Прокопчук Артур Андреевич : другие произведения.

Жёны земли Беларусь часть Iii, советская

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение трилогии "Жёны земли Беларусь". Галерея портретов женщин Беларуси ХХ века. История семьи. Спортивные таланты Беларуси - первые в мире...

  








   ЖЁНЫ ЗЕМЛИ БЕЛАРУСЬ
   часть III, "Советская"

   Артур Прокопчук

   "Не дай вам Бог жить в эпоху перемен"
   (приписывется Конфуцию, У1 век до н.э.)

   Нет, это я так, для "затравки", я не сторонник консервации времени, противник изменений, или каких-либо новшеств. Все приходит и уходит, и опять возвращается "на круги своя", но с новыми подробностями. Просто хотелось бы, чтобы за судорогами перемен следовали времена спокойствия, даже затишья, и можно было бы осмотреться, принять правильное решение и доделать какие-то старые, неоконченные дела. Нужна передышка, особенно женщинам - они растят новое поколение, а для этого надо хотя бы кратковременное спокойствие. Ну, хотя бы не стреляли по ночам во дворах, и не врывались в дома чужеземцы, и не летали бы над головами вертолеты, как было в 2008 году на южных границах России, на северных границах Грузии. Чтобы у кормящих матерей молоко не пропадало. Не получилось... Не выпало такое простое и необходимое счастье сначала на долю наших прабабушек, бабушек, а позже матерей и сестер в "замечательное советское время". А вот уже и моя дочь звонила по ночам мне из Тбилиси и спрашивала, прислушиваясь к стрельбе в ожидании российских танков, - сидеть ли ей с детьми дома или бежать куда глаза глядят...Но это, к счастью для других моих близких, братьев и сестер, пока не в Беларуси...
   Начну с предыдущего поколения беларуских женщин, беларуских жён, с моих бабушек, как раз вступивших в ХХ век в свои "младые дни". Их было несколько, не всех я застал в живых, но получил тепло предков, их любовь, и самые ранние слова на "роднай мове" от двух из них. Обе бабушки - Эмилия и Александра, родились до начала ХХ-го века. Бабушка Эмилия, окончив гимназию до 17-го года, "ушла в народ" и прожила всю оставшуюся жизнь в деревне Цитва (Пуховичи, Минская обл.), где её застали обе революции и все причитающиеся этому веку войны. После Великой отечественной, в конце 40-х, в бабушкиной деревне, мы с братом проводили летние каникулы, уезжая из голодного города, который тогда существовал только на карте. На самом деле - это была груда развалин, через которые мы протаптывали тропинки, сокращая дорогу в школу.
  
  Другая бабушка, "городская", Александра, разделила все военные напасти семьи в Первой мировой н неизменно сопровождала и нас во всех мытарствах Второй мировой. Она была с нами и во время бегства из горящего города, из разрушенного при первой бомбежке нашего "дома специалистов", и в месяцы странствий в эшелонах от Смоленска до Горького, и в Соликамске, на заснеженном Урале, куда мы, наконец, попали к концу 41-го года. Только в Среднюю Азию бабушка не поехала, когда меня с туберкулезом увозила из уральской зимы на юг, в лето, моя мама, чтобы я выжил. Бабушка не поехала с нами, не могла оставить деда в Соликамске одного, он ночевал на работе в тайге (Усольлаг), на письменном столе, а домой приходил за девять километров только по воскресеньям - помыться, поесть и отоспаться.

  Обе бабушки , видимо, были красивы - дети обычно не замечают, не понимают красоты своих родителей, тем более бабушек. Это я увидел лишь сейчас, разглядывая старые снимки, но красота не особенно осчастливила их в новом столетии, в новое время, в новой стране. Такое время наступило, что надо немного о нём рассказать, хотя бы с позиции семьи Павловичей-Валахановичей.


   []
  Александра и Эмилия Валаханович
 (фотография на перроне Минского вокзала, 1911 год)
   Первая Мировая война докатилась до станции Негорелое, откуда родом все наши Валахановичи, а вскоре подступила к Менску (Минску). Февральская революция внушила надежды, а за небольшой промежуток времени Беларуской Народной Радой был созван и в декабре 1917 года проведен "Первый Всебелорусский съезд (конгресс)" с участием 1872 делегатов, при оголтелом сопротивлении местных большевиков. Съезд принял "Устауную грамату да народау Беларусi" и поручил Исполкому съезда принять участие в переговорах с немецким командованием, что было согласовано с "самим" Троцким, посетившим Минск.
   Тем временем большевики, Лев Троцкий с компанией, продолжали торговаться в Бресте с немецким командованием, готовили "Брестский договор", отдавали Германии беларуские земли с трехмиллионным населением. В той игре Ленина и Троцкого, где на кон ставились их личные судьбы и, конечно, судьба Совета народных комиссаров России, Беларусь была мелкой, разменной монетой. Троцкий не сдержал своё слово, данное беларусам, и судьба Беларуси была решена в Бресте без них, без участия делегации "Исполкома Всебелорусского съезда" - их просто не подпустили к столу переговоров. В Минске же в эти дни состоялась лекция главкома западного фронта Мясникова (Мясникьянца), в афишах была объявлена и тема его выступления - "Удержим ли мы власть?". После лекции, 19 февраля 1918 года, вся "советская власть" (Облискомзап) сбежала в Смоленск. Через неделю в Минск вошли немецкие войска...

   Германские войска оккупировали 23 из 35 беларуских уездов. Началось методичное разграбление края. Только из Минска на работы в Германию было вывезено около 15 тысяч человек. В городе действовали два концентрационных лагеря [1].
   То же повторится и в июне 1941 года, когда первыми Минск покинут хорошо организованные и экипированные советские аппаратчики, оставив местному населению самим заботится о спасении женщин и детей, причём власти удерут опять, именно, в Смоленск...Ведь недаром говорят, что "история повторяется сначала в виде трагедии, а потом ...". Но до "фарса" беларусам в следующий раз не дотянуть...

   Кратковременные, более или менее спокойные, промежутки времени между очередными разрывами и переменами властей в быту и жизни нашей семьи, и всех беларусов, с начала 1917-го по конец 20-х годов, составили в памяти моей бабушки Александры (Саши) собственный календарь.


   []
  
   Александра Павлович (Валаханович)
   (1917 год)

   Исчезновение монархии вначале очень вдохновило мужчин всего Минска, Негорелого и Койданава - пришла февральская революция 1917 года, начиналась, так многим казалось, новая жизнь, с весной дохнуло свободой. Моей тётушке, Анне Несторовне, к "февральской" исполнилось десять лет, и она помнила, как дед носил красный бант в лацкане сюртука. Мой дед, тоже Александр, и тоже Саша, как его звали дома, второй муж бабушки (первый скончался ), Александр Федорович Павлович, перед революцией получил повышение, но хотел уйти в отставку с должности начальника телеграфа станции Негорелое Варшавской железной дороги. Были у него планы перебраться в Менск, как тогда назывался наш древний город.
   (Зачем-то русским чиновникам от истории и географии так любо переделывать древние, сложившиеся название городов, улиц, но так город жители упорно называли до 1939 года. Ну, а если уж привыкло "начальство" к слову "Минск", то пусть будет Минск. В деревнях все равно еще долго будут говорить так, как было на протяжении тысячи лет. Да и дома, по крайней мере, у нас, использовали эту древнюю форму названия города).
   Дед со своим отцом, моим прадедом, Федором Александровичем Павловичем, давно вышедшим в отставку, успел как раз построить в Негорелом новый, каменный дом, который обошелся им не одной тысячей золотых рублей. Оставшиеся после строительства дома золотые червонцы, со слов бабушки, дед в 1917 году обменял на "керенки", которые быстро превратились в "труху", так как вскоре "свершилась (так нас учили в школе называть это событие) октябрьская, социалистическая", и началось лихолетье. Первая мировая война надвинулась на Западный край (слово Беларусь всё ещё было запретным), и беларусов стали "освобождать" и "воссоединять", то Польша, то Россия, а в промежутке между ними - Германия.

   С приходом каждой новой власти появлялись бесконечные декреты, указы и распоряжения, развешанные на всех столбах, на заборах, дверях частных домов, то на немецком, то на польском, но больше всего на русском, особенно, когда власть переходила к большевикам. "Бальшавiкi паперы не шкадуюць" ("большевики бумаги не жалеют" с бел.яз). так писал про Мясникова (Мясникянца) и его минскую кампанию в феврале 1918 года видный деятель беларуского возрождения Язэп Лёсик.
   Но, надо быть справедливым, впервые, за сто с небольшим лет "вхождения" края в Российскую империю, стали появляться "дэкрэты" уже и на беларуском языке.
   В этой чехарде население растерялось. Немецкие, "кайзеровские" войска зашли в Минск в 1918 году и пытались навести свои порядки, ушли немцы за ними пришли польские войска и власти (по бабушкиному календарю - это было "при Пилсудском"). Потом новая напасть надвинулась с востока, солдаты в неопределенной форме и разной обувке и головных уборах, с комиссарами во главе, "в острых шлемах", прибывали на станцию Негорелое, заходили нестройными рядами в Койданава (сегодня Дзержинск), и устанавливали в очередной раз "советскую" власть. Заодно устроили в новом каменном доме моего деда "почту", вывесив на ней красный флаг. Шаткое равновесие на границе противостоящих государств, и приход в Негорелое старых знакомых в новой военной форме, порождал своебразный отсчёт ремени, в бабушкином календаре это время называлось - "за тымi бальшевiкамi" (бел.яз.). То есть, еще до тех, первых большевиков, которые для местного населения мало отличались от "вторых" или от "третьих"...
   На станцию стали прибывать эшелонами со всех сторон войска, приблизилась линия фронта, подступал голод, исчезали продукты питания. Дед быстро принимал решения и, долго не раздумывая, - надо было кормить семью,- оставил свой новый дом в Негорелом, перебрался в Менск, и там получил от какого-то нового, "революционного" начальства где-то неподалеку от Менска -Минска (он тогда назывался Минск-Литовский) полустанок (блокпост) с шлагбаумом и телеграфным аппаратом системы Бодо. Вместе с "блокпостом" полагался клочок земли, что и стало основой существования семьи несколько следующих лет.
   К этому времени маме моей исполнилось семь лет. Здесь же, на полустанке, в том же домике-будке, было и жильё для всей семьи, и одновременно рабочее место деда, с телеграфом в его комнатушке. Купили корову -кормилицу на долгие годы, которую по очереди пасли моя мама с тёткой (Люся и Нюра. Иногда дед, оставив бабушку "на линии", умудрялся "смотаться" на пару дней куда-то на юг с попутными эшелонами, в зависимости от военной обстановки, за продуктами "на обмен". Потом, всегда неожиданно, появлялся, спрыгивая на ходу с проходящего мимо "блокпоста" поезда, с мешком разной, случайной еды, вроде кураги, которую мама вспоминала потом всю жизнь.
   Блокпост находился где-то вблизи новой границы, прочерченной по западным границам новой, возникающей советской империи, между возрождённой Польшой и РСФСР, и мама иногда забредала вместе с коровой в другое государство, "нарушала" границу, так как обе, и мама и корова, не понимали "текущего момента", "заграницей" трава корове казалась более сочной. Один раз "нарушителей", то есть корову, как "зачинщицу", и маму поймал пограничник, но так как все пограничники были из того же района, то услышав знакомую фамилию (мамы, конечно), он их отпустил. От того времени в нашей семье остался анекдот о двух пограничниках, встретившихся у пограничного столба - с польской и советской стороны, вступивших в сравнение языков (лингвисты называют это "компаравистикой").
   - "Как по польски - жопа", - спросил советский солдатик, и в ответ на польское "дупа", вздохнул с облегчением: - "Тоже красиво"...

   Наконец, гражданская война окончилась. Так и продержались дед с бабушкой, и моя мама со своей старшей сестрой, на железнодорожном полустанке, вдалеке от Минских событий до... Хотелось написать "до лучших времен", но они так и не наступили. Хотя в Минск семье все-таки удалось вернуться, и даже найти жильё, "взять в наём" половину дома, поспешно брошенного городским "ксёндзом" и уцелевшего от мародеров. Дом находился на "Ляховке", окраине старого Минска, вблизи Виленского вокзала. Во второй половине дома жили Литвинчуки, их глава семьи, как и многие наши соседи, тоже служил на железной дороге. Мила Литвинчук позже, в 1945 году, сыграет случайную, но очень важную роль в соединении нашей, разбросанной по разным странам, семьи.

   Бабушка Эмилия (мама звала её "тётя Эмма") была моложе бабушки Александры (Саши) на два года, а всего у моего прадеда, Викентия Валахановича, и прабабки, Розалии Довнар, родилось одиннадцать детей, многие из которых куда-то, растворились в новом, советском времени. Знаю только, что к революции бабушка Эмилия пару лет уже учительствовала на селе, сравнительно недалеко от Минска, но я увидел её впервые только после 1945 года.
   "Дом на Дзержинской", как его потом долго называли, по рассказам мамы и тетки, был небольшой, по меркам того времени, но в каждой комнате было по два высоких окна, а в доме - два входа, причём у "парадного подъезда" было крыльцо с каменными ступеньками, и витые чугунные столбики, поддерживающие крышу над ним. Но самым главным в доме была великолепная, изразцовая (бабушка упорно говорила "кафельная") печь. Дом, по счастью, не реквизировали под какую-либо "почту", как случилось с домом деда в Негорелом, когда новая власть "вошла в силу". Только сад в скором времени отрезали от участка "для нужд советского народного хозяйства".

   После известного "Рижского мирного договора" и многих "решений Политбюро" земли Беларуси так расчленили, что возник по образному выражению одного анонимного журналиста "эдакий европейский Курдистан" , то есть "Беларусь: польская, российская и непосредственно БССР". Нашу многочисленную фамилию разрезали новые границы, дедушка Саша после этих "переделов" смог увидеть свою родную сестру (бабушка Зина), только через 50 лет, естественно, что только после смерти "вождя всех времен и народов".
   Минск начала 20-х годов представлял яркое, в этническом смысле, людское скопление. Даже названия районов города свидетельствовали о долговременном проживании в нем, по-крайней мере, четырех национальностей (точнее пяти), каждая из которых давно и прочно обосновалась на своей территории, в своих кварталах и улицах... Наша семья, хотя состояла в то время целиком из беларусов, как уже упоминалось, жила в районе "Ляховка". Не берусь утверждать, какие там тогда жили "ляхи", что и до сих пор у нас означает "поляки", но уж "Кальвария" или "Татарские огороды" дожили до советского времени, до дней моего детства. В 40-е годы через них мы ходили купаться на городское озеро, и всегда почему-то с опаской,пробегали мимо разрушенной мечети. dd>  Мама часто навещала тётю Риту на Сторожёвке и на перекопанном трактором кладбище, примкнувшем к "Кальварии", как-то споткнулась на вывороченную могильную плиту с надписью "Валаханович Севастьян" - это было местом упокоения моего прапрадеда. Соседняя с нашей улицей, "Нямига" с синагогой, уж точно была местом плотного проживания минской еврейской диаспоры, с которой мы соседствовали и всегда тесно общались. А до революции дед туда приезжал купить "колониальный товар", например, ананас.
   Поляков или католиков-беларусов было прежде, до войны, очень много, но тут постаралась советская власть, а точнее её органы НКВД. Минских же евреев почти поголовно уничтожили во время войны 41-45 годаb>немецкие оккупанты.
   Несколько справок:
  В июне 1937 года,Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило документ, который , как "Приказ", подписал нарком внутренних дел Н.И. Ежов. Приказ N00485 имел, казалось бы, узкую нацеленность - "О полной ликвидации... личного состава польской агентурной разведки, действующей в СССР". Но, как у нас принято, приказ "на местах" был прочитан по-своему и привел к массовому уничтожению поляков, в основном крестьян и беженцев-коммунистов из Польши. Согласно донесению НКВД от 10 июля 1938 года, число лиц польской национальности, арестованных на основании этого приказа, составило 134 519 человек. Из них 71,3 тысячи человек были давние жители УССР и БССР. От 40% до 50% арестованных людей большевики казнили (т.е. от 50 до 67 тысяч человек), остальных отправили в концлагеря или выслали в Казахстан [2]. "Польскую автономию имени Дзержинского", которая ещё какое-то время держалась в республике, уже можно было и не расформировывать, так как к 1940-ому году почти все поляки и беларусы-католики или разбежались или были репрессированы. После войны, в 50-е годы, остаткам уцелевших поляков и некоторым беларусам-католикам) "разрешили" выехать в Польшу, тогда город Гродно окончательно "советизировался", что означало практическое его опустение, город превратился в памятник исторического прошлого. Исчезла целая ветвь беларуской католической конфессии, неотъемлемая часть общей беларуской культуры.

   Многоконфессиональность и национальная толерантность на землях Беларуси сохранились с незапамятных времен, это было нормой и в Великом Княжестве Литовском и в "Жечи Посполитой", хотя в Польше, антисемитизм, в частности, все-таки дал свои ядовитые ростки. Антисемитизм вообще не свойственен беларускому народу, а пресловутая "черта оседлости" способствовала лишь тому, что в Минске второй по численности национальностью оказались к началу ХХ столетия евреи, которые легко уживались с местным населением последние пятьсот лет. dd>  Кстати, великое множество самых известных евреев, начиная от первого президента Израиля, Хаима Вейцмана и до последнего Шимона Переса, родились в Беларуси. Здесь еврейское население местечек и городов чувствовало себя в относительной безопасности - помните мечты Паниковского (персонаж романа Ильфа и Петрова "Золотой теленок") - попасть в "Бобруйск -золотое дно". Это был благодатный для края, его полиэтнической культуры, симбиоз, в том числе и генетический, что дало возможность появиться и проявиться многим, самым выдающимся, ученым и художникам, , писателям и поэтам, актёрам и музыкантам, включая "советских" и "постсоветских" нобелевских лауреатов смешанного "беларуско-еврейского" происхождения. Вот, , например, единственный Нобелевский лауреатого за последние тридцать лет, "русский" академик, Жореса Алфёров,ародился здесь и учился в школе рядом с моим домом в Минске...
   Татары тоже так давно жили в этих краях, что многие уже носили беларуские фамилии и даже Коран, как оказалось, их просветители давно перевели на старобеларуский язык, хотя и был он записан арабскими литерами.
   Наши беларуские татары, или как их называют некоторые специалисты - "литовские татары", хотя правильнее их было бы назвать - "литвинские", , органично встроились и в политическую структуру Великого Княжества Литовского (ВКЛ), и в беларускую новую историю, примерно в ХУ веке [3]. В средние века они, преимущественно, выполняли свое основное предназначение - охрану границ ВКЛ, мультиэтнического государства, где доминировал старобеларуский язык. И все многочисленные, известные в Беларуси, фамилии - Смольские (Смоличи), Вольские или Гембицкие внесли свой, неоценимый и, неоценённый до сих пор, вклад в общебеларускую культуру.

   Первые годы новой, советской власти не изменили этой ситуации. Даже более того, двукратное провозглашение советской республики, сначала в форме Литовско-Беларуской ССР ("ЛитБел", 27.02.1919), а через год, как ССРБ (31.07.1920), давали надежду на спокойное сосуществование всех этнических групп в многонациональной республике. Не должно было бы, так многим казалось, измениться что-либо существенно и после вступления в "союзное государство" (1922 год), уже в виде БССР, ведь была принята конституция с "правом на самоопределение, вплоть...". К тому же, главный символ республики - герб, был окончательно утвержден "в центре" и просуществовал до 1937 года, а "Пролетарии всех стран..." на ленточках герба обвивали колосья ржи и дубовые листья на четырех официальных языках республики: беларуском, русском, польском и идишь.

   []


   Однако у новых, советских руководителей были свои специалисты - создатели и руководители "Института красной профессуры", где трёхлетнее обучение всем наукам, считалось достаточным для "советского профессора". Первый руководитель новой республики, председатель ЦИК, Мясникьян (Мясников), расчистил пути для московской партократии, и "доказал", что "белорусы не являются самостоятельной нацией, поэтому принцип самоопределения им не подходит". А позже "красные специалисты" по истории и лингвистике, успешно продолжили эту партийную установку [4].
  Письмо - донос в ЦК ВКП(б) Сталину "О белорусском языке, литературе и писателях" закрыл "в центре" сразу все вопросы о Беларуси и подготовил почву для нового этапа истребления интеллигенции республики. Приведу лишь несколько строк из этого малограмотного, но подправленного "красными профессорами", документа за подписью Секретаря ЦК КП(б) Белоруссии - Пономаренко, от 21.XI.38:
   - "Враги народа, пробравшиеся в свое время к партийному и советскому руководству Белоруссии...
   ... Союз "советских" писателей Белоруссии, идейно возглавляемый десятком профашистских писателей (в том числе известные Янка Купала и Якуб Колас)..." и т.д.
  После чтения этой омерзительной кляузы мне уже не надо было искать другие документы, подтверждающие рассказы моей мамы. Отец был дружен с Янкой Купала, лечил его, когда он находился под домашним арестом, ездил с ним когда-то на охоту, и знал многое ...
   О других национальностях (евреях, татарах) уже и не было речи, продержалась в прореженном виде до начала новой войны лишь "польская автономия имени Дзержинского", где проживала основная часть нашего рода, наши бабушки и дедушки со стороны мамы - Довнары, Валахановичи и Павловичи. Что с ними стало в "самой свободной в мире стране", желающие могут узнать из очерка "Охота на Донаров", размещенного в "Самиздате" [Прокопчук Артур, Интернет].

   Очень скоро, на практике, населению края пришлось столкнуться с адептами русской, советской, партийной точки зрения на беларусов, и не прошло нескольких лет со дня "добровольного вхождения" в СССР, как вся советская власть в республике оказалась в руках "выдвиженцев" из Москвы.
   "Дело Мясникянца" продолжили другие "товарищи из центра", "проявившие" себя в других регионах Советской страны, как например, Гамарник, из Дальневосточного крайкома партии или Гикало, понаторевший в партийных чистках в Узбекистане и Азербайджане. Как они ни старались услужить Москве, "сталинскому ЦК", все они не пережили 38-ой год, когда для "укрепления национальных кадров" Лаврентий Берия направил в БССР своего ближайшего друга, тёзку и собутыльника, Лаврентия Цанава, подкрепив это назначение новым секретарём ЦК Беларуси - Пономаренко. Берия - этот мрачный демон НКВД-НКГБ-МГБ, практически завершил "советизацию" и "русификацию" Беларуси, закрыл, так называемый, "кадровый вопрос", по крайней мере, в правительстве БССР и других ведомствах республики.
   Ленин, "как в воду глядел", что национальные меньшинства не защитит даже конституционная формула "выхода из союза (СССР) и самоопределение, вплоть до отделения", что он сформуировал в качестве установки по национальной политике для большевистских советских практиков национального вопроса, вроде Сталина. Но каких масштабов достигнет "борьба за чистоту рядов партии", даже он не мог себе вообразить, какие "насильники" оседлают в конце концов правительство молодой республики.
   Ленин писал:
"При таких условиях очень естественно, что "свобода выхода из союза", которой мы оправдываем себя, окажется пустой бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ" [5].

   Чтобы не мозолить глаза новой власти со старыми сослуживцами, быстро перекрасившимися под алые цвета советских стягов, мой дед, Александр Павлович, ушел с железной дороги, сменил профессию, закончил, как тогда было модно, какие-то ускоренные курсы, и стал городским санитарным врачём. Маму, как "социально чуждую", в институт не приняли, пришлось ей отработать в "Минском статуправлении" техником-статистиком, чтобы получить какой-то необходимый тогда стаж для демонстрации лояльного отношения к новой власти. Одновременно мама немного поучилась в музыкальном техникуме, у неё были разные наклонности и способности. Бабушка Саша с утра до вечера сидела за швейной машиной "Зингер", "обшивала" семью, а зимой с санками выходила к железнодорожным путям товарной станции, где можно было найти дровишек для домашней "кафельной" печки. Эшелоны шли мимо дома на восток и на запад. Семья лишь только приспособились к новой власти и её экономическим реформам, как наступила очередная разруха - голод 29-30 года.
   За несколько лет до этого Павловичи выдали замуж свою старшую дочь Анну, мою любимую тётю Нюру, за Георгия Яротто, эстонца, работающего, как почти все наши родственники-мужчины, на Варшавской или Либава-Роменской, точно не знаю, железной дороге. Жорж успешно делал "советскую" карьеру и его направили учиться в Москву, но в Минск он долго не возвращался, несмотря на то, что появилась на свет его дочь Майя. А тут наступил год "великого перелома", а за ним и "великий голод" - результат этой переломной "коллективизации".

   Эти годы хорошо известны по многочисленным публикациям, воспоминаниям, свидетельствам очевидцев. Скажу только, что "дом на Дзержинской" стоял вблизи вокзала в Минске, а еще одна моя родственница, по другой линии, в то время жила у киевского вокзала в Москве, так что насмотрелись они такого, что потом уже не вздрагивали при показе советской кинохроникии о немецких лагерях смерти. Не буду вдаваться в подробности, только вспомню один эпизод, непосредственно связанный с хроникой нашей семьи. А заодно станут более ясными образы беларуских женщин, женщин нашей фамилии, облик моей светлой и сердобольной бабушки, которая никогда не могла пройти мимо чужого несчастья и горя.
   Бабушка Саша не только "обшивала" семью, кормила и обстирывала детей и уже появившихся внуков (точнее,первую внучку, мою двоюродную сестру Майю). Она еще и "хранила очаг", в прямом смысле слова, то есть "добывала" дрова и топила в зимнее время изразцовую печь, которая оказалось довольно прожорливой. Дрова в те зимы были большим дефицитом в Минске, может не таким, как в Москве (помните у Маяковского - "больше всех дорогих даров я помню морковь драгоценную эту и пол-полена березовых дров"). Эти "драгоценные" поленья, зимой, на санках, бабушка привозила с железнодорожной станции, где знакомые по району соседи-кочегары иногда сбрасывали ей несколько чурочек с паровозов. Там же, в очередной свой поход за дровами, с санками, бабушка наткнулась на сброшенного, как поленья, с поезда, в беспамятстве (наверное, думали - тиф), лежащего на снегу человека. Рядом, со смерзшимися от соплей носами, скулили двое мальчишек. Бабушка с их помощью взвалила уже закоченевшего человека на санки и привезла его домой. Дома он "оттаял" и оказался немцем, Пецольдом Георгием Эмилиевичем, преподавателем немецкого языка из Республики Немцев Поволжья, из той республики, которой мы до сих пор обязаны "сарептской" горчицей. Там от голода уже умирали тысячи, скончалась и его супруга, и Георгий Эмилиевич собрал своих мальчиков, получил какое-то разрешение и двинулся на историческую родину, в Дрезден, откуда были родом все Пецольды. В дороге он заболел, потерял на пути к Минску сознание и опомнился уже в жарко натопленной (дрова-то все-таки достали) комнате, где его натерли, разогрели, влили что-то живительное в рот и уложили в чистую постель. Дети Пецольда "старого", как его будут в дальнейшем называть в нашем доме, в отличие от Пецольдов "малых" , Макса и Эмиля, так и остались под покровительством бабушки. Позже Георгий Эмилиевич Пецольд стал преподавателем немецкого языка, профессором Института беларуской культуры (Инбелкульт), преобразованного в Беларускую Академию Наук. Даже получил квартиру в первом, выстроенном для профессуры, доме объединения "Камунар-Асветнiк".
   Георгий Яротто так из Москвы и не вернулся и через некоторое время тетя Нюра (Анна Нестеровна) вышла замуж за Макса Георгиевича Пецольда, так в нашей семье появилась и немецкая фамилия, принесшая потом много горя.
   Поляки и немцы особенно раздражали советскую власть. Почти все Пецольды были подвергнуты репрессиям уже в 30-е годы, Георгий Пецольд ("старый") после трёхлетнеего тюремного заключения был расстрелен в 1941 году в Пятигорске вместе со второй женой, Александрой Августовной, которая тоже была преподавателем немецкого языка. Их имена занесены в "Книгу памяти жертв коммунистического террора" по Ставропольскому краю, они пополнили списки миллионов репрессированных по всей стране. Макса Георгиевича Пецольда "забрали" в 1941 году из Орши, где он работал главным хирургом городской больницы, но расстрелять из-за быстрого наступления немцев не успели, их вывезли в Саратов. Так ему удалось выжить и позже, после этапирования в Карлаг (Джезказган), прожить 16 лет в лагерях и еще один год на свободе после массового, "Хрущевского" освобождения из лагерей в 1956 году. Но меня занесло уже к началу другой войны, а надо вернуться немного назад...
   С вынужденным опозданием в три года, мама все-таки в 1931 году поступила в Медицинский институт и на втором курсе вышла замуж за моего отца, Прокопчука Андрея Яковлевича. Институт мама заканчивала уже в новой квартире, в "Доме специалистов" на углу Советской и Долгобродской улиц, куда они все перебрались в 1934 году. В 1936 году во время сдачи последней сессии мама родила меня и смогла получить "Диплом с отличием", по специальности "врач-рентгенолог". Здесь же, на "Золотой горке", мы услышали о начале одной войны, финской, потом другой, и отсюда удирали из-под бомбёжки, жарким вечером, 26 июня 1941 года, взяв с собой, что было полегче, в руки, "на восток" по Московскому шоссе. Мне дали нести пустой чайник.

   Бабушку Эмилию со "старым Лобачем" к этому времени "вступили в колхоз",b>где она совершала, так сказать, "трудовые подвиги". В войну бабушка осталась на оккупированной территории, как и всё её село, как-то пережила войну в своей хате с соломенной крышей, которую касались ветви разросшихся кустов "персидской" сирени. А так как была учительницей, то спаслась и от "раскулачивания" в 30-е годы, и от немцев в силу преклонного возраста, и даже не попала после войны в списки "неблагонадёжных", оказавшихся в немецком окружении. По её рассказам, немцы заходили в село реже партизан.

   Мои родные женщины,- бабушки, мама и тетка,- горожанки, не соприкоснулись в 30-е с "раскулачиванием", и борьба большевиков с "нацдемовщиной" в БССР не затронула их, как мне ранее казалось, по причине их "другой специализации", медицинской. Советские блюстители порядка расправлялись в конце 20-х, начале 30-х, в основном, с носителями чуждой им культуры, любой религии, отличной от православия, литературы и поэзии на другом, не русском языке. Для этого была еще "подработана" для внешнего мира формула "об единстве русских, малороссов и беларусов", что закончилось к концу тридцатых годов практически поголовным истреблением беларуской культурной элиты и постепенным вытеснением беларуского языка из всех сфер общественной жизни. Для усиления "роли русского языка" были проведены три реформы беларуского правописания (первая в 1925-1926 г.г., неоконченная - 1930 года и реформа 1933-1934 года). Причем новые нормативные правила (их было 86) настолько исказили язык, что его уже трудно было отличить от русского. А за это время советские власти, в силу "революционной необходимости", под предлогом борьбы с "нацдемовщиной", истребили почти всех научных работников в области образования и специалистов-языковедов. При этом были изъяты и уничтожены большинство картотек беларуского языка, собранных специалистами, а к оставшимся архивам был запрещен доступ, что продолжается и в наши дни. "В один из периодов 1931 года в Институте языкознания работало 6 сотрудников, причём знающих языковедов практически не осталось. Современные белорусские филологи подчеркивают тот факт, что более 20 новых правил, введенных реформой 1933 года, искажали установившиеся нормы беларуского литературного языка путём искусственного, неестественного и принудительного наложения на них правил русского языка (Википедия, Реформа белорусского правописания 1933 года).
   Я думал, что хотя бы медицину, медицинских работников, врачей и медсестёр, которых так не хватало в республике, тогда не затронули репрессии. Отца, к 37-ому году уже профессора, доктора медицинских наук, члена-корреспондента АН БССР, забрали как-то летом (со слов мамы), "чекисты", но он вернулся очень скоро от следователей из НКВД, сказав дома, что "произошла ошибка". Мать (врач-ренгенолог) и тетку вообще не трогали, а дядю, хирурга, Пецольда, как немца, увезли в лагеря только с началом войны 41-года.
   На снимке тех лет я вижу счастливые лица. Или они ещё не подозревают о своей судьбе, не знают, что творится рядом с ними, не слышат, что уже стучатся в соседние подъезды, а "черные вороны" (в основном,"эмки" - первый советский автомобиль, "Молотовец", ГАЗ-1) неслышно подкрадываются по ночам к намеченным жертвам ?...
  
   []
  
   Анна Пецольд (слева), Макс Пецольд, Людмила Прокопчук
(1936 год)

   Но вот, в Энциклопедическом справочнике Леонида Морякова, "Рэпрэсаваныя медыцынскiя работнiкi Беларусi 1920-1960", вышедшем в 2010 году, приведены персональные данные о жертвах сталинизма в БССР в сфере медицины и ветеринарии, в количестве более 1500 человек, и половину составили беларусы. Среди них около 500 врачей и 200 медсестер, в том числе и наши родственники [6].
   Можно предположить, что моей маме (врач-ренгенолог) и тетке (медсестра) просто повезло тогда. Все более или менее образованные люди Беларуси, педагоги и врачи, инженеры и литераторы, актеры, художники и музыканты, в том числе и революционные деятели, участники народно-освободительных партий и движений, даже побывавшие в царских тюрьмах Российской империи, прошли свой "крутой маршрут" в обновленных чекистами застенках. ЧК Дзержинского, по не совсем понятным причинам, усердствовала в отношении прежних лидеров борьбы с царизмом. К беларусам, а также литовцам, и особенно полякам, верные слуги "железного Феликса" снисхождения не испытывали. Представляю, что бы ещё натворил в Беларуси этот "верный ленинец", если бы дорвался до высшей власти. Его, повидимому, вовремя убрали конкуренты.
   Мой дед, Александр Павлович, был вхож в семью Дзержинских, образованную, интеллигентную, радушную, дружил с его родными сестрами и братьями, вспоминал и посмеивался над кем-то из братьев Дзержинских, кто так и не смог научиться делать "голубец" в мазурке на званых вечерах в их доме. Семья Дзержинских, в которой было восемь детей (Феликс - четвертый ребенок), позже старалась не вспоминать о "достижениях" мятущегося Феликса и хотела сохранить с советской властью нейтралитет. Помогло это им или нет - не знаю.
   Но вернемся от истории жизни моей семьи, истории моих родных, к основной теме, к исторической судьбе беларуских женщин начала нового столетия, ХХ-го, которое не может, к сожалению, нас порадовать. Правда, не многим отличается и "новейшее время". А моё отступление от общей темы было необходимо, так как судьба моей семьи - неотъемлемая часть судьбы всего беларуского народа. И, конечно, в этом разворачивающемся сериале, я начну с тех беларуских женщин, которые, несмотря на столетия политического, религиозного и культурного геноцида, попытались сохранить свою историю, язык, традиции, стали нравственными ориентирами для нас, для будущих поколений.


  
   * * *

 "
  В истории беларуского национально-освободительного движения начала ХХ века трудно найти более яркую женскую личность, чем прошедшую тюрьмы польской дефензивы и камеры Бутырской тюрьмы Палуту Бодунову. Она - единственная женщина, чье имя фигурирует в списках почти всех национально-политических организаций с 1917 года. Главной мечтой ее жизни было увидеть Беларусь суверенной и независимой. Входила она и в состав правительства Беларуской Народной Республики. Из-за тяжелой болезни уже в середине 1920-х годов Бодунова отошла от политической деятельности, была сломлена физически, жила на содержании сестры. Несмотря на это, в 1937 году ее арестовали и из застенков НКВД она уже не вышла: в 1938 году Палуту Бодунову расстреляли."

   []
   Палута Бадунова (7.09.1885 - 29.11.1938)
   (фото из Интернет-Энциклопедии - "Традиция")

   Немногим позже, еще одна наша замечательная соотечественница, Лариса Гениуш, столкнулась с особенностями и предпочтениями новой советской власти и "любовью" отдельных ее представителей к поэзии.
   Краткая справка о ней: Л.Гениуш (1910-1983), урожденная Миклашевич, беларуская поэтесса и общественная деятельница. Родом из Гродненской области, с 1921 года входившей в состав Польши. После замужества уехала с мужем в Чехословакию и с 1937 по 1948 год жила в Праге, участвовала в работе правительства Белорусской Народной Республики в изгнании. С приходом Красной Армии, несмотря на то, что она уже была чехословацкой подданной, в 1948 году её арестовали и вместе с мужем выдали властям СССР. Приговорили её "на родине" к 25 годам лагерей. Судьба её мужа мне не известна. Её именем Всемирный конгресс беларусов назвал 2010 год [Википедия].
   Период её лагерной жизни мне более известен по рассказам моей тётушки Анны Нестеровны Пецольд, которая проживала с ней в одном бараке на Колыме, в том знаменитом "женском лагере" совхоза Эльген Магаданской области. После смерти "корифея" в 1953 году Анну Пецольд и Ларису Гениуш и многих тысяч и тысяч других узниц советского режима стали выпускать "на волю", но всех по разному. Тетку реабилитировали полностью, но без права проживания в Минске, на всякий случай, а "срок" у Гениуш был сокращен до 8 лет, до этого у всех было "25 лет по статье - измена родине". После освобождения Ларисе Гениюш, как и многим другим, было запрещено жить в столице, и она уехала в Гродненскую область. Официальная версия этой части биографии наших беларуских великомучениц такова:
   "Поэтессу Ларису Гениюш, оставившую книгу своих воспоминаний "Споведзь", отправляли в специальные женские лагеря ГУЛАГа. Там же оказались и многие жены деятелей науки и культуры, арестованные вслед за мужьями на "правах" жен "врагов народа". Лагерный срок давал хоть небольшие шансы выжить. Вернулась из лагеря в 1956 году Дина Харик, жена расстрелянного поэта Изи Харика, но так и не смогла ничего узнать о судьбе двух своих детей, оставленных в Минске. Далеко не каждая женщина выдерживала изнурительные работы и невыносимые условия жизни в лагере. Погибла в лагере строгого режима жена главного режиссера еврейского театра Мойше Рафальского. Те же, кто остался на свободе, многие годы носили унизительный ярлык - "жена врага народа""[8].
   >
   Лариса Гениуш избежала немецких лагерей, но близко познакомилась с их копией в СССР. Беспощадная власть разметала наших великомучениц по Заполярью Воркуты и Норильска,Сибири, Колыме и Дальнему востоку. Но, где бы ни были эти замечательные женщины, они оставались душой и сердцем с "родным краем", как Палута, как Лариса, как моя тетка, Анна Нестеровна, которой выжить на Колыме помогла, наверное, память о родине, когда охранники раздевали и загоняли "женскую бригаду" по пояс в болото на целый день, на съедение колымским гнусам, за любую провинность одной из их товарок. Что-то же придавало им мужества и терпения, как и другим нашим родным и соотечественницам, оторванным от родной земли. Их, этих советских великомучениц, новая, жестокосердая власть лишила всего, кроме воспоминаний. Выжить им помогла память, они знали, что их ждёт "родны кут"...

   []
Лариса Гениуш -Миклашевич
   (1910-1983)

   Беларусь
   Беларусь мая спеўная, летняя, жнiўная, Палавеюць загоны густой ярыной.
   Напаю свае вочы блакiтам i нiвамi, I лясоў Тваiх цьмяных суровай красой.
   На дарогах жыцця п'ю я слёзы па поўнiцы, Кожны крок мне да болю бывае цяжкiм.
   Толькi ласкай Тваёю душа мая поўнiцца, Тваё iмя святое у сэрцы, як гiмн.
   Аддалёк, бы дыван, зелянее бульбянiшча, Паабапал дарогi зацвiў чабарок.
   О зямля маiх прадзедау, наша прыстанiшча, Зноў на грудзi упала сляза незнарок...
   Паглядаю навокал, дачка Твая верная,  Да адчаю, мой скарбе, кахаю Цябе.
   Адзiнокi мой шлях i усыпаны цернямi. Толькi я не прыстала яшчэ у барацьбы.
   Мацi сiлу дала i палi навакольныя, I дубы, якiх бурам лiхiм не зламаць,
   Расквiтай жа свабоднаю, слаўнаю, вольнаю. Абелiскi з гранiту на варце стаяць...
   (Опубликовано впервые в 1982 году в сборнике Л.Гениуш "На чабары настоена").

   Я хочу, чтобы те беларусы, которые, вроде меня, даже дома чаще говорят по-русски, в силу разных обстоятельств, приобщились к древнему языку своих предков, его мягкому и певучему звучанию...Поэтому и перевод этого "верша" не делаю, думаю, что и так понятно...
   В новой, уже суверенной, Республике Беларусь, Ларисе Гениуш тоже не нашлось места, обращение о ее реабилитации к президенту Лукашенко, который оставил его без ответа, было переадресовано Верховному Суду республики. Верховный Суд в своем ответном письме указал, что Гениуш была "обоснованно признана не подлежащей реабилитации", хотя с 1960 года в УК Беларуси отсутствуют статьи, по которым она была в советское время осуждена, что, согласно действующему законодательству, влечет безусловную отмену обвинительного приговора и реабилитацию. Но, видимо, советское (правильней "совковое") мышление представителей суда до сих пор преобладает в Республике Беларусь над законом, благо есть с кого брать пример по соседству. Суды, что в России, что в Беларуси, мало чем отличаются в своей практике, официальное лжесвидетельство стало и здесь и там нормой. еспублике Беларусь над законом. Так что экспонаты, связанные с жизнью и творчеством Ларисы Гениуш, будут ещё долго находиться в "Беларуской библиотеке музея имени Франциска Скарыны" в Лондоне, а не в Минске, к сожалению.
   "Для правозащитников ясно, что Верховный суд принял политически мотивированное решение, далекое от принципов законности и справедливости. Остается, пожалуй, единственный выход - обратиться в Комитет по правам человека ООН и представить Беларусь как нарушителя прав на справедливый, компетентный, независимый суд", - заявил Г.Погоняйло [9]. "Промывка мозгов" населения Беларуси в течение семидесяти лет советскими партайгеноссе дала свои грустные всходы во всех сферах общественной жизни Республики Беларусь...
   Если бы я не был свидетелем, хотя и школьником, той вакханалии, которую учинили наши "славные органы" (НКВД, НКГБ, МВД, МГБ и т.д) в послевоенное время в Минске, то может быть, не так "зацепила" бы меня статья о восьмилетнем заключении Ларисы Гениуш в советских лагерях. Конечно, восемь лет - это не девятнадцать, как у дяди Мити (Митрофан Матусевич), который отбывал свой срок в Воркуте, или шестнадцать - столько пробыл в Джезказгане дядя Макс. Ведь, удалось Ларисе еще прожить "на воле" шестнадцать лет, что не мало. Но я до сих пор ясно помню зиму 48-го года, километровые очереди согнутых от холода и страха людей к приемному окну внутренней тюрьмы МГБ, мою маму уходящую в ночь, чтобы отстоять к утру в этой очереди с "передачей" своей сестре, тёте Нюре... Тёте моей, Анне Нестеровне, после Колымы удалось прожить даже больше, чем Ларисе Гениюш, у нас порода крепкая. Пережила она и этапы из Владивостока до Сов.Гавани, и плавучую тюрьму - пароход "Кулу", где за один месяц в трюмах погибло несколько сот арестантов, не дожили до Магадана, и многотысячный женский лагерь - "совхоз Эльген" и 50-ти градусные зимы... И еще много чего, о чём она не любила рассказывать и скрывала даже от нас. Валахановичи, видимо, живучие, это вот Довнары почти все исчезли, возможно "не та" религия, с точки зрения "православных коммунистов", сильно подвела их - не тому Богу кланялись...
   А полная реабилитация Ларисы Гениюш, я твёрдо знаю, рано или поздно произойдет, так же как поименно будут названы все "карники" ("каратели" - в переводе с бел.яз.) беларуского народа. Живу и всё ещё надеюсь...

   Что за народ живет в моей Беларуси, что за женщины! Вот и в очередной войне, на оккупированных Германией землях, они оставались свободными, боролись наравне с мужчинами за независимость от чужаков. А партизанские отряды - это вообще народное изобретение еще со времен, так называемой, "неизвестной войны" или "потопа", как её обозначают историки Польши. Те страшные тринадцать лет (1654 - 1667 гг.) советские "спецы-историки" называют "русско-польской войной". При этом "умалчивается", что все земли современной Беларуси в составе Великого Княжества Литовского воевали против Московского царства, воевали с полчищами, нахлынувшими по велению Алексея Михайловича, "тишайшего" царя, начавшего перемещать границы своего царства все далее на запад. Его армии дошли тогда до Бреста, где русскими войсками под началом Хованского было уничтожено более трети обывателей. Походя, русская армия сожгла и Минск, в котором осталось менее 2-х тысяч жителей и около 300 домов. А процветающий в то время древний город Мстиславль был русскими войсками уничтожен полностью, почти со всем его населением. Один из русских "историков- патриотов" в полемике с Сагановичем (автор работы "Неизвестная война"'), пишет, что "резня в Мстиславле ничем не отличалась от "довоенной" резни войсками Паца и Радзивилла своих соотечественников в Бобруйске или Пинске". Замечательное оправдание..."Бей своих, чтобы чужие боялись..."

   С кем только ещё не пришлось воевать беларускому народу, со всех сторон обложенному "славянскими братьями". Если бы только с востока, с "московитами", а ведь пришлось и с их татарскими союзниками, и с казаческими отрядами из "Малороссии", и с польскими феодалами со своими наемниками, которые пытались водворить порядок в разбушевавшейся крестьянской стихии. Возникали партизанские отряды - "шиши", что воевали за свою родную землю. Этот исторический подвиг народа, надо признаться, не помог сберечь села и города, сожженные варварами разных наций, спасти земли беларусов от очередного захвата или "добровольного присоединения" к разбухающей в пространстве и времени новой империи, оградить мирное население от несчастий. В одной только "неизвестной войне" число жителей края сократилось наполовину. Еще сотни тысяч беларусов полегло в следующей войне России со Швецией, и снова край разоряли русские войска, но уже под началом Петра Великого.
   Прошло еще одно столетие, на земли изувеченного края, только что присоединенного к России после трёх разделов "Жечи Посполитой", пришёл Наполеон, соблазнивший в начале войны будущей свободой несколько десятков тысяч беларусов, воевавших против своих же бывших соотечественников, попавших в состав русской армии [9]. Территория Беларуси стала плацдармом военного противостояния двух держав, расколовших в очередной раз беларуский народ, составивший когда-то ядро Великого Княжества Литовского.
   Беларуский народ разорвали, растащили во все стороны. На два столетия приостановилось формирование единой нации.
   Не стало давно Великого княжества, исчезла конфедерация двух народов - Литвы и Польши, а Беларусь так и осталась до последнего времени полигоном российской военщины, территорией для осуществления ее "стратегических интересов". И война с Наполеоном, и Первая и Вторая мировая, лишь увеличивали кровавый мартиролог сыновей и дочерей Беларуси, не редко воевавших по разные стороны новых границ.

   Генетическая любовь беларусов, не знавших до "воссоединения" крепостного права, любовь к свободе, свободному труду, труду на своей земле, более ста лет подавляемая царизмом, снова проявилась в советское время, в 1920-1930 годы. Тогда вооруженные крестьянские отряды оказали массовое сопротивление советизации деревни, вовлечению в колхозы, особенно в только что "присоединенных", западных областях Беларуси. И снова это было сопротивление на два фронта - и против польских властей, которые до 1939 года рассматривали "Крэсы" (так называют польские историки наш край), как свою вотчину, и против большевистского "принуждения к миру" после 1939-го года, года "добровольного воссоединения". По разным сведениям, на территории республики в 30-е годы возникло более 40 повстанческих отрядов, так хорошо известен историкам, например, отряд Беларуской крестьянской партии "Зеленый дуб". Общая численность восставших достигала 5000 человек [11]. Количество погибших в эти годы, особенно связанных с насильственной "коллективизацией", не поддается исчислению, так как все документы того времени, а значит и число жертв советизации края, или недоступны или фальсифицированы официальной советской историографией. Однако кое-какие сведения сегодня, наконец, можно извлечь из разных независимых источников.

   "Для проведения коллективизации в деревню были направлены сотни уполномоченных, которые не знали запросов крестьян. Часто угрожая наганом, они составляли списки "желающих" вступать в колхозы. Всех сопротивляющихся раскулачивали. К маю 1930 г. было раскулачено 15629 хозяйств. Уровень коллективизации стремительно повышался. Если в январе 1930 г. коллективизацией было охвачено 20,9% крестьянских дворов, то к марту этого же года уже 58%. Главным итогом насилия при создании колхозов стало массовое недовольство и протесты крестьян, вплоть до вооруженных выступлений. Только в Беларуси в 1930 г. состоялось более 500 крестьянских выступлений. Перед вступлением в колхоз крестьяне резали скот. К маю 1930 г. поголовье крупного рогатого скота сократилось на 532,6 тысячи или на 25,6% "[12].



   Новое бремя, еще более тяжелое для беларуского народа, легло на его плечи во Второй мировой - Великой отечественной войне (1941-1945). Снова на защиту своей земли поднялся весь народ, снова создавались партизанские отряды и, как никогда прежде в истории Беларуси, в эти отряды ушли более 50 000 женщин сражаться с оккупантами. Многие из них участвовали и в европейском движении Сопротивления.

   "Истории известен даже чисто женский по составу партизанский отряд "Родина" на территории Франции, который был создан нашими землячками, бежавшими в мае 1944 года из лагеря Эрувиль. Штаб советских партизанских отрядов, действовавших на территории Франции, совместно с бойцами французского Сопротивления организовал побег для узниц. Из плена тогда освободились сразу тридцать семь наших соотечественниц. Первым командиром отряда была минчанка Надежда Лисовец, а потом, когда она заболела, его возглавила Розалия Фридзон.
Франция благодарна нашим женщинам. Командирам отряда "Родина" Надежде Лисовец и Розалии Фридман было присвоено звание "лейтенант французской армии"[13].



   "Уроженка Беларуси Зинаида Туснолобова вынесла с полей сражения в этой войне 128 раненых. В феврале 1943 года она была тяжело ранена, отморозила руки и ноги, которые пришлось ампутировать, но осталась в рядах борцов, выступала по радио, в печати, призывая бороться до полной победы. Туснолобовой присвоено звание Героя Советского Союза, а международный Комитет Красного Креста наградил ее медалью имени Флоренс Найтингейл" [14].

   Только в этой войне (1941-1945) население Беларуси сократилось на одну треть. Споры же о "точной цифре" погибших, пропавших без вести, вывезенных в Германию и военнопленных ПРОДОЛЖАЮТСЯ ДО СИХ ПОР И лежат на совести советских историков.

   Женщины земли Беларусь стоят в самом начале послевоенного возрождения нации, так как не менее двух поколений мужчин было выбито почти поголовно за полстолетия (1914-1953 годы). Особенно советское время прошлось по мужскому составу Беларуси в виде депортаций и репрессий и во время коллективизации. Окончилась война, надо было восстанавливать уничтоженные, разрушенные почти целиком, многие города Беларуси, новые стройки потребовали новых рук. Десятки тысяч женщин и девушек, покинули свои деревни, приехали на промышленные стройки, в города, возрождать жизнь республики.
   Выжившие после самой кровавой бойни ХХ-го столетия, беларуские женщины строили, восстанавливали Минск, лежащий в руинах, я это хорошо помню и сам, когда мы "пацанами" лазили по новостройкам города, откуда нас "гоняли" женщины-рабочие. Женщины поднимали сельское хозяйство Беларуси, растили оставшихся в живых, после долгих голодных лет, своих и чужих детей. Это наши бабушки и тетки, мамы и сестры стали стержнем беларуского народа, в котором мужчины исчезали в водоворотах войн и репрессий, на фронтах и в "чёрной дыре" Гулага, а оставшиеся возвращались после войн и сталинских лагерей инвалидами. Это они - беларуские женщины подняли на ноги новое, послевоенное поколение изголодавшихся, чудом уцелевших детей, сыновей и дочерей, им мы обязаны своими жизнями, их мы должны помнить пока живы...

   Даже не знаю, кого из женщин Беларуси можно выделить в те годы мировой катастрофы. Они же все героини, даже тем, что не только сами выжили, несмотря ни на что, но и детей, как могли, уберегали. А для меня самыми выдающимися женщинами, героями без орденов, конечно, остаются мои бабушки, моя мать и её сестра, моя тётка. Мать спасала семью, уйдя из Минска в первые же налёты немецких самолётов,дотащила нас до Урала, стала служить в военном госпитале.Сколько потом прошло через её руки раненых в "эвакогоспитале N 3141", я не знаю. Тогда врачи часто не выходили из стен больниц сутками.
   Тётка, напрекор всему, сохранила детей в войну, а после войны сумела уцелеть в сталинских лагерях и выхаживала в своём "барачном медпункте" сотни обреченных на умирание колымских "доходяг"...

   Женщины Беларуси выживали в неимоверных условиях, и везде им удавалось сохранить свой неповторимый национальный облик, свою суть, национальную культуру, несмотря на разорение, войны и революции, годы лишений. Они устояли в аду советского Гулага, через который прошли сотни тысяч женщин и девушек, наших матерей и сестёр. Даже на Колыме умудрились организовать "советское сельское хозяйство", там успешно функционировал, под прикрытием названия "совхоз Эльген", крупнейший в СССР женский исправительно-трудовой лагерь, откуда мы и получили в 1954 году первую весточку, от выжившей там, по счастливому случаю, тёти Нюры. Они упрямо хотели и там жить, "как люди", и дети появлялись у них там, как на воле, хотя не все выживали... До сих пор, в полутора километрах от того "совхоза", сохранилась часть детского кладбища, где "мамки -заключенные под конвоем хоронили своих детей-детдомовцев, умиравших от голода и болезней. Заросший высокими лиственницами и кустарником этот детский погост выглядит уныло, навевая необъяснимую печаль и боль, и невольно заставляет задуматься о прошлом..." (из Интернета - "Эльген").
  
   Есть подвиги беларуских женщин, которые известны всей беларуской нации. Пишу "НАЦИЯ", и не хочу вдаваться в полемику с теоретиками-этнографами по этому поводу. Вот, например, Вера Хоружая, женщина-легенда, она прошла и польскую тюрьму (1931-1932) и советскую (1937-1938), ушла в партизаны в 41-ом и попала в немецкий плен, где была казнена в 1942 году.

   []
   Вера Захаровна Хоружая (1903-1942) -
   Герой Советского Союза (посмертно)
  
   Каких результатов добились тогда партизанские нечастые рейды в борьбе с отлично вооруженной армией оккупантов? Ведь после таких "успехов", вроде нескольких подорванных вагонов железнодорожного состава, или брошенных в толпу гитлеровцев гранат, гибли потом целые беларуские деревни в немецких карательных операциях, уничтожались сотнями мирные жители, женщины, дети... Не знаю...
   Была и почти детективная история уничтожения генерального комиссара Беларуси Вильгельма Кубе, так или иначе, связанная с именем еще одной беларуски, Героя Советского Союза красавицы-минчанки Елены Мазаник.
   []


   Елена Мазаник (1914-1996)
   Герой Советского Союза

  Перечислять беларуских женщин-героев или просто значительных по своему месту в истории вновь воскреснувшего государства нет необходимости - для этого есть "Интернет" и справочники. Хотя в этих справочниках, как правило, написано что-нибудь, вроде - "известная русская художница", к примеру, как Надежда Леже (урожденная Ходасевич), чей 100-летний юбилей скромно отмечался не в Минске или Витебске, откуда она родом, а в Москве, в Доме русского зарубежья в 2010 году. Не так её чествовали, как, например, Валентину Терешкову по поводу её юбилея. Но, пожалуй, напомню, что Терешкова, одна из первых Героев Советского Союза мирного времени, и первая женщина -космонавт, тоже беларуска, хотя и родилась в России.
  Их много "первых" вышло из Беларуси, земель Великого Княжества Литовского, земель Полоцкого княжества. Со времен легендарной Рогнеды (960-1000), родившейся в Полоцке и умершей в Заславле, дети которой (Ярослав Мудрый, Изяслав, Всеволод, Мстислав) дали начало русским княжеским родам.
   На протяжении нескольких столетий на наших землях рождались необычайные, будоражащие воображение, женщины, как первая славянская писательница и просветительница Ефросия Полоцкая (1110-1173),
   Надо почаще, и к месту, вспоминать свою богатую историю, знать её героев, помнить о выдающихся женщинах. Взять хотя бы одну из этого великолепного ряда - Марию Васильковну (1120 - 1194), дочь полоцкого князя Василька Святославича, правнучку князя Всеслава "Чародея", которую сегодня, уже небезосновательно, считают автором "Слова о полку Игореве" [15,16].
   И первые женщины из нашей благословенной земли (Ольшаны или Гольшаны), дочери рода Гольшанских, рано понявшие роль просветительства, роль книги, роль семейного воспитания. Они понимали смысл широкого образования в государственном устроении. Такой была Гольшанская дочь, жена польского короля Владислава II Ягайла, Софья Гольшанская (1405-1461), родоначальница династии польских королей Ягеллонов. И хотя существует предположение польских историков, что она научилась читать уже после свадьбы, именно, Софья оказала существенную финансовую поддержку Краковской академии наук и была единственным покровителем этого учебного заведения. Кроме того, Софья Гольшанская выступила и в роли зачинательницы, покровительницы, участницы первого (снова - первого!) перевода и издания на польский язык Ветхого Завета (1453-1455), так называемой, "Библии королевы Софьи". Видимо, эта ее деятельность и не дает покоя до сих пор честолюбивым национальным историкам в Польше.
   Надо беларусу знать, хотя бы немного, и о Елене Глинской (1508-1538), матери Ивана Грозного, первой женщине-правительнице Московского княжества, ставшей автором первой (!) денежной реформы на Руси.
   И еще одна "первая", женщина-воительница - Анастасия Олелькович (Мстиславская) - княгиня Слуцкая (конец ХУ - первая половина ХУ1 века), возглавившая после смерти мужа войско и защитившая Слуцкое и Копельское княжество от набегов полчищ крымских татар в 1505 - 1508 годах. И хотя ей не удалось спасти от разорения земли всего княжества, свой город Слуцк она отстояла, как позже отстояла свою честь от посягательств князя Михаила Глинского, дважды изменника и "перевёртыша", сбежавшего в конце концов в Москву под защиту своей племянницы Елены Глинской.
   А благороднейшая из великокняжеских родов, просветительница, святая Софья Слуцкая - Радзивилл (1585-1617), "Алелька", как любовно звали её в народе, вошедшая в пантеон славы великих беларуских жён. Или Францишка Урсула (1705 - 1753), из княжеского рода Вишневецких (город Несвиж, Минская область), одна из первых поэтесс и писательниц, основательница Несвижского театра.
   Надо сказать пару слов и о Екатерине 1-ой, повлиявшей через своего неуёмного мужа, Петра 1-го, на всю историю России, урожденную Элен Катрин Скаврашчук (или Скаврончык, по другой версии). Отец её служил в доме минского "Каштеляна" Казимира Яна Сапеги (1637-1720), что стоял на Юрьевской улице города Минска до 1941 года. Еще раз вернулась "Катрин" в "родной" дом в феврале 1706 года, но уже вместе со своим мужем, великим государем Петром 1-ым [17].
   Екатерина, первая (и по-моему единственная) из царских жен в России, принимавшая участие в военных походах царей. В "Прутском походе", где Пётр выступил против Османской империи, она снова не оставила Петра 1-го, и по легенде, пожертвовала своими драгоценностями для подкупа турецких переговорщиков при заключении "Прутского договора" (1711 год). Но авантюрная жизнь Екатерины, полная необычайных событий и драматических коллизий, требует отдельного повествования, что не входит в мои планы.

   Вызывает восхищение своей удивительной жизнью и необыкновенными приключениями первая "дипломированная" женщина-врач, романист и путешественница, Саломея Пильштынова-Русецкая (1718 - 1760) из Новагрудка. И первая женщина-командир роты пехотного полка в первом восстании 1830 года против царизма, Эмилия Платер (1806-1831) из Вильни, беларуская поэтесса и собирательница беларуского фольклора в Витебской губернии. Во Франции Эмилию сравнивали с Жанной д,Арк, её подвиги вдохновили великого польского поэта Мицкевича, кстати, никогда не забывавшего, что он "литвин", что значит - беларус. И Элиза Ожешко (Павловская), знаменитая польская писательница, которая родилась в Милковщине и похоронена в Гродно, подписывала некоторые свои произведения "Габриела Литвинка", не случайно.

   Великие женщины появлялись на нашей земле, и через них из поколения в поколение наследовались, аккумулировались, отбирались лучшие генетические особенности древних родов кривичей и дреговичей, литвинов и полочан, с незапамятных времен, времен образования Полоцкого княжества, времён создания одного из самых могущественных государств средневековья - Великого Княжества Литовского. Хотелось бы напомнить нашим "патриотам", что не зазорно знать и находить во всемирной истории благородный, женский, "родовой след" наших соотечественниц. Поднять с земли то, что лежит невостребованным, что с удовольствием прибирают к рукам недобросовестные исследователи прошлого для исторического приукрашивания "своей национальной миссии".

   Помнить надо, что славянская мощь и величие не одну сотню лет опирались, как на гранит, на славу, богатство и самобытную культуру трёх древнейших княжеств, трёх городов, соперничающих друг с другом своими завоеваниями, своими воинами и своими уникальными храмами - Софийскими соборами, в Киеве, в Полоцке и в Новгороде. И, конечно, своими прекрасными жёнами. Почти вся Древняя Русь была тогда заключена в этих трех княжествах, а кто из них старше или древнее, вряд ли можно достоверно установить, хотя попрежнему поиски продолжаются. Вот, например, недавно обнаружены в скандинавских сагах английской беларусисткой Верой Рич упоминания об осаде Полоцка гуннами Аттилы около 447 года н.э. Но не делать же из этого сенсацию или доказывать первородство литвин. Нам это не к лицу - беларусов всегда выгодно отличало спокойствие и рассудительность, скромность и непредвзятость в оценках. Кто захочет, тот разберется...
   Но надо вернуться в наше время, к нашим современницам, а многие замечательные исторические личности требуют отдельного повествования, что я попытался хотя бы наметить в предыдущих очерках "Жёны земли Беларусь" (часть 1 и часть 11) [Прокопчук Артур, Интернет].

   Моё время, "советское", несмотря на непрекращающийся три столетия геноцид нации, всё равно породило множество неординарных беларуских женщин.
   Взять хотя бы появившуюся в бурные революционные годы, сделавшую карьеру и при Советах, первую в мире женщину-дипломата, Александру Коллонтай (1872-1952). Родившаяся в семье шляхтича Домонтовича (Минская губерния), она была введена в ЦК партии большевиков в 1917 году. 1923-ий год застал её уже на дипломатической службе - онп полпред и торгпред СССР в Норвегии и Мексике, а через некоторое время - посол в Швеции (1930-1945). Ярая феминистка, она написала несколько книг о женском равноправии, о семье, о революционном движении.

   []
  АЛЕКСАНДРА КОЛЛОНТАЙ (1872-1952)

   Сейчас, на небольшом отдалении от этого "всемирного эксперимента большевиков", - прошло лишь полвека, - я зримо ощущаю, перебираю в памяти образы многих женщин, которых посчастливилось узнать, увидеть или даже познакомиться с ними. Я слышу их речь, помню их одежду, иногда даже походку и жестикуляцию. Из памяти выплывают образы "прекрасных дам", с которыми меня знакомила мама. Вот - яркая, красивая и экстравагантная, Татьяна Коломийцева, первая в СССР, если не ошибаюсь, женщина-дирижер, руководитель оркестра минского оперного театра. Помню даже угол, на котором они с мамой как-то стояли и долго разговаривали, а я, мальчишка, переминался с ноги на ногу, не смея уйти. Коломийцева вызывала всеобщее восхищение в зале театра и естественные, от души, аплодисменты, когда взлетала к дирижёрскому пульту.
   Мне вообще повезло - меня с детства окружали не только умные и талантливые, но и красивые женщины. В том, распавшемся и долго не приходящем в себя после всемирной военной катастрофы, мире, они мне казались невиданными, яркими птицами, прилетевшими в наш чёрный и обугленный от пожаров город. Они окружали меня в буквальном смысле слова. Они жили, творили и формировали мой вкус, не где-нибудь, в отдалении, а здесь, рядом с нашим домом, на Интернациональной, на Революционной улицах, на Немиге или площади Свободы. Они ходили по тем же дворам и улицам, встречались с общими знакомыми, часто становились образцом для девушек нашего тесного, послевоенного мира, сжатого до двух-трёх улиц, одного-двух кварталов, небольшого района, в котором тогда поместился почти весь старый, культурный Минск, возвращавшийся на пепелище.

   Мы в 1945 году, наконец, переехали из немецких бараков, с "Полиграфического", что был тогда на окраине города, в самый центр, на Интернациональную улицу (старое название Соборная), в старинный двухэтажный дом N 8-а (потом 13-а, почему - не знаю), в довоенную квартиру (комнату) моего деда, Александра Павловича. Наш дом стоял впритык к кафедральному костёлу Пресвятой Девы Марии , выходящему своим главным фасадом на площадь Свободы, так она тогда называлась ("Высокий рынок" или "Соборная" - её древние исторические названия). Костёл, который начали строить отцы иезуиты в 1700 году, в 1798 году стал кафедральным и просуществовал до 1948 года, когда начался новый этап борьбы советской власти с религией. Перестроенный в "Дом физкультуры", (были срублены верхи двух его башен), таким уродом он простоял до обретения независимости республики.
   Храм был полностью восстановлен к 1996 году и 21 октября 1997 года, в присутствии специального посланника Святого Отца, Папы Римского, Иоанна Павла 11, кардиналом Казимиром Свёнтким, архиепископом Минским и Могилёвским, в присутствии многочисленных представителей других стран и конфессий, была торжественно совершена реконсекрация, освящение Минской кафедры Пресвятой Девы Марии.
   Круг замкнулся - я когда-то робко заглянул в "наш костёл", зашёл впервые на службу ("имша" - бел.яз.) в возрасте 8 лет в 1944 году, но должна была пройти половина столетия, чтобы возобновилось торжественное пение под его сводами и мне снова посчастливилось это услышать.

   []
   Кафедральный костёл Пресвятой Девы Марии в 2007 году
   Несколько лет подряд мама вечерами ходила, иногда и со мной, в гости, в гостиницу "Советская", к своим довоенным друзьям: Симе Дречине, сёстрам Млодек (Рите Вениаминовне и Соне), тете Вере (Мальковой), Татьяне Коломийцевой, Григонисам и многим другим, пока они не переехали в новые, отстроенные немецкими военнопленными, дома на проспекте. Это общение, после интеллектуального вакуума военных лет на Урале, после службы, днями и ночами, в переполненным ранеными "эвакогоспитале", для мамы было живительным теплом, таким необходимым в тёмном, словно заснувшем, молчаливым, застывшем городе, долго лежащим в развалинах.
За нашим домом, за костёлом, открывался "лунный пейзаж" и на отдалении было видно лишь одно, единственное здание, сохранившееся в районе от площади Свобода до Комаровки, здание театра оперы и балета.


   0x01 graphic

   []
  Минск в 1944 году
   На заднем плане чудом сохранившийся Беларуский театр оперы и балета

   (Млодек, Рита Вениаминовна - беларуская советская артистка оперы. Народная артистка БССР (1940). В 1932-60г.г. - солистка Беларуского т-ра оперы и балета).
(Григонис, Генрих Юрьевич (1889 - 1955) - беларуский советский актер. Нар. арт. БССР (1941). Один из основоположников "Первого товарищества беларуской драмы и комедии". С 1920 - актер 1-го Белорус. т-ра (ныне Театр им. Я. Купалы) в Минске).
   (Малькова Вера Михайловна - беларуская советская артистка оперы. Нар. арт. БССР (1949). В 1933 окончила Тбилисскую консерваторию по классу пения проф. О. А. Шульгиной-Бахуташвнли. В 1934- 1937 работала в Т-ре оперы и балета им. Палиашвили. С 1937 - солистка Белорус. т-ра оперы и балета).
 (Сима - Семен Владимирович Дречин, балетмейстер, солист Большого театра до 1945 года, с которым мама когда-то училась в музыкальном техникуме, Народный артист БССР . В скором времени перебрался на постоянное жильё в театр оперы и балета, что на снимке) [18].



   Минск быстро отстраивался, на нашей улице из обломков Бенедиктинского женского монастыря ХУ11 века слепили (лучшего слова к этому уроду-зданию так и не смог подобрать) кинотеатр "Победа", что-то среднее между мавзолеем и саркофагом. А на месте уцелевшего, взорванного в 1946 году "победителями", иезуитского костела ХУ1 века, прямо напротив нашего дома, через пяток лет, появился жилой дом в стиле "сталинский ампир", куда переехал довоенный приятель мамы, художник Малкин со своей экстравагантной, вечно красивой в любом возрасте, женой, Верой Полло, актрисой Беларуского драматическогор театра имени Янки Купала.
   (Полло, Вера Николаевна [р. 25. XII. 1901 (7.1. 1902)]- беларуская советская актриса. Нар. арт. БССР(1952). Одна из основоположников бел. сов. т-ра. С 1922 - актриса Т-ра им. Я. Купалы. Воспитанница режиссера-педагога Е. А. Мировича. Одна из значит. первых ролей - Маланья в спектакле "Карьера товарища Брызгалина" Мировича. Сценич. образы П. отличаются сатирич. заостр"нностью, сочностью, яркостью красок. Снималась в кино) [18].
   Отремонтировали бывший "губернаторский дом" (бывший "коллегиум иезуитов", 1696) , где разместилась музыкальная школа. Сегодня школе присвоено имя нашей выдающейся оперной певицы, народной артистки СССР, Ларисы Помпеевны Александровской. Это о ней Володя Шелихин, великолепный концертмейстер и диктор телевидения, наш общий друг и почти что член семьи, где его все любили и всегда ждали, написал очерк "Беларуская березка". А я вспомнил, как в детстве плакал, когда слушал из чёрной тарелки радио, в её исполнении, щемящую душу, народную песню "Ты ж мая перапёлачка".
   С весны 1947 года я стал просыпаться под вокализы, льющиеся из открытых окон всех этажей новой школы Ларисы Помпеевны. Школа заполнила наш двор бесконечной музыкальной многоголосицей инструментов и молодыми голосами начинающих певцов.
  
(Шелихин В.А. ,"Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР" по Указу 1991 года:
   "За большой вклад в развитие телевизионного вещания вреспублике, пропаганду белорусской национальной культуры и музыкального искусства присвоить диктору Республиканского телевидения Государственного Комитета БССР по телевидению и радиовещанию тов. Шелихину Владимиру Алексеевичу почетное звание "Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР"").
  
   Под предлогом расчистки города от руин и развалин, новые власти взорвали и уничтожили за несколько послевоенных лет почти все, пережившие войну, монастыри и костёлы, церкви и синагоги Минска. Продолжились прерванные войной гонения на все религии, на все храмы, и лишь каким-то чудом, после долгой борьбы общественности города, "устоял" красавец "Красный костел", который сегодня, наряду с необычным зданием Национальной бибилиотеки Республики Беларусь (ромбокубоктаэдр), является визитной карточкой города.
   Через несколько лет после войны стали понемногу возвращаться и другие минчане из эвакуации, не все, некоторые так больше и не вернулись - жилья в городе не было, а в землянках и бараках жить было мало охотников.
   В старом, наспех отремонтированном, двухэтажном здании, рядом с нашим, таким же древним домом (оба были построены на рубеже ХУIII и ХIХ столетия), на Интернациональной, вскоре поселилась, любимая всеми минчанами, актриса Белдрамтеатра, Станюта (1905-2000), Стефания Михайловна, легенда беларуской театральной сцены.

  После немного запоздалого дебюта в советском кино, в фильме Ларисы Шепитько и Элема Климова "Прощание", в роли Дарьи, она стала по-настоящему знаменита и известна всему Советскому Союзу. Сыграла много ролей и в театре и в кино, и , как высказался один московский писатель, она экранная, для беларусов - это "всеобщая мать". А для нас, мальчишек во дворе на Интернациональной улице, осталась просто тётей Стефой. И мне приятно услышать, что её правнучка, Мелита Станюта, одарённая спортсменка, привела свою беларускую команду на серебряный пьедестал чемпионата мира 2010 года по художественной гимнастике.
[]

br>
   Из Театральной энциклопедии:
   Станюта, Стефания Михайловна (р. 30.IV.1905)- бел. сов. актриса. Нар. арт. БССР (1957). Сценич. деятельность начала в 1919. В 1920 вступила в только что открывшийся 1-й Белорус. т-р (ныне Т-р им. Я. Купалы). В 1921-26 училась в Белорус. театр. студии в Москве. По окончании студии вошла в труппу 2-го Белорусского т-ра (ныне Т-р им. Я. Коласа). С 1932 - актриса Т-ра им. Я. Купалы. В первой же крупной роли - Глафира ("Волки и овцы", 1936) - С. продемонстрировала склонность к глубокому психологич. раскрытию характера и сатирич. заострению образа. Так, С. играла роли: Зелкиной ("Кто сме"тся последним" Крапивы, 1939), пани Вашемирской ("Соловей" Бядули, 1956), Живки Попович ("Госпожа министерша" Нушича, 1956). С ярким нар. юмором и лиризмом играла комедийные роли: Паланея ("Примаки" Купалы, 1944), Дуэнья ("День чудесных обманов" Шеридана, 1948). С. исполняет также драматич. и характерные роли: Ал"на ("Соловей" Бядули, 1937), Эрна Курциус ("Особняк в переулке" бр. Тур, 1949), Шаблова ("Поздняя любовь" Островского), Мария Николаевна ("Русские люди", 1963), Бабушка ("Я, бабушка, Илико и Илларион" Думбадзе).
   За пределами родины, в том же, близком нам, времени жила и творила уроженка беларуской деревни из Витебской области, ставшая прославленной европейской художницей, Надя Леже, Надежда Петровна Ходасевич (1904-1982), женщина удивительной судьбы...

   []
   Портрет Нади Ходасевич-Леже
   (художник Чарльз Васнер)

   К месту, и по той же теме, процитирую лишь одного российского специалиста-искусствоведа: "Об этих замечательных русских женщинах Вольф Седых несколько лет назад написал небольшую книгу, которая впоследствии вошла в его же книгу "Звезды мчаться к Божеству"", в которой речь идет о Надежде Петровне Леже - супруге знаменитого фрацузского художника ХХ века Фернана Леже".
   Можно было бы этому искусствоведу хотя бы заглянуть в Энциклопедический словари или Интернет, чтобы узнать - кто такая Надя Леже, откуда родом...
   Охранителем нации, народа, национальной культуры, главным образом, была и остаётся женщина, независимо от своего социального положения. Особенно это отличает Беларусь, где столетиями мужчинам была уготована другая доля - воевать, защищать и погибать во всех восстаниях, революциях и войнах, даже не имющих прямого отношения к краю. У меня сложилось своё, достаточно , устойчивое понимание высокой роли женщины в истории нашей земли, развитии её культуры. Беларуским жёнам пришлось занять места "выбывших из строя" мужчин во многих сферах общественной жизни. Двукратная социальная нагрузка легла на них в советское время. "Беларусь, являясь частью СССР и живя по советскому законодательству, была характерным примером страны, в которой хотя также объявлялось о полном юридическом равенстве женщин с мужчинами в общественной и семейной жизни, положение о равных правах как на рабочем месте, так и в семье чаще существовало только теоретически" [7].

В социальной психологии стали разрабатываться типические модели женщины, как части этноса, народа, нации, в том числе, во взаимодействии с противоположным полом. Если перевести это на язык информационных технологий, то исследователи рассматривают устройство женской памяти, как двухядерный процессор, что позволяет женщинам одновременно решать несколько задач, включать "различные культурные смыслы", говоря языком специалистов. Но я отмечу лишь то, что и в этой сфере, по-крайней мере, в Беларуси, женщины занимают лидирующую позицию.
   Много спорных моментов включает интереснейшая работа Юлии Чернявской - "Беларусы от "тутэйшых" к нации", и опять, именно, современная беларуская женщина, принимая эстафету своих далеких предшественниц, выполняет культурную и просветительскую миссию, ставит задачи и пытается найти решение, или хотя бы обозначить место нации, народа, этноса, место женщины и мужчины, в сложном быстро меняющемся, окружающем мире.
   Однако не будем отвлекаться в эту новую и еще не очень устоявшуюся и во многом неясную область знания, сошлёмся лишь на некоторые работы современных исследователей (и исследовательниц) [19,20].

   Вернусь к нашим женщинам, к моим предкам и современницам, бабушкам и тёткам, к моей матери, к моей семье.
   Женщина-крестьянка, как моя бабушка Эмилия Валаханович-Лобач, обычная простая беларуская женщина, по большому счету, совершала повседневный подвиг.
   В годы коллективизации, насильно загнанная в колхоз, работая практически бесплатно, лишенная элементарных гражданских прав, -только в 1960-е годы колхозникам стали выдавать паспорта, - она, как и все её многочисленные сельские сверстницы, стала крепостной у государства. Но такие, как она, сохранили народ, её генофонд, так как высокородная элита нации была или уничтожена или, если ей повезло, смогла эмигрировать и выжить за пределами родины. Но даже советской власти, со всем ее карательным аппаратом, не удалось прервать передачу в народной памяти древних традиций и не умирающей, живой "простай мовы", обычаев и верований, следующему поколению беларусов. Многое утеряно, забыто, расхищено, но мы обязаны сохранить то, что осталось, помнить свою историю, не забывать наших предков, беречь в памяти и сердце бабушкины "прыказкi" и "праклёны". Надо беречь прошлое, которое пытаются предать забвению не только наши соседи, но и советизированные "деятели культуры" в современной, суверенной республике Беларусь, все ёще не остывшие от горячих споров на семинарах по марксистско-ленинской диалектике.
   Думаю, что почти любая беларуская женщина, жившая в двадцатом веке, и пережившая "век железный", все войны и революции, эмиграцию или оккупацию, русификацию, советизацию и коллективизацию, и прочие напасти со стороны Российской империи или Советской, Польши или Германии, любая из них достойна вечной памяти. Несмотря на войны, лишения, несмотря на ад советского Гулага, через который прошли десятки тысяч женщин и девушек, наших матерей и сестер, они сохранили свой неповторимый национальный облик, свою суть, древнюю национальную культуру.
   Можно напомнить забывчивым, как "успешно" функционировал, под прикрытием названия "совхоз Эльген", крупнейший женский исправительно-трудовой лагерь Колымы, откуда мы в далёких пятидесятых получили первую весточку о тёте Нюре (Анна Несторовна) и поняли, что она жива. Пресловутая строка-добавка к решению "тройки" в 48 году - "без права переписки", сначала похоронила наши надежды, так стыдливо советская власть прикрывала приговор - "расстрел". Но чудо свершилось, тётка выжила и "треугольник" письма, переданного по случаю из Магадана стал началом надежды и новой жизни для семьи.
   До сих пор, в "нулевые", в полутора километрах от этого "совхоза", сохранилась часть детского кладбища, где "мамки - заключённые под конвоем хоронили своих детей - детдомовцев, умиравших от голода и болезней. Заросший высокими лиственницами и кустарником этот детский погост выглядит уныло, навевая необъяснимую печаль и боль, и невольно заставляет задуматься о прошлом..." (из Интернета - "Эльген")
   Сохранился в "Интернете" до наших дней фотоснимок одного из бараков, в котором могли "жить" Е. Гинзбург, написавшая "Крутой маршрут", и З. Лихачева - автор книги "Деталь монумента", и О. Адамова-Слиозберг, рассказавшая в повести "Путь" о "Соловках" и "Эльгене" , и наши беларуские женщины - моя тётка, Анна Несторовна Павлович-Пецольд , Лариса Гениуш , Болотова и многие, многие другие...
   Здесь на Колыме, наконец, полностью восторжествовала "идея советского интернационализма", здесь не было "классов", ни рабочих, ни крестьян, ни интеллигенции. Здесь не было национальностей, здесь "тянули срок" профессоры и "пэтэушники", народные артисты и статисты, директоры и чернорабочие. Здесь в новом советском Вавилоне сравняли, смешали "языки и народы", превратили в "лагерную пыль" многие тысячи людей и три десятилетия пытались вылепить "настоящего советского человека", единственной мечтой которого на долгое время осталось простое - выжить и поесть.
   Всему, однако, приходит конец, пришел конец и этой, извращенной и развращающей душу человека, советской власти, пережили её, вытерпел, выстоял беларуский народ, переживём и другие напасти, или, как говаривали в Ленинграде в недавнее время - "пережили блокаду, переживем и изобилие".
   Многое перенесли в послевоенные годы наши женщины, беларуские жёны, матери и сёстры, тетушки и племянницы, сохранив себя для других, в надежде на встречу с детьми, со своими семьями, мужьями, родственниками, друзьями и подругами, оставшимися "на материке". Некоторые дождались этого светлого дня.
Их стойкость вызывает удивление и гордость, но видеть их после лагерей было больно. Не один десяток лет отпечаток "небытия" сохраняли и на воле их лица...
   Прошло полвека после тягостных невзгод и напастей, новые, молодые беларуские женщины радуют глаз, вселяет надежду на возрождение нации. Они стали даже выше ростом, красивее нашего поколения, не говоря уже о предыдущем, поколении наших матерей и бабушек, на долю которых довелось столько перенести: и голод, и революции и войны, и тюрьмы и лагеря. Новое поколение женщин, девушек, окрепшее, физически сильное, стало преуспевать и в спорте. Достаточно вспомнить красивую победу великолепной беларуской баскетбольной сборной над вечной соперницей, командой России, на чемпионате мира в 2010 году. Эти прекрасные девушки покорили европейских зрителей красотой и изяществом, и не только своей слаженной игрой , но и внешним видом, не виданной до сих пор в спортивных залах мира, одеждой - короткими туниками. Как амазонки, они сражались за медали мирового первенства. Никто из зрителей не смог остаться равнодушным, глядя на торжество слияния красоты и силы.
   И в других видах спорта новое поколение беларусок выходит в лидеры на аренах многих стран. За полстолетия олимпийской борьбы только беларуской спортсменке Юлии Нестеренко удалось в Афинах опередить афроамериканок
в борьбе за золотую медаль в беге на самой престижной легкоатлетической дистанции - 100-метровке.

   Многие беларуские спортсменки стали украшением мирового спорта. Не увядает слава шестикратной чемпионки мира, "первой" и единственной в мире женщины - участницы пяти олимийских игр, Екатерины Хадатович-Карстен. Со всех пяти олимпиад она привезла медали, а на двух завоевала золото в академической гребле (Афины, 1996 год и Атланта- 2000-й). Её уважительно называют в спортивной Беларуси - Екатерина Великая.

   []
   Ольга в момент своего триумфа в Мюнхене

   Буквально перевернула все представления о женской гимнастике беларуская девочка из Гродно, четырёхкратная олимпийская чемпионка (1972 и 1976 г.г.), трёхкратная чемпионка мира, - Ольга Корбут. После Олимпиады 1972 года Ольга Корбут стала мировой звездой и была приглашена на гастроли в США вместе со сборной СССР. Многотысячные "Залы спорта" не могли вместить желающих увидеть Ольгу. "Грандиозный прием советским гимнасткам устроил мэр Чикаго, где состоялся заключительный этап турне. В знак признания заслуг нашей землячки 26 марта объявлено в Чикаго Днем Ольги Корбут, а сама она провозглашена почетным гражданином города ( Ольга Гурина, "ФАКТЫ", 15.05.2010, Интернет).
   Ошеломлённая её выступлениями Америка, особенно американские девушки, "пошли в гимнастику", не пользовавшуюся в США до выступлений Ольги популярностью. По всей стране стали образовываться "гимнастические клубы Ольги Корбут". Ольгу среди других выделяли обаяние и яркая индивидуальность, а мировая пресса называла её - "чудо с косичками". О её новом элементе выступления газеты написали - "сальто, прыгнувшее прямо в сердце публики" (позже названное "Сальто Корбут" на бревне и "Петля Корбут" на брусьях).
   >. Так родилась её мировая слава, с неё начался бум спортивной гимнастики в в США, где было открыто более пятисот гимнастических "клубов Ольги Корбут". Ее признали спортсменкой года, ООН назвала ее Женщиной Года.
"Не запрещайте - это смертельно! - не запрещайте Ольге летать!" - поэтические строки Андрея Вознесенского, посвящённые Ольге Корбут.
   Как обычно в нашей советской истории, дома, в Беларуси, она вскоре оказалась "не востребованной".
   В 1988 году Ольгу Корбут первой ввели в "Международный зал гимнастической Славы" в Оклахома-Сити (США). Ольга переехала в США, где и живёт в настоящее время. Она остаётся до сих пор любимицей американской публики, является почётной гражданкой Атланты, учит гимнастике юных американок, а по её инициативе создан Беларуско-американский фонд детского здравоохранения. Не оценить такую женщину, такую личность - преступление.
   Становится правилом, что на всех Олимпиадах, начиная с Атланты (1996 год), где Беларусь впервые принимала участие как самостоятельное государство, женщины постоянно приносят республике олимпийское золото и другие медали.
   Их много наших прославленных олимпиек и чемпионок мира, они завоёвывают медали разного достоинства в мировых состязаниях по разным видам современного спорта: в метании молота и диска (Оксана Менькова, чемпионка Олимпийских игр 2008 года, признана лучшей спортсменкой Беларуси), и в толкании ядра (Надежда Остапчук и Наталия Михневич), в тех видах спорта, где рост и физическая сила играют особую роль. Этого не отнять у статных и сильных беларуских женщин. А в последние годы беларуски вошли также и в элиту мирового тенниса, а началось это наступление на позиции теннисных лидеров с Натальи Зверевой (не путать с двукратной олимпийской чемпионкой в метании диска минчанкой Эллиной Зверевой), и продолжилось Марией Шараповой, родители которой предусмотрительно уехали после Чернобыльской катастрофы из Гомеля. С сегодня в Минске появилась новая беларуская теннисная амазонка, восходящая звезда - Виктория Азаренко, у которой всё еще впереди.
   Дай Бог им всем спокойной жизни, без войн и насилия, а всё остальное они добудут, завоюют сами ...

   * * *

  Беларуские женщины, девушки красивы спокойной, тихой и необыкновенно доброй красой, как лесные озера беларуского края, о глубине которых только догадываешься... Можно многое рассказать и о многих, тех что встретил на своем пути, но этого делать не буду по разным мотивам. Только вечный долг перед мамой в год её юбилея - 100 лет со дня рождения - обязывают меня заглянуть в глубины памяти, вспомнить о ней, заставляют иногда схватиться за сердце, что вдруг даст о себе знать, почувствовать вину за то, что не успел объяснить или объясниться... Думаю, что путь пройденный мамой по жизни - это трудный путь почти всех беларуских женщин, кому Господь предназначил родится в чуждом для них государстве, в дикие времена, которые, как известно, "не выбирают"...


   []
   Мама, Людмила Александровна Павлович - Прокопчук
   (1932 год)

   Мама была и останется навсегда для меня прежде всего образцом человека долга - перед семьей, перед детьми, профессионального долга врача ("клятва Гиппократа").
   Родилась мама 21 марта 1911 года на станции Негорелое Минской области, как она отметила в своей автобиографии, "в семье служащего". К этому времени бабушка, Валаханович Александра Викентьевна, уже рассталась со своим первым мужем, Нестором Старовойтенко, который вскоре и умер.
   Мой дед, Александр Павлович, долго ухаживающий за бабушкой, несмотря на её первое замужество, забрал Александру к себе уже с двумя детьми. Сберёг их в годы революции и гражданской войны, и как говорили раньше - "поставил детей на ноги".
   Мама училась в новое, советское время, время педагогических экспериментов и реорганизации старой системы образования. В 1926 году она закончила семилетку, а в 1928 - двухгодичные общеобразовательные курсы, с "бригадным методом" обучения и сдачи экзаменов, так называемый, "Дальтон-план", который практиковался и в высшей школе. Это было время, когда один из группы в несколько человек сдавал зачеты или экзамены за всю группу, а его отметки всем засчитывались. Так ускоренно готовила советская власть "новые кадры". Обычные уроки или лекции в это время считались "буржуазным пережитком". К чему это привело, я думаю, не надо объяснять, достаточно просмотреть кинохронику тридцатых годов и послушать, что тогда и как говорили, их убогий словарный запас и корявую жестикуляцию, заменяющую нормальную речь. Но всё же тогда не "ботали по фене", как сейчас, и не матерились публично.


 0x01 graphic


   Тем не менее, курсы давали возможность поступить в институт и продолжить обучение. Давали, правда, не всем - надо было еще доказать, что ты хотя бы "сочувствующий" большевикам, новому строю, а лучше всего - предъявить справку (вот когда начиналось) о "пролетарском происхождении". Так что маме пришлось отработать три года "статистиком в Ц.С.У. города Минска", что позволило ей подтвердить лойяльность советской власти. Заодно мама поучилась три года в музыкальном техникуме, она была одарённой натурой, но жизнь и время не позволили ей ракрыться.
   С вынужденным опозданием в три года, мама в 1931 году поступила в Медицинский институт, куда на лекции ходила пешком с Дзержинской улицы (несколько кварталов). На втором курсе вышла замуж за моего отца, Прокопчука Андрея Яковлевича. Не прерывая учебы, родила девочку Полину, умершую во младенчестве, и снова продолжила учёбу в институте.
   За год до моего рождения отец получил квартиру и они перебрались в новый, громадный дом, "дом специалистов", на углу Долгобродской и Советской, поставленный углом на старом польском кладбище, рядом с костёлом Святого Роха. Здесь на "Золотой горке" (древнее название), начиналась моя жизнь, началось детство с играми на католическом кладбище, главном месте встреч детей "дома специалистов" и их бабушек. Через несколько лет мама и отец расстались - отец ушёл из семьи и я его не видел до 1943 года, до встречи с ним в эвакуации, в Сталинабаде (сегодня Душанбе). Тревоги не отступали от мамы много лет.
   Был, конечно, и у неё небольшой просвет счастливых дней - любовь, и солнце, и юг, и море. Мама с отцом уехала летом 34-го в Крым и отправляла бабушке почти каждый день открытки, свои фотографии, на улицу Дзержинского, дом N 9. Одна из них сохранилась случайно у наших знакомых, оставшихся во время прихода немцев в Минске. Из открытки, чисто женской, можно узнать, что ей купил отец в подарок ("белый шерстяной платок за 200 р." - мама далее пишет, что "меня мучает совесть - очень дорого!"). Можно сориентироваться и о ценах на виноград в Ялте и Севастополе, где он стоил в два раза дешевле (2 р. кило - так написано). Очень ей хотелось купить там какао, в Минске его не было, но испугала цена (124 р. "кило"). Ей надо было отвлечься после смерти первенца, немного отдохнуть - эта поездка в Крым вернула маму к жизни...


   []

   Гурзуф, 15 августа 1934 года
   Во время сдачи последней, выпускной сессии мама родила меня и, так сказать, без отрыва, получила "Диплом с отличием", по специальности "врач-рентгенолог". Об этом ее "подвиге" свидетельствует замечательный документ - "Даведка" ("Справка", бел.яз) на одной стороне которой изложено, "з прычыны цяжарнасьцi ("беременности" - бел.яз.) павiнна атрымлiваць харчы без чаргi i мае права пасадкi на трамвай праз пярэдняю пляцоyку". То есть, маме можно было получать без очереди продукты питания (главное достижение женщины при советской власти), и садится с передней площадки трамвая - другого общественного транспорта в Минске тогда не было. На второй стороне этого документа была отметка - "гр.Прокопчук Л. родила живого мальчика 5/1 36 г", печать и подпись за N25. Видимо, с таким документом уже было нельзя "садится с передней площадки трамвая" или получить без очереди "харчы". Но главное, по крайней мере для меня, в этом документе было, что мальчик оказался "живой".
   На "Золотой горке" (древнее название этого места), начиналась моя жизнь, началось детство с играми на католическом кладбище, главном месте встреч всех детей "дома специалистов" и их бабушек. Через несколько лет мама и отец расстались - отец ушёл из семьи и я его не видел до 1943 года, до встречи с ним в эвакуации, в Сталинабаде (сегодня Душанбе). Тревоги не отступали от мамы еще много лет...

   Недолго пришлось прожить в новом доме нашей семье, накатилась новая напасть, и военные ветры понесли нас по всей стране.



   22 июня начался для нас новый, военный календарь трёх лет эвакуации. Уже 24-го мама и дедушка на "семейном совете" приняли решение уходить из Минска - в наш дом попали первые бомбы , а в соседний подъезд уже нельзя было подняться, так как лестница была разрушена прямым попаданием. Испугало и то, что меня с мамой уже один раз откапывали после очередного налёта из заваленного кирпичными обломками бомбоубежища в подвале дома. Я помню, как мы все вместе, жарким вечером, 26 июня 1941 года посидели на какой-то мраморной плите кладбища ("на дорожку"), мама еще несколько раз поднялась в квартиру ("ах",- забыла документы), Мне уже не разрешили зайти в дом и я остался сидеть с бабушкой. Вместе с тысячными толпами "беженцов", стекающихся к Московскому шоссе, мы удирали из-под бомбёжки, взяв с собой, что было полегче, в руки, убегали вместе со всеми толпами минчан "на восток" по Московскому шоссе.
Мне доверили нести пустой чайник, а через плечо у меня был надет противогаз.
   С 1941 года по 1944-ый мы для всех остальных жителей СССР стали "беженцами". Мне это слово в детстве очень не нравилось, "местные", не скрывали своей настороженности к нам, голодным и нищим, свалившимся к ним на голову.

   Что-то, может быть, происходило организованно, но кроме удирающей в том же направлении Красной Армии, обгоняющей нас на грузовиках, я ничего не запомнил. На второй день нашего "исхода" одна из таких частей нагнала нас, всех посадили в переполненный солдатами грузовик и мы приехали в Смоленск.

   Сегодня можно найти в официальных документах цифры "эвакуации":
   "Всего из Беларуси было эвакуировано свыше 1,5 млн. человек, 109
крупных и средних промышленных предприятий (из них 39 союзного и 70 республиканского значений)" [21].
Те же, кто как и мы, добежали под обстрелом и бомбёжкой с пикирующих "штукасов" или доехали, кто на чём, до Смоленска, может быть, тоже причислены к этой "организованной эвакуации". Всё-таки из Смоленска беженцы в "теплушках", товарных вагонах военного времени, бравшихся штурмом, через пару недель добирались до Горького - Москва для поездов была закрыта. Первую организованную акцию многотысячного потока беженцев мы увидели только в Горьком, где нам, нашей семье из четырех человек, выделили, примерно, четыре квадратных метра на полу спортивного зала средней школы. Там мы "провалялись" пару месяцев, вместе с десятком других семей из разных городов, там я заболел через короткое время туберкулёзом. Оттуда "организация", как она называлась, не знаю, направила нас колёсным пароходом ("колёса сбоку", а не сзади, как в Волге-Волге) на Урал, в Соликамск, где мы очутились в начале зимы 1941 года, после многомесячных мытарств.
   Эта часть жизни моей мамы, и немного моей, изложена отдельно в "Беларуской рапсодии" [Интернет, Артур Прокопчук] и повторяться я не буду.

   Как маме удалось, работая сутками в военном госпитале, в это голодное и холодное время , - морозы на Урале в ту зиму доходили до 50 градусов, - выходить, вытащить меня, туберкулёзного, спасти от напасти - не понимаю... У меня, по сохранённым справкам той поры, была "туберкулёзная интоксикация, и "костный туберкулёз", и "очаговая форма туберкулёза легких", одновременно, вот такой букет...Когда через год это всё достигло, видимо, критической черты, мама смогла как-то "покинуть боевой пост", уйти из своего военного "эвакогоспиталя". В Соликамске мама получила "Справку", в которой было написано, что у меня "Spina ventosa (тбк. костей)", так местный врач-хирург написал в документе, и что "Прокопчук Алик (имя перепутали) нуждается в перемене климата - Средняя Азия или Кавказ", цитирую по старой, пожелтевшей справке. Эта справка, видимо, облегчила в военное время переезд мамы на другое место работы.

   Я должен был сделать это отступление , чтобы стали понятны все сложности нашего вынужденного путешествия с Урала в Среднюю Азию во время войны, время полной разрухи во всей стране и надвинувшегося голода, отсутствия поездов, расписаний, меняющих время прибытия или отправления очередного состава на несколько суток, железнодорожного мародёрства и бесконечных поисков воды, самого драгоценного в южных маршрутах. Возможность куда-либо добраться, даже со многими пересадками, была неясной, а иногда и проблематичной. Как и тысячи других женщин, спасающих своих детей, мама смогла меня, уже достигшего ступени клинического дистрофика, провезти через всю страну, к самой её южной границе, в Ленинабад (Ходжент), а потом в Сталинабад (Душанбе). Она знала, что там спасение для меня, там не было лютых уральских зим, там было тепло, там были фрукты, там находился в эвакуации Минский медицинский институт моего отца, академика, профессора медицины, на помощь которого мама и рассчитывала.
   Сколько времени заняло это наше путешествие, первое такое дальнее, из одной части света, из Европы, в другую, Азию, я не могу сказать. У меня периодически подымалась температура и сознание проваливалось, остались в памяти лишь отдельные картинки, фрагменты, плохо связанные друг с другом. Помню острую боль, когда разбил себе подбородок во время падения на скользком, кафельном полу вокзала в Екатеринбурге. Помню "санпропускники" на вокзалах в Перьми, или может быть, Челябинска, где нас пропаривали и прожаривали наши вещи от вшей, помню неприятный запах одежды после этих процедур. И ещё - тысячные толпы беженцев, со всей страны на привокзальной площади Ташкента, запомнившейся тем, что мы ехали куда-то в чёрном фаэтоне, с красной обивкой внутри. И толпы женщин и детей, плачущих, кричащих, орущих на непонятных для меня языках. Помню, уже в дороге, после Ташкента, мутную, коричневую воду быстрой реки, к которой вдруг приблизился наш поезд, видимо, Сыр-Дарью. И первое впечатление от гор, что стали преследовать наш поезд, как он ни пыхтел и как ни пытался от них убежать. Но, главное, что мы добрались до конечной цели, что я там через несколько месяцев встал на ноги после года проведенного в постели, вздохнул без знакомой боли в груди воздух, скатывающийся с гор, и бегая по абрикосовому саду, в котором мы жили, почувствовал и сохранил на всю жизнь любовь к гостеприимным южанам, таджикам и узбекам, южному теплу, горам и фруктам, долго не понимая, какой подвиг совершила мама. На следующий год мы с ней вернулись к нашим старикам в Соликамск, где и узнали об освобождении Минска.
   Военврач-рентгенолог "эвакогоспитала N 3141 Свердловского ВО", в чине капитана медицинской службы, мама, как положено, "уволилась в запас" в Соликамске, и мы отправились "на запад", в свой родной Минск, по вызову Народного комиссара здравоохранения БССР (в документе подпись - Ковалёнок). Мама по вовращении в Минск продолжила работу в Городской детской больнице и оставалась на "посту" заведующего рентгенкабинетом еще долгое время. Получив возможность "по стажу" не работать в своей профессии в конце 50-х, мама ещё около двадцати лет прослужила в той же должности в другой детской клинике.
   Мама одна вырастила нас, меня и моего двюродного брата с сестрой, пока их родители "отбывали" свои сроки в Гулаге по 38-ой статье. Без упреков, лишних слов и причитаний, работая на двух работах, чтобы прокормить нас троих. Без осуждения диких выходок государства, покалечившего судьбы миллионов её сверстниц. Так и хочется сказать, что она "несла свой крест, сжав зубы", хотя получается как-то по-книжному, но этот российский, привычный штамп подходит более всех остальных литературных определений. Но так было, и так редко можно было увидеть в те годы её улыбку.
   Мама многими поначалу воспринималась суровой и неприступной, с подчеркнуто бесстрастным лицом и горделивой осанкой. Соседка, Дора Моисеевна Ботвинник, непременно приговаривала, "как аршин проглотила". Только позже новые знакомые понимали, что под оболочкой неприступности и внешней горделивости находится нежнейшее и очень ранимое существо. Видно, такова была её выстраданная позиция во враждебном мире, обступающем её со всех сторон, её панцырь, защитная реакция, как у устрицы, которую проглотят не задумываясь, лишь она зазевается. Она знала, что ей нельзя расслабляться и никого близко не подпускала к себе, не очень дорожа мнением посторонних, чем заслужила много всяких недружелюбных оценок во дворе, где мы жили. Только с жившей напротив Фанечкой Хейфец, матерью известного ныне московского режиссёра Леонида Хейфеца, мама находила общий язык и почти до смерти доверяла ей свои печали. Тётя Фаня любила поговорить, а мама была хорошей слушательницей, главные темы разговоров у них были общие и всегда одни - о своих "неприкаянных" сыновьях - о Лёне и обо мне, давно и навсегда уехавших из Минска. Иногда находились те, кто мог её понять и оценить, это были самые близкие её друзья - очень узкий круг в несколько человек. Находились и те, кто не "дотягивал" до её интеллектуального уровня, но был способен почувствовать её сложный внутренний мир, особую красоту души. Не очень образованный, но обладающий природным умом и чувством юмора, её старый знакомый, скорняк, перешив ей американский "секонд хэнд", доставшийся маме из "распределителя", в приличную шубу, возможно и вздыхая по ней, говорил - "не женщина - одеколон", чем веселил маму до слёз. Что он при этом имел в виду - было не очень понятно, впрочем это, видимо, было высшей степенью его восторга, от мамы действительно всегда исходила какая-то свежесть. Косметики тогда практически не было , а духи по тем временам были "безумно дороги". Она предпочитала цветочные запахи, и мы с братом, подзаработав немного денег на спортивных сборах, дарили ей к дню рождения, 21 марта, или на "день 8-го марта", духи "Белая сирень". На большее у нас не хватало ни денег, ни фантазии.
   Мама "делала, что должно", как никто другой. Своим отношением к жизни, своими строго выверенными поступками в самые тяжелые годы, которых набралось с лихвой, мама дала незабываемый пример стойкости и выдержки.
   Я уже упомянул, что до медицинского института, еще в предвоенные годы, работая статистиком, мама училась на вечернем отделении музыкального техникума. Она часто пела, делая что-либо по дому, и моё детство проступает из памяти солнечным светом, льющимся в многочисленные окна нашей довоенной квартиры, наполненой звуками пианино. Я его помню особенно отчётливо, помню, где на нём стопкой лежали ноты, и как мне нравилось крутить бронзовые подсвечники, прикрепленные к крышке. Возникает в памяти радостный галдёж разношёрстного сборища в нашей громадной (так мне в детстве казалось) квартире, и мамино пение. Музыка и романсы заполняли наш довоенный дом, а в 13-ти метровой послевоенной комнатке, в доме N 8-а на Интернациональной улице, было уже не до пения. Здесь нас мама учила выживать, причём всегда только своим примером. Она никогда не занималась нравоучениями.
   До войны мама брала меня с собой в студию Дома офицеров, где я смиренно сидел в зале, смотрел на неё и слушал мамино пение у рояля. Так и остались романсы "Растворил я окно" или "Санта Лючия" в моей памяти навечно с той поры. Мне трудно что-либо сказать о ее вокальных возможностях, но чистота и светлые тона её сопрано, долго прорывались и позже. После войны эти обстоятельства позволили маме восстановить довоенные связи и знакомства в театрально-художественном мире города, который несколько послевоенных лет, весь вращался вокруг одной, сохранившейся после бомбежек, наспех отремонтированной, гостинице "Советская" на Комсомольской улице, где почти все мамины знакомые временно проживали.
   Что особенно помниться о том, разорённом войной Минске, так это обилие женщин на улицах и редко встречающиеся мужчины, в основном военные, и часто инвалиды, "колясочники", с костылями или без них, прыгающие на деревяшках. Мужчин не хватало, война перемолола два поколения беларусов-мужчин, беларуских женщин и этим обделила история.
   Это сейчас я понимаю, что маме после войны было всего лишь тридцать четыре года, по сегодняшним меркам - "молодая женщина".А ещё и красивая, как многие другие, окружающие меня женщины, как мамины подруги или знакомые, как, например, единственная мамина подруга из того, довоенного круга, яркая женщина с внешностью "голливудовской звезды", царственная Лилия Стасевич (для меня навсегда - тётя Лиля), актриса театра и диктор радио и начинающегося беларуского телевидения.


   []
  Лилия Стасевич (1921-1991)

   Кроме Лилии Стасевич, только одна женщина была с мамой в таких же близких, доверительных отношениях - Маргарита Матусевич (тётя Рита), смесь беларуских и татарских кровей (из старинного рода Харзеевых). В ней восточная припухлость век и узковатый, по нашим меркам, разрез глаз сразу выдавал азиатское происхождение. Я, к сожалению, так и не нашёл её фотографий. И тётя Берта, позже ставшая Звонак, когда её муж (поэт Алесь Звонак) вернулся из восемнадцатилетней сссылки. С ней мама вместе училась в институте и вместе работала, долгое время в соседних кабинетах. Всех остальных мама держала на дистанции. Ей были не свойственны "дамские" откровения, пересуды, сплетни - сдержанность, даже, наверное, скрытность, были выработаны требованиями самой жизни. Но, тем не менее, даже в нашем послевоенном доме, точнее комнате, несмотря на ужасающую тесноту, постоянно были гости. Мама каким-то особенным образом, ненавязчиво привлекала к себе людей. Очень высока была потребность в общении после долгих лет военного времени, разрушившего привычные связи, навсегда поглотившего друзей и знакомых. Большинство ближайших подруг мамы исчезли - кто в лагерях, кто был вывезен во время войны на работы в Германию, многие так и не вернулись, как вся семья тёти Марики, вывезенная в Германию и после войны перебравшаяся в Канаду. Слухи о судьбе таких семей на родине достигали Европы, а там многие не спешили с возвращением.


   В нашей семье, по крайней мере, до нас, до нашего поколения, выработался за много веков классический тип литвинки-беларуски, особый тип славянской красоты, с примесью западных кровей - польских, немецких или, как у моей двюродной сестры Майи - эстонской...
   Прошло немного времени, мы с братом окончили школу, вступили, как говорится, в жизнь. На ствол беларуско-литовского семейного древа подвились восточные гены - сначала сестра вышла замуж и сменила фамилию Яротто на Харазянц, потом подмешались крови крымчаков - брат Томас женился на Ольге, дочери Маргариты Матусевич, из рода Харзеевых. Мне оставалось лишь продолжить этот природный эксперимент - с меня наш род дал побеги на благословенной грузинской земле, где начинается новая история, где появилась на свет моя дочь и внуки.
   Комплиментарность этих кровей и культур никогда не вызывала у меня сомнений, так сказать, была налицо, то есть проявлялась и в лицах. Эти родовые линии сошлись в наших предках из-за исторических катаклизмов, потрясающих империю (русскую и советскую), а семья выжила только потому, что все в ней неукоснительно следовали правилу - держаться вместе. Именно с нашего поколения началось вливание других кровей в наш семейный беларуский коктейль - азиатских кровей, армянских, грузинских... Этого требовала сама жизнь, столетняя убыль беларусов должна была восполниться притоком новых национальностей, сработали родовые инстинкты самосохранения нации, наш род дал новые ответвления...
   []
   Майя Георгиевна Яротто

   Должен отметить, что стержень рода оставался всегда беларуским. Наш древний родовой тип устойчив и даёт основания для надежды на будущее, для нашего спокойствия, он надёжен, вынослив и красив, особенно в его женской линии. Думаю, что путь пройденный моей мамой по жизни - это трудный путь почти всех беларуских женщин, кому Господь предназначил родится в одном, а жить в другом, чуждом для них государстве, в дикие времена братоубийственных войн и бесконечного насилия государства над человеком, времена, которые, как известно, "не выбирают"...
   И снова я должен отметить главную роль беларуских женщин-хранителей рода в столетнем сопротивлении шествию (или нашествию?) по нашей земле войн и революций, отдать должное их трудолюбию и выдержке , их активности и предприимчивости. Усиливается общественное движение беларуских женщин, появляются новые женские организации. Надо отдавать дань уважения таким женщинам, как Нина Стужинская, лидер Беларуской женской лиги, одна из учредителей Европейской Коалиции 'Свабодная Беларусь'. И опять повторяется старая советская история неприятия другого мнения, других взглядов, государственного давления на общественное мнение. Нина Стужинская была уволена из Института истории Национальной академии наук, где она проработала 23 года. Причиной увольнения, по словам Стужинской, стало ее участие в выборах в местные Советы 1993 года, а также издание книги 'Мятежная Беларусь' об антисоветском движении в Беларуси в 20-е годы ХХ века.
   Женщины Беларуси выполняют особую миссию, развивают идеи той Беларуси, которая, начиная с ХII столетия, являет миру свое прекрасное и трагическое, как на фресках Спасо-Евфросиньевского собора, Женское лицо" [7].
   Есть надежда, что беларуские женщины, а с ними и все беларусы, достойно переживут новое время, тем более, в своём собственном, выстраданном столетиями, независимом государстве...

   Я часто приезжаю в свой родной город, хожу по его улицам, слушаю знакомый с детства говор, разглядываю встречных прохожих, замечаю то, чего не видит уже коренной минчанин. Полвека я живу в других городах, часто далеко от своей родины, и потому так придирчиво выискиваю перемены, иногда бываю горд, иногда просто счастлив от всречи со своим детством, вижу - возродился Минск, появились широченные улицы и площади, парки и скверы, городская скульптура, необыкновенные здания. Не броско, но красиво одеты, по-европейски, жители города, заметно похорошели женщины, они стали выше, стройнее, появилось столько красивых лиц.
   []
  
Наталья Анискович руководитель студии Happy-Art Витебск

      Здесь, в Беларуси, другой воздух, другое настроение, другой ритм жизни и другие мелодии, музыка, неторопливая и вдумчивая, её небольших, древних городов.. Мне здесь становится спокойно, несмотря на всё то, что я знаю о сложностях жизни в современной Беларуси, что вижу сам или придирчиво выискиваю в газетах, радио, интернете. Я думаю, что женщины беларуской земли выдержат новые испытания - новой властью, новым временем. Властители приходят и уходят, а народ остаётся, останется навсегда. Появляется надежда, приходит, не всегда оправданная, уверенность в том, что "красота спасёт мир", думаю, что именно женская красота, не та, что назойливо режет глаз с обложек "глянцевой" макулатуры и телевизионных экранов. Красота души - которая хранится от века в поколениях моих предков и передаётся будущим...
   А беларуские женщины не только красивы, но и умны, наследуя своим замечательным предшественницам, имея в прошлом такие прекрасные образцы мудрости и стойкости, терпения и выносливости, они составляют золотой генофонд нации, так что ещё раз повторю - есть надежда ...

   ЛИТЕРАТУРА


1. Крапивин С. "БНР -- республика, провозглашенная от жестокой необходимости"
   (http://naviny.by/rubrics/society/2009/02/21/ic_articles_116_161341/)
2. Максим Петров,Специально для "Секретных исследований"," Истребление советских поляков", Интернет
3. Сяржук Богдан,Пан Бог, i Мухамад-Пасол Божы. Семь столетий Ислама в Беларуси
4. "История Беларуси. XX - начало XXI в.)" Учебно-информационное пособие. Мн., 2001г.
5. В.И.Ленин, "К вопросу о национальностях или об "автономизации",(ПСС, т 45, сс. 359,361 - 362).
6. Леонид Моряков, "справочники писателя", сайт http://www.marakou.by/ru/

7. "Женщины Беларуси в зеркале эпохи", Публикации ООН, 19.02.2004 (

8. "Да 100-годзьдзя беларускай паэткi Ларысы Генiюш", http://gender-route.org/calend/
9. "Генеральный прокурор Беларуси отказал в реабилитации поэтессы Ларисы Гениуш",
   10. Игорь Литвин. "Затерянный мир, или малоизвестные страницы белорусской истории" - http://litvin.org/glavy/
11. "ЗЕЛЕНЫЙ ДУБ"- Составитель: Макарова Наталья - сайт - http://www.bibliotekar.ru/encSekt/53.
12. ИСТОРИЯ БЕЛАРУСИ (XX - начало XXI в.)Коллективизация сельского хозяйства.Плешевеня, канд.ист.наук, беларуский партизан
13. "Беларуские дочери Франции", http://archive.russia-today.ru/2007/no_14/~14_content.htm

14 Светлана Самоделова, "Повесть о настоящем сверхчеловеке", http://www.dislife.ru/flow/theme/7960/
15 Георгий Сумаруков. Затаенное имя: Тайнопись в "Слове о полку Игореве", Изд-во МГУ, 1997. >
16. 'Полоцкая княжна Мария Васильковна - автор 'Слова о полку Игореве': исследования тайнописи', Полоцк : А.И. Судник, 2008, Наследие Полоцкой земли ; вып. 6.

17. "ПАМЯЦЬ", Кнiга 1-я, Мiнск, Белта 2001, стр.273, "Дом на Юр,еускай вулiцы" .
   18. "Гуманитарные науки: Театральная энциклопедия", Интернет.
19. Алан и Барбара Пиз, "Язык взаимоотношений", М. 2004.
 20. Чернявская Ю.В. Белорусы от "тутэйшых" к нации, Минск, ФУАинформ, 2010.
21. Война и эвакуация в СССР. 1941-1942 годы. Куманев Г.А. д.и.н., проф., акад. РАЕН, рук. Центра военной истории России Института российской истории РАН.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"