Я очнулся оттого, что нечто холодное и мокрое ткнулось мне в яйца. Приоткрыв глаза, увидел, что лежу почему-то не у себя в кровати, а во дворе, рядом с мусорными баками, там, где всегда стоит ужасная вонь, и куда выбрасывают всякий хлам типа старой мебели, упаковочных коробок, и отслуживших своё велосипедов. Лежу совершенно голый. В последнем факте, впрочем, не было ничего удивительного, потому что я всегда сплю голый.
Надо мной стоял Чпок. Чпок был большой рыжей дворнягой, однажды, давно, затерявшейся в ландшафте нашего двора, да так и не выбравшейся из него.
Я хотел сказать псине "Брысь!", но не смог шевельнуть языком. А кобель, обнюхав моё недостойное достоинство и, видимо, что-то решив для себя в связи с этим, подошёл к руке и ухватился за пальцы. Зубами. Зубы у него были костянисто-жёлтые, скользкие и не очень острые от старости.
Помусолив пальцы, Чпок оставил свою затею и подошёл к моей голове. Я скосил глаза, чтобы посмотреть, что он там намерен делать. Моё движение, кажется, нисколько его не смутило. Он аппетитно захрустел моим ухом которое, в отличие от пальцев, оказалось ему вполне по зубам. Мне не было больно, поэтому я не стал волноваться. Раз не больно, значит это всего лишь продолжение сна. Или новый сон. Я, кажется, даже улыбнулся тем фокусам, которые заворачивает подсознательное, пока сознание спит. Ну скажите на милость, к чему такой сон? Не в смысле пророчества судьбы (в вещие сны я не верю), а в смысле фокусов.
А барбос между тем дожрал моё ухо и довольно облизнулся. Я не ждал от него "спасибо", но всё же он мог бы испытывать ко мне иные, более тёплые, чувства, кроме холодного и расчётливого желания сожрать и второе ухо. Однако, Чпок, этот престарелый блохастый гурман, перешагнул мою голову, распространив надо мной зловоние несвежей псины, и сделал заход на второе ухо. Оно было сожрано ещё быстрее чем первое.
Чпок явно вошёл во вкус и теперь с интересом осматривал мою голову. Наверное, он надеялся, что я окажусь мутантом, и у меня найдётся ещё пара ушей. А может быть, он думал, что на месте съеденных вырастут новые, как хвост у ящерицы. Быть может, наконец, он просто залюбовался плодами трудов своих -- моей головой, которая без ушей смотрелась наверняка эффектно и сюрреалистично.
Потом барбос отошёл к моим ногам, и я уже подумал о плохом. Оказаться без первичного полового признака -- даже в таком неказистом уже виде, без ушей -- претило не только моему естеству, но и чувству прекрасного. Однако, Чпок не стал лишать меня мужественности, спасибо ему за это. Он только схватил меня зубами за ступню и принялся тянуть.
Если бы я мог, я возрокотал бы утробным смехом над глупостью этого существа, глупейшего представителя не самого глупого биологического вида, отряда и подотряда. Ведь ясно же, что если даже пальцы мои ему не дались, то где уж бедолаге отгрызть ступню. И, главное: что он думает с ней делать, даже если отгрызёт? Там же совершенно нет мяса -- одни кости. К сожалению, возрокотать я не мог.
Однако, как выяснилось, Чпок не был безнадежным дураком. Он не собирался отхватить у меня кусок ноги. Его замысел стал мне понятен, когда тело моё едва-едва шевельнулось вслед за ногой. Да, пёс пытался волочить меня. Я со слезой в мыслях подумал о том, что пёс оказался не таким уж глупым и бессердечным существом, коли решил похоронить меня. Пусть в благодарность за отъеденные уши, но тем не менее. Однако, я был тяжеловат для его дряхлых лап, которыми он изо всех сил упирался в грязный и мокрый асфальт.
Чпок оказался упорной настырной скотиной, но упорство никому ещё и никогда не заменяло мышцы или мозги. И в тот момент, когда я уже готов был перестать обращать на его потуги внимание, предавшись осмыслению действительности, за головой моей послышались чьи-то шаги.
- Ну что, Чпок? - произнёс знакомый голос. - Тухлятинкой разжился? Ах ты ж блоха сраная, где ты надыбал это? Надеюсь, ты не спёр его, всё было по-честному?
Голос был знаком, но я никак не мог его идентифицировать. Чпок дружелюбно помахал хвостом и злобно зарычал одновременно, из чего я заключил, что у него раздвоение личности на фоне старческого маразма.
- Да я не претендую, - успокоил его голос. - Нужна тебе эта падаль -- ради бога, мне-то что.
Сказанное мало убедило барбоса, и он зарычал ещё громче.
Тут подошедший перешагнул мою голову грязными ботинками, и я увидел, что это был мой сосед Арнольд в грязных ботинках.
Арнольд -- гинеколог. Я не знаю, сколько женщин он искусственно осеменил своей жизнетворной жидкостью во время осмотров. Говорит, что тридцать три. Ещё он говорит, что тридцать три богатыря, выходящие из прибоя на брег морской, стали его навязчивым ночным кошмаром. И поделом!
А своих богатырей у Арнольда нет. У него и бабы-то нет. Не удивительно, впрочем, при его профессии.
- Да не рычи ты! - добродушно прикрикнул он на Чпока. - Давай лучше помогу, дурак.
Чпок, как ни странно, поверил коварному гинекологу. Он глянул на него вполне дружелюбно и помахал хвостом.
Вдвоём (Арнольд -- подхватив под мышки, Чпок -- ухватившись за пятку) они довольно споро оттащили меня в сторону от мусорки и бросили в неглубокую яму, выбитую колёсами автомашин.
- Ну вот! - довольно произнёс Арнольд. - Зароешь уж сам, тут я тебе не помощник.
Чпок проводил гинеколога благодарным взглядом и принялся закапывать меня. Надо сказать, это получалось у него довольно шустро, гораздо лучше, чем всё остальное.
Яма медленно но верно увеличивалась. И только теперь я понял, что Чпок с Арнольдом совсем не собирались меня, обезушенного, хоронить. Чпок всего лишь хотел зарыть меня на потом, как косточку -- законсервировать на чёрный день. Если учесть, что у Чпока едва ли не каждый день неаппетитно чёрен, шансов разложиться и стать удобрением у меня почти не было.
Спина моя медленно, но верно погружалась в холодный грунт. Да, как оказалось, не такая это плохая идея -- зарывать мясо в землю. Теперь, когда кожа моя покрывалась мурашками от холода, рентабельность холодильника уже не казалась столь уж очевидной.
Вскоре Чпок решил, что я достаточно углублён и принялся махать надо мной задними лапами, набрасывая на мой труп землю. Его старые, почти фиолетовые, яйца при этом некрасиво болтались у самого моего лица, приводя в уныние и наводя на философские мысли о бренности всего земного.
Не прошло и получаса, как я понял, что солнце уже никогда более не сможет лицезреть мой безухий лик. А этот козёл, кажется, задрал над моим хранилищем ногу и, довольный, побежал обнюхивать двор.
Ну и что. По крайней мере, мне было уютно и не холодно. Пахло осенней землей и полусгнившей листвой. Вонь от мусорных баков не доносилась ко мне в ямку. Сон перешёл в пассивную фазу, я приготовился смотреть следующий. Я бы даже поелозил, устраиваясь поудобней, но члены мои продолжали не слушаться.
Ну и ладно. Как-нибудь потом, завтра или в понедельник, я проснусь. Проснувшись, выпью за своё здоровье. Потом пойду и выбью пару зубов Арнольду. Потом усыновлю Чпока. И жизнь продолжится.