Квартира у Марики на окраине Берлина. Дальше только поле и лесопарк. Обычно видом с третьего этажа можно распоряжаться широко, но сегодня мир скрылся за снежной завесой. Мела метель. Марика вышла на улицу купить что-нибудь к ужину. Ее окружило белым несущимся холодом.
Замерзли руки, Марика сунула их в карманы и в правом нащупала камень. Сердце привычно вздрогнуло. Камень они с Петрой нашли в Италии, на летнем берегу, давно. Камень был простой, серый и, как уверяла Петра, волшебный. Марика ей верила. Петра ушла в ноябре, потому что скучала. Скучала, несмотря на заботу и преданность, даже скулы сводило от тоски. Она часто плакала по ночам, курила на балконе и рисовала свои дома. Много домов, столько, сколько и не вместить на куске тонированного картона. Петра вмещала. И все оставила Марике. Одной.
Марика думала, что теперь Петре хорошо. Так было легче.
Продавщица разглядывала ее внимательно. Марика догадывалась, о чем думает продавщица. Она решала мужчина перед ней или женщина. Марика сама не знала, кто она. Внешнее и внутреннее перепутано. Худая, высокая, длиннолицая, с короткой стрижкой. Глаза синие-синие, да только кто их заметит? Одета по-мужски: в черные джинсы, кроссовки и куртку. Движения резкие, уверенные, а внутри - брошенная женщина. И больно.
Обратно Марика шла тихим переулком по чистой снежной простыне, оставляя на ней первые следы. Затем переулок влился в большую улицу, и следы смешались с иными, неопознанными бусами на тротуарах.
Дома Марика извлекла из пакета копченую рыбу, замороженный шпинат и бутылку белого вина. Поставила все на стол. По привычке достала два бокала. В комнате было необыкновенно уютно и светло от выпавшего за окном снега. Петрены дома затаились по стенам. Марика открыла вино, налила полный бокал и вышла с ним на балкон. Перила украсились белым воротником. В нем Марика натыкала пальцем рытвинки, словно крохотный эквилибрист неуверенно прошел по краю. Берлин засыпал. Где-то топили камин, слегка пахло дымом. Из окон доносился Пинк Флойд. Старая музыка, ровесница Марики. Город укутался снежным одеялом, сделался маленьким и кротким, как сонный котенок. Каждый дом - остров, каждая улица - белая река.
По улице шел одинокий человек в заснеженной шапке. Не спеша - руки в карманы. "У него свой камень" - решила Марика, - "Он тоже тоскует".
Она немного опьянела и потому, нисколько не смущаясь, окликнула его:
- Ей! У вас есть в кармане камень?
- Только зажигалка! - мужчина остановился. Он говорил с акцентом. - Ужасно хочу курить! Магазины закрылись, автомат на углу не работает. Почему вы спросили о камне?
- У меня камень. Я лезу в карманы и всегда его нахожу.
- Память?
- Да. Я не курю, но подруга забыла у меня сигареты. Так что заходите. Угощу.
- Спасибо! - обрадовался мужчина.
- Я вам открою. Фамилия - Вайс. - Марика отправилась открывать дверь.
Прохожий отряхивался на пороге. Очень высокий, светловолосый и немолодой. Правая половина лица когда-то сильно пострадала от ожога, левая улыбалась серым глазом и густыми усами.
- Приятно, что в Германии легко доверяют незнакомцам! - акцент оказался просто чудовищным.
- Вы русский?
- Не совсем.
- Проходите. Налейте вина себе, если хотите. Я поищу сигареты.
- Уже поздно. - Гость осторожно вошел в гостиную, - Вас не стеснит?
- Нет. Я одна. И мало чего боюсь в жизни. И потом, я не обычная женщина.
- Не обычная? Да, у вас слишком синие глаза. Я таких не встречал раньше.
Марика криво улыбнулась и подала гостю начатую пачку Голуас.
- Вот, курите! Я имела в виду профессию. Я этолог. Психолог животных. Люди меня не пугают, а удивляют.
- Да. Действительно редкость... - щелкнула зажигалка. Запахло сладко и резко. Мужчина присел на стул, замер от удовольствия.
- Все-таки вы русский.
- Я из России. Но я литовец. Знаю, акцент ужасный. А ведь я давно здесь живу...
- Ваша профессия видно не требует языка?
- Вы правы. Я придумываю декорации для телешоу. Знаете, дурацкие телешоу нуждаются в оформлении, чтобы хоть кто-нибудь их смотрел.
- Я не смотрю.
- Я тоже, - гость встал. - Спасибо вам за сигарету.
- Не за что. Заберите пачку. Моя подруга вряд ли вернется за ними.
- Вы скучаете без нее?
- Привыкаю.
- И рисуете психоделию?
- Это ее картины. Она обожала рисовать дома.
- Домам тесно. И это красиво.
- Она воздвигала крепости для собственного успокоения.
- Люди придумывают себе разные игры. Помогает сомнительно, но благодаря таким играм рождаются большие и маленькие шедевры.
- Может и так...
- Спасибо вам! - мужчина надел шапку и слегка поклонился, - Доброй ночи!
С балкона она смотрела, как уходил гость, уходил прямо в снежную завесу. Следы его исчезали тотчас. Мир выглядел безобидно глупым, как накрахмаленная рождественская скатерть, на которой праздничными свечами горели огни чужих квартир.
Марика патологически влюблялась в художниц. Наверное потому, что в юности она придумала себе Белый город. Город, в магазинах которого продают лишь бумагу, краски и кисти. Продуктовых лавок нет вовсе. Пищу горожане получают в одинаковых бутылочках. Все только и знают, что дни напролет рисуют, клеят и мастерят. Город фантазеров. Марика придумала целые квартиры из бумаги и картона, стеклянный зверинец и расписанные пейзажами стены домов. Ей казалось, что так правильно, а настоящий мир окружил себя ложными ценностями. Белый город Марика вспоминала часто, но только сегодня поняла, что действительно хочет сделать. Она допила вино и легла. Постель была холодная и чужая. "Спать!" - приказала себе Марика. - "Завтра начнем!"
Снег лежал до марта, а в марте растаял. Растекся ручьями в стоки канализаций и - канул. Наступило тепло. Как-то раз под вечер к Марике зашел рассыльный. Он принес букет белых тюльпанов. В нем оказалась визитка: Владас Кайлайтес. Берлинская киностудия. Адрес, телефон и записка на обороте: "Милая госпожа Вайс, очень вас прошу сделать исключение и посмотреть сегодня в восемь шоу по первому каналу. Будет сюрприз. С уважением. Владас".
"Кайлайтес. Значит тот самый литовец". - Марику мучили подозрения. К восьми она приготовила чай, нарезала сыр и завернулась в плед перед телевизором. Шоу называлось "Тайны Берлина". Сюрприз появился сразу. Сцена была декорирована работами Петры. Массивные дома, жмущиеся друг к другу, врезающиеся друг в друга, кренящиеся, расходящиеся, отделанные балкончиками, ставнями, украшенные голубями. "Фотографическая память!" - поразилась Марика, - "Он был здесь пару минут и запомнил даже толстых петриных голубей! Невероятно!" Марика любовалась декорациями и мало обращала внимания на шоу. Не переставая довольно улыбаться, она допила чай и набрала номер мобильного, указанный на визитке.
- Это Марика Вайс. Спасибо за тюльпаны и шоу! Великолепно! Приходите, Владас, мне тоже есть, что вам показать!
- Если через час?
- Идет.
Лампочка в кладовой опять перегорела. Марика принесла фонарь и стул. Аккуратно вытащила с верхней полки драгоценные коробки, вынесла их в гостиную и принялась расставлять содержимое на столе.
Сначала бумажная кирха величиной с чайник. Ранняя готика: две башни, высокие створчатые окна, резные решетки - все в мельчайших деталях. С кирхой Марика провозилась больше всего. Затем фонтан с колоннами, вокруг фонтана - скамеечки. Поодаль снежная крепость ожила бумажными ребятишками: кто на санках, кто на коньках, кто тащит на поводке собаку. Рядом с кирхой вырос каштан, его облепили голуби. На скамейке устроился бумажный старичок с настоящей газетой.
Последней явилась белая лошадь. Она была совсем не к месту, но Марику это ничуть не смутило.
Два месяца Марика только и делала, что творила бумажный мир. Конечно, она использовала вату для снега, газетные вырезки для вывесок, скрепки и зубочистки для каркасов. Но, в остальном, все было выполнено только из белой бумаги. Марика не ожидала, что все получится так здорово. Фантазия росла снежным комом, десятки новых идей и сюжетов просились в жизнь. Марика гнала их. Сначала требовалось закончить площадь.
Наконец Марика решила сделать себя и тут с удивлением остановилась. Себя она представляла плохо. Образ разваливался, потому что выглядел туманно и непрезентабельно. Марика думала день, другой, попутно склеила еще трех голубей размером с наперсток. На третий день Марика решила придумать себя заново. Она мысленно отрастила волосы чуть выше плеч, купила белый плащ с широким поясом и длинный синий шарф под цвет глаз.
Такую себя величиной с указательный палец Марика достала теперь из картонной коробки и посадила на лошадь. Потом она отыскала в шкафу небесного цвета ткань, отрезала длинную полоску и повязала бумажной себе на шею. Это было единственное цветное пятно во всей Белой площади, расположившейся на обеденном столе. Марика выключила весь свет и зажгла свечи. На столе возникло легкое движение. Город ожил.
"Красиво! - решила Марика, - Завтра же куплю себе белый плащ и шарф. Синий шарф!"
За окном весенняя ночь зажигала звезды, а Марике казалось: Берлин в снегу, пожилой литовец идет к ней в гости, оставляет на тротуаре одинокие бусы следов.