История о том, как порою
бывает сложно определиться
со своим мнением
относительно вещей, происходящих
или не происходящих,
но долженствующих произойти
в своё время и в свой черёд,
как тому предписано быть,
а также о том, что
не всегда следует доверять
даже собственным мыслям,
а не то что ощущениям,
особенно же, если
мы чувствуем, что мысли наши
ведут нас в одну сторону,
а ощущения — в другую
Впрочем, история вовсе не о том, так что название можно игнорировать. А началось всё так...
Когда будильник выкатился из-под круглого новогоднего стола, Сергей Ефремович подумал: «Ну вот и Чернышов!».
И действительно, то был Чернышов. И общего с будильником у него не было ничего, кроме маски-циферблата на лице, стрелки которого сошлись на полуночи. Кто-нибудь может осудить синтаксис предыдущего предложения — дескать, какие у лица могут быть стрелки. Да самые обычные, ответим мы — усы. Длинные чёрные усы, которые всегда носил Чернышов. Поговаривают, что даже в детстве Чернышов баловался длинными усами, но верить этому или нет — решать вам. В общем...
В общем, Сергей Ефремович Чернышова не любил. Не то чтобы не любил, но до известной степени презирал. И было за что. Поэтому Сергей Ефремович незаметным движением ноги под столом отпихнул от себя Чернышовскую голову вправо, в сторону соседки своей, Елены Витальевны...
Когда Чернышовская голова-будильник ткнулась сопящим носом в лодыжку Елены Витальевны, та вздрогнула и подумала: «Этого ещё не хватало!»
А разглядев физиономию Затухаева, спрятавшуюся под маской будильника, она и вовсе пришла в неистовство. И было от чего! Ведь Затухаев в недавнем прошлом являлся несложившейся судьбой Елены Витальевны, то есть её неудавшимся любовником. Представьте: ваша неудавшаяся судьба тычется из-под стола сопящим носом вам в лодыжку. Каково? Тут и человек с железными нервами придёт в неистовство, что уж говорить о слабой экзальтированной женщине.
В общем, Елена Витальевна брезгливым пинком послала несбывшегося любовника подальше. При этом она постаралась так, чтобы каблучок туфли-лодочки хорошенько прошёлся по щеке мерзавца Затухаева.
Мы не станем обвинять Елену Витальевну в половом шовинизме, тем более, что Затухаевская голова уже ударилась о домашний тапочек Анатолия Филатовича, и нам надо продолжать рассказ.
Анатолий Филатович оказался человеком, которому как раз впору пришлись домашние тапочки хозяина новогоднего стола, поэтому он и был в домашних тапочках. Остальные сидели или в чём мать родила или в принесённой сменке — как та же Елена Витальевна, например. А вот, скажем, Татьяна Павловна — та была в чём мать родила. В смысле обуви, разумеется. Поэтому, когда Анатолий Филатович, тихонько выматерившись, постарался незаметно переправить голову своего шефа Польчинского правее, Татьяна Павловна взвизгнула. И понятно: одно дело, когда вы сидите в туфлях или хотя бы в домашних тапочках, а другое — когда нос секретарши Зоеньки тычется прямо в вашу ничем, кроме колготок, не защищённую ступню. Секретарша Зоенька работала с Татьяной Павловной в одном жэке, но вряд ли это могло быть воспринято сейчас как смягчающее обстоятельство. Поэтому Татьяна Павловна поморщилась.
«Вот надралась, корова!» - подумала она, презрительно поглядывая на валявшуюся у неё под ногами секретаршу в маске будильника со стрелками на полночь.
И следом: «О господи! неужели уже и правда двенадцать? Как быстро летит время!»
После этой банальной мысли, которую до неё думали уже миллионы человек, Татьяна Павловна робким движением отправила Зоеньку правее — под левую ногу своему супругу, Николаю Сергеевичу.
«Всегда знала, что ты тот ещё кобелина, Коленька! - подумала она в следующий момент, когда увидела, как нежно Зоенька прижалась щекой к ступне Николая Сергеевича. - Всегда ты припадал на левую ногу. А эта-то, эта... Нет, вы посмотрите на неё!»
Татьяна Павловна хотела уже в ярости одёрнуть Зоеньку, оторвать её от супруга и несдержанным пинком отправить обратно налево, но было поздно.
Изрядно к тому времени набравшийся Николай Сергеевич грузно наклонился, заглядывая под стол и пропыхтел: «О! Петруччо! А ты чего там ползаешь?»
«Шпротину уронил, - отозвался из-под стола Пётр Валентинович Колдобин, старый приятель Николая Сергеевича. - Куда завалилась, зараза, не пойму».
«А-а-а, - протянул Николай Сергеевич и икнул. - Я её вон там видел».
И сказав так, добрым дружеским пинком отправил приятеля правее, под ноги Дружины Станиславовича.
Дружина Станиславович, когда увидел у своих ног пьяную в блондинку Машеньку из третьего отдела - предмет давнего своего вожделения, - буквально залился пунцовой краской и задышал часто-часто. Столько усилий было брошено на штурм, столько пламенных речей произнесено, столько заигрываний пропали втуне; и ведь уже никогда не вернутся три тысячи семьсот пятьдесят восемь рублей девяносто копеек, брошенные на алтарь страсти платой за цветы и прочие мелкие женские радости, и вот...
«Таки полыхнула! - с восторгом подумал он. - Крепость пала! Недаром же говорят: пьяная женщина — всегда чужая».
И потом: «Но как же не вовремя-то, а!»
Подумав так, он тем не менее стал потихоньку сползать со стула, дабы незаметно очутиться под столом, наедине с предметом страсти своей и там же слиться с этим предметом в торопливом и недолгом счастии, исполненном жаркого шёпота, нежных лобзаний и пылких объятий, каковые многажды представлялись ему в сладких предвечерних мечтаниях.
Не судьба!
- Кавалеры приглашают дам! - возопил вдруг хозяин, сидящий по правую руку Дружины Станиславовича. - А дам или не дам — это решают дамы! - добавил хозяин Игорь Олегович, неприлично заржав.
Заскрипели отодвигаемые стулья; стала проваливаться из пищеводов в желудки обильная пища, вызвав многоголосую икоту; смешки, прибаутки и колкости вспорхнули над столом; из угла вырвалась громкая музыка. И пошло веселье впляс!
И только забытый всеми будильник Коробов остался лежать под столом. Возможно, будь он немного трезвее, он бы наверняка обрадовался, что игра им в бутылочку наконец-то закончилась...
Плясали долго, неистово, с русским разухабистым весельем.
А под ёлкой в телевизоре приплясывал - прыгал с ноги на ногу, пытаясь согреться, - президент. Он ожидал, когда наконец наступит время новогоднего обращения и то и дело поглядывал на куранты. Взгляд его был мудр и хитроват, а сейчас в нём читалась ещё и некоторая растерянность от того, что куранты упорно не желают возвестить наступление Нового года. Походило на то, что Новый год и не думает наступать, засев в глубоко эшелонированной обороне.
- И в самом деле, что ж это? - оторопело вопросил Сергей Ефремович, останавливая пляс. - Рассвет уж близится, а Германа всё нет. Где Новый год-то?
- А он тебе надо? - нетрезво улыбнулся Игорь Олегович. - Веселимся, Серёга!
- Но странно всё же! - настаивал Сергей Ефремович. - Вон, и президент замёрз уже весь.
Пляс окончательно скомкался, оборвался; все уставились на президента в телевизоре; нависла над собранием нехорошая растерянная тишина. Президент заметил взгляды, смутился, неуверенно пожал плечами: а что я могу, дескать.
- Меньше надо было с часовыми поясами играться! - зловеще произнёс чей-то голос.
На голос зашикали.
- Танцуют все! - попытался возобновить веселье зарвавшийся хозяин, но его пресекли.
- Какие к чёрту танцы, когда, можно сказать, безвременье наступило, - сурово произнёс Николай Сергеевич.
- А давайте просто встретим, да и всё, - пожала плечами Татьяна Павловна. - Без президента.
- И без курантов? - ужаснулась хозяйка Наталья Ивановна.
- Ну а что делать, - поддержал Сергей Ефремович, которому давно уже хотелось спать. - Бывало и хуже.
- А... идиоты... против! - донёсся из-под стола свински нечленораздельный и пьяно гнусавый голос будильника.
- А идиотов никто не спрашивает, - недовольно бросил ему Сергей Ефремович.
- Не-е-ет, - расплылся в пьяной улыбке будильник. - Против, говорю... Часовой... Стрелки...
- Допился! - презрительно поморщилась тихая канцелярская мышка Алла Даниловна, имевшая на будильника Свиридова тайные виды и оттого особенно к нему строгая.
- Да не-е-ет, - продолжал будильник. - Против... Часовой... Вертели меня.
- Я бы тебя ещё и не так вертел, - пробормотал Сергей Ефремович, который своего коллегу Полякова не то чтобы не любил, но до известной степени презирал. - Я тебя и по часовой вертел.
- Во-о-о! - поддержал будильник, спьяну не поняв смысла сказанного. - Во-о-от... дошло до дураков. По!.. Сечёте?... По часовой... И всё — будет...
Дошло не до всех, но сразу.
Первым к своему месту бросился Сергей Ефремович. За ним устремилась Татьяна Павловна. Потянулись остальные. Последним, почти взашей, притолкали к столу его хозяина Игоря Олеговича.
Когда расселись, Дружина Станиславович с горьким сожалением пнул пьяную в блондинку Машеньку влево, под ноги Николаю Сергеевичу. «Прости, радость моя, прости!» - шепнул он.
Николай Сергеевич решительно отпасовал своего приятеля Колдобина вместе с потерянной шпротиной налево, Татьяне Павловне. Та яростно перепнула будильник Зоеньку к Анатолию Филатовичу. Тот, в свою очередь, лихим пинком отправил «мяч» Елене Витальевне. Елена Витальевна переправила несбывшуюся судьбу свою в лице Затухаева Сергею Ефремовичу.
- Есть! - подтвердил Сергей Ефремович, выходя из состояния липкой дремоты, в которое то и дело впадал. Он потянул презренного Чернышова из-под стола и водрузил его на пустой стул рядом-слева. Сдёрнул с Чернышовской морды маску-будильник.
- Хи-хи! - глупо заулыбалась из-под маски пьяная физиономия деда Мороза со сбившейся насторону ватной бородой. - Сюр-пра-а-айз!
Ударили кремлёвские куранты.
- Дорогие друзья! - с радостным облегчением воззвал из телевизора президент. - Мы с вами на пороге нового две тысячи...
- Ура-а-а! - не в строчку заголосил хозяин, заглушая президента, включая музыку и пускаясь в пляс.
Захлопали весёлой канонадой пробки, вылетая из бутылок шампанского.
Светало.
Запевали петухи нового года. |