Эти восхитительные дни, наполненные радостью и светом! Откуда это возникало, почему? Я не знал и не задумывался... Я пил эти дни до дна, я купался в них!
Почему-то они были особенными зимой, после Нового года, когда насту-пали каникулы.
Каждое утро я просыпался от радости. Начиналось это еще во сне. Радость заки-пала внутри, переполняла меня, и глаза открывались сами оттого, что нельзя было больше удержать ее разлив во сне.
Я просыпался, и все сразу захлестывало меня: прекрасное безделье каникул, яркие пятна на рыжем паркете, елка во всем новогоднем великолепии, загадочное мерцание шаров и игрушек, крики ребят за окном, снег, солнце и голубое, прозрачное, как льдинка, небо...
Я вскакивал с кровати, и, выплескивая излишки радости, бегал по комнатам, орал, пел и кувыркался.
Потом я подкрадывался к окну. Это была игра. Окна были еще закрыты шторами. Шторы пузырились, надувались от света, как паруса. Я с усмешкой распахивал их, и свет с визгом врывался с улицы и принимался носиться по комнате. Он прыгал по елочным шарам, норовя брызнуть мне в глаза отражениями. Он, как мяч, скакал по натертому паркету. Он заполнял все пространство от пола до потолка. Но главная мечта его была - добраться до второй, родительской комнаты и пошалить там.
Я распахивал ему дверь - пусть шалит, ведь до заката оставалось не так уж много времени - а сам шел на кухню. Здесь обязательно можно было найти что-то вкусное - торт, пирожки, рогалики или еще что-нибудь, оставшееся с праздника. Я набивал рот вкусностями, бормоча, приговаривая, приплясывая, повизгивая от удовольствия. Проходя мимо зеркала в коридоре, я не мог удержаться, чтобы не покривляться, не состроить рожу. Это тоже было обязательным ритуалом. Я знал, что в зеркале существует свой мир. И иногда задумывался, не опасно ли туда заглядывать: а вдруг граница между нами нарушиться и тогда или меня затянет туда, или ОТТУДА выльется ЧТО-ТО...
Но в эти солнечные дни никакие страхи не могли меня смутить. Я медленно подходил к елке. Самый большой пузатый шар издевательски показывал карикатуру на мое лицо: вот издалека выползает, вытягивается какая-то груша... У нее большие, огромные губы, нос и где-то там, в глубине шара прятались маленькие глазки, ушки, ручки и другие части несуразного тела... В шаре тоже существовало свое пространство. Оно было другое, чем в плоском зеркале. Дело было не в том, что где-то плоско, а где-то выпукло-вогнуто. Просто это было ДРУГОЕ пространство. Оно не искажало, о нет. Это все равно, что сказать: оно кривлялось. Нет, оно было самим собой. Это был МИР. Просто я, или елка, или окно, или еще какой-то предмет или явление, попадая в шаровый мир, или коротко - в ШМИР, становились такими несуразными, неуклюжими, смешными.
Я жевал кусок торта и думал о том, что все в нашем мире относительно. Я слышал эту фразу от взрослых, и понимал ее по-своему. Когда ешь торт, играешь в хоккей, получаешь двойку, то мир двойки, торта и хоккея реален. ШМИР тоже был реален. Если жить только в нем. Но когда наши два мира соприкасались, наступал момент истины. Самые красивые люди превращались в уродцев. Деньги, вещи, книги и другие предметы выглядели карикатурно. Шар как бы спрашивал: а правильно ли устроен ваш мир, который вы себе придумали? Может быть, важно совсем не то, что вы считаете важным?
А что же важно, ценно для ШМИРа? Я ПОНИМАЛ это. Самым естественным образом, без всякого напряжения. Я видел, что шар не искажает чувства, мысли, фантазии и мечты. Это было важным. Это было настоящим. Не находя отклик в нашем мире, я мог довериться шару.
Все это было загадочно... Но загадки меня не тревожили. Загадки были нормальной составляющей зимнего новогоднего дня. Загадкой был сам Новый год, загадкой были елка, подарки, надежды, радости. Загадкой был я сам.
Я выходил на улицу. Снег хрустел под ногами, как свежая вафля. Я смотрел, щурясь, на снег, на небо, на сугробы, на пар, идущий изо рта - какой мороз - и кто из пацанов гуляет. Я пробовал клюшку, постукивая ею о лед, и чувствовал, как дурацкая улыбка сама собой растягивает лицо.
И вдруг срывался с места и бежал через двор с криком, с гиканьем, просто так, от полноты чувств!