Ничейной потому, что за нее никто не отвечал. Летом она зарастала высокой травой. Когда огромные седые одуваны начинали старчески терять пух, приходил немой мужик с косой и неторопливо, за неделю выкашивал всю полосу.
Трава сохла, распространяя одуряюще свежий запах. Потом превращалась в стога. В этих стогах было хорошо сидеть, думать о вещах отвлеченных, приятных, ничего общего с буднями не имеющих. А если залезть на самую макушку, но так, чтобы с другой стороны тебя не было видно, то оттуда можно было охватить взглядом панораму окрестностей. Захватывающий вид!
Солдата захватывало все, что лежало за пределами части...
Завтра...
За забором жирно чернело вспаханное поле. Оно полого спускалось к рощице. За рощей была деревня, а за деревней текла речка. Речка извивалась, петляла, раскидывая среди деревьев осколки воды. А за рекой опять поднимались зеленые холмы. На них и смотрел солдат.
Он сидел и курил, склонив голову набок. Он ни о чем не думал, просто смотрел. Раньше он не знал, что можно вот так просто смотреть. Смотреть и ни о чем не думать.
Голова его была коротко пострижена, и легкий ветерок приятно холодил макушку.
Он вспомнил строку из письма.
“...ты выглядишь страшновато. А еще эта уродливая форма!”
Он пожал плечами. При чем тут форма?
Аккуратно погасив окурок, он откинулся на сено и стал смотреть в небо. Облака медленно раздували паруса, догоняя друг друга, соединялись во флоты, флоты - в армады, потом разделялись, чтобы снова разбежаться каждое своим курсом. Небесное кино! Никогда не надоест. Особенно, если прогнать противные, навязчивые мысли и просто лежать и смотреть.
Завтра уже скоро...
Он проводил глазами большую стрекозу, но головы не поднял. Стрекоза на миг зависла над ним и рванула дальше. Хищница, подумал солдат, но красивая. Ищет жертву. Пищу. Еду. Сейчас закусит кем-нибудь и станет искать своего стрекозла. Чтобы размножиться. Есть и размножаться. Размножаться и есть. Весь смысл жизни.
А я не такой. Лежу на стогу. Есть не хочу. Размножаться не хочу. Чего же я хочу? Улететь отсюда. Но не могу. Просто улететь. Парить над землей. И ни от кого не зависеть!
А ведь пришел он сюда с намерением. С четким намерением сделать дело. Одно маленькое, но важное дело. Даже не важное - просто маленькое. Он думал сделать его быстро, но почему-то сначала перекурил. Потом стало лень слезать вниз. И вообще, исчезла решительность. Хотелось только одного: лежать вот так бесконечно, нежится на солнышке, и чтоб ни одна сволочь не приставала.
Дело лежало за пазухой. В принципе, его можно было сделать и позже. Или вообще не делать. И что это на него нашло, прямо загорелось? Ведь от этого ничего не изменится. Нет, не так. Изменение уже произошло. А это дельце - лишь маленькая, ничего не значащая точка над “i”.
Он приподнялся на локте и стал опять смотреть вдаль на холмы. Хорошо бы перелезть через забор, снять сапоги, пойти по полю в дрожащем от тепла воздухе, вдыхая острый запах земли, слушать пересвисты птиц. Пройти по деревне, поднимая фонтанчики пыли, разгоняя кур.
Запах навоза. Подсолнухи. Лавочки у ворот.
Заглянуть в гулкий прохладный колодец и крикнуть: "О-о!" Выпить воды из ведра, припадая к своему отражению. На теплом влажном речном песке раздеться и поплыть... А на другом берегу, не отдышавшись, побежать по мягкому, ворсистому лугу...
Завтра - и навсегда...
Он вспомнил другое письмо.
“...тогда мы специально собрались, чтобы написать тебе. И фотки сделать посмешнее, чтобы ты не скучал!”
Ах, ты боже мой! Чтоб не скучал! Как трогательно! Какая забота! А я и не скучаю, друзья мои. Я весь в заботах, весь в делах! И вообще, зачем же на меня тратить столько сил? “Специально собрались”! Ах, вашу мать! Зачем же так надрываться? Специально собрались! Ну, как же, выполнить свой долг! Вроде как бы стыдно немного. Мы, мол, тут, а ты, мол, там. А если я завтра сдохну на этой проклятой войне, то вы еще чего доброго специально соберетесь, чтобы сходить ко мне на могилу. Если она, конечно, будет. Ежели найдут, чего хоронить.
Завтра нас увезут. И все кончится. Все. Но почему Я?! Почему? За что? Не хочу! Мамочка, спаси меня, не отдавай! Боюсь! Жить хочу, жи-и-ить! Ничего же еще не было! Даже бабы не было! Я же все выдумал!! Я...
Он медленно, методично, но без злости рвал фотографии в маленькие клочки. Пополам, еще раз пополам, еще... И вот уже белые бабочки обрывков фотобумаги полетели по ветру.
Не буду я ничего жечь. Лишнее это. Прямо мелодрама какая-то.
Фотографий было около десятка, и он все неторопливо разорвал. Потом принялся за письма. Одно за другим, одно за другим... Закурил новую сигарету и продолжил: пополам, еще раз пополам, еще раз... пока не полетят бабочки.