Знаете, когда я был маленьким, я практически не видел своих родителей. Все свое время я проводил сначала в окружении нянек, а затем - в окружении одноклассников, друзей. Но куда больше этих встреч я ценил краткие минуты одиночества. Для того я порой сидел всю ночь перед экраном телевизора или же компьютера, чтобы просто отдохнуть от чужой заботы, от общения. Единственный человек, с которым мне не надоедало болтать никогда - это Эш. Возможно, причина тому - его умение вовремя понять, когда разговор следует подводить к концу, когда собеседника лучше оставить одного, наедине со своими мыслями. Возможно, это его умение относилось только ко мне - человеку, которого он знал практически всю свою сознательную жизнь. Но, несмотря на это, знал обо мне ничтожно мало. Как, впрочем, и я о нем.
Мы часто ходили с ним вместе из школы, нарочно выбирая кружные пути, шагая неспешно к дому. Домой нам обоим не хотелось. Меня там ждала холодная пустота комнат, полупустой холодильник, вечно включенный комп - одиночество, пустота, безнадежность. У Эштона также были свои причины не спешить домой. Он не желал очередной ссоры с отцом, его криков, слез матери, укоризненных взглядов сводного брата. Та еще семья была, знаете ли. Не хотел бы я оказаться на месте Эша.
Сейчас так легко говорить обо всем этом, о прошлом, далеком и совсем недавнем, о том, что уже свершилось. Я словно смотрю на ситуацию со стороны, так, словно это были не мы, а безымянные герои какой-то книги. Сейчас я могу трезво оценить свои и чужие действия в той или иной ситуации, тогда как в то время совершенно не понимал не то что логику друзей - свою. Всё казалось таким сложным, раньше. Почему же сейчас всё это так просто рассказывать?
В тот день Эш так и не решился проколоть язык. Может быть, струсил - это довольно-таки болезненно, насколько я могу судить по рассказам знакомых, но, скорее всего, просто забыл о том, что собирался сделать. Конечно, столько новых впечатлений: татуировка (это, наверное, самое яркое для него событие), встреча со старыми друзьями. Ностальгия.
"Ностальгия (др.-греч. νόστος - возвращение на родину и др.-греч. άλγος - боль) - тоска по родине, по родному дому. Все современные словари русского языка фиксируют также второе значение термина - "тоска по прошлому"" - такое определение дает нам великая и ужасная Википедия.
Значит, у меня действительно ностальгия. Тоска по прошлому, желание все вернуть, мысли о том, "а что было бы, если...". Глупые мысли. Прошлого не вернешь, сделанного не воротишь. Можно только смириться и идти, глядя только вперед. Я пытаюсь. Но так тянет обернуться.
Когда я был маленьким, я любил смотреть на небо. Отслеживать малейшие передвижения облаков, обнаруживать, что одно из них похоже на автомобиль, а другое - на какого-нибудь младенца. Видеть невозможное возможным. Почему это - привилегия детей? И почему тогда я - не ребенок?
В детстве я мечтал приставить лестницу к небу и подняться туда, на самый верх, чтобы коснуться ладонями небосклона. Я верил, что оно будет холодным на ощупь, как оконное стекло зимой. Скользким, приятно прохладным летом и жутко холодным в зимнюю пору. А там, где над этим "окном" светит солнце, оно будет уютно-теплым, таким, как бывает теплым кофта, по которой недавно провели утюгом.
Сейчас, в этот самый момент, я мечтаю немного о другой лестнице. О белой, безо всяких перил мраморной лестнице, в которой, кажется, добрая тысяча ступенек. Хотя почему добрая? Злая тысяча ступенек, которую мне предстоит пройти. И это - словно испытание, проверка на прочность. Как будто в Раю проверяют на прочность. Зачем им это? Там, на небесах, если таковые имеются, и так слишком мало людей.
Боже, зачем я говорю вам все это? Даже не вам, слушатель, которого я никогда не узнаю. Зачем я записываю на диктофон свои безумные мысли? Подумаете еще, что я сумасшедший. Такое палево, блин.
*Негромкий хрипловатый смех. Тишина. Шумные вдохи-выдохи. И снова голос.*
Я к чему о лестнице-то заговорил... Был в моей жизни один случай, связанный с этим строением из ступенек. Виадук. Вы знаете, что такое виадук? Это такой мостик на ЖД вокзале, при помощи которого можно быстро пройти над железнодорожными путями. Высокий мост. С лестницей.
Но, наверное, лучше начать с предыстории и объяснить, как мы на этом "мосту" оказались. Да, это я специально, чтобы время потянуть. Настроение у меня что-то приподнятое. Может быть, все дело в том, что я, наконец-то, выспался?
А вот в тот день, о котором сейчас пойдет речь, мне выспаться не удалось. Просто кое-кому из нас пришла в голову продолжить праздновать мой день рождения и возвращение Эша в нашу компанию. А кое-кто это идею поддержал. И понеслась душа в рай.
Не знаю, что мы смешивали тем вечером, но наутро голова болела невыносимо, и все тянуло поцеловаться с белым другом. Нет, не с холодильником. От одного вида холодильника хотелось тут же рухнуть в обморок, желательно - надолго. До тех пор, пока боли и тошнота не пройдут, как минимум. Хотя, в принципе, можно и подольше...
Несмотря на мое искреннее желание проваляться весь день в постели, которое я, кстати, озвучивал в весьма нецензурной форме, злодей по имени Эштон вытащил меня из-под одеяла и потащил знакомиться с собственным отражением. Не знаю, почему зеркало не разбилось в ужасе, когда я предстал перед ним во всей своей "красе".
"И чего тебе неймется?" - спрашивал я мысленно, когда Эш силком впихивал в мою руку зубную щетку и тюбик с пастой, когда засовывал голову под струю прохладной воды из крана, когда вытирал меня, мокрого, злого, но куда более живого, чем после пробуждения. Я даже сказал ему: "Спасибо".
-Ну, вот, теперь ты вполне адекватный член общества, - обрадовал он меня, услышав эти слова, и бросил в ванной, направившись на кухню.
Отложив полотенце в сторону, я сел на край ванной и посмотрел внимательно на свое отражение в зеркале. Худощавый, весь мокрый, с взъерошенными волосами и кучей сережек в ушах, я больше походил на подростка, протестующего против всех и вся, чем на "адекватного члена общества".
Из нас четверых на такого вот члена больше всего походила Хельга. Всегда причесанная, с легким макияжем, окруженная едва ощутимым ароматом цветочных духов, она была именно такой, какой я представлял себе среднестатическую школьницу, учащуюся старших классов. И только окружение из таких раздолбаев, как мы, портило ее репутацию милой умненькой девочки, любимицы родителей и учителей, каковой она, в принципе, и являлась на самом деле.
Из кухни запахло тостами, послышались чертыханья, загромыхал Эштон посудой, вскипел чайник - я услышал щелчок. Надо было подниматься и являть свою небритую рожу дневному свету. Может, испугается и убежит?
Не испугался. Пришлось сидеть на кухне перед самым окном и неприязненно щуриться на солнце, назойливо светящее прямо в глаза. Но все скрашивали тосты с маслом и крепкий чай с какими-то травами, коих у меня дома отродясь не было. Выходит, пока я бессовестно дрых, мой друг и гость успел сгонять в магазин и купить всякого рода вкусностей. Интересно - каких?
-О чем задумался? - Эш привлек мое внимание вопросом, заставив оторвать взгляд от чая, в котором плавали какие-то подозрительные чаинки, улыбнуться растерянной улыбкой и ответить:
-О том, что еще съестного ты купил в магазине.
Эштон улыбнулся в ответ на мою улыбку, и полез в карман ветровки, что висела на спинке его стула. Он долго копался в карманах - во всех, а их у него было великое множество. Искал. Хотя, вполне возможно, что искомое он нашел в первом же кармане, а в остальных шарился, только чтобы подогреть мое любопытство, которое и так зашкаливало.
-Та-дам!
Он держал в руках два билета на поезд до нашего родного городка. А я не знал, радоваться мне, или же разочаровываться. В конце концов, я же просил съестное!
Потянувшись, я взял один из билетов. Уже три года, как я не был там. Не бродил по до боли знакомым улочкам, не сидел на краю пруда, не кормил уток и голубей, которых в любом городе - уйма. Я бы хотел пойти в парк, увидеть, что ни черта там не изменилось, и старая миссис Дюк до сих пор сидит на скамейке напротив пруда и читает Агату Кристи, мечтая о том, что, когда-нибудь, она раскроет дело так же, как миссис Марпл. И мистер Бодьер все гуляет по утрам и вечерам со своей огромной собакой - кавказской овчаркой, страшной на вид, но в душе ужасно милой и доброй, которую мы никогда не боялись. А на виадуке вокзала все так же приятно посидеть вечерами, или даже полежать, глядя на звезды и выискивая на небосклоне давно уже выученные созвездия.
Да, я хотел вернуться. Всего на пару деньков, просто чтобы почувствовать себя пятнадцатилетним подростком, у которого из проблем только: оценки да родители. А все остальное - более чем в порядке. Тогда я был счастлив, пожалуй. Только не осознавал этого. Так, может, я счастлив и сейчас, но просто не замечаю?
Оказалось, что времени до поезда у нас не так уж много. А надо было еще и рюкзак собрать. В конце концов, Эштон уже забронировал нам двухместный номер в гостинице (с двумя кроватями, если вы сейчас не о том подумали), причем на целых три дня (а не на два, как я предполагал) - грех было отказываться от возможности успокоить свою ностальгию.
-Может, и Рокс с Хельгой пригласим? - поинтересовался я, уже вскочив с места и пытаясь сообразить, что же мне может понадобиться в поездке.
-Рокс работает, а Хельгу не отпустят родители, - отвечал Эш.
Он уже успел позвонить подругам, чтобы обнаружить невозможность совместной поездки вчетвером. Конечно, этому факту стоило бы огорчиться, но все как-то не получалось. Радость от предстоящей поездки одерживала верх над всеми прочими эмоциями с невероятной легкостью, и это также не могло не радовать. К тому же, как потом оказалось, от поездки вдвоем может быть куда больше пользы.
Я собрался, пожалуй, в рекордные даже для молодого человека сроки. Хотя, в принципе, чего там собираться-то было? Закинул в рюкзак джинсы с футболкой, бритву с гелем для бритья, зубную пасту и щетку - вот и все. Ах, да! С собой был взят еще и фотоаппарат. Который всю поездку благополучно пролежал в отведенном для него отделе рюкзака. Но это-то как раз не страшно.
Страшно было, что мы чуть не опоздали на поезд. С таксистом торговались, чтоб его. Ну не повезло нам, несговорчивый тип попался, неприятный. А я ведь говорил Эшу, что какой-то он подозрительный! Вы представьте себе: толстый такой, небритый, с сигаретой в зубах, и клетчатой такой кепке, светлой, натянутой чуть ли не на глаза. Колоритный мужчина, да. Такой, что я его до сих пор помню. Вместе с цветастым галстуком, по-особенному усиливающим его экстравагантность.
Ну, зато с поездом повезло. Или с вагоном. Симпатичные проводницы (и проводник дооо), уютная атмосфера, недолгая дорога - все было идеально. Да еще и за окном такие пейзажи мелькали - закачаешься. Люблю загород. Там красиво, спокойно, невероятно по-домашнему. Ни в одном большом городе такого ощущения не возникает. У меня, по крайней мере.
Мне показалось тогда, что мы доехали неожиданно быстро. Я даже был совсем не против покататься на поезде еще с часок, да только доехал бы не туда, тогда как остаться хотелось именно в этом городе.
Он был такой пустынный. Всегда любил его улицы за это малое число случайных прохожих, за некоторую серость улочек и яркие вспышки витрин. Церковь здесь красивая, кстати. Белая с голубым. Небольшая, а оттого особенно привлекательная. Никогда не любил большие соборы: в них слишком много пустоты.
-Ну, куда пойдем? - поинтересовался я, когда поезд отошел от станции.
-В гостиницу, наверное, - пожал он плечами. - Надо же рюкзаки где-нибудь скинуть. А потом можно и по памятным местам пройтись.
Так и сделали.
Номер в гостинице оказался весьма и весьма неплох. Теплого кремового цвета обои, почти одного с ними оттенка покрывала и шторы, явно из одной коллекции, совсем не скрипучи кровати, ковер с длинным ворсом, лежащий меж них. Маленький цветной телевизор в углу, у самого окна - письменный стол. Я так и не понял, почему стол был один, тогда как номер рассчитывался на двоих. Нет, к тому, что ванная была одна, а санузел - совмещенный, я не придирался. А мог бы!
Осмотрев отведенный нам номер, сунув свои любопытные носы во все ящички, во все уголки комнаты - даже под стол! - мы решили, что ничего, заслуживающего нашего отдельного внимания здесь нет, и благополучно свалили, сдав ключи администратору.
Первой целью нашей ностальгической экскурсией стал дом Эштона - до него просто было ближе всего идти. Он не сильно изменился с того дня, как его семья перестала там жить. Покрасили его. Стал выглядеть свежее, новее. Кусты еще посадили. Розовые. Не в смысле цвета, в смысле: кусты роз. Вот вам и все изменения. И никакой ностальгии.
От дома Эша мы неспешно дошли до моего, иногда останавливаясь, вспоминая жителей того или иного дома, со всеми их причудами и хобби. Некоторые из них все еще жили здесь, некоторые уехали еще при нас. А мы помнили их. Помнили, как умерший в том году старик, живший вон в том голубом доме, выходил ранним утром на улицу, садился на скамью и наблюдал за идущими на работу соседями, делая комментарии по поводу их внешнего вида. А маленькая девочка - она, наверное, в этом году в школу пошла, - из дома напротив, любила кататься на спине у овчарки мистера Дьюка, того самого, что часто гулял в парке.
В том доме, где некогда жил я, теперь не жил никто. Пустое здание, от которого веяло неприятным холодом. И никаких светлых воспоминаний, связанных с ним. Никогда его не любил, этот дом. То слишком пустой, то переполненный людьми. И никакой золотой середины.
Мы долго, невероятно долго бродили по городу. Кажется, обошли его весь, вдоль и поперек, и по диагонали, и по кривой. Каждую улочку, каждый проулок. Парк, где детвора играла в футбол, а в пруду плавали утки. Церквушку, где всегда горели свечи и царил приятный для глаз полумрак. Магазинчик антиквариата, горячо любимый мной с, наверное, детских лет. Кондитерскую, в которой до сих пор работала Молли - круглолицая официанточка, безумно любящая сладости.
Мы гуляли до самого вечера, до того, как солнце не начало медленно опускаться за горизонт, и тень постепенно стала накрывать город. Стало прохладней. Я, одетый в одну лишь футболку, поежился от ветра, решившего неожиданно появиться на свет. Или на тьму, если можно так выразиться.
Я не помню, кто из нас предложил сходить на виадук. Это была хорошая идея. Посидеть там, выкурить пару сигарет, лечь на холодный бетон, на спину, уставившись в украшенное россыпью звезд ночное небо. Считать их, сбиваться со счета и начать снова. Бросать это неблагодарное небо, пообещать друг другу и самим себе "загуглить, сколько на небе звезд", и начать угадывать созвездия, раскинувшиеся над нами.
Но все пошло совсем не так, как нам хотелось.
Мы поднимались по лестнице на виадук, уставшие, а я еще и замерзший, медленно, думая только о том, как развалимся там, на верху, на спине, расслабимся полностью, отдохнем от этой бесконечной ходьбы. Разговаривали, устало так, без задора. Ни о чем и обо всем сразу. О воспоминаниях, мечтах, фантазиях. О лестницах в небо, на кои была похожа та, по которой мы поднимались.
Постепенно как-то разговор от воспоминаний о прошлом перешел к будущему. К тому, что и нам когда-нибудь будет восемьдесят лет, что мы тоже будем эдакими старичками с причудами, с детьми и толпой шумных внуков, которым мы будем рассказывать истории о наших похождениях. В духе: "Когда я был молодым...".
-Интересно, а откуда у тебя внуки появятся? - спросил вдруг Эш, ни с того ни с сего, прерывая мои мечты вслух.
Я замер на ступеньке. Подумал сразу же о том, что друг каким-то образом узнал о моей ориентации, что сейчас намекает на это свое знание, ждет моей реакции, в то время, как я жду его. Оказалось - неправильно подумал:
-Ну, ты же с девушками практически не встречаешься, старый дев. А о женитьбе уже сейчас надо думать! Потом будет поздно, друг, - он хлопнул меня по плечу, заставив сдвинуться с место.
Шаг, другой, третий. Я шел и размышлял над его словами, молча. И правда - откуда у меня внуки появятся? Неоткуда. И я буду коротать свою старость в гордом одиночестве, и никто не придет на мои похороны. Какие страшные перспективы...
-А у тебя ведь времени еще меньше. Чего ж не женишься? - остановившись, я повернулся лицом к нему.
-Да как-то претендентов нет, - усмехнулся он, пожимая плечами. - Разве что ты. Не выйдешь за меня, нет?
-А если я соглашусь? - черт меня дернул так ответить.
-Женюсь.
Благодаря ступенькам, мы стали практически одного роста, мы стояли невообразимо близко, почти соприкасаясь носами, и я чувствовал на губах его дыхание. Это был такой невероятно подходящий момент для поцелуя, что он прост не мог не свершиться. И свершился.
Эш поцеловал меня, сам. Коснулся губами моих губ, осторожно коснулся пальцами холодной щеки, раздвинул языком губы, проникая вглубь рта. Это был долгий поцелуй. Он целовал меня, я позволял себя целовать, забывая обо всем, кроме того, кто сейчас со мной, что он делает и почему, черт возьми, он не должен это делать. Я хотел, я честно хотел остановить его, но не мог. Потому что это было невероятно сладко: соприкасаться с ним языками, чувствовать его пальцы в своих волосах, его руку, комкающую ткань моей футболки где-то в районе талии. Отдаваться ему в этом поцелуи и осознавать, что именно об этом я мечтал, уже, наверное, довольно-таки давно.
Но мне пришлось отодвинуться от него. Упереться ладонью ему в грудь, выпутаться из мягкий объятий, сделать несколько шагов назад, поднимаясь над ним. И замереть, не зная, что сказать, что сделать, после того, что произошло.
До того момента мы были друзьями. После я уже не знал, кто мы друг для друга.