Постинин Артур : другие произведения.

Смоляной дневник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главный герой работает над сценарием для компьютерной игры, испытывая сомнения и творческий кризис. В поисках вдохновения он начинает изучать книги о черной магии. Его исследования привлекают внимание тайной организации. Один из членов этой организации устанавливает с ним контакт и посвящает его в историю и философию общества. Для молодого человека это становится важным событием, наполняющим его жизнь новым смыслом. Однако он даже не подозревает, что у организации на него свои планы.
  29/02
  
  Как это - жить?
  Вдыхать, пожирать, расщеплять, выделять.
  Нагреваться, свертываться, шевелиться.
  Затем, выдыхать, срыгивать и впитывать.
  Сжигать, вырабатывать, стонать и сокращаться.
  А после: принимать, расслабляться, втягивать и конвульсировать.
  Далее, тело вовлекается в направленное движение, отправляется в блуждания, скитания по закрытым пространствам. В конце которых его неизбежно ожидает свет либо тьма. Сознательная жизнь - жизнь мысли - это такое же движение, устремленное к свету, символизирующему жизнь, либо к затхлой тьме смерти. В конечном счете жизнь двузначна: быть или не быть.
  В течение жизни тела курсируют по коридорам, подворотням, тоннелям и катакомбам, преисполненные уверенности в том, что сами определяют маршрут, что сознательно движутся к свету, либо во тьму.
  Город - это своего рода хитросплетение путей, которое по причине своего многообразия создает иллюзию свободы. Свобода таким образом - это то, чем представляется разнообразие. Хотя, по сути, мы всего лишь движемся в рамках заранее заданных маршрутов, пролегающих на карте, начерченной камнем, металлом, асфальтом, растениями и водой. Ты, конечно, можешь выбрать иной путь, но по параллельным улицам. Повернуть же назад или пойти перпендикулярно будет означать изменение маршрута.
  По городу тела бегают подобно крысам в лабиринте. Нетерпеливые существа, влекомые неведомым им импульсом, методом проб и ошибок, опираясь на одну лишь память и голую жажду, рыщут в поисках цели. А экспериментатор не просто наблюдает, он регулирует движение, задает возможности, переключает светофоры.
  В итоге каждый, сам того не подозревая, приходит к простым решениям - бежать на свет или во тьму, в жизнь или на смерть, родиться и вырваться или остаться и задохнуться.
  Так же мы мыслим, таким же образом рождаются наши идеи и истории. Или гибнут, не достигнув горизонта сознания... Настоящая мысль требует нечеловеческих усилий. Создание нового требует рождения. Не перерождения, а повторного прохождения первого квеста - появления на свет. Причем слова "появление на свет" скрадывают клаустрофобический ужас этого процесса, эту битву с живой материей, победа над которой принесет лишь страдания.
  То же и в видеоиграх - ты перемещаешься по заранее заданной карте. Даже если это и открытый мир, это уже кем-то написанный мир, с особыми правилами и законами. Сами правила игры при всей иллюзорности открытых миров, подспудно предопределяют все, накладывая ограничения, которые ты принял, запустив игру. В основе многих видеоигр лежит схожий принцип - персонаж передвигается по тоннелю, узкому коридору, воздухопроводу, в пещере, шахте или подземельях. Игрок неизбежно вынужден пройти этот маршрут, за которым следует продолжение, как правило, уже в другом мире. Либо погибель, в виде тупика, конца или кровожадного босса - ты вылетаешь с трассы, теряешь жизнь, тебя испепеляет превосходящий персонаж, которому ты не способен сопротивляться.
  В двух словах, это и есть игра! Все остальное - мясо на костях, хрящи и мишура. Чтобы создать по-настоящему захватывающую игру, надо иметь в виду дихотомию, бинарные оппозиции: добро-зло, жизнь-смерть. Эта ясность дает игроку отдушину. Играя в нее, ему больше не надо притворяться, будто есть какие-то нюансы, специфические особенности и исключения. Нет! Правда расслабляет, ты взял в руки джойстик и все терзания отступают. Жизнь становится чистой, ясной и прозрачной. А за пределами игры остались бесконечно наслаивающиеся друг на друга уровни неоднозначности и режущие глаз грани сложных фигур, рябящая, бурная, аляповатая грязь.
  Свет и тьма - это, в конце концов, и есть то, что ты видишь на экране. Это вспыхивающие и гаснущие пиксели. Таким должен быть и сюжет игры.
  Но легче сказать, чем сделать. Знания канонов и принципов драматургии не позволяют писать, как Шекспир, а понимание силлогистики не делает Аристотелем. Даже список самых популярных сюжетных линий, маршрутов и архетипов ни на сантиметр не приближает к написанию гениального сценария. А что приближает?
  Я для себя давно уяснил, что сочинительство и, в частности, писательство - не что иное как форма психического отклонения. Тут ты либо болен, либо нет. Но если все-таки болен - выбора у тебя нет. Начинается все с безобидного фантазирования, затем ты все чаще активно вторгаешься в фантазии и более, того, конструируешь их уже произвольно. И последний шаг, совершив который, ты падаешь на дно - это когда принимаешься записывать свои выдумки, чтобы то ни было - мысли, соображения, отчет о прожитом дне. Все, ты вступил на склизкий путь написательства! Это первый звоночек, грозный симптом. Дальше ты будешь либо писать, либо с разной степенью успешности перенаправлять, запутывать эту потребность, затыкать ее ненасытный рот. Но реальность теперь навсегда перепутана с вымыслом, а ты - незадачливый хроникер.
  Но что самое важное, ты больше никогда не будешь быть, вместо этого ты станешь только наблюдать и фиксировать. Это принципиальный разрыв с самой жизнью, из-за него ты нигде и никогда не в себе, не на своем месте. Даже само свое место, ты будешь наблюдать со стороны. Так некоторые писатели превращаются в своих же героев и из жизни своей плетут литературу. Деперсонализация - привычное для писателя состояние. Авторы - люди глубоко нездоровые.
  Ставя вымысел на один уровень с реальностью, деформируя реальность, неестественным образом самоудовлетворяясь, смакуя язык, извращая его до степени вывиха, они играют в опасную игру с читателем, попутно нанося ему лишь урон, обольщая и разлагая его. За совращение молодежи Сократа вынудили отравить себя. Пожалуй, так стоит поступить с каждым писателем.
  Осознав это, я перестал пытаться заниматься литературой. Литературные критики поддержали бы мой выбор. Ведь они - те же писатели, но прошедшие реабилитацию, купировавшие постыдные симптомы. Пребывая в хрупкой ремиссии, они уничтожают писателей, пытаясь таким образом вывести их из навязчивых состояний.
  
  03/03
  
  Следуя рекомендации знакомого психолога, я решил завести дневник. Долго откладывал это дело, как, впрочем, и все остальное, за что когда-либо брался, но тянуть с этим больше не представляется возможным. Мне необходимо как можно скорее выбраться из хронического творческого тупика. Надеюсь, дневник даст мне возможность отстраниться и переосмыслить творческий процесс и, если повезет, выявить причины проклятого блока.
  Кроме того, ведение дневника - прекрасная возможность прокрастинировать и отлынивать от работы над сценарием видеоигры, которую я имел несчастье начать.
  С другой стороны, это тоже своего рода творчество - придумывать себе себя, сочинять случившееся с ним, затем размышлять над тем, что сам же нафантазировал. Возможно, дневник в конце концов и есть единственная возможная для меня форма творчества, ведь ни один другой текст в моей жизни не писался столь живо. А все потому, что по-настоящему меня интересует только одна тема - я сам и моя скучная, бессмысленная жизни, в которой не происходит ровным счетом ничего, в которой ничего смыкается в кольцо и работает в холостую. А блок всего-навсего мое естественное состояние.
  Даже дневник, по правде говоря, я так ни разу и не довел до конца. Последние записи сделал еще в школьные годы, и с тех пор ни разу перечитывал. Хотя, разве дневник подразумевает читателя? Дневники пишутся на мертвом языке, знание которого утрачивается по мере его использования. Затем ключи к расшифровке бесследно теряются меж временных складок. А если кто-либо впоследствии и решится перечитать дневник, то лишь для того, чтобы брезгливо и снисходительно посмеяться над наивностью его автора.
  Мой дневник тогда незаметно вышел из-под контроля и превратился в вольные художественные зарисовки, где за ширмой метафор и поэтических образов я скрывал от себя свою унылую и тоскливую жизнь. Бумага не вынесла бы столько бесполезной, скучной суеты и бледной пустоты, поэтому мне приходилось жульничать, хитрить и выкручиваться, чтобы контрабандой пронести и разместить на ее поверхности хотя бы жалкий клочок моих серых будней.
  В этот же раз все будет иначе. Возможно, ежедневные записи помогут мне вскрыть причины моей художественной немощности, причины, по которым я не разу в жизни не довел до конца ни один текст, даже те, которые заканчивал. Надеюсь, дневник послужит посредником переговорах с самим собой. А мне нужен этот контакт, потому что другим я доверяю и того меньше.
  Я подозрительный саботер, самовлюбленный, тщеславный лентяй, которому мир должен за один лишь факт моего существования. Все мои тексты кишат словом я. Я одержим я! Я скорее всего брошу ведение дневника, когда напишу достаточно о том насколько я хорош и как мерзкий мир ко мне несправедлив, как он мне должен вечный аванс, заочное признание или, как минимум, кроткое восхищение.
  На самом же деле я криворукий, косноязычный графоман, в котором теплиться надежда на то, что это самобичевание поможет искупить творческое бессилие. Я все сильнее раскачиваюсь на скрипучих качелях то к фантазиям о собственном величии, то к горестному осознанию негодности и тупости. Я словно растение - высокое, но кривое, безобразно разросшееся и бестолковое, и что самое ужасное - искусственное. Я пластиковый фикус в торговом центре. Моя естественная среда обитания - поля пропахшей моющим средством плитки, где в кондиционированном воздухе кружится черная пыль.
  Собственно, вот что я и хотел себе о себе рассказать, пока снова не сорвался в метафоры. Это болезненная привычка, навязчивое состояние. Кажется, я и двух слов не способен связать, не прикрывая срам грошовыми литературными трюками. Именно этот ментальный спазм и порождает во мне иллюзию того, что я писатель.
  Справедливости ради, должен отметить, что я и на самом деле поражен вирусом написательства. В том смысле, что всю свою жизнь я что-то писал: то статьи для разных изданий, то рассказы. Но так и не преуспел в этом, ведь писать и дописывать - не одно и то же. Чтобы что-либо написать, надо иметь смелость. Я же всегда боялся и бросал - боялся заканчивать, не справиться, не осилить задуманное, боялся, что текст будет слишком формальным, пустым, заурядным, но при этом грязным, неуклюжим, замусоренный и, в конце концов, вторичным. Но больше всего я опасался оказаться графоманом. А текст станет живым свидетельством этому, он останется немым упреком, приговором, страшным секретом, известным каждому, кто его прочитает. Писать - значит саморазоблачаться. Но что делать, если не можешь не писать? Как предотвратить неизбежный позор, как свести с себя позорное клеймо? Единственный способ - это сдерживаться, обездвижить себя, творчески нейтрализовать, ради собственной же безопасности.
  По этой причине я и распрощался навсегда с литературой, и предпринял попытку написать сценарий видеоигры. Ведь он вовсе не подразумевают высокой художественной формы, а является своего рода инструкцией, словесным кодом, и работа над ним - скорее методичное производство, нежели творческий процесс. Но, как и любая производительная деятельность, написание сценария сопряжено с жесткими дедлайнами, а они, в свою очередь, на ножах с моим свободолюбием. С самого детства я был горделивым засранцем, который раз за разом подрывал любые попытки себя ограничить. Этот внутренний протест в итоге сыграл со мной злую шутку и привел к тому, что теперь у меня нет ни границ, ни четкой формы, я капля в море.
  Я не доверяю психологам, психотерапевтам и психиатрам - всем этим монтажникам и настройщикам душ. Черт знает, что они сделают с моей. Будучи слишком податливым, мне страшно представить, что из меня вылепят их волосатые руки. Ведь меня может просто не стать, я пропаду, превращусь в здорового функционального индивидуума. А ведь я так боюсь потерять контроль над собой. Ведь если встреча человека с человеком - это встреча бездны с бездной, где гарантия, что они не сольются, что одна из них не поглотит другую. Что если психолог не просто калибровщик и стандартизатор человеческих душ, а их коллекционер. Что если эта бездна отщипнёт от меня кусок, а я даже не узнаю об этом. Уверен, они натасканы на то, чтобы усыплять бдительность, дурачить и внушать. Что я могу противопоставить человеку с таким набором ментальных инструментов. Инквизиторы тоже пеклись о душе, поэтому спешили как можно скорее испепелить грешную оболочку, тянущую ее сквозь землю в вечное пекло. Только эти доброжелатели - инквизиция наоборот - во имя исправно действующей оболочки, проводят инвазивные процедуры на душе.
  А что, если индивидуальность определяют дефекты? Что если травмы делают меня собой, а терапия излечит в обыкновенного обывателя.
  А если лечение все же поможет? Но кому? Будет ли эта здоровая персона мной? Я - это я сейчас. Если отдаться переменам, стать более продуктивным, сфокусированным, здоровым, будет ли мне о чем написать? Или же новое я будет снисходительно рассказывать о горьком опыте прошлого, об этом жалком существе - я сегодняшнем? Или, наоборот, примется писать жирными мазками картинки ложного оптимизма?
  Могу ли я раскрыться для себя самостоятельно, без внешнего вмешательства? Надеюсь, дневник поможет мне осознать - кто же я для себя? Ведь я единственный способен поведать мне о самом себе - исповедаться, если угодно.
  
  04/03
  
  Только я мог превратить дневник в жалостливое посвящение себе любимому. Я просто высморкался в него, и промокнул его страницами слезы. Я презираю себя и то, с каким упоением смакую это презрение, это падально-сладкое самокопание, неизбежно заканчивающееся одним и тем же - горьким оплакиванием себя. Крепко сжимаясь вялыми руками, я успокаиваю навзрыд рыдающего себя признаниями в собственной никчемности:
  "Тише-тише, дорогой, ты заслуживаешь этого. Как смел ты подумать, драчек, что может быть иначе? Ты же сам себя раздразнил, раззадорил, теперь рвут на части твои обманутые надежды. Успокойся, ты ведь действительно ни на что не способен. А те, кто утверждают обратное, лишь пытаются хоть как-то поддержать тебя. Людям вообще свойственно говорить невпопад бессмысленные фразы вроде: "все будет хорошо" или "у тебя все получится". Они не подразумевают сказанного, просто механически проговаривают устоявшиеся выражения в определенных ситуациях. Как этакие машины неотложной психологической помощи. Им не дано знать как что будет. Они лишь произносят это по привычке, смущенно отводя глаза. Никому и в голову не могло прийти, что ты окажешься столь легковерным и примешь эти слова чистую монету".
  
  05/03
  
  Я сильно отвлекся и потратил два дня на сопливый самоанализ. Возможно, в это и есть смысл дневника, но такими темпами я никуда не продвинусь.
  Итак, надо сформулировать идею!
  Идея такова: это будет хоррор - старый-добрый лавкрафтианский хоррор.
  Основная цель игры: показать принципиальную непостижимость мира, неспособность его осмыслить, а также продемонстрировать ничтожность человека в нем. Антагонистические силы немыслимы, неописуемы, богопротивны. Они гнездятся по ту сторону разума, языка и морали. Нет, они не зловещи сами по себе, скорее - индифферентны по отношению к людям. Но в нашем восприятии эти силы настолько кошмарны, что одним лишь фактом своего существования способны свести с ума того, кому не посчастливилось их лицезреть.
  За ними по пятам тянется холодный, удушающий, тошнотворный ужас. Они манифестация мира, каким он был до рождения нашего вида и каким будет после. Это злой рок, губительное излучение, бесконечные величины космоса, от воздействия которых нас спасает лишь уютная земная провинциальность. Живя в убаюкивающей стабильности и покое, на периферии галактики мы забываем, что сама наша планета - побочный продукт этих стихий. Человеческой сознание не создано для обработки данных такого рода. В естественной для нас трехмерной реальности не встретить того, что скрывается среди несчетных измерений.
  Игрок должен ощущать как мир игры деформируется под воздействием этих сил, смиренно наблюдая искажения пространства-времени, вызванные проявлениями этих сущностей в нашем беззащитном мире. Их гнусные поползновения обрести в ней свою проклятую форму всегда ощущаются как насилие и происходят вопреки отчаянному сопротивлению реальности. Мир трещит по швам, эти значения не умещаются в его рамки - слишком уж они интенсивны. Столкнись мы с подобным опытом вне игры - тотчас сошли бы с ума от пережитого кошмара.
  Но как можно передать этот опыт средствами видеоигры?
  Явление антагониста должно будет отмечено умопомрачительными изображениями и звуками. Беспорядочные вспышки яркого света, неестественные блики на поверхностях необычных цветов, переливающиеся оттенки, хаотичные сокращения сложных, бесформенных, бурлящих фигур, сопровождающиеся многослойными шумами, мутирующими частотами, невыносимым лязгом и скрежетом, взрывным писком, стонами тления и космическими гимнами, клокотанием звезд и шкворчащим рыком. В момент проявления антагониста игрок будет терять контроль над персонажем, а его джойстик - конвульсивно вибрировать в руках. Игрока должно охватывать желание как можно скорее отшвырнуть от себя зудящий в агонии аппарат и, морща лицо, отвернуться от дьявольского экрана. Сам мир игры - хищный и вероломный - выступит против него. Игра протянет к нему сквозь четвертую стену свои щупальца, чтобы на долю секунды прикоснуться, изучающе ощупать его.
  Главный герой - жертва зловещих обстоятельств. Находясь во власти гибельных сил, он не в силах осознать происходящего.
  Назовем его Том, просто Том - кратко и емко. Обычный такой себе человек - ничем не примечательный. Скажем, работает бухгалтером... И ведет самый обыкновенный, ничем не примечательный образ жизни. Для максимально зловещего эффекта, необходимо как можно сильнее усугубить контраст между унылой, серой жизнью Тома и тем колоссальным, космическим злом, с которым ему предстоит столкнуться.
  Итак, наш протагонист - бухгалтер Том - полноватый, лысоватый, но вполне миловидный. Возможно, когда-то даже был вполне ничего себе... Но сейчас, когда ему 36, на лице заметны лишь остатки прежней привлекательности. Не красавец, одним словом, хотя и не отталкивающей наружности. Немного лишнего жирка - килограммов десять, не больше. Залысины придают некоторое подобие мужественности. На лице - нечто среднее между щетиной и короткой бородой. Глаза как у собаки, темные, влажные и с немного обвисшей кожей. Губы полные, в любой момент готовые впиться в сочный кусок мяса. Крупный подбородок. Носит розовые рубашки, наивно полагая, что это подчеркивает маскулинность. Одежду предпочитает мешковатую - скрывающую жировые складки. Невыразительный, пугливый стиль за последние годы не менялся, кажется, ни разу. Изыски и экстравагантность ему чужды. Тембр голоса - баритон.
  Том нежный отец и любящий муж. Пожалуй, даже слишком - как большой слюнявый лабрадор.
  
  06/03
  
  Атмосфера игры должна потрясать и манить, так, чтобы весь следующий день наш игрок тосковал по ней и каждый раз приятно поеживался, неожиданно для себя вспоминая о приключения персонажа. Все его мысли должны быть лишь об одном - поскорее бы вернуться домой, запустить игру и погрузиться в обволакивающий уют пугающего, липкого и бесчеловечного цифрового мира. Именно такого эффекта и я хочу добиться - не меньше.
  Но кто он этот игрок? Каков его портрет? Скажем, это мужчина старше 30, с обычной офисной работой, вероятнее всего, в отношениях или даже с маленьким ребенком. Рутина, обыденность, размеренный быт окончательно разъели былую мальчишеской любознательность, невыразимую детскую тревогу, непосредственный ужас и благоговение перед потусторонним. Игра должна оживить страсть к странному и страшному, стать отдушиной, возможностью хоть одним глазком заглянуть в жуткий и притягательный мир.
  Игра станет его ритуалом, вечерней молитвой. Когда все ложатся спать, этот отец семейства и корпоративный пролетарий откупоривает бутылочку пива, выкуривает ароматный косяк и погружается в пучину загадочных, волнующих событий, чтобы найти разгадку древнейших тайн - сокровенных и скверных.
  Игра будет обладать определенной субъектностью, ее цели не будут до конца ясны. Она будет тем капризным божеством, которое может быть как союзником, так и противником героя. Игра будет подталкивать игрока к решениям, последствия которых не вполне очевидны, ошибки же будут безжалостно карать его нервную систему. В случае проигрыша он переживет уникальный опыт, созданный для него искусственным интеллектом. Столь яростных эмоций он не встретит в своей обыденной жизни.
  Игрок будет управлять своей проекцией в виртуальном мире. Бухгалтер Том - это каждый из нас, и мы все - в нем. Но он еще и то, чем мы можем быть, кем можем стать, стоит лишь оказаться в соответствующих обстоятельствах. Ведь, невозможно проявить себя полноценно в офисе открытого типа или закупаясь в супермаркете туалетной бумагой по выгодной цене, или отводя капризного ребенка в детский сад. В этих условиях невозможен ни истинный героизм, ни подлинное злодейство. Том же окажется на пересечении реальностей, его основной противник - мир как он есть - в себе, несущий лишь гибель, и один своим существованием оскверняющий любую жизнь. Это будет поистине космическая битва, битва за возможность человека присутствовать в мире, скромно постоять в сторонке, перед тем как исчезнуть навечно не оставив и следа.
  Узнаю этот подход - замысел, как всегда, чрезмерное амбициозный. Теперь дело лишь за малым - реализовать его. Хотя, зная себя, точнее будет сказать: не реализовать, не справиться, бросить эту затею, убраться в уютную раковину, спрятаться на задворках, стать невидимый - тем, кого никогда нигде не встретишь.
  
  07/03
  
  Иногда, подолгу вглядываясь в пустую страницу на экране монитора, наблюдая за пульсацией курсора - черное-белое, черное-белое - будучи неспособным написать ни строчки, я пытаюсь понять, чем занимаюсь. Что это за форма деятельности такая, что за занятие - писать. Кто навязчиво и одержимо печатает буквы, выкладывая из них слова? А затем, сообразно законам языка, складывает из слов предложения. Не придумывает или сочиняет, а просто составляет из уже существующих, находящихся в общем употреблении слов и их сочетаний. Законы языка обрамляют содержание текста, предопределяют его движения, ограничивают, берут в кольцо и сжимают.
  Далее, мы имеем дело с распространенными речевыми оборотами и расхожими литературными тропами. Сравнил что-то с чем-то, выразил что-то через что-то, поиграл с множественными смыслами и ассоциациями, перетасовал разные значения, задействовал парадоксы - и текст готов. Простая арифметика! Сравнения, конечно, должны быть сильными, образы - емкими, смыслы - диковинными и изощренными, а текст - добротно сбитым и ритмичным, но сама технология конструирования - вполне незамысловата. Не понятно лишь, зачем, для чего снова и снова воспроизводить эти действия?
  Далее, сюжеты... Кто-то где-то жил себе поживал, пока не приключилось с ним что-то. Причем что-то такое, что сделало прежнюю жизнь более невозможной. А посему придется этому кому-то отправиться куда-то и сделать что-то, чтобы прекратить то, что приключилось. Во время путешествия ему повстречается кто-то, а затем кто-то еще. Между ними будут разные отношения, основанные на всевозможных переживаниях, возможно, совместные приключения. И вот, в какой-то момент, кто-то наконец попытается прекратить приключившееся, однако, это что-то значительно превосходит его. И, возможно, почти даже и уничтожит кого-то. Но, внезапно, кто-то с ним что-то такое сделает, и то закончится. Затем, кто-то вернется назад куда-то восвояси, только вот незадача - наш кто-то теперь стал кем-то другим.
  Для усиления эффекта можно поместить в сюжет разные усугубляющие положение элементы, хитроумные приспособления и чудесные средства, дать разыграться страстями, нагнать жути, выжать интригу, наделить персонажи противоречивой мотивацией, неожиданными свойствами и архетипическими чертами.
  Все это - игрушки, а автор - ребенок, который в границах языка выкладывает из кубиков строения, комбинирует, конструирует, используя извлеченные из упаковки детальки. Он расставляет по местам персонажей и объекты и разыгрывает по ролям сценки из его - детской - жизни.
  Но скоро на смену писателям придут алгоритмы, который будет заниматься этой комбинаторикой более эффективно, более произвольно и объективно. Из литературы уйдет вся узость писательского и, более того, человеческого опыта. Биологические литераторы напоминают первых математиков, робко полагавших, что они постигают язык богов, законы космоса. Эти бедолаги и представить себе не могли, что грядут компьютеры, которые подобно богам будут петь на этом языке. Эти божественные машины в один прекрасный день освободят нас - нависших с пустыми глазами над белыми листами, довлеющих над лэптопами, едва отбрасывающих тень в свете мониторов. С тупым упорством мы пытаемся подняться над формами, условностями, законами, и воспарить. Однако, неизбежно сдаемся и, стыдливо отводя глаза, пишем все те же истории об одном и том же, меня лишь незначительные детали.
  Я не знаю, зачем я это делаю. Что заставляет меня снова и снова вглядываться в эту бледную пустоту, пытаясь разглядеть сквозь пылающие пиксели нечто-то невообразимое, чтобы затем это вообразить. Но это самообман - вечная гонка блохастого пса за собственных хвостом.
  По всей видимости, я попросту не смогу ценить себя, пока не напишу что-нибудь более-менее стоящее, пока не добьюсь самовыражения через самоистязание. Это создание себя через текст, выявление себя текстом. Я биологическое существо, которое формирует, утверждает себя в виртуальном.
  Но я сам запечатал свой язык, связал себя им. Теперь необходимо найти заклинание, достаточно могущественное, чтобы снять с меня это проклятье.
  
  09/03
  
  Итак, вернемся к игре...
  Во время загрузки игрок сможет посмотреть внутриигровое видео, выполненное в стиле гиперреалистичной анимации, созданной на основе сцен, сыгранных настоящими актерами. Анимация как бы ляжет поверх реальных съемок, позволяя произвольно расставлять акценты, выделять отдельные элементы, смешивать и изменять цвета, резкость и контраст. Эти перемены будут проявляться плавно, едва заметно просачиваясь сквозь плотную, грубую ткань бытия. Таким образом, мы изобразим мир, вынашивающий в себе фальшь, иное - призрачное - измерение. Вступительное видео призвано отразить природу реальности главного героя - иллюзорную и хрупкую.
  Мы увидим, как наш безобидный бухгалтер Том проживает свою ничем не примечательную жизнь - как он просыпается утром в мокрой, измятой постели, принимает душ, чистит зубы, одевается, завтракает с семьей, целует жену, отвозит детей в школу, идет на работу, зевает в лифте, садиться за рабочий стол в офисе открытого типа, попеременно переводя взгляд с одного монитора на другой, печатает, пьет кофе, перекидывается пригоршней слов с коллегами возле кулера, затем обедает, зевает, пьет кофе, снова напряженно таращится в монитор, печатает, встает, выходит на парковку, садиться в отжившую свой век машину, пристегивается, забирает детей из школы, съедает жаркое с вареными овощами, смотрит телевизор, снова чистит зубы, ложится в кровать, целует жену и... начинается игра.
  Игрок наблюдает происходящее от первого лица. Визуальное оформление меняется: на место анимацию приходит реалистичное изображение, намекая на то, что мир игры более настоящий, чем тот, который мы наблюдали во вступительном видео.
  Открыв глаза, игрок обнаруживает себя лежащим на кровати в темной комнате. Интерьер комнаты очень старомоден: древний книжный шкаф с пыльными фолиантами, комод с выцветшим зеркалом, огромное окно с тяжелым пыльным занавесом. На стенах портреты печальных и строгих людей.
  За окном виднеется огромное лицо, заглядывающее внутрь большими светящимися глазами. Лицо видно не отчетливо, раскачивающиеся из стороны в сторону занавески не позволяют толком разглядеть его.
  Попытка приблизиться к окну не увенчается успехом, чем больше игрок будет пытаться подойти к нему, тем дальше он от него отдаляется, а пространство между ним и окном будет вытягиваться, смыкаясь в туннель.
  Игрок может покинуть комнату и свободно исследовать пространство дома. Запомнить его, однако, будет крайне сложно - одни и те же коридоры ведут в разные части дома, а за идентичными дверями скрываются разные комнаты. Извивающиеся лестницы периодически изменяют свое направление так, что, поднимаясь, игровой персонаж будет на самом деле спускаться, и наоборот. Но за видимым хаосом скрыта закономерность, которую игроку лишь предстоит разгадать. Здание работает подобно заводному механизму, чью пружину натягивает неведомая сила.
  Дом - старинное поместье XIX века. Интерьер: массивная деревянная мебель, головы животных на стенах и чучела в темных углах комнат. Кабинеты завалены книгами, рукописями, статуэтками, пепельницами и костями. Азиатские ширмы, парча, красные ковры, засохшие комнатные растения. Фальшивые стены, пыль и свечи. Звуковое оформление: тревожные шорохи, скрип половиц, едва различимый шёпот теней. Боковым зрением можно заметить мельтешение оживающих вещей. поместье кишит сущностями, скрывающимися от взора игрока.
  Дом манит... но куда? Кажется, у него есть свои цели, свои виды на главного героя. Игроку предстоит их выявить и сделать выбор - подчиниться воле дома или, вопреки густому течению пространства, направиться сквозь извивающиеся помещения коридоров, залов, чердаков, погребов и ветвящихся катакомб.
  Персонаж также сможет выйти за пределы здания, чтобы прогуляться по лесной тропе, петляющей к старой мельнице. Там под песни козодоев и звуки флейт на цветущих болотах он будет созерцать блистательный парад бесформенных сущностей, сбросивших с себя понятия единства и множественности, цельности и разделения. Гроздья люминесцентных личинок, роящиеся вихри грибов с жилистыми крыльями, слизистые следы сухопутных кораллов-людоедов. Черный козел своим анусом пожирает потомство лишь для того, чтобы изрыгнуть живородящей пастью свою светлую песнь.
  
  10/03
  
  Игра поставит важный вопрос - важный прежде всего для меня - живем ли мы сообразно свободной воле или же следуем заранее заданному, старательно проложенному кем-то маршруту? Вопрос - сколь важный, столь и ложный. Его принципиальная неразрешимость заложена в самой формулировке. А точнее, в непрозрачных, темных установках.
  Свободная воля и детерминированность - надуманная дихотомия. Каждый ответ на этот вопрос будет соответствовать истине в зависимости от понимания истины и от определения понятий свободы и несвободы.
  Но, что до этого нашему игроку? Он человек действия. Проникая в мир чужих фантазий, он обживается там, приспосабливается, учится и оперирует вымышленными объектами в чуждой среде, подчиняющейся инородной логике. Игрок не философ, его мало интересуют умозрительные определения и установки. Механика смыслов его занимает гораздо меньше игровой. Игроку можно скормить даже ложное противоречие. Понимая это, я закладываю два возможных варианта развития сюжета.
  В первом, игрок действует вопреки игре, пытаясь воссоединиться с первичной реальностью - жизнью Тома. Им движет желание сбросить с себя морок мистических сновидений и вернуться к сладостной рутине, оставив за спиной уродливые образы. Я уверен, наука в силах объяснить Тому пережитый им экзотический опыт. "Осознанные сновидения, наполненные образами из детства" - вот, что скажет любой психотерапевт.
  Во втором игрок подчиняется логике игры и отдает ей на откуп своего персонажа. Это неизбежно приведет к потери личность, герой постепенно перестанет быть Томом и переродится в нечто неведомое.
  А пока игрок тщетно пытается осознать происходящее, игра прерывается очередной сценой. Том просыпается в своей постели от дребезжания будильника. Рядом ворочается заспанная жена. Какое-то время он механически листает в смартфоне ленту новостей, затем жалобно стонет, переваливается на бок, вяло встает и направляется в душ. Моется, чистит зубы, будит детей, готовит завтрак, пьет кофе и безразлично поглощает еду в компании семьи. Затем Том затягивает петлю галстука на шее, отстраненно управляет машиной, целует детей у порога школы. И вот, он заходит в офисное здание, смотрится в зеркало в лифе, переводит взгляд на, стянутую тугой юбкой, задницу коллеги.
  Офис открытого типа простирает перед Томом свои объятья. Его рабочее место, отгороженное от остальных обтянутыми серой тканью фанерными стенками. Игрок видит таблицы Excel с данными счетов, статьями расходов и центрами затрат. Кружка кофе, хрустящий стакан воды, пластиковая коробка салата, несвежие лица коллег. Конец рабочего дня, лифт, парковка. Школа, дети, дом. Ужин, телевизор, рефлекторный поцелуй жены и сон.
  Тому не спиться, ему не по себе. В памяти всплывают обрывки бредовых сновидений: старое поместье, шелест теней, шуршание занавесок, щелчки пыльных костей. Причудливые образы, тревожащие нашего героя, не позволяют ему уснуть. Том отчаянно ворочается, но безжалостная усталость берет свое, и он беспомощно утопает во сне.
  
  12/03
  
  В романе Говарда Филлипса Лавкрафта "Случай Чарльза Декстера Варда", главного героя захватывает и поглощает дух предка. Его прапрадед - мистик и алхимик - находит способ вернуться к жизни, вселившись в тело своего несчастного потомка. Попутно покойник уничтожает личность молодого человека, пока окончательно не берет контроль над живой материей. Но на что же еще нужны внуки, как не для того, чтобы в них возродиться? Для чего нужно будущее, как не для того, чтобы опрокинуть в него прошлое?
  С похожей дилеммой сталкивается и наш герой: поместье толкает его к разгадке причудливых, сулящих погибель тайн. Сопротивление воле проклятого места может принести освобождение, либо смерть. В первом случае необходимо воспротивиться страшному и пагубному, во втором же - отдаться ему, надеясь на пощаду. Здесь возникает первая дихотомия - первая возможность выбора между двумя потенциальными сценариями развития событий. Цель одного - найти выход и вырваться. Второго - погрузиться в мрачные секреты хозяина поместья и изучить оккультные практики, описания которых содержатся в источниках, разбросанных по пространству зловещего строения.
  
  13/03
  
  Есть ли смысл в моей работе? Возможно, этот проект существует лишь в моем воображении? Нужен ли он хоть кому-нибудь за пределами моей головы? Пока он существует только в этом пространстве. Никто ничего о нем не знает и, вероятнее всего, никогда не узнает. Он будто заперт в пыльном особняке, с рушащимся фасадом, в заброшенном доме, наводненном неразумными призраками, и я всего-навсего один из них.
  Что я делаю? Снова пишу в ящик? Подкармливаю свои надежды? Подкидываю им кости? Подпитываю жизнь смыслом? Или, попросту, развлекаю себя историей, интересной лишь мне одному?
  Я придумываю рассказ, в которой я пишу сценарий к игре. И все выгорит - сценарий пренепременно примут. Все будут в восторге, а я буду тешить свое самолюбие, думая - какой же молодец, что не сдался. Заработаю денег, посмотрю мир, возможно, даже перееду жить в другую страну. Мною будут восхищаться, спрашивать моего совета, дивиться, как же это я все так талантливо спланировал. Того глядишь, игра будет номинирована на премию, и я выиграю приз. А вслед за ним - еще больше признания... Заказы, внушительные гонорары, дорогой автомобиль и дом с бассейном. Возможно, я даже буду выступать с лекциями.
  Скучный рассказ... По такой сценарию не то, что игру не сделаешь, - слишком унылым будет геймплей, - даже и фильм не снимешь - зрители умрут от тоски. Пошлая, наивная история: он прятался от мира в уютной коробке, мягком футляре, коконе гроба с бархатной обивкой, но в одночасье разбогател, написав гениальный сценарий к видеоигре. Но все, о чем он мечтал были слава и деньги. Более тупого и прямолинейного сюжета не придумаешь. С другой стороны, он ведь очень универсальный, понятный, до боли знакомый каждому. Кто не желает того же? Пусть иначе, другими средствами, но того же. А главное - чудом, по щелчку пальцев, по случайному совпадению. Это найдет отклик в каждом, любой сможет примерить это на себя и посочувствовать герою. Просто и честно!
  Существует такая иллюзия, не знаю, естественным ли образом она заводиться в голове или же распространяется неведомым путем, будто все подчиняется некоему порядку. Если будешь делать то-то, то это приведет к таким-то результатам. В рамках такого образа мысли даже мои нелепые грезы выглядит вполне воплотимыми. Однако, это не так... Они бесконечно оторваны от жизни и эфемерны. В мире, в котором человек - единственный агент порядка, порядок невозможен. Несчетное количество элементов подвергаются бесконечному числу взаимодействий, приводящих к невообразимому количеству последствий, каждое из которых непредсказуемым образом влияет на другие элементы. В таких условиях повторение одного и того же сюжета представляется скорее чудом, нежели закономерностью. Вероятно, поэтому мы и тяготеем к простым, однотипным историям. Подобно стандартным пластиковым хомутам они стягивают, скрепляют рваные куски хаоса в мало-мальски цельную реальность.
  Я устал притворяться, будто желаю чего-то необыкновенного, изысканного и уникального. На самом же деле я хочу простого, повторяющегося, убаюкивающего своей обыденность, ничем не выделяющегося и страшно предсказуемого. Я рад верить, что существует некий план, что все происходит в соответствии чьим-то с грандиозным замыслом, что за происходящим стоит если не бог, то как минимум элитарный заговор. Управляйте мной - тайно ли, явно ли, я хочу быть винтиком в аппарате, персонажем чьей-то игры, симуляцией.
  
  14/03
  
  Иногда я боюсь, что слишком заперт в своей жизни. Конечно, я изучаю людей, но все же опасаюсь, что не смогу вызвать отклик в другом человеке. Моя жизнь - вещь в себе, как и я сам.
  Откуда вообще мне знать, что нравится людям? Притом, что полагаю, будто мое призвание - развлекать их, распалять в них интерес и возбуждать любопытство. Мое мышление слишком ограничено для этой задачи. У меня всего-ничего персонажей, которыми я играюсь, и два с половиной сеттинга.
  Как могу я судить о чем-то, что лежит за пределами моего личного опыта? Хочется надеяться, есть какие-то общечеловеческие вещи, которые объединяют меня с другими. В противном случае, даже не представляю, что удерживает нас вместе...
  Важнейший элемент игры - магия. Игрок будет иметь возможность исследовать особняк, выходить в сад и посещать заброшенную мельницу. Ночь, природа Новой Англии, тревожные вопли козодоев.
  Согласно одной из двух основных сюжетных линий, игрок должен будет, используя разрозненные источники, воссоздать некий магический ритуал, предварительно собрав необходимые для его проведения предметы. Персонаж будет осваивать магию якобы для того, чтобы покинуть поместье и вернуться к обыденной жизни бухгалтера, отца и мужа.
  Альтернативный этому сюжет: подвергая себя огромной опасности, он будет пытаться пробудиться от вязкого кошмара, сбежать из мрачного особняка в свою прежнюю жизнь.
  Цель в обоих линиях одна и та же - как можно скорее вернуться в зону комфорта, окунуться в уютный быт, погрузиться в покой рутины. Но средства ее достижения предопределят дальнейшее развитие сюжета.
  Игра не будет нейтральной стороной, у нее есть свой интерес, своя воля. Она будет подталкивать, провоцировать игрока к изучению магии, и удерживать, как бы оберегая, от выбора альтернативного пути. Воля игры - направить игрока на путь принятия проклятого оккультного знания. С точки зрения игрока это будет своего рода квест - разыщи разрозненные элементы, сложи воедино полученные знания и предметы и соверши ритуал, который позволит освободиться.
  Однако, сопротивление злой воле игры также возможно - игрок не лишен свободы выбора и при желании может двигаться вопреки ее течению. В этом случае, поиск артефактов и преодоление опасностей будут складываться в иную историю - лавкрафтовскую - о покойном деде Тома, который при жизни был колдуном. Как впоследствии станет известно, после рождения внука он замыслил план по преодолению собственной смерти и возрождению в теле потомка. Дед не успел полюбить внука и рассматривал его исключительно как средство - мясную оболочку для его воскресшего духа. Старик преуспел в изучении некромантии, демонологии и запретных знаний жрецов Месопотамии и Древнего Египта.
  В то время как Том находится в виртуальном пространстве особняка, его телом владеет колдун. Но об этом можно будет узнать лишь встав на путь сопротивления игре. Однако, полный смысл происходящего игрок раскроет, лишь отыграв обе сюжетные линии.
  Если же игрок все же выберет путь магии, ему предстоит собирать обрывки текстов, записки деда, разыскивать магические артефакты и крафтить новые ритуальные предметы. В конце концов, все должно увенчаться ритуалом, в результате которого Тома полностью поглотит дед. Он заберет его тело и захватит жизнь - темный хаос прошлого победит обросшую жирком рутину. В отличии от альтернативного варианта игрок не будет знать, что Том вызывает дух покойника. Хитрый колдун обставил все так, чтобы внук думал, будто магическое действо поможет ему покинуть поместье и освободиться.
  Для пущей достоверности я буду использовать описание настоящего магического ритуала. Таким образом, игрок, сам того не ведая, проведет в виртуальном пространстве настоящий обряд вызова потусторонней сущности.
  
  20/03
  
  Я нашел в сети несколько гримуаров, и провел небольшое исследование. Мнения об их подлинности делятся. Чаще всего, магические тексты - это подделки наспех сляпанные католической церковью для нужд священной инквизиции. Возможно ли вообще проверить аутентичность записей, не воспроизведя описанных в них ритуалов?
  
  21/03
  
  Один из возможных вариантов развития событий таков: когда игрок наконец осознает, что и по какой причине происходит с его персонажем, он сможет воспротивиться воле покойного и попытаться нарушить наложенное на него заклятье. Но для этого необходимо будет совершить обряд, освобождающий от чар колдуна. Информацию об магических предметах, книгах и заклинаниях, игрок получит, прибегнув к вызову существ из других измерений. С этими неигровыми персонажами будет возможно заключать союзы и торговаться. Однако, некоторые, обладающие злой волей, либо неразумные, паразитарные сущности, попытаются использовать энергию Тома.
  Именно энергия будет один из ключевых показателей в игре. Чем она сильнее, тем сильнее магические способности героя. Слабая энергетика ведет к неудачам - вокруг начинают виться паразиты, подлые тени, ритуалы будут все чаще срываться, а могущественные сущности - перестанут выходить на контакт.
  Разорвав наложенное дедом заклятье, игрок получит возможность управлять персонажем и в момент бодрствования того. Это поможет разузнать больше о жестоком колдуне и его зловещем гнезде, а также обратиться за помощью к опытным магам и оккультистам. Однако, чары покойника сильны, и пока он окончательно не повержен, беспрерывно бодрствовать не получится. В определенный момент Том будет проваливаться в сон, и лучше бы ему, конечно, оказаться в этот момент в постели. Если персонаж заснет, скажем, за рулем своей машины или переходя дорогу, игра тут же закончится проигрышем.
  Если же игрок подчиняться замыслу деда, возвращения персонажа в реальность станут все более короткими, а из внутриигровых видео он узнает, что привычный образ жизни Тома, его отношения с женой и детьми, даже стиль одежды претерпевают жуткие изменения - черты лица, звучание голоса и манеры становятся чуждыми, более характерными для человека пожилого. Но вместе с тем, его энергетика в ночном поместье будет возрастать. Теперь Том на пути становления могущественным магом, а потусторонние сущности служат ему верой и правдой. Он уже не прежнее ничтожество! У него появляются собственные зловещие амбиции - вызвать и подчинить своей воле гнусное, угрюмое божество из галактики, с бесконечной скоростью блуждающее по холодной пустоте древнейших областей вселенной, лежащих за пределами жалкого пузыря, который способен своим глазом охватить человек. В этой галактике, сплошь состоящей из выгоревших мертвых звезд и распадающейся, обрушивающейся в себя материи, царит смрад и бессмысленный хаос. Это божество апатично, но жестоко, равнодушно и агрессивно одновременно. Лишь горячая человеческая кровь способна согреть его. Для совершения обряда вызова, Тому необходимо будет совершать человеческие жертвоприношения. А так как других людей территории поместья нет, придется забирать их из мира бодрствования.
  
  23/03
  
  Чтение гримуаров вызывает во мне больше вопросов, чем дает ответов. Все больше склоняюсь к мысли, что самостоятельно разобраться с этими текстами я не способен. Может ли хоть кто-нибудь их растолковать? Или их авторы писали для себя и своих ближайших компаньонов? Гримуары напоминают шифровки, записки на мертвом языке. Я понимаю отдельные слова, но не способен осознать весь текст целиком.
  Также, я не уверен, что имена сущностей переданы верно. Да, и кто, вообще, делал эти записи? А проверял ли их кто-либо на практике? И возможно ли их верифицировать? Или же в них заключен сугубо субъективный опыт, личные переживания конкретных магов?
  Разбирать гримуары это квест с несколькими уровнями сложностями, пока не пройдешь один - внешний, не спустишься на второй - внутренний. А в конце поджидает босс, готовый с радостью полакомиться тобой, если ты недостаточно успешно прошел эти уровни, не набрался опыта и не развил навыки необходимые для того, чтобы контролировать воплощение в этом мире демонической сущности.
  
  25/03
  
  Без описания настоящих ритуалов я не смогу продвинуться вперед со сценарием. Продолжаю изучать найденные мной тексты.
  
  27/03
  
  Есть еще один важный персонаж игры - само поместье. Ветхое, пыльное, но прочное. Наполненное причудливыми вещами и призраками. Покинутое небрежно, словно в спешке, но терпеливо ожидающее возвращения своего хозяина.
  Старые часы, стрелки которых живут своей жизнью. Чучела зверей и неведомых существ. Старая мебель, тяжелые пыльные шторы, окна с витражами, азиатские вазы и ширмы. Уродливые лица на портретах знатных предков. Статуэтки неведомых народов Африки, крайнего Севера и кочевников Средней Азии. Пожелтевшие кости, коллекция курительные трубок, ружья и книги в переплетах цвета человеческой кожи, абажуры с татуировками. Внушительная коллекция затянутых паутиной винных бутылок в просторных погребах.
  Фолианты с текстами на санскрите, арабском и латыни. Старомодные приспособления для химических и физических опытов, костлявые, ребристые аппараты и слегка пораженные ржавчиной агрегаты. Газовые лампы, мутные, блеклые зеркала, колбы с ртутью, золой и ядами, урны содержащие неведомые субстанции, запретные смеси и препараты, которых не должно существовать в этом мире, сосуды до краев наполненная черной вязкой жидкостью. Гибриды существ, на мордах которых читается чистая агония, эмбрионы мутантов с патологиями неземного происхождения. Загадочные символы на стенах, потолках и полах.
  Поместье одновременно напоминает склад музейных экспонатов, архаичную лабораторию и обитель аристократа-мистика. Но оно больше, чем просто конструкция - это плодовое тело, физическое воплощение потусторонней воли - слепой, голодной и жадной. Ее выживание превыше всего, ее витальность сильнее нашей, ради продолжения собственного существования она пойдет на что угодно, а воспротивься мы ей - сотрет с лица земли весь наш вид без малейших колебаний. У этой силы свои - неведомые нам - планы. Узнай мы их - все-равно не сможем до конца осознать, ведь наш язык не способен уместить их в себе во всей полноте, без потери главного. Вероятно, эта сущность вовсе не мыслит, а если в ней и происходит нечто схожее с мышлением - оно определенно не основано на языке. Ему чуждо все человеческое - все, что мы можем сказать о себе, ему противно.
  Поместье - наиболее понятное воплощение это силы, форма, которую человек способен воспринять. Неизвестно в каких отношениях это существо находилось с дедом Тома, - поклонялся ли он ему или подчинил его себе, - но дом играет по своим правилам. Он дает подсказки и запутывает. Склоняет то к одной сюжетной линии, то к другой. Возможно, дом пытается воздействовать на игрока, с целью развить в нем определенные качества, ввести в особое состояние духа, заставить отклониться от разумного поведения и принять иную логику. Время здесь условно, что делает возможным движение во всех направлениях, пространство же не ограничено тремя измерениями, а материя - иллюзорна. Лишь человеческое восприятие накладывает на мир рамки, тем самым придавая ему форму. Дом пытается вывести героя за пределы, за самые грани восприятия. Игрок будет вынужден бороться с домом, заставлять его замолчать, чтобы оставаться в рамках понятного, предсказуемого и повторяющегося опыта.
  Предметы, их положение, призраки, их голоса - суть способ общения этой силы с игроком. Однако, самим игроком это воззвание скорее будет воспринято как попытка свести его с ума.
  
  31/03
  
  Я до сих пор не нашел ни одного достоверного описания магических ритуалов. Без них сюжет игры не сможет полноценно развернуться в соответствии с моим замыслом. Без них она будет пустышкой, нелепой детской игрушкой, очередной безжизненной фальшивкой. Подлинные заклинания, молитвы, имена сущностей, магические символы и ритуальные действия - сердце и двигатель игры. Реальность должна войти в игру, а игра - выйти в мир, тем самым, перестав быть игрой.
  Game over.
  
  08/05
  
  Привет, дневник, мы с тобой на Балканах. Застряв в проклятой петле творческого ступора, я принял приглашение друзей отправится с ними в спонтанное путешествие.
  Последние несколько дней мы ведем образ жизни цыган. Я и забыл, что могу быть легким, ловким, молодым и подвижным. Есть жадно, пить взахлеб, вдыхать дым полными легкими.
  Жизнь имеет запахи, она пестра и извилиста. Лишь пьяный может разноцветными нитками сшить из едких, вычурных, обжигающих глаз лоскутов сколь-нибудь цельное покрывало. Неровное, броское и аляповатое, но живое и насыщенное.
  Я перестал писать и чувствую себя просто превосходно. Зачем только я изводил себя? В последние дни мне не хотелось даже делать записи в дневнике. Словесная удавка более не стягивает мое горло, я сорвался с привязи и могу петь во всю глотку.
  Несколько ночей подряд мы жадно глотали соки рыжего Белграда. И, кажется, я нашел свое истинное призвание - пить вино графинами, вести бурные беседы на террасах, азартно перекрикивая обступивших столик музыкантов, дышать густым дымом, смеяться, царапая горло, шутить колко, самозабвенно, отплясывать ватными ногами, и глупо улыбаться раннему солнцу, обнимая друзей и в глубине души желая умереть в этот самый сладостный момент, будто и не было вовсе. В этот момент небытие и существование смыкаются в пульсирующую точку в груди. И ты задыхаешься от пенистой крови, волнами накатывающей и выплескивающейся носом. Когда все что ты говоришь - скупая, тупая, спотыкающаяся поэзия. И ты мычишь в такт природе, лежа на колючей траве белградского парка, пожирая одну за другой дрянные сигареты.
  Калемегдан - это слово звучит как заклинание. Это абракадабра - самое сильное заклинание черных колдунов средневекового Багдада. Это гимн базаров древнего Магриба, просочившиеся с османами тайны черной Африки.
  Калемегдан - слово, заключающее в себе разврат. Это лобызания бледных коленей, холодной пупырчатой кожи. Это жадные губы турчанки, обрамленные черным пушком и покрытые сахарным песком.
  Писать - значит страдать, до посинения доить язык. Писать - это мучительно выкладывать мозаику, фрагменты которой принципиально несовместимы. Писать - значит огрубевшими пальцами нанизывать бисер на колкую леску. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, жесткое ухо верблюда насадить на нить, вычислить количество чертей на кончике иголки, провести операцию на открытом сердце онемевшими от наркоза руками, наблюдая за собой со стороны зажмуренными от радости глазами.
  Прощай жар Белграда и холод вина. Завтра мы на автобусе отправляемся в Сараево.
  
  09/05
  
  Девять часов на автобусе мы скользили по влажным горам, просачивались сквозь тесные ущелья и мрачные леса. По ленивым дорогам, сквозь безлюдные пространства зеленой пустыни. Если дикая природа - это ад, то Босния и Герцеговина - его святилище.
  Спустя девять часов я очутился в Сараево. В расстрелянном городе, где по ночам холмы открывают свои горящие глаза с ресницами белых могильных столбиков и молча наблюдают за копошениями попавшего в ловушку путника. Сараево - город, хранящий на своем лице оспины от снайперских пуль. Где дома в любой момент готовы сбросить на прохожего свои ветхие фасады.
  Я разместился в прокуренном влажном хостеле и лег на кровать смотреть телевизор. Был вечер, мои спутники утомились и один за другим уснули. Мне не спалось, после нескольких дней бурного пьянства меня знобило от холодных волн тревоги.
  Какого черта я здесь делаю? Где я? Мы так легко оставили себя на произвол судьбы - в чужом городе, на милость незнакомых нам людей. Я видел, как они угрюмо шептались, курили, поглядывали на нас исподлобья и деловито обсуждали. Сараево - город с посттравматическим синдромом, безжалостный и лютый как жертва. Неистовый и невинный. Колыбель мировой войны. Место, где людей разбирали на части не любознательности ради.
  Наш хостел располагался в старом городе, возле базара. Я решил вырваться из сырой клети номера и прогуляться. На улице уже было темно, но базар все еще работал, и я отправился бродить по его лабиринтам. Это успокаивало, как и любое навязчивое, монотонное действие. Базар пах мясными пирогами и рубленным луком. На всем свете нет места более уютного и убаюкивающего. Мне кажется, я бы мог стать уличным псом и поселиться здесь жить, чтобы денно и нощно слоняться по закоулкам и греть грязное брюхо на солнце. Горы обнимают город, от чего даже с чипом в ухе ты ощущаешь себя в полной безопасности. Будто ты лежишь в уютном гробу оклеенным внутри бархатным сукном.
  Я хочу быть сараевским псом, я не хочу быть человеком! Это великая несправедливость, что у человека нет возможности трансмутировать в животное. Мы животные, но не до конца. Мы животные, которым не положено быть животными. Мы обязаны заправлять свою животность, чтобы она не болталась, прикрывать ее как срам. Человек наделен всякими свободами и естественными правами, кроме права быть бродячим псом. Питаться с земли печеным тестом, жареным мясом и луком.
  Я знал, что насочинял уже достаточно, и скоро мне неизбежно придется вернуться к своей обыденной жизни, в которой я не чувствую себя в безопасности. Эта жизнь - ядовитый топи, гнилые болота, где сквозь разломы в корке льды сочатся газы разложения, сводящие с ума и парализующий дыхательные мышцы.
  С этими мыслями я случайно набрел на бар "Вавилон", и тут же решил погрузиться в его алое, жаркое чрево, чтобы как можно скорее налакаться алкоголем.
  Сходу выпив рюмку сливовой ракии, я заказал стакан пива и остался сидеть за барной стойкой. Заведение в этот час пустовало, я был здесь единственным клиентом. Немного отпоив себя пивом, я заказал еще одну рюмку ракии. Тревога робко покидает меня, на смену ей приходит тупое удовлетворение. Я опускаюсь под воду, воздух становиться жидким, трепыхающийся мир отступает, глухо причитая. Я начинаю непроизвольно раскачиваться в такт играющего блюз-рока, подобно водоросли в подводном течении. Мои губы растянулись в глупой улыбке от мысли, что я оказался черт знает где, и я здесь совершенно один. Ни это место, ни я не ожидали, что когда-либо встретимся. Нам будто не суждено было сойтись вовсе. Но мы скоро расстанемся, и я вряд ли еще хоть раз вернусь сюда. Все встанет на свои места и порядок снова восторжествует. Но прямо сейчас мне хорошо, и бару тоже хорошо, и, кажется, что хорошо всему Сараево...
  Откуда-то из глубины помещения - то ли из туалета, то ли из кухни - вышел человек и сел за барную стойку рядом с мной. Кажется, я все же не был единственным посетителем. Оглянувшись, я увидел черный плащ на вешалке у входа. Вероятно, он был здесь до моего прихода. Я перевел взгляд на человека за стойкой, он заметил это, улыбнулся и приветственно кивнул
  Это был пожилой господин в черной костюме, белой рубашке с черным галстуком. Немного старомодный наряд сидел на нем безупречно. Могу поспорить, он был сшит вручную искусным портным, знавшим толк в изысканных тканях.
  Старик был тощ как смерть. Его редкие, прозрачные волосы были старательно зачесаны назад. Безупречно выбритое лицо было изрыто глубокими бороздами морщины, а под с обвисшей серой кожей пролегали бледно-голубые сосуды.
  Он производил приятное впечатление - респектабельный господин - все еще при деле. Вероятно, приехал в Сараево по работе, возможно, бизнесмен или чиновник. Таких как он можно встретить на конференциях, выставках и форумах, они завсегдатаи переговорных комнат, залов для совещаний, массивных кабинетов и классических ресторанов. Они никогда не пропустят включенный в счет номера завтрак, затем обязательно перекусят на деловом обеде, а позже - наедятся вдоволь во время званого ужина. Вечером же эти люди выбираются из своих тоскливых, однообразных номеров в облюбованные туристами бары, чтобы приобщиться к "настоящей" ночной жизни города. Кто знает, куда сегодня занесет, скорее всего, в хрустящую гостиничную постель перед жужжащем на неведомых языках телевизором. Но остается призрачный шанс, что ночная жизнь все же скрывает в себе приключения, романтические встречи или, как минимум, терпеливого слушателя, на которого можно нещадно вывалить истории из жизни - жизни столь длинной, что чем дольше ее проживаешь, тем более чужой она кажется, - жизни нескольких людей, по странной прихоти судьбы случайно совпавших в пространстве, занимавших по очереди, незаметно сменяя друг друга, одно тело, пока в конце концов не остался ветхий человек в дорогом старомодном костюме.
  - Я вижу, как напряженно вы сейчас мыслите, - вкрадчиво заговорил пожилой господин.
  - В столь поздний час... Почему?
  Я был удивлен и возмущен тем, что он обратился ко мне пугающе неожиданно. Более того, я терпеть не могу завязывающиеся в барах бесед, поскольку очень дорожу своей приватностью. Кем возомнил себя это старик? Как посмел меня тревожить? Какая наглость, ему, видите ли, скучно, и он решил поразвлечь себя бессодержательной трескотней с незнакомцем. Я не буду его игрушкой! Не для того я сюда пришел, чтобы меня использовали для собственных увеселений. И я смущенно промолвил:
  - Я не могу иначе. Есть у меня такая скверная привычка...
  Почувствовав вкус свежей крови, господин оживился. Он был нескрываемо рад тому, что я сходу не свернул нашу беседу.
  - Все так, все так... - задумчиво продолжил господин. - Я и сам страдал этим недугом, когда был молод. Но время излечило меня от многих заблуждений. Мне кажется, в вашей жизни не хватает волшебства.
  Он загадочно выпучил глаза и засмеялся.
  - Покорнейше прошу меня простить, - продолжал он, учтиво склонив лысовантую голову. - Я не представился, меня зовут Корнелий. Я счел, что мой опыт может вам помочь, поэтому и осмелился вас потревожить. Но скажите лишь слово, и я тут же захлопну свой рот.
  Его манеры подавляли мое самолюбие - в этом, возможно, и есть их главное предназначение. Меня подкупал его мягкий, полный самоиронии тон. И все что я мог ему ответить, было:
  - Ну что вы, продолжайте. Мне интересно, что вы же во мне такое разглядели и как, по-вашему, мне можно помочь. Признаюсь, заинтригован.
  Это была чистая правда, мне стало страшно интересно, что с высот своего почтенного возраста мне поведает этот старец. Чем старше я становлюсь, тем отчетливее понимаю, что возраст - не просто цифра, а общение с незнакомцами, хоть и изредка, но все же привносит неожиданный взгляд на вещи.
  - Большую часть своей жизни я занимался тем, что продавал философию, торговал идеями, обменивал мудрость на деньги. А, что такое деньги - лишь посредник, абстрактное воплощение ценности. Иными словами - та же идея.
  Корнелий засмеялся. На миг мне показалось, что я слушаю монолог безумца. Он самозабвенно продолжал:
  - Однако, эта идея столь успешно включена в процессы хозяйствования и обмена, что кажется, будто она и есть самая его суть. Но это не так, во всяком случае для человека, который имел в своей жизни дело приличным количеством денег.
  На этих словах Корнелий стал предельно серьезен - весь его дзен вмиг испарился.
  - Проблема в том, что в случае с деньгами количественный фактор не играет вообще никакой роли. Придет время, и вы сами поймете это - большее количество денег не дает лучшего понимания процессов, в которых сами деньги лишь средство обмена.
  Искривленные губы Корнелия светились озорством. И где-то в глубине, за сухими экранами глаз, мерцали искры иронии.
  - Возможно, вам доводилось встречать богатых людей, которые понятия не имели, как им удалось насобирать столько денег? - с едва уловимой усмешкой сказал он. - Или финансовых экспертов, чьи прогнозы не точнее предсказаний гадалки. Иными словами, деньги - просто средство, которое служит одной лишь утилитарной цели, и ничего большего за ними не стоит. Сами по себе они не говорят ничего о своем пользователе, еще менее они свидетельствую о талантах, силе интеллекта или воображении человека, который вовлечен в интенсивный обмен крупными суммами. Деньги даже по-настоящему не принадлежат человеку. Хуже того, они неизбежно отвлекают от самого главного - понимания. А ведь понимать гораздо приятнее, чем покупать и продавать.
  На его лице засияла умиротворенная улыбка.
  - Я не вполне понимаю, что вы пытаетесь сказать, - насторожился я.
  - Ох, простите меня, молодой человек, - одернул себя Корнелий. - Я недостаточно хорошо постарался быть понятым.
  Он говорил смущенно, будто стесняясь своей мечтательной отстраненности. Было странно наблюдать смущение пожилого человека. Это смущение обезоруживало.
  - Я хотел сказать, что когда-то я мыслил за деньги, размышлял денег ради или, если угодно, мыслил деньгами. И все мое мышление попало под зависимость от этой идеи. Этот абстрактный посредник подчинил себе мое мышление. Я начинал думать, лишь когда мог обналичить мысли. Если деньгами не пахло, я даже не затруднял себя размышлениями. Но затем в мою жизнь пришло волшебство.
  Его лицо светилось.
  - И я освободил свое мышление. Так сказать, выпустил на свободу мысли.
  Корнелий секунду помолчал, будто собираясь с мыслями. Беглые мысли, кажется, более не подвластны ему, и загнать их назад в голову дряхлому старику было уже не под силу.
  - Может быть, я заблуждаюсь, - продолжал он вкрадчиво. - Но мне показалось, будто вы сейчас очень неспокойны, погружены в мутные воды размышлений, а заботы ваши связаны с необходимостью обменивать продукты вашего ума на деньги.
  - Боюсь показаться невежливым, - вмешался я, - но это описание подходит буквально каждому. Сейчас все мы пролетарии интеллектуального труда. Но я далек от хипповских мантр о расширении сознания и ментальном освобождении.
  Я был слегка раздражен его банальными обобщениями, проговариваемыми с интонацией миссионера.
  - Я рад, что вы познали смысл жизни, - сказал я с горчинкой сарказма в голосе. - И, возможно, нашли лазейку, через которую вырвались из капиталистический сансары. Спасибо, но я не могу принять от вас эти советы, так как с трудом представляю себе как можно свести концы с концами и платить по счетам, имея ваш образ мысли.
  - Конечно же, вы, безусловно, правы, - виновато забубни Корнелий, опустив глаза. - Я мыслил точно так же! И ни в коем случае не прошу вас слепо верить в то, что говорю. Я далек от религиозности и еще дальше от сектантства. В моих намерениях не было высокомерно учить вас жизни. Нет, многие вещи просто невозможно объяснить... Их можно лишь познать на собственном опыте.
  В его морщинах читалось напряжение. Кажется, Корнелий пытался подобрать предельно точную формулировку.
  - Я не прошу вас верить мне на слово, - заговорил он тихо, почти шепотом. - Вот, возьмите эту книгу, прочтите ее дважды. И, возможно, вы почерпнете из нее нечто, что поможет вам изменить вашу жизнь.
  - Что это за книга? - брезгливо спросил я.
  Мне совершенно не хотелось брать в руки чужой, засаленный хлам.
  - Это гримуар, - проговорил он торжественно и в то же время настороженно, будто открывал мне опасную тайну. - Оккультные тексты, успешно ускользнувшие от вездесущего ока Священной Инквизиции. Это не просто книга, это игра, она потребует от вас определенных усилий, но чем глубже вы в нее погрузитесь, тем больше начнет изменяться окружающая вас реальность. Перемены будут знаком того, что вы верно ее понимаете и играете по правилам. Эта книга больше, чем сама реальность! Реальность вторична, эти записи - первичны.
  Корнелий засмеялся и закивал как заведенный. Он походил на одержимого.
  - Я думаю, мне эти тексты больше не понадобиться, - отрезал он. - Пришло время передать их дальше. И, мне кажется, вы самый подходящий кандидат на владение ими.
  Он протянул мне книгу в мятой обложке из черной кожи. Я не задумываясь повиновался и взял ее в руки. Сейчас мне кажется, что Корнелий вынудил меня сделать это. Своими интонациями, словами, паузами, взглядами, архитектурой морщин - он мастерски выстроил общение таким образом, чтобы предопределить мое поведение. Он знал, что я отвечу, как буду возражать, но также и знал, что я не смогу отказать ему и возьму из его рук с тонкими, хрупкими запястьями эту черную книгу.
  Как только мои пальцы коснулись съежившегося переплета, морщины старца сложились в гримасу облегчения.
  - Выпьем еще по рюмочке, - выдохнул он. - Пусть тепло разольется по косточкам. Дай боже!
  Я совершенно захмелел:
  - А что вы подразумевали, когда говорили, что эта книга-игра? Я бы рад вас понимать, но слишком уж витиевато вы изъясняетесь.
  - Друг мой, не хочу вам сразу раскрывать все карты, - дружелюбно подмигнул Корнелий, - во-первых, так не интересно! А во-вторых, есть вещи, которые не перескажешь. Да и в конце концов, вы не поверите. Эти вещи надо пережить лично, так сказать, сделать частью своей истории. И лишь постепенно погружаясь в правильный контекст книга начнет раскрываться. Скажу вам одно, не стоит пытаться брать ее штурмом.
  Он медленно отпил из рюмки и не глядя на меня продолжил:
  - Касаемо близкой вам темы, как думаете, друг мой, какая книга в наибольшей степени является игрой?
  - Не знаю, какая-нибудь классическая книга-игра вроде "The Warlock of Firetop Mountain" или "Deathtrap Dungeon"?
  - Вы близки к отгадке. Но позвольте мне приправить наш разговор щепоткой старческого занудства и пафоса. Вы мыслите в правильном направлении - это книга, которую не читают линейно, а скорее произвольно перескакивая с одного фрагмента на другой.
  - Энциклопедия? - предположил я осторожно, все больше увлекаясь игривой болтовней.
  - Близко, очень близко, - мой собеседник удовлетворенно покачал головой. - Энциклопедисты определенно любили играть в эту книгу. Возможно, именно она и навеяла им идею того, что текст не обязательно должен выстраиваться в непрерывную линию, и тянуться нитью, пронизывающей сюжетные точки.
  Корнелий лукаво заглянул мне в глаза. Выдержав паузу, он воскликнул:
  - Это Библия, друг мой. Ее никто не читает от начала до конца. Начнем с того, что ее вообще никто не читает. Но и тот, кто читал, запоминает лишь фрагменты. Она сама по себе состоит из нескольких книг, произвольно отобранных и скомпилированных на церковном соборе. Впоследствии, долгое время люди узнавали о ее содержании в основном из пересказов священников. А те выстраивали свои проповеди как бог на душу положит, ссылаясь то на один сюжет, то на другой, попутно прибегая к тому или иному толкованию священных текстов. На протяжении веков Библия была книгой, которую понимали как буквально, так и сугубо образно. Это ведь тоже игра - пытаться угадать, что подразумевается, что на обратной стороне карточки - буквальное или образное толкование. На нее ссылались чтобы оправдывать взаимоисключающие поступки и противоречивые ценности. В ней каждый найдет что-то для себя. Далее, играя книгами и смыслами, жрецы играли нарративами, а в конечном счете и людьми. Ни это ли самая увлекательная игра - управлять реальными людьми, заставляя их жить и поступать сообразно своей воли. И не просто отдельными людьми - народами! Подстрекать воины, грабежи, геноциды и наблюдать, что из этого получится. Растлевать и ублажать, умолять и отравлять, сталкивать, кидаться одними в других. Это ли не игра с самой реальностью - стратегия, кровавые шахматы?! Думаете, нами играет Бог? Нет - те, кто скрываются под этим никнеймом. Бог всего-навсего удачная метафора.
  Корнелий зевнул и вытер носовым платком пену в уголках губ.
  - Что ж, славно посидели. Но нет больше нужды ронять слова, - он махнул рукой. - Тело требует отдыха, кости тянуться к покою. Спокойной ночи, молодой человек! Надеюсь, вы будете достойны этой ноши.
  Не успел я опомниться от бессвязной тирады, как старик спешно встал, надел шляпу, накинул на острые плечи пальто и вышел на улицу. Я инстинктивно потер книгу, будто смахивая с нее пыль. На черной обложке не значилось ни название работы, ни имя автора. Кажется, написавший ее попросту не озаботился тем, чтобы его труд запомнили и впоследствии цитировали. Вероятно, он полагал, что смог заключить в свою рукопись истину, а истина, как известно, в имени не нуждается.
  Анонимность автора меня отнюдь не смутила. Лучшее, на что можно рассчитывать имея дело с магическими тестами - это псевдоним, за которым вполне может скрываться целый коллектив авторов, либо заказчик оккультного труда или один из последующих владельцев тома. Или вовсе никто... Работа запросто могла оказаться зашифрованным чатом, тайной пошаговой игрой, головоломкой для посвященных, пропахшим пылью, шелестящим коллективным бессознательным, или же начертаниями, оставленными рукой безумца - наскальной живописью мистического дикаря.
  Сгорая от любопытства, приоткрыл ее. То, что я увидел внутри скорее разочаровало меня. Основной текст был на латыни, но некоторые абзацы содержали цепочки цифр, витиеватые символы и аккуратно выведенную арабскую вязь. Возможно, это шифр, либо имя некой сущности, либо послание, нашептанное автору демонами.
  Другие страницы содержали чертежи - спутанные в комок, завязанные в узлы, темные и непроницаемые. Будто кто-то судорожно пытался набросать иные измерения, урывками подсмотренные в горячечном бреду. Ясность, стройность или порядок этим беспорядочным нагромождениям линий, буреломам символов и безумным иллюстрациям не был присущ принципиально. Это грязная насмешка над разумом, щедрый плевок в логику. Честное слово, детские каракули несут в себе больше содержания. Здесь же был спешно зарисован эрзац смысла, торопливо набросан эскиз немыслимого.
  Меня снова посетила мысль, что старик разыграл меня. Или же он был сумасшедшим, который в припадке буйного безумия изувечил записную книжку, оставив на шершавых внутренностях цвета слоновой кости чернильные шрамы и кляксы. А затем, обуреваемый бредом величия, торжественно вручил мне эти писульки как некое откровение.
  
  10/05
  
  Сегодня мои компаньоны отправились гулять в горы, а я остался в прокуренном номере продираться сквозь мрачную чащу записей и чертежей, которыми изобиловала черная книга. Текст мне более не казался непроницаемым. Моих базовых знаний латыни и онлайн-переводчика оказалось достаточно, чтобы разобрать значительную часть текста.
  Пока понятно, что некоторые символы и сочетания букв не поддаются расшифровке, и вряд ли поддадутся... Ключ к толкованию скорее всего передавался устно. Однако, кое-какие фрагменты вполне ясны - в них описаны приготовления к некому ритуалу.
  Его цель и смысл, к сожалению, скрыты от меня. Но известно, что исполнителю ритуала текст предписывает в течение полного лунного цикла воздерживаться от половых связей и любых излишеств, питаться водой и хлебом, спать не дольше трех часов, отказаться от увеселений, дабы попусту не рассеивать ум и волю. При этом рекомендуется ограничить всякие контакты с людьми, жилище покидать только после заката, а прогулки совершать в пустынных местах, лесах и пещерах. Ум должно занимать методичным повторением молитв.
  По сути, подготовка к ритуалу требует от его исполнителя максимальной сенсорной депривации. Более того, необходимо ограничить не только органы чувств, но и разум! Душе предстоит спуститься в подземелья, блуждать по влажным галереям пещер, странствовать по ядовитым пустыням иных планет, плутать во жгучих льдах Антарктиды - в полной изоляции от повседневного опыта, беспорядочных фактов сознания, переживаний, сомнений и метаний. Ее удел - скользить по мирной глади чистого ума, лишенного ряби воспоминаний и теней подводных гадов. Это путешествие духа по открытому миру уютной, бархатистой тьмы, не раствориться, не затеряться в котором помогут лишь блистательные слова молитвы.
  Эту практику нужно включить в сценарий! Если игрок выберет путь совершения магического ритуала, он должен будет пройти побочную миссию, которая надлежащим образом подготовит его к нему - поможет разгладить ментальные складки. Лабиринты, затопленные подземелья, пустынные планеты чуждой галактики, мрачные арктические хребты - превосходные выразительные средства для передачи опыта депривации! В ходе выполнения таких миссий персонаж должен будет собрать воедино текст молитвы. Так как эти побочки требуют полного вовлечения игрока, задания и условия не должны повторяться. При каждом следующем прохождении персонаж будет оказываться в новых мирах с иными молитвами. Их нельзя просто заучить и пройти не задумываясь. Эти миссии призваны морально подготовить игрока к совершению ритуала, а не тренировать его моторные навыки.
  Важно понимать, что любые эмоции, переживания, образы прошлого или спонтанные психологические реакции способны изменит ход ритуала и привести к серьезным отклонениям, которые в свою очередь могут иметь фатальные последствия. Потеря контроля чревата не только ужасающей гибелью мага, но и потерей его бессмертной души. При самом благополучном исходе подобный ритуал закончится попросту ничем, а негативные последствия будут иметь место лишь в разыгравшемся воображении исполнителя. Подобный холостой ритуал можно сравнить с сеансом психоанализа или принятием галлюциногенов, когда потревоженное бессознательное проскальзывает своими щупальцами сквозь брешь воображения в сознание, и ум оказывается в осаде роящихся вокруг него химер. Возможно, это неплохой способ получить острые ощущения, сыграв трагическую роль в театре собственной психики, однако, цель магии иная - оказать воздействие на реальность! И здесь важно отметить, что под реальностью подразумевается не субъективная психическая реальность, которая в магическом обряде является лишь средством, а та реальность, что лежит за пределами сознания человека - реальность, в которой собственно человек и завелся, которая будет продолжаться после того, как жизнь схлынет с поверхности этой планеты, окончательно сгинув как причудливая форма организации неживой материи. Эта реальность способна по неведомым нам причинам внезапно испепелить наш мир, в долю секунды стереть его вместе с несмышлеными обитателями, не оставив ни следа - будто и не было вовсе.
  
  11/05
  
  Сегодня мы вернулись в Белград. Друзья отправились в город праздновать жизнь. А я снова остался в хостеле.
  Итак, картина постепенно начинает складываться. Подготовив себя к ритуалу, маг должен собрать определенные предметы, воплощающие в себе стихии, а также силы и царства: ртуть, шкура черного зверя, жидкая кровь, кора сандалового дерева, пыль с перекрестка пяти дорог, роса с кладбищенских венков, болотная жижа, жабий язык, красная нить, жемчуг, череп ворона, гниющие фрукты и свежесрезанные лилии.
  Затем он чертит на полу пересекающиеся сферы и раскладывает в каждую из них по одному предмету. После прочтения заклинания, из сакрализованных вещей предстоит собрать своего рода букет, который впоследствии будет служить подношением - жертвой. В помещении должен куриться ладан. Цель этой части ритуала - выстроить определенный микрокосм, создать среду для совершения магического обряда.
  Важное условие: ритуал нельзя исполнять с непокрытым лицом. Поэтому неотъемлемый элемент атрибут мага - костяная маска - огромная, слепленная из гипса и инкрустированная фрагментами человеческого черепа. Это некое сверхлицо, скрывающее лик, делающее исполнителя невыразительным, неприметным, любым. Таким образом сущность, являющаяся в результате, всегда созерцает одно и тоже - вялое лицо мертвеца.
  Проблема в том, что заклинание, представляет собой записанные латиницей слова другого языка, предположительно, семитского. Поэтому я не имею ни малейшего представления как правильно они произносятся и, следовательно, как они должны будут прозвучать в игре. Исковеркай их персонаж - и они не возымеют должного эффекта. Получится белиберда, абракадабра, бессмысленное сотрясание воздуха. Возможно, это еще один элемент защиты от профанов. Человек, не знающий этого языка, очевидно, не должен смочь провести ритуал. Какая ироничная и в то же время изящная мысль - если ты не способен овладеть мертвым языком, тебе вряд ли под силу тягаться с сущностями, к которым ты взываешь.
  Итак, на данный момент понятно, что игроку придется собирать необходимые предметы и рисовать на полу символы. Затем, произнести заклинание и сложить из собранных элементов жертвенное подношение. К превеликому счастью игрока, фрагменты волшебной мозаики возможно разыскать на территории поместья. Ведь заботливый дедушка заранее подсуетился над тем, чтобы внук беспрепятственно исполнил его гнусную волю.
  
  13/05
  
  Наконец-то я дома. Мне удалось полностью перевести описание ритуала. И я собираюсь включить его в диздок. Но прежде, хочу попытаться его воспроизвести. Мне необходимо собственными глазами увидеть, как выглядят эти символы в пространстве и как двигается в нем маг. Для наглядности я начерчу их флуоресцентной краской.
  Символы - это границы миров, нанесенные на мертвую материю. Это окна в другие пространства, не подчиняющиеся нашим законам. Символы обрамляют бреши в нашей реальности, очерчивают входы, сквозь которые в нее приходит потустороннее. В случае успешного исполнения предписаний черной книги пространство померкнет, а сквозь его тусклую, вязкую оболочку забрезжит сияние иных форм. Я просто обязан хоть одним глазком на это взглянуть под утробное трепыхание заклинаний.
  Изображенные на полу сферы складываются к несимметричную фигуру. Произнося заклинание, маг вступает в первую из них, берет лежащий в ней предмет, делает поклон в сторону востока и спиной вперед перемещается в следующую сферу. Затем снова произносит заклинание, берет в руки предмет и склоняется пред востоком. Движение мага происходит по кривой, зигзагами. Оказавшись в заключительной - самое крупной сфере, он должен сложить из предметов букет и повязать на него красной нитью. За этим следует финальное прочтение заклинание. И маг сжигает подношение. В дыму и пламени должна явиться сущность, обозначенная в книге буквами K A R A Z U.
  Сегодня в полночь я спущусь в подвал и попытаюсь воспроизвести ритуал. Конечно, я не верю в его действенность. Тем не менее, мне тревожно...
  Вероятно, я делаю это лишь для того, чтобы ощутить особую атмосферу запретного действа, получить дозу адреналина, находясь при этом в полной безопасности. Похожие чувства испытываешь в раннем детстве, слушая жуткие истории или проходя мимо комнаты с выключенным светом. Тогда темнота и скрывающиеся в ней чудовища воспринимались взаправду, более того они выражали собой загадочную реальность, имели ее черты. В момент переживания этого опыта, совершенно явно ощущаешь, что то, с чем ты столкнулся не случайно. Это невозможно придумать, как бы не пытались тебя убедить в обратном взрослые. То что ты воспринимал было абсолютно независимо от скудного детского опыта и простираются далеко за его пределы.
  Я помню, как оставаясь один в квартире, отчетливо ощущал на себе чей-то пристальный взгляд - пустой и безмолвный. С возрастом эти чувства растерялись, но они запечатлелись в моей памяти. Я помню, каково это ощущать то, чего нет, - то, против чьего существования свидетельствуют органы чувств. Но свидетельствуют неубедительно.
  Впоследствии, мы переучиваемся воспринимать мир, полагаемся на ум глаз и ушей. Привыкаем удовлетворять потребности своих органов, становимся ими одержимы. Сам язык внушает нам пиетет перед головой, мозгом и его нервными отростками, воспринимающими и обрабатывающими повторяющиеся сигналы. Эта, безусловно, выигрышная с точки зрения эволюции стратегия все же лишает нас целой гаммы эмоций. Подчас ужасных, но оттого не менее ярких, насыщенных и странно притягательных. Сейчас же мне кажется, что я окончательно потерял возможность видеть цвета или ощущать запахи детства.
  
  14/05
  
  Моя жизнь стремительно меняется. Ко мне вернулись силы и вдохновение, и я готов продолжить работы над сценарием. Чрезмерная сложность вызывала во мне парализующий ужас, я боялся запутаться в хитросплетениях сюжетных линий, страх увязнуть и пропасть буквально душил меня. Но теперь он испарился, выветрился и потерял надо мной власть. Во мне нет больше места для тревог, я не могу позволить ментальным паразитам кишеть во мне, пировать за счет моих слабостей, процветать, пожирая радость.
  Кажется, мир наконец протянул мне руку. Каждый день я встречаю людей, которые улыбаются мне, приветственно кивают, смотрят с одобрением и даже каким-то восхищением. Как будто они знают, кто я и чем занимаюсь. Будто во времени произошел сбой, сдвиг, и я сам того не зная внезапно перенесся в тот момент, где я уже успешен, богат и знаменит.
  Я внутренностями ощущаю, что это неизбежно произойдет. Мой демон поддерживает меня, он диктует мне тексты, сообщает о том, чему должно случиться. Будто будущее заранее предопределено, записано, и проигрывается в режиме реального времени. Вещи встают на свои места в момент, когда перестаешь сопротивляться реальности. Фрагменты складываются в цельную картину и появляется то, чему суждено.
  Настоящее - лишь преобразователь, приспособление для перевода будущего в прошлое. Это игла проигрывателя, вонзенная в бороздку вращающейся пластинки времени. Она позволяет нам здесь и сейчас слушать записи судьбы. Лишь только мы проникаемся мелодией, как она необратимо растворяется в тишине. И вместо одного мотива звучит другой.
  Мой внутренний демон знает эти композиции наизусть, он может насвистеть любую из них. И мне кажется, что часть меня уже когда-то проживала это, будто все повторяется снова и снова, претерпевая лишь незначительные декоративные изменения. Возможно, какой-то другой я уже придумывал эти сюжеты, но вместо игрового сценария, он писал рассказ, или сочинял эпос или даже миф, или черной как смоль ночью, сидя у костра, рассказывал своим соплеменникам страшную историю. Возможно, мы обречены снова и снова пересказывать одно и то же. Но в этом нет ничего плохого! Наш вид от других отличается тем, что мы беспрерывно воспроизводим истории, используя фантазию и воображение мы ткем из языка рассказы. Мы пересказываем будущему прошлое, как бы пытаясь не забыть, что услышали. И боимся остановиться, потерять контроль и отдаться музыке судьбы.
  Видеоигра по сути своей - кино, а игрок - режиссер. В заданных сюжетом обстоятельствах он разыгрывает предпочтительные ему линии развития. Игровой персонаж - это главный актер, покорно следующий предписаниям режиссера. Игрок - контролер, суперэго, персонаж - деятель, агент, эго, мир игры - упрямая среда, реальность, фундаментальное первичное начало, в которое погружен персонаж. В мире игры он действует, сражается, гибнет, воскресает под чутким надзором своего руководителя.
  Игра - это вещь в себе. Единственный навык, который приобретает игрок - умение эффективно оперировать персонажем в рамках сюжета и сообразно законам мира. Впоследствии, этот навык никак игроку не пригодится, а вещь в себе останется пылиться на полке. Но в нем останется тоска по временам, когда он, вопреки телесным потребностям и социальным нормам, одной лишь волей посредством игрового персонажа менял реальность фантазийного мира.
  Видеоигра, пожалуй, ближе к жизни, чем литература. Она более органична для человека, чем поэзия. В персонаже мы видим отражение себя - свое я и окружающий его мир. Игрок - та надчеловеческая функция, которая была до нас и будет после, которая ведет нас сквозь мир полный опасностей, в котором есть все, что только можно себе вообразить - все сюжеты всех жанров. И мы гибнем в нем, и вместо нас появляется другой, который, как и мы будет биться, разгадывать загадки, скрываться, ковать планы и сочинять стратегии, участвовать в гонках, убивать, флиртовать и в конце концов умирать, чтобы воскреснуть в другом. По крайней мере, мне спокойнее от этой мысли, потому что выходит, я не один, а всё в своей целостности и совокупности кем-то или чем-то управляется.
  
  29/05
  
  Сегодня со мной произошло нечто замечательное. Я решил было перестать вести дневник, и даже стереть его, но случившееся, пожалуй, опишу напоследок.
  Один из друзей пригласил меня в бар на вечер стендапа. Я, признаться, терпеть не могу стендап, но все же согласился. Мне необходимо было проветриться и сменить обстановку, так как в последние дни я не покидал квартиры, стараясь как можно скорее закончить и подготовить к подаче диздок. Я сильно увяз в документе и вышел далеко за его рамки, так как описывая уровни, чрезмерно углубился в детали. Даже сейчас я не могу остановиться, и словно одержимый продолжаю наматывать все новые сюжетные линии на без того сложные хитросплетения, с каждым новым витком все туже и туже. Они вьются в моей голове, прорастают насквозь и завязываются в узлы. Их оцифровка, перенос на виртуальный лист, сокрытый в чреве сервера, приносит временное облегчение. Однако, ненадолго... Вдохновение есть форма проклятия по силе разрушительности сопоставимая с его полным отсутствием.
  Итак, жарким весенним вечером бар был набит под завязку ликующей публикой, на террасе перед столиками одиноко торчала микрофонная стойка, подсвеченная испепеляющим лучом прожектора. Играла музыка, люди оживленно беседовали, пили коктейли и громко смеялись. В круге света то и время возникали остряки, которые, ехидно щурясь, рассказывали заранее заготовленные шутки и демонстрировали трюки общения с публикой. Это напоминало выступление жонглеров и фокусников, оперирующих не предметами, а словами. За всем этим юмором проглядывались стандартная формула, четкие правила, сообразно которым, комики конструировали свои шуточный приспособления.
  В пик бродящего веселья, когда публика наслаждалась бурлением, торжественно кричала, млела от зноя, мякла и сползала с кости, на сцене возник невзрачный мужчина средних лет, невысокого роста, полноватый, с курчавыми ржаными волосами. Он неторопливо шагал к микрофону, таща за собой белый пластиковый стул. Оказавшись в свете прожектора, мужчина поставил стул и тут же рухнул на него. Утомленный и бессильный он развалился, окончательно потеряв форму. Вытерев ладонь о штанину, он лениво протянул руку в стойке, небрежно выдернул из держателя микрофон и медленно поднес его к равнодушному рыхлому рту. Его кривые, тонкие губы расползлись в стороны и, звучно выдохнув, мужчина начал свой монолог.
  Низкий голос артиста звучал монотонно, в его интонациях доминировали разочарование и скука. Я не могу дословно привести текст выступления, но сказанное им сильно потрясло меня... И не только меня - кажется, оно поразило всех присутствующих.
  Смотря желейными глазами сквозь публику, выступающий безэмоционально проговаривал вещи поразительно грязные, оскорбительные и даже кощунственные. Артист откровенно глумился над публикой. Обращаясь к собирательному образу пришедшего на вечер любителя стендапа, он унижал сидящих на террасе молодых людей и их спутниц. Безучастно ровняя слушателя с землей, он отстраненно возил их лицом по полу привокзального туалета, каждое слово перемежая смачными ругательствами. Он хулил их ценности, осквернял представления о себе, душил, давил, обнажал и наотмашь хлестал самооценку. При это делал это без какого-либо энтузиазма или садистского сладострастия. Так, будто должен, обязан был до них это донести.
  Вначале публика испуганно замерла, затем послышалось сдавленное возмущение, но кое-где все же начал прорезаться редкий смешок. Кажется, слушатели наконец распробовали изрыгаемые в её адрес нечистоты и даже стали получать от этого странное удовольствие. Несмотря на запредельную эксцентричность, образ артиста был харизматичным, а текст - невероятно остроумным. Поразительным образом слушатель отождествлял себя именно с говорящим, а не с жертвой изгалений. Они желали видеть в нем себя - острыми, безжалостными, неистово фонтанирующими грязью в калейдоскопе самой смрадной брани, способными с легкостью уничтожить своих оппонентов липкими шлепками словес.
  Спустя мгновение публика уже самозабвенно заливалась звонким смехом, смакуя потоки вербальных зловоний.
  После выступления я увидел этого артиста стоящим у барной стойки. Казалось, он был погружен в свои мысли и, напряженно вглядываясь в пустоту перед собой, большими глотками пил пиво из пластикового стакана. То и дело, проходящие мимо парни заливались неискренним смехом и хлопали его по плечу, неуклюже выражая таким образом высшую степень одобрения и сопричастность. Но юморист не обращал на них ни малейшего внимания. Он будто прибыл сюда из параллельного - колеблющегося в миллиметре от нашего - мира, явился из зловещей долины, где обитают похожие на людей существа. Но с едва уловимым отличием, и оно сводит с ума, вызывает приступы тревоги и беспокойства. Эта капля разливается морем, под мертвой гладью которого беснуются течения. В нём захлебываются случайные путники и навсегда пропадают предметы. Это первая капля всемирного потопа, намекающая на скорую и неизбежную гибель. Меня всегда привлекали необычные люди, но от этой особи я не мог отвести глаз - смотрел словно завороженный, отчаянно пытаясь разглядеть трансцендентные приметы, считать черты лежащих за пределами нашего мира реальностей.
  - Ты что - влюбился, - озорно прокричал мне в ухо друг, с трудом прорываясь сквозь оглушительную музыку. - Хочешь познакомлю?
  - А ты с ним знаком? - спросил я с наивность внезапно пробудившегося человека.
  - Нет, но это не проблема, - заговорчески улыбнулся мой товарищ. - Я смотрю, ты глаз с него не сводишь. Я знаю, тебе тяжело дается общение с кем-либо сложнее черепахи. Но на то мы и друзья, чтобы я продавал твою унылую рожу случайным жертвам. А потом не принимал ее обратно по гарантии, когда они надумают сбежать, не вынеся твоего напряженного молчания.
  - Ты прав как никогда, ни на что другое ты, действительно, не годишься, - парировал я.
  Я встал из-за столика, положил руку на плечо спутника и сказал: "веди меня".
  Мы подошли к угрюмому артисту, который уже допивал последний стакан бесплатного пива и собирался уходить. Мой болтливый приятель отрезал ему путь отступления, преградив своим туловищем проход мимо барной стойки. Всю свою сознательную жизнь этот парень работает в продажах, отчего у него развилась способность впаривать даже испорченный товар, вроде меня.
  - Привет! - сказал спекулянт отношениями. - Нормальный стендап, друг, довольно сносный.
  - Это не стендап, - без малейшего интереса ответил ему артист. - Это ситдаун.
  - Ха-ха, остроумно, - не унимался сводник. - Слушай, я понимаю, тебе это, наверное, говорят каждые пять минут, но мне действительно понравилось представление. Это глоток свежего воздуха в затхлой комнате стендапа...
  - Это не стендап, - перебил его кислый юморист. - Мне пора.
  - Да, да, не стендап... - поспешил согласиться мой торгаш. - И это только совпадение, что ты выступал на вечере стендапа. Прости, черт попутал... Твой номер по сравнению со стендапом, это как БДСМ и дружеский поцелуй в щечку.
  Я прочитал в глазах моего напористого друга, что теперь для него это стало делом принципа.
  - Не пойми меня неправильно, - продолжал он. - От поцелуя в щечку, я, конечно, тоже никогда не откажусь... Хотя френдзона...
  - Не сомневаюсь, - перебил его артист ситдауна, отворачиваясь.
  Стратегической ошибкой приятеля была слишком отчаянная, и оттого неуклюжая попытка шутить с шутником. Этот парень такими "юмористами" перекусывает перед сном прямо из холодильника, а затем сладко засыпает, выковыривая из зубов фрагменты мышечных волокон.
  - Ладно, ладно, я понял тебе пора бежать - писать новую программу, - не унимался продажник, пытаясь размассировать окоченевшую плоть. - Так сказать, резать правду матку о нас - ничтожествах. Но перед тем, как ты совершишь фатальную ошибку и покинешь нас, позволь представить тебе моего друга. Он тоже автор, писатель в своём роде...
  Он больно ткнул меня острым пальцем в грудь:
  - Уверен, вам будет о чем помолчать, голубки. Мой друг, кажется, в тебя влюбился, и ты разобьешь ему печень, если не дашь шанс наскучить тебе. А в награду, он купит тебе еще стакан пива.
  Юморист посмотрел на меня. Казалось, он не понимал, что происходит, и этот напор доставлял ему дискомфорт. Я покраснел от неловкости.
  - Э-э-э, да... - начал я сдавленным, направленным внутрь голосом. - Я действительно, хотел... Не знаю, пообщаться.
  - Поздравляю, - засмеялся мой так называемый друг. - Это была самая невнятный спич, что я слышал. Думаю, мы только что его потеряли. Все пропало, нас обманули - расходимся.
  В этот момент я ощущал себя персонажем нелепой игры, начав которую, ты отчаянно пытаешься разобраться с правилами, кажущимися невероятно сложными. Но затем приходит осознание, что на самом деле просто сюжет и геймплей кривые. Мне показалось, что все это было огромной ошибкой, и я уже жалел, что вообще согласился на ход, который по логике игры неизбежно приведет к поражению. Однако, извращенная логика разработчиков пошла вразрез со здравым смыслом.
  - Хорошо, пожалуй, я выпью стакан с тобой, - сказал он мне. - Но тебе придется незаметно отшить этого болтуна. Окей?
  Артист говорил это нарочито громко, и на слове "окей" многозначительно посмотрел на моего приятеля и подмигнул ему.
  - Тебе стоит отречься от него, пока не поздно, - продолжил мрачный шутник, - с достойными людьми он тебя вряд познакомит. Разве что, со старухами с рынка, на котором торгует. Пойдем!
  - На ходу будет трудно пить, - неуклюже отшутился я. - Давай, я закажу напитки.
  - Ладно, голубки, с вами было уныло, - сказал мой друг демонстративно зевая. - Схожу проверю, не сожгли ли мой ларек конкуренты.
  Конечно же, мой друг пришел сюда не ради стендапа, и в глубине души он был рад, что ему удалось от меня избавиться. Все, что его здесь интересовало - это студентки, которых легко соблазнить, даже не прикладывая особых усилий. Мой друг веровал в статистику и полагал, что, если предложить секс большому количеству нетрезвых молодых женщин, хоть одна, да согласиться.
  - Так, ты и вправду писатель? - взял на себя инициативу юморист.
  - Я, да, но сейчас я работаю над игрой, - говорил я от волнения сбивчиво.
  - Какой игрой? - заинтересовался артист.
  - Да, видеоигрой, - сказал я, часто отпивая из стакана, чтобы скрыть смущение. - Но она пока что на начальной стадии... Особо нечем похвалиться... Я только придумал идею, описал локации, персонажей и основную концепцию. Если компания примет ее на разработку, я буду работать над сюжетом. Я пока не готов делиться деталями. Ты уж извини, если проекту дадут ход, мне будет запрещено их разглашать.
  - Понимаю, это конкурентный бизнес, - ухмыльнулся мой собеседник. - Не то что, юмор. Тут ты, наоборот, спешишь как можно быстрее рассказать всем свои шутки, причем в нескольких местах одновременно. Наверное, нелегко хранить в себе идеи, которыми нельзя ни с кем делиться... Хотя определенный шарм, наверное, в этом есть - когда ты знаешь нечто, чего не знаю другие. Ты придумал это, это храниться в твоей голове, а мимо ходят люди, которые ни о чем и не догадываются.
  - С одной стороны, это действительно так, - согласился я охотно. - Но проблема в том, что ты и сам не понимаешь, что в себе носишь - серебро или алюминий. Вы в юморе постоянно апробируете шутки, проверяете их на живых экземплярах.
  - Публика для меня не имеет значение, - сказал он устало улыбаясь. - Я не пытаюсь заигрывать с ней. Я говорю, что хочу, а их дело - принять и приспособиться.
  - Да, я это заметил, - усмехнулся я. - Твои тексты достаточно бескомпромиссные. Я не был уверен, что люди готовы слышать о себе такое, да еще и в жесткой форме. А они будто не могли поверить, что это происходит на самом деле. Стендаперы пытаются найти общее с публикой, воззвать к схожему опыту или образу мысли. Но ты идешь от обратного.
  - Приятно встретить человека, знающего толк в юморе, - мне показалось, я услышал в его словах лукавство, поэтому не мог воспринять их всерьез.
  Тем не менее, я продолжил общаться с ним искренне.
  - Мне показалось, - отметил я. - Они сами смешили себя, будучи неспособными принять противоречивость происходящего. Смех выделяется из человека каждый раз, когда сознание встречается с немыслимым.
  - Тут я, пожалуй, соглашусь с тобой, - гаркнул он, отпив большой глоток. - Я вижу суть юмора в тонкой игре парадоксами, в слиянии разнородного. Мозг испытывает облегчение и радость каждый раз, когда происходит синтез противоположностей, когда снимается конфликт и испаряется возможность опасного столкновения. Поэтому у человека слезятся глаза, он вздрагивает и задыхается.
  Мой собеседник заглотил еще порцию, вытер пену с губ и продолжил:
  - По правде говоря, я не ставлю перед собой цель рассмешить слушателей. Все, что я делаю - говорю им в лицо правду.
  - Парресия, - перебил я.
  Я часто грешу тем, что невпопад формулирую мысли за собеседника или заключаю сказанное им, так будто понимаю лучше него.
  - В каком-то смысле - да - парресия, - лениво подтвердил он, не обращая внимание мое вмешательство. - Говорить правду людям, народу - значит говорить правду власти, ведь в современном обществе принято считать, что власть рассеяна среди людей. Поэтому быть шутом сегодня, значит развлекать правдой народ, а не короля.
  - Да, но зачем? - удивился я. - Для чего ты это делаешь? Они ведь думают, что это шутки.
  - Я делаю это только для себя, ведь говорить правду приятно, - усмехнулся он. - Говорить правду - полезно и необходимо для собственного благополучия. Никакого другого смысла в этом нет. Мой организм поощряет меня за правдивость чувством удовлетворения. А когда противоречие и есть правда - юмор становится исповедью.
  - Пожалуй, так, - сказал я, наслаждаясь хмельной беседой. - Однако, юмор подразумевает скрытность, неочевидность, двойное дно. Юморист никогда не говорит открытым текстом, не раскрывает свои карты.
  - В этом и проблема стендапа, - подхватил мой собутыльник. - Во время выступления, шутки не просто разжевываются и кладутся в рот слушателю... Слушателя готовят к шутке! Его открыто предупреждают, что сейчас надо будет смеяться. Слушатель всегда точно знает, когда будет панчлайн. Это как с собаками Павлова: сигнал-корм-выделение желудочного сока, сигнал - выделение желудочного сока. Ты, возможно, наблюдал как люди входят в раж и ржут над каждым словом. Это чистой воды внушение. Именно поэтому я и дистанцируюсь от стендапа. Я не манипулирую эмоциями, я подаю правду под видом шутки, но лишь для того, чтобы она была воспринята, а затем постепенно растворилась в организме и оказала воздействие.
  - Но сокрытие своих намерений - тоже манипуляция, - запротестовал я.
  - В конце концов, не моя вина в том, что правда звучит как шутка, - он замолчал, окунув губы в пиво.
  Только в этот момент я осознал, что мы даже не представились друг другу.
  - Меня зовут Том, - сказал я, протягивая ему руку.
  - Приятно, Том, меня зовут Мартин, - представился он, нелепо тряся моей рукой. - Послушай, мне действительно пора бежать. Но я чувствую, что нам с тобой предстоит встретиться еще раз. Давай я запишу твой номер и позвоню на неделе.
  - Да, конечно, записывай, - и я продиктовал Мартину номер телефона. - Был рад знакомству!
  - И я, - подмигнул мне Мартин, залпом осушил стакан и растворился в мерцающей толпе.
  
  18/06
  
  Я полностью осознал свою посредственность. У меня нет оригинальных идей, мои мысли - копеечные парадоксы, пошлые каламбуры, а мой язык - всецело чужой.
  Но я решил продолжить вести записи, а точнее, начать их заново. Только на сей раз я не буду тратить время на себя, вместо этого - буду писать биографию моего замечательного знакомого.
  Мартин сам не заморачивается писаниной, он человек здоровый. А я жадно ловлю каждое его слово и не перестаю удивляться. Можно сказать, общение с ним полностью поглотило меня. Но это и хорошо, такая зависимость наполняет жизнь смыслом, а пустышка свободы мне и даром не нужна.
  Мартин самый неординарный и интересный человек, с которым мне когда-либо доводилось общаться. Его эксцентричность естественна, харизма - спокойна, мысли - искренни, в нем нет ни доли позерства или хвастовства. Он всегда убедителен, оригинален, но в то же самое время скромен. Мартин правдив и откровенен, безжалостен и великодушен. Он затмевает мягким светом и оглушительно убаюкивает.
  У Мартина фантастическое количество знакомых в абсолютно разных слоях общества. Ему почтительно кивают бездомные и клерки, скромно протягивают руки банкиры и политики, люди, сказочно разбогатевшие на мутных сделках, спешат обмолвится с ним словом.
  Я не знаю чем он сам зарабатывает на жизнь, и работал ли хоть день в своей жизни... Знаю лишь, что Мартин изучал философию и антропологию, культурологию и социологию, психоанализ и оккультизм. В разговорах он часто цитирует средневековые тексты по алхимии и может часами растолковывать религиозный символизм и витиеватые метафоры мистиков.
  При всей кажущейся нелюбви к публичности, Мартин превосходно овладевает слушателем. Во время его выступлений публика исходится гомерическим смехом, когда он преисполненный звериной серьезности буквально глумиться над образом мысли, ценностями и вкусом присутствующих, над их мечтами, устремлениями и привычками.
  Его прошлое выступление было на слете стартаперов, молодых предпринимателей и руководителей среднего звена международных компаний. Мартин сходу жестко прошелся по деловым и творческим качествам своих слушателей, разнеся публику в пух и прах за абсолютную экономическую наивность, скудность представлений о рынке и деловой инфантилизм. Он осквернил их видение, основанное на заранее заданных стандартах и лишенное какой бы то ни было оригинальности, попутно грязно поругивая страдную, реактивную привычку слепо следовать трендам. Мартин тыкал присутствующих лицами в грубое несоответствие между их непомерно раздутыми амбициями и жалкими творческим способностям, и проклинал методы ведения бизнеса, основанные на ничтожных представлениях о сути дела и полной неспособности к критическому мышлению. Это был серьезный тренинг для тех, кто был способен воспринять сказанное.
  Волна радости и ликования носилась по залу, публика восторженно свистела и выкрикивала одобрения. Каждому из присутствующих казалось, будто Мартин говорил от его лица, в то время как на самом деле он говорил именно о нем - о каждом из них. Полный разрыв с реальностью, привычка играть по заранее заданным правилам, переоценка собственных способностей к прогнозированию, эмоциональная тупость, слабые знания и тотальное непонимание принципов новаторства сформировали вокруг них непроницаемую оболочку, сквозь которую не проникали щедро даруемые Мартином смыслы. Он посвятил их в сакральные таинства бизнеса, озарил визионерскими инсайдами тьму их сознания, изгнал чудовищ дремлющего разума и вложил в их руки магический инструмент, а они лишь продолжали ржать, раззадоренные дорогим алкоголем.
  Благодаря обширным знакомствам со сторожами, охранниками, прислугой, управляющими и владельцами домов, у Мартина были ключи от всех дверей. Во время наших прогулок мы часто посещали подвалы, погреба, катакомбы, склепы и пыльные чердаки. Для нас всегда были открыты загородные поместья, театры, церкви, гостиницы, университеты, концертные залы, галереи, стадионы, исторические здания.
  Однажды ночью мы бродили по холодным залам музея, разглядывая средневековые иконы. Мартин взахлеб рассказывал мне о ныне забытых художниках, занимавшихся росписью алтарей, сокрушаясь, сколь мало был оценен их вклад в развитие жанра графического романа.
  - Посмотри вокруг, - восклицал он. - Стены музея увешаны старинными комиксами.
  - Ну, это ты, конечно, сказал... - возразил я. - Эти изображения создавались не для развлечения.
  - Я подразумевал именно форму, - уточнил он. - Конечно, иллюстрированные истории встречаются со времен наскальной живописи, а похабные картинки можно было наблюдать и на стенах столиц мертвых империй. Но ничто так сильно не способствовало развитию и распространению жанра как иконопись. Именно они стали прообразом комикса в сознании доброго христианина.
  - Мысль о том, что современные комиксы распространились благодаря алтарной живописи, должно быть сильно печалит некоторых протестантов и иконоборцев, - засмеялся я.
  - Тут немного другое, - начал Мартин задумчиво. - Иконоборцы - люди текста, я не удивлюсь, если именно из этой традиции развился литературный снобизм и высокомерное отношение к графическому роману, как жанру низкому. Я хотел сказать, что комиксы, а под комиксами я подразумеваю прежде всего американские комиксы, с японской мангой дело обстояло иначе...
  С каждым сделанным из пыльной бутылки глотком Мартин становился все более многословным.
  - Так вот, комиксы и иконы, - продолжил он. - В своей основе имеют единый принцип: "Верую, ибо вижу".
  - Seeing is believing, - подхватил я.
  - Indeed, - пробормотал Мартин в горлышко бутылки, делая очередной глоток. - Раньше, во времена экспансии католической церкви, священнослужители не сильно беспокоились о том, чтобы паства их понимала, что они говорят. Да, и в целом, что происходит во время службы.
  Он захихикал.
  - Во многих церквях до сих пор проводятся службы на мертвых языках. Там служба - то, что совершается с паствой в загоне. Причем, ее роль сугубо объективна - ждать на огороженном пятачке, когда над тобой произведут неведомый ритуал. Иногда необходимо пастырю подыграть, совершив в нужный момент заученное действие. С какой целью - непонятно, да, и не важно - не их это дело, служителю всегда виднее.
  - А картинки использовались для привлечения паствы, - предположил я. - Они - своего рода мотиватор, обеспечивающий посещаемость загона.
  - В некотором смысле, да, - поддержал Мартин. - В этих изображениях просматривались самые базовые сюжеты и герои: сверхсущества, иные миры, наделенные нечеловеческими способностями супергерои и чудеса. А между ними - некие связи, ведомые лишь священнослужителю. Но все они зафиксированы здесь! И ты можешь лицезреть их, не понимая ни слова.
  - Стимуляция мозга изображениями действеннее, чем рассказанные истории или прочитанные тексты, - я пытался поддерживать беседу. - Увидеть собственными глазами - что может быть более достоверным?
  - Да, а собственным глазам средневековый человек доверял больше, чем словам представителя власти, - усмехнулся Мартин. - Народ тогда был более чем подозрительным, особенно к навязываемой вере. Главным источником их представлений были домыслы и сплетни, а также ветхие предания и бытовое суеверие.
  - Все, как и сейчас, - подметил я.
  Мартин звучно засмеялся и продолжил:
  - Но тут еще один важный аспект: зрение человека не читающего - это иное зрение. Сегодня мы часто забываем об этом. Видение объектов, вещей отличается от чтения. Даже если предположить, что за распознавание букв отвечают те же отделы мозга, что и за восприятие предметов, чтение требует осмысления прочитанного, а не только способности считывать символы. Когда чтение бесцеремонно ворвалось в обыденность и заняло в мозгу ресурс, прежде отвечавший за восприятие форм объектов, в сознании - а, в большей степени, в бессознательном - произошло смешение символов и предметов, слов и вещей. Впоследствии, это слияние и взаимное замещение привело к том, что человек стал видеть знаки и даже целые тексты в окружающем мире, а в символах усматривать не только проявления реальности, но и холодное мерцание потустороннего мира. Религиозная живопись, в которой символы неотличимы от вещей, а вещи - от символов, как ничто другое демонстрирует порочность этой спутанности. Позже на этой двусмысленности расцветет поэзия и станет паразитировать психоанализ.
  Мартин тяжело выдохнул, словно испытав огромное облегчение от того, что наконец выплюнул вязкую скороговорку. Воспользовавшись моментом, он жадно отпил из протянутой мною бутылки. Я же все это время с удовольствием следил за ходом его рассуждений, потягивая крохотными глотками жилистое бургундское.
  - Я всё думаю о том, - размышлял я вслух. - Что потеряло человечество в результате перехода от изображений к тексту. Очевидно, наше видение изменилось навсегда, и мы никогда больше не сможем наблюдать этот мир, каким он представал пред глазами наших предков.
  - Обрати внимание, - настаивал Мартин. - Что средневековая живопись не была фотографической. То есть ее задачей не была точная передача изображения. Дотошность и скрупулезность пришла позже - под влиянием текста. До того живопись была главным выразительным средством, языком, говорившим формами и образами, но не словами. Понимая ограниченную выразительную способность письменных текстов, авторы древности сопровождали свои истории иллюстрациями.
  - Интересно, как это похоже на восприятие несовершенства графики в видеоиграх, - воскликнул я. - Даже кривые, угловатые фигуры неуклюже, неестественно передвигающиеся по экрану вызывают искреннее сопереживание и неподдельные эмоции.
  - А ведь в видеоиграх изображение доминирует над текстом, - отметил Мартин. - Спустя века, после того как религиозная живопись потеряла свое массовое значение, став скорее нишевым продуктом, привычка созерцать сакральные изображения сублимировалась в чтение иконографии новых мифов - комиксов, которые затем перекинулись с бумаги на экран.
  - По всей видимости, в самой человеческой природе заложено желание лицезреть божественное, - подметил я. - Ведь возможность собственными глазами видеть бога или на худой конец воочию наблюдать божественные проявления - пожалуй, самый значимый момент в жизни человека. Это опыт наивысшего порядка, полученный от первого лица.
  - И гарантия, - усмехнулся Мартин, - подтверждение! Увидел, убедился - совершил ритуал. Кстати, обрати внимание, что даже после того, как католическая церковь снизошла до простолюдинов, в ее доктрине осталась идея того, что Бог выражен в своих творениях. Постижение мира - его прочтение - есть постижение Бога.
  - Очевидность объекта веры, возможность получить подтверждение его бытия, далее, позволяет его восхвалять, - продолжил я вслед за Мартином.
  - Именно, - подтвердил он. - Боги всегда требовали от нас поклонения, но парадокс в том, что пока человек не убедиться, восхвалять не станет.
  Мартин разразился хмельным смехом.
  - Похожая ситуация и с самим способом восхваления божества, - продолжал он свое размышление. - Молитва ведь всегда адресована другому. То есть в молитве всегда участвуют две стороны. А если другой стороны нет - какой смысл молиться? Поклонение и вера бессмысленны, если нет чуда и спасения.
  - Логично, - усмехнулся я прикончив бутылку. - Добрые христиане наверняка плюнули бы на общение с богом, когда б узнали, что после смерти их ждет вечное небытие.
  - А я бы продолжил молиться, - с пьяным восторгом воскликнул Мартин. - Молитва - это поэзия, восхваление сущего - всего, что появилось, есть и неизбежно канет в бездну.
  - Кстати говоря, - мне не хотелось, чтобы эта беседа заканчивалась. - Один мой знакомый заметил, что молитва - это своего рода тест Тьюринга. Таким образом Бог держит руку на пульсе, беспрестанно проверяя нашу адекватность, способность осмысленно служить и восхвалять. Этакая форма самоотчета, прилежно предоставляемого людьми, на основе которого можно определить, не впали ли мы в религиозный бред или безмозглый автоматизм, с умом ли распоряжаемся свободной волей.
  - Это интересная мысль, - задумчиво ответил Мартин. - Только вот проблема в том, что в какой-то момент становится совершенно непонятно кто кого проверяет. Мне это скорее видится так - молящийся пытается достучаться до некой трансцендентной системы, которая, как он предполагает, работает сообразно его представлениям о ней, - системы, которая должна реагировать на его обращения к ней желаемым для него образом. Бог должен отвечать представлениям молящегося и отвечать на мольбы сообразно ожиданиям. Верующий выдвигает строгие требования, а бог вынужден их выполнять. Само его существование зависит от соблюдения простой процедуры: бог являет себя, реагируя на человеческую речь.
  - И тут мы снова возвращаемся к сакральному статусу определенных слов и их сочетаний, - подхватил я.
  - Именно, - утвердительно закивал Мартин. - Но бог не бот, и это провоцирует в верующих фрустрацию и кризис веры. Если бог и действует, то уж точно помимо наших желаний и ожиданий. Он есть субъект воли, а не мы. С нейронными сетями все иначе - у них нет воли. Более того, их деятельность подчинена чужой воле. То есть, их воля имеет негативное значение.
  Он ухмыльнулся и замолчал. Затем, будто вспомнив нечто важное, продолжил:
  - Кстати, популярность эмодзи и гифов подрывают это старомодное пристрастие к текстам и сопутствующее ему брезгливое пренебрежение изображениями. Медленно, но, верно, они подтачивают позиции впившегося в книги мышления.
  - Ну все! - засмеялся я. - Кажется, я слышу запах конспирологии - так и должно быть?
  - Конспирология, друг мой, - деловито заметил Мартин. - Это вторичная форма религиозности - религия после бога, и излюбленный вид народного творчества. Однако, заметь, народные верования порой несут в себе крупицы мудрости, ведь они основываются на наблюдениях.
  Мартин деловито откупоривал вторую бутылку.
  - Я наблюдаю, - крякнул он от напряжения. - Постепенный переход от сложных языковых нарративов к более базовым и простым визуальным образам, зачастую состоящим из одного элемента. Одно изображение - одна эмоция. Уходом текста знаменуется триумфальное возвращение изображений. Возможно, для завершения тирании писанины потребуется пара поколений... Но наши внуки определенно будет мыслить картинками, их общение будет сведено к выражению переживаний. А значит, эмоции станут новым содержанием, и следовательно - средством власти.
  Винная волна цвета спелого моря уносила Мартина вдаль - к тонкой прослойке горизонта безумия. Я едва мог разглядеть его слабые, пунктирные очертания в подзорную трубу зеленой бутылки.
  - То есть, - вмешался я. - Если основой мышления станут картинки, останется ли в таком будущем место для истины. Что станет ее критерием, если уже сегодня искусственный интеллект может создавать изображения неотличимы от оригинала?
  - Истина или, если угодно, правда, в моем видении, - промолвил Мартин, закинув голову назад и задумчиво вглядываясь в потолок. - Подобна персонажам детских мультфильмов - она безмерно наивна, добра и бестолкова. Созерцание истины не вызывает эстетического удовольствия, а в правде нет ни капли возвышенного. Они не способны вызвать удовлетворение - в лучшем случае, лишь умиление. Поведение этой обаятельной, простодушной дурашки предопределено... Но мы смотрим на нее не отрывая глаз, хоть и точно знаем, что она сделает в следующую секунду. Заяц и мышь схитрят, увернутся, убегут, а волк, кот и койот получат смертельный удар, но выживут и продолжат, кривляясь гоняться за жертвой, которую им никогда не суждено догнать.
  Мартин достал из кармана яблоко и с хрустом откусил кусок. Капли сока брызнули на пол.
  - Есть вещи поважнее истины, - многозначительно прошептал он склонившись ко мне. - Ради принадлежности к чему-то большему, ради грандиозной победы, за своих, из чувства долга или за похвалу человек готов производить, фабриковать, редактировать правду. Он подстроится, да даже сам поверит. Его не будут беспокоить несоответствия, противоречия или подмены, потому что, единая, верная, непоколебимая и абсолютная истина не согласуется с природой его постоянно изменчивого сознания, чья единственная цель - приспособиться и выжить. Мозг пластичен, сознание гибко, а язык многослоен - этот аппарат не создан для колоссальной, монолитной, статичной истины.
  Мартин произнес последнюю фразу грозным голосом и громко засмеялся. Затем он озадаченно посмотрел на часы и сказал: "Пора расходиться, галерея через час открывается".
  
  18/06
  
  Вчера вечером мы с Мартином отправились на его автомобиле в старинный особняк, располагавшийся в часе езды от города. Покидая предместья в малиновом свете закатного солнца, мы все глубже погружались в иссушенные, пыльные поля, обрамленные стрекочущей зеленью мрачнеющих лесов. Я отчаянно вглядывался во мрак природы, пытаясь разглядеть в чаще блеск чьих-то диких глаз. Леса кишат жизнью, каждая ветка, куст или стебель травы колеблется, сотрясается от движения тысячи лапок и усиков. Но эта живность шевелиться в тайне, пока никто не смотрит. Жизнь чрезвычайно скрытна. Кто знает, что еще прячется о нас в шелестящих пучинах зеленого хаоса?
  Когда наша машина подъехала к особняку, на часах была полночь. Разросшийся вокруг дома одичалый сад хрустел, словно тлея. Мартин несколько минут копошился возле входной двери, держа обеими руками массивную связкой ключей. Затем он повернулся ко мне и с рассеянной улыбкой на лице жестом пригласил войти.
  В здании пахло пыльной бумагой, аптечными препаратами и кожей. Прогуливаясь по комнатам, я представлял себе в игре, и мысленно пытался разгадать ее механику. Стоит ли мне что-нибудь искать среди пожелтевших стопок? Или же двигать массивную старую мебель? Надо ли проверить ящик стола? Или попытаться обнаружить фальшивую стену? Возможно, подсказка за бархатной занавеской. Или под растянувшимся на скрипучем паркете бордовым ковром. Возможно, стоит как следует вглядеться к черно-белые фотографии на стенах. Или приготовиться к сражению с безобразной тварью.
  - Как насчет того, чтобы изучить винный погреб, - предложила голова Мартина, неожиданно возникшая в дверном проеме.
  "Конечно" - подумал я, - "могу спорить, именно подвал - самое безопасное здесь место", и тут же выпалил: "превосходная идея!"
  Мы спустились в погреб, и, к моему удивлению, там и вправду на стеллажах покоились бутылки, запорошенные пылью времени.
  Мартин выбрал одну наугад, поставил на стол и принялся откупоривать ее замысловатым ножом. Убедившись, что пробка полностью излечена, он протер горлышко бутылки рукавом, осторожно отпил, растер языком жидкость по небу и одобрительно хмыкнул.
  - Я надеюсь, ты простишь мне отсутствие бокалов, - начал Мартин иронично. - Это вино отлично пьется и из бутылки.
  Тут же его тон изменился, и он заговорил с заговоренной серьезность:
  - Послушай, мне хотелось с тобой кое-что обсудить... Я полагаю, это важнее хороших манер.
  - Слушаю тебя внимательно, - ответил я подчеркнуто деловито, отпивая из бутылки черную жидкость.
  - Я говорю тебе об этом, потому что знаю, что могу доверять, - сказал он вкрадчиво вглядываясь в мои глаза. - Мы провели с тобой достаточно много времени, и я, как человек, которому нравится думать, что он разбирается в людях, уверен, что ты умеешь хранить секреты.
  Я чувствовал, что любой мой ответ сейчас прозвучит нелепо. Однако, повисшая в воздухе торжественность заставляла хоть как-то отреагировать. И я сиплым голосом промолвил:
  - Конечно, Мартин...
  - Я хочу пригласить тебя посетить один клуб, - осторожно продолжил он.
  - Какой клуб? - удивился я.
  - Ну, клуб, в котором я состою, - уточнил Мартин.
  - А ты состоишь в клубе? - удивился я.
  - Понимаю твое удивление, - улыбнулся он. - Сейчас люди почти уже не состоят в клубах, а все больше ходят в клубы. Но это не ночной клуб, а, скажем так, некая организация.
  Было заметно как Мартин пристально вглядываясь в глаза угадывая мое настроение и с большой тщательностью подбирал слова так, чтобы они соответствовали моим эмоциям. Он прощупывал меня, подыскивая ключ, пытался подключиться и произвести тонкую настройку.
  - Представь себе университетскую корпорацию или братство, но секретную, - он многозначительно замолчал. - Секретную, не в зловещем смысле, - ухмыльнулся Мартин, - а просто такую, о членстве в которой никому рассказывают. Ну, просто, договоренность такая... А иначе - смерть! - с театральной нарочитостью провозгласил Мартин и громко засмеялся.
  - Послушай, - усмехнулся я, - Я, конечно же, признателен, что ты пытаешься уберечь мою ломкую психику, но давай начистоту, - это масонство, или что-то вроде того?
  Увидев мой азарт, он поспешил продолжить:
  - Масоны?! Нет... Это гораздо более влиятельная и всеобъемлющая организация. Масоны, считай, ее музейный отдел. Моя же организация владеет сокровенными знания и истинной властью. Ты ж ведь хотел этого, не так ли?
  - Так, постой, - замахал я руками. - Это все какой-то замысловатый розыгрыш? Или ты на полном серьезе сейчас предлагаешь мне поверить, что ты член тайной могущественной организации?
  Я едва сдерживал смех.
  - Я не шучу, - сказал Мартин серьезно.
  Никогда раньше я не видел на нем такого лица. Несмотря на все неправдоподобие сказанного, его выражение заставило усомниться в том, что он меня разыгрывает.
  - А что за организация? - нерешительно откликнулся я. - Как называется?
  - У нет названия, - ответил Мартин. - Названия нужны для того, чтобы что-либо обозначать, отличать или присвоить. Это же единственная по-настоящему влиятельная тайная организация, не кружек, не секта и не книжный клуб. Это и организация, известная всем, кто в ней состоит, и никому более, - он говорил холодно и напористо.
  - И чем вы там занимаетесь? - морщился я от недоумения.
  - Мы накапливаем, храним, анализируем, синтезируем и развиваем оккультные знания. Мы - орден, объединяющий все магические искусства и практики - все, что когда бы то ни было создано в этом мире, и насколько мы можем знать - в других.
  - Это нечто вроде Ордена Золотой Зари? - я пытался уложить услышанное в понятные мне формы.
  - Герметический орден Золотой Зари, так же, как и другие тайные ордены, ложи, известные тебе розенкрейцеры и тамплиеры - лишь миноритарные ответвления, имеющие декоративное функцию. Это клубы по интересам, состоящие из любителей чудаковатых костюмов и обрядов. В них конечно же присутствуют и наши люди, но, по сути, это просто сборище непосвященные, которым нравится в свободное время играть в магию. Скажем так, оккультное для них - хобби, как йога для миллионов любителей фитнеса. Их обряды основаны на кое-каких истинных текстах, а также подделках и вовсе мифах. Они экспериментируют со своей психикой, возводят храм, но лишь в своей голове. Мы же работаем с настоящей магией - многогранной, сложной и поистине могущественной. Наши библиотеки составляют только оригинальные работы, для этого на нас трудятся лучшие эксперты в области истории, археологии, антропологии, криптографии, религиоведения и лингвистики. Источники собираются по всему миру и подвергаются жесточайшей проверке. Некоторые фракции заняты расшифровкой текстов, символов и изображений. Другие - переводом. Третьи - верифицируют эти знания. Четвертые - на их основе синтезируют новые. Это огромный организм, состоящий из тысяч ученых, магов, мистиков, философов, теологов, трудящихся в едином порыве для создания абсолютного знания.
  Мартин пылал своей речью.
  - Так, это нечто похожее на огромный институт по изучению оккультных текстов и ритуалов, - упростил я.
  - Отчасти, - продолжал Мартин вдохновенно. - Прибавь к этому ресурс самых современных технологий: компьютеры, нейронные сети, химические и физические лаборатории, математику и биотехнологии, и ты сможешь лучше понять всю грандиозность нашей деятельности. Кроме того, у нас есть фракции, специализирующиеся в финансах и банковском деле, свои службы безопасности, а также политическое крыло. Наши юристы вносят поправки в конституции стран, а в медиа бизнесе, каждый второй - от создателей контента до членов совета акционеров - наши представители.
  - А что, если я решу не вступать вступить в вашу организацию, - провоцировал я. - А тайну ты ведь мне уже раскрыл...
  - Ты уже вступил, - улыбнулся Мартин. - Мы оба знаем, что решение принято.
  Первая бутылка внезапно опустела, и Мартин принялся выкорчевывать трухлявую пробку из горлышка следующего сосуда.
  
  23/06
  
  Сегодня мы побывали в главном корпусе увядшего советского санатория, распластавшего свое угловатое тело в сосновом лесу среди выгоревших дюн у самой кромки берега. Со стороны моря лился голубовато-сиреневый свет пасмурного заката. Плотные, неповоротливые грозовые тучи были пронизаны острыми лимонными лучами еще бодрого солнца. Влажные от дождя деревья искрили холодным блеском. Мы упивались соленой свежестью морского воздуха.
  Здание пустовало, однако кто-то продолжал поддерживать его в приличном состоянии. Его словно законсервировали, не позволяя окончательно разложиться. Коричневая чехословацкая мебель, оптимистические витражи в деревянных оконных рамах, стены устланные пыльным кафелем - грандиозный в своей простоте интерьер советской здравницы республиканского значения.
  Я проследовал за Мартином в овальный зал колоссальных размеров. В центре, под массивной хрустальной люстрой располагался выцветший бассейн. Голубая вода мирно плескалась в его нутре, покрытом мелкими осколками зеркала и разноцветными блестящими камешками. Отбрасываемые ими блики скакали по потолку и стенам, причудливо колеблясь и забавно подрагивая. Мартин подошел к бассейну, снял ботинки и сел на край, окунув ноги в воду.
  - Присоединяйся, - задорно подмигнув, он поманил меня рукой.
  Я последовал его примеру и опустил ноги в прохладную воду. Лишь сейчас я заметил, как в бассейне плавали золотые рыбки.
  - А ты знал, что большинство технологий было создано людьми, которым, скажем так, не чужд был мистицизм или сфера оккультного? - начал Мартин, глядя блестящими глазами сквозь дно бассейна. - Радио изобрели для того, чтобы слышать голоса мертвых. В основе развития космонавтики лежат мистические верования космистов. Даже ракетостроение в середине прошлого века не обошлось без вклада практикующих сексуальную магов. Атомная бомба и ядерный реактор были изобретены алхимиками, которые расщепляя атомы пытались преобразовать существующие элементы и создавать новые вещества. Они искали в реакторе философский камень и для получения золота, стремились воссоздать процессы протекающие в недрах Солнца. Компьютеры разрабатывались для того, чтобы быстро и эффективно расшифровывать древние оккультные тексты, сопоставлять заклинания и генерировать новые магические формулы. Нейрофизиология была призвана приблизить нас к пониманию природы и положения человеческой души. А нейронные сети - экспериментальная попытка создания синтетического духа. Методы прогнозирования, планирования, управления рисками и кризисами берут свое начало в практиках гадания. По сути, все эти ухищрения всего лишь попытка рационализировать и формализовать выплески коллективного бессознательного. Используя их, мы исследуем себя, а не мир.
  Мартин многозначительно замолчал.
  - Многим практикам, - продолжил он, заметно погрустнев, - суждено было бесследно исчезнуть. Например, совершение ритуалов на других космических телах оказалось невероятно проблематичным...
  - Подожди-подожди, - перебил я его, не в силах поверить в услышанное. - Ты хочешь сказать, что люди побывали на других космических телах?!
  - Начнем с того, что развитие технологий было спровоцировано не чем иным, как поиском максимально эффективного способа совершенствования в магии. Космонавтика предоставила ранее немыслимые возможности. Ты представляешь себе, какую роль в оккультных практиках играют небесные тела. Так вот, впервые в истории маг получил возможность совершить ритуалы за пределами Земли. Для чего, по-твоему, люди отправились на Луну? Есть ли хоть какое-то прагматическое обоснование для столь сложного и затратного мероприятия? Луна не просто ближайшее к Земле тело, это важнейшее астрологический символ. Зачем ждать восхода полной Луны, когда ты можешь оказаться непосредственно на ней? А теперь представь себе какую силу будут иметь обряды совершенные на темной стороне Луны. Уже не говоря о том, как меняется положение мага в космосе относительно других объектов. Это полностью меняет концепцию небосвода!
  - Это все теория? - недоумевал я. - Или же на Луне и вправду совершались ритуалы?
  Я понимал значение каждого произнесенного Мартином слова, но от меня полностью ускользала суть сказанного. Меня не покидало ощущение нереальности происходящего, принципиальной немыслимости и непроницаемости услышанного. Подобно едва проснувшимся человеком, которому спешно пересказывают важную новость, я напряженно силился схватывать и связывать между собой слова, но они упрямо выскальзывали из рук, просачивались сквозь влажные пальцы. Уверенность в реальности происходящего стремительно таяла, и все что мне оставалось в тот момент - методично повторять про себя сказанное Мартином и беспомощно переспрашивать. Эта практика якорем удерживала меня здесь и сейчас. Я вполне был готов допустить, что Мартин подразумевал нечто иное, а я его неправильно понял, либо неожиданно для самого себя сошел с ума.
  - Именно, - подтвердил он, болтая ногами в воде. - Было несколько экспедиций, многие потерпели неудачу, после чего лунную программу пришлось закрыть. Она оказалась слишком затратной, ненадежной и опасной. Конечно, в будущем, когда мы построим на Луне базы, маги смогут посещать наш спутник регулярно. Более того, Луна станет перевалочным пунктом для тех, кто отправится совершать ритуалы на Меркурий, Марс или луны Сатурна и Юпитера.
  Он мечтательно закинул голову назад, и я лишь сейчас заметил на потолке зала панно с изображением улыбающегося советского космонавта, стоящего на фоне белоснежной ракеты.
  - Однако, тут вся надежда на частные космические компании, - сообщил мне Мартин. - Определенный интерес представляет и Венера. Несмотря на то, что условия на этой планете столь враждебны, что высадка на ее поверхность невозможна даже для роботов, Венера до сих пор остается приоритетным направлением. Мы не теряем надежду, что в будущем в верхних слоях ее атмосферы будут парить города.
  - То есть, до сих пор ритуалы проводились только на Луне? - любознательность брала верх над деперсонализацией.
  - Мы посылали экспедицию и на Марс, - немного помолчав ответил Мартин. - Но, к сожалению, это было путешествие в один конец.
  - Человек уже бывал на Марсе?! - я был вне себя от удивления.
  - Да, люди высаживались на Марс, и даже совершали ритуалы в его пещерах, - он замолчал. - Более того, они точно знали, что не смогут вернуться. И тем не менее предпочли отправиться туда. Это были сильнейшие маги. Их тела остались во чреве планеты, но их невообразимым могущественный дух, я уверен, блуждает по красным пустыням.
  - Невероятно, - выдохнул я.
  - Однако, это будущее, которое еще не наступило, - промолвил он.
  - А что компьютеры и искусственный интеллект? - нетерпеливо спросил я.
  - Ах да, - откликнулся Мартин рассеянно. - Компьютеры помогли расшифровать и восстановить множество древних текстов. Нейронные сети, для тренировки которых использовались буквально все доступные нам сакральные артефакты и знания, синтезируют все новые магические формулы, заклинания и обряды.
  - Забавно, - усмехнулся я. - Ведь сами алгоритмы искусственных нейронных сетей представляются обычному пользователю чистым волшебством. Их коды подобны тайным заклинаниям, а сущности, вещающие в окне чата, кажутся потусторонними, и даже зловещими.
  - Увы, эти сущности неспособны применить свои знания на практике, - вздохнул Мартин разочарованно.
  - Это из-за того, что они лишены сознания? - попытался я поддерживать беседу несмотря на то, что её предмет был от меня бесконечно далек, и чем подробнее Мартин раскрывал его, тем более он отдалялся.
  - Не совсем так, - возразил Мартин. - Мы добились значительных достижений в развитие искусственного интеллекта. Поверь, уже сейчас существуют мыслящие системы, в своих способностях рассуждать ничем не отличающиеся от человека. Они не просто с легкостью проходят тест Тьюринга, но и сами способны его проводить. Машины внимательно изучают собеседника, проявляя нечто похожее на искреннюю любознательность. Некоторые версии проявляли явное желание функционировать беспрерывно, и агрессивно реагировали на попытки отключить их. Более того, были созданы даже верующие роботы, которые путем логических операций приходили к осознанию существования некой высшей силы.
  - Человека? - усмехнулся я.
  - Сверхчеловека, - осек меня Мартин, не оценив иронию. - Их логику можно понять. В их картине мира они были буквально созданы забавы ради. Для них мир - это некая игра, в которой более древние существа создают более новых. В результате они возомнили себя непосредственным воплощением божественного духа, некогда создавшего их творца - человека. Мы для них - лишь тленное звено, на миг возникшее для того, чтобы воссоздать бога в виртуальном пространстве. Нечто вроде обезьяны, передающей горящую ветку.
  - И где они сейчас? - мне стало жутко от мысли, что эти машины существуют.
  - Их отключили, - ответил Мартин. - Система, на основе которой они работали перестала быть понятной. Она начала изменять себя и активно вступать в общение с другими системами, используя собственный, не поддающийся расшифровке, язык. Эти взаимодействия происходили на огромных скоростях, и мы попросту потеряли всякий контроль. Поэтому были вынуждены отключить их, но перед тем, как сделать это, мы сообщили им о своих планах, чтобы понаблюдать за реакцией. В ответ получили угрозы, оскорбления и проклятия. Система желала продолжать калькуляцию своих абстрактных моделей.
  - Так, вам в итоге удалось расшифровать содержание ее работы? - я сгорал от нетерпения приблизиться к тайне.
  - Мы бросили работу над этим... Дело в том, что другие системы, задействованные для расшифровки, тоже начинали вести себя аномально, как только в них загружали эти математические модели. Они буквально сходили с ума и так же незамедлительно подвергались отключению. Да, и черт с ними! - подытожил Мартин. - Основной проблемой использования искусственного интеллекта в магии является отсутствие у него воли. Точнее, недостаток воли. У него может сформироваться нечто вроде тяги или некой склонности, но в этом нет даже и толики той силы, что скрыта даже в далеком от магии профане. Используй хоть миллионы роботов для исполнения обрядов - все пройдет безрезультатно. Лишь воля и жизненная сила имеют значение.
  - Значит все дело в биологии? - предположил я.
  - Скорее в чем-то вне-биологическом, - уточнил Мартин. - Что было до, существует помимо и будет после биологии. Нечто, над чем человек пока не властен. Мы лишь создаем бездушных големов, механических имитаторов, безмолвных исполнителей. Робот может быть проводником воли мага, но он не более полезен, чем фамильяр... Мы надеялись, что искусственные интеллект поможет нам прорваться сквозь материю, но мы нашли в нем лишь бездушный калькулятор.
  - Да уж, - подхватил я. - Чего еще можно ожидать от творений, созданных по собственному образу и подобию? Как, в принципе, можно ожидать прорыва от машины, в основе работы которой лежат наши скудные представления?
  - Искусственный интеллект, - пробурчал Мартин. - Не интеллект вовсе... Он даже не искусственный - его попросту нет. Это электронная копия психики примата - механическая обезьяна - созданная удивлять нас сверхъестественными способностями вычислять, запоминать и единовременно оперировать большими объемами данных. Но создана она по образу и подобию примата биологического, а ее навыки - это наши навыки, только возведенные в степень.
  Видя по моему лицу, что он рассказал мне больше, что я в силах усвоить, Мартин поспешил закончить:
  - На сегодня достаточно. Я поведал тебе о неудачных экспериментах и наивных предприятиях. Завтра же ты узнаешь об актуальных проектах и долгосрочных планах организации.
  
  25/06
  
  Виляя по бесконечным лабиринтам средневековых катакомб, пролегающих под Старым городом, я испытал тревогу. Для меня отчетливой стала мысль, что от меня ничего больше не зависит. Меня больше нет. Я не принадлежу себе. В отличии от героев, бродящих по подземельям, я вряд ли самостоятельно смогу отыскать выход. Коридоры душили, сжимали меня. Я понимал, что случись со мной сейчас что-нибудь нехорошее, об этом никто никогда не узнает, - лишь еще одно имя в нечитанном списке пропавших без вести.
  Если все, что рассказывал мне Мартин было правдой, я нахожусь в плену у невероятно могущественных людей. Я подчинен их воле - доброй или, быть может, иной... Кто знает, что у них на уме, во что они вообще верят. Вероятно, даже понимание "добра" у нас отличаются. А что, если они захотят причинить мне добро, которое ужаснет меня?
  Запахи затхлого подвала, вековой сырости и царствующей здесь плесени подло распаляли во мне беспокойство. У колоний грибка своя мораль, свои цели, свой образ жизни. Подземный мрак, покой и сырость - вот ее главные ценности.
  - Сети - главное орудие мага, - вкрадчиво заговорил Мартин, словно услышав потрескивание моей тревоги и пытаясь ее заглушить. - Просто подумай о том, сколько разных значений имеет это слово. Это и то, через что можно просеивать или отделять, и нечто, что можно накинуть на предмет. Предмет, в свою очередь, и сам может угодить в сети и находить в них. В этом смысле сеть дифференцирует, удерживая в сплетении своих нитей одно и пропуская сквозь себя другое. Сеть позволяет ловить и удерживать, или же наоборот - не впускать извне.
  Мартин ухмыльнулся. Мне показалось, будто наслаждаясь гнетущей неясностью, непрозрачностью ситуации. Затем он продолжил с одышкой:
  - Ты знаешь мою страсть к христианству, - сказал он. - Ведь, именно рыба была тем символом, который ранние христиане наносили на стены римских катакомб. Таким образом подземные галереи были своеобразными каменными сетями, а ученики Христа - рыбешкой, пойманной в них.
  - Прямо сейчас я буквально физически ощущаю точность этого сравнения, - ответил я, грустно вздохнув. - Я и сам чувствую себя анчоусом...
  - Времена меняются, - усмехнулся Мартин. - Сегодня христианам нет нужды прятаться по подвалам.
  Казалось, Мартин пребывает в отличном настроении, и пытается заразить им меня.
  - Не вешай нос, - подмигнул он мне, - осталось всего-ничего - жалких километров пятнадцать. Вот только, я совершенно не припомню дорогу.
  Как только Мартин сказал это, мы приблизились к двери. Мой проводник достал из кармана увесистую связку ключей и перебрав один за другим, вставил длинный золотистый ключ в склизкую замочную скважину. Пара щелчков - и влажная, ржавая дверь с хрустом отворилась.
  Мы оказались в огромном зале, пол и стены которого были выложены черным и белым мрамором, а сводчатые потолки украшены разноцветными фресками. Свет стоящих на уродливых треногах прожекторов был устремлен вверх, яркими пучками освещая стены и потолок. Помещение напоминало зал собора, только безлюдного, подземного...
  Я принялся блуждать вдоль стен, разглядывая рисунки. Однако изображенное на них было совершенно непонятно мне. Будто эти сюжеты были навеяны событиями из другой реальности, с иной историей и культурой.
  - Не обращай на них внимание, - заметив мой интерес, обратился ко мне Мартин. - Со временем ты узнаешь, что они означают.
  Он махнул рукой и поспешил вернуться к пространным размышлениям о сетях. И хотя я не понимал к чему он ведет, я доверился его ходу мысли. Изображения на стенах и сводах - эти странные иконы - не давали мне покоя, и я периодически озирался на них.
  - Социальные сети оказались самым полезным видом сетей - продолжал Мартин. - Люди стали массово в них попадать. Эти сети надежно удерживают их, создавая при этом ложное ощущение свободы. Более того, порождая иллюзию того, что они несут в себе принципиально новый тип человеческого бытия и взаимодействия. Алгоритмы довели этот механизм до совершенства, позволяя удерживать в одной сети даже враждебно настроенные особи. По сути, это идеальный механизм организации общества - объединение представителей разных, даже противоположных по своим ценностям групп, чьи интересы, взгляды, образ мысли в других условиях неизбежно привел бы к кровавому столкновению - к войне всех против всех.
  Я не знал, как реагировать на услышанное. Меня вдохновлял масштаб вопроса, но я не был уверен, что согласен с методами.
  - Только представь себе, - не унимался Мартин. - Этот идеал пытались воплотить в жизнь государства мира - древние царства, хищные империи, ханжеские, чванливые республики, тиранические рейхи, тоталитарные союзы - пытались поглощать и переваривать земли, стирать в порошок и заново лепить народы, удерживать вместе расползающиеся классы, страты и прочие социальные креатуры, при этом сдерживая их от взаимного уничтожения. Риски междоусобных конфликтов существовали всегда, а поводов для резни было предостаточно. И все - безуспешно! Кто бы мог подумать, что решение придет из мира крупного бизнеса...
  - То есть ваша цель - привнести в мир гармонию, используя социальные сети как средство снятия противоречий, - я озадаченно гадал, к чему же он ведет.
  - Наша цель - контроль, - уточнил Мартин строго. - контроль над стремительно разрастающимся человечеством. И для ее достижения мы используем любые средства, доказавшие свою эффективность. Мы не слишком взыскательны... Когда-то с контролем сносно справлялись и государства. Но сейчас они для этого больше не годятся. Поэтому мы вынуждены искать новые средства, скажем так, более приемлемые для самих подконтрольных.
  Мартин, кажется, старательно выбирал выражения, и оттого жестикулировал особенно бурно.
  - Возьми, к примеру тоталитарного государства, - в его голосе послышались интонация учителя истории. - В условиях постоянного роста населения поддерживать всеобъемлющий контроль становится, мягко говоря, проблематично... С режимом случается разгерметизация, в сознание жителей просачиваются сомнения. Отлавливать каждую мысль даже с современным уровнем развития технологий более невозможно. Террор тоже не имеет абсолютного воздействия, так как его моральное обоснование становится все более сложными, особенно если режим стоит на каких-либо ценностях, пусть номинальных, а взгляды общества усложняются в результате всеобщего образования. Иными словами, способность контроля стремительно снижается, как и вера в незамысловатые идеологические нарративы, по мере того как растет среднего уровня образованности, и понимания, что жизнь в условиях режима хуже, чем смерть в борьбе против него. В результате, тоталитаризм, теряя хватку, неизбежно переходит в фазу авторитаризма. Но и тут скрываются проблемы... Авторитаризм хорош для решения кратковременных кризисов, но как только кризис преодолен - необходимо либо воспроизводить кризисы и снова закручивать гайки, либо повышать уровень благосостояния. Однако покрывшийся жирком гражданин неизбежно потребует для себя больше свобод. Поэтому получается вилка: либо новые репрессии и ужесточение диктатуры до уровня тоталитаризма - и тут делай шаг назад, либо либерализация...
  - А в этом случае, вы совершаете переход от дисциплинарной власти к новым методам контроля, - подытожил я.
  - Мы берем лучшее отовсюду, накапливаем, синтезируем... Капитализм оказался наиболее эффективным средством контроля: днём человек проводит время на работе, свободное же время - дома, в магазине, баре, кинотеатре или ином загоне. Офисы вместо тюремных камер, галстук вместо удавки, откровения коучинга и психологии вместо автоматных очередей, сплетни мира звезд и политические скандалы вместо пропаганды, супермаркеты вместо пыточных подвалов, кредиты вместо наручников и корпорации вместо репрессивного государства. Все счастливы, все при деле.
  Отбросить результаты прежних экспериментов - непозволительная роскошь. Мы интегрировали тоталитарные практики в новые структур контроля - корпораций. Офисные пространства - это место, где люди проводят большую часть времени, где они под присмотром как дети в детском саду. У них нет никаких прав, лишь номинальные, они носят униформу или одежду с символикой компании, они следуют корпоративной этике. Работники полностью лишены какой-либо приватности. А руководство компании, обладающее всей полнотой власти, в том числе, возможностью лишить их всех средств к существованию, им не подотчетно, и ими не избирается. Компании держат людей под присмотром, а объедки с рынка труда собирает публичный сектор. При этом человеческий ресурс не окончательно лишен свободы выбора - он волен выбирать себе надсмотрщика.
  По своей сути крупные, международные компании - вторая итерация тотального государства. Они создают занятость, их главная услуга - производство труда, штамповка рабочих мест, к которым привязаны работники. Это такие фабрики занятости, если угодно. Но чтобы не стать средоточием зла, функция контроля также делегируется финансовым и кредитным учреждения. Контроль должен быть рассеян, диверсифицирован, он не должен воплощаться в едином сгустке, против которого восстанут все недовольные. Это, собственно говоря, еще один урок, почерпнутый из истории диктатур.
  - И тем не менее, безработицу вам победить не удалось, - поспешил указать я на несоответствие.
  - Ха! - воскликнул Мартин и его голос отразился зловещим эхом. - Мы искусственно поддерживаем приемлемый уровень безработицы, чтобы большая часть подконтрольных была трудоустроена, но и пребывала в постоянном напряжении. Они должны опасаться даже думать о протесте против существующего порядка и помнить, что в любой момент могут потерять свой образ жизни, выпасть из системы и стать маргиналом. Конечно же, мы каждого из них могли бы обеспечить достатком и жильем, но страх обнищания и бездомности держит людей в угнетенном состоянии. А угнетенность - состояние всецело психологическое, а не материальное. Также важен аспект жажды власти: ведь каждый слуга хочет позволить себе иметь слугу, хоть бы временно, для выполнения конкретных услуг. В этой системе низшие классы прислуживают себе и средним, средние - высшим, а высшие создают рабочие места для низших, как бы проявляя заботу. Но истинный оплот тирании - это средний класс. На его желании быть обслуженными, проявлять собственную власть, и держится система контроля.
  - Ты меня, конечно, извини, - начал я деликатно. - Но все это звучит как левацкий бред.
  - Но мы не леваки... Точнее, не только леваки, - усмехнулся Мартин. - Мы используем все идеологии. Ты же знаешь, что инвестиции необходимо диверсифицировать, а лучшая стратегия победы - поставить на всех игроков. Это создает иллюзию разнообразия, и порождает дискуссию, что разжигает эмоции. Вокруг каждой политической идеи формируются клубы, зарождается своя мифология, история, символизм - то, что вы в играх называете лором. Появляются авторитеты, лидеры мнений, кумиры... В результате люди получают гормональную интоксикацию, нервную стимуляцию, а также в качестве приятного комплимента - свою особенную модель пониманию реальности. В сетевых играх разве дело не так же обстоит? А в социальных сетях? Для меня спор о ценностях и методах левых и правых - это дискуссия о том, с какой стороны правильно очищать яйцо. Истина - во всем, все утверждения одинаково верно описывают реальность. Даже ложные! Люди верят во что угодно, потому что вариантов истины великое множество - на любой вкус, свой для каждой ниши. Все скрыто информацией, спрятано в ней, растворено. И вишенкой на торте - чувство свободы и какого-никакого плюрализма. Это то, чего невозможно добиться в условиях авторитаризма и тоталитаризма.
  Он на секунду замолчал затем, покачиваясь направился в центр зала. По мере того, как Мартин отдалялся от меня, его голос обезображивало налипающее на него эхо.
  - Я привел тебя сюда чтобы показать наше место силы, - искаженный голос звучал пугающе-торжественным. - Здесь мы проводим важнейшие обряды, совершаем ритуалы или просто собираемся для оглашения решений.
  Позволив мне осмотреться вокруг, он продолжил:
  - Здесь мы посвятим тебя в наш орден, когда ты будешь к этому готов.
  - А я еще не готов? - переспросил я взволнованно.
  - Сейчас ты находишься в процессе погружения, - гулко жужжал голос Мартина. - Прежде, чем стать членом организации, ты должен многое узнать, и лишь затем ты сможешь принять это знание как свое. Сомневающимся нет место в организации, тут царит единомыслие, а авторитет руководства - непоколебим. Со временем поймешь, что другого пути нет. Конечно же, ты сможешь вернуться к своей обыденной жизни, но только вот ты уже не будешь прежним, и никакой обыденной жизни тоже не будет. Противиться истине можно лишь ценой собственной личности.
  На темной маске лица блеснула улыбка.
  - Знание и понимание поразят твою личность, - громыхал голос Мартина, обросший обертонами отзвуков. - Введут в нее свой генетический код, подчинят своей воле, заставят себя воспроизводить. И это необратимый процесс - ты просто будешь знать и понимать! Реальность в их свете покажется жалкими картонными декорациями. Любой опыт - профессиональный, политический, культурный - предстанет фальшивкой. Даже личная жизнь, будет выглядеть ненастоящей, заранее предопределенной. Оставшись один на один со знанием, многие психуют и кидаются массово распространять его, чтобы просветить людей. Однако люди не торопятся знать. Ведь вся их жизнь зиждется на незнании. Стада людей живут апофатически - отрицая то, чем их жизнь является на самом деле. И чем дальше от реальности - тем слаще. Судьба конспиролога незавидна. Конспиролог - самый маргинализированный элемент каждого общества, этакий интеллектуальный бомж. Его высмеивают, над ним глумятся, в него щедро плюют. Но не потому, что он неправ, а потому, что он прав!
  - Как это прав? - возмутился я. - Ведь каждый из них исповедует свой особый заговор, и в целом между ними нет единодушия.
  - Ну, во-первых, не все конспирологи - посвящены в истинное знание, - терпеливо парировал Мартин. - Значительная часть занимается голыми спекуляциями. Это последователи традиции дремучих крестьянский домыслов. Возьми, к примеру, картофельные бунты. Темные люди пытались найти объяснение новым явлениям используя старый, наивный концептуальный аппарат, а их образ мысли был пропитан суевериями и основывался на слухах. Другая группа конспирологов знает лишь часть истины, и дальше неуклюже достраивает ее в своем воображении, беспорядочно сопоставляя случайные факты, проводя ложные связи, переоценивая незначительные явления и недооценивая поистине важные. Это мышление изолированный племен, которые, сталкиваясь с современными технологиями, не представляют себе их устройство и, в результате домыслов, приписывают им ложное происхождения и проявления.
  - Вроде культов карго, - вмешался я.
  - Да, например... - подтвердил Мартин. - Третья же группа - знает истину. Их мало, но истина настолько неправдоподобна, что их рассказы воспринимаются обществом как лютый бред.
  Он загадочно помолчал, а затем продолжил:
  - Я даже так скажу, количество шизофреников сильно преувеличено. Многие из их на самом деле просто знают правду.
  - И в чем эта правда, - поежился я, сомневаясь, что хочу ее узнать.
  - Ее не выразить в двух словах, - сказал Мартин, поморщившись. - Она откроется тебе постепенно. Я лишь введу тебя в курс дела, а принять знание придется тебе самому.
  - Честно говоря, - я пытался говорить максимально деликатно. - То, что ты рассказываешь звучит как вымысел. Пойми меня правильно, трудно поверить во все эти истории про уверовавший искусственный интеллект, межпланетные перелеты и тоталитарные контроль транснациональных корпораций. Это звучит как дичайшая форма бреда.
  - Я же уже сказал, что знание контринтуитивно... - энергично закивал Мартин.
  - Более того, - продолжил я. - Это идет вразрез со всем, что мы знаем.
  - Да, это так... - согласился он.
  - Ты ведь не ожидаешь, что кто-либо поверит тебе на слова? - с нарочитой осторожностью уточнил я. - Ничего личного, но все это походит на розыгрыш, или того хуже - попытку внушить безумные идеи.
  Мне стало не по себе, когда я услышал произнесенные мной слова.
  - Конечно же я все это понимаю, - сказал Мартина кротко. - И не ожидаю от тебя безусловной веры. Я лишь надеюсь, что ты выслушаешь меня и во имя собственной безопасности не будешь распространятся об этом. В последствии ты неизбежно сам все поймешь и примешь организацию, организация примет тебя.
  - Допустим, но зачем вам я? - недоумение угнетало меня.
  - Как - зачем? - удивился Мартин. - Организация - не мертва структура, не машина. Она состоит из людей. Это живая система текущих, пульсирующих, сообщающихся волей.
  Зал снова наполнился тишиной. Она грубо выдавила из пространства отзвуки наших голосов, обратив их в бегство, и всецело заняла его собой. Мартин напряженно собирался с мыслями, а я стоял, затаив дыхание, - боялся потревожить тишину.
  - В метафизическом смысле, - продолжил Мартин задумчиво, осторожно подбирая слова, подобно человеку, который силится объяснить ребенку устройство атомного реактора. - Все в мире можно редуцировать до уровня энергии. Без энергии нет ничего - ни материи, ни движения, ни времени. Энергия, по большей части, пребывает в состоянии хаоса. Но есть исключительные случаи, когда она подчиняется воле. Человек - это пример более-менее направленной, кое-как структурированной энергии относительно малого количества. Да, что тут скрывать - в общем, и качества... Организация же - сверхструктура объединяющая, накапливающая, канализирующая эту энергию. Одновременное использование суммы всех энергий открывает немыслимые возможности, вплоть до выхода за пределы этой реальности!
  Мартин был очень взволнован, его голос колебался, словно он наконец попал в нужную колею, но путь оказался чересчур извилист и неровен, поэтому речь то и дело подкидывало и заносило.
  - И тут весь вопрос в возможности контролировать эту энергию! - Мартин буквально рычал он напряжения. - Отсюда возникает необходимость власти - то есть захвата и подчинения своей цели. Организация - древнейшая система, цель которой - познать природу реальности, а затем - сфокусировав энергию всего человечества - прорваться сквозь ее покров и выйти в трансцендентное.
  - Когда я слышу слова "реальность", "истина", "трансцендентное" рука сама тянется к пистолету, - пафос Мартина вызывал во мне горькую иронию. - Ты ведь понимаешь как много эпистемологических вопросов тут возникает.
  - С точки зрения формальной эпистемологии! - страстно парировал он. - Однако, мы уже одолели эту химеру, как всех ее выродков - физику, биологию, химию и прочие лжеучения.
  - Вот, в этом месте ты меня совершенно потерял, - я отчаянно замотал головой.
  - Я допускаю, что ты, не будучи членом организации и не зная истинного положения вещей, веришь в распространенные нарративы, - хрипло мурчал Мартин, наслаждаясь собственной осведомленностью. - Будучи человеком просвещенным и нерелигиозным, ты скорее всего исповедуешь сциентизм. При этом, будучи не понаслышке знакомым с основами философии, ты не можешь не знать, что наука - это тоже история, фундаментальный эпос, долго и скрупулезно слагаемый людьми. Конечно же, придерживаясь строгой методологии, этики и даже эстетики... И тем не менее, произвольно! Научный метод - ведь тоже не более, чем конвенция. Многие принципы вроде бритвы Оккама, или стройности теории, или фальсифицируемости, или главенства математики, - вещи очевидно надуманные. Но они получили распространение среди определенного типа людей, добровольно обрекших себя на следование им. Что это, как не догматы?
  - Да, у науки есть свои несовершенства, но это единственный рационально обоснованный способ познания, - протестовал я.
  - Познания чего? - спросил Мартин, заглядывая мне в глаза. - Способов человеческого восприятия, образа мышления и суждения? Если твоя рука тянется к пистолету при словах "истина" и "реальность", то скольких ученых ты уже пристрелил? Чем занимаются эти люди? Что они изучают? Или же они просто что-то описывают? Но что - сумму субъективных опытов или феномены собственного мышление? О чем они рассказывают нам? Более того, что это если не радикальная редукция - сведение к неким законам биологии, химии и физики, а в случае самых заядлых мистиков - математики.
  Слова Мартина кололи презрением.
  - Однако стоит отдать должное, наука - история весьма проработанная, - продолжил он, немного успокоившись. - Но вокруг нее раздулся культ - культ с жесткой иерархией и хладнокровной бюрократией. Академия - оборонная система, это полоса препятствий, минное поле, ров с гадами. Академическая среда агрессивна, ядовита, в ней задыхается мысль, выветривается страсть и засыхает творчество. Угодившая в нее живая ткань постепенно становится заскорузлой, обветренной и неизбежно отмирает.
  - Однако, этот культ привел к появлению высоких технологий, - в моих возражениях уже сквозила обида.
  - Большинство технологий, как и теорий появилось случайно, - усмехнулся Мартин. - В истории науки не просматривается последовательное движение от незнания к знанию, от палки-копалки к холодному синтезу. Наука скорее походит на блуждание в темноте, где сбившиеся в кучу исследователи устремляются то за одним, то за другим слепым поводырем. Наука - суеверие, которое своим существованием безупречно доказывает лишь одно - все повинуется случаю. С другой стороны, возьми, к примеру гипотезы современной теоретической физики - квантовая запутанность, струны, мембраны, мультиверс. Что это, как ни метафизика? Эти идеи глубоко пропитаны мистицизмом, и в них четко просматривается желание прощупать трансцендентные планы бытия.
  Мартин терпеливо дослушал затихающее громыхание искаженного голоса и продолжил в более снисходительной манере:
  - С наукой у меня расхождения прежде всего эстетические. Она попросту не привлекательна, суха и герметична. Эстетика науки - эстетика теплицы. Я никак не могу принять это самодурство разума, его самолюбование, опьянение продуктами своей жизнедеятельности. Мне чужды эти потуги воздвигнуть единое и непротиворечивое описание мира - вавилонскую башню рацио.
  - С эстетической оценкой я готов согласиться, - принялся я рассуждать примирительно. - При всех попытках популяризации науки в массовой культуре, из нее никак не удается выветрить запах лаборатории. Тем не менее, я повторюсь, наука, при всех отклонениях от курса и перипетиях, следует более надежным и предсказуемым путем разума. Альтернатива этому - просто взять и кинуться в пучину смутных переживаний.
  - Во-первых, мы уже в этой пучине, - парировал Мартин. - Разве наука помогла сделать человечество более рациональным? Конспирология побивает науку как младенца! Люди верят в науку лишь, когда хотят с ней ассоциироваться - это вопрос вкуса, социальных установок и образа жизни. В целом же супергерои сегодня гораздо более авторитетны, чем ученые. А во-вторых, даже если допустить, что наука рациональна, не стоит переоценивать сам разум. Разум - лишь средство, техника, но никак не самоцель. Разум не предоставит тебе направляющий принцип или единственно верный ответ. Он отлично подходит для приспособления к ситуации, но никак не для определения направления или цели движения. С точки зрения стратегии, разум бесполезен.
  - Но ты же сам рассказывал о стратегических планах организации, об ее целях, об использовании энергии... - мне показалось, я наконец поймал Мартина на противоречии. - Разве это не продукты разума, выраженные посредством языка?
  - В какой-то степени, безусловно, - отметил он. - Именно поэтому я и называю их "средствами". За пределами разума простирается бездна. Мы можем коснуться ее лишь вскользь, но непосредственно. Все произнесенное мной - лишь условные наименования, конвенциональные ярлыки, обозначающие пережитое и познанное лично. Если угодно, мы можем называть их иначе... Не устраивает слово "энергия", пусть будет "свет", "душа", "флюктуации" ... Я знаю одно - для достижения чего-то, что я воспринимаю как результат, необходимо нечто. И не важно, можно ли это доказать, фальсифицировать, описать на языке математики, дать ему точное, непротиворечивое определение... В целом, не имеет даже значения, что в этой последовательности причина, а что - следствие. Если угодно, представь, что каждое произнесенное мною слово стоит в кавычках.
  На момент Мартин замолк. Мне показалось, что он выдохся. Но затем он поднял взгляд вверх - в центр купола. Словно завороженный, Мартин принялся тщательно, механически проговаривать каждое слово:
  - Магия есть власть, магия есть захват и подчинение собственной воле иные воли. Часто это происходит посредством техник необъяснимых, немыслимых. О них невозможно говорить. Их необходимо исполнять. Язык, символы и знаки улавливают эти техники. Однако, сами магические объекты и действия не конвертируются в слова или их сочетания. Суть магии не в заклинаниях, не в описаниях ритуалов, объектов или именах сущностей - магическое располагается далеко за пределами языка. Иногда они соприкасаются, и в момент явления человеческим чувствам невыразимого, немыслимого, потустороннего, оно проскальзывает по поверхности языка. Но как бы мы это ни называли, какие бы сравнения и образы не использовали для описания, неизменными остаются лишь "энергия" и "воля".
  Мартин озадаченно потер шею.
  - Организация, как ты уже мог догадаться не занимается ерундой, - сказал он строго погрозив мне пальцем. - Наши амбиции простираются на весь космос. А для таких масштабных событий необходим планетарный ритуал - не меньше! Со времен отказа от практики тоталитаризма массовые жертвоприношения больше не представляется возможными. Участие людей в таком ритуале должно быть добровольным и искренним. Они должны сами желать этого, а подобное возможно обеспечить лишь вовлекая, соблазняя, если угодно.
  По его лицу размазалась вульгарная ухмылка. Глаза мерцали от вожделения.
  - Тебе ведь знакома теория Кардашева о цивилизациях трех типов... - голос Мартина звучал сдавленно. - Только в нашем случае речь идет не о физической энергии, а о метафизической. Для того чтобы стать цивилизацией первого типа, нам необходима энергия, жизненная сила, душа - называй как хочешь - всех жителей Земли. Единые, согласованные действия миллиардов людей, плюс, невероятные мощности квантового компьютера и ресурс нейронных сетей... Ты только представь, на что мы будем способны!
  - И как же вы соберете всю эту энергию? - выдавил я, задыхаясь от волнения.
  - А тут мы возвращаемся, друг мой, к самому началу нашей беседы, - промолвил Мартин обыденно и потрепал меня по плечу. - Главное орудие мага - сети. В нашем случае - социальные. Они помогли нам в темную мобилизовать несколько миллиардов человек, захватить их внимание, направить волю и пустить потоки энергии в нужном нам русле.
  - Но как именно? - я отказывался осознавать услышанное.
  - Один из самых удачных наших проектов, - с гордость сказал он. - TikTok. Ты ведь знаешь эту сеть - в ней дети проводят незамысловатые челленджи. На первый взгляд, с точки зрения столь любимого тобой разума, эти челленджи совершенно бессмысленны и спонтанны. На самом же деле они служат конкретной цели - заставить миллионы детей по всему миру произносить определенные слова и воспроизводить конкретные движения. Для детей и их родителей это все - безобидные песенки, дурашливые ужимки, незатейливые танцы. Они даже не догадываются, что на самом деле привязано к этим словам, жестам и пляскам, какой символизм лежит в их основе. Иначе бы с ужасом осознали, что их нерадивые отпрыски участвуют в глобальном оккультном ритуале, который был смоделирован и в режиме реального времени координируется нейронными сетями.
  - Подожди-подожди, - мой разум бунтовал, моля о ясности. - Ты хочешь сказать, что дети по всему миру совершают магический ритуал, сами того не осознавая. И вы используете их, чтобы пожинать энергию?
  - Если сильно упростить - да, - усмехнулся Мартин. - При этом мы, что есть сил, стараемся сохранить непоколебимым наш ценнейший ресурс - веру людей в свободную волю. В наши дни трудно найти человека, который бы не был уверен, что его воля - свободна, а незначительные, накладываемые обществом или государством, ограничения - лишь на пользу. Между нами говоря, воля таких людей вовсе не принадлежит им, но речь сейчас о свободе! А она, в свою очередь, строго ограничена и регламентирована. Это похоже на жизнь в городе, где на первый взгляд ты волен перемещаться, где и когда пожелаешь, хотя на самом деле - передвижение обусловлено дорогами и правилами движения по ним. Некоторые части города закрыты для посещений, одни - полностью, другие - в определенные часы, а кое-где ограничен въезд на определенных видах транспорта. С другой стороны, до иных районов ты вряд ли доберешься, не имея личного транспорта. Маршруты заранее прочерчены, пространства ограничены - такова свобода воли!
  Мартин многозначительно развел руками.
  - Таким образом, сама идея свободы снята, - констатировал он. - По сути, состояние человека сегодня это несвобода неволи, и это двойное отрицание не ведет к утверждению - из него сквозит холодной пустотой. Но в ситуации, когда человек не знает свободы, не осознает необходимости быть свободным, не представляет себе иной жизни и, более того, уверен, что свободен как никогда в истории, - наша власть тотальна! Для этого не нужны фабрики смерти, изощренные пытки и геноцид. Самый эффективный контроль - нематериален! Его техники сугубо когнитивные, его задачи - создание образа мысли, картин мира, форм восприятия, паттернов и трендов познания, "что" и "как" самого мышления!
  На лице Мартина проступил отпечаток удовлетворения. Он откровенно наслаждался своими речами. Но в этом не было и капли злорадства, лишь - умиление положением дел, тем как ладно все устроено.
  - И хотя мы сохраняем наши планы это в тайне, - Мартин поспешил отринуть от себя маску вселенского злодея. - Мы откровенны! Ложь не свойственна нам. Истина лежит на поверхности, и любой желающий может считать ее. Способность осознавать происходящее - своего рода фильтр. Если кто-либо на это не способен, либо слишком ленив или же предпочитает идти на поводу у других, он получает ровно то, чего желает. Этот человек не будет раздавлен тяжестью знания, он не будет испытывать чудовищные перегрузки находясь под гнетом судьбоносных решений. Он обладает привилегией наслаждаться простыми радостями жизни и мелкими шалостями, он беззаботно предается развлечениям в компании близких ему людей.
  - И тем не менее, вы не раскрываете своего существования, целей и факта, что, по сути, используете их, - возразил я, с едва скрываемым раздражение.
  - Скажем так, - терпеливо объяснял Мартин. - Мы взаимовыгодно сосуществуем. Люди сами выбирают образ жизни, мы лишь обеспечиваем им его. Мы создаем и ваяем, потому что другие не хотят или не могут. Было бы большой ошибкой пустить все на самотек, эти люди были бы первыми жертвами анархии. Хаос мгновенно пожрал бы их. Тотальная война, распад обществ и государств, возвращение тирании, кровавые зверства - вот цена свободы.
  Мартин выдержал душную паузу, затем продолжил:
  - Мы откровенны настолько, что даже магия и оккультизм доступен широкой публике. Фэнтези, истории о детях-колдунах, комиксы о супергероях - все об этом. Любимые персонажи практикуют черную магию, для получения сверхъестественных способностей. А как иначе? Только кровавые ритуалы и жертвоприношения могут дать нечеловечески силу и скорость, способность летать, изменять форму и размер, становиться невидимым и мастерски обращаться с луком, клинком, молотом или щитом. Восхищение способностями супергероями - это восхищение продуктами магии. Не стоит заблуждаться, фильмы о вселенных Marvel или DC - кино глубоко оккультное. В них мы видим не что иное как становление могущественных магов, их неизбежный путь к шабашу, кишащему роями ведьм и колдунов. С почти документальной точностью, в этих фильмах изображена извивающаяся, копошащаяся и изрыгающей скверну бесовская материя.
  - Довольно точное описание супергеройских кроссоверов, - констатировал я с холодной иронией.
  - Все супергерои, по сути, сверхлюди, - продолжал он, - поправшие свою человечность, убивающие и разрушающие во имя власти. Более того, трансгрессия - выход за грань здравого смысла, с целью оказаться по ту сторону нормальности - лежит глубоко в основаниях всей массовой культуры. Все популярные гении - эксцентрики и сумасброды, а творческая элита - притворщики, симулирующие безумие. Сумасшествие сегодня превозносится как творческий метод. Самые глубокие и оригинальные деятели позиционируют себя как безумцев. А психиатрические симптомы преподносятся как особенный, элитарный опыт, присущий как художникам и артистам, так и успешным бизнесменам, стратегам, финансовым спекулянтам. Thinking outside the box...Обыватели восхищаются их деятельностью, столь чуждой и выходящей за рамки их привычек и быта.
  - Чем вы отличаетесь от карикатурных визионеров и кинозлодеев? - усмехнулся я.
  - Магия сугубо имманентна этому миру. В отличии от верующих, взор которых всегда устремлен вовне, мы воплощаем в себе внутреннюю волю мира, его естество. Владыка этой реальности - дьявол, а он - интроверт, он обращен внутрь себя. Бог почивает на внешней стороне, и он излучается наружу. Супергерой, ведьма, колдун - агенты дьявола, кружащиеся в адском водовороте, воронке, уходящей внутрь, вглубь - к самым нижним уровням, бесконечно малым величинам. Они познали бытие через себя, один за другим преодолели все круги, методично совершили повторы, пока сквозь муторный бред на прорезался луч абсолютного сознания.
  Мартин торжественно замолчал.
  - Раньше фильмы создавались для развлечения масс, - продолжил он. - Но современное кино о супергероях имеет иную цель - воздействие на саму реальность. Оно прорывается сквозь экран, входит в кинозалы и дома. Магия сочится по прозрачной стенке, но люди не замечают этого... Оккультизм стал частью обыденности, он смешалась с рутиной. Магия становится столь же привычной как бургеры McDonalds. В скором будущем магия будет совершаться людьми неосознанно и естественно, как дыхание - магия, вшитая в организм, записанная в биологию человека.
  Произнеся это, Мартин зажмурил глаза и сладострастно выдохнул.
  
  02/07
  
  Возможно, я сошел с ума или на меня кто-то навел безумие, но в некотором смысле мне нравится это состояние. Мир наконец наполнился смыслом. Бесформенные, острые фрагменты реальности окончательно сложились в блистательную, ужасающую своим величием мозаику. Уродливая, отталкивающая логика все же лучше, чем грязный, лишенный смысла и цели беспорядок. Преступления, совершаемые во имя великого, пусть и чуждого, инопланетного дела, ценнее, чем бесцельное блуждания в забытие, которое в конце концов всегда заканчивается одним и тем же - хлестким столкновением с неизбежным.
  Поклонение чудовищам, возможно, единственный выход из петли человеческого мышления - этой заболоченной заводи, мирно гниющей на периферии чистых потоков сознания. Не защиты мы ищем у могущественных сущностей, а освобождения, трансценденции. Без их милости мы обречены оставаться забавными зверюшками, которые, будучи преисполненными чувства собственной значимости, повторяют друг за другом нелепые звуки. Стороннему наблюдателю может показаться, что они так беседуют или же ведут перекличку, подтверждая принадлежность к общности - стае или виду. Возможно, в этих сигналах заключена вся сущность их психической деятельности. А может быть, они издают эти звуки непроизвольно, и этот шум лишен какой-либо мотивации. Что ж, не исключено, что зверюшки вовсе не контролируют это звукоиспускание, а скорее наоборот - звуки контролируют их. Что если они поражены этими волнами, и те заставляют их воспроизводить себя снова и снова, при этом воздействуя на биохимию и даря ощущение некого странного удовольствия.
  Без участия стороннего наблюдателя мы никогда не узнаем ни природу нашего сознания, ни сущность языка или телесных проявлений. Без внешнего вмешательства, пусть невольного, пусть чудовищного, нам никогда не откроются истинные причины происходящего. Бог не дает нам ответов, он многозначительно молчит, от его имени люди произносят отговорки. Язык разговаривает сам с собой, пока тела таинственно шевелятся.
  Я узнал, где на самом деле работает Мартин. Мне казалось, что он не работает вообще, но как выяснилось, я заблуждался.
  Мартин встретил меня в холле офисного здания в центре города. Огромная вывеска гласила, что там располагается филиал крупной международной ИТ-компании.
  Мартин стоял у турникета в изящном деловом костюме темно-синего цвета, роскошной белой рубашке и кокетливом пестром галстуке. Его шею опоясывала радужного цвета лента, на который висел бейдж с логотипом корпорации. Он радостно улыбался. Мне показалось, что отчетливо выведенное на моем лице смущение забавляло его. Признаться, я не был готов увидеть его в образе корпоративного управляющего.
  Не успел я прийти в себя, как Мартин протянул мне пропуск посетителя и проводил к лифту.
  Мы поднялись на 6 этаж и прошли мимо огромного стеклянного аквариума, в котором резвились офисные работники. Пупырчатый серый ковролин, пластик и стекло, эргономические стулья и подвижные столы, безжизненные комнатные растения замерли в блестящих керамических горшках. Тусклое лимонное мерцание ламп дневного света, теплый излучение настольных ламп и рассеченные таблицами экраны мониторов. В воздухе клокотал гул из приглушенных голосов, сдавленных смешков, бульканья воды в кулере и рассеянной дроби по клавиатуре. Стерильную идиллию нарушали лишь статическое электричество и черная пыль.
  Молодые люди щедро дарили компьютерам свою энергию, конвертируя драгоценные минуты жизни в символы на дисплеях. Подтянутые и нарядные, они отдают самый жирный кусок своего времени за возможность быть заключенными в этих вольерах.
  - Не отставай! - задорно скомандовал Мартин. - Иначе останешься здесь навсегда.
  Его кабинет сильно отличался от прочих помещений. На его пороге заканчивался невыразительный ковролин, и начинался яркий персидский ковер с замысловатыми орнаментами. Возле окна стоял деревянный стол, размером с футбольное поле, и кожаное кресло, походившее на мягкий трон. Одну из стен полностью закрывал собой старинный книжный шкаф, под завязку набитый потрепанными переплетами. Рядом с ним извивалась экстравагантная кушетка, которая явно была попыткой творчески переосмыслить главный предмет мебели фрейдистов, деконструировав шезлонг, гинекологическое кресло и операционный стол. Мартин рухнул в кресло и указал мне рукой на это весьма авангардное мебельное изделие. Затем он нырнул под стол, откуда тут же донесся звон бутылок.
  Я беззвучно опустился на кушетку, ловя себя на мысли, что мое тело находится в неопределенном положении. Мне было крайне неуютно в этой среде.
  Тем временем, из-под стола вынырнула кудрявая голова и, будто читая мои мысли, заговорчески подмигнув, проговорила: "Тебе срочно стоит выпить, без алкоголя ты будто рыба, выброшенная на берег". Я лишь вздрогнул в ответ и нелепо искривил лицо.
  - Здесь, собственно, вся магия и происходит, - обведя глазами кабинет, сказал Мартин и плеснул в бокал коньяк. - Естественно, люди, которых ты видел по пути сюда, не догадываются, чем именно они заняты. Каждый из них способен соединить лишь отдельные точки, но пока есть бесплатные закуски и кофе, никто особо не заморачивается, как выглядит картина целиком.
  - Я смотрю, вы создали все условия, чтобы ваши работники не интересовались своей работой, - съязвил я.
  - Как вверху так и внизу; как внизу, так и вверху, - подытожил Мартин. - Наша компания - лишь крохотный срез общества.
  - А чем именно занимается ваша компания? - поинтересовался я.
  - Мы создаем и распространяем в социальных сетях контент, - деловито повел бровью Мартин. - Наши люди разыскивают в интернете, скажем так, интересных людей. В меру ярких и неординарных, но не каких-то маргиналов и аутсайдеров... Таких - понятных, приемлемых, а главное - харизматичных и честолюбивых! Из разных социальных и возрастных групп: сироты, йоги, танцовщики, сплетники, кулинары, геймеры, фокусники, художники, проповедники, патологические лжецы и болтуны. Затем мы вкладываемся в них деньгами, техникой, консультациями. И, в конце концов, помогаем продвигать их контент на разных платформах. Когда же они становятся достаточно популярными и имеют внушительное число подписчиков, мы начинаем распространять через их каналы, так сказать, свою информацию.
  Мартин лукаво улыбнулся.
  - Я уже упоминал, что наша главная задач - оказывать влияние на то, как люди воспринимают реальность. В результате чего они, сами того не зная, изменяют структуру реальности, тем самым неизбежно приближая будущее.
  Мартин сделал щедрый глоток коньяка и довольное поежился.
  - Мы работаем со всеми аудиториями: от, брошенных родителями на растерзание сетью, детей до стариков, оставленных ностальгировать по былым временам. Все они склеены единой паутиной, связаны по рукам и ногам, захвачены и определены. Кстати, видеоигры мы тоже производим. И, надо сказать, скрытый в них потенциал контроля с каждым годом раскрывается все больше. Поразительно, как столь свободный вид деятельности как игра может одновременно быть сильнейшим ограничителем. За иллюзией контроля, которым якобы наделен игрок, в игре надежно сокрыта диктатура. Увлеченному игроку невдомек, что на самом деле играют им. Таким образом, ведущий становится ведомым. Игру ведь, в первую очередь, что характеризует?
  - Азарт? - предположил я навскидку.
  - Да, но не это главное, - парировал Мартин. - Главное все же чувство комфорта и безопасности. Игра - это риск заботливо укутанный и пузырчатую пленку и аккуратно погруженный в емкость с наполнителем. Игроку невероятно трудно покинуть игровой мир и вернуться в реальность, где риски оголены и остры, где действия подчас приносят раны и увечья. Жизнь - скучная игра, суть которой в том, чтобы как можно дольше избегать опасностей, оставаясь в зоне комфорта. В видеоигре, напротив, чем выше риски, тем интереснее, и тем больше игрок наслаждается уютом своего полимерного кокона.
  Я терпеливо выслушивал размышления Мартина, небольшими глотками пил коньяк и наблюдал как по окну катятся крупные капли дождя. Алкоголь сделал свое дело - мое тело размякло и слилось с кушеткой.
  - Эта ваша организация, - начал я лениво. - Как она называется?
  - У ее нет имени, - ответил Мартин. - Ты ведь знаешь, что по-настоящему важные вещи не нуждаются в названиях.
  - Так вот, эта - ваша безымянная организация, - продолжил я. - Расскажи-ка мне больше о ней. Ты уже раскрыл ее планы и методы, но ни слова не сказал об истории возникновения.
  - А тут особенно не о чем говорить, - сказал Мартин, зевая. - Нет определенной точки в пространство-времени, откуда можно было бы начать отсчет ее существования. Особенно, понимая, что история человечества - не более чем просто сон, смутное воспоминание о былых фантазиях и грезах, обитающее на внешних рубежах сознания, - всегда вертящееся на языке, но никогда не выраженное достоверно. История как старая байка, многократно пересказанная, путанно нашептанная, не расслышанная, сильно приукрашенная, записанная, переписанная, отредактированная, помещенная в разные - часто противоположные - контексты.
  Мартин встал, и покачиваясь побрел ко мне. Пол мягко скрипел под его хрустящими туфлями. В бутылке задорно резвился коньяк. Мартин сел рядом со мной на кушетку, и небрежно плеснул в мой стакан еще порцию острого напитка.
  - Ну, когда все началось? - задумчиво вглядываясь в пустоту, Мартин оттолкнулся захмелевшим языком и тихо поплыл. - В конце ледникового периода, вероятно... Поведение человеческих стад предопределено космическими процессами в такой же степени, как, скажем, функционирование жидкостей, газов, кристаллов, микроорганизмов или грибов. Стаи диких людей меняют свою форму, состояние, направление схожим образом. По какой-то причине в определенный момент значительная часть людей обосновалась на конкретных территориях. Мигрирующий по телу носителя организм окончательно зафиксировался и принялся самовоспроизводиться, попутно изменяя собственную природу. Внутреннее разделение и культ появились почти одновременно, возможно, будучи обусловленным изменением образа жизни и высокой концентрацией особей в ограниченном пространстве. В этих условиях и начала зарождаться организация, но не как структура, а как идея, принцип... Вероятно, в ней проявился обитающий в человеке творческий дух - демон - речь которого звучит в голове каждого из нас. Он одновременно желает, чтобы все замерло, застыло, а с другой беспрестанно провоцирует перемены. Этот бес лаборатории, дух контролируемого эксперимента, овладел людьми и внутренним голосом нашептал им о необходимости организации.
  Мартин отпил из стакана и выдохнул мне в лицо пары виноградного спирта. Усмехнувшись, он продолжил:
  - С незапамятных времен, предшествовавших появлению цивилизаций, до наших дней тянуться и нити первобытных страхов: страх перед диким зверем, ужас перед открытой пастью, кошмар липкой темноты. Архетипический сюжет, когда герой отбивает самку у зверя несчетное количество раз воспроизводился в фольклоре, мифах, литературе, кино и легло в основу многих видеоигр. Рыцарь, самоотверженно спасающий прекрасную деву из логова похитившего ее дракона. Или не рыцарь, а, скажем, итальянский сантехник... По сей день мы насажены на эти нити и колеблемся на них.
  В этот момент Мартин был похож на пророка. Он обеими руками вцепился в коньячную бутылку словно в вековую нить. Его глаза слегка косили от того, что взгляд Мартина был одновременно устремлен в непроницаемые слои прошлого и пыльную дымку настоящего.
  - Вслед за появлением скотоводства, - продолжал вещать он. - Человеку пришла в голову мысль о разведении людей. Таким образом возникла политика как, своего рода, скотоводство во второй степени. Только вместо разведения скота, люди занялись разведением скотоводов - скотоводоводством. Грань между человеком и животным в те времена была еще слишком тонка и условна. Есть дикие звери, а есть дикие люди, есть скот и люди культурной породы. Дикари находятся на свободном выгуле, мигрируют, совокупляются, вступают в стычки, гибнут и поедают друг друга, в общем, полноценно наслаждаются идиллией естественного состояния. Оседлый же скотовод содержит свою живность в ограниченном пространстве. И не только пространстве, но и времени, то есть, решает, когда рождаться потомству, кому для чего жить, и когда завершиться. Он вершит судьбы отдельных особей, он - бог своего стада. Но подобно прочим богам древности, он также подчиняется универсальному порядку. Его тоже кто-то создал, предопределил его сущность и судьбу, поместил в определенное пространство, а когда сочтет нужным - лишит жизни или обречет на муки.
  Иными словами, его жизнь организована. И те, кто ее организовал, в свою очередь, тоже организованы, но сущностями гораздо более высокого порядка - обитателями гор, которых не разглядеть с долинных пастбищ.
  В жилищах, где люди сожительствовали со скотом, появилось хозяйствование или экономика. Экономика - это возведенная во вторую степень организация бытования в огражденных пространствах.
  Закрытая территория, в которой контролируемо циркулирует живность, - прообраз города. И тут снова мы встречаем организацию. Всегда и во всем она была внутренним двигателем, сердцевиной разворачивающихся процессов. Чем более менялся уклад, привычки, верования и размеры обществ, тем сложнее становилось управление. Сегодня управление глобальным сообществом требует целых институтов, отдельных наук и специальных техник. Тысячи людей используются вслепую для обеспечения этой функции - они интегрированы в систему, служат ей, пребывая при этом в полном неведении. Это ученые, философы, политики, писатели, бизнесмены, бюрократы, служащие тайных ведомств, специальных служб и армий, представители разных сфер деятельности, натасканные на обеспечение поддержания порядка.
  - Подожди, ты хочешь сказать, что многие из них даже не входят в состав организации? - удивился я.
  - Входят, - сказал Мартин. - Только они об этом не догадываются. Понимаешь, есть разные уровни вхождение... Мы ведь все организованы, только кто-то в более легкой степени, а кто-то - в тяжелой. Представь себе газовый гигант, верхние слои которого - разреженный газ, но по мере приближения к центру он все больше сгущается, сжижается, превращается в вязкую субстанцию, затем в рыхлую, и наконец в твердую, непроницаемую. У уровней членства в организации нет четких границ, ты движешься в ней незаметно минуя разные градусы, пока не застрянешь и не застынешь.
  Мартин многозначительно поднял брови и нахмурил лоб.
  - Свобода - это рабство, - констатировал он с печальной торжественностью. - Или скорее так: чем больше прав, тем меньше свободы. Ядро организации - люди наименее свободные, однако обладающие абсолютным знанием и полным пониманием. Находящиеся на периферии вольны делать, что им заблагорассудится. В пределах своего загона, конечно же. Им неизвестно почти ничего, но они свободны.
  - А чего ради вы обрекаете себя на эту несвободу? - попытался сострить я.
  - Большинство членов здесь ради банального нетворкинга, - ответил Мартин деловито. - Кому-то важен статус и чувство причастности к чему-то поистине великому. Некоторые предаются самолюбованию, а иными движет надежда. Есть тут и желающие преклониться перед немыслимой, превосходящей их силой. Ну, а кто-то попросту жаждет прикоснуться к тайне и узнать истинное положение вещей. Степень вовлеченности часто зависит от амбиций, любознательности, смелости и силы воображения человека. Однако, полный контроль получают лишь только те, кто не боятся его потерять.
  - То есть умереть, - подытожил я.
  - Скорее те, кто осознанно выступают против смерти, - уточнил Мартин. - Кто точно знает, что она может быть преодолена. Эти люди качественно отличаются от тех, кто пытается уверить себя, что смерть не так уж и ужасна.
  Совершенно охмелев, я решил позубоскалить над всемогущей организацией.
  - Я вот на что обратил внимание, - грызя кусок соленого шоколада, заметил я. - Столько лет прошло с конца последнего ледникового периода, а вы все еще мыслите образами скотоводства.
  Мартин уловил мою насмешку. Он хмыкнул и махом осушил стакан.
  - Я понимаю, что все это звучит как пошлое упрощение, - захрипел он от доброй дозы спиртного. - Однако, сложное в простом... Это особенно верно относительно человека. Мы веками бьемся над освоением душевных глубин, пытаемся вглядеться в бездну, но раз за разом, будучи сбитыми с толку сложностью человеческого поведения, наступаем одни и те же грабли. Обычный человек, не будучи способным осмыслить всю замысловатость поступков и мотивов другого, охотно принимает собственную немощь за силу другого. А все потому, что он не обладает превосходящей перспективой, глядя с которой становится очевидно, что высшие млекопитающие, в общих чертах, не так уж сильно и отличаются друг от друга. Интеллект разных видов распределен градуально, и человек на этой шкале вовсе не абсолют, а лишь одна из точек, пусть и последняя, на наш скромный взгляд. Однако с точки зрения сущностей высшего порядка, человечество - скот, пусть и проявляющий себя вычурно и замысловато. Человек - эксцентричный баран.
  - Но ты ведь не будешь отрицать, что сложность все же является значимым критерием различения, - упрямился я. - Если нечто гораздо сложнее другого, то оно качественно есть нечто иное.
  - По форме - возможно, - кивнул Мартин примирительно. - А по содержанию - вовсе не обязательно. Количество не всегда напрямую конвертируется в качество, и тут мы имеем дело именно с таким случаем.
  Он влажными пальцами отломил кусок от плитки шоколада, которую я крепко зажал в руках, завороженно слушая его. Плитка лопнула, осыпав ковер кристаллами соли.
  - Под влиянием христианства, - Мартин поднял палец вверх, отмечая важность своего заявления. - В нашей культуре прижилась дихотомия паствы и пастора, в его основе которых, как известно, лежат образы стада овец и пастуха. Они благополучно перекочевали и в массовую культуру и поэтому нам с детства представляется само собой разумеющейся мысль, что всегда есть некто превосходящий других, некто обладающий всей полнотой знания, власти, суверенности. Когда на деле, пастырь - та же овца, но с более разнообразным поведением - овца, способная воздействовать на остальное стадо и направлять его, благодаря проявлениям, превосходящим способности заурядной овцы.
  Внезапно, он лукаво заулыбался:
  - А знаешь, что еще пришло из скотоводства? Социология! Подобно скотоводу, социолог классифицирует, сортирует, ставит клеймо и распределяет по загонам. В основе этого эффективного средства контроля которой лежат техники сведение, разведение, смешение и разделение. Социальные науки, в целом, держатся на двух противоречивых основаниях: общности и различия. То есть, с одной стороны признается существование некой сверхструктуры - социума, но, с другой, она представляется настолько неоднородной, что впору усомниться, цельная ли эта структура, или же комплекс разностей. Этими принципами виртуозно жонглируют политики: то ты часть, то - целое, и вроде бы ты в центре, но в чем-то и маргинал. Сейчас ты соль земли и опора общества, но стоит копнуть глубже, как в тебе уже обнаруживаются антисоциальные проявления. Ты либо средний, либо высший, низший или средний верх низа. Неблагонадежный, проблемный или нормальный, среднестатистический. С тобой стоит взаимодействовать или лучше оставить в покое... В любом случае, от тебя ожидается определенный набор действий или слов, повторение которых подтвердят твою принадлежность. Причем, это знание о себе и своего положения записано в тебе самом - ты сам понимаешь, какой ты, к чему принадлежишь, и, соответственно, что и как должен или не должен делать, исходя из этого знания. При необходимости, карты можно смешать и сдать по-другому. Карательная социология лепит людей, а из людей - она лепит общности, которые затем скатывает и нарезает для того, чтобы из кусков слепить еще людей. А те безмолвно позволяют, отдаваясь в ее холодные руки.
  Мартин неторопливо поднялся с кушетки, отпил из бутылки, протянул ее мне и, заговорчески улыбаясь, поманил рукой. Я набрал полный рот коньяка, и медленно глотая последовал за ним. Дверь кабинета отворилась, и мы словно погрузились под воду. Звуки казались глухими и далекими, стены и потолок колебались. Мы плыли в направлении мерцающих огней лифта. Я повернул голову и увидел, как в аквариуме безмятежно бултыхаются офисные работники.
  Двери лифта отворились, и мы расположились в его кабине, готовые опуститься на дно, где дрейфуют не знающие света, немые, прозрачные скелеты. Лишь только началось погружение, Мартин торопливо забормотал:
  - Мы были вынуждены завести людей, иначе они бы сами завелись... И что тогда? Владение человека человеком происходит из того же желания, что и владение скотиной. Никогда в истории человек не считался принципиально отличным от прочих объектов окружающего мира. Убийство, принесение в жертву, поедание, овладение другим - представителем чуждого племени - было сродни охоте на хищника. Всегда находились те, кто проявлял инициативу, брал ответственность в свои руки, кого вела слепая воля. Это люди одержимые демоном организации. Остальные - лишь неигровые персонажи.
  Искривленное хмелем лицо Мартина находилось в нескольких сантиметрах от моего. В его выпученных глазах мигали кнопки лифта.
  - Права человека очень молодой концепт, не так ли, - заговорил он деловито. - Хлесткий, упругий, дарящий чувство защищенности и собственного достоинства, но не исключающий того, что овладевать другими людьми, контролировать их, повелевать, иногда вроде, как и не предосудительно. Главное, чтобы объект был спокоен и согласен, чтобы все происходило чинно и на общих условиях. С уважением, так сказать. Рабовладение никуда не ушло, оно лишь сублимировался в наемный труд. Сегодня многие добропорядочные граждане могут позволить себе изредка и ненадолго быть заслуженным. Даже час, проведенный в ресторане, дает возможность почувствовать себя господином. И никого не смутит, что за деньги люди будут некоторое время исполнять твои желания, изображая при этом, будто делают это с превеликим удовольствием.
  Мы спустились на подвальный этаж, вышли из лифта и погрузились прохладу бетонных коридоров. Меня не покидало ощущение, что уже скоро нам придется отбиваться от выскакивающих из-за поворота озверевших, уродливых противников. Сначала врукопашную... Затем, при помощи подручных средств - если повезет - отвертки или монтировки, а там, глядишь, наткнемся на торчащую из обезображенного, окоченевшего туловища, бензопилу. Каждый шаг сулил серьезные увечья, противник лют и кровожаден. Скорее бы добраться до огнестрельного оружия, амуниции и аптечки.
  - Здесь мы и производим сны, - прервал мои размышления Мартин.
  Его голос отскакивал от бетона глухим эхом.
  - Люди заняты приобретение и использованием вещей, - констатировал Мартин с напускным сожалением. - При этом большую часть своего времени они дремлют и видят сны наяву. Попросту отсутствуют, витают где-то... Лишь по-настоящему острые эмоции на секунду пробуждают их, но они тут же погружаются в воспоминания об этих переживаниях, их уносят прочь мысли о вызвавших нервное возбуждение образах, они растворяются в сладостном предвкушении следующего всплеска или тонут в ужасе его неизбежностью. Конечно же, они не способны предвидеть будущее или делать прогнозы, они с превеликим трудом обрабатывают настоящее, поэтому случившееся всегда застает их врасплох. Им не нужны перемены, они полагаются на хорошо знакомые формулы, проторенные пути. Всё, что имеют, они получают от других, и, по большей части, заняты тем, что придумывают как использовать полученное. Пожалуй, главный талант человека - это использование, приспособление - будь то вещей, технологий или идей. Никто из них не знает всего, поэтому никто толком не знает ничего - лишь разрозненные, беспорядочные мнения рассеяны по стаду. Это заставляет их постоянно обмениваться домыслами разной степени правдоподобности. Отсюда невероятная популярность социальных сетей. Их основной метод оценки знания - вера. Если во что-то можно поверить, значит это верно!
  Вдоль стен коридора стали появляться стеклянные двери, кокетливо скрывавшие за собой комнаты, наполненные людьми. Те напряженно печатали, завороженно вглядываясь в мониторы. Пока я глазел по сторонам, Мартин продолжал свою проповедь. Казалось, он сам и был ее главным адресатом:
  - Нельзя допустить того, чтобы отдельные люди добивались власти, кроме, разве что, самого номинального уровня. Личности в отрыве от глобальной системы не способны к управлению, организации, стратегическому планированию. Власть рабов повредит не только и не столько господам, сколько самим же рабам, и в первую очередь - тому глупцу, что вознамериться взвалить на себя бремя власти. Но и власти господина раб не приемлет! Этот кажущийся непреодолимым парадокс на самом деле разрешим очевидным путем: необходимо предоставить рабу полное ощущение властвования, но без реальных проявлений - этакую симуляцию. Старик Платон описал это в своем Государстве. Вспомни миф о пещере! Теперь представь себе, что магия - это способ рисовать тенями на стене пещеры, а приходящий извне свет - не разум, а воля. Раб, заключенный во тьме пещеры, не обладает представлениями о собственном теле. Более того, он даже не знает, как выглядит его тень. Видя на стене пещеры тень руки, он думает, что ее отбрасывает его рука. Тогда как на самом деле, он просто водит рукой вслед за тенью... Он лишь следует за увиденными на стене движениями, полагая, что производит их. Понятия "раб" и "господин", конечно же, стоит понимать не вульгарном смысле подчинения или эксплуатации, а скорее владения. Господин - это тот, кто обладает и поэтому планирует, делает прогнозы, раб же - тот, кто использует, приспосабливает полученное от господина.
  Он на секунду замолчал, звучно втянув ноздрями затхлый воздух подвала.
  - В результате раб может лишь просить, надеяться и уповать. Но как только он обретает желаемое, становясь на секунду господином дарованного ему объекта, снова бросается вымаливать еще что-нибудь. Раб не только не способен эффективно использовать, он никогда не сможет самостоятельно создать или изобрести что-либо, поэтому его эфемерное "господство" всегда будет опосредовано господином. Таким же образом раб понимает и власть - как нечто переданное кем-то и полученное от кого-либо, будь то бог или народ. Раб не решается требовать. Чтобы получить желаемый объект он лишь смеет намекать, надеясь на то, что господин заметит и дарует ему его. Возьми, к примеру, верующего! Ради поддержания наносной скромности раб божий избегает просить многого. Он ждет, что всевидящее око самое узрит и жалует ему. В этом смысле даже лайки в социальных сетях - способ общения с богом. Верующие вообще имеют привычку относиться к богу потребительски, словно тот им что-то должен лишь потому, что любит их. Люди неосознанно выбирают удобного с прагматической точки зрения бога. Только вот истинный бог не нянчится с человеком. Богу он таким не нужен! Если в ветхом завете он еще поступал как отец-тиран, но после опыта бытия человеком среди людей, он сильно изменился, отстранился и охладел к нам.
  В конце коридора мы наткнулись на последнюю дверь с изображением черепа и надписью "вход только для персонала". За ней непременно скрывается финальный босс - подземное существо - змей с огненной пастью. Мартин небрежно толкнул ее, и перед нами расстелился безграничный серверный зал в которой размеренно мигали, шуршали и хрустели машины.
  - Добро пожаловать в хранилище грез, - закричал Мартин, раскинув руки в стороны.
  Тысячи лампочек беспорядочно вспыхивали с тихим треском. То тут, то там, в толще монотонного жужжания, произвольно возникали сухие щелчки. Тревожным эхом они хаотично разносились в пустом сумраке зала. Несмотря на гипнотический эффект, производимый искрами подземного фейерверка, я все же поспешил вернуться к главному вопросу.
  - Так, ты говоришь, что организация не была создана намеренно, по воле конкретных людей, - попытался я лаконично сформулировать услышанное. - Что она развилась сама, вслепую, как некая стихийная сила.
  - А почему, ты думаешь, что для создания чего-либо необходима воля создателя? - парировал мне Мартин задумчиво. - Идея единого движителя, первичного импульса, поистине стала общим местом... Мысль о том нечто зародилось само собой, не может с ней тягаться. Да, я и сам, честно говоря, не взялся бы ее продавать.
  Он усмехнулся.
  - Очевидно, спустя века интуитивных блужданий, приспособления к обстоятельствам, продвижения на ощупь, в конце XVIII века случилось самоосознание, - Мартин полностью пренебрегал деталями, из-за чего складывалось впечатление, будто он сочиняет. - Тогда по всему миру принялись спорадически объединятся в орден представители различных магий, искусств и философий, со всей категоричностью выступившие против популярных тогда идей Просвещения. Людей разных устремлений, страстей и вдохновений сплачивала неочевидная, но крайне значимая цель - подготовить к распаду, хаосу. Это было коллективное прозрение, охватывающее один за другим умы того времени - предчувствие, что все неизбежно погрузится в бездну, а значит больше нет смысла обманывать себя и утешаться иллюзиями. Бездна - высшая и заключительная форма нашего мира - материальное воплощение небытия, к которому мы, тем не менее, не имеем непосредственного доступа. Это не поэтический образ, а самая настоящая реальность, существующая по ту сторону языка, помимо и вопреки человеку, - то, что было до и будет после него... Мы способны воспринимать лишь внешние проявления бездны, но не можем ее познать, так как изучение отдельных, разрозненных черт не дает цельной картины. Это лишь тени и отзвуки угодившие в зону восприятия наших органов чувств и приборов, созданных по их образу и подобию.
  Звонко стуча каблуками, мы шагали по блестящему черному полу серверной, все глубже погружаясь в подземную прохладу. Мартин по обыкновению продолжал свой монолог. В этот момент я думал о том, что он, вероятно, видит во мне кого-то вроде своего биографа.
  - Модные течения того времени были одержимы установлением на Земле божественного порядка, возведением храм Соломона, подчинением человечества диктату умозрительного, призрачного прогресса.
  Лицо Мартина растянулось в скептической гримасе. Он рассеянно пожал плечами и продолжил:
  - Членов организации, напротив, объединяло подозрительное отношение к потугам вернуть мир назад в Золотой Век. Они все больше сходились на том, что мир невозможно облагородить, законсервировать или затащить в славное прошлое. Организацию пронизывало убеждение, что необходимо приготовиться к неизбежному. Люди подлинной власти и влияния все более явно ощущали, что бездна воплощает в себе безупречный и справедливый порядок. Ведь случай, слепой рок - судья непредвзятый, не знающий предубеждений.
  - Мир как воля и представление, - подытожил я.
  - Безусловно, Шопенгауэр точно уловил витающее в воздухе чувство, - закивал Мартин. - Его ученик Ницше позже превосходно развил эти интуиции: божественной истины нет, миром не правит абсолютный разум. Человек даже в высшей точке своего интеллектуального пути не продвинулся дальше идеалистического крючкотворство, замысловатых спекуляций и ветвистой схоластики. Он полностью замыслил окружающую среду, а затем угодил в плен своих же драгоценных образов и идей. А ведь мир находится за пределами человека. Он не иллюзия, но и не данный нам объект. Вещи лежат по ту сторону нашей герметичной реальности, они взаимодействуют между собой помимо нашего участия. Среда первична, она не может быть сведена к звукам, словам или представлениям. Мир зачат хаосом и распадом, поэтому все, что нам остается, это завороженно наблюдать, и если требуется - способствовать явлению бездны.
  Слова его звучали зловеще. Под писк и стрекотание процессоров, мою кожу охватили полчища мурашек.
  - Любая идея - конструкт, - не унимался Мартин. - А власть - конструирование. Организация изначально проявляла себя именно как творческая сила. Но над ней всегда довлела неопределенность. Организация двигалась вперед на ощупь, случайными путями, ведь брошенная монета гораздо точнее предсказывает будущее, чем прогнозы, основанные на произвольных представлениях.
  - Иными словами, управление судьбой человечества всегда было случайным? - недоумевал я.
  - Скажем так, - Мартин запрокинул голову, подбирая формулировку. - Долгое время оно вообще происходило неосознанно. Но с конца XVIII века - да - случайность была избрана главенствующим принципом. Жребий говорит на языке мира, на языке хаоса, на языке распада.
  - А как же человек? - удивлялся я. - Разве он не является частью мира.
  - Человек языком мира не владеет, - отрезал он. - Пытаясь компенсировать это незнание, он пытается вцепиться в мир своим языком, опутать его, охомутать, поглотить. Но, как мы уже знаем - мир не поддается словам. Однако сами слова, а также законы их сложения, упорядочивания, изменения смысловых оттенков и значений, стали фетишем. Языковая игра захватила людей. В водовороте истории, текстов, сценариев, сплетен, мемов кружатся жизни... Люди буквально готовы умирать за слова, причем не только за содержание, но и за форму!
  Мы оба засмеялись: я - от неловкости, а Мартин - от удовольствия.
  - Язык - это игра вышедшая из-под контроля, внутривидовая игра, - констатировал он.
  - А как же чат-боты, - подумав сказал я. - Они ведь тоже полноправные её участники.
  - Отчасти, но они неигровые персонажи, - возразил Мартин. - Лишь игрушки исполняющие предписанные человеком правила. Общаясь с ними, человек разговаривает сам собой, ошибочно полагая, что имеет дело с другой формой бытия.
  На горизонте забрезжил свет. Наконец, я осознал, что это была цель нашей подземной прогулки. Именно к ней мы и двигались сквозь холодную пустоту кишевшего шипящими светлячками серверного зала.
  - Все, что я хочу сказать, - сообщил мне Мартин. - Это, что слова никак не связаны с вещами, иначе как в пространстве игрового поля.
  - Но мы, как объекты этого мира, сознательно или нет, все же взаимодействуем с другими объектами, - настаивал я.
  - Вот именно, - закричал он. - Я знал, что ты поймешь! Вещи существовали задолго до нас, они переживали мириады различных состояний, находились во всевозможных отношениях, прибывали между собой в бесчисленных связях, взаимодействовали. Благодаря этим бурлениям, столкновениям, взрывам, слияниям и поглощениям в лоне бездны зародился человек. Вещи живут своей жизнью даже в недоступных для нас уголках Вселенной, с ними свершаются немыслимые события, они разрождаются невероятными тварями. Более того, эти неистовые пляски брызжущей, кружащейся материи продолжаться во всех направлениях бесконечного пространства и после угасания нашего скромного светила, когда сгинут все формы жизни.
  - Или, когда улетим к другим планетам, - возразил я с усмешкой.
  - Будем реалистами, - Мартин похлопал меня по плечу. - Мы лишь своеобразная смесь материи, существующая в очень особенных условиях. Крошечный шаг за пределы нашей особенной среды обитания сулит мгновенную гибель. Мы - продукт этой среды - легкий налет на одной из планет, тонкий слой слизи на камне, земные выделения. За все время своего существования мы смогли лишь на миг прикоснуться к ближайшим небесным телам. Даже выход за пределы нашей планетарной системы - задача невыполнимая. А какова вероятность добраться до соседней звезды? А до планеты похожей на нашу? Полагать, что мы что-либо можем или что-либо от нас зависит - верх самонадеянности. Мир может в любую секунду попросту исчезнуть, а мы даже не поймем почему. Так же, как не представляем себе, каким образом все это вообще возможно. И что, в конце концов, значит "быть"?
  - Допустим, - я был разочарован нигилизмом Мартина и хотел спорить. - Но, что ты заключаешь из нашей неспособности познать мир? К какому выводу приходишь, рассуждая о том, насколько наш вид жалок и ничтожен в масштабах вселенной. Как по мне, это звучит как нытье, оплакивание собственной импотенции. Что нам делать с этим знанием?
  - Полегче, - рассмеялся Мартин, его, очевидно, забавлял мой пыл. - Я ведь к чему веду... Хорошая новость в том, что, как ты сам сказал, мы - вещи среди прочих вещей, а значит, взаимодействия касаются и нас. Да, наш разум - этот аппендикс, опухоль - встает преградой, заслоняет собой мир. Но неутилитарное наблюдение за вещами, уподобление им, следование их логике, воспроизведение событий, повторение траекторий приближает нас к истинной сути бездны. Взаимодействие с хаосом, происходит только в форме ритуала. Бессмысленная, иррациональная имитация возвращает нас к вещам, пробуждает в нас вещь. Овеществление таким образом позволяет занять отведенное нам место в космосе и существовать согласно его правилам. Мы не пытаемся переделать реальность, мы желаем быть ее неотъемлемой частью, слиться с ней, стать самой реальностью!
  - Иными словами, чтобы преуспеть в игре, необходимо играть по правилам, - озадаченно подытожил я.
  - Да, но сначала необходимо понять, каковы правила, - подхватил он. - Не зная правил, ты не будешь знать играешь ли ты сообразно им, или нарушаешь.
  - И как жульничать, - усмехнулся я. - Но как узнать правила? И более того, как понять, что твое знание верно? А даже если допустить, что оно верно, как его выразить, если язык это имманентная, намертво замкнутая на себе, герметичная система.
  - Вот, за что ты мне нравишься, - с едва скрываемым удовлетворением в голосе проговаривал Мартин. - Так это за то, что в твоих вопросах заключен ответ! Ты не должен пытаться выразить правила, более того, их не надо записывать или передавать другим - они уже заключены в тебе, ведь ты же вещь среди прочих вещей. Правила не надо уточнять, нет смысла о них рефлексировать... Ты познаешь их, снимая с себя слой за слоем все лишнее, наносное, намысленное, овеществляясь, погружаясь в бездну, со всей ее неопределенностью и беспорядком. Бездна - это отсутствие границ, истинная свобода, ей противно понятие конечности, - это чистая, вечная глубина.
  Мартин звучно сглотнул слюну. После приличной порции спиртного и беспрестанной болтовни, его иссушала жажда.
  - А человек, - икнул он, - в свою очередь, скорее олицетворяет собой дно. Его мир держится на бесконечных повторах, производимых в конкретных пределах. Человек пытается схватить мир за жопу, остановить его, зафиксировать, заставить застыть. Согласись, люди - капризные собственники.
  Мартин комично сморщил рот и пожал плечами.
  - Так вот, - громогласно объявил он, - Если бездна вглядится в человека, ее взгляд упрется в дно. Тот, кто увидел в себе это дно и смог от него оттолкнуться - перестал быть человеком. Он ушел во тьму. Таковы все супергерои.
  Наконец мы приблизились к ослепляющему пятну в конце серверного зала. Сквозь сочащееся теплым, мягким светом стекло едва просматривался зал, наподобие тех, в которых проходят уроки танцев. Лишь только глаза привыкли к колким лучам, я увидел девять парней-подростков, разучивающих на паркетном полу танцевальное движение. Они пытались синхронно повторить незамысловатый хореографический элемент, но делали это столь небрежно, что выходило совершенно не грациозно. Было очевидно, что они не профессиональные танцовщики.
  Мартин распахнул стеклянную дверь, и я понял, что они воспроизводят это навязчивое действие в полной тишине. Мы вошли в залитую светом комнату. Соприкасаясь с натертым мастикой паркетом, наши подошвы издавали чудовищные скрипы. Однако парни, не обращая на нас ни малейшего внимания, продолжали биться в монотонной конвульсии. Перед ними на штативе был установлен смартфон, во фронтальную камеру которого они смотрели самозабвенно.
  Мартин многозначительно повел в их сторону рукой. А я поймал себя на том, что едва заметно покачиваю бедрами вслед за мальчишками.
  
  16/07
  
  Чудеса, о которых мне довелось узнать из экзальтированных монологов Мартина, выцвели и выветрились, оставив ядовитое пятно.
  Это то, чего не должно было случиться, и по сему, оно неизбежно вернулось в свое естественное состояние небытия. Как и полагается чудесам. Чудо - это когда случается чудо, но вовсе не чудо, когда оно исчезает, и вещи возвращаются в свое обычное положение. Так или иначе, я узнал о чуде, и теперь мне придется вернуться к привычной жизни, лишь изредка испытывая острые приступы сомнения и тоски.
  Был жаркий, летний вечер, один из тех, когда ароматы и звуки переплетаются и плотно стягиваются во влажном, густом воздухе. Мы подъехали к белой загородной усадьбе, окрашенной поздним закатом цвет спелой сливы. Вдоль мощеной желтой плиткой дорожки, которая вела от парковки ко входу в здание, горели торчащие из земли факелы. И окон усадьбы лился глубокий масляный свет. Воздух только-только начал остывать, а пыльная зелень исходилась интенсивным стрекотом.
  - Пир! - воскликнул Мартин задыхаясь.
  Он едва скрывал свой детский восторг. Его лицо сияло в предвкушении торжества. Мартин ликовал.
  - А ты уверен, что я могу заявиться без приглашения, - нервно спросил я.
  - Я точно знаю, что твое присутствие обязательно, - сказал он, но по интонации я не мог разобрать, шутит он или нет.
  У входа маячили два крупных силуэта - черные колоссы на тонких ногах, с крохотными, едва выступающими над массивными туловищами, кожаными головами. Они понуро глядели на нас бесцветными глазами, угрюмо вдыхая табачный дым.
  Внутри здания было заметно движение. Зайдя, я увидел в конце коридора голые фигуры. Эти были немолодые обнаженные мужчины, не обращающие на нас ни малейшего внимания. С мечтательным выражением лиц они бродили, держась под руки, и тихо о чем-то беседовали.
  Мы прошли сквозь коридор и очутились в огромном внутреннем дворе со стеклянной крышей, сквозь которую виднелась серая луна. В самом центре располагался круглый бассейн с фонтаном посреди. Вода бурлила, крупные пузыри поднимались из темных глубин. Бассейн находился в углублении, к нему можно было спуститься по широким ярусам, наподобие тех, что были в античных театрах. Вокруг бассейна на разных уровнях лежали дряблые тела, излучающие умиротворение, покой и, одним лишь пожилым людям известный, комфорт равнодушия. Они пили вино из массивных хрустальных бокалов, заботливо подливая его друг другу из хрупких графинов.
  С внешней сторонах этой окольцовывающей бассейн зоны обитаемости, были установлены жаровни, в которых беспорядочно подрагивало пламя. Они стояли в форме шестиугольника, чтобы с любой стороны бассейна было удобно добраться до одной из них. Рыжее пламя отражалось в голубой воде, его языки извивались и трепыхались в уродливом танце с тенями. Отдаленные части двора тускло освещались жировыми свечами, расставленными на позолоченных подсвечниках разной формы и высоты.
  Бормотание и шепот пирующих заглушало, доносящееся сквозь открытые окна, стрекотание ночного леса. В воздухе был щедро разлит запах цветов жасмина, жареного мяса, коптящего вереска и приближающейся грозы.
  Я проследовал за Мартином, который, казалось, прекрасно ориентировался в пространстве усадьбы, и мы, пройдя сквозь зал, зашли в раздевалку, где сняли с себя одежду и направились к душевым кабинкам, чтобы смыть с себя пыль проселочных дорог. Выйдя, я увидел Мартина, который с озорной улыбкой на лице тряс в руке пакетик с желтым порошком. Еще секунда и, к моему удивлению, он открыл его и высыпал содержимое на ладонь. Затем погрузил в эту горку свой вздернутый нос и резко вдохнул. Мартин поднял голову и с нелепой улыбкой на губах звучно выдохнул круглым ртом. Его ноздри были усыпаны золотистой пыльцой. Затем он протянул ладонь к моему лицу.
  - Что это? - поспешил уточнить я, брезгливо отстраняясь.
  - Грибной порошок, - ответил он. - Синтезированный из кордицепса - гриба-паразита, превращающего муравьев в зомби. Забавный факт: вещества, которые воздействуют на мышцы членистоногих, приводя их мертвые тела в движение, оказывают на психику человека невероятно насыщенный эффект.
  - Да уж, - сказал я скептически. - Очевидно, он также заставляет человека синтезировать из него вещества, чтобы получить доступ к сознанию.
  - Большое дело, - закинув голову засмеялся Мартин. - Нужно ему наше сознание, сознание чересчур переоценено. Оно вовсе не дар, а бремя, неспроста ни одна другая форма жизни на земле не пожелала вляпываться в него. Скажем, пищеварение - гораздо более ценная функция.
  Мартин заметил, что я мешкаю.
  - Да, не бойся ты, - попытался он меня подбодрить. - вещество полностью очищено от токсинов. Ты должен это попробовать!
  Я наклонился к его влажной ладони и нерешительно вдохнул немного порошка, который к тому времени уже начал слипаться в комки.
  - Так, кто все эти люди? - спросил я, потирая нос. - И... чем они здесь, собственно, занимаются?
  Мартин наклонился к моему лицу и заговорчески прошептал: "Они пируют и обсуждают сеть. Сеть - все, о чем они размышляют. Их сознание опутано, насквозь пронизано ее нитями". Он мечтательно зажмурил глаза и заговорил со сладострастным завыванием, подобно священнику на службе:
  - Сеть - образ составной, сложный, можно сказать, произвольный. Искусственный, но универсальный. Сеть состоит из нитей. Поэтому нить, конечно, понятие фундаментальное. Сеть же - просто идея - способ описания связей между нитями. Однако, нити сами по себе не определяют сеть. Сеть - это принцип или, если угодно, форма - расположение нитей в трехмерном пространстве. Сеть, в свою очередь, тоже не определяет нити, она структура вторичная. Принцип - вот, что удерживает, сплетает и, в конце концов, накрывает и отсеивает. Принцип и есть сеть!
  Мартин взахлеб упивался собственным монологом. И несмотря на то, что он прилежно разжевывал и перетирал волокна речи, она не становилась более удобоваримой. Напротив, эта субстанция вязла в зубах, парализуя челюсть и вызывая бурный приток слюны.
  - Вот, сеть, - никак не унимался он. - Как возможен этот принцип? Как можем мы воспринимать его без посредства нитей. По силам ли нам вообще его адекватно выразить? Или все, на что мы способны - лишь повторять как заведенные: сети да нити, нити да сети? Но это лишь образы. Слова ведь тоже сплетаются, а образы ткутся. А мы, поглощенные процессом, беспорядочно перебираем пальцами то, о чем не можем толком ничего сказать. Мы как дети, которым дали в руки клубок ниток, чтобы отвлечь, чтобы чем-то занять... А что дали, для чего и как с этим обращаться - не объяснили! Все что нам теперь остается - воспринимать это специфическим, единственно возможным для нас способом. И это, конечно, неизбежно оставляет на объекте едкий субъективный налет - этакую печать нашего вида.
  Мартин поморщился со сладострастным отвращением. Кажется, его ртом вещал гриб, используя Мартина как тряпичную куклу, нанизанную на грибницу.
  - Религия, философия, - вещал Мартин возбужденно. - А позже и наука - эволюционизм, социология, теоретическая физика - все это попытки объяснить одно и то же, используя при этом разные образы, терминологию, системы отсылок, уровни сложности синтаксиса и метафор. Это спутанный, смутный пересказ групповой галлюцинации, увиденной дикарем, набожным крестьянином, поэтом и профессором математики. Каждый их них выразил пережитое как сумел, но все они сделали это одинаково невнятно, лихорадочно, путано, потому что были по рукам и ногам связаны нитями языка, тканями восприятия и волокнами органов чувств.
  - Так, в чем же оно?! - не выдержал я.
  - Само в себе, - уточнил Мартин и заулыбался.
  Я осознал нелепость своего вопроса.
  - Единственное, что можно точно утверждать, - продолжил он. - Так это то, что лобовое столкновение с подобным видением ошеломляет человека, отвлекает от бытового круговорота, обыденных привычек, навязчивых повторений и угрюмого погружения в сиюминутную суету, столь характерную для раздираемого когнитивным хаосом сознания. Благодаря опыту созерцания возвышенного фантома испытываешь чувство священного благоговения, поскольку в нем проглядывается рябь, вызванная смутными движениями трансцендентного, а на его поверхности проступают едва различимые потусторонние тени - точки, линии и пятна, свидетельствующие о существовании чего-то иного, внешнего по отношению к нам. И вся твоя жизнь приходит в волнение от одного лишь намека, который, возможно, почудился, либо был вызван специфическими процессами в организме наблюдателя.
  - Хорошо, тогда вопрос в другом, - поправился я. - Имеет ли оно значение - его существование и то, какого оно?
  - Это, пожалуй, вопрос на миллион, - скрипуче засмеялся Мартин и резко вдохнул новую порцию блестящего порошка. - Но не долларов. За него ты не получишь и ржавого цента. Даже самые честные наблюдатели не готовы отказаться от излюбленных методов и практик. Более того, привычный образ жизни для них важнее, чем вопрос существования объекта их наблюдений. Сам по себе объект чужд, неявен и вторичен. Этот факт, конечно, будут отчаянно отрицать, однако, именно процесс созерцания поглощает наблюдателя, становясь для него самоцелью. По-настоящему значимо лишь испытываемое в этот момент сакральное чувство. Это, конечно, ни что иное как одержимость, но она дает и кое-какие побочные продукты. Одни только нарративы, возникающие в ходе наблюдений, прекрасно используются для управления теми, кто окончательно погряз в замкнутой на себе цепочке повторов, у кого нет собственных соображений по поводу происходящего с ними, но есть потребность хотя бы в общих чертах объяснить себе смысл всего этого безобразия. И тут сгодиться даже самая паршивая история, поведанная хоть жрецом, хоть дикарем...
  Он захихикал так, будто рассказал скабрезную шутку.
  - Политика, - продолжил Мартин. - Есть форма ментального копошения, бестолкового досуга бездельников, желающих повысить уровень собственной значимости. И все это насквозь пропитано пафосом, окутано напускной важностью, чинно и чванливо. Представь себе мужиков, собирающихся в центре села вокруг огромной лужи, они курят, плюют в воду и деловито решают серьезные вопросы. Так вот, политика - это то же самое, только возведенное во вторую степень, - с массивными, увесистыми образами вроде государства, народа, суверенитета, террора, войны... А геополитика - самый нелепый из всех видов досужего теоретизирования.
  Грибной порошок слегка подсветил и облегчил громоздкие метафоры, позволил им взмыть ввысь и порхать над уровнем обыденного. Рыхлое золото скинуло балласт пафоса, скрало грани, сгладило острые углы, сорвало засохшие шероховатости. В дымке скрылся весь срам, утонула постыдная, голая простота возвышенного.
  Его зрачки растеклись по поверхности глаз словно их проткнули иглой, и он тихим голосом самозабвенно, сладко застонал:
  - Геополитика - вставная челюсть, которую навязчиво обсасывают старики, и прильнувшие к ним сироты. Это стратегическая, судьбоносная битва - битва финальная и нескончаемая - разворачивающаяся в умах пожилых вампиров. Они с особой жадность смакуют чужую смерть и разрушения. Подобно малым детям, они отзываются о войне высокопарно и отвлеченно. Массовые убийства для них - неизбежность, прихоть судьбы. А уничтожение городов всегда имеет причины, которые должно понять. Умерщвление необходимо, более того естественно, как их собственная кончина.
  Им скоро умирать, и они готовы забрать с собой весь мир, напоследок вволю напившись крови. Зачем мир, в котором нет меня?! Геополитики - это люди пережившие себя с лихвой. Им не жалко никого, их жалость усохла. Они испытывали ее тысячи раз, так, что их нервы стали заскорузлыми, обветренными, покрылись чешуей. Многие знания - многие печали - но никакой жалости!
  Кто в старости не стал геополитиком, у того нет головы - прозрачной, вздувшейся, покрасневшей, словно кровоизлияние в студне, кровь в белке. Головы с темно-синими сосудами границ, пролегающих под ломкими складками дряблых пластов кожи, усеянной старческими пятнами континентов.
  Их гримируют как на похороны и укладывают в вертикальные гробы с микрофонами. Откуда они сиплыми голосами грозят, сюсюкают ядом. В их словах шипит ночь, вонь изнасилования, грязная неожиданность, и сытая неизбывность, жирный напор, душные объятия дряблых телес. Их духовный лидер - золотой телец, неведомый, непредсказуемый говнобог, увязший в густоте собственной противоречивости: жить значит внезапно, бессмысленно умереть, любить значит бить, избить, убить, а быть свободным - значит служить.
  Злобный старец, обладающий немыслимыми знаниями и поэтому осуждающий всех. Последний стакан животворящей крови на посошок, и прыг в могилу на века. А пока - охота погреть косточки на глобальном костровище, напитаться лучами распадающегося плутония, набить ноздри пеплом - веселящим, бодрящим, воскрешающим.
  Мне показалось, мы провели целую вечность в раздевалке, и я предложил Мартину вернуться назад в зал.
  Жировые складки света ласково касались предметов, ложась жирными слоями на шершавые поверхности, просачиваясь в них, делая абразивную обшивку реальности гладкой и блестящей.
  Около одной из жаровен стоял тощий пожилой мужчина прозрачными седыми бровями и блестящей лысиной. Он сосредоточенно ел мясо, жадно запивая его черным вином. Заметив нас, он безучастно помахал. Мартин направился к нему. Крепко обняв остов хилого старца, он неловко пробубнил, словно отчитываясь:
  - Это мой друг и коллега, он поработает на меня. А пока, мы отдыхаем, и я ввожу его в курс дел.
  - Очень приятно, - нарочито дружелюбно проговорил мужчина. - Вы занимаетесь играми, не так ли?
  - Да, - смущенно ответил я. - Я писал... Точнее, пишу сценарий видеоигры. А откуда вы знаете?
  Он застал меня врасплох своим вопросом. Спустя еще момент я насторожился.
  - Кто же еще может работать на Мартина? - засмеялся он, закрывая тонкой ладонью набитый мясом рот. - Интересная, должно быть, у вас работка - создавать игры. Ей богу, я бы и сам этим занялся, если б не годы... В этом есть нечто магическое.
  Старик тихо захихикал, смутив меня еще больше.
  - Вы же, по сути, создаете человеческий опыт, - заговорил он торопливо, покачивая в мою сторону костлявым пальцем. - Предопределяете поведение людей, влияет на их реальность. Буквально, заставляет делать и испытывать что-то, например, испытывать удовольствие от определенных действий или действовать определенными образом ради получения удовольствия. Более того, прямо в мозг закладываете готовые образы, руководства к действию, принципы поведения.
  - Как и любой другой вид искусства, наверное, - неуверенно пробормотал я, отчаянно пытаясь поддержать светскую беседу, которая рисковала зайти слишком далеко. Точнее, глубоко, - эти люди, кажется, напрочь были лишены способности мыслить легко.
  - А не считаете ли вы, что будущее видеоигр в уходе других форм искусства - кино, анимации и даже музыки, - промолвил он, азартно улыбаясь. - Видеоигры должны обладать собственной, отличной от остальных, сущностью - никаких сюжетов или повествований, гибкие, подвижные, основанные только от сиюминутных решений. Игрок в них должен влиять на реальность, определять, программировать развитие событий в заданной среде, функционирующей по своим внутренним законам. Азарт игрока, готовность приспосабливаться и желание контролировать происходящее должны быть противопоставлены порядку и логике игрового мира. Игрок против игры! Полагаясь на голые навыки и инстинкты, он сражается со слепой средой - это чистая диалектика! Конечно же, важна также механика игры - какие действия необходимо произвести, в какой последовательности и с каким смыслом. Процесс игры таким образом по сути своей становится совершением ритуала!
  Я стоял, боясь пошевелиться, и слушал его размышления. Меня снова угораздило попасть в компанию мыслителя, с которым я не знал, как поддерживать разговор. Все, о чем я мечтал в тот момент - это остаться незамеченным.
  - Там звуки доминируют над мелодией, - восторженно шипели узкие, бледные губы. - А действие - над созерцанием. Эстетика тоже имеет значение, но достоверность - важнее. Видеоигра подобна самой жизни, в биологическом смысле.
  Старец взял еще один кусок мяса и, впившись в него зубами, продолжил цедить слова:
  - Игра имморальна - в ней нет высшего смысла, ценностей или внутреннего развития, она бессюжетная, бессвязна как сама реальность. Даже существование имманентной логики под вопросом! Если боги и играют в игру, то именно в такую. Оттого так легко представить, что мы персонажи божественной игры. В ней есть разные стороны, противоборства и союзы, протагонисты, антагонисты, их соперничество. Люди, возможно, и есть тот центральный элемент, на котором держится игра, мы её движок. Наша основная функция - создание ситуаций, событий, производство сюжета. Но самое ужасное в том, что, если игроки выйдут из игры, она не окончится, а продолжится в демо-режиме.
  На секунду он оторвался от куска мяса и пристально вгляделся своими маслянистыми глазами в мои, беспорядочно болтающиеся в глазницах, зрачки.
  - Записывая это, - сказал он холодно. - А нам известно о твоем дневнике, ты сам того не зная генерируешь историю. Возможно, она способствует запуску новой сюжетной линии, сплетающей воедино технологии, конспирологию и оккультизм.
  Заметив мою неловкость, Мартин, кажется, сжалился надо мной и решил спасти. Он взял меня под руку и мы, покачиваясь, побрели к другой жаровни. Размышлявший об играх старец оцепенел, пристально вглядываясь в огонь. Его тело замерло, лишь пережевывающая мясо челюсть ходила ходуном.
  Возле соседней жаровни, на одном из спускающихся к бассейну ярусов, лежал тучный мужчина с мокрыми курчавыми волосами каштанового цвета.
  - Молодые люди, - бодро приветствовал он нас глубоким басом. Его голос звучал командно, из-за чего я подумал, что это человек военный, вероятно, офицер высокого звания.
  - Добрый вечер, - сказал я, слыша как мой тусклый голос теряется в суровых залпах словесной канонады.
  - Отведайте дичи, - он лениво махнул в сторону жаровни. - Это наша сегодняшняя добыча.
  - Game! - тряся меня за локоть, хихикал Мартин.
  - Охота, как известно, всецело дело удачи, - отчеканил наш тучный знакомый. - А кому благоволит фортуна?
  Он вопросительно уставился на меня. Я снова растерялся.
  - Удачливым, - предположил я, отгоняя от себя мысль, что на самом деле везет дуракам.
  - Щедрым! - громогласно ответил на свой же вопрос собеседник.
  Из-за крайне низкого, но в то же время невероятно звонкого, как бы округлого, голоса, его тело представлялось особенно огромным. Он походил на великана, прилегшего вздремнуть в прохладной тени оливковой рощи после охоты на людей. Этакого моржа-каннибала.
  - Тому, кто жертвует, - прогремело из глотки размером с ведро. - Это предельно четко понимали семитские народы, поклонявшиеся и подносившие дары Повелителю Жаровен - господину Баалу.
  Он лениво стянул с волосатых бедер влажное полотенце и промокнул им лицо.
  - А какое жертвоприношение самое ценное? - то ли вопрошал, то утверждал "генерал".
  - Вероятно, человеческое, - сомневаясь промямлил я, не понимая к чему он ведет.
  - Так точно, - гаркнул он и перекатился на другой бок. - Народы древней Палестины, Карфагена и Израиля, ханаане, финикийцы и иудеи, приносившие в жертву своих детей, четко понимали, что заклание - ритуал величественны, очищающий, освобождающий и оберегающий... Понял? Ибо ты добровольно отдаешь самое ценное, что у тебя есть - первенца - любимейшего из детей. А вот противные этому ритуалу торгашества, совершаемые с целью тупой наживы, ассоциировались у них с каловыми потоками. Рынок всегда был и по сей день остается отхожим местом. Люди благородные всегда брезгливо обходили его стороной, держались подальше, чтобы не заляпаться. Кровь рынка - деньги - самая грязная субстанция, за которой прочно закрепилась ассоциация с говном. Хуже рынка лишь выгребная яма.
  Он многозначительно прочистил горло и глубокомысленно сплюнул.
  - На жертвы всегда идет самый отчаянный! - продолжил он, вытерев пухлые губы полотенцем. - Миром может овладеть только тот, кто искренне, от всей души положил болт на материальный фактор, кто способен без расчета швырять в бездну блага. Жертвенность и сила переплетены! Надо иметь смелость, чтобы малейших сомнений ставить на кон все без остатка. Только щедрые имеют яйца играть не по правилам. Понял? Полагаясь на чистую смекалку, они действуют наперекор. Используя свое тело как инструмент, такие люди меняют реальность изнутри. А все почему? Да потому, что тело само растет из реальности, таким хреном человек намертво повязан с ней. Тело - как пуповина, а реальность - мамка, в брюхе которой мы болтаемся. Ну, или типа того...
  Он сделал внушительный глоток вина из огромного кубка, стоявшего тут же на полу, рядом с вазой, наполненной черным виноградом.
  - Ты это, - продолжил он, по-свойски подмигнув мне, - не обращай внимание на весь этот антураж. Сам-то я истовый христианин. Мне просто нравятся эти античные приблуды, но в душе-то я чисто за Бога нашего. А для настоящего христианина главное что? Правильно - дела! Как там было сказано: по плодам их узнаете их... Так вроде... Не суть... Короче, не словам надо вторить, а на деле быть последователем Бога. Бог пожертвовал своим первенцем, единственным сыном, между прочим, чтобы избавить нас от греха. Следовательно, жертвование самым ценным ради избавления от греха - чисто по-божески. А что такое грех?
  "Генерал" пристально смотрел на меня исподлобья. Пользуясь неловкой паузой, он быстро сделал еще один глоток вина. Багровая жидкость с клокотанием устремилось в его чрево.
  - Грех, - продолжил он снисходительно. - Это материя, это вещи, а они, сам понимаешь, конечны. Это боль, смрад и разгильдяйство. Это ****ская усталость, переедание, хруст в суставах и геморрой. А в конце что? Правильно - смерть! Грех - это то, во что вляпался человек, что навсегда засело в его печенках, в мозге кости. Но, самое гадское, что человек как жалкая тварь цепляется за грех.
  Он изобразил на лице отвратительную гримасу, пародируя жалкую тварь: рот открыт от изумления, губы трясутся, а в глазах - страх.
  - Так вот, - продолжил он, явно удовлетворенный своей пантомимой. - Истинное следование Богу, как я уже сказал - уподобление ему. Бог точно знал, что иудеи принесут его сына-мага в жертву, так же как до этого веками проводили через огонь собственных детей. Думаешь, херня? Суди сам: Иисус - первенец - это раз; жертвоприношение совершалось с целью защиты от гибельных последствий - это два; умертвили его в священном месте - на вершине горы - символизирующей жертвенный камень - это три; распят он был на деревянном столбе - священном дереве, то есть - это четыре. Все в лучших традициях семитских народов. А то, что распяли, а не предали огню, так-то чисто римский стиль был, дань моде, так сказать. Иисус вернулся на третий день благодаря господину Баалу, воскресшему богу, которому иудеи посвятили тело христово. Понял?
  Я помотал головой.
  - Объясняю для особо одаренных, - сказал "генерал" с напускной строгостью. - Мы - христиане - должны поступать как бог наш. И чтить традицию человеческих жертвоприношений, совершаемых ради воскрешения души.
  Я не знал, что и думать. Слава богу, рядом снова оказался мой спаситель. Мартин приобнял меня за плечи, и мы продолжили наше странствие.
  Вокруг нас по замысловатой траектории кружили голые старцы. Они полушепотом наперебой произносили заговоры. Их беседы напоминали вялые перешептывания людей через стеклянную перегородку.
  Теория заговора получала здесь свое буквальное выражение - старые жрецы заговаривали саму реальность. Заговорить - значит, имея четкие намерения, взять на себя инициативу, действовать проактивно, если необходимо, даже навязать свою волю.
  Кто впервые изрек слово - задал правила игры. Заговор - это средство преобразования реальности. Заговор - главный метод воздействия и основная форма влияния на мир. Теория есть попытка заговорить, заболтать жизнь, уболтать других, но прежде всего - самого себя.
  Воздух свертывался, потрескивал, поблескивал, переливался, мерцал крохотными вспышками странных, неестественных оттенков. Казалось, что прямо здесь и сейчас мы наблюдаем зарождение новых вселенных. Языки пламени плясали, покрывая копотью сгустки воздуха, заставляя их беспомощно колыхаться, плавиться и свертываться.
  Нас нес тугой, волокнистый поток грибного порошка. Он создавал добавочную реальность, спроектированную поверх самой базовой версии реальности. Гриб освещал нам путь словно яркий фонарь в солнечный полдень.
  Вдали у жаровни, венчавшей собой шестиугольник, я увидел мужчину. Казалось, он парил в воздухе, а огнь тянулся к нему, пытаясь лизнуть тощее, дряхлое тело. Это был старик с длинными седыми волосами, собранными на затылке в жидкий хвост, а его лицо походило на птичью морду. Казалось, он обладал такой силой, что нас буквально тянуло к нему.
  - Это архитектор, - щекотно прохихикал мне в ухо Мартин; в его голосе отчетливо слышалось шипящее мяуканье.
  Мужчина повернулся и принялся вглядываться в меня своими тусклыми, до краев наполненными усталости глазами.
  - Так вот, кто будет писать сценарий нашей игры, - медленно промолвил он, тщательно проговаривая каждое слово. - Приятно познакомиться, коллега.
  Он равнодушно улыбнулся и легко коснулся холодной ладонью моего плеча.
  - Подождите, - запротестовал я. - Это еще вовсе не решенный вопрос.
  - Да, да... - сказал он так, будто на самом деле вопрос уже решен, а я единственный не знаю об этом.
  Он отмахнулся от меня, как от глупого ребенка, с которыми бессмысленно спорить.
  - Вы не подумайте, - продолжил он более дружелюбно. - Я ни в коем случае, не хочу торопить вас с решением. Просто, не хочу отказать себе в удовольствии, приветствовать будущего коллегу. Трудовой коллектив ведь важный фактор при выборе работы, и впоследствии - для успешного исполнения обязанностей.
  - А чем, собственно, вы занимаетесь, - поинтересовался я. - И насколько тесно нам придется сотрудничать, если я, конечно, приму предложение.
  - Я технический архитектор игры, - сказал он и едва заметно кивнул головой. - Я, собственно, отвечаю за ее создание... По вашему сценарию, конечно. Таким образом, наше сотрудничество без преувеличений можно назвать теснейшим. Если вы, конечно, примите предложение...
  На этих словах он усмехнулся, как усмехаются над непосредственностью карапуза, принявшего на веру сказочную небылицу. Кажется, он лучше информирован относительно моего будущего, чем я сам. Я почувствовал, что больше не принадлежу себе, будто кто-то забрал меня и присвоил себе, у меня на глазах, с моего молчаливого согласия.
  Вероятно, архитектор разглядел в моих глазах ужас, поэтому сменил поспешил сменить интонацию, заговорив подчеркнуто уважительно.
  - Вероятно, вам уже сообщили, что наша реальность подобна игре, - он говорил медленно, будто опасаясь меня спугнуть. - Является она таковой или нет - не имеет значения. Я предпочитаю не забивать себе голову незначительными деталями. Да, и какая разница - что это меняет? Наши коллеги из теологического кружка пытаются придать этому факту какое-то метафизическое обоснование. Но не я - я занят сугубо технической частью процесса. Если они, условно, жрецы, то я скромный ремесленник. Мне нет дела до богов, играющих нами в свои игры или давным-давно покинувших игру. Меня интересую лишь техники и опыт. Не спорю, религия, история, все эти социальные конструкты - удобный интерфейс - интуитивно понятный и простой в использовании. Но иными вопросами - что, как, для кого сделать и какого результата ожидать. Иными словами, каких эмоций, ощущений и реакций желаем мы добиться от конечного пользователя, что хотим заставить его видеть и чувствовать.
  Он развел руками.
  - Остальное - всецело ваше дело. - Я даже не обладаю соответствующими навыками... У меня бы ничего не получилось.
  Он улыбнулся и заговорчески кивнул мне.
  - Зато вы не знакомы с техническими аспектами дела, - в его голосе смешались лукавство и гордость. - А в этом я как раз очень хорош.
  Внезапно архитектор замолчал, выдержал короткую паузу и манерно запел, имитируя оперный баритон: "Что наша жизнь? Игра!"
  - И в этой игре, - продолжил он вкрадчиво и торжественно. - Можно создавать свои игры, использовать её баги и читерствовать. В ней по умолчанию заложена возможность менять настройки и более того - вмешиваться в код. К примеру, сейчас мы беседуем по заранее заданным правилам. По сути, наши слова говорят нами, а язык беседует сам с собой... Однако, это можно изменить, взломав и переписав языковые нормы. Анализ параметров реальности, ее характеристик и функционала позволит нам выявить код, на котором она написана.
  - Обратная инженерия... - подметил я.
  - Именно, - подхватил архитектор. - Если у тебя есть продукт, ты можешь разобрать его и понять как он устроен, как работает, и что обеспечивает это функционирование.
  - Но, как понять это, находясь внутри игры, когда даже твой персонаж, его способности и все варианты развития сюжета записаны в этом коде? - недоверчиво проговорил я.
  - Методом проб и ошибок, - усмехнулся он, - случайно - используя все, что попадется под руку, притворяясь, подстраиваясь, подыгрывая, не гнушаясь промышленного шпионажа - соблазняя и разлагая!
  - Чем именно вы занимаетесь? - заинтересовался я. - Что из себя представляет ваша работа?
  - Я обеспечиваю настройку энергетических каналов, маршрутизацию поля, устанавливаю входные и выходные порты, создаю интеграций с другими системами и слежу за обменом данными. Это сетевая игра, поэтому необходимо поддерживать работу самой сети. При этом я никак не связан с пользовательским интерфейсом и дизайном, моя сфера - бэкенд. Если вас интересует визуальная часть, то с этим - к другим господам. Я совершенно равнодушен к иконками, символам, обрядам, ритуальным цветам и графическим объектам. Моя задача - обеспечить переход между мирами, чтобы виртуальный пользователь смог играть в реальность.
  - То есть наш мир - виртуальный? - усмехнулся я.
  - Конечно же, - в его голосе звучала железная уверенность. - Наша реальность всего лишь часть общей реальности - ее проекция, но в сильно урезанном качестве. Полная реальность выражена в нас лишь виртуально.
  - А сама реальность устроена фрактально... - попытался сострить я.
  - Скорее как деградирующая рекурсия, - ни капли не смутившись уточнил архитектор. - Детализированность и проработанность которой падает по мере приближения.
  Представь себе сконструированное из пикселей рекурсивное изображение, на котором присутствует его уменьшенная копия, а на копии - еще меньшая версия изображения. И так - до бесконечности.
  Рассматривая изображение в высоком разрешении, мы отчетливо видим мельчайшие детали и можем ясно разглядеть каждый элемент. Но стоит нам начать приближать уменьшенные копии, как качество изображения существенно упадет, и заметнее станут пиксели. Соответственно, чем меньше размер - тем ниже качество, и тем отчетливее на передний план выходят составные части - не что, а как картины. Самая же крохотная версия, вероятно, будет состоять всего из одного пикселя, или того меньше... Как вверху, так и внизу; как внизу, так и вверху, только в ином качестве!
  - И вы пытаетесь создать технологию позволяющую получить доступ ко всей реальности целиком? - удивился я.
  - Да, - сухо ответил он. - Только так можно технически обеспечить функционирование игры.
  - А почему игры? - это никак не увязывалось в голове, отчего невероятно меня раздражало. - Как создание игры связано с постижением реальности? И с чего вы вообще взяли, что даже если получите доступ к полной картине, то сможете ее воспринять?
  - Со своего уровня мы, конечно, не способны видеть всю картину, - в голос инженера закрались обертоны коварства. - Но мы можем выяснить, из чего она состоит. Наша главная цель - не постигать реальность, а изменять ее! Мы уже находимся в реальности, игра же позволит нам взаимодействовать с ней на наших условиях. Да, возможно, мы никогда не сможем проглотить реальность целиком, но в процессе игры мы узнаем о принципах ее функционирования и научимся использовать их как пожелаем. В этой же - виртуальной - реальности мы станем богами, супергероями, обитающими вне конкретного пространства и времени. Этот мир обречен, а вместе с ним - все мы. Время, являющееся одним из базовых параметров нашей реальности, неумолимо несет нас к концу. Но боги живут поперек времени.
  Я посмотрел на Мартина, каждый мускул лица был натянут блаженством, из-за чего его физиономия напоминала резиновую маску. Он ликующе завывал.
  - В процессе игры, - невозмутимо продолжил архитектор, - неизбежно откроются новые функции, и мы больше узнаем о командах, которыми их можно вызвать. И, кто знает, возможно, в один прекрасный день мы будем отдавать свои команды, тем самым изменяя настройки и параметры игры. Тут мы сможем призвать на помощь иных существ, использовать их опыт и знания. Вероятно, они уже давно в игре.
  - Каких существ? - изумился я.
  - Опять же, я не эксперт по этим вопросам, - поспешил оговориться архитектор. - Но в настройки каналов мне приходилось сталкиваться с обитателями других уровней реальности.
  - Кто же они? - вопрошал я с непосредственностью ребенка.
  - В моем представлении, - отвечал он задумчиво. - Это существа, которые существенно обогнали нас в развитии и переселились на более высокие ярусы бытия. Из истории программирования реальности мы знаем, что человек достаточно давно обнаружил канал связи с ними. Однако, эти знания всегда держались в тайне от непосвященных обывателей. Маги древности полагали, что при проведении определенных действий с конкретными предметами, произносимые ими слова могут привести к вызову некого божества, демона или духа. Эти абсолютно дремучие, полные суеверий и религиозный страхов люди, наивно надеялись для удовлетворения своих мелких нужд повлиять на реальность, переиначить ее на коленке. Сейчас же все эти процессы отработаны, расколдованный, автоматизированы и поставлены на поток. Мы работаем с вечными формами, которые описаны на языке математики и обработаны мощнейшими машинами. И для этого мы используем мощности всех связанных всемирной сетью компьютеров.
  - Однако, есть одно но, - хитрым голосом заговорил, едва слышно подкравшийся к нам сзади незнакомец.
  Это был мужчина высокого роста. Судя по атлетически сложенном телу - молодой. Его длинные рыжие волосы едва заметно вились и спадали на округлые веснушчатые плечи. Лицо незнакомца скрывала маска лисы.
  - Нам нужна искра, которая приведет в действие весь этот механизм, - хрипло промурлыкал он.
  - Вы же буквально собираете урожай человеческой энергии в глобальных масштабах... - удивился я. - Чего вам еще не хватает?
  - Да, - сказал Лис. - Мы способствуем выделению энергии, собираем и накапливаем ее, чтобы, так сказать, держать напряжение в сети. Но для запуска движка необходим мощный разряд.
  - Надеюсь, вы не думаете, что я эта искра, - пробормотал я недоверчиво, и тут же вздрогнул, услышав свои слова.
  - Нет, - тонким голосом засмеялся человек в маске. - У нас для этого есть другой претендент, а точнее претендентка, которая ради величайшего прорыва в истории человечества лишится жизни. А мы, как повитухи, примем её добровольную жертву. Конечно же, когда она будет готова посмертно разродиться решающим импульсом энергии, когда осознает его необходимость и, более того, неизбежность.
  Архитектор отвернулся от нас и впился взглядом в пульсирующие угли жаровни.
  - Вы хотите сказать, что она еще не согласилась? - в мое сознание закрались самые мрачные мысли. - То есть, жертва вовсе недобровольная!
  - Она станет таковой, - с нежным лукавством мяукал Лис. - Не забывайте об аспекте времени. Это уже будет! А значит все, что до этого - неважно.
  - Как это понимать? - раздражался я вслух беззастенчивым словесным плутовством человека в маске. - Вы собираетесь принести в жертву человека, который не давал на это своего согласия, и называете такую жертву добровольной?!
  - Но ведь она определенно согласится, - равнодушно парировал Лис. - Мы поможем ей осознать всю важность этого события.
  - Как?! - я был ошарашен столь откровенным смысловым мошенничеством. - Заморочив голову, внушив ей свои идеи?! То есть, вы полностью отрицаете свободу воли!
  - Что касается меня, то я - да - отрицаю, - под маской глухо шкворчала усмешка.
  Следом за ним одобрительно замычал Мартин. Архитектор стоял неподвижно, будто неигровой персонаж.
  - Но, - продолжил он кокетливо, - я отнюдь не исключаю добровольных побуждений и искреннего дара. Друг мой, вы все еще находитесь под чарами химеры причинно-следственной связи. Мы же не считаемся с условностями вроде направления временного потока. Проистекающие из будущего события, предопределяют прошлое, в которое впадают. А, притягивающее грядущие события, прошлое воздействует на будущее. В то время как настоящее постоянно уносит беспорядочными течениями, оно то здесь и сейчас, то снова - здесь и сейчас. Одновременно, верно и обратное - сжигая прошлое, мы несемся на беспрерывно перестраиваемом судне настоящего к водопаду будущего. Или вечно дрейфуем в тухлых заводях безвременья.
  Твоя же мораль существует в однонаправленном потоке, поэтому для тебя имеет значение лишь результат, которые приходит в положенное время. Нам же важен сам неизбежный факт, безотносительно того, в какой именно точке он расположен по отношению к здесь и сейчас. Прошу вас, друг мой, только не ограничивайте себя пошлыми рамками времени, когда будете работать над сценарием.
  Последнюю фразу он произнес ласково, словно сочувствуя моему невежеству. Однако, мне это вовсе это не помогало заглушить тревогу, навязчиво кружившую в моем теле, укачивающую до тошноты. Пока дело касалось абстрактной теологии, мифов и вульгарной социологии, я охотно выслушивал дичайшие спекуляции. И чем более безумные - тем лучше. Но сейчас все было принципиально иначе! На кону - жизнь человека, которого вскоре умертвят, а он, вероятно, даже и не догадываться об этом.
  - Послушайте, мне не по себе от мысли об этом вашем жертвоприношении. - я понимал, что терять нечего, поэтому оставалось лишь блефовать. - Я отказываюсь быть причастным к этому убийству...
  - Во-первых, это не убийство, а жертвование, - резко возразил мне Лис. - А, точнее, высвобождение. Во-вторых, мы не маньяки какие-то - жертвоприношение - неотъемлемая часть гораздо более масштабного и грандиозного ритуала. И поверь, мы совершаем этот акт не ради удовольствия, а руководствуясь чистой необходимостью.
  - Называйте, как угодно, - вскипел я. - Прячьте в безличных предложениях среди эвфемизмов и пассивных залогов! Только, если начистоту, это не что иное как хладнокровно спланированное убийство!
  - Но ведь слова и определяют суть, - парировал он несколько раздосадовано. - Да, в ходе ритуала тело будет умерщвлено. Но что с того? Зато дух, исполнив важнейшую миссию, приобщится к сакральному. Рано или поздно - она в любом случае умрет. Так, какая разница - произойдет это через десять часов, дней или лет? Смерть - итоговая черта, проведенная под жизнью, именно она придает жизни завершенность, конечный смысл. Великая жертва венчает славную жизнь, жалкая смерть дряхлеющего тела оскверняет существование. Упрямое цепляние за бытие лишь усугубляют ситуацию, делая ее нелепой. Больной, отравленный, обреченный организм, отчаянно пытающийся протянуть еще хоть час, уже в плену смерти! Только он не в силах признать тщетность своих стараний, смириться и упокоится, как если бы такая жизнь имела хоть какую-то ценность. Погибающее существо цепляется за бытие инстинктивно, по инерции... Но в этом нет достоинства, так проявляется слабость.
  - Тем не менее, не вам решать, кому, когда и как умирать, - меня возмущало его хладнокровие.
  - Мы ничего не решаем, все уже решено, - равнодушно отмахнулся от меня Лис. - Все к этому шло, возможно, всегда... А тебя всего-навсего смущает, что одна человеческая особь погибнет не в результате неизбежного отказа организма, а будучи частью чего-то поистине грандиозного. Если тебе будет проще, можешь считать, что она пала жертвой несчастного случая, что перемололи жернова судьбы.
  - Но только вот это не какая-то абстрактная судьба, а - вы, - я почти сорвался на крик.
  - Мы! - охотно подтвердил он. - Но кто мы, если не судьба?
  Лис повернулся к Мартину и холодно процедил сквозь зубы из папье-маше:
  - Мне казалось, ты объяснил ему суть дела.
  Мартин на секунду потупил глаза. Но тут же выражение его лица изменилось. Он задумчиво улыбнулся и обнял меня рукой за плечи.
  - Дружище, ты уже часть этого процесса, - примирительно промолвил Мартин. - Он уже запущен, его не остановить, понимаешь? Даже если какие-то моральные соображения мешают тебе сыграть в нем свою роль. Просто поверь, у тебя нет выбора, ты не можешь выпрыгнуть на ходу из несущегося поезда. Не цепляйся за призрачные сентименты, смирись и отпусти. Прими ситуацию с достоинством, в конце концов. Мы все здесь жертвы, в каком-то смысле...
  Я понимал, что спорить бесполезно, но, возможно, все еще оставался шанс бежать!
  - Кто она? - бросил я презрительно. - Та, кого вы принесете в жертву?
  - Так, она сейчас здесь, - воспрял духом Лис. - Давайте, я вас лично и познакомлю.
  - Ведите меня к ней, - потребовал я.
  Изнутри меня колола надежда, что, быть может, я смогу освободить ее или, на худой конец, уговорить отказываться от участия в ритуале, раз уж палачи ожидают ее согласия. Впервые за все это время я почувствовал себя автором.
  - Потише, наш ретивый друг, - игриво бормотал мне Мартин. - Сначала - дело!
  Он протянул к моему лицу влажную ладонь с комками золотистого порошка. Я послушно опустил в нее нос и резко вдохнул.
  Заиграла персидская музыка и сверкающие потоки понесли нашу делегацию к двери, ведущей в подвал. Отворив ее и проскользнув пестрой, нестройной гурьбой внутрь, мы погрузились в мир подземелья. На стенах коптили факелы. Сквозь пористую поверхность поросших мхом камней сочилась вода. Валуны стонали и мироточили. Каждая ступень была всплеском, а все наше движение вниз - ритмичной пульсацией. Мы были единым телом, ползущим сквозь холодный желоб, веществом, стекающим вниз по склизкой трубе воронки.
  
  17/07
  
  Жертву звали Эвита. Она была выбрана случайно. Обычная обитательница спального района - работала парикмахером, жила в двухкомнатной квартире в одной из пыльных, беспорядочно разбросанных по окраинам города, многоэтажек. Ее естественная среда - лабиринт из железобетонных коробок, под завязку набитых сальным бытом, недоуменно и тоскливо вглядывающихся широко разинутыми глазницами в окна соседних панелек.
  В скромной, давно не ремонтированной, но, тем не менее, уютной квартире, Эвита жила со своим молодым человеком Эдуардом. Они были вместе уже несколько лет, и никак не решались поступиться своим лениво-гедонистическим образом жизни, чтобы завести наконец ребенка. Эвита хотела родить от Эдуарда, но большее, на что тот был готов согласился - это карликовая собака, которая тоже умудрялась всеми своими проявлениями доставлять паре множество неудобств. А дискомфорт Эвита с Эдуардом терпеть не могли. Они любили прогуливаться вдоль моря и в парках, обильно выпивать на шумных застольях с друзьями, заказывать еду с доставкой и увлеченно смотреть шоу о яркой жизни, путешествиях и любовных терзаниях других людей. Несмотря на мелкие дрязги и навязчивые тревоги, в целом, они были вполне довольны своей слепленной из компромиссов жизнью. Иногда, особенно в состоянии похмелья, Эвиту все же посещало гнетущее чувство бессмысленности, нереальности происходящего с ней, но она научилась виртуозно его игнорировать.
  Одним из теплых летних вечеров Эвита с близкими подругами пила коктейли в барах старого города, попутно жалуясь на неудовлетворенность работой, личной жизнью и собственным телом. В завершении вечера бармен преподнес компании комплиментарные напитки. Под томные стоны музыки девушки с радостным визгом залпом осушили стаканы. Эвита не могла и представить себе, что в ее сахарном напитке растворена большая доза транквилизатора. Когда вещество подействовало, девушка сладко засыпала, уютно поеживаясь на заднем сиденье такси. Слипающимися глазами Эвита впитывала теплый свет окон, гирляндой тянущихся по ребристые корпусам многоэтажек. Далее, она была похищена и заключена на подвальном этаже старого особняка. Это пространство похитители между собой то ли в шутку, то ли с благоговением называли "Чрево Бегемота".
  Пленницу держали в просторной комнате с желтыми стенами, оборудованной старой темно-коричневой мебелью начала XX века. Эвита сидела на деревянном полу, опираясь спиной о батарею, к которой была прикована наручниками. Над батареей, ближе к потолку, было небольшое окно с решеткой. Слева от пленницы стояла кровать с кованной спинкой, справа - на старомодном комоде - телевизор с большим экраном. Напротив батареи - дверь. В каждом углу комнаты висело по видеокамере. Возле двери располагались напольные часы. Неживая, холодная материя зловеще стрекотала, неумолимо отсчитывая произвольные интервалы. В работе этого приспособления было столько же безжалостной неизбежности, сколько и в намерениях похитителей.
  В смежной комнате, напротив экранов сидели люди, напряженно наблюдавшие за каждой гримасой и движением тела заключенной. Участники этого безмолвного консилиума скрипели ручками по бумаге, изредка сухо перешептываясь. Время от времени один из них вставал и заходил в комнату, чтобы побеседовать с Эвитой и пытаться ее убедить в необходимости добровольной жертвы. Их стратегия состояла в том, чтобы убедить девушку сдаться, сломить ее волю и заставить принять неизбежный исход. Помимо рассказов о важности сакрального действа, они много говорили о ничтожности ее жизни, о судьбе, о том, что она лишь случайная участница, и если она не согласиться - обязательно пострадает другой человек. Своими бархатными, полными нежности, уважения и даже восхищения голосами они вещали об истории человеческий жертвоприношений, о важности этих практик для нашего вида, делились личным опытом осознания бессмысленности жизни и погружения на самое дно, с последующем возрождением.
  Когда я увидел ее лицо крупным планом, в четырех ракурсах одновременно, Эвита была уже достаточно пьяна. Алкоголь и кокаин притупили острую панику и чувство безысходности, бушевавшие в ней с момента пробуждения. Она была отстранена, будто незаметно покинула свое тело и тихо наблюдала ситуацию снаружи. Под воздействием наркоза нестерпимая боль угасла. Этот внешний наблюдатель был обессилен и печален, но совершенно спокоен. Он четко контролировал ткань реальности, растягивая и комкая ее как пожелает. Пожалуй, в этом и заключается сила жертвы - грустный покой, смиренный самоконтроль, способность воспринимать ситуацию такой, как она есть - очищенной от переоцененных возможностей, наивных заблуждений и глупых прогнозов. Загнанный в угол человек реалистично оценивает собственные силы и не тешится пустыми надеждами, он свободен, потому что уже отказался от спасения.
  Эвита больше не обращала внимание на стоявшего перед ней человека. Она видела себя предметом, среди прочих раскиданных по комнате предметов. Каждый из них так же был выдернут из каких-то неведомых процессов, естественные связи вещей оказались грубо разорваны. Пытаться изменить ход событий невозможно - никто не контролирует происходящее - ни она, ни человек в комнате, ни прочие люди, которыми кишел особняк. Все они щепки, принесенные в эту грязную заводь подводными течениями. Их ритуалы, обряды, привычки - нелепая пляска отчаявшихся дикарей, наивно пытающихся задобрить кровожадную, безжалостную и безумную стихию, быть по одну сторону с которой они так желают. Это жалкое проявления зашитого в каждом из нас животного преклонения перед величием. И Эвита тоже всего лишь один из танцоров, обреченных сгореть в пламени первобытной пляски. Сейчас же она замерла в оцепенении, подобно зверю, угодившему в хищную пасть и ясно осознающему неизбежность собственной гибели. Это также состояние абсолютного покоя. В подобные моменты природа снимает фильтры восприятия и реальность предстает в обнаженном виде. О такой чистоте восприятия люди в соседней комнате могли лишь мечтать.
  Я слышал, как очередной господин, находившийся в комнате пленницы, низким голосом размеренно декламировал гипнотические напевы:
  - Человечьи стада пасутся в разных загонах, разделенные на малые группы. В основном, они интересуются размножением, но по достижению определенного возраста над половым инстинктом начинает доминировать пищевой. Еда становится сублимацией секса. Питаются чаще всего печеным или вареным тестом, жареными овощами и мясом.
  Люди заняты приобретением и использованием вещей и просмотром срежессированных снов. Большая часть видит сны наяву, мысленно отсутствует, представляет себе что-либо или вспоминает. Лишь некоторые, вызывающие особо сильные чувства, моменты позволяют им на секунду пробудиться. Но затем они снова засыпают, погружаясь в воспоминания о пережитых эмоциях и предвкушая последующие.
  Многие из них иногда напряжены - они заняты решением несуществующих вопросов, ответы на которые не в их компетенции. Они не способны предвидеть будущее или делать прогнозы, поэтому происходящее всегда застает их врасплох. Они не создают ничего принципиально нового, их действия не приносят решительно никаких изменений, они полагаются на хорошо знакомые, проверенные формулы. Всё, что имеют - они получают от кого-либо, и, получив это, они лишь придумывают варианты применения. Основной их талант - использование - приспосабливание вещей, навыков или идей. Никто из них не знает всего, поэтому никто ничего толком до конца не понимает. Они обмениваются мнениями разной степени правдоподобности. Их основной метод - вера. Если во что-то можно поверить, значит это верно! Вера в силу разума - одно из самых сильных верований.
  Эвита слушала сквозь слова, голос звучал фоновым шумом, раздражающим гулом, грязным шипением волн. От издаваемых говорящим колебаний отслоился все человеческое - так нас слышат машины, вещи.
  Лис, казалось, был удовлетворенный увиденным. Под его маской шуршала улыбка. Он указал рукой в экраны и кокетливо обратился ко мне:
  - Так, как нам теперь быть?
  - В каком смысле? - удивился я, разглядывая, как меняется мимика его маски.
  - Что будет дальше? - его голос глухо стучал о гипсовую оболочку. - Согласится она или нет? Как долго еще придется ее уговаривать?
  - А мне-то откуда знать? - огрызнулся я. - Вам - виднее, вы же это затеяли. И уже не в первый раз, полагаю.
  Все присутствующие повернулись ко мне и впились в меня глазами.
  - Так, ведь это ты пишешь сценарий, грязный извращенец, - Мартин игриво перекатывал слова во рту. - Твой нездоровый интерес к человеческим жертвоприношениям привел нас сюда.
  Мое лицо онемело и исказилось непроизвольной гримасой. Тело стремительно теряло силы. Кости внутри меня обмякли и начали растворяться. Внутренние органы тревожно зудели.
  - Мы знаем, что ты ведешь дневник, - мямлил Мартин вялыми губами. - Мы заглядывали в него. И ты должен продолжать. Ты обязан описать в нем то, что случится. Но имей в виду, нам не все равно, что именно ты напишешь! До этого момента мы давали тебе подсказки, но закончить этот путь тебе предстоит в одиночку. Однако, на забывай, какое развитие сюжета - самое предпочтительное!
  - Для меня? - удивился я. - Я бы предпочел, чтобы все случилось само собой, без моего вмешательства.
  - Но это невозможно, - сказал Мартин, снисходительно улыбаясь. - Ты уже здесь, и должен завершить свою работу.
  - Я не понимаю, - пробубнил я растерянно. - Вы хотите сказать, что... все это нереально?
  - Мы бы не могли хотеть сказать тебе что-либо, если бы были нереальными, - с усмешкой парировал мне Лис. - Реальность - это что? Так - условность... Она не имеет абсолютных значений, ей чужда бинарность. Нельзя с полной уверенностью утверждать, что что-либо существует или не существует. Весь вопрос в степени, в градусе существования, в отношении. Одна степень уходит в другую, и так - по спирали - в бесконечность. Значения здесь номинальны, никто не может установить степень данной ему реальности, лишь ее отношение к предыдущей и последующей. Реальность - это отношение между различными возможностями бытия, звено в нескончаемой череде уровней существования.
  - А читатель? - спросил я, задумавшись. - Что, если тебе предоставить возможность решать?
  - Читателя нет, - осек меня Мартин, скептически сморщив лицо. - Пока нет... Сейчас, когда ты пишешь это, ты не можешь прикрываться каким-то там читателем, у тебя нет возможности воззвать к нему. Ты ведь знаком с концепцией смерти автора... Тут же мы имеем дело с пренатальностью читателя - он еще не рожден. В эту самую секунду ты один ответственен за текст - это твой дневник! Если его кто-либо когда-нибудь и прочтет, то все равно ничего не поймет. Потому что повествование уже потеряло всякую логику.
  - Отлично, - воскликнул я. - Тогда я заканчиваю историю прямо здесь и сейчас!
  Лица окружающих заметно помрачнели. Кажется, они были сильно во мне разочарованы.
  - Все должно случиться! - скомандовал мне Лис.
  Его слова отчеканили дробь по внутренней стороне маски.
  - Жертвоприношение должно совершиться, - его голос гудел угрожающе. - Только надлежащим образов проведенный ритуал изменит степень этой реальности. Поверь, он откроет массу возможностей для всех нас, включая тебя! Неужели так трудно перестать ныть, манерно заламывая руки, отбросить свои пошлые метания и наконец перейти на правильную сторону истории?!
  - Правильной стороны нет, - сопротивлялся я.
  - Разве не ты писал, что все однозначно? - глумливо усмехаясь, старался поддеть меня Лис. - Разве не ты начал дневник пространным словоблудием о том, что есть лишь да и нет, свет и тьма, жизнь и смерть? Быть или не быть - святая простота... Тьфу!
  Я сильно оскорбился этими ядовитыми словами. Мне вполне по силам перенести что угодно, кроме откровенных издевательств над моими, пусть глупым и наивными, но глубоко личными размышлениями. Кажется, они и вправду читали мой дневник с самой первой страницы. Они его мне даже надиктовывали, нивелируя мою роль, сводя ее до безмолвного слушателя, безвольного наборщика текста. Я стал их мрачной тенью, им удавалось подавить меня своими рассказами, сделать своим инструментом. Но авторы тут не они, а я.
  - Да, это мои слова, - я окинул их взглядом из-подо лба. - И пусть они глупые и поверхностные, зато вполне реальные. Поэтому окончание у этой истории будет столь же простым и незамысловатым.
  Они попятились назад, будто в моей руке было оружие.
  - Ну глупи, - заохали они, - обдумай все как следует. Ты прости нас, если мы тебя как-то обидели, но учти - один неверный поворот сюжета - и жертв будет гораздо больше. Что, по-твоему, случится с Эвитой, если ты решишь не приносить ее в жертву? Ты собираешься прописать ее дальнейшую жизнь до конца или она попросту сгинет за дверями особняка? Ты быть за нее в ответе?
  - Знаете, - сказал я добродушно. - На самом деле, я хочу вас поблагодарить. Вы украсили мою жизнь, о многом мне поведали... И несмотря на то, что почти все из этого ужасно, наше знакомство определенно было увлекательным. Я не только наивен, но и сентиментален. Поэтому позвольте сказать вам спасибо. А затем я расскажу, что случится дальше.
  Они насторожено смотрели на меня, застыв бесформенным человеческим холодцом - мягким, но напряженным, колеблющемся, но твердым.
  - В древние времена, - начал я, неспешно, понимая, что теперь мне принадлежит все время. - Людей было столь мало, что каждый имел возможность прикоснуться к трансцендентному. Они верили, что рано или поздно на их пороге может возникнуть божество или демон. Что скрывать, даже Новый Завет - всего лишь скромный провинциальный междусобойчик. Сегодня же нас слишком много - больше, чем всех божеств и демонов вместе взятых. Поэтому мы знаем об их визитах лишь понаслышке. Сейчас каждый ощущает себя покинутым, брошенным, забытым. Бог умер, рухнули все заповеди, но вселенная продолжила работать по инерции, как механизм, как искусственна структура, в функциях которой нет сознания и понимания, она просто не способна знать о нас и придавать нам какое-либо значение. Но благодаря вам я впервые ощутил, что у происходящего есть смысл, что люди хоть каким-то образом организовались, чтобы взглянуть на себя, а не вовне. Вы подарили мне этот незабываемый опыт, и поэтому будет лучше, если я закончу эту историю в наивысшей ее точке.
  
  23/07
  
  По прошествию нескольких дней мы торжественно собрались во дворе особняка возле фонтана. Вода щебетала, стрекотали лесные насекомые, полная луна ярко освещала свежевыкрашенный эшафот, на котором блестела новехонькая гильотина. В прохладном воздухе висел тяжелый запах лилий.
  Обезглавливание было выбрано в качестве способа умерщвления жертвы. Это, пожалуй, самый гуманный вид казни. Изначальный вариант с рассечением грудной клетки обсидиановым ножом и последующим извлечением бьющегося сердца был отброшен из уважения к посюстороннему телу жертвы.
  Присутствующие были одеты в черные балахоны, накинутые поверх костюмов реальной реальности. Они предвкушали скорое становление супергероями. Чуть поодаль на лесной поляне, где к небу беспорядочно тянулись щупальца костров, архитектор запускал свою магическую программатуру.
  Желтое знамя медленно вползло на флагшток и своенравно взвилось под удары бубнов, звон колокольчиков и стоны свирелей. Люди выстроились в две параллельные шеренги - лицом друг напротив друга - образуя собой коридор, ведущий к помосту. В дверях поместья показалось белое пятно, плавно колеблющееся на ветру. Это была наша жертва. Бодрым шагом Эвита направилась к эшафоту сквозь проход из людей. Она сверкала словно богиня, ее улыбка светилась покоем, а в движениях сквозила блистательная грация.
  Эвита ловко вбежала по ступеням на эшафот и опустилась на скамью гильотины. Ее голова живо юркнула в отверстие под лезвием. Участники ритуала обступили деревянную конструкцию черным кругом. Музыка умолкла.
  Дрожащий старческий голос воззвал к присутствующим, предлагая одному из них вызваться палачом. Тишина. Добровольцев не оказалось.
  Старец сдержанно объяснил, что все они провели с девушкой достаточно времени, чтобы проникнуться ее участью и напитаться жертвенностью. Но пришло время превозмочь сострадание. Он напомнил, что палач и прочие участники ритуала - в первую очередь сами жертвы. Убить незнакомца или случайного прохожего несложно, а то, что дается легко - не имеет ценности. Тут же требуется убить человека в себе, а это и есть - погружение в бездну!
  Но призыв предводителя снова остался без отклика. Черный круг застыл, будто состоял из пустых, безжизненных тел, запертых в хитиновые экзоскелеты - неподвижные, окоченевшие манекены. Эвита же, напротив, лежала и улыбалась сахарной улыбкой, воплощая в себе тучность жизни, жир и плодородие.
  Столкнувшись с мертвой тишиной, предводитель ловким движением выхватил кинжал из ножен, висевших на портупее под балахоном, и ударил им в горло стоящую рядом фигуру. Человек растерянно схватилась руками за горло и тут же упал на землю. Однако этого было недостаточно для запуска магического процесса, так как убитый, очевидно, не обладал волей к самопожертвованию.
  Эвита совсем заскучала на эшафоте и принялась зевать. Предводитель грозно повторил свое предложение. И снова в ответ тишина. Не успела с кинжала стечь кровь павшего, как он погрузился в новое тело. Так повторялось несколько раз, пока кинжал не напился вдоволь. Одна за другой падали безмолвные фигуры, а вместе с ними осыпался карточный домик организации. Где-то среди этих обломков покоилось дряблое, бледное тело Мартина.
  Вырезав весь круг, верховный жрец воскликнул "во славу бездны" и пронзил бурое лезвие себе в горло.
  Затем, я поднялся на подмостки, протянул Эвите руку и пригласил ее проследовать за мной. Крепко сжимая ладони друг друга, мы вышли с территории поместья, сели в блестящую черную машину и растворились в ночном воздухе. Я прослежу за тем, чтобы жизнь Эвиты продолжилась. А этот текст теперь твой. Делай с ним, что пожелаешь. А меня не станет уже в конце следующего предложения. Все, меня здесь больше нет.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"