Быков оставил машину за квартал до стоянки - не протолкнуться, не продохнуть, не воткнуться - и дождь застал на полпути к подъездному козырьку. Ну, попала капля на лоб, ну припусти ты бегом, расцвети окрестность веселым трехэтажным, детей в песочнице, как на счастье, ни одного... Нет, остановился, свел брови, поджал губы, исподлобья покосился в небо. Дождик-дождик пуще, дам тебе гущи... Шлеп-хлоп, лобешник-нос, потекло, скривился, и стала та редкость, когда матюги зычным шепотком себе под нос делаются тяжелее веселой разухабистой брани. Рванул подъездную дверь, едва не сорвал магнитный замок, и эталонная дверная геометрия лишь металлически звенькнула.
- Гляди, Семенна, наш-то во гневу. Железку мало с петель не вынес, - условно-монолитный премиум комплектуется неизменными же скамейками у крыльца и безусловными старушками - ушки-на-макушке.
- Ага! Как буркнет не то "дрась", не то "брысь", хоть валидолу упейся! Одно слово "бандит"!
Не расхаживай в лифте, не меряй шагами от стены до стены - в шахтной вертикали кабина ловит громыхающий поперечный люфт. Не лев. Не клетка. Не лев в клетке. Стой смирно, собирай этажи, чаша полна, черна, не расплещи. Море волнуется "раз"...
- Кто такая? - Отпер своим ключом. Незнакомая тетка с узлом на затылке из шестидесятых испуганно замерла в коридоре, в руках - парующая кастрюля.
- Если вы - Алексей Викторович, ваша няня. Вернее, ваших ребят.
- А если нет? - Ни разу не видела хозяина в лицо. Смешно. Неисповедимы пути нянек и отцов семейств. Она здесь - тебя нет. Ты пришел - ее след простыл. И вдруг ты дома - и она здесь. Теперь исповедимы?
- Тогда я вызываю милицию.
- Не нужно. Свободны.
- Но мальчики еще не пое...
- Свободны.
Пусть нянька светла, как солнечный луч, и чиста, как муранское стекло, но если металлическим голосом да по стеклу...
- Кастрюля на плите, до свидания.
Проводил мрачным взглядом. Вежлива и фигуриста, но никакой грязи: видеться снова шестидесятнице совсем не хочется - просто фигура речи. Прошел в кухню, снял крышку кастрюли, потянул носом. Открыл холодильник, бросил беглый взгляд. Парни присмирели, сидят молча, тихо. Отец поразительно рано и поразительно не в духе. Уроки... уроки... Мальчишки тихонько приглушили звук телевизора и шмыгнули к себе в комнату.
Дернула же нелегкая Быкова сыграть в раннюю птаху. Соседки на крыльце у подъезда заговорщицки предупредили: "Твой уже дома. Злю-ю-ющий..."
- А вот и я! Мишаня, Вован! - Мальчишки выскочат в прихожую и останутся рады подаркам, килоджоули бурлящей радости заполнят двадцать третью квартиру и растопят быковский лед. Должны растопить...
- Ма, а Спайдермена кому? Вовчику или мне?
- Дурила, доктор Октопус во сто раз круче! Забирай своего паучишку!
Не вышел. Не встретил. Не принял сумки.
- Леша, ты дома?
- Да.
- А у нас, представляешь, сегодня столько всего было! - На кухне. Сидит. Руки на груди, якобы внимательно слушает. А если заклеить благоверному гневливые уста карамельной патокой, придавить жестокосердие тоннами сливочной помадки, залить уши сладчайшим расплавленным шоколадом... Говорят, некоторые мужья сникают, забывают раздражение, теряются от дурноты. - Милка Охлопкова перепутала плюс и минус, а Ольга Боева игрушки для малышей отправила старшим детдомовцам!
Помолчал.
- Благотворительность - это круто.
- Наталье Сыромятниковой муж купил какой-то мудреный тренажер для похудания. Мы с девочками так и не поняли, как он действует. Может быть, ты поймешь... спортсмен все же.
Показывала, разводила руками, изображала. Сидит. Не тает. Даже не вздохнул. Наконец, буркнул:
- Разберемся. Переодевайся.
А когда надела домашнее и вошла на кухню, сердце гулко екнуло. "Твой уже дома. Злю-ю-ющий..."
- Мальчики ели?
- Да, но не это.
- А в чем дело?
Снял с кастрюли крышку.
- Понюхай.
- Что не так? Екатерина Романовна - хорошая ня...
- Ближе. Понюхай.
Медленно склонилась над кастрюлей, а когда сзади наползла массивная тень, и на затылок легла лопатообразная ручища, с нехорошим предчувствием уперлась руками в стол. Мягко, даже бережно обхватил пальцами шею, и будто не было ожесточенного сопротивления, посунул в щи. Раз, другой, третий. Кричала, отплевываясь между вторым и третьим. Испуганные, прибежали на кухню мальчишки, оторопев, замерли в дверях. С третьим разом позволил выпрямиться и второй рукой, подцепив кастрюлю за ручку, надел на голову. Отвратительно шмякала в лужу на полу вареная капуста, махровый халат вымок да самого подола, по кухне разлетелся убийственно-кислый миазм. Истерично сбросила кастрюлю и отфыркалась:
- Больной! Ненормальный! - беспорядочно молотя кулачками, жмурясь-щурясь-морщась, бросилась драть волосы и царапаться, - я позвоню в милицию!
- Не смешно, - молниеносно сгреб махровый ворот в кулак, придавил руки, приподнял на цыпочки, прижал к стене.
- Позвоню!
- Что предъявишь? Мыться не разрешу.
- Домашнее насилие, - уже не так громка. Позорище - приходят милиционеры, а хозяйка дома без единого синяка сохнет на кухне. И вонь. Вонища по всей квартире.
Покачал головой.
- Почему при живой матери, за мальчишками ходит чужая тетка?
- Я...
- Кто такие Милки, Ольги, Наташки?
- Мы благотворители...
- Пусть за чужими детьми смотрят твои подруги-плоскодонки.
- Все жены...
- Еще раз порог дома переступит нянька - закопаю.
Чудовище! Двадцать первый век! Свободу личности! Хотела гордо вскинуть подбородок и плюнуть мучителю в лицо - видела по телевизору - но и без того затылок плющит стена, и, кажется, Бык не смотрел тот фильм.
- Отпусти!
Кивнул. Поставил.
- Мальчики видят же! Ты чудовище!
Кивнул. Да, видят.
- Я хорошая мать! - крикнула, срывая голос. - Я хорошая мать!
- Нет, - хищно улыбнулся, - мать до тех пор, пока я считаю, что ты хороша.
- А то что? Убьешь? Застрелишь?
Скривился, небритый квадратный подбородок тяжеловесно качнулся. "Не играй со мной ва-банк".
- Прибери здесь. Помойся и спать.
Кусала себя за язык, да прикусить не смогла.
- Нет! Сейчас! Я все тебе выскажу! Надоело! Накипело!
Бык остановился в дверях, оглянулся. Драка?
- Ты грубый, бесчувственный тип, которому наплевать на мои интересы! Мы никуда вместе не ходим! Существуем, как чужие люди! Мама который год зовет к себе, но тебе некогда! Подумать только, зять был у тещи всего один раз, десять лет назад! Что ни куплю, тебе не нравится! Мои подруги не по нутру, благотворительностью занялась - тоже плохо. Нам не о чем поговорить, иногда кажется, что ты меня просто не замечаешь!
- Да, я грубый и бесчувственный тип, - Бык поднял брошенную перчатку и подпустил в голос децибелов. Мальчишки испуганно отступили в коридор. - Мне действительно плевать на твои интересы, только ущербным я себя не чувствую! Ни один здравомыслящий человек не посчитает интересом вот это!
С полки широким жестом прямо в лужу кислых щей смел стопку Космополитанов, последний сграбастал в руку, затряс.
- В любом из трехсот страниц - половина рекламы! Специально считал! Ну-ка, ну-ка... "Проверьте свои чувства"... Проверялка, мля! "Секс в большом городе. Как найти место для романтического секса"... - Тяжело поднял глаза и беззвучно шевельнул губами. - "Как оживить отношения"... Смотреть за детьми, вот как оживить! Что еще ты предлагаешь делать вместе? Смотреть мыло? Шляться по магазинам? Сюсюкать? Принимать дома твоих тупых подруг? Дура! Они смеются над тобой!
- Почему?
- По кочану!
- Ты сам посоветовал мне...
- Мы в ответе за тех, кого приучили... так, Маха? - Готова была поклясться, что в его устах это прозвучало как "ехидна". Маахххаа. Ехххиднааа. - Вошла во вкус? Распробовала?
- Нам даже поговорить не о чем!
- Чем ты хочешь со мной поделиться? - Глядя на ребят, повел глазами в гостиную и коротко бросил: "мамины книги". - Этим? Этим? Этим?
В кипу журналов на полу полетели принесенные сыновьями книги. "Как выйти замуж за миллионера", "Сладкие поцелуи", "Рублевские жены", "Худеем к лету".
- Тебе крышу снесло? - Постепенно разогрелся и ревел, как винтовой борт на взлете. - Предлагаешь мне читать это? Расчувствовалась? Рамс попутала, корова?
Распахнул аптечный шкафчик, сгреб в пригоршню пузырьки, флаконы и пластыри.
- Худеть удумала, доярка, мля? - В огромных кулаках пластиковые пузырьки трещали и лопались, таблетки и капсулы градом посыпались на пол. - В тебе никогда не было меньше семидесяти, не будет и не должно быть! Куда худеть? Кого догоняешь? Этих?
Пнул горку глянца на полу, какой-то экземпляр даже в мойку залетел.
- Сельпо, магазин на колесах, кино по воскресеньям! Дярёвня, твою мать! Покорила Москву? Наелась городом? Не тошнит? Жрешь, как свинья, без разбору, и все мало, мало! Дорвалась, голытьба?
- Мы ничего не решаем вместе! - Слез не утирала. Текут по щекам, соленое по кислому. - Ты со мной не советуешься!
- Что в этой жизни я не в состоянии решить без тебя? Что? Есть ли хоть одна вещь, по которой мне нужен твой совет? Вру, есть! Одного не знаю - как помирить евреев и арабов! Знаешь?
- Знаю! - крикнула от отчаяния, вывалила главный козырь. - Я знаю про твою любовницу!
- Ну! Дальше!
Опешила. Как дальше? А виноватое выражение лица? А извинения? А обещание порвать с ненавистной разлучницей?
- Я спрашиваю, что дальше? Сегодня одна, завтра другая! Если захочу иметь любовницу, твоего разрешения не спрошу! Вздумается уехать на рыбалку - поеду! Одолеет охота напиться - напьюсь!
- Тогда я тоже...
Осеклась. Прикусила язык. Н-да, хватила лишку. На "взлете" этот может оглушить и порубить винтами в кашу. Тогда... Тогда... Самое время вспомнить о собственной гордости, что, впрочем, затруднительно, если воняет от тебя кислятиной, волосы спутались и вообще... Промозглый мокр уют, и один к одному на весах теснятся семьдесят килограммов, и стройная талия делает ручкой, а в мужьях пребывает самодур. Хотя... Советы ему действительно не нужны. Даже галстуки вяжет сам, да как вяжет!
- Я подаю на развод!
Кивнул. Хорошо.
Полночи не выпускала телефон из рук и утром, после будильника тревожно слушала мужнину суету. На работу? Или...
- Вставай. - Отбросил одеяло, и точно знала - к холодному быковскому настроению не прилипнет игривость, даже эротичный наив. Притворилась спящей.
Повторять не стал, просто вздернул край массивной двуспальной кровати и стряхнул на пол. Вздохнула. Возмущаться бесполезно. Бес-по-лез-но. Проверено и пройдено. После ухода мальчишек в школу собралась с духом:
- Что это значит? Куда ты меня тащишь?
- В суд. Разводиться.
Встать в позу? Покрутить пальцем у виска? А выпростай-ка, Мария свет Витальевна, белы рученьки, вместо зарядки упрись в каток и сдерживай безжалостную неумолимость, пока хватит сил. Сама только не сгинь.
- Хорошо, но у меня просьба.
- Дети с тобой, но вижу их в любое время.
- Нет... хотя это тоже. Перед судом заедем в одно место.
Бык хотел спросить, но раздумал. Лишь прищурился. Ну, не может человек читать мысли и острым взглядом потрошить черепа! Не-мо-жет.
- Заметано.
Эмилию Генриховну разыскали всем миром, Ольга через Милу, Мила через Наташу, Наташа через Яну...
- Тетка поразительная! Бэст! - ночью Яна соловьем заливалась в телефон, Мария была уверена - и палец большой показывает в знак качества. - Сходите, не пожалеете. Будет ждать. Специально освободила утро.
Чем ближе подъезжали к Проспекту Мира, тем тревожнее становилось. Ведет молча, даже не спросил, что за срочная надобность. Не считает важным? Или наоборот копит силы, чтобы преодолеть очередное препятствие к разводу одним прыжком? Да, на Проспекте Мира заперлась в квартире и ждет их настоящая кудесница, но и машину ведет не фунт изюму. Быков, Быков...
А ничего так тетка. Молодая и даже красивая. Никогда не скажешь, что Генриховна. Обменялись условными паролем-отзывом.
- Я так мечтала к вам попасть! Наконец-то!
- Машенька, у меня чрезвычайно плотный календарь. Попасть ко мне нелегко. Но платьем останетесь довольны.
Быка оставили в гостиной и битых полчаса в соседней комнате "снимали мерки" - вполголоса поверяла психологу подробности вчерашнего скандала и так... вообще.
"Эмилия Генриховна, он сразу начнет вам "тыкать", не обращайте внимания".
"Ну что вы, дорогая. Какие проблемы? Я же врач. Скорее всего, кризис среднего возраста. Подводит итоги, осмысливает прожитое".
Потом пили чай. Разговаривали. Сама не заметила, как хозяйка тонко вывела течение беседы на неурядицы семейной жизни. Мария покосилась на мужа. Тот охотно поглощал вербальную терапию, сушки и пастилу и казался умиротворен, что настоящий племенной. Возьми за кольцо да отведи в стойло. Отводить уже? А на безобидном пассаже о непреходящих ценностях семейной жизни Бык пристроил в губы зубочистку и мрачно прервал:
- Лет сколько?
- Простите?
- Лет сколько? Какого года?
- Вы не совсем тактичны...
- Совсем не тактичен. Но если ты планируешь стать моим лечащим врачом, я должен это знать. И узнаю.
- Кто говорит о враче?
- Я. Ты ведь психолог?
Встал, сунул руки в карманы, отошел к стене с фотографиями.
Хозяйка бросила многозначительный взгляд на испуганную Марию и широко, профессионально улыбнулась.
- Да, вы нас раскрыли. Примите мои поздравления.
- Принял, - буркнул, не поворачиваясь. На снимке Эмилия, веселая и счастливая, сидела в байдарке. - Только все зря.
- Почему? Было бы любопытно послушать и вас.
- Слушать нечего. Долгий разговор предполагает диалог, а его не будет. Ты не поможешь ей, не поможешь мне.
- Но отчего...
Мигом слетело напускное благодушие, и как-то сразу сделалось видно - это не Быков, а Бык, зол и небрит, упрям и неглуп, геометрия его - не евклидова, трехмерность его - пятимерна и манифест - не декларация о свободе, равенстве и братстве. Вернулся к столу, выхватил стул, уселся верхом. Близко, ближе, чем регламентируют правила.
- Сколько лет? Не на свидание зову. Не кокетничай.
- Тридцать восемь.