Я стоял у колонны, потягивая кровь из фляжки, и наблюдал, как мой любимый щенок в чёрном смокинге, с галстуком, который я при покупке обозвал "удавкой для пингвина", кружит в танце с Алёной. Её платье, сотканное из лунного шёлка, переливалось сиреневым, будто впитало закаты Средиземноморья.
- Гляди, Ярик, - ткнул я друга в бок, - Иван танцует, как будто пытается не раздавить хрустальный шар. А эльфийка-то! Смотрит на него, будто он последний кусок амброзии в Аиде.
Ярослав молчал, но в уголках его глаз заплясали искорки. В толпе мелькали обычные смертные: подвыпивший Костик в смятой рубашке, Витька, краснеющий под гневным шёпотом матери ("Ты что, нарочно надел носки в крапинку?!"), и учительница литературы, пытавшаяся спрятать фляжку в букете. Учитель физкультуры незаметно для других (как он думал) гладил математичку по попе. Та стояла красная, но довольная. Завуч, похожая на Сову из мульта про Винни-Пуха, пыталась прожечь их взглядом из другого конца зала.
- Сейчас они полыхнут... - пробормотал я.
А потом мой взгляд поймал Костика. Бедолага, зелёный, как болотная тина, уже второй раз шмыгнул к кустам во дворе. Из кустов раздалось хорошо знакомое "буэ-э-э". Я видел, как Ярослав подошёл, сунул руку в кусты и вытащил Костика, как цапля рыбку. Потом положил ладонь ему на лоб и прошептал что-то вроде: "Ты трезв, как стёклышко, и ненавидишь алкоголь всеми фибрами души". Костик выпрямился, потрогал живот и... заорал: "Где моя минералка?!"
Иван и Алёна кружились под "Оду к Элизе", превращённую диджеем в электронную мелодию. Её волосы пахли можжевельником, а его ладони дрожали, будто держали не талию, а древний артефакт.
- Ты... как будто светишься, - пробормотал Иван.
- Это люминесцентный лак для волос, - засмеялась Алёна. - Папа настаивал, чтобы я "соответствовала эстетике".
"Слишком много романтики - как бы и меня не стошнило... Ну хоть гипноз работает", - усмехнулся я, ловя взгляд Волкова. Эльф-продюсер шагал к нам, его бархатный фиолетовый пиджак с драконами шелестел, словно крылья летучей мыши.
---
- Наши дети - живая метафора, - начал Волков, сверкая аметистовыми глазами. - Оборотень и эльфийка... Это же диалог света и тьмы!
Ярослав молчал, но я видел, как его пальцы сжались - он всё ещё боялся, что Ваню утянут в эльфийские сказки.
- Метафоры - это как клещи, - вставил я. - Впиваются незаметно, а потом хрен вытащишь.
Волков нахмурился, а я продолжил, наслаждаясь моментом:
- В 39 году меня укусила такая тварь в германских лесах. Температура, бред, кожа желтеет, как папирус. Олимпиада, моя милая подруга, сидела у постели и читала мне лекции о "бренности бытия". Потом плюнула и влила в меня свою кровь со словами: "Будешь вечно болтать глупости - это твоё проклятие!"
- И это... сработало? - Волков выглядел так, будто слушал сценарий для своего нового фильма.
- В ответ я прошептал ей, что смерть - это просто плохой день, но вскоре ожил и тут же спросил, не хочет ли она стать моей женой. Она швырнула в меня амфорой.
Ярослав фыркнул, а Волков записал что-то в блокнот. Видимо, решил, что это "символ борьбы эго и судьбы".
- А вскоре после этого, в 41 году... - я продолжил, глядя, как Алёна поправляет Ване галстук. - Меня прирезали за углом Форума. Тридцать три удара кинжалом. Я смеялся, пока раны не затянулись. Заговорщики умерли от страха - их лица я до сих пор помню. Кассий Херея, главный затейник, орал: "Он нечеловек!"
- Помню историю, которую мне рассказал один актёр, - вмешался Ярик. - В одном московском театре готовили к постановке "Калигулу" Камю. Текст пьесы завлитша быстро разбила по ролям и распечатала. Актёр, игравший заглавную роль, с изумлением прочитал в своей распечатке следующий момент:
КАЛИГУЛА (херея): Да подойди же ты сюда и отвечай!!
Все последующие репетиции начинались именно с этой фразы:
Калигула (херея): ...
Я громко и неприлично заржал. Учительница литературы вздрогнула и выронила флягу.
- Получается, вы... стали вампиром из-за клеща? - Волков переспросил, будто не верил, что история может быть проще его сценариев.
- Нет. Липа сделала меня вампиром, чтобы я не доставал её любимого сыночка в загробном мире. А клещ... это просто штрих к портрету. Впрочем, мне пора. Разрешите мне откланяться.
Я изящно развернулся и направился к выходу, по пути подняв флягу и вручив её разулыбавшейся педагогине.
Когда я садился на "Харлей", я подумал, что единственный способ по-настоящему понять смысл жизни - это противостоять возможности смерти. Я противостою этой возможности более двух тысяч лет и дальше буду! Камю мне как-то сказал: "Абсурд рождается из столкновения между человеческим призывом и безответным неразумием мира". Я тогда ещё подумал: "Мой мир мне всегда отвечал. Иногда ножом в спину".
---
Дом Ярослава пах кожей, пылью и вечностью. Цезарь храпел на диване, обняв резинового тираннозавра. Я развалился в кресле, глядя на трещину в потолке, напоминавшую контур Пангеи.
Почему я приехал сюда, а не домой? Сложно сказать... К тому же - это тоже мой дом. Ярослав неоднократно предлагал мне переселиться. Но я всё выкобениваюсь...
Посижу тут, поиграю... дождусь их с выпускного...
Достал гитару.
Как там бишь?..
"Среда важна для всех, младых и старых. Как часто не хватает нам её!
Поймёт ли юный завсегдатай бара
за что боролись бравые гусары?
Кто лирой нефальшивой воспоёт
смерть игуанодонов Берниссара?"
Эх... юный завсегдатай бара уже отца своего не понимает. Куда там до гусаров?
"У нас теперь уютные пещеры,
где газ на кухне и вода течёт.
Не то, что гаду мезозойской эры -
то солнце жарит, то метель сечёт..."
Год назад Луций прислал своё новое стихотворение, и оно, несмотря на совершенно необычное содержание, меня чем-то зацепило. Я написал на него рок-балладу.
"В эпоху электричества и пара
убогой техники рабы, а не творцы,
мы - не борцы. Мы отдадим концы,
в чаду авторитарного угара -
как игуанодоны Берниссара,
которых затолкали подлецы!
Как игуанадоны Берниссара
Которых растерзали подлецы!" - завопил я что есть мочи. Цезарь проснулся и завыл.
Я покопался в карманах и достал монету с профилем Нерона. Презрительно оттопырив губу, на меня смотрел мордатый, незнакомый бородач. Как же хреново римляне передавали внешность...
В памяти всплыл Рим, 68 год. Луций Домиций, истекая кровью на полу виллы, бормотал:
- *Qualis artifex pereo...* ("Какой великий артист погибает...")
На моих глазах уходил в небытие мой последний кровный родственник...
- Жить хочешь? - я склонился над ним, обнажая клыки. - Будешь моим должником.
- *Да...* - едва слышно прошептал Нерон, и я впился зубами ему в шею... Когда появилась Акте, Луций уже сидел и улыбался, а Спор перевязывал руку - первая трапеза племянника...
Теперь тот разъезжает по Тунису на золотистом Cadillac Fleetwood Brougham выпуска 1974 года, коллекционирует прижизненные издания Байрона и строит виллу с бассейном в самом центре Карфагена. Ну и продолжает писать стихи всякий раз, когда у него случается перерыв между съёмками.
"Семья - это совсем не то, когда ты готов убить за них... - подумал я. - Семья - это когда ты готов слушать их стихи".
Я снова запел:
"Суд эволюции страшнее инквизиции.
При вашей тонкости организации
вас уничтожить - много ли труда? Мелькнувшей Искрой,
тОнкой ниткой бИсера,
о, игуанодоны Берниссара,
вы в вечности исчезли без следа..."
Я бренчал струнами, представляя, как Нерон танцует под этот ритм на своей вилле. *"Мы - те же игуанодоны, - подумал я. - Просто нам повезло застрять в янтаре времени"*.
Я напишу рок-альбом. Эээ... например, рок-альбом "Плачь, мезозой!" Как-то так...
Достал блокнот, испещрённый рисунками, и начал писать:
"Трек-лист:
1. *"Блюз брахиозавра"* - про шею длиннее, чем очередь в римские бани.
2. *"Тираннозавр-налоговик"* - рэп про аудиторские проверки юрского периода.
3. *"Игуанодоны Берниссара"* - это уже готово.
4. *"Баллада о мозазаврах". С цитатой Камю об абсурде.
- Вот она, моя жизнь! - сообщил я Цезарю, представляя, как Волков танцует под гитарный риф. Подумал минуту и отправил тому mp3 с "Игуанодонами".
---
Машина Ярослава появилась часа через три. Я успел сочинить новую балладу.
Пошёл дождь. Замечательный летний дождь. В доме стало тепло и уютно.
Волков прислал сообщение: **"ВАША БАЛЛАДА - ЭТО БОМБА! НУЖЕН РОК-ТУР!!!"**. Я выключил телефон.
- Ты плачешь? - Тихо подошедший Ярослав протянул бокал с кровью.
- Нет, это пыль из Помпей. Она вечно лезет в глаза, - я глянул в окно, где Иван и Алёна целовались под дождём. - Мы, старики, как музейные экспонаты. Только нас не за стеклом держат.
- Тебе же вечно двадцать восемь...
Он усмехнулся, а я затянул новую балладу:
"И нет мозазаврам спасенья в конце Мезозоя.
Умрут на закате Триаса. Их море зароет.
Шипы их скелетов, наросты, рогатые звёзды,
признают потомки уродством - убогие звери!
А новые мерзкие твари
на яростной тризне
сожрут всё, что было так важно в живом организме...
И тысячи фораминифер, прозрачных и тонких,
укроют под сводами рифов костей их останки.
Да сбудется всё по писанью: всё тленно земное!
И нет мозазаврам спасенья в конце Мезозоя".
*P.S.* Олимпиада позвонила утром: "Перестань писать про динозавров. Ты не палеонтолог". Я ответил: "А ты не Сивилла, но всё равно гадаешь". Она бросила трубку. Кажется, я всё ещё её любимый грех.