то время, как мой сын, рискуя жизнью, отправляется на поля сражений, где будет решаться судьба Франции, нет, всего мира, вы думаете только о деньгах! Считайте, что вы мобилизованы! Осторожнее, не разбейте банку с малиновым вареньем. Ах, подумаешь, я испачкала ваше сидение. Это солёные огурцы. Мой юный герой так любит их.
Он Она вышла из такси с неизменной сигаретой "голуаз" во рту и театральным жестом раскрыла мне объятия.
Она Ты будешь вторым Роландом! Нет, Карлом Великим, принцем Конде! Ты будешь маршалом Франции! Вот увидишь, твоя мать всегда права!
Он Мама, ты непоправимо компрометируешь меня перед лицом всех военно-воздушных сил! Посмотри, весь лётный состав сейчас наложит в штаны от смеха!
Она Ты станешь героем, Виктором Гюго, послом Франции - все эти негодяи ещё не знают, кто ты! (после паузы) Что же, ты стыдишься своей старой матери?
Он В одно мгновение вся мишура моей мнимой мужественности слетела с меня. Я нежно обнял её за плечи одной рукой, тогда как другой, свободной, сделал в сторону своих товарищей тот самый выразительный жест, хорошо понятный солдатам всего мира. Я подумал об обещании, что я дал себе на рассвете своей юности: воздать ей должное, предать смысл её жертве и однажды вернуться домой победителем в споре за господство над миром. И в этом было моё призвание. Я почувствовал его в тринадцать лет.
(звучит музыка), затемнение, они появляются в других костюмах и на 10 лет моложе. Обстановка дешевой меблированной комнаты
Она Ромушка, иди обедать! Мужчина должен каждый день есть мясо. Я читала в "Фигаро", что граф Парижский обожает бифштексы, поджаренные только с одной стороны. ...Нет, нет, я терпеть не могу бифштексы. Како Шанель уверяет, что у женщин от них появляются преждевременные морщины....Люблю смотреть, как ты ешь. Когда я пела в одесском кафешантане... Это было не долго, у меня был ангажамент в Московский Художественный театр, но по личной просьбе председателя одесского губчека... Вообщем, у меня была возможность понаблюдать за жующими мужчинами. Я создала целую теорию: скряга ест медленно, тщательно пережевывая каждый кусочек, стараясь получить как можно больше удовольствий за свои два измятых рубля. А вот гурмана всегда можно узнать по слегка презрительному выражению лица. Он как будто говорит всем своим видом: " Ну что ж, съедобно, иногда - вкусно, но все равно - ширпотреб" Ну, а влюблённые поглощают пищу с неимоверной быстротой, словно пытаются погасить пудингами и паштетами вечный костер, пылающий внутри. Ты поел? Отправляйся учить английский. Особенно поработай над произношением. Ты же понимаешь, что в будущем тебе придется беседовать с Ллойд-Джорджем или Черчиллем, я не хочу, чтобы мой сын опозорился.
Он И так было каждый день. Тринадцать лет одна, без мужа, без любовника, она отчаянно боролась, чтобы заработать на жизнь: масло, обувь, квартира, бифштекс, тот самый бифштекс, который торжественно подавался мне на тарелке как символ её победы над судьбой. Однажды, после обеда, я случайно вернулся на кухню. Она сидела на табурете, держа на коленях сковородку из-под моего бифштекса и старательно вытирала дно хлебным мякишем. Она жадно проглатывала кусочки хлеба и с опаской поглядывала на дверь.
Она Не плачь.
Он Оставь меня.
Она Не плачь. Прости, я сделала тебе больно. Но ты же мужчина.
Он Оставь меня, говорю!
Она Это больше не повторится. Хочешь сигарету?
Он Нет.
Она Ты творил сегодня?
Он Да, я начал большую философскую поэму о странствии и переселении душ.
Она Ты умеешь постигать суть вещей. Это у тебя от меня. А в лицее как?
Он. Мне поставили ноль по математике.
Она. Они тебя не понимают, но они ещё пожалеют об этом. Твоё имя когда-нибудь будет выгравировано золотыми буквами на стенах лицея. Завтра же я пойду и скажу им...
Он. Я запрещаю тебе! Ты опять сделаешь меня посмешищем.
Она. Я прочитаю им твои новые поэмы. Ты же знаешь, я была великой актрисой и умею читать стихи так, что камни заплачут. Ты станешь Ибсеном, Виктором Гюго, лауреатом Нобелевской премии!
Он. Я запрещаю тебе ходить туда.
Она (не обращая внимания) Я представляю себе, как ты, в парадной форме, медленно поднимаешься по ступеням Пантеона... Все женщины будут у твоих ног, только надо выбрать псевдоним. Звучный псевдоним - это три четверти успеха. Великий французский писатель не может иметь русское имя. Если бы ты был скрипачом-виртуозом, оно звучало бы. Вслушайся только: Яша Хейфец, Иегуди Менухин... Что не говори, мы, русские, многое сделали для мировой музыки. Я отвлеклась! Имя титана французской литературы должно звучать, как колокола Нотр-Дам.
Он. Ролан де Шантеклер тебе подходит? Или Ромен де Мизор...
Она. Может, лучше выбрать имя без этой аристократической частицы "де". Вдруг опять будет революция. Ах, если бы ты был скрипачом-виртуозом...
Он. Я так никогда и не узнал, что сказал тебе тот усталый человек с длинными волосами, к которому я ходил три недели с маленькой скрипочкой и большой нотной папкой. Когда я начинал играть, он зажимал уши обеими руками и кричал "Ай-ай-ай!"
Она. Этот нахал сказал мне: "Мадам, я бесконечно страдаю от отсутствия мировой гармонии в этом подлом мире, но три недели, проведённые с вашим сыном, окончательно убедили меня, что победа хаоса неизбежна. Этот жалкий фигляр ещё будет гордиться, что учил тебя музыке!
Он. Потом ты решила сделать из меня второго Нижинского и отвела в балетную студию Саши Жиглова.
Она. Боже мой, как ты был хорош в шёлковых бальных тапочках! Как ты красиво стоял у станка! Ты бы стал Нижинским, Лифарём, Анной Павловой, если бы мне не пришлось постоянно караулить тебя у раздевалки. У этого Саши Жиглова были явно "дурные наклонности".
Он. Твои опасения вскоре подтвердились - однажды, когда я принимал душ, он подкрался ко мне на цыпочках. Я, по простоте душевной, подумал, что он хочет меня укусить и дико заорал.
Она. Я измочалила свой китайский зонтик об его прославленный зад, обтянутый розовым трико. Но твоя карьера великого танцовщика была закончена. Я не могла допустить, чтобы мой сын, которому суждены многочисленные и громкие победы над женщинами, расходовал весь свой юношеский пыл на каких-то Жигловых! Ах, если бы ты был вторым Ренуаром...
Он. Почему же ты не разрешала мне рисовать?
Она. Потому что, живопись и разбитая жизнь - это одно и то же. Если ты действительно талантлив, то они заморят тебя голодом.
Он. Кто они?
Она. Они всегда найдутся, если ты действительно талантлив... Хорошо, что ты выбрал литературу. Гёте был осыпан почестями. Толстой был графом, Виктор Гюго - президентом республики.
Он. Откуда ты это взяла? Он никогда не был президентом.
Она. Нет, был! Не спорь со мной! Я где-то читала. Правда, есть одна опасность. Ты должен следить за своим здоровьем и остерегаться венерических болезней. Ги де Мопассан умер сумасшедшим, Гейне - паралитиком... Это начинается с прыщика.
Он. Я знаю.
Она. Обещай мне, что будешь осторожен.
Он. Обещаю.
Она. Тогда пошли, мой дорогой, выбирать тебе псевдоним. Как тебе "Карл Гальский"?
Он. (задумчиво) Шарль де Голль... В этом что-то есть.
Затемнение .Звучит музыка, возможно, что-то итальянское. Он - около 50 , во фраке с крестиком почетного легиона в петлице, у авансцены, вспоминает. Она в прошлом, в той же квартире. Они общаются друг с другом, но уже в глубину сцены.
Он. Материнская забота возымела неожиданный и чрезвычайно счастливый результат. Уборка квартиры всегда внушала Ей какой-то мистический ужас. Однажды я сам попытался натереть паркет.
Она. Что ты делаешь? Ты, будущий маршал, посол, лауреат, ползаешь на четвереньках с грязной тряпкой в руках!
Он. Мы живём в демократической стране! Заботы по хозяйству почётны и ничуть не умаляют человеческого достоинства. Говорят, что дети Ротшильда летом подрабатывают официантами в кафе.
Она. Ты сравниваешь себя, сына великой драматической актрисы, с отпрысками жалкого франкфуртского менялы? Я чувствую, что нам незачем было уезжать из Вильно. Запомни, я буду голодать, но не позволю тебе стать полотёром. Завтра же найму прислугу.
Он. Прислуга... О, Мариетта, девица с огромными лукавыми глазами, сильными и крепкими ногами и сенсационным задом, который я постоянно видел в классе вместо лица учителя математики. Бедный месье Валю обиженно восклицал: "Не понимаю! Ваш взгляд буквально прикован к моим губам, но, тем не менее, вы где-то на Луне!"
Он, подражающий Мариетте Конечно же, ваша мать любит вас. В ваше отсутствие она только о вас и говорит. Тут тебе и всякие приключения, ожидающие вас. И прекрасные дамы, которые будут любить вас, и пятое, и десятое... Это начинает на меня действовать! (Она внимательно осматривает меня и подходит вплотную) Она говорит о вас, как о прекрасном принце. Мой Ромушка такой, мой Ромушка сякой. Я понимаю, это всё потому, что вы ей сын, но, в конце концов, меня начинает разбирать любопытство... (Я ощущал себя Казановой, а Мариетта выглядела, как пытливый исследователь, проверяющий теорию академика Павлова на практике) ...Не надо ей говорить. Но я не могла устоять. Я понимаю, что она тебе мать, но до чего же прекрасная любовь. Даже завидно... В твоей жизни никогда не будет женщины, которая любила бы тебя так, как она. Это уж точно.
Он. Она была права. Но тогда я ещё не понимал этого. Вместе с материнской любовью, на заре вашей юности, вам даётся обещание, которое жизнь никогда не выполняет. Вы верите, что любовь ожидает вас где-то, стоит только её найти. Вы полагаетесь на неё. Ищите, надеетесь, ждёте. И до конца своих дней вы вынуждены есть всухомятку. Позже, всякий раз, когда женщина сжимает вас в объятьях, вы понимаете, что это не то. Вы постоянно будете возвращаться на могилу своей матери, воя, как покинутый пёс. Вы слишком рано прильнули к источнику и выпили его до дна.. Я не говорю, что надо помешать матерям любить своих малышей. Но уверен, что было бы лучше, если бы они любили кого-нибудь ещё. Будь у моей матери любовник, я не проводил бы свою жизнь, умирая от жажды у каждого фонтана.
Она. История с этой мерзавкой Мариеттой закончилась достаточно тривиально. Я отправилась по делам в Канны, но водители автобусов устроили забастовку. Пришлось вернуться домой. Представьте себе, я открываю дверь и слышу душераздирающие стоны. О чём может подумать бедная мать? Только о приступе аппендицита. Я ворвалась в его комнату и увидела это...
Он. О, бедная "физиономия месье Валю",( обрисовывая руками контуры) которую я с упоением разглядывал и не только разглядывал! На тебя обрушился шквал, нет, самум, смерч и сирроко в образе великосветской дамы с всё тем же китайским зонтиком в руках! Мариетта выла и пыталась защитить столь привлекательную часть своей особы.
Она (тяжело дыша) Вот же КУРВА! Вы не поймёте. Это по-русски. Я иногда практикуюсь, чтобы не забыть язык Пушкина и Достоевского. Ромушку могут послать военным атташе в Москву. Вот же "прости, Господи"! Это я тоже по-русски. (успокоившись и обращаясь к Нему) Вообще-то, я думала, что твоей первой победой будет Грета Гарбо, но эта "дрянь" (указывая на Мариетту) утверждает, что её дядя - итальянский граф... Соблазнить племянницу графа в неполные четырнадцать лет - это!.. К сожалению, здесь, во Франции, прислуга не такая вышколенная, как в Польше? Ты помнишь нашу Анелю?
Звучит старый фокстрот Эдди Рознера как напоминание о Польше.
Он. Я помню Анелю. Я помню городок Вильно. Мы оказались тогда буквально на дне - я не говорю "пропасти", потому что с тех пор я понял, что у пропасти нет дна и можно всю жизнь устанавливать рекорды погружения, так никогда и не исчерпав её глубин.
Она. Иди сюда! Встань ближе к свету и подними глаза вот так. Как ты похож на него! Поцелуй меня! (После паузы) Ты станешь французским посланником! У тебя будет автомобиль! Я открою дом моды "Парижский шик". Анеля, ты дошила платье "от Баленсиага"? Главное, это этикетка. Даже в этой дыре все хотят одеваться "как в Париже". На открытие моего дома мод я приглашу Энрико Каррузо и Чарли Чаплина.
Он. Они не приедут!
Она. Ваше поколение не верит в чудо. Конечно, они не приедут - провидение всегда отличалось своей близорукостью. Вот поэтому я и хочу чуть-чуть направить перст судьбы. Найду какого-нибудь безработного актёра, и он за пару злотых сыграет мне всех знаменитостей мира.
Он. Но это же жульничество чистейшей воды! Тебе не стыдно?
Она. Пусть будет стыдно тому, кто придумал нищету и одиночество! Чудеса случаются редко и у неба есть другие заботы кроме моего "Парижского шика". Но я точно знаю, что великому Каррузо, если бы он не был так занят в "Ла Скала", ничего бы не стоило похвалить перед этими провинциальными курицами мой вкус, талант и артистизм. Мы ведь с ним люди искусства. А это, мой дорогой, особое братство.
Он. Где ты нашла этого Алекса Губернатиса? Ни одно из твоих начинаний не проваливалось с таким треском. (В образе Губернатиса) Месье-дам, я только что из Парижа!
О, Париж... Париж - это Париж! Что сейчас носят в Париже, то же, что и в Вильно. Но дамы из Вильно ничем не хуже парижанок. У вас, милые дамы, гораздо пышнее спереди и гораздо мягче сзади. Сейчас я спою арию из оперы в честь нашей дорогой мадам Нины.
Ночь над Вислой, ночь над Сеной...
Фонари глядятся в лужи.
Но одно лишь неизменно:
Всем бродягам нужен ужин.
Пироги на стол ложатся
И поджаристые сайки...
Может, проще бы прижаться
К боку ласковой хозяйки.
Ах, Агнешка! Ах, Агнешка!
Щёки пышут дивным жаром...
Может, проще бы, конечно,
Мне любить тебя задаром.
И сложить потом в котомку
Разноцветные пожитки...
Не маши рукою тонкой,
Не вини себя в ошибке.
Ночь над Вислой, ночь над Сеной...
Фонари глядятся в лужи.
Но одно лишь неизменно:
Нам с тобой никто не нужен.
Она. Эти надутые гусыни шипели мне вслед: "Мадам Нина, Вильно не помнит такого скандала с тех пор, когда дочь ребе Боруха сбежала с ксендзом Зарембой! Даже, когда директрисса женской гимназии, пани Шпигульская, вместе со своими старшеклассницами открыла дом свиданий прямо в кабинете естествознания, не было такого общественного резонанаса! Вы - аферистка, мадам Нина!" Но я крепко прижала тебя к себе и заявила им, что ты защитишь меня, что они ещё не знают, с кем имеют дело.
Он. Они смеялись. Вся улица Большая Погулянка надрывалась от хохота...
Она. Грязные буржуазные твари! Вы не знаете, с кем имеете честь! Мой сын станет французским посланником, кавалером ордена Почётного легиона, великим актёром драмы, Ибсеном! Он... Он будет одеваться у лучших английских портных!
Он. Они смеялись... До сих пор этот смех звучит в моих ушах. Для ясности стоит заметить, что сегодня я генеральный консул Франции, участник движения Сопротивления, кавалер ордена Почётного легиона, а, главное, я одеваюсь по-лондонски. Я ненавижу английский крой, но у меня нет выбора. Они смеялись... Всем, чего я достиг, как в хорошем, так и в плохом, я обязан этому смеху. Я научился, что называется, ронять брюки на глазах у всех, не испытывая при этом ни малейшего стеснения. Это Она научила меня не бояться быть смешным. Теперь-то я знаю, что человек никогда не бывает смешон.
Она. Между прочим, не все смеялись над нами. Помнишь господина Пекельного, похожего на грустную, педантически чистую и озабоченную мышь? По-польски Пекельный означает "из адского пекла". При каких обстоятельствах его предки получили эту инфернальную фамилию, я не понимаю, но пан Пекельный принял на веру мои слова о твоём великом будущем. Я же говорила тебе, что была великой русской актрисой. Когда я стояла перед этим сбродом, положив по библейской традиции руку на твою голову, он единственный понял, что присутствует при рождении на свет нового Мессии!
Он. Ну что ты говоришь!
Она. Не спорь! Деве Марии тоже никто не верил сначала, это уж потом нашлась масса свидетелей и родственников.
Он. Пан Пекельный подарил мне коробку рахат-лукума и сказал: "Когда ты станешь...всем тем, о чём говорила твоя мать... Матери чувствуют такие вещи...Может, ты и вправду станешь известным. И даже будешь писать книги или в газетах... Так вот! Когда ты будешь встречаться с влиятельными и выдающимися людьми, пообещай, что скажешь им... Обещай, что скажешь им, что в Вильно, на улице Большая Погулянка, в доме шестнадцать жил господин Пекельный..." Добрейшая виленская мышь закончила свою жизнь в печах Освенцима, но когда королева Елизавета производила смотр ВВС Франции и остановилась прямо передо мной, я вздрогнул и громко сказал: " В Вильно, в доме шестнадцать по улице Большая Погулянка, жил такой господин Пекельный..." И королева понимающе кивнула головой. Ну что ж, я отработал свой рахат-лукум.
Она. Продолжай выполнять своё обещание:и на трибунах ООН, и на приёмах во французском посольстве, в женевском Дворце Наций и в Кремле, перед де Голлем и Хрущёвым - никогда не забывай упомянуть о маленьком человеке, который жил на улице Большая Погулянка в Вильно, и поверил пророчеству.
Опять звучит музыка. Можно что-нибудь сексуальное... "Иди с Богом, любимый!"
Она. Я вспомнила, что не научила тебя делать подарки дамам. Тебе это пригодится, когда ты будешь вращаться в свете. Помни: гораздо трогательней прийти самому с небольшим букетом в руках, чем прислать огромный букет с посыльным. Не доверяй женщинам, имеющим несколько шуб, они всегда будут ждать от тебя ещё одной. Не посещай их, если в этом нет крайней необходимости. Выбирай подарки разборчиво, думай о вкусах дамы. Если она плохо воспитана, без склонности к литературе, подари ей красивую книгу. Если ты имеешь дело со скромной, образованной и серьёзной женщиной, подари ей что-нибудь из роскоши: духи, платок. Прежде чем подарить какую-нибудь вещь, вспомни о цвете глаз и волос. Мелкие безделушки, такие, как брошки, серьги, кольца, подбирай под цвет глаз, а платья, манто, шарфы - под цвет волос. Женщин с глазами в тон волосам одевать проще и к тому же дешевле. Но главное, главное... Мой мальчик, главное, помни одно: никогда не бери денег у женщин. Никогда. Иначе я умру. Поклянись мне в этом. Поклянись головой своей матери...
Он. Мне восемь лет. Я учу басню Лафонтена, чтобы хоть чем-то порадовать её, и послушно повторяю клятву: "Я никогда не буду брать деньги у женщин. Манто - в тон волосам..." Я всё запомнил. Не волнуйся.
Она. Что значит - не волнуйся! Это основа всего! Ты можешь принимать подарки, вещи, ручки, например, или бумажник, ты можешь принять даже "ролс-ройс", но деньги - никогда! (после паузы) Я забыла самое главное!
Он. Самое главное - выбирать женщин с глазами в тон волосам. Так дешевле.
Она. Это тоже важно, но мы забыли о бальных танцах. Сейчас весь мир танцует фокстроты, но эта мода быстро пройдёт. Ты должен научиться танцевать танго. Может быть, тебе суждено решить судьбу Франции, нет, всей Европы, страстно сжимая в объятьях жену американского посла. Заведи патефон. Левая рука сюда, правая нога - туда...
Звучит старое и редкое танго. Они танцуют.
Он. Скажи мне, что такое "кокотка"?
Она.(не прерывая танца) Мой дорогой, ты начинаешь постигать вечные истины. Где ты это слышал? На Большой Погулянке эту профессию называют грубее, но гораздо точнее.
Он. Один мальчик в гимназии сказал, что ты вовсе не актриса, а бывшая кокотка.
Она. (даёт ему пощёчину) Всё кончено!
Он. Ты ударила меня!
Она. Всё кончено. Ты больше не пойдёшь в гимназию!
Он. Но я...
Она. Ты поедешь учиться во Францию. Только слушай меня внимательно. В следующий раз, когда это случиться, когда при тебе будут оскорблять твою мать, в следующий раз я хочу, чтобы тебя принесли домой на носилках. Ты понимаешь? Я хочу, чтобы тебя принесли домой в крови, ты слышишь меня? Даже если у тебя не останется ни одной целой кости, ты меня слышишь? Иначе нет смысла уезжать... Тебе незачем ехать во Францию!
Он. Ты ударила меня!
Она. Запомни, что я сказала. С этого дня ты будешь защищать меня. Мне всё равно, что они с тобой сделают. Самое страшное - другое. Ты умрёшь, если будет надо.
Звучит аккордеон, что-нибудь из Пиаф или Мистингет.
Он. От первого контакта с Францией у меня остался в памяти привокзальный носильщик в длинной синей блузе, в фуражке с кожаными ремешками и прекрасным цветом лица, приобретённом благодаря солнцу, морскому воздуху и доброму вину.
Она.(к воображаемому носильщику) Осторожнее, пожалуйста! В этом кофре заключается всё наше будущее!
Он. В этом кофре несколько старых шляпок, боа из страусовых перьев, изъеденных молью и рукопись моего нового романа "Бледная парабола восторга".
Она. А ещё там серебряный сервиз из сорока восьми предметов. Между прочим, фамильное серебро с вензелями и баронскими коронами.
Он. Откуда у твоего отца, еврея-часовщика из Курска, баронские вензеля?
Она (явно дурачась) Сын мой, я хочу открыть тебе страшную тайну: Я незанорожденный отпрыск старинного гасконского рода! Хочешь - верь, хочешь - не верь, а твой дедушка, о котором ты так непочтительно отозвался, подарил мне этот сервиз на свадьбу.
Он. Почему ты не продала его, когда нам было совсем плохо.
Она. Совсем плохо нам будет, если ты не перестанешь сутулиться. У маршала Франции должна быть идеальная выправка. Фамильный сервиз тебе очень пригодится, когда ты будешь принимать...
Он. Что я буду принимать?
Она. Ты будешь принимать весь дипломатический корпус где-нибудь в Стокгольме или Копенгагене.
Он. Ты совсем немножко ошиблась с широтой. Здесь, в Боливии, где я уже пять лет представляю Французскую республику, на больших обедах по случаю празднования 14-го июля, на маленьком столике с ножками, как у бульдога, красуется сервиз из сорока восьми предметов, купленный по случаю моим дедом в пыльной лавочке бердичевского ювелира. И на этот раз ты оказалась права.
Звучит лёгкий фокстрот. Она вносит поднос с едой.
Она. Сколько уже написал? Всего сто пятьдесят восемь страниц? Я-то расчитывала, что тебе по плечу что-то вроде "Войны и мира". Тебе надо есть больше фруктов. Говорят, что Флобер съедал по килограмму яблок в день.
Он. Поэтому у всех его героев хронический колит.
Она. Ты прав. Ну тогда возьми тартинки с клубничным вареньем. Ромен Ролан очень любит такие. Когда поешь, примерь халат, который я купила тебе в Ницце. Точно такой же носил Бальзак. Ты отправил рукопись в "Нувэль ревю франсэз"?
Он. Да. Они вернули мне её со словами: "Заведите любовницу и возвращайтесь через десять лет!"
Она. Жалкие ничтожества! Что они понимают в литературе! (Жалобно, после паузы) Десять лет! Столько я не продержусь.
Он. Десять лет... Она заслужила, чтобы её мечты сбылись гораздо быстрее. Десять лет... А вот насчёт любовницы - довольно интересное предложение!
Она (в образе Адели) Мадам, ваш сын обязан на мне жениться! Мадам, я покончу с собой! Я выпью уксусную эссенцию! Я устрою самосожжение прямо под окнами вашего отеля!
Он. Вы бы видели выражение полнейшего удовлетворения на ЕЁ лице! Она была польщена: именно этого ОНА и ждала от меня. Наконец-то я стал светским человеком и из-за меня разбиваются сердца.
Она (в образе Адели) Мадам, он заставил меня прочитать Пруста, Толстого и Достоевского! Что теперь со мной будет?
Он. Бедная Адель! Да простит мне Бог! Я даже заставил её выучить наизусть некоторые отрывки из "Так сказал Заратустра!"
Она (в своём собственном образе) Ты зашёл слишком далеко!
Он. Собственно говоря, что в этом такого! Она же не беременна моими книгами.
Она. Тем не менее они ввергли её в интересное положение! Ты действительно безумно любишь её?
Он. Нет. Я её люблю, но не безумно.
Она. Тогда зачем ты обещал ей жениться?
Он. Я не обещал!
Она. Сколько томов в Прусте?
Он. Но послушай...
Она. Сколько томов в Прусте?
Он. Десять... И два тома переписки и статей...
Она. Это нехорошо. Нет, это нехорошо. (После паузы) Пошли со мной в русскую церковь на бульваре Карлоне.
Он. Но я думал, что мы, скорее, евреи.
Она. Это неважно. У меня там знакомый поп. Связи хороши даже в отношениях со Всевышним.
Он. Хорошо. Пойдём в русскую церковь.
Она. Кроме нас там никого не будет. Нам не придётся ждать.
Он. Ты выражаешься так, как будто Бог - это врач и нам повезло, что мы попали к нему в его свободные часы.
Она. Поклянись мне, что никогда не возьмёшь денег у женщин!
Он. Мысль, что ты сама - женщина не приходит тебе в голову?
Она. Это не считается! Поклянись! Господи, дай ему силы, помоги ему, храни его от всех болезней. Поклянись мне, что будешь осторожен! Обещай мне, что ничем не заразишься!
Он. Обещаю.
Она.(вставая с колен и хитро улыбаясь) С Богом всегда так - никогда не знаешь, когда Он пригодится!
В музыкальный фон начинают вплетаться военные марши, немецкие песенки.
Он. Как-то раз я лежал на песке и считал проплывающие облака. Самолёт, похожий на огромную хищную птицу со свастикой на крыльях медленно пересёк небо. Это была моя первая встреча с врагом. Я не очень-то обращал внимание на события, происходящие в Европе. Вовсе не потому, что был занят исключительно собой, а, наверное, потому, что был воспитан и окружён женской любовью и не способен испытывать постоянную ненависть. Даже в самые безумные минуты своей жизни мне трудно было дойти до той степени глупости, чтобы спокойно принять войну и примириться с её возможностью. Когда надо, я могу стать дураком, но при этом не дохожу до тех блистательных вершин, глядя с которых бойня может показаться приемлемым выходом. Я всегда рассматривал смерть как горестный феномен, и навязывать её кому-то противоречит моей природе. Конечно, мне приходилось убивать людей, подчиняясь единодушному убеждению и священному моменту, но всегда неохотно, без истинного вдохновения. Ни одна идея не кажется мне до конца справедливой, ни к одной не лежит моя душа. Когда нужно убивать себе подобных, я недостаточно поэт. Я не умею приправлять это соусом, не могу запеть гимн священной ненависти и убиваю без прикрас, глупо, так как другого выхода нет. Тому виной и мой эгоцентризм. Он настолько силён, что я немедленно узнаю себя во всех страждущих и у меня начинают ныть их раны. ...Это было в тридцать восьмом году, когда я приехал на каникулы. Я, конечно, ожидал счастливых слёз, нескончаемых объятий, но на этот раз всё было как-то странно...
Она. Мой дорогой, дай я нагляжусь на тебя на прощание! Мой герой, мой победитель! Моя Жанна Д'Арк, нет, Шарлотта Кордэ!
Он. Что случилось? Ты нездорова?
Она. Всё в порядке, но у меня созрел план. Только тихо. Это военная тайна. В неё будем посвящены только ты, я и французский генеральный штаб. Да не волнуйся ты так! Всё очень просто: ты должен поехать в Берлин и убить Гитлера. Франция победит, потому что она Франция, но ты должен позаботиться обо всём мире. Я всё предусмотрела, включая и твоё спасение. Предположим, что тебя арестуют... Только предположим, хотя я прекрасно знаю, что ты способен убить Гитлера, не давшись им в руки. Предположим, что тебя арестуют... И что же? Совершенно очевидно, что великие державы - Франция, Англия и Америка немедленно предъявят ультиматум, требуя твоего освобождения.
Он. Ехать в Берлин, в третьем классе, в самый разгар лета... Я предпочёл бы перенести убийство фюрера на начало октября...
Она. Я начинаю подумывать, что ты не мой сын.
Он. Хорошо, хорошо, завтра же я начну тренироваться в тире.
Она. Сегодня! Сегодня после обеда. И не забудь купить билет на поезд.
Он. Я пошёл в тир, потом отправился за билетом. Мне стало несколько легче, когда я из газет узнал, что Гитлер отдыхает в Баварских Альпах. В разгар июльской жары я предпочитал дышать горным воздухом, а не городским. Кроме того, я был приятно удивлён, что немецкие железные дороги в связи с летними каникулами делают скидку на тридцать процентов. За двое суток до отъезда я предусмотрительно сократил свой суточный рацион солёных огурцов, чтобы избежать расстройства желудка, которое могло бы быть неверно истолковано ЕЮ.
Она. Умоляю тебя, не делай этого! Откажись от своего героического плана! Сделай это ради своей старой матери - они не имеют права требовать этого от единственного сына! Я столько боролась, чтобы вырастить тебя, сделать из тебя человека, а теперь... О Боже мой!
Он. Но за билет уже уплачено!
Она. Они возместят мне его!
Он. Я нисколько в этом не сомневался. Итак, я не убил Гитлера. Как видите, довольно было пустяка...
Звуки военных маршей, французских песенок.
Она. Мой дорогой, весь бульвар Гамбетты знает, что ты учишься в лётной школе. Мы гордимся тобой! Я не дождусь дня, когда ты вернёшься в своей великолепной форме с погонами капитана.
Он. Младшего лейтенанта...
Она. Я и говорю! Этому нахалу Панталеони, с рынка Буффа, я так и сказала, когда он требовал за фунт, позеленевшего от старости окорока два франка: "Мой сын - офицер, а вы грязная штатская крыса!"
Он. Ну зачем же так? Синьор Панталеони одолжил тебе деньги на мою экипировку.
Она. Это его святой долг оказать посильную помощь защитнику Франции. Между прочим, ты мог отсидеться в тылу, показывая всем свой диплом лиценциата права.
Он. Ты бы не позволила мне "отсиживаться". Твои письма, которые я получал в Сорбонне, были написаны такими крупными буквами, с таким резким наклоном вправо, что казалось, они вот-вот бросятся на врага. Но я не жалею. Мне нравились самолёты, особенно самолёты того времени, которые зависели от человека, нуждались в нём и ещё не были такими безликими, как сейчас. Мы летали на старых аэропланах со скоростью сто двадцать километров в час. Их длинные чёрные крылья сотрясали воздух с грацией состарившейся божьей коровки. За год до появления "Мессершмитов-110" нас готовили к войне 1914 года. Результат этого всем известен...
Она. А форма у вас всё равно более импозантная, чем у этого немецкого воронья. Особенно хороши эти золотые крылышки... Я хочу пройти с тобой под руку по набережной, а потом заглянем на рынок... Пусть все видят моего...
Он. Младшего лейтенанта! Нет, тебе не удастся покрасоваться перед госпожой Жаккар, рыбной торговкой, и господином Шантильи - зеленщиком... Я не получил чин младшего лейтенанта, хотя и закончил лётную школу вторым по списку. Мне не дали даже сержанта, даже старшего капрала: вопреки всем правилам устава меня произвели в капралы. Оказалось, что для того, чтобы служить в национальной авиации, надо быть французом.
Она. Но ты настоящий француз!
Он. Нет, я настоящий дурак. Я был натурализован только три года назад, а этого мало для того, чтобы считаться настоящим французом. В этот момент я по-настоящему ассимилировался. Я понял, что Франция многолика, что у неё может быть прекрасное, благородное и безобразное лицо и что мне придётся выбрать для себя наиболее подходящее. Я не пьянел уже от одного вида знамени, но старался распознать лицо того, кто его нёс. Но ОНА... ОНА так верила в эту страну. ОНА так верила в меня...
Она. В чём дело? Я вывесила на крыше отеля трёхцветный флаг, а ты являешься в этой фиглярской курточке с капральскими нашивками!
Он. Идём. Со мной вышла смешная история. Но нас никто не должен слышать. Я - единственный из трёхсот, кому не присвоили звание младшего лейтенанта. Это временное дисциплинарное взыскание... Тише! Пойди посмотри не подслушивают ли нас. Дисциплинарная мера. Придётся полгода подождать. Видишь ли... Я обольстил жену коменданта школы. Ничего не мог с собой поделать. Денщик на нас донёс. Муж потребовал санкций...
Она. Она красивая?
Он. Да, ты даже не можешь себе представить! Я знал, чем рискую, но ни на минуту не колебался.
Она. У тебя есть её фотокарточка?
Он. Она мне пришлёт.
Она. Дон Жуан! Казанова! Я всегда это говорила! (после паузы) Муж мог убить тебя! Она действительно тебя любит?
Он. Любит.
Она. А ты?
Он(жеманно) Ты знаешь...
Она. Так нельзя. Обещай мне, что будешь писать ей!
Он. Хорошо, я буду писать.
Она. Единственный из трёхсот, не получивший звания младшего лейтенанта! Расскажи мне всё с самого начала.
Он. Она любила красивые истории. Как много я их ей рассказал!
Она. Все-таки вам надо пожениться, когда она получит развод. Я чувствую, что она как раз то, что тебе нужно. Думаешь, у неё богатая семья?
Он. Я не знаю. Меня это не интересовало. Мне было всё равно.
Она. Дипломат должен устраивать приёмы. Для этого необходима прислуга, туалеты. Её родители должны это понять.
Он. Перестань...
Она. Можешь не волноваться, я сумею тактично объяснить всё это её родителям. Кто бы мог подумать! Все триста получили младшего лейтенанта, а ты - нет! Это надо отпраздновать!
Опять печальное танго его детства.
Действие 2
Муз. Вступление. Из глубины сцены появляются "Он" и "Она" и расходятся по краям. Ему около 25 . На нем летный комбинезон и кепи. Ей около 45 .Она в измятом платье, на голове изящная шляпка с трехцветной лентой, в руках букет цветов. На заднем плане аэродром. Шум самолетов.
Он Она пять часов ехала на такси, чтобы проститься со мной в день мобилизации в Салон-де-Провансе, где я служил сержантом-инструктором лётной школы. Триста километров, в июльское пекло, в полуразвалившемся "рено"...
Она. Поаккуратнее с этими пакетами: там ветчина, варенье, сигареты и португальские сардинки.
Он. Это всё мне?
Она. Ну вот ещё! Это "подарки" твоим офицерам.
Он. Ты, наверное, думаешь, что мы находимся в отдалённом российском гарнизоне. Во французской армии такого рода "подарки" не в ходу.
Она. Кто же в этом сомневается, мой дорогой! Я хочу сделать смотр ваших аэропланов. Веди меня!
Он. И я повёл... Она шла, опираясь на зонтик и подвергая серьёзному осмотру наш лётный инвентарь. Спустя много лет мне довелось сопровождать другую знатную даму на авиасалоне в Ле Бурже. Это была королева Англии Елизавета, и должен признать, что Её Величеству было далеко до того хозяйского вида, с которым ОНА проходила мимо наших самолётов.
Она. Надо немедленно атаковать! Надо идти прямо на Берлин! Кабины ваших самолётов открытые, а у тебя всегда было слабое горло.
Он (немного обиженно) Если единственное, чем я рискую, летая на боевой машине, - это схватить ангину, то мне действительно "повезло".
Она (покровительственно и иронично) С тобой ничего не случится.
Он. Каждый десятый лётчик погибнет на этой войне.
Она.(умоляюще) С тобой ничего не случится.
Он. Со мной ничего не случится. Я обещаю тебе.
Она. Тебя, может быть, ранят в ногу. (Торгуясь с небесами) Его, может быть, ранят в ногу. (без паузы, увидев воображаемого капитана) Господин капитан, примите эти скромные дары от истинной патриотки. Пусть эта ветчина станет вашим знаменем, под которым доблестные французские войска войдут в логово врага! К оружию, граждане! Вперёд, сыны Отчизны!
Он. Я думал, что умру от стыда. Вообще-то, если бы можно было умереть от стыда, то человечество уже давно бы прекратило своё существование. Я бросил на капитана такой красноречивый взгляд, что, как истинный выпускник Сен-Сирской академии, он больше не колебался. Галантно поблагодарив ЕЁ, он помог ЕЙ сесть в такси и отдал честь.
