Море сегодня чёрное, как деготь. Гай сидит у камина, бросая в огонь сухие фиги. Каждая вспышка пламени рисует на его лице маску - то ли божества, то ли чудовища.
- Однажды тебе захочется Луны, - говорю я, и слова падают между нами, как жертвенные кости.
Он смеётся, развалившись на ложе:
- Луны? Я не сумасшедший, дед.
- Нет? - я наливаю вино, наблюдая, как кровь Диониса заполняет кубок. - Тогда ты захочешь невозможного. Прикажешь сенаторам целовать ноги твоей лошади. Объявишь себя богом и потребуешь храмы. Возьмёшь в жёны собственную сестру...
Гай вскакивает, опрокидывая столик с фруктами:
- Ты с ума сошёл! Я никогда...
- **Всё это уже было!** - бью кулаком по столу. Звук гулко отражается от стен, как голос рока. - Твой отец писал мне: *"Люди умирают, и они несчастливы"*. Ты же пойдёшь дальше. Скажешь: *"Я решил стать ветром, чумой, самой смертью"*.
Он бледнеет. В его глазах мелькает то, что я видел у Ливии - восторг от собственной дерзости.
- Ты будешь убивать за взгляд. За молчание. За слишком громкий смех. - Мои пальцы впиваются в подлокотники, словно хотят раздавить мрамор. - Построишь театр, где рабы будут умирать по-настоящему, а ты станешь аплодировать их агонии.
- Это бред! - он хватает кинжал со стола, но не для угрозы - ему нужно чем-то занять дрожащие руки. - Я не стану чудовищем!
- Станешь. - Я поднимаюсь, и моя тень накрывает его, как крылья ворона. - Потому что власть - это зеркало, показывающее нашу суть. Ты увидишь в нём пустоту и захочешь заполнить её... чем угодно.
Он отступает к колонне, прижимая ладонь к резной змее на камне:
- Если я и возьму власть, то буду справедлив! Как Август...
- Август? - хрипло смеюсь я. - Он умер, обмазанный собственной блевотиной! А ты... ты будешь как тот актёр из Александрии, что кричал: *"Дайте мне Луну, или я превращу Рим в груду пепла!"*
Гай вдруг замолкает. Его взгляд устремляется в окно, где над морем висит бледный серп месяца. Вижу, как глоток слюны катится по его горлу.
- Ты примешь смерть за шутку, - продолжаю я, подходя вплотную. - Прикажешь казнить друга за то, что он не плакал на казни врага. Возьмёшь в любовницы Луну... нет, Луну ты так и не получишь. Зато получишь удар кинжалом в спину.
Он дрожит теперь всем телом, но всё ещё пытается ухватиться за свой идеализм, как пьяный за столб:
- Я запрещу казни без суда! Отменю налоги...
- И назовёшь это "золотым веком"? - перебиваю я. - Через месяц ты сожжёшь Рим от скуки. Через год будешь спать с трупами в мавзолее Юлиев. Через три...
- Хватит! - он швыряет кинжал в стену. Лезвие с звоном отскакивает от мозаики Венеры. - Ты хочешь сделать из меня себя!
Тишина. Даже море затихает, затаив дыхание.
- Нет, - опускаюсь в кресло, внезапно ощущая тяжесть всех своих семидесяти лет. - Я пытаюсь сделать из тебя того, кем ты не станешь.
Он медленно поднимает камею Кастора, которую я подарил ему на прошлой неделе. Поворачивает к свету, чтобы прочесть надпись: *"Отцу - от того, кто не стал тобой"*.
- А если я... - голос его вдруг звучит как у ребёнка, - если я сломаю этот круг?
Смотрю на него долго. На мальчика с глазами Германика, жестами Друза и душой, в которой уже копошатся пауки Ливии.
- Тогда ты будешь первым за пятьсот лет, - отвечаю наконец. - Но я этого уже не увижу. А года через четыре после моей смерти слушая доклад о том, как ты приказал собрать ракушки "в честь победы над Нептуном", твоя сестра найдет эту камею в своём ларце. На обороте будет выцарапано: *"Прости. Я стал ветром"*. И засмеётся. И заплачет. И проклянет богов.
Он уходит, не попрощавшись. А я остаюсь с морем, Луной, которая ему не нужна, и призраком Кастора, шепчущего из тьмы:
*"Мы все играем в богов. Но настоящие боги смеются последними"*.
**2. Эндшпиль**
Тиберий сидел у окна,завернувшись в плащ, как в саван. Море за его спиной серело, сливаясь с пеплом в жаровне. Я вошёл без стука, держа в руках свиток с речами Цицерона - тот самый, что нашёл в его библиотеке.
- Ты ошибся, дед. - Мои слова разорвали тишину, как нож пергамент.
Он медленно повернулся. Глаза, похожие на потухшие угли, выдавали усталость. Но я продолжал:
- Ты говорил, я захочу Луны. Но я уже нашёл её. - Я открыл свиток, указывая на строки: *"Счастье и абсурд - дети одной земли. Они неразделимы"*.
Тиберий фыркнул, но я не дал ему заговорить:
- Ты думаешь, я стану убивать за взгляд? Нет. *"Правда в том, что все люди несчастны. Следовательно, все виновны"*. Но я не судья. Я хочу понять, а не казнить.
Он поднял бровь, будто услышал шутку. Я шагнул ближе:
- Ты говорил о театре смерти. Я отвечу так: *"Абсурд рождается из столкновения человеческого разума с безмолвием мира"*. Я не стану заполнять тишину криками. Я построю театры, где будут петь о жизни.
Тиберий встал, опираясь на посох. Его тень, гигантская и зыбкая, поползла по стене:
- Идиллии? Ты забыл, что Рим - волк, а не ягнёнок.
- Рим - это люди. - Я распахнул окно. Утренний ветер ворвался в комнату, унося запах тлена. - *"Единственная истинная свобода - это свобода не убивать"*. Я не буду, как тот же Сулла "становиться чумой". Я буду...
- В первую очередь ты будешь осторожен, - прервал он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на тревогу. - Как там у Вергилия: *"Кто слишком долго глядит в бездну, рискует сам стать чудовищем"*.
Я взял его руку - сухую, дрожащую, похожую на корень старого дерева:
- Тогда я буду глядеть не в бездну, а в небо. Ты говорил, я объявлю себя богом. Но я скажу так: *"Боги - это другие люди. И мы все умрём, чтобы освободить им место"
Тиберий выдернул руку, но не ушёл. Его взгляд упёрся в горизонт, где солнце разрывало тучи:
- И что ты построишь?
- То, что переживёт меня. - Я раскрыл свиток на последней странице. Там, под строкой *"Всё уже было, но это неважно - начни сначала"*, я написал своё имя. - Я не стану ветром. Я стану мостом.
Он засмеялся. Но это не был смех презрения - скорее, удивления.
- Мост? Между чем?
- Между вашим веком страха и веком... - я запнулся, ища слово.
- Надежды? - закончил он, и впервые за годы в его голосе прозвучала горечь, а не яд.
- Да.
Тиберий повернулся к морю. Солнечный луч упал на его плечо, делая его на мгновение меньше, слабее. Человек, а не тень.
- Ты умрёшь раньше, чем поймёшь, как ошибался, - пробормотал он.
- Тогда я умру свободным, - ответил я. - Или не умру никогда!!*"Победить страх - значит стать человеком"*.
Он не ответил. Но когда я уходил, услышал, как он шепчет мне в спину,которую:
- *"Бунт - это любовь. Любовь, которая не смиряется"*.
**Эпилог.**
*Через годы, принимая титул императора, я прикажу выбить на своих монетах не мой наглый профиль, а восходящее солнце. А в холодной руке умершего Тиберия я найду камею с моим ликом, а на обороте - надпись: *"Сыну, который стал собой"*.
**P.S.**
*Когда же меня придут убивать,(а меня обязательно придут убивать!), я брошу им в лицо кошелёк с этими монетами. Пусть возьмут солнце. А я... я уже построил мост. Просто его ещё не все видят...*