Милашкой (Синьцзюань) ее прозвала мать, уже тогда набивавшая цену своей дочери. Чтож, цена оказалась высокой - отдать дочь из разоряющейся торговой семьи в дом уездного начальника, пусть и третьей женой, выгодная партия. Дела сразу пошли в гору, а старший сын даже окружные экзамены смог сдать. Что до самой милашки... муж был ей в диковинку. С удовольствием она поедала сладости на свадебном пиру, со смесью любопытства и слабого страха ждала ночи, о которой мечтала до того в своей девичьей комнатушке... Это оказалось больно и некрасиво. Муж пыхтел и потел, мял, щипал юное, неумелое тело. Утром она тихонько плакала и с испугом смотрела на синяки...
Потом стало легче. И даже приятнее - старшая 'сестра' научила, как и что делать. И хотя неловкость прошла не сразу, но все же прошла. И впервые появился друг - та самая старшая сестра. Вторая жена... И враг - первая, старшая жена, от которой пришлось претерпеть многое. Удары и колкости. И...
И в нефритовые ворота вошла жизнь. Новая. Жданная. Любимая.
Ох, как она испугалась. Тошноты, слабости... Непривычной тяжести тугого как барабан живота. И ненавидящего взгляда старшей. Взгляда, в котором зависть боролась со страхом, незнакомым, жгучим, ядовитым.
Когда заломило предплечия, испугалась еще больше. Старшая тут же предложила призвать торговца амулетами. И от этой ее помощи хотелось сбежать быстрее чем от взгляда. Она отказалась. И служанка подсказала позвать даоса. Бродячего старца чудотворца. Лохматого, горящего взором... Ночью, в дальнем павильоне сада, он плясал вокруг нее выкрикивая грозные заклинания. Писал на животе холодные линии. Жег что-то до рези в глазах... И не лечил. Убивал. Убивал еще не родившееся дитя...
Он рассказал это потом, захлебываясь собственной блевотиной и кровью, когда... ноготки Малыша... рвали его вонючую от страха плоть. Он рассказал о том, что старшая верно рассчитала ее реакцию на предложение о лекаре... Только не рассчитала, что малыш останется с ней. Не покинет ее.
...
Она зажмурилась и с трепетной нежностью погладила через одежду плоский, упругий живот... 'Ты со мной'.
...
Мерзкий старик понял свой промах еще тогда. Он сбежал. Не далеко. До своего темного, смрадного жилища. Потом там пахло только кровью. Теплой. Густой.
Она испытала удовольствие. Более сильное, чем с мужем. Удивилась тогда. Но больше не удивлялась. Это было настоящее, пьянящее наслаждение. И оно было правильным. Умерший чужой страх подарил огонь ее крови. Это не могло быть не правильно.
...
Она вспомнила страх в глазах Жабы. Тело встрепенулось от воспоминания. Томной дрожью отозвалось на прошлое. Ах как приятно было видеть страх, когда Старшая поняла, что власть ее кончилась, что она должна подчиниться силе вооруженных людей. Но она опросталась от ужаса, когда увидела Малыша... И умерла... от шока, когда ее еще теплая кожа шлепнулась на пол багрово-грязной тряпкой...
...
Движение в воде пруда отвлекло от воспоминаний - крупный карп завис над самым дном, лениво шевеля хвостом.
Он затрепыхался только тогда, когда пальцы вонзились в его тело, сжимая жирную спину, пронзая тонкую чешую и кроша хрупкие кости...
Короткий всплеск удовольствия. Капля пота на губе и капля воды со слабым вкусом крови.
И вой внутри. Пронзительный и тоскливый...
Портрет персонажа, с которым читатели встретятся уже в текущем, втором цзюане.
Не советую использовать в качестве валпейпера. По мне слишком депрессивно :(