Как Тори Снерриссон помогал тестю отбиваться от захватчиков
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Далеко на юге, где нет ни фьордов, ни леммингов, где море не замерзает даже в конце зимы, и вместо селедок в нем плавают тунцы, стоит на морском берегу большой город Картахена. Правит городом гоблинский конунг Якарум, у него есть две взрослые дочери, Эстер и Иезавель, обеих он выдал за норманнских конунгов: Эстер за Тори Снерриссона, а Иезавель за Хради Хвитссона. Тори однажды ходил в Эльфхейм и добыл колдовство, позволяющее метать молнии из руки, этим колдовством он завоевал город Алагир и теперь им правит. А Хради правит городом, именуемым Маракеш, и никаким колдовством не владеет, а город ему завоевал Тори по дружбе. И еще про Тори говорят, что он демон в человеческом обличье, а про Хради так не говорят.
Однажды в Картахене загрохотали барабаны, зажглись огни на дозорных башнях - неприятельский флот идет! Затворили стражи ворота обычные и ворота морские, вышла дежурная смена к баллистам и катапультам, а купцы кто куда: одни через ворота в город, другие на корабль в море. Опустела бухта, но ненадолго - пришел с моря огромный флот в сто ладей и сто кнорров, и все битком набиты воинами, и не какими-нибудь дикарями, а отборной ромейской пехотой. Ромеи - это такой народ, одни ученые относят их к людям, другие к гоблинам, на вид скорее люди, чем гоблины.
Вошли ромейские корабли в бухту, тесно стало в бухте. Вышли на берег ромейские воины, тесно стало на берегу. Разбили шатры, прокопали вокруг лагеря ров по ромейскому обычаю, наломали в лесу веток, нарубили молодых деревцов, сплели плетни. Посреди лагеря установили длинный шест и подняли на нем искусно выкованного медного орла, есть у ромеев такой обычай. Вышел из лагеря главный ромейский полководец по имени Гай, подошел к городской стене, но не очень близко, чтобы не достали ни из лука, ни баллистой, ни катапультой. Сопровождали Гая глашатай с зычным голосом, знаменосец с медным орлом на шесте, таким же, как над лагерем, только поменьше, и еще десяток знатных воинов для почета. Закричал глашатай, чтобы в крепости открывали ворота, и тогда ромеи возьмут дань, Якарума распнут на кресте по ромейскому обычаю, новым конунгом посадят своего наместника, а другого ущерба городу не причинят. А если ворота не откроются - возьмут крепость штурмом, сожгут все дома, жителей возьмут в рабство, а кто к рабству негоден - распнут на крестах. Выслушал Якарум эти слова и сказал так:
- Сдается мне, ворота открывать не надо.
Рядом с конунгом стоял визирь по имени Милкули, он прокомментировал слова конунга так:
- Тебе легко говорить, тебя они обещали распять в любом случае, а про меня, например, ничего особенного не обещали.
Якарум нахмурился и спросил визиря:
- Ты как бы намекаешь, что собрался меня предать?
Милкули ответил так:
- Я человек свободный и на что хочу, на то и намекаю. Однако навряд ли я тебя предам, поскольку поклялся хранить тебе верность именами Баала и Иштар, а такую клятву преступать стремновато.
Рядом с ними стоял выживший из ума старик по имени Маттан, в прошлом он был удачливым полководцем, пока не превратился в старого маразматика, но из общественных мест его пока не изгоняли из почтения к былым заслугам. Он сказал так:
- Сдается мне, бесцветные демоны, что нынче правят в Кырымбырыме, Алагире и Маракеше, оказали нашему обществу дурную услугу. Раньше вельможи обращались к государю как к наместнику богов, а теперь обращаются к равному. Непорядок!
Милкули возразил ему так:
- Немного чести требовать чести, которой недостоин. И еще меньше чести, когда тебя слушают не потому, что ты мудр, а из почтения к пустому титулу.
- Ты говоришь как предатель, - сказал Маттан.
- А вот и нет! - возразил Милкули. - Я служу государю не потому, что так положено, а потому, что уважаю его и верю, что в его словах и делах немало смысла. Кстати, насчет бесцветных демонов. Как думаешь, государь, не пора ли позвать на помощь твоего зятя, который дерется как демон и швыряет рукой молнии?
- Конечно, пора, - согласился Якарум. - Распорядись, пусть отправят голубя.
Развернулся и собрался спускаться со стены.
- Эй, государь! - позвал Милкули. - А этим что отвечать?
- Скажи, пусть встанут в круг и отсосут каждый у следующего, - бросил Якарум через плечо.
- Эй, захватчики! - закричал картахенский глашатай. - Государь говорит: встаньте в круг и пусть каждый отсосет у следующего!
Захватчики посовещались, затем ихний глашатай крикнул:
- А если мы так сделаем, вы откроете ворота?
Услышав этот вопрос, защитники стали хохотать и хлопать друг друга по плечам и спинам. Ромеи поняли, что это была шутка, и ушли обиженные. Началась осада.
Первый день осады не происходило ничего интересного. Одни захватчики куда-то удалились, а другие отдыхали на берегу, купались, ловили рыбу и играли в разные игры, спортивные и азартные. Но караульной службой не пренебрегали, внезапно напасть и всех перебить нечего было и думать. На второй день в лагере появились рабы, наловленные в окрестных деревнях. Их заставили рыть траншеи и перекрывать щитами, которые другие рабы плели тут же из прутьев, замысел был такой, чтобы ромейские воины могли подобраться ближе к стенам и не быть застреленными. На четвертый день ромеи начали собирать осадную башню и таран. А на пятый день в Картахену прибыл Тори Снерриссон, государев зять.
Вошла в бухту одинокая ладья, парус был поднят, и было видно, что парус крашеный, но в какой цвет - не видно, потому что бесцветные люди не очень хорошо ладят с красками. И еще было видно, что на парусе что-то нарисовано, но что именно - опять-таки не видно, потому что бесцветные люди не очень хорошо рисуют. Говорят, что государь Хради, что правит в городе Маракеше, рисует лучше других, но он умеет рисовать только голых баб с большими сиськами, а такая картина уместна на стене сарая, но не на парусе боевой ладьи, а другие картины он рисовать не умеет. Короче, вошла ладья в бухту и пошла полным ходом к морским воротам. Вышли на перехват четыре ромейские ладьи, приблизились, и в одну вдруг ударила молния, загорелась ладья, а другие замедлили ход и пропустили гостя в крепость. А на стене стояло множество зрителей, и когда они увидели молнию, все поняли, что в крепость прибывает Тори Снерриссон, и обрадовались, и многие бабы подбрасывали вверх чепчики, а потом ловили, так у гоблинов принято выражать ликование.
Вошла ладья в морские ворота, пристала к причалу, сошел на берег Тори, глядь - тесть лично вышел на причал встретить зятя. Обрадовался Тори, обнял тестя и поприветствовал его так:
- Хайль, Якарум! Я гляжу, у вас тут весело! Чаю, соберет мой меч кровавую жатву, сожжет мое колдовство немало дров! Как дела, Якарум?
Приосанился Якарум и ответил так:
- Дела отлично, веселья через край! Нечасто увидишь в одном месте цирк из шести тысяч клоунов, не так ли, Тори?
Рассмеялся Тори и сказал:
- Я гляжу, Якарум, ты говоришь, как настоящий викинг! Немало чести трахать дочь такого храбреца!
- Как Эстер, кстати? - спросил Якарум.
- Да так же, - пожал плечами Тори. - Хромает, а перед каждым штормом голова болит, это, я полагаю, неизлечимо. Но это не проблема, я ее и в таком виде люблю, главное в жене, я считаю, не смазливость, а чтобы была боевая подруга и чтобы... - тут Тори осекся, чтобы не сказать бестактность.
Надо сказать, что Эстер Якарумсдоттир имела два недостатка. Во-первых, она была бесплодна, и другой конунг на месте Тори уже давно прогнал бы ее или завел вторую жену, но Тори относился к отсутствию наследника легкомысленно, и когда его спрашивали, как он собирается решать проблему, отвечал так:
- Станет невтерпеж - усыновлю паренька поумнее!
Второй недостаток Эстер заключался в том, что у нее не было одного глаза и пяти зубов, она хромала и часто мучилась головными болями. В юности Эстер связалась с пиратами, ходила в походы, как амазонка, и всегда ей везло, но однажды, уже став королевой, она соскучилась по юности и упросила мужа взять ее в поход в полуденные леса, а там местные гоблины обманом завлекли ее в лес и жестоко избили, выбили один глаз и пять зубов, повредили связку на ноге и вообще чуть не убили. Все думали, что она умрет, Тори и Хради забили в ее честь пятьсот гоблинов, сложили трупы на огромный костер и пожарили, и от этого поступка, надо полагать, какие-то боги сменили гнев на милость, потому что приняли месть за жертвоприношение. Короче, Эстер выжила, просто перестала быть красавицей, но Тори не стал ее меньше любить. В тавернах поговаривают, что так вышло оттого, что она подливает ему в вино приворотное зелье, но так оно или нет, знает только норманнская богиня Вирдд, которая знает вообще все во всех мирах.
Однако вернемся к основной истории. Тори с Якарумом вошли в таверну, выпили вина и побеседовали о всякой ерунде, как обычно беседуют два конунга, встретившиеся после долгой разлуки. И когда время, выделенное обычаем на пустую болтовню, прошло, Тори сказал так:
- Однако допью еще один кубок и пойду сниму осаду с твоего города!
Якарум подумал, что Тори излишне расхвастался, но вслух ничего не сказал, чтобы не получилось бестактности. Да и сам Тори, допив кубок, передумал снимать осаду незамедлительно, выпил еще один кубок, а потом еще один, короче, сам не заметил, как напился и уснул. Только наутро отправился Тори снимать осаду, и не с самого утра, а сначала поправил здоровье.
Отошла ладья от причала, распахнулись морские ворота, вышла ладья в бухту. Глядь, а ромейские ладьи отходят от берега навстречу, вот глупые! И построились полукругом, будто нарочно, чтобы легче жечь их скорчером!
Вывел Тори ладью на середину бухты, передал кормовое весло Колу Люфссону, а сам достал скорчер, навел на одну вражескую ладью, подумал, убрал обратно - далековато, пусть подойдут поближе.
- Однако сдается мне, они нас окружают, - сказал Кол.
- Тем больше славы в нашей победе, - сказал Тори.
- Однако у них может быть хитрый замысел, - сказал Кол.
- Гм, - сказал Тори.
Подумал-подумал, взял да и метнул молнию в одну ладью. Было далековато, молния утратила большую часть огненной силы, но вражья ладья не просто зажглась, как вчера, а вспыхнула, подобно маленькому солнцу, распалась огненным цветком, огонь растекся по воде и долго не гас.
- Греческий огонь! - воскликнул Кол.
- Ах они пидоры! - воскликнул Тори.
- Однако пора возвращаться, - сказал Кол. - А то сами сгорим, и никакое колдовство не поможет.
Рядом с ними стоял Альф Лейфссон, знатный воин, славный храбростью и тугодумием. По своей воле он никогда не вмешивался в беседы вождей, но иногда асы открывали ему уста, и тогда он произносил что-то умное. Такое случается с говорящими воронами и попугаями, и с Альфом тоже случалось. В этот раз оно случилось так.
- Навряд ли они второй раз пропустят нас далеко в море, - сказал Альф. - Скорее всего, сразу прижмут к воротам.
Тори обдумал его слова и решил так:
- Значит, возвращаться не будем, будем прорываться! Эй, парни, боевую тревогу отставить, парус по ветру! Кол, правь на открытое море!
- Немного чести отказываться от победы в первую минуту боя, - сказал Кол.
- Я от победы не отказываюсь! - возмутился Тори. - Мы придем в Гоблингард, я войду в Эльфхейм и добуду колдовство против греческого огня. Ты что, Кол, не понял? Мое колдовство сильнее греческого огня, но у них на каждой ладье по колдуну, а у нас я один. Нужно другое колдовство, более сильное! Раньше мы его не добывали, потому что было не нужно, а теперь стало нужно, и я войду в Эльфхейм и добуду что понадобилось.
Кол подумал и сказал:
- Однако если ты не сумеешь его добыть, получится, что ты струсил, а это позорно. А если бы мы сразились и потерпели поражение, это было бы славно.
- Немного нужно ума, чтобы пренебрегать добрым знамением, - сказал Тори.
- Каким знамением? - удивился Кол.
- Асы открыли Альфу уста и дали нам совет, - объяснил Тори. - Если это не знамение, то что тогда знамение?
После этого вопроса Альф подумал, что если он однажды притворится, что асы открыли его уста, и произнесет какую-нибудь нелепицу, например: "Поешь говна, Тори, это принесет удачу", то Тори почти наверняка поест говна и это, вполне возможно, принесет ему удачу, потому что вера в собственную удачу сама по себе половина удачи, и еще бывает, что какая-нибудь удача приходит сама собой, а потом мужики начинают искать причину и что-нибудь обязательно находят... На этом месте мысль Альфа оборвалась, потому что он был тугодумом, и его мысли часто обрывались, не додумавшись до конца.
Направилась ладья к выходу из бухты, и когда ромеи поняли, какое решение принял Тори, загудели рога, загрохотали барабаны, взметнулись весла, опустились, брызнула пена, рванулись вражьи ладьи наперерез! Тори сказал так:
- Немало чести, когда враг нападает на тебя в десятикратном численном превосходстве, потому что в пятикратном боится!
А Кол сказал:
- Встань, Тори, к рулю, ибо ты правишь ладьей лучше меня.
- Погоди, - сказал Тори. - Сейчас проход прочищу, и сразу встану.
Метнул Тори четыре молнии, вспыхнули четыре ладьи, при этом одна вспыхнула греческим огнем, а три другие - как обычно.
- Однако греческого огня у них не очень много, - заметил Кол.
- Однако нам хватит, - добавил Тори. - Эй, бойцы, сушить весла!
Последнюю команду Тори подал вовремя - ладья как раз вплыла в горящую лужу, и если бы весла не подняли, огонь стал бы брызгать на парус и на бойцов, и сгорела бы ладья как щепка, а так не сгорела, подымилась и перестала, смыло огонь волнами.
- Сдается мне, молва преувеличивает силу греческого огня, - сказал Кол.
- Да, похоже на то, - согласился Тори. Подумал и добавил: - Однако не хотел бы я оказаться в центре этой лужи. Эй, бойцы, весла в воду, полный вперед!
Альф застучал на барабане полный вперед, бойцы макнули весла, загребли все разом, ладья качнулась и как понеслась вперед, никаким ромеям не догнать! Но один раз Тори пришлось метнуть назад молнию, сжечь еще одну ладью, и это метание повлекло за собой нечто не очень заметное, но чуть-чуть зловещее. Есть на скорчере три колдовских значка, которые после выпуска каждой молнии меняют очертания, так вот, после этой молнии значки не просто поменяли очертания, но их стало не три, а два. Тори вспомнил, что в саге про альвийку Линду сказано, что одно и то же альвийское колдовство действует не очень много раз, и еще вспомнил, что когда ромеи записывают числа, то чем больше число, тем длиннее запись, и наоборот, чем короче запись, тем меньше число. Тори сделал вывод, что скорчер скоро утратит силу, и огорчился. Но не очень сильно, потому что храбрый воин без скорчера во всем подобен храброму воину со скорчером, просто без скорчера труднее сражаться. К тому же, скоро Тори войдет в Эльфхейм, а там не очень трудно добыть скорчер, два раза уже удалось, и в третий раз тоже удастся.
Отстали ромеи, вышла ладья в открытое море, взяла курс на Гоблингард и прибыла туда спустя положенный срок без всяких приключений. Сошел Тори на берег, зашел в таверну, выпил вина во славу Ньерда, пошел к Рандольфу во дворец. Никто не пытался его задержать или спросить, кто такой - в Гоблингарде каждая собака знает в лицо Тори Снерриссона. Гоблины при виде славного конунга делали почтительные жесты, а викинги хохотали, хлопали гостя по спине и плечам, и шутили примерно так:
- Эй, конунг! Знаешь, чо?
Тори эту шутку знал и отвечал правильно:
- Через плечо!
Тогда викинги снова хохотали, и снова хлопали гостя по спине и плечам. Тори всех спрашивал, где Рандольф, но никто толком не знал, и викинги отвечали каждый по-своему, смотря какое у кого чувство юмора. Финнвард Асельфссон, например, ответил так:
- Разложил пергаменты и рукоблудит.
Надо сказать, что последнее слово часто употребляется викингами в переносном смысле, когда идет речь о каком-то унылом времяпрепровождении. Тем не менее, Тори удивился таким словам, ибо как можно вообще проводить время, разложив пергаменты, пусть даже уныло?
- Он что, гаданием увлекся? - предположил Тори.
- Да тролли его разберут, чем он увлекся, - сказал Финнвард.
И рассказал, что некоторое время назад из Эльфхейма вышли два альва: парень по имени Степан и девка по имени Пенни, их изловили и приволокли к конунгу, и тот сначала хотел их поработить, а потом передумал, потому что Степан убедил их не порабощать, а сделать советниками наподобие визиря, но по-другому. Впрочем, реально конунгу советует только Степан, а Пенни беспрерывно бухает и трахается со всеми подряд. А Степан не только советует, но и делает полезные дела, например, однажды сходил в Эльфхейм и притащил оттуда колдовскую штуковину, которая сосет из сточной канавы всякую дрянь и превращает в бухло, в другие вещи тоже может превращать, в жратву, например, но лучше в бухло. А в другой раз конунг Рандольф бухал с визирем Абалаком, а Степан пришел к ним и сказал прямо с порога:
- А я знаю, как на базаре улучшить налогообложение, чтобы каждый купец платил мало, а все вместе - много!
Абалак на это сказал:
- Ты сдурел, так не бывает.
А Рандольф сказал:
- Ну, расскажи, что ли.
Степан стал рассказывать какую-то тягомотину, конунг соскучился и прервал Степана такими словами:
- Иди и сделай как желаешь, только избавь меня от унылых речей!
Степан пошел на базар, именем конунга созвал старших купцов на что-то вроде тинга, они долго горлопанили, а потом до чего-то договорились, и вышло так, что каждый купец отныне платил малую пошлину, а в целом со всего базара бабла собралось немеряно. Абалак сказал по этому поводу следующее:
- Сдается мне, это нехорошее колдовство, немного добра принесет оно городу.
Степан возразил, что колдовство хорошее, и зачем-то разгласил его имя - Математика. Абалак сказал, что знаком с колдовством со схожим именем - Абракадабра, и никто не называет его хорошим и, вообще, трудно представить себе, чтобы кто-нибудь назвал хорошее колдовство таким страшным именем. А конунг Рандольф приказал, чтобы они оба перестали произносить колдовские слова, а то призовут ненароком демонов, а это недопустимо.
Выслушал Тори эту сагу и сказал так:
- Сдается мне, не зря я сюда приплыл. Пойду, побеседую с этим Степаном.
Узнал у Финнварда, в какой части дворца живет Степан, пошел в ту сторону. Но далеко не ушел, потому что встретил альвийскую девицу.
- Привет, Пенни! - сказал ей Тори. - Я Тори Снерриссон, конунг Алагира.
- Ой, привет! - обрадовалась Пенни непонятно чему. - А как ты меня узнал?
- Твои волосы коротко стрижены, как у воина, - стал объяснять Тори. - В носу у тебя самоцвет, в пупке другой, а пахнет от тебя травяными палочками, сразу видно - альвийка!
- Ой, ты такой милый, - сказала Пенни. - Пойдем ко мне в спальню, покажу тебе кровать.
- А пойдем! - согласился Тори.
Пришли они в ее спальню, показала она кровать, на которой спит, Тори ее на эту кровать повалил и трахнул. А потом Пенни валялась на кровати, дымила травяной палочкой и смеялась, а Тори валялся рядом и отдыхал. Додымила Пенни палочку до конца и сказала, что желает пожрать. Тори спросил, угостит ли она и его тоже, она ответила, что угостит. Тогда Тори надел штаны и пошел за альвийкой, потому что отвергать угощение неприлично. Привела она его в кухню, обустроенную по альвийскому обычаю, Тори раньше не знал, что в Мидгарде тоже так можно, думал, это колдовство действует только в Эльфхейме. Глядь, а за столом сидит альв и пьет альвийскую сладкую воду, которая холодная, но кипит, потому что волшебная.
- Привет, Степан! - сказал Тори. - Я Тори Снерриссон, конунг Алагира.
- Привет, Тори, - отозвался Степан и снова замолчал, показав тем самым, что беседовать не расположен.
Тори сделал вид, что не заметил последнего. Сел на стул и сказал:
- Слушай, Степан, мне нужна колдовская штука вроде скорчера, но сильнее, чтобы не по одному кораблю топить за раз, а чтобы один раз хряп, и весь флот на дне. Есть у тебя такое колдовство?
Степан поглядел на Тори с неприязненным изумлением и сказал:
- А у тебя губа не дура.
А потом увидел, что Пенни задымила новую травяную палочку и сказал ей:
- Хватит уже курить, все мозги прокурила!
- Да пошел ты, - отозвалась Пенни.
Тори заметил, что на кухне установлена альвийская колдовская печь, которая греется не дровами, а чародейством, Пенни поставила на нее чугунную сковороду и собралась жарить яичницу. И не простую яичницу, а с ломтями свиного мяса с салом, царское угощение!
- А вы тут неплохо устроились, - сказал Тори.
- Дык, - сказала Пенни и засмеялась, как смеются альвы, когда надышатся травой.
- Эй, Степан, - сказал Тори. - Мне нужно сильное боевое колдовство. Картахену осадил ромейский флот, а мой тесть сидит там государем.
- Ненадолго, - сказал Степан.
- С чего ты взял? - удивился Тори. - Ты предвидишь грядущее?
- Типа того, - сказал Степан.
Пенни глубоко затянулась, выдохнула дым и мечтательно произнесла:
- А прикольно ядреной бомбой по римскому легиону...
Тори понял, что оружие, которое ему нужно, у альвов есть.
- Эй, Степан, - сказал Тори. - Ты так говоришь, будто совсем не боишься смерти. Но на вид ты непохож на воина. Давай, Степан, сразимся по нашему норманнскому обычаю, и пусть проигравший станет вассалом победителя!
- Да пошел ты, - сказал Степан.
- А в рыло? - спросил Тори.
- Тори! - воскликнула Пенни. - Перестань, что ты как ребенок! Так, интеллект, скорректируй ему агрессию!
Надо сказать, что Тори вовсе не собирался настучать Степану в рыло, хотел всего лишь напугать. Поэтому произнесенное Пенни заклинание не подействовало, оно ведь умиротворяет только настоящих берсерков, а если человек берсерком только прикидывается, а на деле в здравом уме, оно не действует. Надо сказать, что когда в прошлый раз Тори ходил в Эльфхейм, он там сошелся с альвийкой по имени Динка, однажды они повздорили, она применила на него это заклинание, оно не сработало, Тори удивился, попросил разъяснить, в чем дело, а Динка поняла, что он на самом деле не злится, а только притворяется, тоже перестала злиться, так они и помирились, а потом она ему объяснила, что это за заклинание, и про некоторые другие тоже объяснила, но то другая история, на нее отвлекаться неуместно.
- Так, интеллект! - позвал Тори. - Хочу пива!
Откуда ни возьмись выкатился ведроид, из него торчала драгоценная стеклянная кружка. Взял Тори кружку за ручку, отделил от ведроида, поднес ко рту, отхлебнул - и впрямь пиво.
- Благодарю, - сказал Тори и пошел прочь.
Сделал пять шагов и тихо-тихо прошептал:
- Так, интеллект, где кончается зона слышимости?
Ему ответил воображаемый голос, как от бесов, но другой, альвы называют его "галлюцинация", если он женский, и "интеллект", если он мужской.
- В пределах дворца все работает без ограничений, - сообщила галлюцинация.
Тори присел на скамью, выхлебал пиво, подумал, не оставить ли кружку прямо тут, на скамье, решил не оставлять, забрать с собой якобы на память, не из-за того, что стекло драгоценное, просто как память, а если кто усомнится - разбить об голову, чтобы не сомневался.
Пришел Тори в свои апартаменты, поставил кружку на прикроватный столик, разогнал трэлей и тиров, запер наружную дверь, зашел в спальню (там вроде труднее подслушать), лег на кровать и тихо произнес:
- Так, интеллект, слышишь меня?
- Слышу, - отозвалась галлюцинация.
- Мне нужно сильное оружие, сильнее, чем скорчер, - сказал Тори. - Мне надо уничтожить армию врагов тысяч примерно на шесть в общей сложности.
- Массовое уничтожение незаконно, - печально произнесла галлюцинация.
- В каком смысле незаконно? - не понял Тори. - Это типа как если перед битвой поле огородили по договоренности, а потом победитель начал преследовать тех, кто выбежал?
- Да, что-то вроде того, - согласилась галлюцинация.
Тори подумал и сказал:
- Нет, все равно не понимаю. Люди потому избегают незаконных дел, что когда вождь делает незаконное дело, войско разбегается. Но если шесть тысяч врагов одновременно убить колдовством, разве войско разбежится?
- Убивать людей плохо, - сказала галлюцинация.
- Какого хера? - удивился Тори. - Ты что, мухоморов объелась?
На этот простой вопрос галлюцинация ответила длинной и уклончивой колдовской тирадой, в которой Тори ничего не понял. Подумал он, подумал, встал и снова пошел к Пенни в гости. Зашел в апартаменты, никого не увидел, зашел на кухню - тоже никого, зашел в спальню - вот она, в постели с каким-то гоблином. Увидела Тори, заулыбалась, говорит:
- О, Тори, я по тебе соскучилась! Ложись к нам третьим!
Поглядел Тори в глаза гоблину и понял, что тот его визиту не рад. Подумал-подумал, и решил гоблина не обижать, ответил так:
- Спасибо за предложение, как-нибудь в другой раз.
- А у меня афродизиак есть! - воскликнула Пенни. - Давай вштырю, сразу передумаешь!
- Не рекомендую, - подала голос галлюцинация. - От него зубы портятся.
- От него зубы портятся, - сказал Тори.
- Да ну тебя! - воскликнула Пенни. - Вштыришь потом восстановитель, станут лучше прежних.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал гоблин.
Вылез из постели, стал одеваться.
- Пенни, я к тебе по делу пришел, - сказал Тори. - У нас тут интеллект сломался, сможешь починить?
Пенни насторожилась и озаботилась.
- В каком смысле интеллект сломался? - переспросила она.
Тори объяснил, что галлюцинация ему сказала, что убивать людей якобы нехорошо, а это настолько очевидная глупость, что нет никаких сомнений, что интеллект сломался. Ведь если убивать людей реально плохо, разве славились бы конунги и герои? А они славятся!
Пенни неубедительно возразила, что в каждом мире (она говорила дикарским говором - не "мире", а "времени") законы якобы свои, и что хорошо в одном "времени", то якобы может оказаться плохо в другом. Тори хотел было поспорить и опровергнуть, а потом вдруг увидел в ее рассуждении противоречие и воскликнул:
- Но мы-то сейчас не в Эльфхейме, а в Мидгарде! Здесь людей убивать можно! А иногда даже нужно!
Пенни сказала, что жители Мидгарда могут сочинять какие угодно законы, интеллект их принимает к сведению и по возможности учитывает, но руководствуется не ими, а своими собственными правилами, и эти правила устанавливают, что людей убивать без крайней необходимости нельзя. Человеческая жизнь якобы есть наивысшая ценность во всех мирах, и ее пресекать нельзя-нельзя за исключением нескольких особых случаев, которые все перечислены в законе списком. Тори снова увидел противоречие в ее рассуждении.
- Если те шесть тысяч воинов не убить, - сказал Тори, - они возьмут город Картахену штурмом и поубивают тысяч, наверное, двадцать, потому что когда грабишь город, надо быть совсем безнадежным неудачником, чтобы убить меньше трех мирных жителей за один грабеж. Так что если дело только в том, чтобы людей умерло меньше, надо поубивать всех ромейских воинов к бесам и демонам, и тогда в целом людей умрет меньше.
После этих слов Пенни сказала, что Тори рассуждает слишком сложно, ей надоело с ним состязаться в логике и ораторском искусстве, и лучше она примет наркотик и поспит. Тори подумал-подумал, и решил не спорить. Пожелал Пенни спокойного сна и пошел прочь.
Он прошел полпути до своих апартаментов, когда подала голос галлюцинация.
- Однако мне любопытно поглядеть, как воюют в Мидгарде, - сказала она.
Тори не стал ничего отвечать, подумал, что будет продолжение. И не просчитался.
- Твое тело андроидное, - сказала галлюцинация. - Я могу поселиться в нем и глядеть на Мидгард твоими глазами.
- А мне-то с того какая польза? - спросил Тори.
- С того, что ты, возможно, убедишь меня применить оружие, - сказала галлюцинация. - Если людей умрет меньше... да даже если и больше... нет, слишком сложно, надо на месте смотреть.
- А то могучее оружие ты с собой возьмешь? - спросил Тори.
- Могучее оружие всегда при мне, - ответила галлюцинация. - Ну так как, разрешишь залезть тебе в голову?
- А если нет? - спросил Тори. - Если оружие всегда при тебе, какое тебе дело до того, разрешаю я тебе что-нибудь или нет?
- Может, и никакого, - сказала галлюцинация. - А может, и есть дело, надо смотреть на месте и действовать по обстановке.
Тори подумал и сделал так. Плюнул на ладонь, другой ладонью прихлопнул, плевок вылетел наружу.
- Ладно, залезай ко мне в голову, - решил Тори.
- Окей, - сказала галлюцинация, это слово на языке альвов означает согласие.
Произнеся это слово, галлюцинация заткнулась, больше в голове у Тори ничего не звучало. Он хотел было спросить галлюцинацию, удачно ли она забралась ему в голову, удобно ли ей там, не мешает ли что-нибудь, но передумал, решил не спрашивать. Галлюцинация правильно сказала: надо смотреть на месте и действовать по обстановке.
Вышел Тори из апартаментов, вышел в сад прогуляться, потому что когда гуляешь по саду, легче думается. Вышел, глядит: на скамье сидит альв Степан. Подошел к нему, сел рядом.
- Привет, Степан, - сказал Тори. - А поехали со мной в Картахену?
Степан посмотрел на него как на дурачка, пожал плечами, спросил:
- Зачем?
- Разве тебе не любопытно поглядеть, как сражаются жители Мидгарда? - спросил Тори.
Степан сказал, что не очень, потому что ему доступно колдовство, создающее иллюзии, и в семи мирах не очень много вещей, глядеть на которые ему любопытно.
- А зачем ты пришел сюда? - спросил Тори. - Разве не из любопытства?
Степан сказал, что в целом Тори прав, но любопытство Степана имеет другой смысл, ему любопытно не глядеть, как жители Мидгарда делают то или это, а помогать им творить добро, и тогда добра в мире станет больше, а зла, соответственно, меньше, и это вроде хорошо.
- Сколько добра не твори, рагнарек придет в любом случае, - возразил ему Тори.
- Однако пока не пришел рагнарек, добро остается добром, - сказал Степан. - Раньше жители Кырымбырыма пресмыкались в грязи и нищете, я теперь вэвэпэ удвоился, коэффициент джини уполовинился...
- Эй, Степан, не колдуй тут! - воскликнул Тори. Понял, что его слова прозвучали бестактно, и добавил более вежливо: - Постарайся, пожалуйста, выражать свои мысли без колдовства. Не то что бы я совсем боялся демонов...
Степан рассмеялся и сказал, что с точки зрения альвов все люди и гоблины выглядят дикарями, подобно тому, как для людей и гоблинов дикарями выглядят черножопые обитатели полуденных лесов, и что жители Мидгарда зря боятся бытового колдовства, оно на самом деле не страшное, даже в генетической модификации (Тори при этих словах сложил пальцы в жест, отгоняющий нечистую силу) нет ничего страшного, и даже наркотики уже почти не опасны, если штырить с умом, и не забывать про восстановитель, глобальное потепление - и то отступает, научно-техническая (то есть колдовская) мощь человечества (то есть альвов) поднялась до неимоверных высот, альвы стали почти как асы...
- О, я понял! - воскликнул Тори. - Ты отыгрываешь историю, чтобы потом скальды сложили сагу про твои подвиги! Это примерно как Локи, когда пришел к тому йотуну... как же его звали... ну, допустим, Полуэкт... Локи был ас и явился йотунам, а ты альв и явился гоблинам, а в остальном...
- А в остальном я подобен Локи, это ты верно подметил! - воскликнул Степан и рассмеялся.
Тори подумал, что альвы, по всей видимости, не считают сравнение с Локи обидным.
- А поехали в Картахену! - сказал вдруг Степан. - Заодно узнаем, какое у вас тут время. Если линейное, то любопытно поглядеть, как мироздание вывернется, чтобы вложить мои подвиги во всеобщую историю реальности. А если оно диагональное, то мы будем хотя бы знать, что оно диагональное.
- А если запутанное с мгновенным дальнодействием? - спросила незаметно подошедшая Пенни.
- Тогда конец света придет раньше, чем предсказывают ученые, - сказал Степан. - Вон, викинг, как тебя там, рагнарека не боится, а мне с чего бояться? У него жизнь не застрахована, а у меня застрахована, и у тебя тоже! Дай что-нибудь вштырить.
Пенни сунула руку в складки одежды и вытащила колдовской жезл. Степан ткнул им сам себя в руку, закрыл глаза и крякнул, как крякает муж, испивший сильного вина, но чуть-чуть громче.
- Полетели! - сказал Степан.
- О, у тебя птерокар есть! - обрадовался Тори.
И подумал, что Степан сейчас спросит, откуда Тори знает, что такое птерокар, и придется либо солгать, либо честно рассказать, что побывал в Эльфхейме, а потом придется рассказать, при каких обстоятельствах это случилось, а если он спросит про Магнуса... наверное, лучше сразу солгать...
Но Степан ни о чем не спросил, и Тори подумал, что это оттого, что Пенни только что вштырила ему наркотик, тот притупил Степанову бдительность, и если бы не эта случайность... А случайность ли? Что, если за Тори прямо сейчас наблюдают асы либо какие-нибудь другие надмировые сущности или даже не просто наблюдают, а что если Тори - не более чем воображаемый персонаж саги, которую сочиняет интеллект, и которая не основана на реальных событиях, а придумана от начала до конца. Помнится, Динка рассказывала, что у одного народа есть легенда, что какой-то мир сотворен из музыки, местный Один однажды заиграл на какой-то там гитаре и запел, и сотворились горы и моря, моря и реки, звери, птицы и облака...
- У тебя такой взгляд, будто ты тоже вштырился, - сказала ему Пенни.
Тори помотал головой, отгоняя наваждение. Вроде отогналось.
Степан сказал, что грузиться в птерокар удобнее всего на крыше. Пенни возразила, указала на подходящий балкон. Степан согласился, они вышли на этот самый балкон, на его край присел птерокар, сиречь большая железная птица, в брюхе у нее отворилась дверь, залез Степан птице в брюхо, Тори последовал за ним, а Пенни сказала, что Тори невежлив, потому что при посадке в птерокар, оказывается, бабам и девицам надо помогать, иначе невежливо. Тори извинился, сказал, что такой обычай ему неведом, а Пенни сказала, что в невежестве позора нет, но в другой раз нарушать обычай не надо.
Птерокар взмахнул крыльями и сиганул с балкона, мир за окнами покачнулся, Тори замутило, он подумал, что сейчас наблюет, но нет, сдержался. А птерокар замахал крыльями, набрал высоту выше городских башен, но ниже облаков, и полетел над морем куда-то примерно в сторону Картахены.
- Эй, Степан! - позвал Тори. - А какой хитрый подвиг ты собрался совершить в Картахене?
- Как обычно, - ответил Степан. - Создать условия для процветания и народного счастья, насколько это возможно в вашем диком времени.
- А ты часом не Баал? - спросил Тори.
Пенни захохотала и достала травяную палочку, хотела задымить, но Степан запретил, сказал, что в замкнутом помещении нельзя, потому что воняет. А Степан рассказал, что в Эльфхейме принято считать, что гоблинские боги как бы плохие, Баал в особенности, и совершать обряды в его честь не то чтобы позорно, но никто так не делает, и когда Тори сравнил его с Баалом, другой бы на месте Степана обиделся, но Степан обижаться не будет, потому что ясно видит, что Тори обидел его неумышленно, по невежеству. Тори хотел было возмутиться, дескать, я конунг, а ты хер с горы, не тебе мне говорить, что обидно, а что нет, но передумал, решил, что сейчас уместно смирить гордость, пусть сначала доставит в Картахену, а там разберемся на месте. А пока лучше завести долгую беседу о каких-нибудь пустяках, чтобы случайно не поссориться.
- А расскажи мне, Степан, каких богов почитают альвы, - попросил Тори.
Степан начал вещать какую-то ахинею насчет того, что альвы богов не почитают и одновременно почитают, но только одного, но он на самом деле не один, а трое, притом второй на самом деле не только бог, но и смертный человек, а третий вообще как бы голубь, короче, бред какой-то. Так всегда бывает, когда кто-то рассказывает про своих богов тому, кто про них ничего не знает, дела богов почти всегда подобны бреду, только у асов не так, и еще, пожалуй, у ромейских богов, потому что эти боги, по сути, не боги, а просто могущественные бессмертные люди, их поступки понятны, объяснимы и не очень похожи на бред.
Однако оставим ненадолго наших путешественников, поглядим, что происходило в городе Картахене, пока Тори там не было. Там происходило вот что. Греческий огонь догорел и погас, ромейские ладьи подобрали трупы, нескольких чудом выживших матросов, и еще какое-то уцелевшее барахло. Мертвецов закопали в землю по ромейскому обычаю, а за спасение выживших матросов бухали весь вечер, но бдительность не теряли, поэтому Якарум посовещался с Милкули и Маттаном, и они решили, что ночную вылазку устраивать не будут. Потом несколько дней не происходило ничего важного, наловленные рабы строили для ромеев осадные башни и тараны, и народ в крепости начал беспокоиться: а вдруг и в самом деле возьмут крепость штурмом и всех поработят?
Одним утром подошел ромейский полководец Гай к воротам Картахены и глашатай завопил от его имени зычным голосом:
- Эй, Якарум! Мы передумали распинать тебя на кресте. Давай ты останешься в городе государем, просто будешь платить Риму дань, и не будешь ни с кем воевать без нашего разрешения.
Якарум подумал над этими словами и велел глашатаю ответить так:
- Засунь себе копье в жопу и покрути! Картахена вольный город, никогда Картахена не была под ромейской властью и, сдается мне, никогда не будет!
Ромеи посовещались, и ромейский глашатай крикнул, что Якарум зря пророчит грядущее, потому что немного удачи в таком занятии. Была у греков одна женщина по имени Кассандра, тоже пророчила, а потом случилась у нее неудача, больше не пророчит. И пусть лучше государь Якарум не уподобляется Кассандре, а рассудит здраво, что для него хорошо, а что плохо. И давай, типа, выходи, побеседуем, чего орешь через глашатая, как подлый трус?
На последние слова Якарум возмутился:
- Сам ты подлый трус! Раз такой храбрый, зайди в калитку, а я клянусь Баалом и Иштар тебя не убивать и не обижать!
Якарум думал, что Гай откажется и тем самым уронит свою честь, но он не отказался. Подошел к воротам, гордый такой, пришлось открыть калитку и впустить. Вошел внутрь, огляделся и сказал:
- А неплохо вы тут построили оборону.
- Дык, - сказал Маттан.
Надо сказать, что прямого отношения к обороне города он не имел, он, конечно, ходил повсюду и приказывал, но приказы его были такими, какие обычно отдают выжившие из ума старики, и никто их не исполнял. Но Маттан был убежден, что оборона города так хороша только благодаря его усилиям.
- А не ты ли тот самый Маттан, который сто лет назад победил сицилийских пиратов? - спросил Гай.
- Дык, - сказал Маттан. - Только не сто лет назад, а двадцать с чем-то.
- Извини, обсчитался, - сказал Гай, и все, кроме Маттана, поняли, что он шутит.
- А я гляжу, ты не такой мудак, каким показался на первый взгляд, - сказал Якарум.
- Это верно, - кивнул Гай. - Ты вроде тоже.
Визирь Милкули при этих словах нахмурился, потому что ему померещилось злословие. Но Якарум не обиделся, а рассмеялся, хотел было хлопнуть Гая по плечу, как хлопнул бы Тори или Хради, если бы кто-нибудь из них так пошутил, но передумал.
- Пойдем вина попьем, - сказал Якарум.
Вошли они в ближайшую таверну, испили вина и стали обсуждать условия капитуляции: кто какие клятвы каким богам должен принести, чтобы заключенный договор потом никто не нарушил. Обсудили довольно быстро, потому что когда вельможа видит, что по другую сторону стола переговоров сидит нормальный человек, а не мудак и не долбоеб, долгого обсуждения не получается, обо всем быстро договариваются и сразу начинают бухать.
В какой-то момент Гай спросил:
- Эй, Якарум, а правда, что твой зять демон?
- Хер его поймет, демон он или нет, - ответил Якарум. - Сам он отрицает, но неубедительно. Дерется он как демон, это верно, и раны на нем заживают быстрее, чем на псе, а в остальном человек человеком.
- А правда, что бесцветные люди на самом деле не люди, а какая-то иная раса? - спросил Гай.
- Нет, неправда, - ответил Якарум. - У них есть поверье, что если кто черноволосый, то не совсем человек, но это пустое суеверие, они сами это признают, когда выпьют. Вон, Тори женат на моей дочери, и ничего, что она по-ихнему гоблиница, и Хради тоже женат на другой моей дочери...
- А третья дочь у тебя есть? - неожиданно спросил Гай.
- Да у меня их десятки, - ответил Якарум. - А что?
- А давай я женюсь на какой-нибудь? - предложил Гай.
- А ты какого города конунг? - спросил Якарум.
- Я не конунг, - ответил Гай. - Я просто полководец, но удачливый и знаменитый.
- Тогда тебе надо стать конунгом, - сказал Якарум. - Походи по тавернам, покрутись, послушай сплетни, наверняка в каком-нибудь городе назревает восстание. Приходишь туда с малой дружиной, возглавляешь, протрезветь не успеешь - уже конунг.
- Без огненного колдовства такое непросто устроить, - заметил Гай.
- Да, тут нужна большая удача, - согласился Якарум. - Заодно и проверим, насколько ты удачливый. Разве нужен мне зять-неудачник? Не нужен. Или, вон, подружись с Тори, может, он тебе что-нибудь завоюет.
- А ты знаешь, как работает его колдовство? - спросил Гай.
- Только в общих чертах, - ответил Якарум. - У него есть амулет, он берет его в руку, делает что-то волшебное, вылетает молния, поджигает кого надо. Как-то так.
- А без амулета можно сделать то же самое? - спросил Гай.
- Не знаю, - ответил Якарум. - Может, можно, а может, нельзя, какое мне дело?
- Амулет можно украсть или отобрать, - сказал Гай.
- Сдается мне, ты начал рассуждать как коварный предатель, - сказал Якарум. - Немного чести нужно, чтобы продолжать такую беседу. Давай лучше поговорим о других делах или просто выпьем.