Эпиграф: Русская история до Петра - одна панихида, а после Петра - одно уголовное дело.
Ф.Тютчев
Сквозной прокол.
Самые страшные раны это сабельные рубленные. Заживают долго и мучительно. Оставляя страшные шрамы. А вот колотые раны вообще не заживают. Остается свищ. Из него всегда сочится сукровица. Полностью рана не затягивается и не заживает.
Как то попал я в командировку, в комендатуру Челябинского гарнизона. Внештатным помощником коменданта. От каждого училища назначали на 2 месяца по одному офицеру. Тут я и обратил внимание на группу из 6 курсантов. Жили они в одной из комнат гарнизонной гостиницы.
Ходили они без ремней. Погоны были у них общевойсковые. Мне объяснили, что это курсанты Орджоникидзевского пехотного училища.
Все списаны по здоровью и отправлены в округа по месту жительства. Странно подумал я, у нас из училища и увольняют. Но у нас летное училище. А тут пехота и так много списанных. Потом все прояснилось.
Все они были проколоты насквозь двумя вязальными спицами каждый. В те годы местные жители часто выходили выражать массовый протест по разным поводам. Участвовали в этом только женщины и дети. Мужчины всегда стояли кучками сзади. И руководили процессом. Это такая особенность национального Менталитета. Обычно народ стекался к обкому партии. Курсантов привлекали для оцепления. Они стояли в шахматном порядке. Один лицом, другой спиной к толпе и сдерживали ее. Между собой они сцеплялись руками через локти. Они не разгоняли, не оттесняли. Оружия и спецсредств у них не было.
Толпа прижималась к ним. Женщины обычно с грудными детьми, приставляли кончик спицы между ребер, удерживая его большим и указательным пальцами. Правой рукой с помощью наперстка, надетого на большой палец, вгоняли спицы в легкие крест-накрест. И затем быстро вынимали. Курсанты, зажатые толпой и друг другом, были неподвижной мишенью. Их кололи как баранов.
Чтобы скрыть это, курсантов отправляли в свои военные округа.
Как правило, в военные комендатуры и списывали уже как солдат.
В советские годы все тщательно скрывали. Нельзя бросать тень на нерушимую дружбу народов. Это носило массовый характер. Ребята были здоровы, коренастые все с выпускного курса.
Теперь они пыхтели при ходьбе и свистели при разговоре. И были обречены медленно чахнуть. Им поставили диагноз - воспаление легких! Трудно жить единой семьей народов с разными менталитетами.
В селе Парфеново на родине моей жены, где я и проводил все отпуска, был свой проколотый.
Служил он в десанте. В одной из атак в горячке рукопашного боя, немец проколол его штыком насквозь в грудь. А наш задушил немца за горло, стоя со штыком в груди. Остался жив и был, потом переведен в саперы на разминирование. Так сказать на легкий труд. Человека даже не демобилизовали. Хотя в селе были легкораненые, которых отправили из госпиталей долечиваться домой. Экономили койко-место и средства. Тогда было положение, что находясь дома на долечивание - если они устраивались в милицию, в военкомат или спец связь - на фронт уже не возвращались.
Многие ушлые использовали это положение. Но в то время их презирали и участниками войны не считали.
Десантник служил до самого конца войны. Мужик он был крупный, высокий. Весельчак и балагур, он всегда собирал вокруг себя мужиков. Чаще это происходило у сельской бани.
Личных бань тогда почти не было. Новый лес не давали даже на строительство домов. Вывозили старые дома из заброшенных деревень. Он никого не боялся, авторитетов у него не было.
Мог запросто окликнуть и 1-ого секретаря и любого чиновника. Особенно его избегали; зам. начальника милиции м-р Пареганов и военком Кулаев. Это те, кто увернулись от возвращения на фронт по легкому ранению.
"Эй, иди сюда расскажи, как руку высунул!":- кричал он, завидя кого-то из них. Мужики смеялись.
В бане уборщица вешала на дверь половую тряпку, подсушить. Это были большие женские панталоны.
Он всегда спрашивал военкома: "Александр Иванович это не Нина Ивановна оставила". Нина Ивановна жена военкома была женщина дородная.
Как то я рассказал о нем нашим военным медикам.
Тем, кто заканчивал Ленинградскую военно-медицинскую академию. А мы знаем, сказали они. Нам об этом случае рассказывали на военно-полевой хирургии.
Это единственный случай в нашей армии и в этой войне.
Только проходил он как уроженец Ярославской области. Тогда этот район относился к ней. Нынче это Костромская обл.
Фамилию его я забыл. Да и ровесников его уже нет. Вот он символ русского солдата-десантника. Но никто не хочет раскопать и поднять эту историю.