Оно было жарким, сухим и очень грязным, многие, надышавшись пылью, умирали от удушья. В основном только к ночи люди выходили на улицу, даже магазины работали только с вечера, за полтора месяца жизнь очень переменилась, первое раздражение от стихийного бедствия перешло в тотальное равнодушие.
Две недели назад (первого июля) ветер с юга принес красный песок, он засыпал собою все окна в помещениях. Стало страшно выходить на улицу, не видя, а значит, не зная, что там происходит.
Вся растительность засохла на 3е июня, солнце беспощадно пекло, не зная жалости. Сколько было градусов? Не знаю, термометры лопнули в первый день. В комнате стояли тазы с водой, приходилось ходить с мокрыми полотенцами, кожа сохла на глазах.
Старики умирали быстро. От засухи они превращались в мумий, застывая навеки в собственных креслах.
Число живых блекло.
Администрация боялась паники и включила напор воды в кранах на полную мощность, нам не грозило умереть от жажды, если только от голода. Но и вода, когда-то закончиться! Пусть в новостях сообщали о создании полей с искусственным орошением, о множестве новшеств, люди все равно понимали, что масштабы бедствия сложно подавить новыми задумками мастеров прогресса, чтобы их осуществить требовалось время, которого уж не хватало.
Всем более или менее сознательным людям это казалось несусветной глупостью, но все же большинство находилось в оцепенении, а все эти, пусть и бесполезные действия создавали видимость стараний на благо человечества.
Буквально все продукты мы хранили в холодильниках, чтобы избежать засыхания. Окна вообще не открывались. Только открыв дверь, и тот, кто вошел, стремился ее поскорее закрыть, стараясь не запустить буру пыли и песка. Когда же такое случалось, мы долго убирались в квартире, потом оказывалось, что песка залетало очень много, около 5-8 ведер.
Никому не нужны подробности...
В ходе этих событий многие из нас потеряли свое лицо.
Мы так испугались, что на нас было тошно смотреть.
Мы стали беспринципными карликами, убегавшими от всесильного великана.
***
Они обе сидели в полумраке на железнодорожных рельсах, вблизи платформы наземного метро, и разговаривали. Удивленные взгляды прохожих на остановке их не смущали, скорее они совсем не замечали внимания окружающих. Просто они знали, поезда больше не поедут.
Они столь были поглощены разговором, что ничего вокруг не существовало.
Уже почти стемнело, хотя было лето и еще не пришло время для тьмы.
- Тебя удивила эта процессия за углом?
- Нет, я ожидала, что это вскоре произойдет.
- Да, но все же слишком вскоре!
- Я ждала, поэтому мне сейчас спокойно.
- Ты будешь, спокойна, когда они назовут твое имя?
- Кто может об этом знать? А тебе обязательно интервьюировать меня именно сейчас?
- Это моя работа, приходится! Я и сама себя с трудом заставляю в такие моменты идти работать.
- Но то, что происходит это не такие моменты, это в первый и в последний раз. Как ты не можешь понять, все исчезнет и никому не будет нужна твоя работа, ты должна посвятить эти последние дни, чему-то оправданному, может, ты просто боишься и прячешься в работе?
- Кто сегодня не боится? Все сейчас в паническом страхе, они, наверное, умрут вперед от этого страха, не успев стать свидетелями. Смотри к нам, кто-то бежит!
Им навстречу бежал мужчина, он только что спрыгнул с платформы, его целью было приблизиться к девушкам. Его одежда была в пыли, волосы взлохмачены, остановившись прямо напротив девушек, он судорожно согнулся.
- Сел, что ты здесь делаешь? Ты должен быть уже очень далеко!
- И был бы! - Сел долго пытался отдышаться.
- Что случилось?
- Они нашли нас, когда мы только выехали на дорогу. Долго преследовали, а потом стали стрелять в шины, наш грузовик перевернулся. Я успел выбежать, а остальные нет, машина взорвалась, и они сгорели.
- Сгорели?
- Да, был взрыв, я не понятно изъясняюсь?
- Ты так спокойно это мне рассказываешь, как это может быть?
- Скоро нас вообще не останется, так, что печалится о тех, кто ушел раньше, мы и так встретимся.
Тут появились люди в странных одеждах, они шли огромной толпой, молча, склонив головы, у каждого на лбу было написано по одному слову или союзу.
*вот
*и
*все
*уже
*пора
*кто
*что
*думал
В основном такого рода, это все, что мне удалось запомнить, они тихо прошествовали мимо и скрылись за домами.
Все замолчали, можно было услышать, как каждая капля пота падала на землю и разбивалась.
2
Тремя неделями раньше.
Мне опять снился живой сон, в нем я и узнала, что Ольге осталось совсем не долго.
Только сначала мне привиделась станция метро, я сидела на рельсах, то ли день, то ли ночь. Я с кем-то говорила, и еще думала о мертвой тебе.
Затем почти пустая комната, посередине, которой стоял огромный стол, такой, что даже при большом желании было практически невозможно пробраться к двери.
- Не учи меня, я сама знаю, что нам делать!
- Мы должны ответственно отнестись к нашему делу, я не хочу увидеть твой труп.
- А я думала, ты только этого и ждешь!
- Ольга!
- Ладно, успокойся, я постараюсь! Сейчас пойду за костюмами, а потом сразу к тебе.
- Жаль, что мы, скорее всего, пропустим вечер в Организации.
- Мы постараемся туда успеть или можно пойти к началу и посмотреть на тех, кого пригласили, - сказала Ольга с нотками отвращения в голосе.
- Это не интересно, лучше, в таком случае, вообще не ходить.
- Мне все равно, чего я там не видела!
- Ты там уже была, а я нет.
- Ты немного потеряла, там будет эта журналисточка, она опять к тебе полезет с вопросами, и никакого тебе удовольствия.
- Что она за мной таскается?
- Кто-то проговорился ей о том, что ты все знаешь. Терпи...
- Если бы я знала кто это, то точно бы его уничтожила.
- Забудь ты об этом! А у тебя здесь хорошо, приятно и тепло. Только вот, что ты забыла у нас?
- Это ты так издалека начинаешь, сначала про мой дом, а потом какого ты к нам пришла. Ничего не скажешь, вывернулась...хм.
Я завидую легкомыслию Ольги, у нее нет никаких предчувствий, она живет каждым моментом так, как мне не суждено жить никогда.
Я боюсь его слуг, мне страшно от их пристальных пронизывающих взглядов. Точных сроков я не знаю, но скоро...
Ольга - мне нравиться ее улыбка, такая непосредственная, настоящая. Я люблю ее голос, глаза, волосы. Ее движения заставляют мои внутренние волны рваться наружу, не могу себе представить, как она будет гнить в земле, как ее прелестное существо разрушится, нельзя будет больше прикоснуться к ее руке, теплой и нежной.
Я не смогу больше увидеть, как ткань одежды ласкает ее кожу. Только тлен, надпись на надгробной плите, только цветы на могиле, память в виде некрепких образов. Произнося твое имя, представиться всего лишь лицо и быстро исчезнет, я буду тосковать, не знаю долго или нет, но все же буду.
Она может по-глупому в разговоре перескакивать с одной темы на другую, они и не слышала, о законе тождества, пусть, ей можно, можно с легкостью позволить, чтобы с ее мягких, красивых губ слетали самые необдуманные фразы. Ей многое можно, из-за того, что многое ей просто недоступно в силу ее узкого сознания.
Она из тех, чья глупость не раздражает, а вызывает приятную улыбку, ее доброта компенсирует эту обделенность.
Мы говорим, а я думаю о своих душевных погребальных церемониях.
3
В 11 часов вечера девушки в вечерних нарядах вышли из дома и сели на автобус.
В нем было темно, жарко и пусто, проехав только несколько остановок, он резко остановился, водитель сказал, что надо выходить.
- У меня такое ощущение, будто нас ведут на эшафот, точнее мы добровольно идем.
- Подожди, пойдем, купим воды, а то у меня во рту много песка.
- Только быстро.
- Ты так спешишь расстаться с жизнью?
Девушки зашли в магазин, долго осматривались. Посетителей было не много. Духота, да и только.
Чтобы разглядеть упаковку товаров нужно было сначала стряхнуть с них пыль, как спокойно, мне совсем спокойно. Я застыла перед полкой с водой, оглядываюсь на Ольгу, она опять предстала в моем воображении в саване. Не спасти, нельзя...
На улице я промыла рот, можно двигаться дальше.
Мы поймали машину, водитель будто знал, куда мы едем, не взял с нас денег, с мертвых не берут денег, он не хотел дотрагиваться до бумажек, только что бывшим во владении мертвецов.
Пустырь, сколько не пытайся разглядеть дополнительных мелочей их не найти, красный песок и пыль, черные останки деревьев.
Наконец мы пришли, дом был похож на общежитие, свет горел в одном окне, туда мы и направились.
Пока мы шли по лестнице, я не один раз промывала рот, дышать было невыносимо тяжело. Дверь нам открыл улыбающийся мужчина с очень знакомым лицом, и впоследствии все там оказались такими же. Поразительно ни одного из них я ни разу не видела, но как так могло быть, что их внешность казалось мне до боли знакомой, только потом я поняла, что они представляли собой некий собирательный образ из всех тех лиц людей, который я когда-либо знала. Мне стало страшно.
Сотни лиц, одно, похоже, на другое, слились в этих людях, людях ли?
Нет, я никогда, наверное, не поверю. Придет день или ночь, мое сердце замолчит навсегда, в моих глазах навечно застынут слезы, комок моей жизни с легкостью раствориться, когда же? Точно случиться.
Ожидание, беспомощное рыдание, просьба к небесам избавить меня от этих мыслей, не могу жить, постоянно думая о смерти, мне нужно избавиться от этого.
Я последую за Ольгой, пойду нога в ногу к водоему конца жизни. Я хочу оббежать ее, пойти вперед, но это не моя судьба, жаль, даль...
Ольга не вышла из этого дома, она осталась, почти она, ее тело.
Я скучаю по ней, я пока помню ее.
Селу совсем плохо, он думает о них, пусть и уверяет, что не волнуется, что ждет, когда они воссоединяться, но глупости, он боится, страдает...
Песок стучится в окно, слышно каждую крупинку, ударяющуюся о стекло и скользящую по гладкой поверхности со скрипом. Красный, сухой песок, его гранулы мерно поблескивают на палящем зноем солнце.
Кажется, что озоновый слой утончается час за часом, давая волю солнечным лучам истреблять живое.
Иссуши меня, приди...
4
Я Сел, мне больно. Я полон страданий, забери меня, пусти к ним.
Тея все время молчит, я боюсь за нее. Она может сбежать раньше срока, а я хочу уйти с ней, хожу, как тень в ее тени.
Она считает числа, даже знает, какое сегодня, а я давно забыл, как это делается, и не спрашиваю ее, мне страшно...
Я расскажу: мы хотели уйти от зноя, чтобы продумать план совместного ухода, черт возьми, мы хотели умереть все вместе, кто мы друг без друга, теперь у меня в душе водоем, который некуда поместить, река без берегов.
У Теи совсем плохой вид, в глазах мелькает обреченность.
Мы ждем, приходи...
Все приготовили, собрали вещи, договорились с Ольгой и Теей, когда они к нам примкнут, это поганое задание, они уперлись, сказали, что обязаны его выполнить. Мы бы умерли вместе, а Теи со мной не было, а то я бы остался в грузовике со всеми, только бы она была рядом.
Красные кубики смерти: они сплелись воедино, мелькают перед глазами, резко приближаются и удаляются, наскок и еще один, поваленный с ног человек барахтается в агонии страха, единственным источником жизни ненароком стал именно страх.
Стрелки часов застыли, потом отвалились от циферблата и медленно поплыли на встречу к нему...
Никто из наших не кричал, они боролись именно за это единство и, достигнув его, раскрыли объятия и вкусили последнюю боль, как самое долгожданное удовольствие, которого их лишили очень давно и обещали даже не отдать.
Как красиво, я еле удержался, чтобы не остаться вместе с ними, как красива была смерть, их тела извивались в языках пламени. Нет, они их не уродовали, а наоборот возносили над долиной уродства туда, ввысь, к нему, к тому, кто ждал и тихо улыбался, просто потому что громко улыбаться он просто не умел.
Пришлось выбраться из горящего грузовика, действительно пришлось, Тея боялась закрыть глаза навеки в одиночестве, она всегда мне об этом говорила. Поэтому и пришлось...
Организация, никто не помнит, как она называлась раньше, что именно было ее целью. А сейчас, или уже в прошлом, это паутина лживых фанатиков, приверженцев
поклонения.
Многие из нас в ней состояли по незнанию, многие ушли, но потом их не нашли...
Как оказалось Бог не прощает бескорыстно...
5
Осуди меня, так как ты можешь, просто искренне, пусть не справедливо. Твой приговор будет для меня, как должное, я безропотно приму его.
Мы поднимаемся по лестнице, нас сотни, кто по одиночке, кто даже парами, им повезло они ушли вместе, вместе и встретят последнее слово.
Налетел сильный и гулкий ветер, нас плотно прижало к лестничным жилам, мы приникли к бетонным ступенькам, как, будто они наша родная мать, раздались чьи-то крики, некоторых унесло ветром вниз, что с ними случилось?
Я схватилась за мощные мраморные поручни, с каждым стремительным мгновением я уже представляла мысленно и свой полет туда вниз, в бездну, я уверенна, они не возвращают назад, они чинят препятствия.
Вот как это - умереть. Вот, что нас ожидает: огромная лестница в преддверии серых сгустков облаков.
Даже здесь за гранью нас ожидает ни что иное, как очередной чиновничий аппарат, нас отсортируют, и отправят куда положено.
Неизбежная закономерность, и осознавать это еще страшнее, чем ждать.
Что случилось с Ольгой, точнее как это было. Не помню, скорее я ничего не видела, я уверенна и знаю, что ее нет в живых.
Это большой магазин, но товары в нем это умершие, а касса этого магазина это страшный суд, тот, который самый последний. “Не суди, да не судим будешь”. Кто это говорил, ты сам и говорил, а чем сейчас занимаешься, делишь, судишь, сортируешь, да еще с какой циничностью!
Ты предстал передо мной, твои глаза, как поток, как жерло вулкана, как засасывающая воронка. От тебя невозможно оторваться, хочется навсегда остаться рядом, кем и чем угодно, подошвой твоих сандалий, лавандовой веточкой на твоей одежде, бескрылым ангелом.
Я не молилась тебе никогда, но почему ты взял меня в свою армию никак не пойму.
Я знала, что ты есть, но и не помышляла тебя благодарить за все: за подаренную жизнь и ее бесшабашную простоту, за радость излишеств и за пагубное осуждение тоже.
Ласковый панда улыбается, смотрит так мягко и одобряюще.
6
Как трудно очнуться, тонны свинца залили мое сознание.
Ничего не помню, боль, аромат, ярость и вместе с тем безропотность.
Больничные покои.
Металлические кровати.
У меня родился ребенок с ярко зелеными глазами, очень зелеными, на него было неприятно долго смотреть. Мне сказали, что меня вместе с ним нужно убить, первые несколько секунд я восприняла это спокойно, и вдруг поток возмущения. Я хватаю маленького пузатенького младенца с глазами цвета весенней травы, заворачиваю в одеяло и убегаю из родильного дома, параллельно ощущая боль от только, что сделанной операции.
Бегу и бегу, куда? Мне некуда бежать, у меня нет никого, у меня нет своего места, только плотно навалившаяся ответственность за существо, окутанное мешковатым, клетчатым одеялом. Я не могу броситься под мост, в воды холодной реки, я не могу себе позволить эту роскошь, маленькое сердечко бьется под тонкой кожей и еще более тонкой полоской
мышц.
В каком-то грязном подъезде я каталась не один час на лифте, захлебываясь в хаотичных раздумьях.
Мне, кажется, что меня обманули и этот ребенок не мой, не я его родила, это невозможно...НЕВОЗМОЖНО...
Я удостоверяюсь, правда ли я держу в руках новорожденного, да, он здесь и боится, отчего цвет его глаз, стал похож на цвет болотной тины.
Его нельзя бросать, маленького и уязвимого, нельзя.
Я не помню, кто я такая. Моя память чиста, пуста и одинока. Я не помню своих родителей, а от друзей в голове остались только цвета, больше ничего. Столько вопросов, куда от них деться?
Но я буду жить, и заботиться о нем, пусть даже он окажется не моим.
Эпилог
Богу стало противно от того, что он сам натворил. Он собрал все свою силу в кулак и растворил царивший порядок.
Он внезапно, нет, наконец, понял: беспорядок более, по сути, предсказуем, чем порядок. Ведь именно он порождает бессмысленность.
Даже в собственных глазах Бог не смог себя оправдать за содеянное, ему пришлось приостановить течение времени и напичкать бонусами поверженных.
Еще не один миллиард лет земля пустовала, потихоньку восстанавливалась, пока ЕГО НАИСВЯТЕЙШЕЕ ЕСТЕСТВО бичевало себя за скоропалительные выводы.
На кромке судьбы маленькие звездочки нарисовали своим строем изображение последних минут. Шаг, поворот, вязкий кисель жизни залил пустые тела.
Фитиль праздника конца света постепенно затух, последняя искра упала на ЕГО легкое одеяние.
Илом осели крики и стенания, на океан вселенского знания.