Прохар Маргарита Петровна, образование высшее, окончила филологический факультет Белорусского государственного университета. Изданы две книги рассказов "Навстречу солнцу" и "Приближение" (государственное издательство "Мастацкая литаратура" (Беларусь, Минск)), статьи литературной критики.
Аннотация к разделу: Осень в Вильнюсе, Наблюдатель
Жизнь плохого человека Необычная история, рассказанная пожелавшим остаться неизвестным. Почему я такой? Значит, таким мне положено быть... Дидро. Сон д*Аламбера. Это было его последнее дело. Он это понимал и, наверное, именно потому не чувствовал обычной тревоги и напряжения. Прощание с чем-то или кем-то почему-то умягчает сердце, растапливает неизвестную в нем до того момента льдинку, выявляет бессознательное, особое чувство - чувство теплой грусти. Да, то, чем занимался он, находилось за рамками принятой, правильной жизни. И он был за этими же рамками. Но, странно, это не многое меняло: он жил так же, как все, - ни плохо, ни хорошо. Просто жил - с мелкими радостями, с воспоминаниями. И то дело, каким бы скверным оно ни было, все-таки было его делом, его выбором. Более того - оно было частью его жизни, так уж получилось. Потихоньку мы прощаемся с детскими игрушками, первой любовью и первым предательством и прочими фактами теплой, пропитанной токами жизни, биографии - так же и он прощался с той частью своей жизни, которая была связана с ним, делом в чужой стране и чужом городе. Мартин не спеша вышел к Влтаве. Было уже около восьми. На Карловом мосту фонари освещали каменные фигурки святых и стайки туристов. Он прислонился к парапету моста - холодному, веками терпеливо принимавшему руки и локти людей разных эпох и разных стран. В этом году в Праге начиналась какая-то странная осень: ранние заморозки, жухлая и ржавая листва, обессиленно падавшая с сухим, болезненным шорохом на мерзловатую с утра землю парков и старые, холодные мостовые улиц и улочек. Не было “златой” Праги, был старый, утомленный город и обычная жизнь вокруг построек древней готики, изумленных тем, что вдруг очутились в современном мире. А внизу, под Карловым мостом, медленно тянулись прогулочные катера, поблескивая теплыми, освещенными каютами. Мартин застегнул куртку: от реки потянуло сырым октябрьским ветром. Замерзшими руками вытянул из смятой пачки сигарету. Было ли ему жаль прожитой здесь, в этом старом городе, части своей жизни? Да, он привык, свыкся с чужим миром и, возможно, и сам стал немного другим... Человек привыкает ко всему, это инстинкт самосохранения, и только память, живая и крепкая, как ртуть, способна потревожить его, разрушить все, созданное животной привычкой просто жить - есть, пить, дышать. Она требует чего-то другого - того, что в этот год разбудило в нем дикую, оглушительную тоску по иному, другому времени, по иным, другим людям - их улыбкам и речи, их песням и просто словам, по другой тишине, по другой осени. От моста он пошел в сторону Кампы - пражской Венеции. Он долго петлял улочками, наконец вышел в узкий переулок со старыми, обшарпанными домами. Кажется, тогда, восемь лет назад, это произошло именно здесь. Он стоял теперь под старым фонарем и ждал. Почему-то он всегда назначал встречи на этом месте. Мартин не был ни суеверным, ни особо верующим. Он считал, что Бог лишь помогает человеку следовать своей судьбой, и если рука судьбы один раз повернула его на ту дорогу, которой он идет, и повернула именно здесь, то это место, возможно, принесет ему удачу. И оно не обманывало его надежд. Исключение было бы слишком страшным. “Что ж, и ты прощай”, - сказал он ему, как старому другу, и вдруг поймал себя на мысли, что спрашивает: а будет ли там лучше? Но он отбросил сожаления. Сожаления отравляют нам жизнь. Мы все время боимся что-то сделать не так, торгуемся с жизнью, как на дешевом базаре, и, по иронии судьбы, прогадает как раз тот, кто все выверил и рассчитал.... Однако пора возвращаться домой: дело не закончено, пока Олег и маленькая Нина не приедут с деньгами в Брно. Он должен ждать их звонка. Мимо проезжало свободное такси, и Мартин махнул рукой, останавливая. В окнах летела Прага - старинная, знакомая и до конца не знакомая, потом пошли жилые районы - образцы советских строек, похожие во всех городах, где они были, так что, если не выезжать из микрорайонов, можно подумать, что ты не в Праге, а в Москве, Питере или Минске. Вот уже пять лет Мартин жил на Модлецкой улице, в доме рядом с супермаркетом. Привычно он поднялся на четвертый этаж, прошел к своей квартире. И, как всегда, открылась соседняя дверь. -Привет, Мария, - увидел он соседку, выходящую на прогулку с кошкой. Удивительно, но она всегда выходила из квартиры в тот момент, когда он возвращался домой. Это была стройная женщина, на вид лет тридцати пяти. Если бы не изуродованная левая часть лица, ее можно было бы назвать красивой. Чем-то она напоминала ему Наташу, и Мартину было приятно ее видеть. Определенно, она не чешка, но он не расспрашивал ни о чем таком: если ты не пытаешься узнать чью-то тайну, тебе не придется раскрывать свою. Не стоит будить привидения прошлого. -Как насчет вечерней чашечки кофе? - спросила она. -Отличная идея. Он любил бывать в ее однокомнатной уютной квартирке, пить кофе, слушать ее спокойный голос, и сегодня - он это чувствовал - ему необходим еще кто-то, просто рядом, спасающий от глухой тишины холодного
Осень в Вильнюсе. “Скоро осень. Осенью меня тянет в Вильнюс. Я все время вспоминаю об этой истории. Наверное, я не смогу ее забыть никогда, если столько времени прошло, а я ее не могу забыть. В сущности, моя жизнь - а только за нее я могу отвечать, - это путь от одной истории к другой. Но если остальные со временем теряют краски и чувства, постепенно растворяясь в глубине памяти, то эта никогда не покидает меня, когда снова приходит осень. И я поддаюсь ей, я еду в Вильнюс. Города и истории... истории и города... истории городов в истории моей жизни, истории людей и моя история в истории городов. Вот как я могу запутать, в сущности, пустыми словами, игрой этих слов. Может, я это делаю оттого, что мне трудно начать свой рассказ. Я теряюсь перед этим белым листом бумаги, на котором мне нужно вывести такие слова, как любовь, надежда, встреча, отчаяние, жизнь и смерть. И для начала вывожу что попроще. Просто Осень в Вильнюсе...” Вот первые слова, которые поразили меня, когда я открыла этот маленький зеленый блокнот. Впрочем, они и теперь не оставляют меня в покое, - эти слова. И не только они, но и все то, что произошло с приходом этой осени. Вначале, наверное, стоит пояснить, кто я. Это имеет смысл еще и потому, что с этого началась и вся история: и зеленый блокнот, и любовь многих людей, и знакомство с продавцом счастья на старой вильнюсской улице, и сам Вильнюс для меня, и, наконец, - эта осень в Вильнюсе... Итак - о себе, о том, чем же я занимаюсь. Правда, моя профессия не предполагала никакой романтики, пока не появился кто-то, который увидел в ней свой смысл. Вообще, я занимаюсь тем, что нахожу утерянные вещи, утерянных кошек и собак. То есть ищу все, что теряют люди. А теряют они бесконечно. С одной стороны, это плохо, с другой стороны, - это мой заработок. Так я зарабатываю себе на жизнь. Такая у меня работа. Иногда - скучная, иногда - смешная, иногда многому учит меня: видеть мелочи, делать выводы из скупых фактов и чужих слов. И, когда дорогу перебежит черный кот, я, наверное, буду единственным человеком, кто в этот момент подумает: а может, он потерялся? Вот так я постепенно подхожу к тому дню. Это был обычный день начала осени. Дворники сгребали листья, еще мокрые от утренней росы. Их грабли и лопаты ударяли об асфальт, словно играли похоронный марш упавшей листве, и охапки желтых листьев были похожи на памятники осени. Один из них желтел у дверей моей конторы. Привычно поскрежетав ключом, я со второй попытки открыла дверь в темный коридор. Ну вот и мой кабинет. Посетителей в это время обычно не бывает, но все же я прихожу рано: а вдруг? Или, может быть, я придумала это для себя, чтобы создать иллюзию дела - раннее рабочее утро, вовремя открытая дверь согласно табличке на ней. Я знала, что это иллюзия, но все равно приходила сюда с утра. Хотя и теперь вот буду маяться до обеда - ждать и читать книгу. Я уже достала ее из шуфлядки и открыла на вчерашней недочитанной странице, как вдруг раздались шаги и вошел посетитель. Меня сразу поразил контраст: его дорогой одежды и дешевого потертого ковра моего кабинета. Впрочем, это все равно не подвигло меня на ремонт: я не считала, что такое занятие, как ловля кошек и собак, требует роскошных апартаментов. -Присаживайтесь, - я указала ему на скромный ряд кресел у стены. Он молча взял стул и перенес его ближе к моему столу. Вообще-то я предпочитала, чтобы лавина жалоб и слезных просьб о помощи любимым четвероногим друзьям доносилась ко мне издалека, но в этом случае мне пришлось смириться. Впрочем, мой посетитель не был настроен на истерику. Наоборот, его взгляд, обращенный ко мне, был холоден и серьезен. Передо мной сидел деловой человек, вполне обеспеченный, судя по одежде и - больше - по спокойному властному взгляду. На вид ему можно было дать лет сорок. Внешность ничем не примечательная: короткая стрижка начинающих седеть волос, чуть полноватое в щеках лицо, нос с легкой, невыразительной горбинкой. Но, глядя на него, у меня возникло ощущение, что он не чувствовал связи между своим обликом и собой, внутренним. Это странное ощущение. Оно возникает при взгляде на людей, которые почему-то недовольны собой. Так я рассматривала его, пока он доставал что-то из своей папки. Наконец он поднял на меня глаза. Он смотрел в упор. Это было необычно: люди часто не замечают тех, кому платят за работу. Для них они - безлики. Этот смотрел в упор. Взгляд его был по-прежнему серьезен и спокоен, но я снова поймала себя на ощущении, будто на меня глядит другой - внутренний человек, человек далекого прошлого. -Итак, вы что-то потеряли? - спросила я, прерывая этот взгляд в упор. И он, услышав вопрос, вдруг быстро опустил глаза, будто его поймали на чем-то недозволенном. Причем не этого делового серьезного человека, а какого-то внутреннего, далекого. -Да, - собравшись с мыслями, сказал он. - Я хочу попросить вас найти одну девушку. Впрочем, чего-то такого я от него и ожидала. -Но я не ловлю людей. Моя профессия - кошки, собаки, бумажники, наконец. Казалось, он не слышит меня. -Может, у вас пропала кошка? Или хомячок? Он усмехнулся. -Нет. У меня нет ни хомячка, ни кошки.