- Ах, ты сволочь! - орал я, гоняясь по периметру двора за невесть откуда взявшейся кошкой.
У меня аллергия на кошек.
Кошку я так и не поймал. Она взобралась на забор и спрыгнула по другую сторону.
Вообще-то я доволен своим забором, высотой в три метра, из тесно пригнанных заостренных кольев. И дворик ничего, чистенький, клумбы с цветочками разбиты, деревья фруктовые стоят, огород - овощи, ягода. Дом на славу сработан. Картинка.
Но сейчас я ругал и крестил на все лады свое творение.
- Только кошек и не хватало, - бурчал я под нос в течение оставшегося дня. А вечером решил установить "отпугиватель". Кое-какие детали и остаточные знания по радиоэлектронике позволили воплотить идею в реальность (прошу извинить за штамп).
Спать я улегся с твердой уверенностью, что...
Ночь разбудила леденящими душу воплями. Оказалось, что хвостатый хулиган запутался в натянутых проводах и теперь его колотила мелкая дрожь; вызываемая слабым электрическим током.
Уснуть я так и не смог. Казалось, коты всей округи решили испытать мое изобретение.
Вот еще один, и еще... Эти крики мне что-то напоминают
Как противно скрипят половицы под моими ногами. Но ведь я лежу!
На миг в холодном свете луны появилась и исчезла тень.
Шепот. Шепот под дверью.
В дальний угол пробежали коготки, в тишине дома ясно прозвучал их цокающе-скребущий звук.
В доме моего детства жила кошка. По ночам она ловила мышей. На моих глазах кошка поймала и съела маленького серого зверька, кричащего от боли. Я тоже кричал и плакал. Я боялся, что она съест и меня. А на полу остались капельки крови.
Опять процокали коготки. Под шкафом загорелись зеленые огоньки. Кошка!!! Я швыряю в нее книгой.
Кто-то незримый присутствует в комнате и смеется надо мной издевательским смехом. Очень тихо смеется, но я все равно его слышу.
Утром, с больной головой, красными в сеточку глазами и основательно помятой физиономией, я добрался до забора и, к чертовой матери, оборвал все провода.
С того дня кошки стали моим пунктиком. Каждый раз я придумывал новые способы борьбы с ними, а на следующий день отметал как не оправдавшие надежд. За те несколько дней, что были заняты интеллектуальной деятельностью, я изменился. Лицо украшала щетина, глаза болели и слезились от хронического недосыпания, рубашка и брюки словно побывали в.... Вдобавок ко всему появилась раздражительность. Больше всего на свете меня раздражал я сам.
Когда все умственные резервы исчерпались, и стрелка рассудка стала зашкаливать, я решил приобрести собаку.
Кое-как приведя себя в порядок, я отправился в ближайшую деревню. Пса, надо вам сказать, я нашел довольно быстро. Это был здоровенный лопоухий лентяй неопределенной породы, с нахальной мордой, постоянно скалящий зубы. А вот человека, который бы мне его продал, удалось найти не сразу.
После скрепления договора "белой печатью" местного разлива я, пес и его бывший хозяин отправились ко мне. Правда, "хозяин" вскоре отстал, я даже не заметил, когда, - вероятно, дорога для его ног оказалась
неподходящей или вела совсем в другую сторону. Но, так или иначе, я был рад исчезновению этого типа с иссиня-красной поросячьей фотокарточкой, не внушающей особого доверия. Все то время, пока скреплялся договор, он клялся в вечной дружбе, пытался обслюнявить щеку и говорил: "К-как- кой хор-роший ч-человек-к".
Я был рад и пес тоже. Всю дорогу он бежал рядом, усердно вертел хвостом и с мольбой глядел на сумку, в которую я бросил кусок купленной в деревенской лавочке ливерной колбасы, резонно рассудив, что собаку надо чем- то кормить.
- И как мне тебя назвать? - спрашивал я своего новоявленного верного друга.
Тот, делая вид, что слушает, на секунду приостанавливался и, послав преданный взгляд сумке, приподнимал то одно, то другое ухо.
- Ладно, будешь Пиратом, - изрек я, когда мы остановились у калитки.
Пока я возился с замком, Пират обежал частокол и пометил все четыре
угла, а заодно и пару захиревших елочек, которые я посадил прошлым летом.
Новое место жительства, очевидно, очень понравилось этому четвероногому, он скрупулезно изучил двор и "расписался" буквально везде, начиная с деревьев и кончая воткнутыми посреди огорода граблями.
Теперь я был спокоен. И решив, что мучениям пришел конец, впервые за пять дней всей душой и телом отдался сну.
Я в детстве, оно серое и тусклое, предметы и люди не имеют четких границ, расплывчаты. Буши лезут резкие звуки и с болью отдаются в голове. Горячий лоб покрыт солеными каплями. Кого-то зову и не слышу своего голоса. Пытаюсь встать, заставляя страдать каждую клеточку тела. Добрые мягкие руки ласково и осторожно кладут меня обратно в постель, прикладывают к голове холодную мокрую тряпочку.
- Еще обезболивающего, - доносится из этого мира тепла чей-то
приглушенный голос.
Хочу улыбнуться, но проваливаюсь в тишину бессознательного состояния.
Утром, как обычно в те дни, когда мою жизнь не омрачали нависшие над головой беды, я бодренько выскочил из дома, несколько раз конвульсивно дернулся, изображая зарядку, окунул голову в бочку с холодной водой и только после этого обратил внимание на развороченную клумбу. Казалось, на ней отплясывали, неистовый брейк черти или, что более вероятно, резвились молодые кроты.
Со слезами на глазах взирал я на погибшие труды рук своих. Цветы изломаны и перекручены, земля вспахана и вывернута. В довершение всего я разглядел кота, валявшегося посреди цветочного вандализма.
Кот был дохлый и только поэтому не убежал, когда я решил подойти чуть ближе. Матерый, грязно-рыжий, с порванным ухом, остекленевшими глазами и широко раскрытой пастью, с еще не высохшей на губах пеной, он смотрел сквозь меня жутким последним взглядом. Недолго думая, я сбегал в сарай за лопатой и тут же без всяких проволочек устроил погребение, сопровождаемое нелестными эпитетами в адрес тех, кто таких животных разводит. Потом привел в порядок клумбу, насколько оказалось возможным. Когда закончил работу, неизвестно откуда появился Пират, понюхал то место на клумбе, где был закопан кот и, равнодушно зевнув, потащился в тень.
В последующие дни все повторилось сначала. Ночью я, как всегда, ничего не слышал, а утром находил дохлого кота, и каждый раз на одном и том же месте. Скоро ко мне стали заглядывать соседи-дачники и спрашивать: "Не забегал ли к вам наш Васька?" Я разводил руками, отвечал: "В кошачьи пастухи не нанимался. Не знаю. Будто дел больше нет, как следить за чужими котами". Но соседи не успокоились. Как-то пришла делегация пенсионеров и потребовала вернуть котов и кошек, общим числом семь, их законным хозяевам. На что я вежливо попросил их пройти во двор и хорошенько поискать. Чем они, конечно же, не замедлили воспользоваться.
Надо вам сказать, пенсионеры были препротивные, суетливые, нахальные (даже в очко не побрезговали заглянуть), плоские - в смысле юмора, - с уездно-диктаторскими замашками.
Тут еще Пират под ногами крутится. Бабулька, одуванчик божий, росинка прозрачная, перхоть старая, резво так ко мне подскакивает и спрашивает с подковыркой, умильно глядя на моего лохматого сторожа:
- А не могла ли ваша, собачка наших кошечек подавить?
- Да что вы, - отвечаю, - он, и мухи не обидит.
А сам кипеть начинаю, чувствую, что вот-вот пар наружу прорвется. И "следопыты", видно, это усекли, потому что моментом выскочили за калитку и лишь оттуда попрощались.
- Ну что, Пират, хватит. Пора закрывать счет. А то эти ненормальные и милицию напустить могут, от нее так просто не отделаешься.
Но пес, как видно, не внял моему совету, и я продолжал находить на клумбе утренние сюрпризы.
Нервы мои опять сдали. Среди ночи я выскакивал во двор, чтобы убедиться, что клумба пустует. Я посадил Пирата на цепь у крыльца, но и это не могло уже помочь. Каждого нового утра я ждал со страхом, каждое утро тянуло меня к клумбе, как преступника к месту преступления. Я забросил все дела. Двор, некогда чистый и опрятный, превратился в заваленную мусором свалку, огород давно порос сорняками, и лишь клумбу я содержал в полном порядке. Ночи я проводил в страхе перед днем, днем со страхом ожидал ночи.
Глаза, вокруг одни глаза. Они следят за мной. Выискивают щелки в заборе, подглядывают в окна, прячутся за двери и под кровать, перемигиваются между собой. Думают, что все знают обо мне. Но нет, они не видят, о чем я думаю, спрятавшись с головой под одеяло.
Пират, вдобавок ко всему, стал выть на луну. Вой у него был мерзкий, и меня часто пробивала дрожь, на лбу выступал холодный пот. Скоро мне стало казаться, что к собачьему вою присоединяются кошачьи вопли. Этот концерт доводил до исступления, я выскакивал из дома, орал на Пирата, падал перед ним на колени и молил о пощаде. Но он оставался глух, и тогда...
Во время очередного ночного концерта, когда мой разум помутился, не только горячим желанием, чтобы все кончилось, но и определенным количеством винных паров, я приготовил из длинного кожаного ремня удавку и, внезапно оглушив пса палкой, вздернул его на чердаке. После чего удовлетворенный наступившей тишиной, завалился в постель и уснул крепким сном.
Как легко и приятно летать. Я и не знал, что умею. Внизу бегут люди, машут руками, кричат что-то. А я смеюсь над ними. Под ногами у людей путается собака, ласт и пытается достать меня. Но бог недосягаем. Я -
БОГ!!!
Следующий день принес с собой пьяное раскаяние. Я горько плакал над трупом. Проклиная себя, призывал небеса ниспослать справедливую кару. С какими только были возможны почестями я похоронил пса. На могильном холмике поставил большой камень, соорудил маленькую изгородь.
Жизнь моя стала адом. Каждый вечер я набирался до потери сознания, чтобы только не слышать запечатлевшегося в памяти предсмертного хрипа Пирата. Но и это перестало помогать. Видения роковой ночи с каждым разом становились все страшнее и реальнее.
Хрипящий предсмертный крик. Слишком долгий и громкий. Хлопья пены, падающие с губ, бесконечно увеличивающиеся, готовые лопнуть глаза.
Кровь. Она залила мне лицо. Я чувствую ее сладковатый вкус у себя на губах и смеюсь визгливым смехом, переходящим в хрип.
На шее петля, она жжет и душит. Дайте мне вдохнуть!!!
Пес стоит передо мной и скалит зубы в беззвучном смехе. Он упивается моими мучениями, кусает за ноги.
Целыми днями я валялся в постели или бродил по захламленному, заброшенному двору, как дикий зверь, или выл/стоя на коленях перед могилой.
Водка и постоянное нервное напряжение сделали свое черное дело. Я чувствовал, как постепенно схожу с ума. Теперь видения преследовали меня и днем. Я боялся остаться один в комнате, боялся выйти во двор. Я завесил плотной тканью окна и зеркало, прежде чем лечь спать, зажигал лампочки и свечи, внимательно осматривал темные углы, то и дело, вздрагивая от скрипа половиц под своими ногами.
У изголовья постели на табурете у меня теперь всегда лежал топор, под подушкой - остро заточенный нож, только с ними я решался выходить из дома.
Поистине, суеверный ужас внушал мне чердак. Он давил на психику, заставлял прислушиваться к ночным шорохам, тянул и манил к себе.
Я страшно боюсь темноты. Вместе с ней приходит что-то невидимое, ощущаемое только телом, и сжимает меня в тяжелых душных объятиях, насквозь пронзает тонкими острыми пиками. Я кричу, хочу вырваться, но ЭТО все сильней наваливается на меня, душит, старается перегрызть горло.
Я просыпаюсь. Подушка мокра от пота, простыня сбита, одеяло на полу. За окном ночь. В доме тихо, но мне кажется, что кто-то бегает по чердаку и шумно дышит.
И вот однажды, когда в небе стояла особенно яркая и полная луна, наполняющая мертвенно-бледным светом воздух, я, как сомнамбула, вышел из дома и по приставной лестнице полез на чердак...
Его нашли соседи, пришедшие напомнить, что пора бы уплатить за аренду земли. Он лежал на чердаке лицом вверх с вырванным горлом, в сведенной в предсмертной судорогой руке был зажат клок свалявшейся собачьей шерсти. В открытых глазах навечно запечатлелись удивление и мольба о помощи. Разбитый фонарик, испачканный кровью, валялся рядом.