Аннотация: НЕОЩУТИМОЕ рядом. Угроржающая ВОЗМОЖНОСТЬ проходит мимо нас каждый миг, но НЕОЩУТИМОЕ рядом.
Курск.doc Евгению Вовенко,
моему первому РС-гиду.
С уважением.
И.Алексахин.
28.6.2002.
И.В. Алексахин
НОЧНЫЕ ТЕНИ
Мистика реальности
Вообще-то Гришке Зинину везло. Но везло так, что он об этом и не догадывался. И даже думал, что он неудачник, неяркая, в общем, личность. Если бы он догадался, что судьба его хранит, то, наверное, пошел бы на какую-нибудь авантюру или даже на подвиг. Но не знал он, что он везучий. Не знал потому, что удача приходила в тот критический миг, когда Гриша уже балансировал на краешке. Стоял, в бездонную черноту заглядывал и только ручками крутил, как крылышками, чтобы удержаться в равновесии. И тут приходило спасение. Так что ему оставалось лишь судьбу благодарить. А мысль о подвиге как-то и в голову не приходила. Слава Богу, что пронесло.
В один из тихих задумчивых, вечеров июля 1943 года, того года, который справедливо называют переломным в Великой Отечественной войне, командира взвода маломощных радиостанций младшего лейтенанта Фуксмана вызвали к начальнику связи 50-го стрелкового корпуса подполковнику Столпштейну. Штаб корпуса располагался в нескольких километрах от юго-западной границы знаменитой впоследствии Курской дуги, в украинском селе Малая Рыбица. Бои шли в глубоком тылу штаба, но никакой тревоги по поводу их исхода в штабе не ощущалось. К тому времени уже стало ясно, что немецкие клещи, пытавшиеся откусить весь Курский выступ, не состоялись. Клещи искрошились. Потрёпанные в боях подразделения группы немецких армий "Юг" начали отход.
Задание, полученное Фуксманом, было несложным. Передовые наши части, а за ними штабы полков и дивизий двинулись вперед. Чтобы обеспечить устойчивую связь их со штабом корпуса, команда Фуксмана и выдвигалась вперёд на пару-другую десятков километров. Она должна была контролировать радиосвязь, фиксировать радиограммы и, в случае сбоев, вмешиваться в работу, дублируя передачу.
Солнце уже село, когда, после коротких сборов, грузовая автомашина с пятью радистами в кузове и младшим лейтенантом рядом с шофёром, тронулась в путь. Сначала катили по шоссе. Через полчаса - по просёлку. А ещё через четверть часа просёлок превратился в две едва заметные тропинки. Как ни пытался Фуксман сориентироваться по карте, никакого определённого пути выбрать не удалось. Спросить дорогу было не у кого. Луны и той не было. Было только звёздное небо и ночная степь.
Прошло немного времени и стало очевидно, что нет смысла метаться по бездорожью бескрайней украинской степи. Фуксман решительно повернул на запад. Так и ехали "по степу'", ориентируясь на звёзды, озираясь в поисках хоть какого-нибудь маячка-огонька. Ну, хоть прямо в степи останавливайся, выбрасывай антенну, разворачивай рацию... Но была необходимость сориентироваться, зацепиться за какой-нибудь населённый пункт, сообщить о своём местонахождении. Неожиданно наткнулись на шлях, белеющий в мутноватом молочном свете звёзд. Свернули на этот шлях и, уже через несколько минут, катили вдоль бесконечного ряда белых хатёнок, выстроившихся вдоль дороги. Миновали с дюжину домов и остановились. Короткая разведка показала, что село покинуто жителями. Ни одного человека не было ни на улице, ни во дворах, ни в хатах. Ни дорогу спросить, ни названия села узнать...
Заехали во двор. Сбили замок. Занесли в дом радиостанцию. Выбросили штырь антенны во двор, чтобы с улицы сразу незаметно было. Фуксман уселся за пульт. Радисты по очереди крутили рукояти "солдат-мотора" - ручного генератора. Шофёр Слабков вытащил из кабины сиденье и, пристроив его в саду у яблони, через несколько минут сладко похрапывал под шинелью.
Нести караул выпало Зинину. Он сначала немного побродил по двору с карабином в руках, а потом, успокоенный теплом южного лета, темнотой, обманчивой тишиной, кажущимся безлюдьем, беззаботно положил карабин в машину и отдался какому-то юношескому очарованию безлунной летней ночи. "Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звёзды блещут. Своей дремоты превозмочь не хочет воздух. Чуть трепещут сребристых тополей листы". А, ведь, это было близ самого юго-западного уголка Курской дуги. Грозная Прохоровка, где только что отгремела беспримерная, небывалая в истории танковая бойня, была далеко на востоке...
То, что звучало вокруг, можно было назвать голосами тёплой ночной степи. Слышался то стрекот кузнечиков, то писк неведомых зверушек, то монотонные, то призывные крики невидимых птиц. Никакой тревоги. Правда, контрастом было красноватое зарево на западе. Там чуть слышно погромыхивало. Видно, немцы что-то взрывали и жгли перед отступлением. Но это было далеко за горизонтом.
Однако, не прошло и получаса, как неощущаемая, но угрожающая реальность пробилась в сознание безмятежного юноши. Как будто скрытый инстинкт сработал. Казалось, какой-то голос, спокойный, невозмутимый, почти потусторонний голос, а ещё точнее, беззвучный голос спросил Гришу: "Что будешь делать ты, если сейчас через ворота во двор хлынут немцы?" Этот неожиданный вопрос показался Зинину странным. Какие немцы? Откуда немцы, если мы в нашем глубоком тылу? И Гриша отмахнулся от такого вопроса. Правда, не сразу. Сначала подержал в уме такую возможность и даже живо представил этот вариант. Подумал: "Что делать?... Подать сигнал ребятам? Уже поздно... Отстреливаться из карабина? Толку мало... Бежать в сад, что за машиной? Совсем плохо..." Потом быстро забыл и вопрос и свои ленивые попытки найти ответ.
Подошёл к воротам, вернее, к длинной жерди, перекрывавшей въезд во двор. Облокотился на эту жердь и ещё на минуту окунулся в желанную безмятежность. Часов не было. Но ещё до войны из журнала "Знание-сила" узнал Гриша и запомнил простой способ расчёта времени "по звёздам", по угловому положению ковша Малой медведицы относительно Полярной звезды. Прикинул: два часа ночи с точностью до получаса. В небе мутновато светилась широкая раздваивающаяся полоса Млечного пути. Луна так и не появилась.
Зинин повернул голову направо. Бесконечная, блеклая лента шляха пропадала на западе. Повернул голову налево, на восток. Та же картина. Но что это? На фоне выделяющейся в темноте ленты шляха маячили фигуры движущихся людей. Они медленно приближались. Наверное, это наши солдаты, идущие к передовой. А кто ещё мог тут быть? Гриша спокойно всматривался в нечёткие колеблющиеся силуэты.
Они были уже близко. Метрах в тридцати. Они не видели Зинина, стоящего во дворе. Только его голова, а точнее, только его глаза были за пределами плетня. В этот момент Гриша почувствовал, что чья-то невидимая рука взяла его за ворот и оттащила в глубину двора, к машине. Даже теперь, стоя за кузовом машины, он не притронулся к карабину. Стоял как в оцепенении. Спокойно следил за проходящими мимо двора, за проплывающими на фоне звёздного неба тенями. И сомнения, вроде, никакого не было в том, что это наши. Правда, мелькнул на мгновение силуэт каски странной формы... Но не это зацепило, а что-то вроде непривычной плотной атмосферы, ощутимо сопровождающей эти движущиеся фигуры. Что-то незнакомое, чуждое несли они с собой. И это незнакомое и чуждое распространялось вокруг и вот уже достигло Зинина. Он почувствовал это. Однако, логика ума и детская уверенность в том, что он в глубоком, в нашем тылу, снова отмели зарождающееся подозрение.
Солдаты прошли. Они не увидели штыря антенны - штырь был с другой стороны хаты. Не увидели они и автомашины, хотя она стояла прямо напротив ворот, правда, на фоне тёмного сада. Они не услышали завывающих звуков "солдат-мотора" - видно, в это время рация работала на приём, и генератор не крутили. Даже громкое похрапывание шофёра Слабкова в саду не коснулось их слуха. Зинин снова подошёл к воротам и поглядел направо. Солдаты удалялись. Но вот они остановились и, свернув с дороги, зашли во двор, третий по счёту от Зинина.
"Надо поговорить с этими ребятами, - подумал Гриша. - Может, есть кто из наших мест?" И он решил догнать этих ребят, пообщаться с ними. Догнать их можно было по дороге. Но тут снова, будто, кто-то вмешался, и Зинин выбрал другой путь. Он прошёл через свой двор, переступил через плетень, пересёк соседний двор, перелез ещё через один плетень и подобрался к следующему забору в человеческий рост. Осторожно заглянул через этот забор, предусмотрительно переместившись в тень сарая, чтобы сразу не заметили те, что за забором. Что-то ещё удерживало его от последнего шага.
Темнели силуэты стоящих группой людей, на глазок, человек двадцать. Горели огоньки цигарок. У них был перекур. Слышался приглушённый разговор двоих. Но ни слова невозможно было разобрать.
Походил, походил Зинин вдоль забора, Опять подумал, что неплохо было бы подойти к этим ребятам. Может там есть кто из его родного города? Была минута, когда он уже решил перебраться через забор, но снова кто-то незримо участливый остановил его. Прошло несколько минут. Вдруг ясно возникла мысль: "А что, если это, действительно немцы? Когда-нибудь, через много лет рассказать... Так это же анекдот!"
За забором раздалась невнятная команда. Гриша заглянул туда. Там построились и стояли, замерев, как на параде. Зинин спокойно наблюдал. Его удивило то, что как-то неестественно долго выравнивались они. В какой-то торжественной паузе замерли. Прямо священнодействовали. Это выглядело необычно. Наши проделывают подобную операцию быстро: "Равняйсь! Смирно! Шагом марш!" и пошли. А эти просто застыли секунд на двадцать. Не дождавшись продолжения, Зинин даже отвернулся в недоумении. Что-то уж очень долго они равняются. Как-то не по нашему... И тут раздалось громко и отчётливо:
- Компани', марш!
"Компани'", по-немецки, "рота". Это Гриша знал ещё в девятом классе. И это ошеломило. Он просто остолбенел. Умственно остолбенел. Мозг отказывался верить в очевидный факт. Этого не может быть. А в это время уже хрумкала земля под сапогами: Хрум. Хрум. Хрум. Немцы строем спокойно вышли со двора на шлях и...Хрум. Хрум. Хрум. Ушли на запад. Как и не было их. А Зинин всё остолбенело мучился: "А были ли немцы-то? Может, немцев-то и не было..." Может и слова "компани'" он не слышал. Может, и слово это не было произнесено. Мозг в панике старался выбраться из сложившейся ситуации. Не видя выхода, мозг пытался отрицать очевидное.
Ведь, если "компани'" - реальность, то он, Зинин - ничтожество. Он рохля, сопляк бросил оружие, бродил в экстазе любования ночной украинской степью. Пренебрёг обязанностями часового. Подверг смертельной опасности товарищей. Немцы, действительно, могли хлынуть через ворота в их двор, как он и предчувствовал. Стоило им только на несколько секунд раньше свернуть на перекур. А если бы он перелез через этот последний забор и в темноте, не разобравшись, подошёл бы к ним с вопросом о земляках? Допрос был бы коротким. Это же была боевая рота с передовой! Какое сопротивление могли оказать ей занятые своим делом, не изготовившиеся к бою радисты? И как торжествовали бы немцы, приведя пленных, захваченных по пути отступления! Ведь, в плен попали бы связисты, знакомые со схемой связи штаба корпуса, знавшие номера дивизий. Впрочем, половина радистов были евреями и их и не потащили бы для допроса в далёкий немецкий тыл. Приказ Гитлера о немедленном расстреле коммунистов и евреев не отменялся.
В своём отчаянии не осознавал Гриша, что в случившейся ситуации ничего более рационального и невозможно было предпринять. К моменту, когда он заступил на пост обстановка уже определилась. Не подозревали радисты, что в немецкий тыл они заехали, что принимают они радиограммы из штаба корпуса, с востока, а передают их в штабы дивизий, но не на запад, как обычно, а обратно, на восток, поскольку сами находились впереди своих передовых частей, за разорвавшейся при наступлении линией фронта. Посему и не побеспокоились они о своей безопасности.
Ночью на большом расстоянии ни заметить, ни определить невозможно: свои это приближаются или чужие. Значит, и предупредить товарищей, поднять тревогу часовой мог только в последний момент, когда немцы были уже рядом. Что сделать мог Зинин, заметив фигуры на фоне шляха? Забежать в хату с криком: "Немцы!" А если это не немцы? Они, ведь, в темноте у Гриши под носом прошли, а он так и не разобрался кто перед ним. А если это не немцы, то Зинин - паникёр. Может, надо было тихонько зайти в хату и спокойно сказать командиру что-то вроде: "там кто-то идёт"? Такой "доклад" часового звучал бы, по меньшей мере, странно. Да и времени на это не было, эти "кто-то" были уже под окнами. А что бы это изменило? В лучшем случае, произошло бы только то, что и произошло. Но только в лучшем случае. А, ведь, у команды радистов были свои задачи.
Будь Гриша даже отличником боевой и политической подготовки, по Уставу, ничего большего, как выстрелить вверх и крикнуть: "Стой! Кто идёт?" не было дано. Ну, и чем бы ответили немцы, услышав выстрел и русскую речь? Это же была боевая рота, это был аръеград отступающих и шутить, шествуя на запад, они не собирались. Конечно, выстрел предупредил бы работающих радистов. Но разве успели бы они выскочить, схватиться за оружие, занять оборону? Такая возможность исключалась. Значит, любой звуковой сигнал бросил бы этих тыловых технарей под огонь немецких автоматов.
Однако, весь этот запоздалый анализ не приходил Зинину в голову ни раньше, ни теперь, когда он, проклиная свою беспечность, медленно перелезал через плетень. Не понимал он, что все его действия определялись не им, а чем-то другим, независящим ни от его ума, ни от его воли. Что-то другое или кто-то другой, всё предвидевший, спокойный и рассудительный, выбрал оптимальный вариант событий, оптимальный не только для Зинина, но и для всех радистов.
"Пойти, доложить, что ли, про немцев-то? - размышлял Гриша. Но немцев-то и след простыл. Ушли к себе, назад, на запад. Если же сейчас поднять тревогу, то могут ещё и в паникёрстве обвинить. Было уже такое. Кричали: "Немцы! Немцы!" Поднимали тревогу и напрасно. Потом паникёров прорабатывали. Клеймили трусами. Могли и пожёстче расправиться за панику. Нет. Поднимать тревогу нельзя. Поздно".
Зинин перелез через последний плетень и, в раздумьи, приблизился к хате, в которой завывал ручной генератор. На крылечке стоял сержант Аристархов.
- Где ты шляешься? - спросил он.
Что можно было ответить? Чем оправдаться?
- Да там, вроде, немцы...- как-то нехотя произнёс Гриша.
- Какие немцы? - возмутился Аристархов. - Откуда немцы? Иди, крути солдат-мотор! - приказал он.
Дальнейшая часть ночи прошла в каком-то полусне. Зинин крутил генератор, дежурил за пультом радиостанции, подменяя кого-то, опять стоял на посту, правда, теперь уже не выпуская из рук карабина и часто, и озабочено поглядывая и на шлях, и на восток, и на запад. Уже светало, когда, освободившись, он свалился и заснул на сене в углу хатёнки.
Проснулся часов в десять утра. Ярко и жарко светило солнце. У окна за столиком дежурный радист крутил ручки настройки радиостанции. Лейтенант дремал в соседней комнате на лавке. Во дворе отоспавшийся за ночь шофёр копался в моторе. Остальных не было видно. Скорее всего, дрыхли после бессонной ночи где-нибудь на сеновале. Зинин закусил кашей оставленной ему в котелке. Потом вышел во двор, снова перелез через вчерашние плетни, а затем и через забор, очутившись на месте перекура немцев. Там на земле обнаружилось несколько смятых сигаретных мундштуков... Вот и всё.
И тени немцев, маячившие вчера на ночном шляхе, и огоньки сигарет в темноте за забором, и... "Компани', марш!", и последнее - скрюченные окурки - всё это реальность. Всё это было на самом деле. И он, Зинин - ничтожество, не выполнившее своего долга. От стыда перед товарищами придётся теперь молчать. Даже сегодня, при свете жаркого солнца, и в голову ему не приходило, что события совершились по лучшему для радистов варианту. Осторожные немцы, даже на перекур скрывшиеся со шляха во двор, сами прошляпили. Не заметили ни машины, ни антенны, ни часового в глубине двора. Не довелось им расслышать ни звуков работающей радиостанции, ни сладкого похрапывания шофёра под яблонями. Не до того им было. Торопились на запад. А, ведь, могли бы вернуться к своим с богатой добычей: пленными, автомашиной, радиостанцией и, главное, с системой связи противника.
Пустынная селянская улица, прожариваемая полуденным, южным солнцем. В раздумьи, едва переставляя ноги, брёл Гриша вереницей белых хаток, обрамлённых зеленью вишнёвых и яблоневых садов. В этом своём самоуглублённом безмыслии и не заметил он, как наткнулся на двух женщин, скорее всего, из местных. Женщины чуть отступили в сторону с его пути. Напряжённо вглядывались в Зинина. Что-то удивляло их в его облике
- Здравствуйте! - с особенным напором, подчёркивая каждый слог, произнесли женщины. Они просто ели Гришу глазами.
- Здравствуйте, - безразлично произнёс Гриша. Ещё не придавая значения встрече, он отрешённо прошествовал мимо. Видимо, взгляды женщин заставили его обернуться. Чуть не раскрыв ртов, они провожали его глазами "Что это значит? Почему они на меня глазеют?" Вдруг его осенило. "Да они же первого советского солдата увидели! В сорок первом, когда отступали, у наших погонов ешё не было! Вот и удивились моим погонам". Это открытие заставило его приосаниться, подтянуть ремень, расправить складки гимнастёрки. Он же освободитель! Ни много, ни мало! "Может, надо расцеловаться с ними, как в кино показывают? Может, не лишнее, и отметить встречу?" Улыбаясь этим своим весёлым мыслям, он свернул за угол.
Внезапно послышался далёкий гул моторов. Гул нарастал, превратился в рёв, и тут из-за угла на полном ходу вырвались танки. Это были наши, ставшие потом знаменитыми, "тридцатьчетвёрки" с десантом пехотинцев на броне. По десятку человек сидело на каждой машине. Издали странным показалось Грише их поведение. При неожиданном рывке танка головы солдат дёргались в противоположную сторону, дёргались все враз. Это выглядело необычно. Караван приблизился. Танки с рёвом проносились мимо неподвижно стоящего Зинина, и тут он разглядел: солдаты спали. Можно было додумать, что танки шли всю ночь, и томление похода сморило солдат. Все они выглядели молоденькими мальчишками. Одеты были во всё новенькое: и гимнастёрки, и каски, и, даже, автоматы, которых они не выпускали из рук - всё отливало новизной, свежестью, как и юные их лица с закрытыми в забытьи глазами, лица все враз дёргавшиеся при рывке машины...
Зинин автоматически насчитал двадцать четыре танка. Когда прогремел и исчез в пыли последний, до Гриши дошло, что это была передовая группа. Это был наш ударный авангард. Немцев догоняли. Вот и посадили пехотинцев на броню и шпарили без отдыха день и ночь. Но последние немцы отбыли из этого безымянного села на запад ещё прошлой ночью...