**ГЛАВА 32: "ОРХИДЕИ ЕЩЕ НЕ ЗАЦВЕЛИ, ИЛИ СОБАКА СТИЛИХОНА"**
*(Записки Луция Домиция Агенобарба, он же Нерон, Вечного Певца, Великого артиста и талантливого Сыщика)*
**Рим, Палатин, 1 сентября 408 года от Р.Х. **
### **1. ВИЗИТ С ПЕЧАЛЬНЫМИ ВЕСТЯМИ И ЗАГАДОЧНОЙ ТРОСТЬЮ**
День заканчивался как обычно: Солнце уже село, Гай, склонившись над чертежами стен (сделанными рукой Александра Севера) - кривыми, но эффективными, ворчал на несовершенство мира. Я пытался настроить кифару, а Спор дремал в луче пыльного лунного света, довольный как сытый кот.
Внезапно в библиотеку ворвался Луцилий Флакк - секретарь Геты, бледный, как мел, с лицом, на котором читалось: *"Я только что видел Медузу, но успел отвернуться"*. Он забыл даже поздороваться.
- Убит! - выдохнул он, едва не падая на порог. - Стилихон! В Равенне! Его... его нашли в церкви! Но вытащили! И там... (Он задыхался.) - ...рядом с телом... следы! Огромные! Собачьи! Вот письмо императора Геты!
Я поднял бровь. Спор проснулся мгновенно, как сторожевой пес, и метнулся к старому секретарю. Гай даже не обернулся,продолжая что-то чертить тонким серебряным стилусом. Он поднял вверх открытую ладонь, в которую Спор и вложил письмо Геты, которое забрал у Флакка.
- **Следы?** - спросил я, откладывая кифару. - **Может, это был просто большой волк или тигр? Или гигантский кот? У Аркадия в Константинополе была кошка, способная оставить следы, как у льва.**
- **Нет, доминус!** - Флакк трясся. - **Когти! Собачьи... Как у... у Цербера! И рядом - трость Стилихона! Сломана! Как будто ее грыз монстр!** Он нервно поставил у двери свою собственную трость - тяжелую, дубовую, с серебряным набалдашником в виде волчьей головы.
Тишину нарушил голос Гая. Он все еще сидел спиной.
- **Интересная трость, Луцилий.**
Флакк вздрогнул:
- **Д-да, цезарь?**
- **Римская работа. Дуб. Лет двадцати, судя по потертости у рукояти. Набалдашник... волк? Причем не очень искусно вырезанный. Видно, что мастер спешил. Или был пьян. Вы купили ее... в Медиолане? У лавочника по имени Марк? Того, что торгует у Старых Терм?**
Флакк остолбенел. Я уставился на дядю.
- **Черт возьми, Гай! Как?!** - воскликнул я. - **Ты же не оборачивался!**
- Понимаешь ли, Луций, на окончании моих ушных раковин имеются особые рецепторы, которые позволяют мне...
Спор тихо подошел ко мне и шепнул на ухо:
- Он видит ваше отражение в золотой вазе, что стоит на столе перед ним. Всё видно, как на ладони. Особенно волчий нос трости.
Гай наконец повернулся. Его губы дрожали от сдерживаемого смеха.
- Элементарно, племянник. Когда у тебя перед носом стоит ваза стоимостью в годовой доход сенатора, не нужно особо напрягать "серые клеточки мозга", о которых ты так высокопарно отзываешься всякий раз...
Пока Флакк приходил в себя, Гай незаметно для всех, кроме меня, подмигнул. Его палец легонько постучал по серебряному набалдашнику трости старого секретаря, а потом скользнул вниз, к потертости у рукояти. Он коснулся своего носа, затем указал на Флакка, а потом сделал едва заметный жест, будто что-то засовывал в карман. *"Он знает, что Флакк что-то украл у Марка-лавочника? Или просто водит всех за нос?"*, - подумал я. Дядя всегда был мастером немого языка и полуправд. Его "элементарно" часто скрывало целую пропасть догадок, о которых он предпочитал молчать.
Тем временем дядюшка читал письмо Геты, а я исподтишка наблюдал за ним. Его пальцы машинально выводили на восковой табличке сложный геометрический узор - явно не относящийся к стенам. "Старый лис играет в свою игру", - подумал я. Он заметил мой взгляд и резко сгладил воск ладонью.
Когда Гай пробежал глазами письмо и встал, его лицо стало серьезным.
- **Рассказывай подробнее, Луцилий. И о Гонории. Гета пишет, что наш юный Август совсем скис?**
### **2. ПЕРНАТЫЙ КОШМАР ИМПЕРАТОРА**
В официальное письмо Геты была вложена приписка, написанная нервным почерком, с кляксами отчаяния:
"Дядюшка, беда! Гонорий - тряпка! С тех пор как Стилихона прирезали (а рядом те самые следы!), он не находит себе места. Утверждает, что по болотам Равенны рыщет гигантская собака, посланная Аларихом или призраком его папеньки (??) специально, чтобы пожрать его цесарок! "Она придет за 'Феодосием III'! За 'Платоном'! За 'Яйценосной Марией'!" - вопит он. Отказывается выходить из спальни без вооруженного эскорта. Каждую ночь с трясины раздается вой. Его слышали все: и я, и двор, и император! Каждую тень в коридоре он принимает за пса-убийцу. Он канючит, требует, чтобы ты немедленно приехал лично, "ибо только дядя Гай может напугать любую собаку". Помоги! Умоляю! Я уже думаю сам сбежать к готам - там спокойнее. P.S. Цесарки тоже нервничают. 'Сократ' перестал нестись".
Гай прочитал, хмыкнул и бросил свиток мне.
- Собака? Пожрать цесарок? Звучит как план мести, который мог придумать только сам Стилихон. Жаль, он мертв. - Он потер виски. - **Я не могу ехать, Луций. Готы Алариха - вот настоящий Цербер, и он у ворот Рима. Стены важнее истерик племянника. Поезжай ты. Возьми Спора. Разберись с этой... собачьей сказкой. И успокой Гонория. Хоть напои его в стельку и жени...**
### **3. БОЛОТА РАВЕННЫ: ДВОРЕЦ УЖАСОВ И ПЬЯНЫЙ ИМПЕРАТОР**
9 сентября 408 г. Равенна. Императорский дворец.
9 сентября мы со Спором въехали в Равенну. Воздух был густым, как похлебка раба, пропитанным запахом гниющих водорослей, тины и... страха. **Дворец "Палациум"** внушал ужас своей обветшалостью. Штукатурка обваливалась, обнажая кирпич, похожий на прокаженную кожу. Сквозь дыры в крыше капало. Да какое там капало - лило!! По стенам ползла плесень, образуя узоры, напоминавшие кричащие лица. Под ногами хлюпало.
- **Уютненько,** - пробормотал закутанный в плащ Спор, шаркая ногой по скользкому полу. - **Напоминает катакомбы. Только сырее.**
Нас встретил Гета. Он выглядел на десять лет старше, чем в прошлый раз. Я понимаю, что это невозможно, но выглядел он именно так... Замученный. Темные круги под глазами, помятая туника. Напоминал не загнанного регента, а верного, но смертельно уставшего управляющего проклятым поместьем.
- **Слава Богам!** - простонал он. - **Хоть вы! Он там...** - Гета мотнул головой вглубь мрачного коридора. - **..."отмечает" день рождения. Двадцать четыре, представляете? Жениться пора, а он там в соплях, пьяных слезах и птичьем говне...**
Зал для приемов (если это можно было так назвать) был погружен в полумрак. За длинным столом, заваленным пустыми блюдами и кубками из-под фалернского, а также объедками, сидел пригорюнившийся Гонорий. Перед ним на золотых блюдах восседали его фавориты: цесарка "Феодосий III" (важно клевала крошки) и курица "Яйценосная Мария" (смотрела на мир с философским равнодушием). Сам император был пьян в стельку. Его глаза, красные и мутные, блуждали по темным углам.
- **Луций!** - завопил он, увидев меня. - **Она придет! Слышишь? Воет! Каждую ночь! Я уже поседел от этого воя!! А мои птицы? Они перестали нестись... а эта тварь воет и воет... Она чует 'Платона'! 'Платона', понимаешь?!** Он судорожно обнял цесарку с особенно умным взглядом.
- **Цезарь, успокойтесь,** - начал я, но тут из тени выплыла фигура. Доктор Эмилиан Сальвиан (Гета мгновенно его назвал мне на ухо) - худой, с горящими фанатичным блеском глазами, в плаще, покрытом булавками с засушенными бабочками. Он напоминал безумного коллекционера, хотя лицо было не лишено приятности и кого-то напоминало...
- Ваше Величество, я снова слышал ее! У Черной Топи! Голос был... как из преисподней! - прошипел он. Его сетка для ловли бабочек болталась за спиной, как рваное одеяние...
Рядом с ним стояла его сестра ("Ферманция" - шепнул Гета), холодная, высокая, необычайно красивая, с глазами как темные омуты Равеннских болот. Она молчала, но ее взгляд пренебрежительно скользнул по Гонорию. Император уставился на нее, забыв про собак и птиц.
- Доктор... домина... - пробормотал он, пытаясь встать и чуть не свалив "Феодосия III". - Вы... вы осчастливили наш печальный дом...
Ферманция Сальвиан едва заметно улыбнулась.
- Мы рады служить вам, август. - Ее голос был звонким и холодным, как лед в моем любимом напитке.
Ее взгляд скользнул по Гонорию, задержавшись на его дрожащих руках, обнимающих цесарку. В уголках ее губ дрогнуло что-то, похожее на презрительное любопытство. **"Смотрит, как на редкий, уродливый экземпляр в своей коллекции",** - мелькнуло у меня. Когда она говорила, ее пальцы, тонкие и бледные, как стебли болотных лилий, бессознательно перебирали амулет на шее - странную металлическую фигурку, похожую на стилизованного пса или волка. Гонорий заметил это движение и замер, завороженный.
- **Вы... вы так похожи...** - пробормотал он бессвязно, его взгляд затуманился не только хмелем. **...на ту фреску... во дворце отца... Пророчица...**
Ферманция лишь чуть наклонила голову, тень скользнула по ее лицу. **"Пророчицы видят финалы, август. Не начала"**, - ее голос прозвучал тише, холоднее.
В этот момент "Яйценосная Мария", до сих пор сидевшая с философским спокойствием, внезапно взметнулась с блюда с громким *"КУД-КУД-ДАХ!"*, разбрызгивая крошки. Она совершила короткий, но впечатляющий перелет прямо на стол перед Ферманций и, усевшись на краю вазы с фруктами, уставилась на холодную красавицу одним круглым, невероятно глупым глазом. Затем она громко снесла яйцо. Оно покатилось по столу и остановилось у самой руки Ферманции.
Наступила мертвая тишина. Даже Гонорий на секунду отвлекся от своих страхов. Гета зажмурился. Сальвиан замер с пинцетом, которым сжимал бабочку...
Ферманция Сальвиан медленно опустила взгляд на белое, еще теплое яйцо у своей изящной руки. Ни один мускул не дрогнул на ее прекрасном лице. Она подняла глаза сначала на курицу, потом на Гонория.
- **"Яйценосная Мария", кажется, сделала вам дипломатическое предложение, август,** - произнесла она ледяным тоном, в котором, однако, можно было уловить едва заметную дрожь... отвращения? Или нечеловеческого усилия не расхохотаться?
"Мария" гордо куд-кудахнула.
- **Я... я прикажу разбить сад!** - внезапно восторженно ляпнул Гонорий. - **Для вас! С фонтанами! И... и орхидеями!**
Ферманция подняла тонкую бровь.
- **Орхидеи, август? В Равенне?** Она медленно покачала головой. - **Увы. Орхидеи здесь не цветут. Климат слишком... суров.**
Гонорий замер, словно получил пощечину. Его пьяное воодушевление лопнуло, как мыльный пузырь. Он снова схватился за кубок. Гета закрыл лицо рукою.
"Болотные орхидеи, цезарь, - вдруг заговорил Сальвиан, - требуют особой почвы. Кровавой. Их корни питаются разложением". Он показал на булавку с бабочкой. "Эта красавица вылупилась из кокона, висевшего на трупе галльского дезертира". Ферманция одергивающе коснулась его руки. "Брат!" Сальвиан проигнорировал жест сестры...
### **4. НОЧНАЯ ОХОТА НА СОБАКУ СТИЛИХОНА**
Ночь. Вой с болот усилился. Тоскливый, протяжный, ледяной. Он проникал в кости.
Мы сидели в тронном зале. Император снова пьян. Я тоже, ибо весь вечер потягивал кровь местного выпивохи, которого Спор уговорил сцедить пинту, пока не протрезвел... Так что назвать меня трезвым я бы не рискнул...
- Послушайте, Луций Домиций! - внезапно обратился ко мне Гонорий.
- Что?
- Что там она говорила про орхидеи?
- Она сказала, что климат слишком суров. Орхидеи ещё не зацвели. Или не зацветут... что-то такое...
- Не, но мне интересно, а что она ещё сказала про орхидеи? - Гонорий не унимался. - Вы знаете, это... такая... кхм...
- Хм, орхидеи... Они ещё не зацвели.
- А орхидеи ещё не зацвели... Или не зацветут... Что бы это значило, м?
- Ну... Не зацвели, и всё.
Разговор как-то сам по себе сошел на нет...
Некоторое время мы сидели в молчании. Вошел Спор и начал разводить огонь в камине. Внезапно со стороны трясины раздался ужасающий, берущий за сердце вой. Гонорий скатился с трона.
- Вот опять! Что это?? Разве это не собака?
- Говорят, здесь так кричит какая-то птица. - Вмешался Спор.
- Но вы же сами знаете, что это похоже на собаку, м? - в голосе Гонория появились нотки истерики.
- Иногда болота издают такие звуки.
- Ну так что же, зачем же вы... Что же вы, меня ребёнком считаете? Мне уже 24 года, между прочим!! Скажите мне правду, это же собака?!!
- Местные жители говорят, что так воет собака Стилихона...
- Ну правильно. И когда дядя помер, там же были собачьи следы! Гета мне всё рассказал...
Внезапно Гонорий, подогретый не столько страхом, сколько новыми порциями вина, решил действовать. Он поднялся с пола.
- Хватит бояться! - заявил он, шатаясь. - Мы поймаем этого пса! Луций! Спор! В оружейную! Берите факелы и... и сети! Для птиц! Нет, для собаки!
Это было безумие. Идти ночью в топи Равенны с пьяным императором, воображающим себя охотником на Цербера? Но Спор лишь вздохнул и взял тяжелую дубину. Я схватил факел и короткий меч. Гета умолял остаться, но как-то вяло. Потом он взял меч и увязался за нами.
Бредя позади нас по зыбкой тропе, наш вечный регент вдруг заговорил, его голос, заглушаемый туманом, звучал устало и отрешенно:
- "Знаешь, Луций, я тут думал... о Стилихоне. Не о собаке, а о нем. Он ведь тоже был чем-то вроде сторожевого пса. Лютым, зубастым, но преданным Империи. Своей Империи. И его убрали, как надоевшую собаку... А теперь мы вот, ищем другую. Метафора, понимаешь? Грубая, но точная. Империя сдохла, а мы все еще лаем на ее могиле и ловим призраков. Или собственный хвост..."
Он горько усмехнулся.
- Гай прав. Настоящий Цербер у ворот Рима. А мы тут... с факелами... в болоте...
Его слова повисли в сыром воздухе, тяжелее тумана. В них была горечь не регента, а человека, слишком долго таскавшего неподъемный груз чужого безумия. Даже Спор на мгновение замедлил шаг.
Мы брели по зыбкой тропе. Туман обволакивал нас, как саван. Вода чавкала под ногами. Тени от факелов плясали на кочках, принимая чудовищные очертания. Каждый шорох казался шагом зверя. Гонорий то храбрился, то цеплялся за меня, шепча: *"Слышишь? Она близко!"*
Туман обволакивал нас мертвыми пальцами. Вдруг я ощутил тошнотворный запах - смесь гниющей плоти и болотного газа. "Пахнет как...", - начал я, но Спор жестом велел молчать. Его рука сжимала дубину так, что костяшки побелели. Даже пьяный Гонорий почувствовал неладное - его пальцы впились в мой плащ, как когти испуганной птицы.
Внезапно Спор замер.
- **Тише!** - прошипел он.
Впереди, в разрыве тумана, мы увидели фигуру. **Сальвиан!** С сачком в руке! Он что-то высматривал в тростниках, не замечая нас.
- Что он здесь делает? - прошептал я.
- Ловит ночных бабочек... их тут много. - Гета вдруг встревожился. - Или... задает след собаки?
Спор тронул меня за локоть. Его глаза, прищуренные, следили не за Сальвианом, а за землей у его ног. В тусклом свете факелов было видно, что доктор не просто бродит - он что-то ищет. Своим сачком он осторожно раздвигал кочки, заглядывал в темные промоины между корнями. **"Не бабочек",** - шепнул Спор. **"Он роется в грязи. Ищет что-то. Или кого-то".** В памяти всплыл сломанный браслет Стилихона. Что еще могло затеряться в этой трясине?
В этот момент с другой стороны раздался громкий всплеск и... чудовищный рык! Не собачий. Звериный. Глухой. Гонорий вскрикнул и швырнул факел в сторону звука. Он упал в воду с шипением. На мгновение в слабом свете догоравшей лучины мы увидели **огромную, темную фигуру**, мелькнувшую в камышах! Исполинскую! С горящими глазами! И огромными рогами...
- **Она!** - завизжал Гонорий и бросился бежать назад, к дворцу, спотыкаясь и ежеминутно падая в грязь. Спор и Гета кинулись за ним.
- У собаки не бывает рогов. - увещевания Геты растворились в тумане...
Я остался один. С факелом наперевес. Сердце колотилось. Туман сомкнулся. Тишина. Лишь чавканье трясины да мое дыхание. И вдруг - шорох совсем рядом. Я резко обернулся, занося меч...
И почувствовал нечто... Не запах пса или другого зверя... Не звук. *Холод*. Странный, пронизывающий, не от болота. Как будто из открытой могилы. Он обволок меня на мгновение, заставив кровь - даже мою, вампирскую - замереть в жилах. В тумане мелькнуло нечто *другое* - не бык, не собака. Тень? Отражение? Глаза, не горящие, а *поглощающие* свет факела? Мгновение - и ощущение исчезло, сменившись знакомым животным ужасом от огромной овчарки, стоящей передо мной в позе защиты. Но этот миг... этот миг ледяного нечеловеческого присутствия... он впился в память острее клыков пса.
### **5. ЭПИЛОГ: ОРХИДЕИ, ПРИЗРАКИ И ХОЛОДНАЯ КРАСОТА**
Утро застало нас в столовой. Гонорий, бледный и трясущийся, пил вино на завтрак. Гета и Спор удалились в свои саркофаги. Я пытался накормить вымоченным в вине хлебом "Феодосия III". Сальвиан с важным видом препарировал под лампой ночную бабочку. Ферманция молчала, глядя в окно на серые болота.
- **Это был старый бык... Огромный, лохматый, полудикий. Помните Аписа? Так вот этот был не меньше. Скорее всего - Аписов потомок. Заблудился в болотах. Голодный. Злой. Его логово мы нашли у Черной Топи. Там же... я обнаружил огромную чудовищную овчарку, защищавшую и охранявшую быка. Видать, собака все это время искала беглеца... бродила по болотам, выла... И жрала всех, кого может поймать, чтоб не помереть с голодухи. - я бросил на стол сломанный серебряный браслет с гравировкой: *"Стилихону. Верность".* ...он валялся рядом с костями. - Видимо, чудовище нашло тело в камышах после... ликвидации. Но не сожрало. Не приучено мертвечину жрать. А вот раба, убившего Стилихона, уволокла - он же живой был. А тот как раз в карман этот браслет и запихнул. Как награду свою. Рык... это она на Сальвиана рычала, когда он близко подошел с сачком.
Сальвиан покраснел:
- **Я думал, что слышу редкий вид совы...**
Гонорий уставился на браслет.
- **Стилихон...** - пробормотал он. - **И пес... его не тронул? Мертвого?** В его глазах блеснула слеза (или это был винный перегар?).
- Пес ушел, цезарь, погнал своего быка. - подытожил я. - Больше никто выть не будет...
Тишину нарушила Ферманция. Она встала, ее движение было плавным, как у змеи.
- Значит, тайна раскрыта? - ее голос был ледяным. - Без призраков. Без Цербера. Только старая охранная собака... В ее тоне звучало разочарование. Она подошла к окну. - Все так же уныло. Орхидеи... - она обернулась, ее взгляд упал на Гонория, - ...так и не зацвели, цезарь. И не зацветут.
Она выдержала паузу, ее взгляд медленно скользнул по лицам присутствующих, задерживаясь на бледном лице брата, потом на браслете Стилихона на столе, и наконец - на мне. В ее глазах мелькнуло что-то неуловимое - не разочарование, а скорее... удовлетворение? **"Она знала?"**, - пронеслось в моей голове. **"Знала, что это не призрак?"** Ферманция слегка пожала плечами, словно сбрасывая невидимую тяжесть. **"Болота хранят свои тайны, цезарь. И свои цветы. Но не для всех они цветут".** Ее пальцы снова коснулись амулета-пса на шее. Затем она повернулась, и ее фигура растворилась в сумраке коридора так же бесшумно, как и появилась.
Когда дверь закрылась за ней, я заметил, как Гета нервно провел пальцем по горлу. Сальвиан же улыбнулся - странной, знающей улыбкой - и прошептал:
"Она ошиблась. Одна орхидея уже цветет. В башне над моргом". Его палец указал на потолок, где темнело пятно сырости, похожее на кровяной цветок.
Ферманция ушла. Гонорий смотрел ей вслед, потом схватил кубок и осушил его одним глотком. Внезапно мне стало его жалко...
**P.S.** Мы уезжали на следующий день. Гонорий клялся, что построит памятник Псу Стилихона и что он женится на Ферманции... Гета просил Гая прислать яд. Для себя или для императора - не уточнил. А я думал о холодных глазах Ферманции Сальвиан. "Орхидеи не зацвели". Звучало как приговор. Не цветам. Империи...
Пока мы грузили вещи, появился Сальвиан. Он нес аккуратно упакованный ящик.
- **Доминус Нерон!** - воскликнул он с нездоровым блеском в глазах. - **Прежде чем вы уедете! Я не мог не поделиться! В ту ночь, на болоте, во время... э... беспорядков, я все же поймал нечто уникальное!** С торжествующим видом он открыл ящик. Внутри, на вате, лежала та самая болотная бабочка с черепом. Мертвая. Аккуратно приколотая булавкой. Рядом с ней лежал крошечный, засушенный... собачий помет. - **Видите?! Рядом с *Acherontia atropos*! Фекалии *Canis lupus familiaris*, вероятно, того самого пса! Совершенно уникальный образец для изучения экологии болот в период императорского стресса! Вы должны передать это Гаю Юлию! Для его коллекции! Или для стен! Для прочности!**
Спор молча взял ящик, посмотрел на меня, потом на восторженного энтомолога, потом снова на ящик. Без единого слова он развернулся и направился к повозке. Я был почти уверен, что этот "уникальный образец" благополучно вылетит в ближайший ров при первом же ухабе. Я ошибся: дядюшка получил свою посылку...