Жила в одном селе одна баба. Кому как ни мужикам и бабам жить в селах? Мужа ее раздавило бревнами на плотине, и стала баба вдовою. Было ей тогда двадцать девять лет от роду, а детей они не прижили.
Наладил к вдовьему дому лыжи отец Нектарий. Захаживает, бывало, сукин сын, по два раза на дню. Уж вдова и так, и сяк - не отстает проклятый, хоть ты в лепешку. По селу уже и слухи пошли, хотя ничего срамного между ними добрая женщина не допускала. Бабой она была порядочной и разумной, и знала, что хорошей каши с поповскими ухаживаниями не сваришь, разве чего жиденького на разок. Но так как Бог при рождении ничем ее не обидел, ухаживаниям отца Нектария не было ни конца, ни края. Крепко запала ему вдова любовной занозою, а раз человеком он был властным, то в скорости перешел от ухаживаний к измору: как говориться, не мытьем, так катаньем.
Грозил ей и громами, и молниями, а уж какую развел риторику - любо дорого послушать. Жалоб он не боялся, так как с начальством земным, а тем паче с небесным состоял на короткой ноге, и получше других знал, что требует от него Владыка Сущий.
Надо добавить, что отец Нектарий от природы был глуповат, а оттого упрям, как старый черт. Видела вдова, что ежели не уступит его постукалистым уговорам, честной отец так запросто не отстанет. И тогда решилась добрая женщина, дабы огородить честь свою от пошлых посягательств, на одну занятную штуку.
Вот она ему и говорит:
- Надобно сказать вам, отец Нектарий, что в одной лишь скорби моей об усопшем супруге отклоняла я всякую ласку. Теперь же по срокам, я думаю, всяко выходит, что можно бы нам с вами позволить некоторую вольность.
Только услыхал о том честной отец, засиял, как начищенный шиш.
- Ах, душечка моя, ягодка! - возопил он и давай лобызать ее руки. И чем только не клялся дрянной хрыч, опасаясь спугнуть затлевший в бабской голове помысел к греху. Она же продолжала разговор такими словами:
- Только надобно тебе, батюшка, знать, что хоть я женщина и венчанная, в делах супружеских весьма стыдливая. А чтобы, не задев скромности моей, могли бы мы сделать все, что в таких случаях полагается, поступим так. Повешу я между вами и мною плотную ширмочку, а в ширмочке той устрою махонькую дырочку. Через ту-то дырочку вы, батюшка, и добудете то, чего давно изволите. А ежели вас чего смущает, то должна я сказать, что готова уступить вам только так, коли не желаете вы ждать дольше.
Сказала и выпроводила попа из дома в самую слякоть.
Ну, ничего не поделаешь, является честной отец в назначенный вдовой срок. Ого! А ширмочка-то немало от стены до стены, а из света - одна лампадка.
- Здесь ли ты, душенька?
- Здесь, батюшка.
- Готова ли, милая?
- Готова, батюшка.
Обрадовался поп. Порты скинул, подрясник задрал, полу закусил. Вот и дырочка в ширмочке заветная.
- Готова ли, матушка? - бубнит поп с подрясником в зубах.
- Ох, готова!
А надобно сказать, что мудрая вдова и впрямь приготовилась на славу. Привела из хлева дородную свинку, замотала ей рыло тряпкой, навалила подушек да подвязала любезную Хавронью к скамейке, чтобы копытца ее до пола не доставали, и подставила ее в таком виде к дырочке.
Словом - горе-то какое! - поп уд свой срамной в ту дыру и засунул.
- Матушка! - возопил он.
- Батюшка! - заохала вдова.
И было с чего заохать - такого греха она отродясь не видала, а вот теперь довелось.
Впервой отец Нектарий прокатился довольно скоро и, полюбезничав через полог с шальной вдовою, ушел отсыпаться к утренней службе.
С тех пор и повелось. Чуть стемнеет - поп тут как тут. Припадает к дырочке, аки к святым дарам. Вдова поначалу крепилась, а потом и в слезы - жалко ей бедную скотину. Поп дело свое знает крепко. Ежели не идет, то поплюет куда следует - и давай в плясовую. Вдова голосит, батюшка вторит, а свинка не бздехнет.
- Хорошо ли тебе, матушка?
- Ох, хорошо, батюшка.
Долго ли, коротко ли продолжалось бесовское веселье, да только подошло оно скоро к концу. Видит поп, что хотя и заполучил он то, чего желал со всей страстью, да только сама вдова ему не дается. Ни устами прижаться к губам ее - хотя к другим устам батюшка разок приложился - ни за груди белые не ухватиться. Словом, захотелось отцу Нектарию больше, чем он получил, и подступился он с такими просьбами к своей скромной любви. Вдова же, смекнув, что от назойливого любовника уже не отделаться, ибо аппетиты его к диавольской плоти не только не уменьшись, но и возросли, отвечала ему так:
- Сомневаюсь я, батюшка, что увидев предмет своей страсти, и не содрогнувшись от увиденного греха, пожелаешь ты продолжить эти свидания.
- Что ты, ягодка! - возопил отец Нектарий. - Клянусь тебе, что увидев предмет моих волнений в любовном деле, воспылаю еще большим огне, чем горел доныне.
- Бойся, чтобы огонь этот не стал огнем адским, - сказал ему вдова, но поп пропустил ее речи мимо ушей.
- Значит, так тому и быть, - решила вдова.
Топает тем же вечером отец Нектарий к своей зазнобе, но видит, пришедши, что проклятая ширмочка все на месте. На месте и вдовушка, которая и говорит:
- Делай, батюшка, все по привычке. Когда же подойдет черед ангельского хора, ширмочку эту дери прямо по дырочке. Так и откроется тебе предмет твоей страсти.
Добрый отец тому только и рад. Заправляет он, как полагается, в любезную дырочку и давай погонять, как на лихой кобыле. Быстро весьма спустились ангельские хоры, и батюшка, рыча язвленный кабаном, разодрал ширму от сих до сих. В тот же миг вдова сдернула с хавроньего рыла подушку и несчастная свинья в адском совершенно вопле выказала свое немое до сих пор возмущение.
Не хуже свиньи верещал и честной отец, не без ужаса отпрыскивая во взбунтовавшуюся скотину. Вдова же, не зная, плакать ли ей или хохотать до упаду, встала настороже с готовыми к бою вилами, ибо стоило дорогим любовникам угомониться, отец Нектарий зазыркал в поисках предмета, которым можно было проучить провинившуюся перед Богом и Церковью женщину - а точнее, заткнуть сучьей стерве пасть, чтобы, не приведи Господь, правда о его любовных утехах не дошла до Святого Синода. Ох и вопил же он! И какими только матами не крыл и ее, и произведших такую суку родителей. И клялся, и божился, что теперь-то уж точно сживет ее, ведьму, со свету, обвинял бедную бабу в колдовстве и в том, что только нечистой ворожбой она склонила его к постыдному соитию с бездушной тварью.
Она же знай сторожко водила вилами туда-сюда, и стоило отцу честному схватиться за маленькую скамейку, рассчитывая раскроить несчастной женщине череп, ловко защищалась. Когда же отец Нектарий стал охаживать предмет своей любовной страсти, перешла в наступление сама и так, потихоньку, выдворила его в ночь, а потом еще сторожила до утра, боясь, как бы обезумевший поп не запалил ее хату.
На другой день вдова пошла в церковь, и по глазам отца Нектария увидала, что просто так он добрую женщину не оставит, изыскав способ сжить ее с белого света.
Как будто ей в подмогу через несколько дней опоросилась Хавронья. Вдова же, поблагодарив Бога за такой подарок, сделала вот что. Так как женщиной она была рукодельной и слыла на селе лучшей мастерицей, то вылепила из хлебного мякиша забавные рожицы, в чертах схожие с благочестивым попом. Приставила к ним из конского волоса подобие жиденьких бород и сравняла красками так, что во всем они стали походить на человеческую кожу. Обрядив таким образом поросят, она закутала их в кое-какие пеленки и положила в большую, доставшуюся от бабки люльку. Сделав это, она пригласила отца Нектария к себе, сказав ему так:
- Не придешь - пожалеешь о том, что не пришел. Принесешь за пазухой топор или ножик - пожалеешь о том, что явился.
Когда же отец Нектарий все же пожаловал - да куда бы ему деваться? - добрая женщина показала ему ряженых поросят и произнесла такие речи:
- От твоего, батюшка, греха у моей свиньи народились бесовские чада - твои, Богом посланные, дети. За все, что ты сделал, тебе отвечать на суде божием, но чтобы не предстать перед судом человеческим, даю тебе столько-то дней, чтобы оставить здешние дела. Сделаешь, как велено, и детей этих больше не увидишь, промедлишь хотя бы час, и мужики запорют тебя плетьми.
Посмотрел на деток своих отец Нектарий, осенил себя крестным знаменьем, и спустя положенное время в селе его больше не видели.