Посохов Александр Николаевич : другие произведения.

А.Посохов "Представьте себе"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Александр Посохов
  
  
  
  Представьте себе
  
  
   Настоящий сборник - это приглашение повоображать немного вместе с автором: а что могло бы происходить с известными персонажами сейчас; а какими могли бы быть знакомые литературные произведения в наше время; а может ли быть общение с неодушевлёнными субъектами; а какими могут быть стихи о несуществующем. Главное - представить себе на минутку, что так могло бы быть и улыбнуться. Действительно, на минутку. Потому, что большего времени на прочтение любого рассказа или стихотворения в этом сборнике не потребуется.
  
  
  
  Толстой и Анна
  
  
   Приехал Толстой умирать на станцию Астапово. Присел на скамейку и стал о жизни своей великой думать. Смотрит, по перрону Анна Каренина слоняется, на рельсы как-то странно поглядывает.
   - Ты чего это удумала, паршивка? - строго спросил её Толстой.
   - Да вот, - ответила она дрожащим голосом. - Порешить с собой хочу.
   - Из-за Вронского, что ли?
   - Из-за него, - со слезами на глазах подтвердила Анна.
   - Подумаешь, хлыщ какой! - сердито проворчал Толстой. - Да я его просто вычеркну из романа, и дело с концом.
   - Действительно, - обрадовалась Анна. - Вычеркните вы этого кобеля, пожалуйста, Лев Николаевич. И этого ещё, прыща старого.
   - Каренина, что ли?
   - Его самого, тоже козёл тот ещё. Сколько раз говорила ему, купи виагру. А он, разрешение у государя надо получить. Вот и получил рога на рога.
   - Нет, - отказался Толстой. - Тогда название всего романа менять придётся, фамилия-то у тебя от мужа. Хотя ты права, конечно, оба они хороши. Хлыщ да прыщ, ну какие это герои.
   - Главное, читать про них противно, - взмолилась Анна. - Нафиг они вообще нужны, чтобы из-за них под поезд бросаться.
   - Ладно, - сжалился Толстой. - Название поменяю, а их вычеркну и анафеме предам. И тебя анафеме предам. Слаба ты оказалась по женской части и тоже на героиню не тянешь.
   - А это возможно? - удивилась Анна. - Вы же не член Священного синода.
   - Возможно! - воскликнул Толстой, вставая со скамейки. - Раз я отлучён от церкви, значит, я всё могу. Ленин вон почти всю страну анафеме предал, и ничего. Кстати, я слышал, что он статью про меня написал. Будто зарос я, как простой русский мужик, потому что в зеркало на себя не смотрю. А я же знаю, что в зеркале революция. Давай уедем отсюда. Что-то не по себе мне тут.
   И они уехали. Купили домик на окраине Москвы и стали жить вместе. Но не как муж с женой, а как автор с придуманным образом в виде красивой молодой женщины. Сыночка Анны, Серёжу, Толстой не вычеркнул, и он стал жить вместе с ними. После революции Анна Каренина вышла замуж за начальника Московской уездной ЧК, который по блату устроил её на работу в локомотивное депо диспетчером. Лев Николаевич вначале Серёжу воспитал, а затем и других детишек Анны. Все они живы до сих пор. Лев Николаевич каждое лето наведывается инкогнито в Ясную Поляну. Снимет толстовку, натянет джинсы, очками тёмными прикроется и вперёд с группой туристов. Походит, посмотрит, порадуется тому, как содержит Россия его усадьбу, осенит крестом потомков, пару яблочек сорвёт украдкой и обратно.
  
  * * *
  
  
  Сказка о маузере
  
  
  Жил старик со своею старухой
  У самого моря Балтийского.
  Раз закинул старик невод в море -
  Пришёл невод с маузером матросским.
  И молвит тот голосом человечьим:
  - Чего тебе надобно, старче?
  Ему с поклоном старик отвечает:
  - Да надобно нам машину новую,
  Старая совсем уже не стирает.
  А пенсия у меня - кот наплакал,
  И у жены - с нос гулькин.
  Забранил маузер старика:
  - Дурачина ты, простофиля.
  Сказал же Владимир Владимирович:
  "Разворачивайтесь в марше!
  Довольно жить рабским законом,
  Данным когда-то Адамом и Евой,
  Буржуйскую клячу загоним,
  Левой, Левой, Левой!"
  Не понял старик ни слова
  Из слов товарища Маузера
  И продал его антиквару
  Как раз по цене новой стиралки.
  
  * * *
  
  
  Омар и Зигмунд
  
  
   Сидят в кафе на Плющихе двое, давным-давно известные во всём мире личности. Один мыслитель, а другой психиатр. Одного зовут Омар, а другого Зигмунд. Вот Омар и говорит Зигмунду:
   - Можно соблазнить мужчину, у которого есть жена. Можно соблазнить мужчину, у которого есть любовница. Но нельзя соблазнить мужчину, у которого есть любимая женщина.
   - Красиво, - похвалил Зигмунд. - Но неправда. Если бы мужчина состоял исключительно из любящего сердца, то тогда бы он вообще ничего не делал. Мужчина не состоит только из чувства, это живое существо.
   - И что из этого следует?
   - А то, что он подвержен любым соблазнам в силу природной зависимости. Вот посмотрите на того мужчину, который сидит за столиком у окна. Видите, к нему подсаживается девушка. Говорят о чём-то. И я абсолютно уверен, что сейчас она его соблазнит.
   - Сомневаюсь, - говорит Омар. - Видите, он недовольно махнул на неё рукой, и она уходит.
   - А давайте спросим у него, почему, - предложил Зигмунд.
   - Извините, - подойдя к мужчине, спросил Омар, который выглядел намного старше Зигмунда. - Почему вы прогнали её?
   - Потому, что она совсем обалдела, - ответил мужчина. - Представляете, пятьсот баксов за час, а у самой прыщ на лбу.
   - Скажите, а у вас есть жена?
   - Есть.
   - А любовница?
   - Есть.
   - А любимая женщина?
   - Тоже есть, - признался мужчина. - А вы, собственно, кто такие?
   - Ну что! - торжествующе воскликнул Зигмунд, когда они, оставив мужчину в покое, вышли на улицу. - Я же говорил, что всё происходит на подсознательном уровне.
   - Но я же о людях, а вы о существах, - грустно заметил Омар. - Пойдёмте лучше посидим молча в тенёчке вон под теми тремя тополями.
  
  * * *
  
  
  Богоявление
  
  
  Давным-давно один ваятель
  Старинный Бахуса приятель
  Чего-то вылепил, как смог,
  И всем сказал, что это бог.
  Но видно было, что не тот
  У образа сего живот,
  И зад не тот, и рот,
  И голова наоборот,
  Не бог, короче, а урод.
  Но восприимчивый народ
  И на такого стал молиться,
  К перстам холодным так и льнёт.
  И вдруг сам Бог сошёл на Землю,
  И что он видит - люди внемлют
  Какой-то пьяной небылице.
  Его ж никто не узнаёт,
  Ни по лицу, ни по одежде.
  И прежде,
  Чем он представиться хотел,
  В него булыжник полетел.
  Прижавши нимб, задравши тогу,
  Бежать пришлось живому Богу...
  
  * * *
  
  
  Сукин сын
  
  
   Случилось это лет двести назад в Москве. Старик один рассказывал, а ему другой старик, а тому третий и так далее вниз по счёту до тех самых времён. А теперь я вот рассказываю.
   Приходит, значит, Пушкин к издателю со своей исторической драмой "Борис Годунов", а тот ему от ворот поворот.
   - Да она сейчас даром никому не нужна, - не прочитав ни строчки, кроме названия, сказал издатель. - Делать тебе нечего было в ссылке, вот ты и марал бумагу. Лучше бы фермерством занялся в своём Михайловском. Представляешь, утром сходил в курятник, снял яички, пожарил на сальце с лучком, прикольно же.
   - Какой ещё курятник, сударь! - возмутился великий поэт. - Это же Борис Годунов!
   - И что? - равнодушно отреагировал издатель и, повернувшись к своему писарю, спросил: - Ты знаешь, кто такой Борис Годунов?
   - Нет, - ответил тот. - Ельцина знаю, а других не знаю. Дворника, правда, нашего раньше так ещё звали. А теперь у нас другой дворник.
   - А нового дворника как зовут? - спросил издатель.
   - Абдулбашир, - ответил писарь.
   - Вот видишь, - обратился к автору Годунова издатель. - Человек делом занят, улицы подметает, листья жёлтые в чёрный мешок складывает, а тут ты со своими листочками. Оставь их, если не жалко, он их тоже в мусор выбросит.
   - Вы что тут с ума сошли! - снова возмутился Пушкин. - Яйца, сальце, Ельцин, Абдулбашкир!
   - Абдулбашир, - поправил его писарь.
   - Тем более! Вы можете мне объяснить, почему отказываете печатать Годунова?
   - Повторяю, - сказал издатель. - Ни драмы, ни трагедии, ни стихи, прости господи, никому сейчас не нужны. Интернет, дело другое, блогеры там разные, ютубы, подкасты. Понял?
   - Я русский человек! - гордо заявил Пушкин. - Я народный язык понимаю. И даже предпочитаю его литературному. А объединение их считаю своей заслугой.
   - Ты мне голову не морочь, - перебил его издатель. - Какой ты русский, разобраться ещё надо. Чернявый шибко и кучерявый. А у таких денежки водятся. Если заплатишь, мы тебе не только Годунова твоего напечатаем, но и чёрта лысого.
   - Я же автор! - в который уже раз возмутился Пушкин. - Это вы мне должны заплатить за мой труд, а не я вам.
   - Ага, раскатал губы. - вставая из-за стола, произнёс издатель. - Я вижу, мужик, с тобой бесполезно иметь дело. Ты же ничего не соображаешь. Убирайся-ка ты подобру-поздорову.
   - Позвольте, любезный, - засопротивлялся, было, поэт.
   - А я говорю, проваливай отсюда, - повторил свой приказ издатель. - А то охрану позову.
   Последнее, что услышал Александр Сергеевич, закрывая за собой дверь, это как издатель сказал писарю раздражённо о посетителе: "Привязался же, сукин сын!"
   "Так вот, оказывается, кто я, - подумал Пушкин. - Надо Вяземскому сообщить".
  
  * * *
  
  
  Собаке прохожего
  
  
  Какой же у тебя нахальный лай,
  Такого лая не слыхал я сроду.
  Гуляешь с нами, так гуляй,
  Естественной потребности в угоду.
  
  Хозяин твой, конечно, охламон,
  Подарки за тобой не убирает.
  Идёт себе, как будто он не он,
  И, что ты здесь, как будто бы не знает.
  
  Ты по-собачьи дьявольски красив.
  Но нашу злость не понимаешь.
  И, никого ни капли не спросив,
  Ты снова лапу поднимаешь.
  
  Мой милый пёс, среди твоих гостей
  Так много всяких и невсяких было.
  Но та, что всех приличней и умней,
  К тебе случайно вдруг не заходила?
  
  Она придёт, даю тебе поруку.
  И не рыча, в её уставясь взгляд,
  Ты за себя лизни ей нежно руку,
  За то, в чём ты совсем не виноват.
  
  * * *
  
  
  Смешинка
  
  
   Поздний воскресный вечер. Счастливое мирное время. На широкой и мягкой кровати уютненько так расположилась девочка Саша, которая приехала к бабушке с дедушкой на выходные. Но сразу же спать она не собирается. Надо ещё чтобы дедушка обязательно рассказал на ночку смешную историю. Он всегда ей рассказывает такие истории перед сном. А она всегда смеялась и, перебивая дедушку, добавляла к его повествованию свои весёлые придумки.
   - Дед, ну скоро ты? - позвала она дедушку.
   - Господи! - проворчал дедушка, входя в комнату. - Я тебе давно уже всё рассказал.
   - А ты просто придумай что-нибудь, - посоветовала Сашенька.
   - Ладно, как скажешь, - согласился дедушка и, не раздеваясь, лёг рядышком с внучкой. Сашенька тут же сложила ручки под голову и крепко прижалась к родному дедовому плечу.
   Все дедушкины истории всегда начинались со вступительного слова "однажды". Но рассказывать разные необычные и весёлые истории становилось дедушке всё сложнее - уж всё, казалось, самое смешное и удивительное он уже вспомнил и обсмеял вместе с внучкой. Поэтому в последнее время он чаще всего произносил по ходу то, что просто в голову приходило. При этом, начиная очередную галиматью, он сам точно не знал, какое слово должно последовать за вступительным. Именно так было и в этот раз.
   - Однажды, - начал дедушка свою очередную историю, - уехал я на недельку из Москвы и иду по окраине села. С одной стороны дома, а с другой стороны густой лес. Чувствую, мне по-маленькому сходить надо, как тебе иногда. Но к огородам же я не пойду, там люди и видно всё. И я, конечно, пошёл в лес. Вижу, на опушке домик деревянный, из брёвен сложенный, с двумя входами с разных сторон. На одной стороне написана большая буква "М", а на другой стороне написана большая буква "Ж". Знаешь, такие туалеты бывают в деревнях или на автобусных остановках за городом?
   - Знаю, - ответила Саша. - Мы заходили в такой, когда на дачу к маминой подруге ездили.
   - А что буквы "М" и "Ж" означают, знаешь?
   - Да, мужчины и женщины.
   - Правильно. Так вот, забегаю я туда со стороны буквы "М", а там медведь сидит. И как зарычит на меня: "Ты что, слепой что ли!" Я говорю испуганно: "Нет, не слепой. Я зашёл сюда, потому что буква "М" с этой стороны". А медведь ещё страшнее как зарычит: "Так это же звериный туалет. А буква "М" означает, что это для медведей". Представляешь? Вот такая история со мной приключилась.
   Сашенька громко засмеялась. Дедушка тоже сам расхохотался, но что дальше рассказывать, он не знал и не думал вовсе. Рассмешил ведь внучку, подумал он, обязанность свою выполнил и хватит.
   - Вы чего там расхихикались! - послышался из кухни строгий голос бабушки. - Опять смешинка в рот попала. Спать пора, завтра папа с мамой рано приедут, в садик надо, а они гогочут. Дед, кому говорю, закрывай двери и иди сюда.
   Дедушка встал, нежно поцеловал внучку в лобик, пожелал спокойной ночи и хотел выйти уже. Но Сашенька, продолжая смеяться, остановила его:
   - Подожди, дед, а с другой стороны жираф сидел, что ли?
   Но дедушка закрыл уже за собой дверь, и Сашенькин вопрос так и остался без ответа.
  
  * * *
  
  
  Баллада о Гиппопотаме
  
  
  Из московского зоопарка сбежал Гиппопотам.
  И правильно сделал, не место там старикам.
  Зато теперь в деревне за угощение и кров
  Он катает на себе кучу пацанов.
  А намедни всего-то за несколько бочек пива
  Он очистил всю околицу от крапивы.
  А всего-то за несколько тонн овощей
  Он очистил весь пруд от осоки и хвощей.
  А ещё по заявкам и с одобрения
  Он разбрасывает, где надо, ценное удобрение.
  И, где не надо, бывает, случается,
  Но ему, забавному толстяку, всё прощается.
  С коровой одной молодой подружился.
  Не бык племенной, но всё же сгодился.
  Короче, прижился.
  И служит тем самым наглядным примером,
  Что следует делать пенсионерам.
  
  * * *
  
  
  Страшный экзамен
  
  
   Брониславу Станиславовичу, молодому доценту кафедры государственного и муниципального управления, внезапно поручили в индивидуальном порядке принять экзамены у одного полковника. Небольшая группа, в составе которой числился этот самый военный, состояла сплошь из работников различных министерств, в том числе почему-то министерства обороны, причём в ранге не ниже руководителей департаментов. Почти все они давно всё сдали, а этот слушатель по засекреченным причинам экзамен не сдавал, и ему предоставили дополнительную возможность.
   Доцентом весьма престижной и сугубо гражданской столичной академии Бронислав Станиславович стал всего неделю назад, и раньше принимать экзамены ему не доверяли, разве что зачёты. Он очень разволновался ещё и потому, что экзамен должен был состояться уже на следующий день. Поздно вечером перед сном Бронислав Станиславович разложил на прикроватном столике экзаменационные билеты, улёгся поудобнее, надел очки и стал просматривать вопросы, а вдруг на какой-то из них он и сам толком ответить не смог бы.
   Один билет проштудировал, другой... и вдруг дверь в спальную комнату открывается и перед Брониславом Станиславовичем вырастает мужская фигура в кожаной куртке, с папахой на голове, с шашкой на левом боку и с маузером на правом.
   - Вы кто, Чапаев? - робко спросил Брониславов Станиславович.
   - Нет, я из другой дивизии, - ответил незнакомец и бесцеремонно уселся на край постели. - Некогда Василию Ивановичу по академиям разъезжать, он своих белых добивает.
   - А вы своих добили уже?
   - Всех под корень вырезал, отдыхаю пока, заслужил. Вот он и попросил меня, боевого соратника, вместо себя экзамен тебе сдать. Так что, давай спрашивай.
   - А как к вам обращаться, голубчик? - приподнимая голову над подушкой, спросил Бронислав Станиславович.
   - Какой я тебе голубчик! - насупив брови, возмутился посланник Чапаева.
   - Тогда, может быть, господин красный командир? - осторожно предложил Бронислав Станиславович.
   - Да я тебя сейчас пополам разрублю за господина!
   - Извините, ради Бога, я это нечаянно оговорился.
   - А за Бога ещё и расстреляю!
   - Я больше не буду, правда, - не соображая, чего не будет, но всё равно пообещал Бронислав Станиславович. - Берите билетик, пожалуйста.
   - Ну, взял.
   - Читайте.
   - Сам читай.
   - Кадровая политика в системе государственного управления, - послушно зачитал первый вопрос Бронислав Станиславович.
   - И что?
   - Отвечайте.
   - Я, что ли?
   - Вы, конечно, не я же.
   - А что говорить?
   - Ну, расскажите, например, как вы подбираете и расставляете кадры у себя в дивизии, какими принципами и критериями руководствуетесь при этом?
   - Чего, какие ещё принципы с критериями! Ты мне голову не морочь. Говори так, чтобы я понял, буржуй недорезанный.
   - Ну, какой же я буржуй, - попытался возразить Бронислав Станиславович.
   - А кто же ты! Ишь, морду какую наел. На чистенькой простынке лежит, одеяльце в цветочек, лампочка светит.
   - Хорошо, товарищ. Давайте сначала. Как вы подбираете и расставляете своих подчинённых?
   - Да проще простого. Подбираю, кто не подчиняется, и расставляю к стенке.
   - Потрясающе. И второй вопрос, товарищ. Учёт национального состава населения при формировании органов местного самоуправления.
   - Опять начинаешь!
   - Хорошо. Давайте яснее. Кого, кроме русских, вы берёте в отряд красноармейцев?
   - Тебя бы не взял.
   - Это почему же, разрешите полюбопытствовать?
   - Так ты же непонятно кто. Отравишь лошадь и смоешься.
   - Куда?
   - А леший тебя разберёт. К предкам, наверно.
   - Неужели в Польшу?
   - Так ты шляхтич, что ли? А я думал еврей.
   - Я не еврей, а поляк. Преподаватель в третьем поколении. Сын профессора, между прочим.
   - А зовут-то тебя как, интеллигентишка?
   - Бронислав Станиславович.
   - Да как же тебя с таким именем в академию генерального штаба взяли! Хрен выговоришь. И не поляк ты никакой, если ты Броня. Форменный еврей.
   - Послушайте, уважаемый. Я ничего не имею против евреев, но я поляк. И горжусь этим.
   - А я говорю, еврей.
   - А я утверждаю, что поляк. И корни у меня польские.
   - Под эти самые корни я и изрублю тебя, как всякую белую сволочь. Плевать мне на твоих предков, будь они хоть трижды папуасами. Глянь вот, какой острый клинок у моей наградной шашки. А рукоятка какая, с узорами. Одно удовольствие помереть от такого оружия. Только ты вначале бумагу напиши, что экзамен Василий Иванович сдал.
   - А, если не напишу? У меня ведь своя честь имеется.
   - А у меня ещё пистолетик имеется. Глянь вот, какой тяжёлый. А патронов в нём сколько. Пристрелю, как последнюю контру.
   - Так вы уж определитесь поточнее, товарищ, изрубите меня или пристрелите? - стараясь не терять присутствие духа, произнёс Бронислав Станиславович. - И как кого, как белую сволочь или как контру последнюю?
   - Так, очкарик, ты мне надоел, - недовольно проворчал боевой соратник легендарного героя гражданской войны, встал с постели, одной рукой занёс шашку над головой Бронислава Станиславовича, другой рукой наставил на него маузер и приказал. - Садись и пиши бумагу. Ты против Чапаева, значит, враг. А с врагами у нас разговор короткий...
   Взмах шашки не состоялся, выстрел не прозвучал, но чистенькая простынка под начинающим экзаменатором оказалась поутру слегка подмоченной.
   Через пару часов, наяву уже, в академии, Бронислав Станиславович перед тем, как приступить к выслушиванию ответа на первый экзаменационный вопрос, спросил у офицера из министерства обороны:
   - Скажите, товарищ, а война будет?
   - Ну, что вы, разумеется, нет, - уверенно заявил полковник. - Врагов у России, конечно, много. А с врагами у нас разговор короткий.
   - Верно, - согласился Бронислав Станиславович. - Тогда всё. На второй вопрос отвечать не надо. Я ставлю вам отлично и желаю успехов. До свидания.
   Полковник пожал плечами, улыбнулся, взял зачётку, сказал "честь имею" и вышел.
  
  * * *
  
  
  Голос из Мавзолея
  
  
  Лимит на революции исчерпан,
  А на инфляцию, конечно, нет.
  Поэтому помочь вам не смогу ничем я,
  И не тревожьте вы меня ещё сто лет.
  
  * * *
  
  
  Машенькины друзья
  
  
   Однажды, когда задул на улице холодный ноябрьский ветер и залетали первые снежинки, девочка Маша заболела - давай вдруг кашлять, чихать, носом шмыгать. Простыла, одним словом.
   - Да у тебя температура! - воскликнула бабушка. - Всё, будешь сидеть дома. Никуда твой первый класс не денется. Наверстаешь ещё, ты у нас умненькая. Сейчас позвоню маме на работу, пусть врача вызывает.
   Через час пришёл врач, дяденька с усами. Заглянул в Машино горлышко, послушал её с двух сторон какими-то чёрными кругляшками, градусник ещё раз поставил и произнёс уверенно:
   - Ничего страшного, обычная вирусная инфекция. Посидит день-другой дома, и всё будет в порядке. Таблетки от кашля я, конечно, выпишу и сироп от простуды тоже. А горячий чай с малиновым вареньем вы сами сделаете. Но, вообще, хорошо бы такую чудесную девочку из Москвы к морю свозить. Погреется там, поплавает в тёплой водичке и болеть больше никогда не будет. И ещё очень полезно выспаться сейчас, как следует. Волшебный сон при этом не помешает.
   Кузьма с Мартином сидели в это время под Машиной кроватью и всё слышали. Они не знали, что такое инфекция. Но слово это им сразу не понравилось. Потому, что из-за него Маша лежит в постели и не может поиграть с ними. Они и про море ничего не знали, но точно поняли, что, если Маша побывает на море, то никакие болезни ей будут не страшны.
   Кто такие Кузьма с Мартином, спросите? Отвечаю. Это самые лучшие и верные Машины друзья - котёнок и мышонок. Котёнка подарил папа, а мышонка - мама. Имена же такие придумала для них сама Маша. И каждому из них она соорудила свой домик - Кузьме побольше, Мартину поменьше. Когда они втроём играли в догонялки, то Маша следила, чтобы Кузьма, цапая Мартина, не слишком-то выпускал когти, а Мартин чтобы не прятался в самые укромные местечки, откуда его нельзя было достать. Маша научила их всему, что сама знала и умела. Например, закончили кушать, взяли лапками по салфетке и вытерли мордочки. Или перед тем, как лечь спать, обязательно, махая хвостиками, пожелали Машеньке спокойной ночи.
   И вот, запомнив, что сказал усатый дяденька, Кузьма с Мартином решили во что бы то ни стало организовать для Машеньки волшебное путешествие к морю. Лишь только стемнело, они выпрыгнули в окно и вскоре подлетели к дому на оранжевом самолётике. Кузьма был одет в форму пилота, а Мартин - в форму стюарда. Трап сам подкатил к окошку, Машенька ступила на него и направилась к самолётику.
   - Куда! - писклявым голосочком остановил её Мартин. - Купальник забыла.
   - Я знаю, где он, - промяукал Кузьма. - Я сам его принесу. И с этими словами прямо в лётчиской фуражке он запрыгнул на шкафчик в углу комнаты, открыл дверку и достал красивый Машин купальник.
   На самолётике они летели совсем недолго. Но в полёте Мартин всё равно успел предложить Маше таблетки от кашля, сироп от простуды и горячий чай с малиновым вареньем. Облака, наконец, рассеялись, и внизу показалось море. Была почему-то уже не ночь, а ярко светило солнышко.
   Самолётик под управлением Кузьмы ловко пролетел над пальмами, испугал чаек и приземлился прямо на пляже. Машенька быстренько сбежала по трапу и хотела сразу же окунуться в воду.
   - Куда! - громким мяуканьем остановил её Кузьма. - Купальник надень.
   Маша оглянулась и увидела Кузьму, который стоял в открытом проёме фюзеляжа и держал двумя лапками купальник.
   Весь день Машенька купалась, загорала, строила песчаные замки, слова разные из гальки складывала, приветы дельфинам посылала. И, главное, Кузьма с Мартином всё время находились рядом. Кузьма вдруг с ветки пальмы ей что-нибудь скажет, а Мартин из-под песочка. Но их почему-то совсем не было видно. Мяуканье и писк Машенька слышала, а самих своих друзей она не видела.
   - Хватит вам прятаться, - сказала сердито Маша. - Пойдёмте лучше вместе купаться. Я вас плавать научу.
   - А ты сама-то умеешь? - послышался в ответ бабушкин голос. - Проснулась, соломинка моя. Дай-ка я тебя в лобик поцелую. Ну, слава Богу, температура нормальная.
   - А куда Кузьма с Мартином делись? - приподнимаясь на кровати, спросила Машенька.
   - Да куда ж они денутся, - улыбнулась бабушка. - Вон они, каждый из своего домика выглядывает. Видишь, как они на тебя смотрят. Ты же их всё время во сне звала.
  
  * * *
  
  
  А ты?
  
  
  Зашёл я в лесочек:
  Осинка в косынке,
  Берёзка вся в слёзках,
  Сосёнка с сестрёнкой,
  Малинка с калинкой,
  Рябинка с корзинкой,
  Ольхушка с кормушкой,
  И всюду цветы.
  Вот так-то, дружочек,
  Я лирик, а ты?
  
  * * *
  
  
  Береги себя, сынок!
  
  
   Не слышен был этот разговор ни воронам, что кружили тревожными стаями над чернеющими деревьями, ни листьям пожухлым, что мягко шуршали под ногами.
   - Застегнись, а то простынешь, - сказал отец. - И не пей много.
   - Я и не пью, - возразил сын. - Тебе вот стопочку и себе такую же. И всё.
   - Ладно, за встречу можно, - согласился отец. - Ну, как ты?
   - Нормально. Всё, как у всех. Ничего хорошего.
   - Ну, так не бывает, чтобы совсем ничего. Жить всегда можно. При любом раскладе.
   - Не начинай! - перебил сын.
   - А что плохого-то! - удивился отец. - Ты в Москве, квартира у тебя. Да, однокомнатная, зато своя.
   - Всё равно не надо было дом в Константинове продавать. Сейчас бы приезжали туда на выходные.
   - А на что бы мы с мамой тогда жильё тебе в столице приобрели. Всех наших сбережений на половину только хватало. Сто раз ведь об этом говорили. В Рязани мы бы и так купили. Но ты же наотрез отказался оставаться здесь после института.
   - Обошёлся бы как-нибудь без квартиры. Снимал бы.
   - А кто бы платил за неё. Ты ведь нигде не работал. А сейчас работаешь, кстати?
   - Уволился недавно.
   - Опять! Неужели ничего достойного найти не можешь?
   - Предлагают разное. Но ты же знаешь, что я за гроши на дядю работать не буду.
   - Жалко. Сколько мы с мамой тянули тебя, учили, и всё зря. Ну, как же так, сынок! Тебе ведь уже давно за сорок, борода седая.
   - Всё по блату, отец. Был бы ты у меня олигархом, а не учителем в школе.
   - И что?
   - А то. Умные люди в девяностые деньги делали, а ты стаж свой педагогический высиживал. Крутиться надо было.
   - Я и крутился, как мог. Думаешь, легко было в советское время квартиру получить.
   - Да какая это квартира, хрущёвка драная! - усмехнулся сын.
   - Однако ты вырос в ней, - вздохнул отец. - Потом на дом с мамой копили. Как отпуск, так подрабатывали.
   - Да он копейки тогда стоил!
   - Да хоть сколько! Главное, что мы с мамой любили тебя. Ты дневник-то мой о себе читаешь иногда?
   - Какой дневник?
   - Который я тебе в восемнадцать лет передал. Я ведь его со дня твоего рождения вёл. Где он?
   - Валяется где-то, - отмахнулся сын.
   - Оградку бы покрасить, - помолчав немного, заметил отец. - А то мама переживает. Траву она ещё может повыдергать, а на другие дела у неё уже сил нет. А ты чего приехал-то? Десять лет не появлялся, и живой я не нужен был, а тут на тебе.
   - Я к маме приезжал. Семьдесят лет всё-таки. Вот она и попросила проведать тебя перед отъездом.
   - А, если бы я олигархом был, проведал бы без маминой подсказки?
   - Да не обижайся ты, я же пошутил просто, - улыбнулся сын. - Пойду я, а то на электричку опоздаю.
   Сказав это, он встал со скамейки, застегнул куртку, вышел за оградку и направился к центральной аллее.
   - Береги себя, сынок! - услышал он вдогонку голос отца. Вороны не слышали, листья не слышали, а он услышал.
   Недопитая бутылка водки досталась пожилому рабочему с тележкой, заваленной отслужившими своё венками и прочим кладбищенским мусором.
   Ветер усилился, похолодало. Осень есть осень.
  
  * * *
  
  
  Невезуха
  
  
  Жили-были старик со старухой.
  А по соседству жила невезуха.
  То за деньгами зайдёт, то просто так,
  То у калитки устроит бардак,
  То вдруг в окошко покажет кулак.
  Вот ведь злодейка, не сгинет никак.
  
  * * *
  
  
  Всем всё по ...
  
  
   - Всем всё по ... - заявил влезший в меня столетний дед, коренной москвич, обречённо уставившись на книжный шкаф с сочинениями классиков марксизма-ленинизма.
   - А покультурнее нельзя выражаться? - возмутился я.
   - Нельзя! - отрезал дед. - Потому, что учили они, учили, как жить надо, и всё зря.
   - А ты знаешь как?
   - Знаю. Без господства общественного над частным никакого будущего у человечества нет.
   - Ну, ты загнул!
   - А тут и загибать нечего. КНДР дольше всех продержится. Может даже, она одна на Земле останется.
   - А Россия?
   - Исчезнет. А за ней США и Китай. Америка после нас, потому что ещё пограбить успеет. А Китай, потому что капитализма у него меньше нашего.
   - А если по сути? - спросил я, желая уличить деда в бессмысленной болтовне.
   - Пожалуйста, - не раздумывая ответил он. - Государства как люди. Что между людьми, то между и государствами. Когда каждый сам за себя, то никто не спасётся. Общих интересов и общего порядка при капитализме нет, плохое убивает хорошее, зло торжествует и всем всё по ...
   - Хватит! - прервал я деда. - Давай вылазь из меня, а то мне ещё новую басню дописывать надо.
   - Зачем! - посмеялся надо мной дед. - Вон она вся мораль в шкафу. Лучше всё равно не придумаешь.
  
  * * *
  
  
  Песня о дуревестнике
  
  
  Над дворами-городами ветер тучи собирает.
  А меж тучами и нами грозно реет Дуревестник,
  Змею с крыльями подобный.
  
  То крылом домов касаясь, то стрелой взмывая к тучам,
  Он рычит, и тучи слышат
  Злую радость в гневном рыке.
  
  В этом рыке жажду дури,
  Силу злобы, пламя гнева и уверенность в победе
  Слышат тучи в этом рыке.
  
  Стонут голуби от страха,
  Разметались в полумраке и под крышами готовы
  Спрятать ужас свой пред дурью.
  
  И вороны тоже стонут,
  Им, воронам, недоступен смелый гомон против дури.
  Гром ударов их пугает.
  
  Пёс дворовый робко прячет тело хилое в подвале.
  Только чёрный Дуревестник грозно реет над домами
  И землёй, седой от пепла.
  
  Всё мрачней и ниже тучи опускаются над нами,
  И людская боль стремиться
  К высоте навстречу грому.
  
  Ветер воет, гром грохочет.
  Вот охватывает ветер нашу боль объятьем крепким
  И с размаху в страшной злобе хлёстко бьёт её о камни.
  
  Дуревестник с рыком реет,
  Змею лютому подобный, как стрела пронзает тучи,
  Лик добра крылом срывает.
  
  Вот он носится, как демон,
  Смертоносный демон дури, он вражду и войны видит.
  Он уверен, что закроют тучи солнце.
  
  Синим пламенем пылают стаи туч над бездной ада.
  Точно огненные нити вьются стрелы молний в небе,
  Ни на миг не исчезая.
  
  - Дурь! Скоро грянет дурь лихая!
  
  Это чёрный Дуревестник дико реет между молний
  Над просторами земными.
  То рычит пророк разрухи:
  
  - Пусть сильнее грянет дурь!
  
  
  Леший
  
  
   Октябрь. Пять часов вечера. Выбегаю из дома в направлении Салтыковского лесопарка. Минут через двадцать бегу по узкой тропинке мимо Лешего. Так я называю странное сухое дерево: мрачный, почти чёрный ствол; на высоте человеческого роста вместо продолжения ствола некое шарообразное образование с коротким сучком в форме носа и двумя пупырями, напоминающими глаза; по краям на уровне плеч два мощных ответвления, похожие на руки орангутана, вскинутые вверх; ни единого листочка, ни свежих отростков, что только и отличает его от образа сказочного мохнатого существа. Лешие, естественно, бывают разные: то гиганты, то карлики, то ветер его сопровождает, то тени от него нет, то сам он может стать невидимым, то силы невероятной, то по-человечески разговаривает. Мой Леший был одиноким, других подобных я не встречал в округе. Стоял он чуть в стороне от тропинки посреди раскидистых дубов и высоченных елей, никого не трогал и не пугал. Наверняка, как и положено, чувствовал он себя настоящим хозяином этого леса, охранял его и покровительствовал оставшимся в нём животным. Раньше, до семидесяти пяти, я просто подходил к своему Лешему, присаживался рядом на выступающий из земли стальной крепости корень, доставал фляжку с водкой, и мы с ним выпивали по пятьдесят граммов. Или по бутылке пива иногда. Я говорил, он слушал. Через пять лет я понял, наконец, что со всякой выпивкой пора заканчивать и начинать снова бегать. Однако всё равно, пробегая мимо него, я обязательно останавливался на мгновение, подходил к нему, шлёпал его по бицепсу и произносил "Привет, старина!". Возвращался я домой через час, примерно, но уже по другой дороге.
   И вот бегу я вчера, как обычно, мимо Лешего, а темнеет уже, неуютно как-то становится, тревожно. И впервые не остановился, а прямиком дальше. И вдруг слышу:
   - А поздороваться? - это Леший остановил меня громким упрёком. А ещё говорят, в Москве лес неживой.
   - Извини! - закричал я в ответ. - Тороплюсь шибко, в шесть часов индийский фильм показывать будут, а я страсть как люблю их.
   Крикнул и тут же грохнулся на землю, повредив при падении правую руку, хорошо, что не носом в жёлтые листья, оглядываться не надо было. Коряги эти противные, похоже, специально подстерегают повсюду, так и норовят подножку подставить, ни на секунду отвлечься нельзя.
   - Вставай, давай! - командует Леший. - Грунт холодный уже, простынешь ещё. Посиди тут со мной, отдышись маленько.
   Встал я, подошёл к нему, правая рука болит, левой погладил его по макушке и сказал:
   - Привет, старина! А раньше-то почему молчал?
   - Повода не было, - говорит.
   Хотел я ещё спросить его, почему он сухой и лысый, да только как заколет у меня в груди слева, сковало всего сразу, дыхание спёрло. Осторожненько так присел я на корень, чувствую пот на лбу градом, сердце будто на ниточке болтается. Шелохнуться не могу, глаза закрыл и вижу: облака белые и пушистые, сквозь них солнышко ясное светит, ангелочки с цветочками. Дивное, волшебное состояние. Но чувствую вдруг, подпихнул меня кто-то в спину слегка.
   - Очнись, мужик! - услышал я голос Лешего. - А то помрёшь ещё прямо здесь. Как я тебя хоронить буду, я же с места сойти не могу. Тут вот намедни старичок один со старушкой вон под тем пнём собачку похоронили. Так у них лопатка была. Ну вот зачем ты бежишь, спрашивается? Тебе восемьдесят уже, а всё успокоиться не можешь. Хватит, прекращай немедленно!
   - Но я же тихонько, - вымолвил я в оправдание.
   - Какая разница! - возразил Леший. - Куда вы, люди, вообще несётесь?
   Не стал я ничего объяснять ему. Встал, поблагодарил его за обратный путь с того света и поплёлся домой.
   - Бог в помощь! - прозвучало во след.
   Это вчера было. На индийский фильм я опоздал, и кто там в семье козни невестке строит, так и не узнал толком. А сегодня вечером я опять побегу. Никакие придуманные существа мне не указ. Мой Леший добрый, конечно, хороший. Но он на одном месте стоит. А я без движения и до ста лет не дотяну.
  
  * * *
  
  
  Сказка о золотой птичке
  
  
  Жил старик со своею старухой
  У самого тёмного леса.
  Жили они в ветхом домишке,
  И было им на двоих поровну
  Сто шестьдесят лет.
  Старик ловил певчих птичек,
  Старуха ворчала, да кашу варила.
  Раз он в лесу повесил клетку,
  Залетел в неё клёст кривоклювый.
  Он в другой день повесил клетку -
  Залетела в него синица писклявая.
  А в третий день - тоже одна птичка,
  Да не простая, а золотая,
  И говорит человеческим голосом:
  "Отпусти ты, старче, меня в чащу!
  Откуплюсь чем только пожелаешь".
  Пожалел старик птичку
  И отпустил её со словами:
  "Бог с тобою, золотая птичка!
  Твоего мне откупа не надо,
  Лети себе в лес тёмный,
  Порхай там себе на просторе".
  Воротился старик ко старухе,
  Рассказал ей великое чудо:
  "Я сегодня поймал было птичку,
  Золотую птичку, не простую.
  По-нашему говорила птичка,
  Домой в лес просилась.
  Не посмел я взять с неё выкуп,
  Так пустил её в лес тёмный".
  Старика старуха забранила:
  "Дурачина ты, простофиля!
  Взял бы обличие для меня новое,
  Моё-то совсем состарилось".
  Вот пошёл он к тёмному лесу,
  Видит - тот встревожен слегка.
  Стал он кликать золотую птичку.
  Прилетела к нему она и спросила;
  "Чего тебе надобно, старче?"
  Ей с поклоном старик отвечает:
  "Смилуйся, государыня птичка,
  Разбранила меня моя старуха,
  Не даёт старику мне покою.
  Нужна ей наружность другая,
  Её-то, вопит, совсем состарилась".
  Отвечает золотая птичка:
  "Не печалься, ступай себе с богом.
  Будет ей новое обличие,
  Без морщин, седины и согбенности".
  Воротился старик ко старухе.
  Сидит та под окошком,
  И всё новое у неё:
  И лицо и фигура годов на сорок лишь.
  Ещё пуще старуха бранится:
  "Дурачина ты, простофиля!
  Выпросил всего-то серёдку мне,
  Много ль в таком виде радости?
  Воротись, дурачина, ты к птичке.
  Потребуй ещё моложе обличия".
  Снова пошёл он к тёмному лесу,
  Видит - растревожен лес.
  Стал старик звать птичку.
  Прилетела к нему она, спросила:
  "Чего тебе надобно, старче?"
  Ей старик с поклоном отвечает:
  "Смилуйся, государыня птичка!
  Ещё пуще старуха бранится,
  Не даёт старику мне покою:
  На двадцать лет выглядеть хочет".
  Отвечает золотая птичка:
  "Не печалься, ступай себе с богом,
  Совершу всё, как ей чудится".
  Пошёл он к своему домишку,
  А бабы среднего возраста и нет уж.
  Перед ним молодуха пригожая,
  Сидит она под окошком,
  На чём свет стоит мужа ругает:
  "Дурачина ты, прямой простофиля!
  Выпросил, облик на двадцать!
  Воротись, поклонись птичке:
  Не хочу быть молодухой-красавицей,
  Хочу быть девкой-невестой,
  С телом нежным, как у младенца,
  Ярче самой птички золотой,
  И чтобы она в услужении у меня была".
  Пошёл старик к тёмному лесу,
  Видит - бушует лес тёмный.
  Стал он кликать золотую птичку.
  Прилетела к нему птичка, спросила:
  "Чего тебе надобно, старче?"
  Ей старик с поклоном отвечает:
  "Смилуйся, государыня птичка!
  Никак не уймётся старуха моя.
  Хочет быть она самой красивой,
  Даже краше тебя хочет быть.
  И чтобы ты ей служила"".
  Ничего не сказала птичка,
  Лишь крылышками взмахнула
  И улетела в дремучую даль.
  Долго ждал он в лесу ответа,
  Не дождался, к старухе воротился.
  Глядь - сидит под окошком девочка,
  Годик от роду или того меньше,
  На горшке сидит
  И соску посасывает.
  
  Давно это было.
  Нет уж того старика в живых,
  И лес поредел,
  И домишко струхлявился.
  А девочка всё сидит на горшке
  И соску сосёт.
  
  * * *
  
  
  Топорик Раскольникова
  
  
   Пришёл Раскольников к старухе-процентщице, чтобы убить её. А она и говорит ему, кряхтя и кашляя:
   - Ты топорик-то положи на комод, чего ты его держишь под пальто. Ты же не царь Пётр и не мужик, чтобы с топором ходить. Уронишь ещё на ногу себе. Я ведь всё равно знаю, зачем ты пришёл.
   - Ну, коли знаете, тогда я лучше его обратно за дверь в каморку к дворнику положу, - тихо произнёс Раскольников. - Я его и в самом деле едва держу, не ел ничего уже несколько дней. Вчера, правда, один банан откушал.
   - Нет, - решительно возразила Алёна Ивановна, - Положи топорик аккуратненько на комод. И никого вообще убивать не надо. Ни меня, ни Лизавету.
   - Ой, спасибо, бабушка! - обрадовался Раскольников. - А то я и вас и себя загубил бы, проверяя, тварь ли я дрожащая или право имею.
   - Какая я тебе бабушка! - возмутилась несостоявшаяся жертва. - Я ещё даже не на пенсии. Ждала, что в пятьдесят пять выйду, так нет, не получается, до шестидесяти теперь тянуть надо. Как овдовела, так на проценты и живу. Тебе вот по блату процентов десять могу скинуть.
   - На что?
   - Квартира нужна?
   - Ещё как нужна, Алёнушка Ивановна! - взмолился Раскольников. - Главное, помочь некому. Мать у меня давно пенсионерка и сама чуть милостыни не просит. Сестра, кандидат наук, в гувернантках таскается. А я на Сонечке жениться хочу. Ну не ехать же мне на Дальний Восток, где обещают бесплатно гектар земли дать.
   - В ипотеку пойдёшь? - сверкнув хитрыми глазёнками, спросила жадная процентщица. - Нехристи в банке тебе ничего не дадут, ты безработный, а я дам. Без справки о доходах и поручительства.
   - А просто в рассрочку без процентов и закладной нельзя? - поинтересовался Раскольников. - Вроде как по знакомству. Тогда бы вы мне действительно помогли. А так грабёж и вымогательство получается.
   - Нельзя, - прошипела Алёна Ивановна. - Я же частница и без процентов помру. Пусть государство тебе помогает, это его забота. А я никого любить не обязана и сама зарабатывать не хочу. Для меня вы все, голодранцы, источник наживы. И притворяться добренькой я не собираюсь.
   - Ладно, - обречённо вздохнул автор безумной идеи очищения общества от ненужных людей. - Уж лучше в ипотеку, чем на каторгу.
   - Да, выбор у всякой твари маленький, и прав почти никаких, - откинув назад жиденькую косичку, глубокомысленно заключила молодая ещё по нынешним временам старуха. - Двадцать пять процентов по году на сорок пять лет, как раз до моего столетия. Устроит?
   - Устроит, - согласился Раскольников, почувствовав лёгкую дрожь от предлагаемых условий. - Деваться мне так и так некуда.
   - Тогда пиши расписку, - и Алёна Ивановна полезла в верхний ящик комода за бумагой. - А топорик с отпечатками твоих пальчиков я в Лондон на аукцион свезу.
  
  * * *
  
  
  Меня тут нет
  
  
  Весна.
  На кладбище стою
  И вниз смотрю:
  Могилы, имена,
  Чужие судьбы.
  Ещё чуть-чуть бы,
  И сам улёгся б на
  Одном местечке
  Среди цветущих верб.
  Но глянул вверх,
  А там овечки -
  Облаков причуда.
  И благодатный свет.
  Пойду-ка я отсюда,
  Меня тут нет.
  
  * * *
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"