Эштон Огден, для друзей - просто Эш, родился семнадцатого марта, в Лондоне, двадцать три года назад. Отец - владелец известного издательского дома, мать - домохозяйка. У него с детства было все, о чем только можно мечтать. Сначала - дорогие игрушки, которых не было ни у кого из знакомых. Потом - книги, мотоцикл, деньги на карманные расходы, собственный счет в банке, ждущее его рабочее место одного из редакторов журнала для мужчин с высокой заработной платой. Он привык получать все, что хотел. Его ждала жизнь, полная всевозможных радостей. Казалось бы, о чем еще можно мечтать? Но, видимо, было что-то, чего родители дать ему не смогли, что-то, ради чего он исчез на долгих два года. Хотел бы я знать - что.
Мы познакомились еще в детстве. Мой отец получил повышение по службе, поэтому мы переехали в окрестности Лондона. У нас был небольшой особняк на краю улицы, совсем новенький, даже краской еще пахло - как сейчас помню. Мы въехали в совершенно пустой дом, а при себе у нас были только сумки с вещами и ни одного предмета мебели. Нет, там, конечно, была полностью обставленная кухня, даже плита была с холодильником, но спальни и кабинет пустовали. Кровати должны были привезти на следующий день, остальную мебель - и того позже. В ту ночь мы спали на полу, в спальных мешках, всей семьей. Это был последний вечер, когда мы были так близки.
Но это не важно. Важно то, что в день переезда я, от нечего делать, отправился прогуляться до конца улицы. Не один, конечно - кто пятилетнего ребенка одного отпустит? Вместе с нанятой на одну лишь неделю няней мы пошли гулять, в поисках хоть кого-нибудь, подходящего мне по возрасту. Еще в детстве я был очень компанейским человеком, если так можно выразиться. Шли мы долго, кажется, где-то полчаса, прежде чем увидели тот дом. Это был двухэтажный особняк, украшенный гирляндами, хотя никаких праздников в ближайшее время не предвиделось. Это было так странно, что я, не удержавшись, подбежал к ограде, вцепился в холодные прутья решетки, прищурился, вглядываясь в размытые силуэты, мелькавшие в окне. "Интересно, что у них за праздник?" - вот о чем я думал в тот момент.
Ни один праздник мы не справляли так шумно. С гирляндами, толпой гостей, громкой музыкой, которую было прекрасно слышно в саду. У нас и дома-то такого роскошного никогда не было! Это был совершенно другой мир, и мне в тот момент на какую-то долю секунды показалось, что там, за этой оградой, живут совсем другие люди, невиданной красоты и богатства, как короли и королевы в сказках. Но потом дверь особняка распахнулась, и в сад выбежал мальчишка, на вид не намного старше меня. Развернувшись лицом к дому он прокричал срывающимся голосом:
-Ненавижу, как же я вас всех ненавижу!
А затем сорвался с места, бросился к ограде, и только потом заметил меня. Он остановился, как вкопанный, не добежав до ограды какой-то пары шагов, во все глаза глядя на меня, как на какое-то невиданное чудо.
Он был совсем не похож на меня, этот мальчишка. Ни внешне, ни - я чувствовал - внутренне. Он был выше меня, он был брюнет, он был заметно сильнее, и у него были темно-карие, почти черные глаза. Еще тогда, когда мне было всего пять лет, я не мог оторвать от них взгляда, от этих глаз, в которых можно было утонуть.
Мы стояли так, наверное, меньше минуты, но лично мне это время показалось маленькой вечностью. И за эту вечность я успел узнать о нем, наверное, больше, чем за все оставшееся время нашего знакомства. Лишь один раз взглянув ему в глаза, я уже знал самое главное.
Эта встреча, наверное, была предначертана нам судьбой. Я до сих пор не могу представить своей жизни без Эша. Если бы не он, я бы никогда не стал тем, кем являюсь, если бы мы не встретились, то сейчас вместо меня жил бы какой-нибудь другой Джимм. Джимми, который не знает ни Роксаны, ни Хельги. Примерный сын, прилежный ученик, милый хороший мальчик, не способный радикально изменить свою жизнь. Совсем другой человек.
Первая наша встреча закончилась, так толком и не начавшись. Из дома, вслед за Эштоном, выбежал какой-то мужчина - впоследствии я узнал, что это был его отец, - он схватил мальчишку за плечо, сжал, наверное, до боли. Но ничего более не сказал и не сделал. Только потому, что увидел нас, стоящих за оградой и наблюдающих за этой сценой. Наклонившись к сыну, он буквально прошипел ему что-то на ухо, и скрылся за дверью особняка. Мальчишка же задержался еще на минуту, чтобы подойти к ограде и протянуть мне руку
-Эштон Огден.
Его рукопожатие оказалось неожиданно крепким, до боли. Он никогда не умел соразмерять свои силы. Но, как ни странно, вырвать свою руку из его крепкой хватки не хотелось. Странно, нет? Его ладонь была такой теплой, и совсем не влажной...
-Джеймс Торнтон.
Это было одно из самых приятных рукопожатий в моей жизни. Но оно было разорвано вмешательством моей няни, которой почему-то не понравилось наше поведение. Она схватила меня за плечо, как до этого схватил Эша его отец, и буквально оттащила меня от мальчишки. Я до последнего момента держал его за руку, до тех пор, пока это не перестало быть возможным.
-До встречи! - прокричал он мне на прощанье.
-До встречи! - откликнулся я.
Не знаю, показалось ли мне тогда, или он действительно смотрел мне вслед до того момента, пока я не исчез за горизонтом, но мне хочется верить, что это ощущение чужого взгляда в спину не было иллюзией.
Вот так я и познакомился с этим удивительным человеком. Умным, амбициозным, целеустремленным, волевым - я долго могу подбирать эпитеты, которыми его можно охарактеризовать. И все они, как мне кажется, будут положительными. Нет, конечно, у него есть и отрицательные стороны - у кого их нет, в конце концов? Просто я не желаю их замечать. Для меня Эш навсегда останется самым положительным персонажем моей истории. Обеих историй. И той, что началась в день нашей встречи, и той, начало которой было положено в день моего совершеннолетия. Хотя, вполне возможно, что вторая - лишь продолжение первой, которая, как мне до этого казалось, закончилась два года назад.
...Был октябрь. В марте того года Эштону исполнился двадцать один. Его совершеннолетие мы справляли в "узком семейном кругу". Именно так мы себя ощущали - семьей. Мы - это все та же четверка: я, Эш, Рокс и Хельга. Почти семья.
Это был выходной день, как сейчас помню. Было еще относительно тепло, по крайней мере, я еще ходил в легкой ветровке. В тот день мы договорились всей компанией съездить в Лондон - покататься на колесе обозрения, полюбоваться видами, так сказать. Ну и, конечно, просто хорошо провести время вместе.
Я встал рано утром, кажется, часов в семь - нужный нам поезд отходил от станции метро в девять двадцать, а до этого еще надо было привести себя в порядок и встретиться с остальными. Лишний час был отведен мною "на всякий случай". Ну, мало ли что, вдруг какая-нибудь экстренная ситуация приключится? Она и приключилась.
Все шло по плану до половины девятого. Совершив обычные утренние процедуры, я созвонился с остальными: проверил, проснулись ли они, не возникло ли у них никаких проблем. Все было в полном порядке. Радуясь, что ничто не препятствует нашей вылазке, я быстро собрался и отправился к Хельге - она жила в доме напротив. У нее я пробыл ровно полчаса, из которых целых двадцать минут я ждал, пока она оденется, накрасится - прихорошится, в общем. Девушки, что с них взять?
Стоило нам выйти из дома, как все полетело в тартарары.
Мы опоздали на поезд из-за того, что Хельга где-то посеяла ключи. Искали их долго - связка завалилась за компьютерный столик. В тот момент, когда мы, подбежав ко входу в метрополитен, взглянули на часы и обнаружили, что опоздали, я подумал было, что день не задался. Я ошибся. Оказалось, это был самый страшный день в моей жизни.
Роксана сидела на скамейке поблизости и разговаривала с кем-то по телефону. Она слушала кого-то, грызя чупа-чупс со всех сторон, пытаясь поскорее добраться до жвачки. Почему-то из жвачки для чупа-чупсов получаются особенно большие пузыри. Иногда Рокс отвлекалась от своего увлекательного занятия, чтобы ответить. И с каждым таким ответом выражение ее лица менялось, становясь все более озабоченным и даже испуганным.
Я никогда больше не видел ее такой, как в тот день. Растерянной, напуганной, похожей на потерявшегося ребенка. Она повесила трубку и долго глядела на телефон, неотрывно, даже не мигая, не обращая на нас с Хельгой, задававших какие-то вопросы, никакого внимания. Наконец Рокс подняла голову, посмотрела на нас рассеянным взглядом и спросила, уже зная ответ на свой вопрос:
-А Эш не с вами?
От нее мы узнали, что Эш исчез. Она говорила-говорила-говорила, и с каждым ее словом становилось все хуже. Я не мог поверить, я не желал верить в то, что Эш, человек, которого я знал всю мою жизнь, мог вот так просто взять и пропасть, исчезнуть.
Он вышел из дома в половину девятого. Его мать говорила, что видела, как он вышел через главные ворота и скрылся за поворотом. Ничего странного не произошло за эти минуты, что она еще видела его. Никто не шел за ним, никто не подошел к нему. Все было нормально.
Потом на второй этаж поднялась горничная и сообщила, что Эштон забыл дома кошелек. Женщина, конечно, тут же позвонила сыну на сотовый. Вот только он не брал трубку. Удивившись, его мать решила позвонить к Хельге - Эш говорил ей, что сначала зайдет к подруге. Но мы к тому времени уже успели уйти, а потому и не ответили на ее звонок. Роксана на звонок от родителей Эштона ответила. Вот только ничем им не помогла. Обычно пунктуальный, наш друг опаздывал. И уже один этот факт мог заставить нас волноваться.
Все вместе мы обзванивали знакомых Эша, всех, к кому он мог пойти, из-за кого мог опоздать. Ну, мало ли, что случилось, правда? Вот только его нигде не было. Никто не видел его с того момента, как парень свернул за угол и скрылся из виду для своей матери. Он действительно исчез, как бы странно это ни звучало.
Потом приехала полиция. Нас всех допрашивали, поочередно. Родителей Эша, меня, Рокс, Хельгу. Вот только мы ничего не знали, мы понятия не имели, где он мог быть. Все места уже были проверены, все знакомые были обзвонены. Эштон Огден пропал. Пропал на долгих два года, чтобы в день моего совершеннолетия позвонить в дверь недавно купленной мне квартиры. И сказать:
-Я соскучился.
-Я тоже.
Мой ответ потонул в оглушительном визге Хельги и Роксаны. Никогда не думал, что Рокс умеет визжать. Оказалось - умеет, еще как. Я потом еще долго удивлялся, как мне удалось не оглохнуть в тот день.
Странно, но пока Рокс и Хельга поочередно обнимали его, Эш неотрывно смотрел на меня. И улыбался. Его улыбка была едва заметной, но неожиданно искренней для него - человека, привыкшего постоянно скрывать ото всех свои чувства, даже от близких друзей. Он улыбался даже глазами. Но, главное, он улыбался только мне.
Я стоял в стороне, глядя, как он обнимает девчонок, как говорит, что соскучился по ним. В тот момент он даже не смотрел на меня, но я не чувствовал себя обделенным его вниманием. Потому что он ведь появился именно в день моего рождения, потому что пришел именно ко мне. Мне показалось даже, что он вернулся только ради меня. Ну не глупо ли было так думать?
Этот день рождения был лучшим в моей жизни. Мы справляли его вчетвером, совсем как раньше. Сидели вокруг журнального столика в гостиной, смотрели телевизор, рассказывали истории о том, что было без Эша. А он молчал. Он так и не сказал, где пропадал, почему исчез. Ни одного слова. И всякий раз, когда разговор подходил на опасное расстояние к этой теме, умело уходил от ответа.
Праздновали мы долго, до поздней ночи. Я плохо помню, что именно мы делали. Последнее более-менее связное воспоминание о том вечере - как мы смотрели какой-то ужастик. Это был действительно страшный фильм. Помню, как девчонки визжали, когда маньяк - или кем он там был - ворвался в дом главной героини. Хельга даже мне в руку вцепилась. Никогда не понимал этого жеста. Как чужая рука, за которую ты держишься, может спасти от страха?
Сколько же мы выпили тем вечером? Больше трех банок каждый, это точно. Как можно было так напиться, чтобы не помнить потом событий прошлой ночи? Не представляю даже. Но именно так и случилось: проснувшись утром (если три часа дня можно назвать утром, конечно), я не смог вспомнить все, произошедшее вчера.
Нет, я помнил, как пришел Эш. У него еще с собой рюкзак с вещами был, да. Он бросил его на пол и занял кухню, как лучший повар из всех нас. Потом, правда, он все-таки запустил туда Хельгу. Торты Эштон готовить никогда не умел. Вечно они у него перегорали и потом походили на сухари. Такие же хрустящие.
Я помнил, как мы с Рокс сидели перед телевизором, бездумно наживая кнопки на пульте. Остановились на концерте какой-то иностранной певицы - то ли американки, то ли англичанки, судя по тому, что пела она на английском. Пела она неплохо. Красивый голос, как у оперной певицы, очаровывал. А слова... Я не запомнил слов ее песни. Но ее голоса, той проникновенности, с которой она пела, было достаточно, чтобы понимать, что пела она о любви. И не понаслышке знала о том, о чем пела.
Я помнил, как все, собравшись за журнальным столиком, говорили тосты в честь меня и возвращения Эштона. И как он старательно избегал разговора о том, что с ним произошло два года назад - тоже. И как меня заставили задувать двадцать одну свечу на торте. Мне удалось сделать это за один вдох, а это означало, что мое желание сбудется. Вот только перед тем как задуть свечи я не стал загадывать никаких желаний. Главное мое желание уже сбылось.
Еще я помнил, как Хельге позвонили родители, напоминая, что ночевать у меня ей никто не разрешал. Они до сих пор видели в ней несмышленого ребенка. Хотя, наверное, для всех родителей их дети всегда будут оставаться детьми, как бы странно это ни звучало.
После звонка родителей Хельга сразу засобиралась. Извинялась, что не осталась подольше, а я все отвечал ей, что в этом нет ничего страшного, что я все прекрасно понимаю и все такое. Когда я закрыл дверь за ее спиной, настенные часы показывали девять часов вечера. Спустя еще три часа ушла и Рокс - ей надо было на следующий день на работу. Эш вызвался было ее проводить, аргументируя это тем, что идти далеко, но узнав, что последние два года Роксана занималась дзюдо, настаивать перестал. Только он и остался у меня на ночь.
Мы все-таки досмотрели тот ужастик. Ну, мне так кажется. Я плохо помню все, что произошло после ухода девчонок. Оставалось только верить словам Эштона, который рассказал мне утром о том, что мы дотерпели до часу ночи, после чего завалились спать прямо в гостиной, на диване, который ему, бедному, пришлось раскладывать.
Тот факт, что ночью я, напившись, поцеловал его, Эш благоразумно умолчал. Правда, потом я все равно это узнал. Огден никогда не умел долго хранить секреты. От меня, по крайней мере.