Институт давал возможность каждому желающему "хапнуть романтики" - выражение водителя Урала, каждый год встречавшего студентиков, вроде меня, приехавших на работы. Так, летом после второго курса меня отправили в Забайкальский край делать каппаметрию - измерение магнитной восприимчивости горных пород. Четыре с половиной дня в плацкарте, коробка лапши быстрого приготовления, пьяные, но на удивление спокойные, вахтовики, море восторгов от видов Енисея и Байкала, и я на месте. На станции меня встретил тот самый водитель, посмеялся моему энтузиазму и повёз через перевал в лагерь.
Полевая партия состояла из шести человек, включая меня. Один хранитель очага, он же повар и завхоз, четверо молодых рабочих и начальник партии. Я приехал последним, и лагерь, состоящий из двух трёхместных палаток и полевой кухни, был уже разбит. Пока мы ехали, водитель явно предвкушал момент моей встречи со всем "богатством" будущего двухмесячного быта. Я его не разочаровал, обратно он уехал довольным.
Потребовалось два дня, чтобы от моей жажды приключений не осталось и следа. Если коротко: ты ходишь по лесам, болотам, горам и проводишь измерения от двенадцати часов и больше каждый день без выходных; ты спишь в спальнике на сколоченных их досок нарах, прижавшись к двум товарищам; ты - молод и здоров, а значит, кормить тебя можно редко и плохо; на тебе всегда килограмм комаров и мошки, от которых не спасает ни один репеллент и даже москитная сетка на лице; резко-континентальный климат даёт тебе возможность наслаждаться внезапными кратковременными снегопадами до шести раз в день, а твои промокшие одежда и обувь никогда не являются аргументом, чтобы прекратить работу.
Совершенно точно существует страшное множество людей, нюхнувших пороху куда ядрёнее моего, которым подобные условия покажутся курортными, но мне тогда было не до сравнений, и я страдал со всего размаху.
Такая работа просто не могла обходиться без доли риска, ведь за преодолением горной речки вброд, мог следовать проход над ущельем по камням в тех же резиновых сапогах. Но у риска есть одна особенность: лучше осознаёшь его уже рискнув. Это сейчас я знаю, что много раз мог разбиться или утонуть, а тогда ощущал одну лишь уверенность в собственных силах. Тем не менее, был один риск, никак не дававший мне покоя - медведи. Было известно заранее, что они там есть, но никаких средств защиты, кроме крика и громких ударов чем-нибудь по дереву, нам положено не было. Когда я только приехал в лагерь, первым же вечером у костра задал вопрос о диких животных, но получил ответ от начальника партии, что здесь много подножного корма, что медведь - зверь осторожный и нападать на человека не станет, а даже сам обойдет его стороной, учуяв. Деваться мне было некуда, и я принял полученные заверения, хотя продолжил опасаться и фантазировать.
Медведь только выглядит неуклюжим, но на деле у человека практически нет шансов спастись, если зверь решит на него поохотиться. Медведь страшно сильный, бегает со скоростью лошади, отлично плавает и карабкается по деревьям, как кошка. Всё это мне было известно, а потому я продолжал представлять возможную встречу и мои действия при ней. Скорее всего, зверь действительно прошел бы стороной, но что если это самка с медвежатами? Или медведь уже убивал прежде и ягодами теперь брезгует? Как спасаться? Этими вопросами я занимался каждый раз, оказываясь один посреди дикой природы.
Компания, отправившая нас сюда, экономила на всём, а в первую очередь на работниках. Согласно правилам техники безопасности, работать мы должны были подвое, но по факту бродили в одиночестве, каждый своим маршрутом в радиусе десяти километров от лагеря, связываясь друг с другом и начальником партии по рации. Разговоры по рации создавали некоторый уют и эффект присутствия кого-то рядом, но справиться с внезапными трудностями, которыми могли стать встречи с медведями, не помогали.
В один из дней меня отправили в дальнюю часть района работ, что сулило позднее возвращение, ведь план на день выполняется, независимо от того, как далеко тебе идти до первой точки измерения или обратно в лагерь. Развлекая себя разговорами по рации, я не обратил внимания, что заряда в ней почти не осталось, а такой роскоши, как запасной аккумулятор, естественно, не полагалось. Остаться посреди леса без связи было абсолютным безрассудством, но к тому моменту прошел уже месяц с моего приезда, я ко многому привык и обстоятельствами не смутился. Выходили из лагеря мы на рассвете и возвращались дотемна. У каждого был навигатор, с занесенными туда координатами лагеря и точек измерений. Я знал, что не потеряюсь и решил доделать оставшуюся точку, чтобы не возвращаться сюда снова. До меня у одного из работников уже отключалась рация в процессе работы, и никто не бил тревогу, а спокойно дождались его возвращения в лагерь. Потому и я был спокоен, что не заставлю напрасно беспокоиться своих коллег.
Проведя измерения, я пустился в обратный путь, который с учётом моей возросшей за месяц выносливости не должен был занять больше часа. Эта часть района работ была скорее пологой и самой лесистой, что было очевидным плюсом, в сравнении с хождением по рекам и осыпным склонам гор. Я здорово задерживался, уже начало темнеть, но оставалось идти не более десяти минут, как вдруг, случилось.
Медведя я заметил метров с пятидесяти, он шел по направлению от лагеря, совершенно спокойно и косолапо, не обращая на меня никакого внимания. Мне показалось правильным не кричать и не пытаться его отпугнуть, видя такое равнодушие к моему присутствию. Помните, я писал про непонимание риска в моменте? Вот в тот редкий момент я понимал всё кристально чисто, у меня тряслись ноги от страха и пересохло в горле. Но медведь просто прошел мимо. Я проводил его взглядом так далеко, как мне позволило зрение и пустился бежать в лагерь, чтобы поделиться увиденным с товарищами и умереть от пережитого стресса.
Судя по расположению тел, вернувшиеся из маршрутов ребята собрались пить чай до ужина - все трое лежали в радиусе не больше десяти метров от костра над которым висел чайник. Очевидно, зверь застал их врасплох, и они не сразу поняли, что нужно спасаться. Ни у одного не осталось лица, двоим медведь вспорол животы, одного атаковал со спины - значит, всё-таки пытался убежать. Начальник партии лежал с разорванной правой ногой и без половины лица возле дерева, недалеко от своей палатки - очевидно, пытался забраться на дерево, но был настигнут снизу. Завхоз-повар лишился головы полностью, а тело его было значительно обглодано. Рядом нашелся перцовый баллончик для отпугивания диких животных. Скорее всего, медведь в первую очередь убил троих у костра, после чего заметил у полевой кухни завхоза, бросился к нему, но встретил отпор, в результате которого рассвирепел еще больше, разорвал жертву особо яростно и частично съел. К этому моменту начальник партии, видимо, забрался на дерево, но насытившийся медведь его всё равно учуял, взобрался наверх и за правую ногу стащил вниз, после чего просто умертвил. Получается, меня медведь не тронул, потому что был сыт, или потому что устал, "развлекаясь" в лагере, или ещё по какой-то причине, но точно не от безразличия к людям, как решил тогда я, встретившись с ним.
Я не смогу передать, что чувствовал, когда только вбежал в лагерь, потому как ничего не помню. Все эти наблюдения мною были сделаны уже на следующий день, после того, как меня, спящего под нарами в палатке, нашел приехавший с продуктами водитель. Как прошел остаток вечера, ночь и всё утро до полудня, я не знаю. Меня увезли из лагеря в город, осмотрели и отправили на машине к ближайшему аэропорту. Дома я проходил долгую реабилитацию со специалистами, мне выписали кучу лекарств от стресса, бессонницы и панических атак.
Прошло пятнадцать лет, я живу полноценной жизнью, но никогда не хожу в лес и даже в парке посреди города чувствую тревогу. Никаких поисков приключений с тех пор у меня не было. Романтики я хапнул даже больше, чем мог представить насмотревшийся всего водитель.