- Пойдем, посмотрим, что там, я хочу знать, чего можно ожидать от них, у нас есть объективная возможность оценить их художественный вкус, к какой именно атмосфере они тяготеют. Хочу знать о них все, по крайней мере, большинство фактов, надо знать своих врагов в лицо.
- У тебя все кругом враги, бедняжка, ты сама себя никогда не боялась?
- Неоднократно, но это уже другой вопрос. Чтобы ненавидеть своих врагов, необходимо знать все об их жизни, и проникнуться ненавистью к таковой.
- Но если некие атрибуты их мироздания окажутся твоими собственными?
- На момент общения с ними я заставлю свой внутренний мир отрицать эти атрибуты.
- Кира, а ты уверенна, что все так и получится?
- Не вполне, но попытаться стоит. Я хочу изучить их изнутри.
- Ты хочешь стать ими?
- Возможно, но я останусь по другую сторону морали.
- Глупо надеяться на это.
- Мы идем! У тебя есть зонт, на улице дождь.
- Ненавижу осень, надо думать об одежде, сырости и всякой пакости. Долго туда идти?
- Нет, неожиданно близко, они принципиально хотели нас задеть, и оборудовали помещение кафе в доме 5. И зря ты так про осень, она очень мила.
- Не может быть, оно только недавно работало.
- Когда есть такие деньги можно выстроить все что угодно за день.
- Я рада, что переехала из этого дома!
- Это точно обоснованная радость, представляю: в твоем же собственном доме живут твои ненавистники!
- Я уже ничему не удивляюсь, от них можно ожидать всего, что угодно.
- Мне тебя ждать на улице или пойти с тобой?
- Нет. Я справлюсь сама.
Мы подошли к бару, окна были закрыты плотными гардинами, казалось, там никого нет. Фасад сиял металлическим блеском свежей краски.
На входной двери висело мизерное объявление: требуются официантки.
Я долго топтался у входа и ждал пока Кира выйдет после собеседования. Ее довольно долго не было, она появилась минут через сорок.
- Ну, что?
- Все как надо, они взяли меня.
- Тебя никто не узнал.
- Нет.
- Тебя спрашивали о чем-нибудь, расскажи мне?
- Меня ни о чем не спросили, просто посмотрели и все, затем сказали, что берут меня. Ты слышал этот отвратительный колокольчик?
- Какой?
- У двери, когда заходишь - он начинает муторно позвякивать!
- Не понимаю, о чем ты?
- Ты что совсем ничего не слышал, такие бывают в булочных, кондитерских, маленьких магазинчиках и забегаловках, маленькие колокольчики укрепляют вверху двери, и когда очередной посетитель заходит, дверь задевает его собою и он начинает звенеть.
- А ты об этом, я просто не обратил внимания!
- А о чем ты подумал?
- Они сказали, когда начинать?
- Естественно. Уже завтра. Чего не могу понять, так почему они повесили колокольчик, помещение маленькое. Так всегда, они их вешают, зная, что никого и так не пропустят. Это, похоже, на то: будто в помещении метр на метр сидит человек и боится, что сейчас придет кто-то достойный внимания или страха, и он может его не заметить и во избежание этого вешает сигнальный колокольчик
- Похоже на то. Почему ты думаешь об этом, хотя твоя голова должны быть занята другим.
- Не знаю, я не могу понять их целей и просто предпочитаю думать о другом, менее важном.
- Прикрываешься!
- Ну и что, мне можно, предстоящее обязывает его забывать еще до того, как оно собственно наступило.
- Ты хочешь сказать, что сегодня ночью будешь спокойно спать?
- Навряд ли, но хотя бы день попытаюсь сделать не столь сокрушающим, коим ему следует быть.
Мы подошли к дверям квартиры, мне показалось необходимым спросить Киру:
- Мы пришли, хочешь, я останусь с тобой?
- Нет, я справлюсь, мне будет хуже, если я буду наблюдать перед собой твое лицо, преисполненное жалости, - она недовольно пожмурилась.
- Тогда я приду завтра, и так, между прочим, мое лицо не может быть преисполнено жалости. Не утрируй, пожалуйста.
- Хорошо, можно и завтра. А ты не цепляйся к фразам.
- Постараюсь. До свидания.
- До свидания.
- Эдуард...
- Да.
- Я надеюсь, ты меня понимаешь, я сейчас не способна принимать гостей, даже тебя, прости.
- Забудь об этом, все в порядке, я ничего не подумал.
- Пусть не подумал, но все же.
- До завтра.
Как хорошо, что я уже дома, было, очень противно находится там, еще и проходить собеседование насчет работы, но у меня нет выбора, я должна все узнать и это непременно случится.
Я сразу налила горячего чая и закуталась в плед, мне было жутко холодно. Решила почитать книгу, но не смогла ничего понять, минут пятнадцать пыталась прочесть одно предложение, беспокойство не покидало меня и занимало все внимание, все передачи по телевизору казались несусветной глупостью. Даже мой излюбленный Гершвин стал раздражать меня, и я быстро выключила проигрыватель. Отпив из рюмки коньяка, я пошла спать.
Всю ночь меня одолевали кошмарные сны, раздражал дождь за окном, а затем утреннее пение птиц, еще не улетевших на юг.
Скоро наступит момент и мне придется войти в эти холодные двери и стать объектом для липких взглядов, подобное мало меня волнует, моя цель действительно оправдывает средства.
Но, сколько не силясь, я не могу заставить себя уснуть, четко зная о том, что синяки под глазами не способны оказать мне помощь. Предвкушение!
С утра руки страшно тряслись, я даже подумала о том, чтобы не пойти туда, но насколько смогла, пересилила себя.
Я сначала была рада наступлению утра, избавлению от свободного для обдумывания времени, затем мне все начало угнетать, и я чуть не разбила тарелку, из которой я ела свою кашу.
Но я дала себе и всему миру клятву, что временно приму на себя обязанности архистратига Михаила и разгромлю войско адовых приверженцев, и она заставляет меня смотреть вперед с поднятой головой и широко раскрытыми глазами.
Я осилила все страхи и уверенной походкой направилась на свою новую, « прекрасную» работу.
Здесь красиво и тошно. Мне выдали синюю форму официантки и почти сразу вручили поднос с блокнотом. Нет, меня все вокруг не раздражает, я просто на просто хочу избавить мир от этого, так я целый день убеждала себя, чтобы подавить очередное желание вылить напитки с подноса прямо на клиента. Из персонала никто не со мной не разговаривал, а если и приходилось давать мне какие-либо указания, то это происходило до такой степени непринужденно, что мне иногда казалось, что меня вообще не существует. Их голоса были столь тихими и не выразительными, было похоже на то, что он посылали мне телепатические сообщения.
Тягостная скука пришла ко мне в первые два часа, как я выдержу дальше, не вполне представляю. Долгое время на меня нападала пиромания, и я страстно желала испепелить этот серпентарий, прибежище гадов, собрать их всех вместе, долго смотреть на их муки и предсмертные кривляния, на догорающие угли и не позволять затушить возмездного пожара, пока они не превратятся в безоговорочный прах.
Первый день закончен, я жду.
С усилием, дожидаясь вечера, так хотелось узнать первые впечатления Киры, ведь для нее это настоящий моральный подвиг, я пошел ее встречать прямо туда. Мой первый вопрос был:
- Жива! - я пожалел о своем вопросе, едва успев договорить последнюю букву, нетерпение взяло вверх.
На что Кира ответила:
- Глупый вопрос, как видишь.
- Извиняюсь, не ожидал тебя увидеть, хотя твоя бледность говорит за тебя. Сегодня хорошенько поешь и выспись.
- Спасибо конечно за полезные советы, только тебе не, кажется, что я спокойно без них обойдусь, я еще способна это понять своим умом.
- Странно.
- Что странно, ты думал, что все, больше ничего здесь не осталось, - сказала она со злостью, указывая на свою голову пальцем.
- Будь спокойна я не про это.
- Что...? Почему ты сразу не сказал?
Мужчина и женщина стояли неподвижно и смотрели на дверь, из которой сами только вышли, она самопроизвольно открылась и закрылась, и никого кто бы мог ей помочь это сделать, рядом не было.
- Безобразие жути!
- Ты хочешь сказать жуткое безобразие! Как они могут позволить пугать честных граждан, непонятными действиями.
- Если бы, ведь действительно было жутко на это смотреть, ладно пусть они позволяют такому происходить, но объяснить остальным это явление никто не посчитал нужным.
- Ты так спокойно рассуждаешь о том, что должно вызвать шок и лишить дара речи, все выглядит так, будто ты уже это раньше видела.
- Пойдем, посмотрим?
- Нет, пожалуй, стоит пропустить это, пошли лучше смотреть что-нибудь другое, например: листья, плавающие в луже или на булочную медитировать.
- Глупость, какая, я уже устала от этого, пошли лучше туда... Нет, не пошли туда!
Из-за двери выглянула толстая, лысая и сверкающая от пота голова, облаченная в остатки волос.
Ярко зеленый клетчатый костюм выдавал безвкусность владельца, а может, просто в магазине не нашлось приличных вещей столь по большому глупого размера. Мизерные глазки очень быстро шарили взглядом по сторонам, непонятно как в связи с такой скоростью они могли что-то зафиксировать.
Затем толстяк медленно выявился из -за двери и спешной походкой перекормленной собаки, еле переваливаясь с ноги на ногу, направился к машине, старой черной «Волге» с тонированными стеклами, сквозь которые едва угадывалось наличие занавесок. Ее дверца мягко сама собой приоткрылась, и он с неимоверным старанием пытался залезть в автомобиль, после долгих попыток, когда ему все же это удалось сделать, его лицо стало пунцово красным, и глаза налились кровью.
- Приятное впечатление!
- Ты прав, надо было пойти смотреть на листья в луже.
- Вот видишь, тебе надо подальше после работы убегать, а то ты так получишь нервный срыв.
- Какая забота о толстой коже бегемота!
- Не утрируй, не надо.
- Мне каждый день приходится смотреть в глаза людей, крепко ненавидимых мною, чувствовать запахи, от которых меня выворачивает на изнанку, слышать звуки, с тысячной громкостью отдающиеся в моем мозгу! Что ты хочешь, чтобы я все бросила. Глупости, я была слабой и устала ею быть, я справлюсь, точнее должна справиться ради себя самой.
- Только вот странно поему он так безмятежно, без охраны появляется здесь, он, что не боится своих недоброжелателей.
Именно этот мерзкий тип был виною страхов Киры ее несчастий, крепко пошатнувшейся психики и всего остального, что с этим связано.
- А чего ему бояться, он ведь абсолютно уверен, что давно их всех стер в песок.
- И каково же будет его удивление, когда он убедиться в обратном.
В последнее время Кира жила целью уничтожения, того, кто сделал с ней это, я представляю, как ей тяжело видеть эту личность.
Но все же весь наш разговор носил достаточно ироничный характер, было проще посмеяться надо всем и немедленно забыть, нежели продолжать сопереживать вселенной в том, что в ее глубинах появились и изгрызают ее паразиты.
***
- Да, пир во время чумы, танцы на костях соплеменников, та тайна разгадку, которой ты знаешь очень давно и ничего не скажешь, ты говоришь - придет время необходимой спонтанности, так значит, ты веришь в судьбу, хотя и отрицаешь это. Заранее оправдывая себя, говоря об ошибках и противоречиях, постоянно возникающих в твоих речах, утверждая, что это признак того, что ты все еще жив. Странностей нет, но все же. Получается, идеал не может существовать постольку, поскольку он само изничтожится за счет отсутствия этих пресловутых атрибутов, будто они являются жизненной необходимостью.
- Как бы ты хорошо не говорила, бесконечно много, но все же оставаясь верной себе, убежденно правой. Твоя правда есть твоя правда, я ни в коем случае не возьму на себя ответственность констатировать противоположное, истина принадлежит только одному человеку, любому из нас. Она, правда, одного, единственно и вечно.
- Ты избегаешь конфликта, хочешь показаться нарочито понимающим и исключительно добрым. Что ж, частично это тебе удается, но я не замечаю искренности, то есть самого главного. Знаешь, я так хочу шоколадных вафель, что уже готова закончить этот бессмысленный и алогичный разговор, я готова отдать свое любимое панно, только ради одной вафельки. Ну, пожалуйста.
- Ты умело уходишь от разговора, но, пожалуй, я не смогу отказаться от твоей просьбы, пойдем, посмотрим в кофейне.
- С удовольствием, надеюсь, на этот раз мы не встретим там никого, кто претит нам своим существованием.
- Было бы не плохо.
Темные улицы загибались лабиринтами, холодный осенний воздух заставлял пускать пар изо рта, прекрасный вечер, вечер, требующий ностальгии и терпкого красного вина или, по крайней мере, уютных стен кофейни. Я почувствовала необходимость во всем этом, но не могла позволить себе первого, а вот остальное решила осуществить, тем более что имела рядом с собой приятное общество.
Мы медленно шли по загадочным улицам, и обсуждали, чуть ли не каждый изгиб камней, которыми были устланы все улочки. В этом городе прекрасно все, то, что обычно раздражает в других и поражает в третьих, хмурое небо над головой, пыль на мостовых, отсутствие работающих фонарей.
Все это заставило меня возвращаться сюда, в этот прекрасный город снова и снова, пусть это было неимоверно опасно, а что делать. Сейчас у меня есть конкретная цель, я не могу быть узнанной, я свободна мстить, теперь мой матч-реванш.
Мы удобно расположились за столиком, тут же подошел официант и, узнав о наших предпочтениях, скоропостижно удалился. Эдуард был в прекрасном настроении, рассказывал множество веселых историй, при этом активно жестикулировал.
Мы приятно посидели и пошли домой разбивать хрустальные бокалы, постоянно упоминая о счастье.
Я решил, как можно подробнее порасспросить Киру о тех событиях, которые заставили ее пересмотреть слишком многое в своей жизни. Не легко было решиться на такое, я долго думал, следует делать это или все же не стоит, но здоровое любопытство перевесило.
- Расскажи мне больше о том дне.
- Я поругалась с матерью, не помню из-за чего, очередная глупая причина, ее сестры всегда говорили о ее невыносимости и жалели меня. Я сильно разозлилась. Приблизительно через пятнадцать минут после скандала он ушла на улицу, я подождала немного, быстро оделась и выбежала на улицу, я оставила в своей комнате горящим свет, чтобы хотя бы первый час моего отсутствия она немного остыла. Выйдя на улицу, я решила пройти за домом, чтобы и соседи меня не видели, оказалось, что мать тоже там, я успела ее заметить раньше чем, она меня и быстро скрыться в насаждениях деревьев, я бежала до тех пор, пока не устала.
- Куда ты пошла?
- Я шла вдоль лесной дороги, она была полна недавно опавших листьев, я шла и издавала звуки ногами. Было холодно и почти никого не было, кто бы тоже решил прогуляться в такую погоду. Так, одиноко пробираясь ближе к самому лесу я шла, глаза наполнялись слезами, но я старалась побороть в себе желание заплакать. Вдалеке я увидела фигуру, было не понятно, то ли она стоит на месте, то ли приближается, я не одна...
Я шла медленно, и еще минут пять пути было неясно, кто идет мне навстречу или я иду к нему, ей... Листья так громко шуршали, что это начинало меня раздражать, мне казалось, что этот шум мешал мне увидеть что там, впереди. Где-то вдалеке были слышны непонятные звуки, может из леса, может с противоположной стороны дороги.
Внутри было пусто, чувства булькали и перекатывались из одного угла души в другой. В груди была огромная зияющая дыра, воплощение этой пустоты. Кусок моих ощущений отвалился от меня, я забыла все хорошее, и помнила только боль. Я понимала, тиски условностей держали меня столь крепко, что я и помыслить не могла, еще раньше порвать эти путы, наши веревки от него до меня были крепкими и жесткими, мы были связаны друг с другом насильно, а не по желанию.
Я слышала отголоски наших с ним разговоров, но так и не могла понять, о чем же мы говорили, проводя вместе часы, дни и ночи, мы вместе встречали рассветы и провожали закаты, сотни раз смотрели друг на друга и не чувствовали ничего. Мы смеялись друг над другом, говорили колкости, критике не было конца, нас приковали цепями, одного к другому, я ненавидела его дыхание на своей коже, я сотни раз прокручивала в голове, как однажды убью его.
Это была женщина, она, съежившись от холода, медленно двигалась, перебирая ногами сухие листья, специально теснилась к краю, чтобы растоптать как можно больше. Я внимательно ее рассматривала, но она прятала глаза и ни разу на меня не взглянула. Моя кожа потеряла последние градусы тепла, долго я не выдержу, я нервно дергала пальцами ног в ботинках, тщетно пытаясь согреться хоть немного. Она точно было одной из них.
- Тебе не было страшно, темно ведь было, и ты одна шла вдоль леса?
- Приступы страха то приходили, то исчезали, я даже не пыталась как-то настроить себя, я просто шла и размышляла.
- Ты думала о нем?
- Сначала да, а потом быстро исправилась и перестала.
- Почему ты до сих пор его вспоминаешь, вы с ним давно не вместе, после него у тебя было много мужчин и со стороны это казалось серьезнее?
- Да, в тот момент у меня был кто-то, не помню кто. Пройдет много времени пока я пойму, что это было, что за отношения нас крепко держали. В конце концов, вся плеяда знакомств были лишь способом укрыться от одолевающих меня мыслей о причине столь долгой связи с человеком, который поедал меня изнутри. Но об этом ли мы говорим, мне кажется, тебя интересует совсем другое. Говори на прямую, я постараюсь тебя понять.
- Понимаешь, в том о и дело, я не уверен в твоей способности понять. Я боюсь ранить тебя
- Я думаю, ты хочешь подвести меня к рассказу о том самом дне?
- Похоже на то!
- Не уверенна в своей готовности к этому, еще никто не услышал этой истории, какое-то время я надеялась на сокрытие всего, я похоронила память об этих мгновениях очень глубоко.
- Если не хочешь, то не надо.
- Может быть позже, не обессудь.
Эдуард хочет все выяснить, ему это точно не удастся, он даже пытается вынудить меня говорить о том дне, перебираясь через тернии разговоров, как бы совсем о другом, думает, я не догадываюсь, теперь он убедился в обратном.
Первая попытка узнать все не увенчалась успехом, я и не сильно старался, не хотелось ранить Киру, ей и так пришлось туго.
Но скоро мне стало не до этого, я начал постигать сам каждый шаг, через который пришлось пройти Кире, это не было моим желанием, а было всего лишь неудачной случайностью, тем стечением обстоятельств, назвать их иначе как раковыми не имело смысла.
Было примерно так:
Они связали меня очень крепко, сильно избили, каждый раз проходя мимо меня, они плевали мне в лицо, все время, норовя нанести удары. В этой ситуации преобладала уверенность, что мне не суждено выйти отсюда, там впереди, в грядущей будущности для меня ничего нет, огромная бездонная пустота.
С какой страстью они били меня, поверьте, это поглощает.
Мне самому было интересно, с какой силой будет нанесен каждый новый удар, и не из боязни боли, а из чистого азартного интереса.
В конце концов наступил такой момент, когда боль перестала чувствоваться, от голода ощущения притупились.
Крошечный ребенок подошел ко мне и начал давить маленькой ножкой пальцы на моих руках, все же он поистине глуп, мне уже все равно. Его златокудрая головка с интересом наклонялась ближе ко мне, глаза мерно поблескивали темно желтым светом. Зря он так, мне ничего не стоило легко схватить его даже связанными руками, мои ожесточенные зубы крепко впивались в кричащую плоть.
Мои мучители быстро выбежали на крик, но побоялись приблизиться.
Я сидел в углу измазанный теплой кровью и хохотал, прижимая к себе маленькое, хрупкое, обмякшее тельце.
Меня выпустили на волю, даже дали еды, сначала не мог понять почему, потом догадался. Как объяснить главному свой недосмотр, как оправдаться, их целая толпа народу, а не усмотрели. Я как будто сбежал, прихватив ребенка.
Интересно, что Кира скажет, узнав о происшедшем. Будет ли удивлена неожиданным поступком, испугана? Станет ли она бояться меня?
Кружевные снежинки медленно и мягко опускаются на землю, морозное утро застало меня на свалке, куда я намедни прибыл с целью спрятаться, не знаю, насколько удачна эта идея, естественно станет ясно со временем. Несмотря на холод, кровь во мне кипит, я слышу ее бурление, предвещание страшного и неизбежного.
То, что мне дали с собой, уже давно иссякло. Скоро мне придется искать еду, надеюсь плохо это не закончиться.
Я упивался запахом гниений, закутывался в отходы, пытаясь согреться. Мне не хотелось пугать Киру своим одичавшим обликом, запахом зверя. Ничего не приходит в голову, наверное, меня славно отделали, я потерял себя и разучился здраво мыслить. Стало страшно, надеюсь этот идиот не найдет себе уюта в моей голове и покинет свою обитель.
Выпал первый снег, улицы покрылись легким белым шелком, но ноги человека разрушают эту роскошь, оставляя после себя черные пятна среди бездонности белизны. Ни один из проходящих, ни есть мой спаситель, господи, куда идти? Где искать прибежища после ада, что вообще делать?
Хорошо, что после смерти не возвращаются, осознание потерянности и неуместности хуже, нежели пребывание в объятиях самого чудовищного.
Кому я теперь нужен, я сам мерзостное уродство, я сам поддался, я совершил ужасное. Пусть этот ребенок воплощение самого дьявола, но я ведь уподобился ему, свершив это возмездие, справедливость тут ничего не значит, справедливость и не существует, она давно пропала, тогда, когда нас выгнали из рая, когда мы оказались не на горе Олимп, именно тогда это произошло. И вместо понимания этого мы выводим какие-то заключения уже давно не имеющие никакой силы, пустые и от этого противные.
Я в тупике...
Где та дверь куда стучат?
Мироздание кривое...
Кира нежное, трепетное создание, ее внимательные и понятливые глаза крошат мою самонадеянность на мусор.
Этого гада звали Шершнем, у него даже в паспорте такое имя. Убитый мною ребенок был его внуком, он был внуком хозяина империи, унаследовавшим такое же извращенное сознание, как и у деда.
Именно Шершень был виновником страданий Киры и меня, именно его мы встретили у бара, куда она специально устроилась на работу, чтобы выследить его и убить.
Как только я представляю, что эти сволочи делали с Кирой, забрав ее в свою комнату насилия, она содержалась именно там, меня же он вообще бросили в коридоре, чтобы было сподручнее, так вообще бросает в жар.
Всеобщее равнодушие поразило меня, когда ее нашли полумертвой. Долгие месяцы в больнице заставили меня поседеть и покрыться морщинами, никто к ней не приходил, никому она не была нужна, как и я сейчас.
Именно поэтому я не хочу приникать после всего именно к ней своими жаждущими тепла руками, она последняя к кому стоит обращаться, незачем ей вспоминать о прошлом, незачем убаюкивать меня долгими тихими разговорами, заботиться обо мне, теряя час за часом спокойствие.
Во мне кишат неуемные желания уничтожения всех способных на причинение мук, так как их творили эти безумцы.
Шершень теперь и моя цель.
- Я не хотел этого, поверь мне, - я захлебывался в слезах.
- Эдуард, можешь мне этого не говорить, я верю тебе безоговорочно.
- Кира, я о том, что я не хотел видеть тебя, не хотел, чтобы ты видела меня.
Надо дать ей понять, что я согласен, она отвлечется, придумать повод хоть на пять минут
заставить ее скрыться. Я сказал, что без одежды никуда с ней не пойду, пусть она принесет мои вещи, лежащие у нее. Не хочу делать ей больно собою, заставлять переживать все то, что пережил я. Пусть сохранится та, которую я держал в инкубаторе оздоровления столько, сколько смог, уверен ей то же самое не под силу.
Только она немного отойдет, я скроюсь, она никогда больше не увидит меня.
- Забудь об этом, я тебя отлично понимаю, тебе меня жаль, но все же постарайся так не думать. Пойми, когда меня нашли, и когда ты со мной сидел, ухаживал за мной, это для тебя было чем-то запредельным. Сейчас все по-другому, для меня с некоторых пор этого запредельного не существует, я смогу позаботиться о тебе без скорби. Пожалуйста, пошли со мной, умоляю тебя.
- Нет, не могу.
- Не волнуйся, я сейчас сбегаю за одеждой, и мы уйдем отсюда, ты можешь идти.
- Не знаю, я не пытался вставать уже несколько суток.
- Не двигайся, я быстро, только никуда не уходи.
Сколько бы я не уверяла себя, что я справлюсь, я сомневаюсь в себе.
Я нашла его совершенно случайно, я пошла по объявлению о сдаче квартиры, позвонила в дверь, но мне никто не открыл, и тут я на счастье или на горе решила обойти дом и постучать в окно. Я подошла, под окном стояли контейнеры с мусором, рядом с ними валялась зловонная куча тряпья. Стала стучать и нечаянно наступила на одну из горок, оттуда кто-то тяжело вздохнул, я отшатнулась. Но еще раз подошла и медленно приподняла верхний плед, или то, что от него осталось. Я думала, у меня сердце остановилось, когда в существе, мало похожем на человека узнала его. Он ежился и хрипел, лицо было изуродовано, не хватало много зубов, едва различалась речь. Узнав меня, он стал жаться к углу дома, хватаясь чем-то похожим на руки за мусорные баки.
Ему стоило умереть, зачем он выжил, он стало таким, таким, что я бы не смогла бы жить, зная, что я такая, я подобие, я нечто. Нет эпитетов, способных описать его.
Потом я взяла себя в руки и представила, что можно сделать в такой ситуации, это очень помогло. Я почти решилась ему помочь по мере возможностей, хотя бы восстановить то, что осталось.
Я стала его уговаривать, он не сильно был против, соблюдая формальное несогласие. Я пошла домой за его одеждой, надо было его одеть, поймать такси, чтобы отвезти в больницу, он сказал, что не может в таком виде поехать туда. Одеждой для него был старый клетчатый плед.
У меня не было никаких сомнений, пока я не вышла на главную улицу, я шла во мгле тумана, царившего в мыслях, люди толкали меня, кто-то даже обозвал меня за нерасторопность, я так замерзла, устала, я ничего не хотела, лишь укрыться дома под одеялом и провалиться в глубокий сон, что мне было делать?
Я бы дорого заплатила за правильное действие, мне жалко Эдуарда, так жалко, что я не хочу видеть его мук.
Как я должна была поступить, я не знаю, получается, так как поступила, поскольку ничего не вернуть.
Думала всю дорогу домой, и не пришла ни к какому решению, когда добралась, проглотила гору таблеток, и вскоре отключилась. Я проснулась на следующий день вечером, не испытав сожаления, разочаровалась в себе. Получается, во мне отсутствует человеколюбие, я жестока, не способна сострадание, я стольким обязана этому человеку, можно сказать именно он вытащил меня со дна, и что же я сделала, когда он оказался там же, ничего, развернулась и ушла. Кто-нибудь придите и убейте меня, я не достойна, жить, я покинула своего спасителя, давшего мне жизнь, подарившего ее безвозмездно.
Даже если я передумала бы, где бы я его теперь нашла, его больше нет.
Шершень убил многих, их число еще не сочтено.
Шершень и Эдуарда отыскал, я после пластических операций изменилась, меня уже невозможно идентифицировать как ту, случайно спасшуюся. Шершень не оставляет в живых. Я феномен, я исключение из правил, и сама бы я никогда не спаслась, у меня нашелся спаситель, он увез меня в другую страну, в далекую неизвестную клинику пластической хирургии.
Я по подсушенным разговорам первая узнала о его судьбе, в баре было гнездо, Шершень просто укрывался там.
Они почти также поступили с Эдуардом, как и со мной, только еще более извращенно. Они насильно навязали ему образы убитого им ребенка. На самом деле он никого не трогал, я уверена и не тронул бы никогда. Они искренне радовались своей изобретательности, довели его до состояния безумия, он беспрестанно повторял об отсутствии сожалений из-за убийства. Затем выпустили его, но всегда держали под наблюдением, едва ли он этого замечал.
Я могла бы сделать так, чтобы они никогда его не нашли, я хорошо изучила их слабости, тонкости процесса издевательств.
Я так и не смогла рассказать Эдуарду, что же именно они со мной сделали, не смогла пересилить себя.
Шершню доставляло удовольствие сводить своих жертв с ума, а здесь он жестоко мстил за то, что одной из его жертв позволили остаться в живых.
Стоит заметить, что просто так он никого не убивал, он преследовал определенные цели, я слишком много видела, знала, только за это меня уже давно стоило уничтожить.
Эта зима отнюдь не последняя в моей жизни, я сохраню крупицы жизни до последнего, пока смогу держаться, не для того, я выжил, вернулся из ада, чтобы так скоро туда вернутся, еще успею...
За содеянное я буду гореть ярким пламенем.
Шершень уверен, что до конца свел меня с ума, и я не вижу людей, которые следят за мной, хм, как он ошибается, скоро, очень скоро я доберусь до него.
Для начала я начну питаться его собственными стервятниками, беспрестанно кружащими надо мною, потом придумаю, как его уязвить посильнее, а еще позже уничтожу его, конечно не сразу, я не буду искать простых путей.
Я сделаю необходимое, я буду орудием осуществления возмездия, уничтожив зло, я посею семена и появиться отрезок чистоты. Проглочу всех палачей, усажу в лодку и направлю ее к берегам реки мертвых. Я стану их Осирисом, хозяином загробного мира, созданного специально, эксклюзивно, исключительно для них.
Кипение страстей внутри маленькой головы человека, что твориться в этой загадочной коробочке, какие пресмыкающиеся ползают внутри. Никому не дано познать секрет чужих мыслей, если только нам непосредственно о них не сообщат, но никогда не может быть доподлинно известно об истине. За один час ложь мелькает в повседневности довольно исправно часто. Сосуществуя друг с другом и с самим собой во лжи, никто не предает этому значения, да и зачем. Так ведь проще?