Аннотация: Хроника одного коматозного сна. Альтернативная литература. Перед следователем Елисеевым сложная задача, ему необходимо найти загадочного убийцу, которого именуют мертвецом.
Мертвец (хроника одного коматозного сна)
1
Откуда в душе берется такое огромное количество сомнений? Нет, скорее, это похоже на мрак, такой, что все возможные оттенки темного, усиленные потусторонним холодом, сгущаются всё сильнее и сильнее. Кажется, что осталось мгновение, чтобы черное поглотило с головой. Но нет, специально перемещаются светотени. Оттеняют, дают почувствовать. Вот и этот жалкий парень, который трясется вместе со стулом, что сейчас под его задницей. Что он скулит? На что он надеется, когда всё совершенно ясно.
Если бы, но вновь внутренний мрак. Нужно, чтобы он прекратил скулить. Лучше завтра, точно, что завтра будет лучше.
- Вы же были там, господин следователь. Как вы можете отрицать это. Вы же всё видели. Вы видели, что я не убивал Диану. Её убило это жуткое существо.
- Что ты собираешь. Прекрати ломать передо мной комедию. Твое право надеяться на то, что тебя признают невменяемым. Только я тебе не верю. Ты абсолютно здоров, и гражданку Ищенко убил ты, а не какое-то страшное, фантастическое существо - жестко отреагировал Елисеев, поднявшись из-за стола.
- Но вы же видели мертвеца. Я видел вас, я не могу ошибиться - взмолился парень.
- Прекратите Сергеев - рявкнул Елисеев, сделав два шага, он скрылся за тяжелой дверью, а к продолжающему трястись Сергееву вошел сотрудник, чтобы отвести последнего в камеру следственного изолятора.
Какая жалкая попытка вызвать сочувствие. Неужели он таким примитивным способом старается убедить меня, что психически не здоров. Никогда не мог представить, что когда-нибудь какой-то подонок, замаравший свои руки в крови, попытается обращаться ко мне подобным образом, захочет вовлечь меня, представить свидетелем. Полная херня, но почему настолько сильно коробит внутри и не отпускает отвратительный образ этого недоноска, а вместе с ним этот проклятый мертвец. Два описания внешности, очень четкие и одинаковые. Как они могли договориться, убийца Сергеев и этот Никитин. Нет, дело не в описании мертвеца. Есть что-то еще, вот оно и не дает спокойно резюмировать простой факт: неврастеник и хлюпик убил из ревности свою подругу, чтоб если не ему, то некому.
Может он, действительно, не здоров. Этого отрицать нельзя.
Елисеев почти целый час сидел на лавочке возле подъезда собственного дома. Вокруг никого не было. Поздний осенний вечер смело и уверенно управлял атрибутами времени года. Иногда появлялся мелкий чуть ощутимый дождик. Быстро его отгонял дующий с севера ветер. Делал это буднично, не вмешиваясь в устоявшуюся унылость. Ветер, в отличие от Елисеева, который пытаясь избавиться от преследующих образов переросшего слюнтяя Сергеева и загадочного, несуществующего мертвеца, думал именно об осенней хандре, не было ему никакого дела до убийства, до мистического мертвеца. Ветер просто перемещал воздушное пространство, он не задумываясь и не обращая внимания на время суток, менял юг на север, запад на восток.
Сколько дней стоит мокрая, темная непогода. Совсем не появляется солнце, а если обозначит себя, то сразу спешит исправить собственную оплошность. Скорее бы зима. Белое ослепит, оно же наведет марафет, наконец-то высохнет воздух. Куда подальше пропадет эта омерзительная, надоевшая влажность, которая что мрак, что мерцание. Только в моей голове?
Елисеев закурил. Мимо прошли две молодые женщины. Одна из них разговаривала по телефону, другая мельком взглянула на Елисеева, и он тут же сменил поток неприятных размышлений на вопрос: почему я, в последнее время, в каждой незнакомке ищу схожие с Катей черты, когда это стало нормой?
Девушки скрылись за углом. Через минуту со стороны того же угла появился сильно пьяный мужик, в правой руке которого имелась бутылка с пивом.
- Хоть бы раз вошла в мое положение. Ни грамма сочувствия, ни намека на хоть какое-то сострадание. Ну, и черт с тобой. Пусть всё так и будет. Всё довела меня, катись к чертовой матери - не видя в темноте Елисеева, сам с собой разговаривал пьяный мужик, живущий в соседнем подъезде, на первом этаже.
Не пытайтесь ни у кого вызвать чувство жалости, даже если это у вас превосходно получается - то все равно, не стоит. Ибо подобное обязательно утянет вас в безвозвратную трясину личностного ужаса, душевной импотенции, чего угодно, но уже непреодолимого, того, что простым желанием, самообманом затянет вас очень глубоко. Выбраться станет невозможно. Не жалейте себя. Не ищите себе бесконечных оправданий. Не играйте с частью внутреннего дьявола, потому что в какой-то момент он непременно пригласит настоящего беса, чтобы тот не только насладился вашим саморазрушением, но и профессионально довел начатое до своего логического завершения. Не ищите к себе жалости. Не просите её ни у кого.
Елисеев почувствовал просветление. Несложное мысленное отступление устранило образ загадочного мертвеца, вместе, следом за ним, исчез плачущий Сергеев, который собой лишь дополнял всякие отступления, от того становился еще более отвратительным.
"Он убил её. Тот прыщавый акселерат, спортсмен был прав. Иваницкий - забавная фамилия, которая совсем не подходит к заунывно типовой внешности".
Елисеев поднялся с лавочки. Хлопнула подъездная дверь. Четко отработал лифт, бесшумно отворились дверцы. Елисеев, уже в какой раз, встретился глазами с цифрой четыре, нарисованной с помощью трафарета на его лестничной площадке.
2
... Удивительно завлекала в свои сюжеты обыкновенная ночь. Она же разделяла собственное время на участки, каждый из которых напоминал Елисееву апокалиптическую зону. Они граничили друг с другом, они старались, чтобы он не ошибся, чтобы он точно знал: куда ему сначала, а куда следует двинуться после. Странным выглядело то, что он находился в узком периметре, огражденном колючей проволокой, с одинаковыми серыми столбами. В определенных местах проходы образовывали перекрестки. Четко и ярко в глаза врезались белые указатели, с черными надписями на них, где были цифры, были коды, но не было слов. А 237 СЕ, только Елисеев не мог решиться. Он каждый раз останавливался. Долго смотрел в ту сторону, которая должна была дать ответ, но там был виден ничем непримечательный ландшафт. Кусты, пригорки, впадины, зелень и серость. Чуть дальше странные конструкции из металла. Над всём этим такое же мрачное небо и полная, гнетущая пустота. Лишь очень необычный звук, проникающий не с наружи, а появляющийся изнутри, из внутренней пустоты, той, которая и составляла всё, что видели глаза Елисеева. И казалось, что данное не должно рождать вопросов, тем более сомнений. Только вот от чего так сдавливает дыхание. То, что находится за пустотой. Он ведь знает об этом. Еще знает о том, что защищает разделенное на фрагменты время, и то, что скрывает пустота, пока не может показаться на поверхности огромной лужи, которая сейчас по левую руку, с мутноватой водой, на которую падает слабый отсвет только что появившейся луны. Из-за туч, сквозь ветер, через пространство. Опередив заблудившуюся мысль, намного опередив, что перепутались цифры и таблички. Кажется, они поменяли содержание. Цифра восемь сменилась на цифру три, цифра шесть неминуемо превратилась в девятку.
А ближний к Елисееву указатель начал поворачиваться вправо. Скорый испуг ворвался ознобом. Ветер охлаждал вспотевшую шею и короткостриженый затылок. Преодоление, только о чем всё это. Причем здесь альтернативный выбор, и о чем хотят рассказать ему фрагменты из чужеродной антиутопии. О чем всё это? Неужели лишь для того, чтобы появился он, - тот, кого, все вовлеченные в процесс, именует мертвецом.
3
Елисеев тяжело дышал, несколько раз перевернулся с боку на бок, не открывая глаз. Прошла минута, цельное предложение, произнесенное на неведомом языке, нарушило пространство притихшей комнаты. Мертвец спокойно сидел, безразлично наблюдая за Елисеевым.
Два раза до этого, сейчас в третий, Елисеев имел возможность лицезреть необычное создание, которое даже отдалено, не имело ничего общего с тем, что находилось вокруг него. И оставалось удивляться тому, почему люди, находящиеся рядом, которые обязаны были обратить свое внимание на явление монстра, этого не делали. Они просто не видели, смотрели в его направлении, проходили мимо, быстро исчезали. А он нахально сопровождал взглядом некоторых из них, кажется, старался запомнить или это лишь виделось Елисееву. Ведь он без всяких помех мог разглядеть чужака, запомнить настолько, что теперь точно знал: никогда ему не удастся избавиться от того, что видит сейчас, стоя всего в двух метрах, видя, как монстр бросает на землю бездыханное тело молодой девушки, прямо на асфальт, рядом с потоком грязной воды, стремящейся к вмонтированной в поверхность дорожного покрытия решетке.
Мертвец был высок ростом, широк в плечах. И если увидеть его со спины, то он ничем не отличался от обычного, очень крупного мужчины. Наглого, уверенного в себе, с хозяйской поступью, но всё же обыкновенного, на такого, каких хватает. А вот если в профиль. Еще хуже, если смотреть прямо, глянуть глаза в глаза. С расстояния тех же двух метров, которые сейчас отделяли Елисеева от явившегося на антиутопический перекресток мертвеца. Лицо, не скрывающее жуткой синевы. Нос, что лишь половина. То же самое о лбе, обрезанном, слишком узком. Кто захотел постараться, но не тронул волос, похожих на паклю. Серую, сгнившую, выглядящую хуже, чем любая имитация. Такого произвести специально было нельзя, а рта и вовсе было не разглядеть. Губы, если и были, то казались лишними. Поэтому, вперед выпирала массивная челюсть, которая наваливалась на такой же огромный подбородок. Но главное - глаза. Что можно было в них увидеть, и нужно ли было.
Чернота, без примеси красного. Только пропасть, в которой даже лёд перестал существовать, как физическое тело, превратившись во что-то большее, куда более холодное, умноженное на время. Представить сложно, лучше оценить. Но постойте, для этого необходима минута, а самое большее, что можно получить - это несколько секунд. Убрав всякую вероятность умножения, и именно от этого глаза мертвеца становились всем, в течение мгновения. Сильнее и четче определяли облик. Прятали за собой колоссальные параметры физической силы. И совсем в бледное пятно, во что-то неразличимое превращалась, сливающееся общим мраком, темное одеяние мертвеца.
Часы бывают безжалостными. Бывают добрыми, иногда даже ласковыми. Всё зависит от того, в какую сторону стремишься. Куда и что, где и как, что после? Есть ли разграничение между типовым графиком и тем, что, не спрашивая согласия, хочет втиснуть внутреннею изнанку в рамки этого самого графика. А часы, им безразлично. Лишь зеленый цвет, лишь давно привычные цифры. Четыре лучше, чем два. Или наоборот? Чаще лучше два, еще приятнее, когда ровно четыре нуля. Ведь ночь в девяти из десяти случаев определяется утром. Глупо, и нужно согласиться с тем, что этого делать нельзя. Только каждая минута существует не только в нас, она живет и помимо, рядом, вокруг, за дверью. От этого быстро закружится голова. Хорошо, что есть механизм захлопывающий постороннее пространство, соединяющий в одно целое нас и не имеющий к нам никакого отношения циферблат, чтобы утро определяло ночь, чтобы два часа ночи всегда были лучше, чем пять утра, ведь четыре часа до пробуждения тот срок, который всегда переиграет один час. А на самом деле?
Сновидению вполне достаточно десяти минут, может одной, иногда пары мгновений. Казалось на этом всё, но нет, есть еще физиология, есть степень усталости и та самая внутренняя изнанка, которая настолько хитра и противна, что очень трудно с чем-то сопоставить. Почему, когда плохо, когда и без того тяжко, она неизменно добавляет мрачных красок. Сами вытаскиваем? Конечно, что нам еще делать, куда нам деться. Но разве я не пробовал, разве ни случалось это многократно со мной лично. Я старался. Я убеждал себя. Но проклятая изнанка не была способна услышать. Она упорно стремилась к полному полуночному мраку. Она даже не могла удержаться в рамках какой-нибудь штампованной антиутопии.
А мертвец был. Его можно было увидеть сразу за циферблатом с зелеными символами, которые мгновением застыли на отметке без пяти четыре ночи.
Он был больше похож на размытую тень, он не имел четких контуров, и казалось, что в следующую секунду, он обязательно растворится. Будет поглощен, притаившейся в ближнем углу, ночью. В глубине, в том, чего нет на самом деле. Ведь должны заявить о себе стены, но нет, они предательски отодвигались всё дальше и дальше. Верить не хотелось, но они покидали пределы квартиры. Или это сознание смешивалось с той самой обманчивой изнанкой, пытаясь поставить те вопросы, от которых сознательно уклонялся. Избегал, прятался, молчал - не принимая странных, категоричных глаголов.
Вот и сейчас больше всего на свете захотелось забиться в самый дальний угол, чтобы всё это больше не имело места, чтобы силуэт мертвеца двинулся следом за стенами. На улицу, в непроглядную тьму, где ничего, лишь вакуум. Там ему место.
Движением с боку на бок, не прерывая сна окончательно, Елисеев избавился от мертвеца. Последний одномоментно оказался за стенами, которые, вытолкнув мертвеца, вернулись на свое место. Елисеев тяжело дышал, сидя на кровати. Взял в руки телефон, но спустя несколько секунд положил его на прежнее место. Ночь не давала сделать звонок. Часы меняли крайние цифры, но ночь не спешила последовать примеру, кажется, что она разучилась двигаться. Она приглашала к себе, она звала за собой, и Елисеев поднялся на ноги, двинулся в сторону балконной двери, за которой маячил шарик желтого цвета. Единственный, настырный и страшно одинокий, похожий на самого Елисеева. Случились еще два шага. Еще две пропасти удалось преодолеть, следуя за зовом того, чего не существует. И немудрено, что третий шаг стал избавлением. Виной тому стали оставленные за спиной часы, не последовавшие за Елисеевым, а уже в миллиардный раз подчинившиеся своему хозяину.
После этого Елисеев очнулся окончательно. Он стоял, не дойдя одного шага до балконной двери. Он хорошо видел, что она чуточку приоткрыта, и еще желтый шарик отчетливо трансформировался в свет одинокого фонаря, освещающего край производственной базы, расположенной по курсу, прямо напротив дома Елисеева, а за базой, заявляли о себе типовые многоэтажки.
"Какой сумбур, скорее бы приехала Женька" - подумал следователь, включая на кухне электрическое освещение.
После, смешавшись с табачным дымом, пролетели два часа. Когда утро вступило в свои права и послышались всё более явственные звуки со стороны, Елисеев вернулся на кровать. Полных полчаса ему не удавалось отключиться. В голове продолжали бороться две противоположные сущности. Одна требовала отдыха, другая не хотела оставить сложившееся положение без сиюминутного анализа. Силы их были примерно равны, и поэтому Елисеев то закрывал глаза, то вновь их открывал. Минуту тратил на то, чтобы вернуться к образу мертвеца. Следующая уходила на то, чтобы окончательно расправиться с мертвецом, отправив последнего в безапелляционное положение сугубо вымышленной реальности. Наступала третья минута, и она каждый раз пыталась свести в единое целое две предыдущие фазы - это приводило к нестерпимому желанию уснуть.
Можно посчитать. Можно разделить.
Но, в конечном итоге, сон, получив дополнительные баллы со стороны физической усталости, взял вверх, и Елисеев уснул. Облегчения данное не принесло, а, напротив, случилось то, чего Елисеев точно не желал.
4
Замкнутое пространство, в виде узкого, длинного коридора, где между стенами какой-то метр. Позади тупик. Стена окрашенная чем-то темно-зеленым. Нужно двигаться вперед. Все равно почти ничего нельзя разглядеть. Лучше, что свободное пространство ощущалось. Хуже, отсутствовала альтернатива. Но нужно двигаться, что спустя несколько секунд и начал делать Елисеев.
Первые десять шагов сопровождались сильным сердцебиением. Вместе с этим, спина начала покрываться холодной, липкой испариной. Но ноги отмеряли расстояние уверенно, даже торопились, опережая испуганное сознание. Елисеев отчетливо ощущал этот парадокс, хотя понимал, что так быть не должно. Только вот все попытки восстановить нормальный ритм к успеху не приводили, напротив, неприятный диссонанс лишь увеличивался. Нужно было понимать, что если так пойдет дальше, то через несколько секунд его тело потеряет связь с сознанием, вырвется вперед и следом произойдет самое страшное, ведь именно от этого еще сильнее и яростнее стучит сердце, ведь именно данная мерзость начала раздваивать зрение. Ладно, если проснуться. А если нет, откуда эта катастрофическая мысль? Как она нашла себе здесь место? Нет, он не сможет проснуться, он должен будет остаться здесь, в этом коридоре. Остаться навсегда там, где всего метр с небольшим в ширину, где глухая стена за спиной и непроглядный мрак впереди тоннеля, которому нет конца, который затягивает в себя всё сильнее и сильнее. Переворачивает сознание, заставляет ощутить. Нет, всего лишь вспомнить. Еще мгновение, и теперь получается, что необходимо вернуться назад, но не в сторону тупиковой стены, а туда, где и осталось давно потерянное время. Забытое, выкинутое нарочно, с умыслом, чтобы избавиться, чтобы можно было не возвращаться. А значит, спокойно жить, нормально воспринимать действительность. Да, так, не иначе. Иначе нельзя, ибо мрак, ибо не будет ни одного шага вперед. Лишь бутылка, с ней мрачная компания странных личностей, которые собственное отражение, которые быстро утянут на ту сторону, где уже не будет ничего нормального. Нет семьи, нет работы, нет маленьких жизненных радостей, нет новых и старых друзей, нет света, нет хорошего настроения. Лучше не продолжать. Слишком много примеров, избыточно количество воспоминаний о тех, кто не смог вырваться, кто остался в периметре жуткой рабочей окраины. Плохо сложилась судьба этих людей. Можно было бы сопоставить. Вспомнить многих поименно.
Присутствие нереальной реальности могло напомнить, но времени на анализ давать никто не собирался. К тому же, вдвое и неожиданно расширился коридор. Появились двери справа, слева. В глубине, на расстоянии десяти метров, зажглась тусклая лампочка. Всё встало на свои места. Елисеев видел свою сестру Екатерину.
Катя была такой, какой видел её в последний раз, больше двадцати лет назад. Ему тогда исполнилось двадцать пять, Кате было семнадцать. А вокруг них всех, везде и всюду, бесновалось самое мрачное время, из всех времен, которые когда-либо имели место быть. Но ведь неправда, а лишь внутренний мир и не тот, что был частью самого Елисеева, в те годы, а тот, что явился позже. Спустя десять лет, пятнадцать лет. Но точно не тогда, когда середина девяностых годов собирала свою страшную, каждодневную дань. Люди умирали подобно мухам. Кто от наркотиков, кто от самопального алкоголя, кто, не видя иного выхода, завязывал на шее веревку. Болезни, которые можно было бы вылечить, если бы не середина девяностых.
Кто-то был убит, решив, что пришло его время получить всё из ничего. Кто-то превратился во что-то лишь отдаленно напоминающее человека. Всё было. Был Елисеев и в тот день еще живой была его сестра Катя.
Нельзя сказать, что они когда-либо были дружны. Этого не было, скорее, наоборот. И уж точно не в тот день, который так и останется бесконечным. Хотя сколько раз Елисееву удавалось убедить себя, что этот день ничем не отличался от других. Только доказательство держалось недолго. Проходил час, иногда меньше, рушилась полноценность. Вновь что-то мешало, что-то путало. Необходимо было начать вновь, вернуться, но проще было оборвать. Заставить принять факт без наличия полного доказательства. Так проще, но точно, что не легче. А время шло. Оно менялось, оно поглощало и умело обманывало. Кошмар всё увереннее становился реальностью, пока мало материализованной, но определенной, осязаемой, такой, которая каждый день и каждую ночь будет требовать своего всё сильнее, всё настойчивее.
Катя не видела брата. Елисеев не пытался этого исправить, лишь украдкой, пытаясь надежнее спрятаться, наблюдал за тем, что уже видел. Просто основательно забыл. Не мог вспомнить и сейчас. Тем более, странные светотени крутили картинку. Делали это настолько настойчиво, что временами оставался лишь фон, а спустя секунду, всё возвращалось к исходной точке, и вновь перед Елисеевым была Катя. Она смущенно улыбалась, выслушивая того, кто был рядом с ней. Только вот, этого человека Елисеев разглядеть не мог. Последний как будто специально отделялся незримой перегородкой, где сгущался окончательный мрак, где лишь быстрая смена палитры. Всё более темная, всё более злая, дополняемая совершенно неописуемым звуковым рядом, состоящим из бульканья, скрипучего шепота, всего недоступного Елисееву, несмотря на то, что он и сам находился не на своем месте, а в смежной, близкой к ним реальности.
Сильным было воздействие страха. В любой момент сдвинутся рамки времени, и тогда Катя сможет ощутить его присутствие. Ничего более ужасного он не испытывал никогда, от этого естественным выглядело желание, как можно скорее почувствовать очередной переворот реальности.
Лучше сухость во рту. Лучше сильное сердцебиение, с липкой, противной испариной на спине, чем приближение того, от чего он, как казалось, сумел избавиться. Но, оказалось, что не до конца.
Катя начала говорить, делала это медленно. Затем помахала рукой тому, кто продолжал оставаться в полной недосягаемости, а после, увидела то, о чем, задыхаясь, молил её родной брат. Катя повернулась боком, сделала шаг в сторону. Картинка начала меняться. Тусклым и отдаленным, в одно мгновение, предстал фон - и Елисеев выдохнул уверенно: очередная встреча не принесла ничего нового, потерявшая звуковое сопровождение рамка исчезла. Коридор утратил намеки на таинственность. Теперь Елисеев находился в обычном коридоре, самого обычного дома. Мгновенно стало легче. Поверхностная мысль вылезла вперед: сейчас всё обычно, просто сновидение, в нем нет никакого мертвеца, в нем нет места умершей сестре - это набор фрагментов, которых много, которые проекция на то, что было прошедшим днем, вчерашним днем, неделей, загнанными мыслями, воспоминаниями.
Елисеев проснулся. Два кошмара в одну короткую ночь. Навязчивая реальность им в дополнение. Всё тот же хлюпик Сергеев, мычащий, трясущийся и произносящий странные реплики, настолько несуразные и необъяснимые: - Вы же были там, господин следователь, вы же видели, что я не убивал Диану, её убило это существо, её убил этот проклятый мертвец, которого многие не видят, но мы с вами способны его опознать, способны признать его реальное существование.
Нет, Сергеев говорил лишь первые строчки, в которых мольба и истерика. Остальное додумал он Елисеев, произнес этот бред, приняв на себя роль запуганного и обреченного Сергеева. Только зачем? Почему не выходит из головы облик этого жалкого человека. Если бы не было видений, то всего лишь необычное поведение или реальное умопомешательство подозреваемого. Но вот если бы он один. Разве ни то же самое твердил некий Никитин, и какие странные ощущения не покидали целых два дня, после того как Панченко, в своей привычной, ржачной манере, рассказывал о том, что Никитин утверждал: у него есть свидетель, что этого свидетеля он видел десять минут назад, в этом коридоре, в двух метрах от кабинета, что этот человек следователь, что он работает здесь.
5
- Откуда ты знаешь, что этот человек следователь. Может он подследственный, твой коллега или простой посетитель - спросил у Никитина Панченко.
- Нет, он следователь, он из полиции. Я не могу объяснить, но знаю точно - уверенно и даже нагло ответил Никитин.
- Что значит, не могу объяснить! - рявкнул на Никитина Панченко, но тот и не думал отступать, а настаивал на своем: - Это же ваш человек. Я правильно понял, я не ошибся, и этот человек видел, как мертвец убил Светлану. Он всё видел, он находился в двух метрах от меня. Я сидел на корточках, прислонившись к стене, а этот человек внимательно на меня смотрел.
- Хорошо, предположим, что подобное возможно. Но тогда скажи мне: куда затем удалился гражданин Елисеев, так его фамилия, и почему на первом допросе, ты ничего об этом не говорил. И самое главное, когда тебе в голову пришла эта ахинея! - криком закончил Панченко.
Никитин мычал и вздрагивал, у него возбужденно бегали глаза.
- Спросите у него, он должен подтвердить - наконец-то выдавил из себя Никитин.
- Ну, да, как-нибудь на досуге - усмехнулся Панченко.
Усмехался он и в тот момент, когда рассказывал об этом забавном случае.
- Ты надеюсь не внес сей замечательный бред в протокол допроса - смеясь громче коллеги, отхлебнув холодного пива, спросил у Панченко Елисеев.
- Ты серьезно, нет, конечно - улыбнулся в ответ Панченко, а Елисеев чувствовал себя паскудно.
Что-то странное, малообъяснимое давило изнутри грудной клетки, не позволяло полноценно разделить с коллегой забавную историю. Приходилось делать вид, приходилось сдерживать себя от того, чтобы вертевшиеся на языке вопросы не были озвучены вслух. Откуда это? Почему дебильный бред незнакомого подонка так сильно впился в сознание. Что со мной происходит? Или я, действительно, там был? Нет, не был. Всё лишь сон. Обычный кошмар, явившийся из отрывков, слухов, разговоров, что засели в голове, вторя необычным событиям. Да, именно так. Иначе и быть не может. А Катя, откуда она могла там появиться. Где там? Во сне или в фантазии Никитина. Мне ведь показалось, что мертвец убил не Светлану Приходько, а Катю. Я проснулся в тот момент, когда наклонился к убитой девушке и убедился, что передо мной Катя. Еще мелькнул этот Никитин, он сидел и трясся, прижавшись к стене темного, незнакомого здания, кажется, производственной базы или гаража.
- Удивительные личности встречаются. Увидел меня и тут же решил: вот версия моей невиновности. Скорее, что он психически не здоров - после небольшой паузы в разговоре, произнес Елисеев.
- Экспертиза покажет, но я уверен, что определят этого Никитина, как вменяемого. Знаешь, одного никак понять не могу. Сколько лет работаю, сколько разной мрази пришлось поведать. И всё время меня не покидает одна простая мысль: неужели каждый из них думает, что наказание обойдет его стороной, что никто ничего не узнает и он будет мучиться лишь угрызениями совести - мрачно, забыв о недавнем хохоте, произнес Панченко.
- Бывает так, что некоторым удается избежать возмездия. Сам знаешь, какое количество нераскрытых убийств - так же мрачно не согласился с коллегой Елисеев.
- Ну, не так уж и много. Хотя шанс есть всегда, но не так же откровенно - отреагировал Панченко, наливая себе и Елисееву в высокие, стеклянные кружки порцию холодного пива.
- Но, он же не пытался убежать? - осторожно спросил Елисеев, вернув Панченко к обстоятельствам дела Никитина.
- Почему, пытался, и еще как. Бежал так быстро, что думали: уйдет сука. Его же вместе с этой Приходько видели, и в клубе, и в баре - прокомментировал Панченко.
- А меня, что же вы не заметили - засмеялся Елисеев.
- Конечно, своих сотрудников мы никогда не видим. Даже если они оборотни в погонах - громко захохотал Панченко.
- Ясно всё, но всё же необычная история. Никогда бы не подумал о том, что меня попытаются сделать свидетелем - несколько отстраненно произнес Елисеев.
Панченко протянул навстречу Елисееву кружку с пивом. Стекло соприкоснулось, а через несколько секунд с содержимым кружек было покончено.
И вот во второй раз. Всё тот же мертвец. Всё те же окрестности. Вновь убита молодая девушка. Только теперь Елисеев занял место Панченко. Никитин сменился Сергеевым. Но остальное - всё в точности, всё похоже на детский ребус - найди десять отличий. Три из десяти найдены. Сменились действующие лица...
Елисеев, с опухшим от недосыпания лицом, сидел напротив гражданина Никитина, которого вызвал на допрос по делу Сергеева, хотя два дела не были объединены в одно. Каждый из подследственных обвинялся в убийстве, у каждого имелась своя жертва, с разницей в две недели, и каждый из них пытался авантюрно скрыться, рванувшись напролом, увидев полицейских.
Никитин держался более спокойно, чем Сергеев. Просто успел адаптироваться, сумел свыкнуться со своим незавидным положением. Вот на этом и решил сыграть Елисеев. К тому же тот бред, что собирал Никитин, на допросе у Панченко. Сейчас свидетель перед ним. Теперь можно обратиться непосредственно.
Выглядел Никитин осунувшимся. Бледная кожа на лице и руках сразу бросалась в глаза. Физическая сила, которой, в достаточной мере, обладал Никитин как-то стерлась, обмякла. Сейчас этот крупный и еще недавно уверенный в себе молодой парень был больше похож на громоздкий, недвижимый предмет, с полной, загнанной апатией - это можно было отметить сразу, достаточно посмотреть в глаза Никитина, которые выглядели сонными, затянутыми прозрачной пленкой. Крупный рот, с такими же габаритным носом, коротко подстриженные волосы - всё это виделось ненатуральным, особо болезненным, и лишь отчасти напоминало о том, что местные условия не лучшим образом влияют не только на психику, но и на внешний вид подозреваемых. Хотя глупо отделять одно от другого. Впрочем, Елисеев и не пытался этого делать. Просто изучал, смотря на Никитина, который, к этому моменту, еще не успел произнести ни единого слова, всё время прятал свой взгляд, отправляя его в сторону, ничем непримечательного, вышарканного линолеума.
- Скажите, Максим Алексеевич, как выглядел мертвец? - резко спросил Елисеев, Никитин сильно вздрогнул, а после держал минутную паузу.
Елисеев терпеливо ждал, не сводя глаз с лица Никитина, на котором медленно, но четко проявлялись изменения. Никитин начал оживать. Происходило именно то, на что рассчитывал Елисеев.
- Он крупный, примерно, два метра ростом. У него едва различимые глаза. Страшная одежда, он реально поднялся из гроба. Сгнившая кожа. Местами видно желтые черепные кости.
Никитин начал спокойно, но очень быстро перешел на возбужденный темп. Его глаза задвигались. Теперь он постоянно оглядывал скудное убранство кабинета. Искал понимания на лице Елисеева, хотя тот озвучил всего один единственный вопрос.
- Мертвец говорил? Ты слышал его голос? - спросил Елисеев.
- Нет, он не может, он утерял способность говорить - импульсивно ответил Никитин, и Елисеев подумал о том, что заключенный переигрывает или с ним происходит что-то пока неопределенное, а всего лишь стоило затронуть образ мертвеца.
- Откуда ты знаешь, что мертвец утерял возможность говорить. Ты сам пришел к такому выводу или кто-то подсказал тебе это - серьезным, даже мрачным, тоном спросил Елисеев.
Никитин же странно улыбнулся.
"А у него проблемы с головой" - подумал Елисеев.
- Вы же мне сказали. Зачем вы меня спрашиваете? Может вы забыли, но об этом вы сказали мне - прошептал Никитин и сразу после этого оглянулся на тяжелую, металлическую дверь.
- Я тебе сказал? - изобразив крайнее удивление, спросил Елисеев.
- Я спросил: кто вы, что вам нужно? А вы ответили за него: он вам не ответит, он больше не может говорить - озвучил Никитин, но Елисеев не мог вспомнить этого, не мог вспомнить когда, в какой момент, это произошло. Помнил лишь лицо Кати, из-за рта которой стекала тонкая струйка крови. Помнил, что спустя несколько секунд лицо Кати начало исчезать, ему на смену проявлялось лицо совершенно незнакомой девушки, а затем появился звук приближающихся автомобилей. Тогда отошел в сторону, спрятался в углубление стены, почувствовал спиной холодную сырость кирпича, а Никитин заметался. Еще секунда, и Никитин, освещенный светом фар, бросился бежать. Полицейские рванули за ним. Первая машина следом, две другие разделились, чтобы перехватить убийцу (данный район был хорошо знаком сотрудникам). Никто не заметил Елисеева, никто не мог его заметить. Ведь спустя тридцать секунд Елисеев проснулся в собственной кровати. Долго тяжело дышал. Затем нервно, кусая фильтр, смолил сигарету. После еще одну, вспоминая странную сцену, которая не имела разумного объяснения.
- Вы не верите мне. Почему вы не хотите мне помочь. Вы могли бы. Они бы вам поверили. Как вы будите с этим жить, зная о том, что благодаря вашему молчанию, конкретный человек, живой человек, будет уничтожен, он будет лишен всего, он будет заживо гнить в колонии. Вместо того чтобы жить, работать, любить.
Голос Никитина срывался в истерику. Руки начали трястись. А Елисеев выдерживал гроссмейстерскую паузу.
- Со мной всё кончено, теперь со мной всё кончено - прошептал Никитин.
- Неужели ты думаешь, что сможешь меня втянуть в свои болезненные фантазии. Я тебя вызвал на допрос лишь потому, что по нашей округе продолжает распространяться много легенд и слухов на тему мертвеца, на тему всей этой мерзости. Но мы разберемся. И по поводу моего непосредственного присутствия там, где ты совершил убийство, то я был там. Я находился в одном из автомобилей, которые преследовали тебя, когда ты очень резво бросился от нас наутек, когда ты чуть не оставил нас с носом, еще не много и тебе удалось бы уйти. Откуда ты настолько досконально знаешь все входы и выходы, все возможные проходы и щели. Я могу согласиться лишь с теми выводами, что сделал мой коллега: ты убил девушку - разразился нервным, довольно жестким, монологом Елисеев.
Никитин выглядел жалко, окончательно потерянным. Последние признаки обозначившейся надежды покидали несчастного стремительно, он вновь превращался во что-то аморфное, раздавленное, но всё же попробовал сделать заключительную попытку.
- Не могло вас быть в автомобиле. Не могли вы меня преследовать. Вы оставались там, вы спрятались, а после незаметно покинули это место, буквально, растворились в темноте.
- Ладно, допустим - глубоко выдохнув, произнес Елисеев, затем помолчав десять секунд, добавил: - Только вот неувязка получается. Как ты мог видеть, что я незаметно покинул место преступления, что меня, как ты говоришь, не заметили оставшиеся возле трупа полицейские. Ведь ты, в это время, пытался спастись бегством. Ты использовал свою последнею возможность уйти от неизбежного правосудия. Поэтому, если даже представить, что всё было в соответствии с твоими словами, то ты этого видеть не мог, а значит, ты сам признался в собственном же вранье. Даже не пытайся мне еще что-то говорить - закончив с монологом, Елисеев потянулся за сигаретой.
- Но я видел, это находилось в моей голове. Да, я бежал, но я видел и никогда не смогу этого забыть - произнес Никитин.
Руки подследственного сильно тряслись. Елисеев подумал о том, что с Никитиным вот-вот может случиться нервный припадок. Точно, что данное в планы следователя не входило. Поэтому Елисеев поднялся из-за стола.
- Расскажешь об этом психиатрической комиссии. Ты уже проходили эту процедуру? - произнес Елисеев.
- Нет, но мне уже назначили - упавшим голосом произнес Никитин.
На этом странный допрос закончился. Правда, перед тем как Никитин был отправлен в камеру, он вполне осмысленно спросил: - Зачем вы меня вызывали, я так и не понял этого?
- Я веду очень сходное дело - спокойно ответил Елисеев.
- Там тоже был он? Скажите, мне это очень важно - взмолился Никитин.
- Там тоже много несуразных разговоров и слухов - невнятно произнес Елисеев.
6
Странное чувство, и непонятно, когда это появилось, но в сентябре каждый погожий, солнечный день нестерпимо жалко. Так как будто именно в эти дни, в эти моменты, кто-то перелистывает книгу твоей жизни. И каждый уходящий день целая глава. Нет, уже не страница. Давно не абзац, как минимум глава. Хорошо, что еще не часть. Только внутреннее ощущение не может обмануть, и на исходе, когда вечер начинает сдавать свои позиции, но еще полчаса до наступления плотного сумрака, еще час до того момента, когда ночь прикончит написанную главу, начинает казаться, что не одной главой, что целой частью, быстро и беспощадно этот кто-то расправляется с твоим, тебе принадлежащим, временем. И что еще более странно: почему не ощущаешь присутствия этого кто-то в иные дни, когда предновогодней белизной стучится в окно зимняя оттепель, когда жаркое летнее солнце заставляет отложить все недосказанное и недоделанное и просто спрятаться, чтобы мысленно пришедшая осенняя прохлада полоснула мелким, прохладным дождем. Почему? Нет ответа или не хочется искать. Всегда всё просто, течение неизменно, сущность одинакова. Но именно в это время, как закат, как что-то похожее на постыдно подсмотренное действо. Лучше не думать об этом загадочном кто-то, ибо неизбежно поймешь: его нет, есть ты сам и никого рядом. Совсем никого, абсолютно, на фоне уходящего дня. Теплого, сухого, такого, каких немного в сентябре, такого, каких старательно не замечаешь, перелистывая по абзацу книгу собственной жизни. Но абзацы неизбежно превратятся в страницы, главы станут частью. Сколько их?
...Всё черти в моей голове. Нет им счета. Я сам их туда поместил. Какое количество времени я пытался обмануть самого себя: наступит особенный день, когда всё исчезнет, когда всё станет таким, каким должно быть, таким, чего всё время хотелось, чтобы не возвращаться к пройденному. Если можно было бы переиграть. А много ли от меня зависело. Иногда видится что ничего. Ничего нельзя было прожить иначе.
7
... Елисеев остановился, не дойдя десяти метров до темного перекрестка, который освещался лишь желтым морганием светофора. Абсолютная тишина дополнялась гнетущей пустотой. По правой стороне дороги стояли несколько припаркованных автомобилей, а моргание желтого света было перенасыщено влагой, которая, став частью пасмурного, мрачного вечера завладела всем вокруг. От этого необычно скользким выглядел асфальт. Мокрыми стали здания, газоны, ограждения и бордюры. Странный смог, на уровне двух метров от земли, сообщал о том, что даже температура наружного воздуха здесь не имеет однородности. От того туман, реальный туман, и когда Елисеев преодолел несколько метров, то сумрачное марево испарилось. Пряталось пару секунд, а после возникло вновь, обозначая прежнюю границу, всё тоже расстояние.
"Странный, и уже сейчас убивающий мрак, а я всего лишь переступил отведенную черту, мною же обозначенного района, того самого, где мне нужен лишь небольшой участок, с тремя увеселительными заведениями, с двумя перекрестками, с одним запущенным сквером, с множеством промышленных построек, и страшных своей ветхостью бараков" - Елисеев закончил размышления, потому что впереди, на расстоянии в десять-пятнадцать метров, появился особо примечательный тип, который сильно хромал на одну ногу, и от этого его всё время заносило вправо.
" А вот это удача" - ударило в голову Елисеева - С первого раза, и такая неожиданность, ведь это один из персонажей, один из участников местного фольклора".
Казалось, что загадочный гражданин вот-вот упадет, но в самый критический момент он делал резкое движение влево, этим выравнивалось равновесие, чтобы Елисеев тут же выкинул из головы предположение о том, что странного субъекта сразило чрезмерное употребление спиртного. Пьяный не способен делать таких движений, для этого необходима четкая и уверенная координация, годами выработанная привычка.
- Подождите любезный - громко произнес Елисеев и быстро двинулся на сближение с необычным человеком.
Тот сразу не расслышал. Но после того как Елисеев оставил за своей спиной пару метров, то хромоногий резко бросился прочь.
- Стойте, я полицейский - еще громче выкрикнул Елисеев, но странный тип и не собирался прислушаться к словам следователя, напротив, он попытался шмыгнуть в узкий проход между двумя зданиями, но неожиданность сыграла с ним злую шутку, хромоногий просчитался.
Проход между домами оказался тупиковым. Сквозное отверстие находилось дальше, было следующим походу. Время было потеряно, этим, ощущая прилив заслуженного удовлетворения, воспользовался Елисеев, быстро оказавшись возле примечательного гражданина, а спустя какую-то секунду резко одернул того за рукав темной, грязной куртки. Хромоногий вынужденно обернулся, и Елисеев невольно вздрогнул. На него смотрела отвратительная физиономия, заросшая жестким, черным волосом. Что-то подобное встречалось, выплывало из памяти, подарком от когда-то просмотренного кинофильма. Злобные глаза просверливали насквозь, но при этом никуда нельзя было деть ощущения, что хромоногий испытывает заметный прилив страха, что он понимает: силы неравны, полицейский выше на голову, полицейский в два раза шире в плечах, полицейского нет вовсе.
И ситуация была странной. Елисееву было совершенно нечего предъявить хромоногому. Только внутреннее ощущение, догадки, что перед ним сейчас находится ни кто иной как, так называемый, странник. И эту личность никак нельзя отнести к обычным гражданам, нельзя и вовсе определить, кто перед ним, как нужно идентифицировать это загадочное существо. К тому же, этот странный взгляд, всё более проникающее желание отстраниться от полицейского, вместо того, чтобы просто спросить: в чем дело, что случилось? Запоздавшая мысль переворачивало действо с ног на голову. Этот элемент бояться не должен. Может, что это не он. Может, что меня, не успев появиться здесь, затянула паутина нереального.
- Стойте спокойно гражданин - грубо и властно произнес Елисеев, притянув хромоногого к себе.
В этот момент человек, больше похожий на обезьяну, наконец-то открыл рот, и тут же в нос Елисеева ударил гнилостный, сладковатый запах.
- Чем могу? Зачем вы здесь? - выдавил из себя хромой.
Елисеев опешил, но не от первого вопроса, он был естественным, а от второго, в котором был вызов, никак не меньше этого.
- Не понял, что значит, зачем вы здесь? - вплотную прижав к себе неприятного гражданина, спросил Елисеев.
- Сейчас не ваше время, да, и полицейскому здесь совсем не место - глухо, но без признаков злобы, проговорил странный тип.
- Полицейскому есть место везде, на то он и полицейский - произнес Елисеев, еще плохо соображая, как ему реагировать на столь неестественное развитие событий.
Хромоногий молчал, его глаза тянулись к плохо различимой за маревом влажного смога луне.
- Вы чужой здесь, вы слишком далеко от допустимой границы. Тем более, совсем не время.
Слух Елисеева отреагировал отторжением.
- Что значит не время? - угрожающим тоном произнес Елисеев, сильно прижав хромого к стене.
- Спокойно, не стоит так сильно нервничать. Я знаю, кто вам нужен, но поверьте, вы напрасно теряете время. Здесь никто вам не поможет. Дураков нет. Каждому дорога своя жизнь - произнеся эти слова, хромой, с опаской, посмотрел в сторону входной двери, ведущей в один из самых злачных в округе баров.
Два красных огонька. Зеленые электрические буквы, потерявшие половину своего состава, и сейчас название "излом", с помощью злой иронии, стало значительно ближе к истине, превратившись в "зло".
- Вы знаете, где он? - Елисеев приставил пистолет к голове хромого.
- Спокойно, я же просил - произнес неприятный тип, но при этом его лицо озарилось наглой и совершенно мерзостной улыбкой, от чего внутри Елисеева всё передернулось, захотелось со всей силой вмазать по физиономии этого ублюдка, но Елисеев лишь замахнулся.
- Так, где он? - не уступал в своем Елисеев.
Ответа не последовало.
- Пойдем со мной - добавил Елисеев, и случилось неожиданное, невзрачный элемент быстро преобразился, изменился голос, мрачный тип начал умолять Елисеева.
- Нет, прошу вас. Нет, я не могу. Он тогда убьет меня. Пожалуйста, я прошу вас. Я ведь знал, что поздно или рано, но мне придется столкнуться с вами нос к носу. Пожалейте меня, я вас умоляю. Рутберг убьет меня, если этого не сделаете вы. Зачем я вам нужен, хотите, я скажу вам, где находится Катя. Я думаю, что она нужна вам, если вы появились в районе второй улицы.
Мольбы хромоногого произвели на Елисеева впечатление, огромное количество вопросов и сопоставлений крутилось в голове, и Елисеев опустил пистолет, отодвинувшись от своего собеседника.
- Тебя именуют странником? - спросил Елисеев.
- Это вопрос? - вопросом на вопрос ответил хромой, не сумев понять слов Елисеева.
- Да - произнес Елисеев.
- Конечно, только я не совсем понимаю - произнес странник, а из-за двери бара показались два человека, которые десять секунд не сводили глаз с Елисеева и странника, а затем быстро ретировались в обратном направлении.
Но не это привлекло внимание Елисеева, а то, что тут же раздался звук закрывающегося замка.
- Я же говорил. Вы видите, что я не просто так - еще более жалостливо простонал тот, кого называли странником.
- Где Катя? - спросил Елисеев, с трудом оценивая происходящее, так как будто близкое пришествие ночи уже сейчас предложило изменения в неутвержденный сценарий, в котором он Елисеев должен исполнять другую роль, а не ту, которая предполагалась, отправляясь в мрачный рабочий квартал.
- Ищите её в "восточном пятачке", только там - ответил странник.
- Откуда ты знаешь о ней? Я ничего не могу понять, а когда я впадаю в такое состояние, то предпочитаю, самым простым способом, взять и избавить свою обойму от парочки свинцовых пулек - проговорил Елисеев, не дождавшись ответа странника.
- Нет, вам это ничего не даст. Я, как никто другой, смогу быть вам полезен - шептал хромой, и сейчас Елисеев мог отчетливо рассмотреть, что перед ним находится не просто обросший черным волосом уродец, а глубокий старик, которому было никак не меньше семидесяти лет.
- Ты, ты же тот самый железнодорожный смотритель, третий разъезд, старая ветка - произнес Елисеев, ощущая неприятные симптомы сильного головокружения.
Что-то совершенно чужое наполняло внутреннюю сущность. Издевалось, смеялось, объясняло: здесь всё работает иначе, здесь давно всё перепуталось, другая плоскость, втиснутая в привычные рамки.
- Да, но я не удивлен, это посторонние нам люди, они не узнают, они ничего не видят - бормотал странный старик.
- Они знают, они часть этих легенд - отстраненно произнес Елисеев.
- Для них лишь легенды, для них страх - прошептал хромой.
- Какая необычная встреча приключилась. И всё же я возьму тебя с собой - жестче произнес Елисеев, его собеседник не успел ответить, как произошла совсем уж незапланированная неожиданность.
Из-за угла мелькнула тень, за ней еще одна, а спустя несколько секунд раздался громкий выстрел, его эхо повисло между мрачными и темными строениями. Но стрелявший злоумышленник промахнулся, пуля впилась в кирпич, на двадцать сантиметров выше головы Елисеева, он же ничего не успел сообразить, лишь инстинктивно сжался, как раздался второй выстрел, и вновь стрелок оплошал. На этот раз посланник смерти ударился справа, вновь оставив между собой и Елисеевым два десятка сантиметров.
- Что за черт! - громко крикнул Елисеев, рванувшись в сторону, чтобы на него не падал хоть какой-то отсвет.
Хромоногий, воспользовавшись произошедшим, бросился вперед, туда, где находился проход, который был ему нужен изначально. Третьего выстрела не последовало, и Елисеев, потеряв несколько секунд, последовал за стариком, но всё было бесполезно. Лишь полная темнота, затхлый запах плесени, сужающиеся с каждым шагом стены.
- Ну, и ладно, "Восточный пятачок", хорошее начало - сам себе шептал Елисеев, преодолевая узкий проход, который должен был его вывести на параллельную улицу, имеющую народное название "вторая". Здесь было так: первая, вторая, третья, четвертая. Вплоть до пяти, хотя числительные не были официально одиноки, но местные обитатели избавились в разговорной речи от дополнения: рабочая.
Следующая улица была значительно шире, куда более населенная, и это Елисеев ощутил сразу. Здесь не было столь непроглядного мрака. Свет окон. Рекламный свет заведений и магазинчиков. Им в помощь, хоть и неяркий, нечастый, но всё же свет, далеко друг от друга расположенных фонарей. "Восточный пятачок" на пятой улице, это не здесь - думал Елисеев, остановившись возле пьяной компании, участники которой не обращали на следователя никакого внимания.
- Ребятки, извините, но спросить хочу - смело сблизившись с подвыпившими парнями, произнес Елисеев.
- Говори, если что хотел - ответил невысокий, крепкий, парень, в короткой кожаной куртке, с небольшой круглой бородкой, державший в руке бутылку с пивом.
- Старика хромоногого ни видели. Он должен был здесь появиться, за минуту до меня - спросил Елисеев.
Парни многозначительно переглянулись.
- Ты имеешь в виду странника? - переспросил всё тот же крепыш, с бутылкой пива в руках.
- Да, кажется, что так - ответил Елисеев.
- Он был, и его кто-то сильно напугал, что довольно странно - с очень серьезной интонацией произнес парень, у которого было вытянутое, лошадиное лицо, с бесцветными глазами.
- Что в этом странного? - спросил Елисеев.
- Вряд ли кто способен испугать эту несуществующую субстанцию - улыбаясь, произнес невысокий здоровяк, а Елисеев уже окончательно ничего не понимал, ему отчетливо начало казаться, что он попал во что-то сходное с потусторонней реальностью, которой не может существовать, даже здесь, даже в этой гнетущей темноте, в криминальном районе рабочей окраины.
-Разве, что сам мертвец - подал голос парень с лошадиным лицом.
У Елисеева внутри сдавило, кровь прильнула к голове, и он спросил медленно, не сводя глаз со своих собеседников.
- Где я могу увидеть мертвеца?
- Ты в своем уме - отреагировал парень, который до этого не вступал в разговор, находясь на некотором отдалении.
- Вроде да - ответил Елисеев.
- Тогда даже не пытайся об этом думать - произнес невысокий крепыш и тут же присосался к бутылочному горлышку.
- Елисеев на секундочку задумался, а троица парней двинулась в сторону от него.
- А как же странник? - произнес вдогонку Елисеев.
- Дальше он двинулся - произнес всё тот же крепыш.
"На третью, затем на четвертую, после на пятую, далее на старое городское кладбище" - вертелось в голове Елисеева.
Третья улица ничем не привлекла. Несколько минут Елисеев простоял возле злачного заведения, имевшего довольно прозаичное название "Во мгле", но заходить не стал, решив, что первая анонимная вылазка должна завершиться на пятой улице, в обозначенном хромоногим "Восточном пятачке".
Почему эти люди в нас стреляли? В меня или в старика? - мрачно шептал себе под нос Елисеев.
Пятая улица сильно походила на третью улицу. Несколько автомобилей с правой стороны, штук пять с левой, прямо перед светофором, мигающим желтым, капризным светом. Большая вывеска искомого заведения, а внизу, сразу под ней, две группы людей громко выясняющих отношения. Поток нецензурных выражений отлично вписывается в общую атмосферу, не портили её всё более увеличивающиеся децибелы.
8
Елисеев не испытывая сомнений пошел к бару, поправил куртку, приподнял воротник. Входная дверь поддалась тяжело. Слишком сильно была натянута пружина, и Елисеев подумал о том, что если он будет нерасторопен, то обратное движение двери может здорово о себе напомнить. Этого не случилось. Елисеев проворно оказался на верхней из пяти ведущих вниз ступенек. По правую руку горела доисторическая лампа накаливания, не имеющая никакого обрамления, просто вкрученная в патрон черного цвета. Нижняя ступенька упиралась в куда более объемную дверь, над которой находилась трещотка, или как это можно было назвать, только устройство должно было сопровождать противным звуком каждого входящего в питейное заведение.
Толкнув дверь от себя, Елисеев не добился результата, и это удивило. Была четкая уверенность, что дверь обязана открываться внутрь, ведь вплотную подходящие ступени. Но логика подвела, дверь открывалась наружу. Потянув за массивную, медную ручку, Елисеев убедился в своей ошибке воочию. Неприятный треск коснулся слуха, а пред глазами предстала довольно мирная обстановка небольшого по площади помещения, где прямо напротив располагалась барная стойка, вокруг неё, оставляя небольшие проходы, толпились мало чем примечательные столы и стулья. Столы были белые, кажется, им под стать были и стулья, но то, что последние имели высокие металлические спинки, было точно. Само помещение нуждалось в проветривании. Солидное затемнение сразу напрягало глаза, и от этого питейный зал еще больше терял в объеме. Но не это волновало следователя, а посетители, а возможность провести здесь время, превратившись в один лишь слух. Поэтому хотелось, чтобы народу было больше, но внутри находились всего две компании, к тому же люди, которые располагались по правую руку, были уже чересчур пьяны. Худощавый мужчина, с длинным, тонким носом, всё время ронял свою осоловевшую голову. Его сосед, чем-то похожий на худосочного, бормотал себе под нос, а третий компаньон, точнее компаньонка, и вовсе спала, уронив голову на руки.
С левой стороны было веселее. Сразу пятеро мужчин страстно спорили. До Елисеева долетали определения автомобильной тематики, которая постоянно смешивалась с упоминаниями о непостоянстве прекрасного пола, затем матерные общепринятые выражения делали беседу собутыльников совершенно бесполезной для интереса Елисеева.
Елисеев же заказал две бутылки холодного пива, разместился в самом темном, дальнем углу. Торопиться не стоило, времени было достаточно, да и предчувствие не только не изменило своему настрою, оно лишь усиливалось. Мертвец должен быть очень близко.
...Гостиница "Аглитер". Декабрь. Вокруг малолюдно, а внутри полная тишина. Господи! Какая одинокая и совершенно пустая ночь. Зачем они придумывают разную ерунду? Неужели они не могут почувствовать того, что было там. Неужели они не в состоянии увидеть, расслышать тот странный диалог, что имел место в просторной комнате. И ведь это было не в первый раз, и он сумел упросить её больше его не мучить. Строчки написанные кровью - это её просьба, и нет сомнения в том, что она болезненно обожает любое проявление символизма. Здесь же особый случай, здесь само время было обязано остановиться, оно это и сделало, чтобы истории было сподручней зафиксировать печальную веху. Они все, они настолько близки, что изморозь по коже, что ступор внутреннего осознания. А что, если я находился там, если всего лишь тонкая перегородка.
Декабрь, и, кажется, что должно быть невыносимо холодно внутри, но почему не в комнате. Внутри - значит на подступах, или успели случиться обрывки, или уже послесловие. Насколько они глупы. Насколько лишены возможности почувствовать то, что так много лет лежит на поверхности.
Гостиница "Аглитер". Декабрь. " Записки русской жизни"...
Елисеев отложил в сторону небольшую книжку, поднял голову, ощутив, что рядом с ним находится человек.
- Вы что-то хотели - как можно спокойнее спросил Елисеев, видя перед собой того самого мужчину, с длинным, тонким носом.
- Я хотел спросить, у меня странное ощущение, что я вас уже где-то видел, причем совсем недавно - пробормотал мужчина, правой рукой он опирался на стол, а в левой руке держал бокал с жидкостью рубинового цвета.
- Вполне возможно, может в этом же заведении. Разве такое невозможно - улыбнувшись, ответил Елисеев.
- Нет, только не здесь, а что вы сейчас читали - произнес незнакомец.
- Вас это удивило, ей богу, странный вечер - засмеялся Елисеев.
- И всё же - не унимался нечаянный собеседник.
- Размышления о давно случившейся смерти - ответил Елисеев и жестом предложил незнакомцу разместиться за столом, тот утвердительно кивнул головой, согласившись с предложением.
- Отбился от компании - произнес Елисеев, видя, что собутыльники длинноносого уснули прямо за столом.
- Да, но, видел ведь тебя. Говорила мне моя мама покойная: погубит тебя Сережа язык собственный. Но ничего поделать с самим собой не могу. Поджилки трясутся, а любопытство пересиливает, спасу нет - произнес Сережа и тут же отправил внутрь рубиновую жидкость из бокала, который так и не поставил на поверхность столика.
- Чудны господи дела твои. Мне хоть бы часть необходимого понимания - отвлеченно произнес Елисеев, глядя на своего собеседника, и в этот же момент громко напомнила о себе трещотка.
Внутри заведения появились трое человек. Двое мужчин и одна молодая женщина. Один из мужчин, идущий последним, дважды посмотрел в сторону Елисеева.
- Что он на меня так смотрит - Елисеев, перехватив взгляд вошедшего, обратился к Сереже, который соображая о чем-то своем, продолжал быстро двигать опьяневшими глазами.
- Похож ты на него, не сойти мне с места, сильно похож. Но ведь свои глаза не обманешь. Живой человек передо мной, а я рядом и веду обычный разговор - очень тихо прошептал Сережа.
- На кого похож? - вторя интонации Сережи, спросил Елисеев.
- На мертвеца - чуть слышно выдавил из себя Сережа и тут же перевел глаза в сторону недавно появившейся компании.
Нужно заметить, что новые посетители не смотрели в направлении Елисеева, были заняты обсуждением чего-то личного, кажется, оставалось совсем недолго и между мужчинами возникнет потасовка, они явно что-то не поделили. Женщина же изучала грязную поверхность стола. А минуту спустя возле них появился официант. Елисеев вернулся к своему собеседнику и, не делая намека на паузу, спросил: - Ты видел мертвеца?
- Да, один раз - глухо ответил Сережа.
- Когда и где это было? - на этот раз голос Елисеева прозвучал более эмоционально.
Сережа вздрогнул, посмотрел на Елисеева, после реальностью стала коротенькая пауза.
- Возле первой автобазы, всего неделю назад. Он убил какого-то бездомного бедолагу. Я еще подумал: зачем, какого черта, откуда этот несчастный появился здесь в столь позднее время, неужели нельзя было пройти другой стороной, хотя бы через бывшую кондитерскую фабрику.
- У самого края, где раньше была центральная проходная, с доской почета. Там это было? - не скрывая эмоциональности, спросил Елисеев.
- Да, там, рядом окраина кладбища, там же выезд на обводную грунтовку, за ней железная дорога - гипнотизируя пустой бокал, произнес Сережа, его слова на какое-то время попадали в стеклянную емкость, кажется, что бултыхались там доли мгновений, перед тем, как оказаться на свободе, чтобы спустя еще несколько мгновений исчезнуть.
- А ты что там делал? - спросил Елисеев.
- Я-то, я друга своего Женьку потерял. Вон того, который уснул за столиком. Я еще подумал: что мертвец моего друга прикончил, даже был уверен в этом - спокойно ответил Сережа, не смотря в сторону Елисеева.
- Он видел тебя? - продолжил Елисеев, наполняя кружку пивом.
- Нет, сначала нет, но когда изменился его облик, то увидел. Он внимательно посмотрел на меня, и я не выдержал, я побежал что было сил, и через сто метров, возле ближнего, перпендикулярного ряда гаражей, нос к носу столкнулся с Женькой. Вот тогда отпустило - последние слова Сережа произнес запинаясь, всё время поглядывая на пивную кружку, и Елисееву пришлось сделать единственный и верный вывод.
- Официант, принесите еще три бутылки пива - громко крикнул Елисеев.
- Ты сказал: у него изменился облик. Поясни, о чем идет речь - спросил Елисеев, сразу после того, как заказанное пиво оказалось на столике.
- Он принял человеческие черты, нормальные, вполне нормальные, и когда сегодня я увидел тебя, то мне показалось, ну, вначале, ну, как сказать, что вы похожи. Он, действительно, походил на тебя, господин полицейский - тихо проговорил Сережа, пододвинувшись к Елисееву ближе.
- А откуда ты знаешь, что я полицейский? - прошептал Елисеев, ощущая, что по венам быстрее забегала кровь.
- Вчера я был здесь. Появился этот странный, хромоногий старик, его здесь многие неоднократно видели, еще, поговаривают о том, что он, ну, как мертвец, что он не отсюда, а с пределов старого кладбища - путано говорил Сережа, Елисеева немного сбивала манера последнего всё время произносить связующие междометия, но в этот момент следователь превратился в полное, всеобъемлющее внимание.
Правда, оборвав заключительные слова, Сережа замолчал, присосавшись к пивной бутылке, и именно в эти мгновения Елисеев услышал со стороны столика, где находились недавно появившиеся посетители: - Я сегодня не смогу проводить тебя домой, если хочешь, то давай вызову такси. И прекрати собирать всякую ерунду. Сколько лет здесь живем, сколько всего довелось поведать, но никогда не было никакой чертовщины. Скорее, что всё это дело какого-то очередного ублюдка, который сбежал с психушки или откинулся из мест не столь отдаленных, проведя там лет пятнадцать.
- Час от часу нелегче - послышался женский голос.
- Нет легче, потому что, когда мы встретим этого подонка, то в доходчивой форме объясним ему как себя следует вести, а вот если нам действительно придется встретиться с мертвецом, то излагать основы бытия возьмется он. Нет, я не боюсь, но если верить всему, что собирают в округе - пространно возразил женщине мужчина.
- Что сказал этот человек? Как он мог описать меня? - Елисеев резко вернулся к Сереже.
- Он сказал: придет чужой человек, он из полиции и он будет похож на того человека, которого ты видел возле первой автобазы. Я принял эти слова за бред сумасшедшего. Я не придал этому особого значения и даже забыл, ровно до того момента, пока ни появился ты - спокойно ответил Сережа.
- Ты принял меня за мертвеца? - глядя Сереже в глаза, спросил Елисеев.
- Нет, мне скорее показалось - ответил Сережа и залпом осушил остатки пива.
- Да, тебе очевидно привиделось. Еще я не знаю, что из себя представляет этот загадочный, хромоногий тип. Но одно могу сказать определенно: я здесь из-за мертвеца, я расследую дело, связанное с убийством молодой женщины - тихо, чтобы произнесенные слова были доступны лишь Сереже, произнес Елисеев.
Сережа два раза подряд кивнул головой, показывая Елисееву, что он всё понял, что хорошо расслышал.
- Ты не видел, что случилось затем, после того, как мертвец убил того мужчину. Куда девалось тело? Я только сейчас, только от тебя, узнаю о том, что случилось убийство еще одного человека. У нас не было заявления, не было сообщено о трупе - не меняя интонации, произнес Елисеев.
- Ну, как же, ну, как такое может быть. Мы с Женькой вернулись. Я пытался его отговорить, чтобы пойти другой дорогой. Такая муторность, такая сырость и темнота. Я еще не успел рассказать Женьке о том, что считал его мертвым. Но он настоял, и мы вернулись - малость коверкая слова, заплетающимся языком бормотал Сережа.
- Что там было? Что вы там увидели? - резко, чуть не подскочив с места, спросил Елисеев.
Красная краска прилипла к лицу, сильно пульсировало в висках. Чужая воля сдавливала сознание. Что-то неестественное, вновь неприятная волна, не имеющая объяснения, но уверенно двигающая за собой, вперед себя. Этим нарушающая все нормальные расклады, вторгающаяся странным отсветом и тихим пиканьем незримых приборов. Рядом, за одной тонкой перегородкой.
- Там стоял автомобиль полиции. Люди фотографировали труп, осматривали место. Мы с Женькой мгновенно сообразили, что нужно уносить ноги. Так и сделали. Что же теперь будет? Мне придется стать свидетелем. Правильно говорила моя мама.
Слова Сережи звучали отдаленно, походили на детский испуганный лепет. Лицо расплывалось. Терялся фокус, следом готово было провалиться всё остальное, но на помощь Елисееву пришел обрывок со стороны всё того же столика, где находились двое мужчин и одна молодая женщина.
- Хорошо, я схожу с тобой к Марине Владимировне, и надеюсь, что ты покажешь мне, где скрывается этот загадочный оборотень.
После мужчина громко рассмеялся, а Елисеев избавился от минутного наваждения. Перед ним вновь находилась привычная реальность, в которой он, в которой темный, осенний вечер, эти странные люди, в богом забытой забегаловке на самой окраине рабочего района.
- Полицейские вас не заметили? - спросил Елисеев у Сережи.
- Нет - ответил Сережа.
- Официант, принесите еще пару бутылок холодного пива - громко крикнул Елисеев - Сегодня кто-то еще принял меня за мертвеца - тише продолжил Елисеев.
Сережа сидел с округленными глазами, и сейчас было видно, что выпитая бутылка сослужила ему дурную службу, он сильно опьянел, он очень недалеко находился от состояния, в котором уже не сможет соображать: где он, что с ним.
- Пора - услышал Елисеев, повернул голову вправо, разговорчивые соседи поднялись из-за столика, через десять секунд звякнула трещотка.
9
Прошло еще пять секунд и Елисеев, оставив Сережу, оказался на улице, чтобы аккуратно проследить за людьми, которые собирались к Марине Владимировне и не прочь были повстречаться с мифическим мертвецом.
Они его не замечали. И сейчас странным выглядело то, что во время первоначального рандеву один из мужчин дважды и акцентированно глянул на Елисеева. Может принял за кого-то другого? Только держаться всё равно приходилось на расстоянии, а незнакомцы двигались медленно. Частенько останавливались, несколько раз закуривали, но при этом почти всю дорогу молчали, путь же их следования как раз лежал в сторону злополучной автобазы, сразу за которой располагались крайние полусгнившие, старые, двухэтажные бараки - первенцы. Ведь именно с них началось заселение этого невзрачного района.
"Сколько лет назад это было? Точно, что более полувека" - чтобы отвлечься от нарастающего напряжения, размышлял Елисеев.
Троица же свернула к крайнему гаражному ряду. Теперь не оставалось сомнения, что следующим станет правый поворот, который приведет к тому месту, о котором всего двадцать минут назад рассказывал собутыльник Сережа.
Еще несколько минут. Старые, давно заброшенные ворота автобазы. Трое друзей успели скрыться за густым, сливающимся в серую однородную массу, кустарником. Пришлось остановиться. Необходимо было выждать, и так достаточно сблизился с подвыпившей компанией.
- Черт, мать его - Елисеев услышал громкий крик.
- Нет, сука - продолжение последовало еще громче, Елисеев резко бросился через кустарник, - и тут же был вынужден замереть, превратившись в каменное изваяние.
В пяти метрах от себя он видел мертвеца. Но самое ужасное заключалось не в этом. Ужас был в том, что Елисеев чувствовал мертвеца, ощущал себя так, как будто одно временное целое. Так, как будто плоть от плоти, и сумрачно пугая, опаздывало хоть какое-то объяснение. Заблудилась не только мысль, заблудилось всё естество, а вместе с ним, эта странная тикающая перегородка, разделяющая темноту на до и после. Одна сторона - сам Елисеев. Другая сторона - жуткое чудовище, только что убившее трех человек. Легко, играючи, что лишнее движение - прыжок в абсолютную пустоту.
А мертвец неспешно разглядывал Елисеева, не двигаясь, не проявляя какой-то агрессии. Неважно, что тем же самым был занят Елисеев, он ведь должен был быть здесь.
- Кто ты? - сам от себя не ожидая, спросил Елисеев, в тот момент, когда мертвец бросил на землю труп женщины.
- Разве не догадываешься? - раздался глухой, едва различимый, голос.