Горох Силыч напряг глаза, прищурился, приложил ладонь к бровям, долго вглядывался в край окоема, затем согласно кивнул:
- И вправду едут. Эй, бабы, часовая готовность!
Княжеский обоз неторопливо выползал из-за косогора на лед замерзшей Лопани. Неспешно дополз до заводи, где прошлым летом русалки утащили двух козлят, и остановился. Какие-то отроки побрели на берег за топливом, срубили березу, накололи чурок, затопили костер. Сани собрали в круг, в середине поставили большой шатер, чтобы спать, рядом вторым шатром выставили копья, после этого дружина поделилась на старшую и младшую. Младшие остались внизу, стеречь ту дань, что собрана раньше, а старшие полезли по буеракам наверх, к городищу. Коней оставили у реки, даже князь спешился. Не такая тут дорога, чтобы хвастать богатством и честью, дескать, в нужник и то на коне езжу. Оступится конь, не приведи леший, потом все на свете проклянешь.
Ворота заскрипели и растворились.
- Гой еси, Волга Жданович! - провозгласил Горох Силыч и поклонился светлому князю до земли.
Василиса выступила вперед, выставила хлеб-соль на вытянутых руках, улыбнулась приветливо, дескать, откушай, княже, не обижай.
Волга Жданович молодецки ухмыльнулся, подмигнул, сделал три последних шага и выбрался на протоптанную тропу из глубокого снега. Сдвинул бобровую шапку на затылок, утер пот с раскрасневшегося лба, перевел сбившееся дыхание. За прошедший год лоб Волги Ждановича стал чуть выше, морщины - чуть глубже, седины в бороде прибавилось, да и дыхание сбилось куда заметнее, чем раньше - вон как закашлялся! Но крови в мокроте нет, бог милует.
Князь отломил от каравая кусок, макнул в соль, прожевал. Ухватил Василису шуйцей за перси, а десницей за чресла, расцеловал в уста. Василиса заулыбалась, как кошка у сметаны.
- И ты здрав буди, Горох Силыч, - поприветствовал князь старосту. - Как сам?
И прошел мимо, не слушая ответа. Есть такая особенность у Волги Жданыча - спросит и не слушает ответа. Но к этой его привычке все привыкли, принимают как должное.
- Живу, хлеб жую, - отозвался Горох Силыч. - Светланка двойней разродилась, пацан на второй день преставился, а девка жива. Топтыга по осени простыл да помер. А Торопка пропал без вести, то ли леший закружил, то ли с ушкуйниками увязался.
- Хлеб как родился? - спросил князь.
- Хорошо родился, слава Яриле и Волосу, - отозвался Горох Силыч. - Не голодаем.
Волга нахмурился и сказал:
- Языческих богов поминать отучайся. Пацаны говорят, в Киеве за такое дело нынче батогами потчуют.
- Так то в Киеве! - рассмеялся Горох Силыч. Но увидел, что князь не поддержал шутку, осекся и перевел беседу на другую тему: - Приколись, княже, Первач на первый снег соболя промыслил!
- Ого! - воскликнул князь. - Живого соболя?! Ну, вы даете! А я уж думал, они совсем вывелись.
- Все так думали, - согласился Горох Силыч. - А выходит, не вывелись. Последний, должно быть.
- Шапочку сошью, - сказал Волга. - Тафью-ермолку. Говорят, у Красна Солнышка завелся советник-жидовин, так он приучил всех дворян ермолку носить даже в опочивальне. А я чем хуже?
Горох Силыч не стал отвечать на провокационный вопрос, пропустил мимо ушей.
- Что в лесу с охотой? - спросил Волга. - Как лоси?
- На крупного зверя охоты нет, - печально ответил Горох Силыч. - Совсем. Как повадились мертвецы в лесу шастать, так и не стало охоты. Всякую мелочь типа белок они не трогают, а лосей растерзали еще до первого снега.
- Не понял, - сказал Волга. - Какие мертвецы?
- Всякие, - ответил Горох Силыч. - Волки, лисы, зайцы, тетерева. На той седмице щучий скелет по берегу шастал, пастью щелкал.
- Как щелкал? - не понял Волга.
- Да вот так, - сказал Горох Силыч и пощелкал зубами. - Щука-то когда дохлая, ей дышать не надо, жабер-то нет. Если она дохлая, ей все едино, что вода, что земля.
Волга перекрестился и осторожно спросил:
- Силыч, ты белены не объелся?
- Вот те крест, - ответил Горох Силыч и тоже перекрестился. - Да пойдем, сам поглядишь. Эй, Репа! Поди, притащи щучью скелетину!
Пацаненок лет семи подорвался и побежал внутрь городища.
- Не найдет, - подал голос другой пацаненок, постарше, в его облике Волге почудилось нечто знакомое. - Собаки надысь...
- А ну никшни, дурачок! - рявкнул на него Горох Силыч. - Заткнись и не перебивай!
- Да ладно тебе, диду... - буркнул пацаненок.
Волга сообразил, что ему почудилось в пацаненке. Нет, не почудилось, вот и Василиска глядит выжидательно, но не дождется. Если всякого выблядка признавать, никакого наследства не хватит. Вон, Святослав Игоревич признал одного...
- Пойдемте пировать, - сказал Волга.
Василиска огорченно вздохнула, но ничего не сказала.
Зашли в дружинную избу, расселись на длинных лавках, стали пировать. Девки раздали хлеба, разлили похлебку, в положенный черед разнесли пироги, разлили меды. Стало веселее, захотелось молодецких подвигов.
- А нехорошо, что в лесах нет охоты, - сказал боярин Бес. - Дань - дело хорошее, но одной данью сыт не будешь, молодецкая удаль ищет выхода. Не затем мы к тебе ехали, Горох Силыч, чтобы меды пить да девок тискать.
- Как это не за тем? - удивился Волга. - Ты что, бес, ориентацию попутал?
Прошедшим летом Волга ездил в Царьград с великокняжеским поручением, и там неделю пьянствовал с ученым греком. Там Волга и приучился вставлять в речь иноземные словечки. А Горох Силыч не привык, вон как крестится!
- Прости, братан, не так выразился, - поправился Бес. - Мы сюда не только затем приехали, чтобы девок тискать. Слышь, Волга, пойдем мордву ограбим?
- Мордва ушла, - сообщил Горох Силыч. - Мертвяков боятся. Что с них взять, с чуди белоглазой, некрещеной. Ихний кугыжа камлал-камлал, да не выкамлал, стукнулся башкой о березу, сломал посох напополам, а другие колдовские побрякушки в костре пожог. Теперь больше не кугыжа.
- А пойдемте мертвяков ограбим? - предложил боярин Боров.
- Борову больше не наливаем! - воскликнул Бес и захохотал во всю богатырскую глотку. - Боров, ты сам понял, чего ляпнул? Чего у мертвяков грабить? Кости-ребра?
- А мне по нраву! - заявил Волга. - Мы, власть имущие, зачем поставлены Христом-богом над смердами? Разве только дань собирать да девок тискать?
- А зачем еще? - удивился Боров.
- Защищать, - наставительно произнес Волга. - Спасать от иноземного ига и всяких богомерзких напастей. Понял?
- Ух ты! - восхитился Бес. - Экий ты умный, братан! Я бы ни в жизнь до такого не додумался!
- Это верно, - кивнул Волга. - Потому веду дружину я, а не ты.
- Точно подметил, - согласился Бес. - А давайте братину одолеем!
- Эй, девка! - позвал Волга. - Тащи братину, пустим вкруговую! Выпьем меду, братья, за братство и это, как его...
- Процветание! - подсказал Бес.
- Порядок, - подсказал Горох Силыч.
- Чтобы девки давали! - подсказал кто-то из младших дружинников.
- Да, за это самое, - согласился Волга с ними всеми.
Какая-то девка притащила тяжеленную братину, до краев наполненную перебродившим медом. Волга сделал первый глоток и передал по кругу.
2
- У тебя грудь седая, - сказала Василиса.
- А у тебя нет! - отозвался Волга, глупо хохотнул и поцеловал любовницу в уста, а рукой слегка прижал упомянутую грудь.
Василиса ойкнула.
- Ты дерзкая, - сказал Волга. Подумал и добавил: - Но милая.
- Толку-то, - вздохнула Василиса.
Волга промолчал. Волга был женат на Любови Ярославне из Мурома, эта женщина была пригожа, добра и домовита, но имела два недостатка. Во-первых, была бесплодна, а во-вторых, ее отец имел склонность к неудержимым приступам гнева, во время которых давал нелепые обещания, которые потом непременно выполнял. Раньше, когда Ярослав был еще не крещен, он всем говорил, что в такие минуты чует волю Перуна. У Любаши была старшая сестра, Жирослава, ее выдали за Владимира Козельского, а тот однажды решил ввести в терем вторую жену, а Ярослав как узнал - поклялся Перуном и Даждьбогом, что сделает окаянному зятю орла по варяжскому обычаю, и в итоге сделал. Как ни упрашивали отменить дурную клятву, князь твердо стоял на своем, дескать, княжье слово нерушимо, и все тут. С тех пор Волга решил про себя, что пока тесть богу душу не отдаст, вторую жену в терем вводить не станет, и выблядков не признает ни одного. А тесть попался крепкий, в домовину сигать не торопится. Как бы совсем без наследника не остаться, не приведи господь... Впрочем, на крайний случай можно как Святослав Игоревич...
- Не ходил бы ты на мертвяков, Волга, - неожиданно сказала Василиса.
- С чего это не ходил бы? - удивился Волга. - А куда ходить? Охоты-то нет! Не сидеть же на печи сиднем всю седмицу!
- Я к Яге ходила, - сказала Василиса. - Поклонилась медом и салом, она на грибах погадала, говорит, чтобы на мертвяков никто не ходил, а то счастья не будет.
- А что, Яга жива еще, старая? - заинтересовался Волга. - Я уж и забыл про нее! Сколько ей лет нынче?
- Кто ж помнит, - пожала плечами Василиса, и ее грудь слегка подпрыгнула в Волгиной руке. - Бабка Лушка говорит, молодой Ягу не помнит, а если уж Лушка не помнит...
- Лет сто - сто двадцать? - предположил Волга.
- Да, где-то так, - согласилась Василиса.
- А Кощей помер? - спросил Волга.
- Наверное, - ответила Василиса и еще раз пожала плечами. - Четвертый год не объявляется, землянка стоит без хозяина, заплыла совсем, скоро и не признаешь, что землянка была. Вороны одичали, я раз проходила по ягоды мимо, галдели какие-то на дубе, а я не признала, что Кощеевы, только Ивашка признал. У Ивашки, говорят, дар есть.
- Кто говорит? - спросил Волга. - Яга?
- Нет, не Яга, - помотала головой Василиса. - К Яге я сыночка не поведу, а то сглазит или порчу наведет. Старухи говорят.
- А что, у вас еще ворожеи завелись, кроме Яги? - заинтересовался Волга.
- Нет, - ответила Василиса и вздохнула.
- Тогда какое тебе дело, что они говорят? - спросил Волга.
Василиса ничего не ответила, только вздохнула вдругорядь.
- А почему ты сына называешь церковным именем? - спросил Волга. - Неужели люди прозвища не сочинили?
- Сочинили, - сказала Василиса и вздохнула в третий раз. - Только не по нраву мне то прозвище - дурак, говорят, Иван-дурак. А какой он дурак? Он у меня грамотный и до десяти считает, пальцев не загибая!
- Понятно, - сказал Волга. - Не из тех дураков, которые глупые, а из тех, которые блаженные. Да хватит пыхтеть, не корова! Или намекаешь?
- Ни на что я не намекаю, - буркнула Василиса. - Перехотелось мне.
Отстранилась, повернулась к Волге спиной, закуталась в белую медвежью шкуру, что привез Волга из варягов, когда был совсем молодым, борода только начала расти, голова была еще не плешивая, а торс не пузатый, а Василиска была прекрасна, как русалка, только лучше и без хвоста. Как он ее тогда любил! Сутками напролет по стогам валялись, губы болели, ноги не гнулись, как после суточной скачки...
Волга вытянул руку, цапнул Василису за бок. Ухватил покрепче, привлек к себе, осторожно высвободил одну руку, сложил пальцы щепотью и сказал:
- Вжжж, шмель летит.
Раньше это у них была самая ходовая шутка. Иногда воображаемый шмель легонько пощипывал Василиску за разные части тела, а бывало, залетал в рот или нос и вылетал с другого конца, а Василиска при этом хохотала как блаженная. Эх, молодость...
- Отвали, - сказала Василиса.
- Да ладно тебе, - сказал Волга. - Ты прости, если что не так. Я не со зла, я тебя люблю!
- Валять ты меня любишь, - сказала Василиса. - И басни сказывать.
- Какие басни? - не понял Волга.
- Всякие, - ответила Василиса. И неожиданно потребовала: - Возьми Ивашку в дружину.
- На кой? - удивился Волга.
Василиса ничего не ответила, только вздохнула.
- А, понял, - сказал Волга. - А что, он к воинскому делу способен стал? На палках ловок или стреляет метко?
- Он твой сын, - сказала Василиса.
- И что с того? - спросил Волга. - Мы не в Царьграде, у нас родословие второстепенно, а первостепенно умение. Ну, допустим, возьму я его в дружину, так отроки в тот же день зачмырят! Я за ним не могу неотлучно ходить, какой я тогда князь!
- Он умный, - сказала Василиса. - Грамоту разумеет, до десяти считает без пальцев.
- Такое мастерство в жизни не пригодится, - заявил Волга. - Один счетовод на Руси есть, а второго не надобно. Сама посуди, чего тут считать?
- Ну, не знаю, добро всякое, - предположила Василиса. - Что у тебя, барахла мало?
- Один неполный сундук, - сказал Волга. - Любка наизусть помнит, что там где. Это у киевского князя без ключницы не разберешься, а у меня обычный рядовой удел...
- Заткнись, я спать хочу, - перебила его Василиса.
Волга заткнулся. Он давно убедился, что после этих слов продолжать с Василисой разговор бесполезно. Не стоило поминать Любку при ней, ох, не стоило... Хорошая баба Василиска, но какая ревнивая... И в терем вводить ее не стоит, даже когда Ярослав преставится. Как начнет Любку чмырить... Любка-то не виновата, что у нее отец такой, она-то сама баба добрая, ласковая и покорная, безответная, как овца... Знать бы слово, чтобы у обеих баб ревности не стало, стереть душ это дурное понятие, а потом собрать их обеих в одной постельке, еще пригласить Курицу из Погореловки...
Под эти сладкие мечты Волга сам не заметил, как заснул.
3
На охоту бойцы вырядились как на войну. Мечи-топоры, кольчуги, шеломы, поножи, только щиты брать не стали, потому что когда на руке щит, стрелу из лука не выпустить, для этого две руки нужны, а против мертвяков все говорят, что стрела полезнее меча. Еще взяли два копья и рогатину, Ивашка против последнего возражал, нет, дескать, сейчас поблизости дохлых медведей. Боров на эти слова рассмеялся и изобразил по ролям, как дети-медвежата пристают к папе-медведю:
- Папа, папа, покажи охотников!
А медведь достает из-под коряги два человечьих черепа и изображает ими, что один говорит другому:
- Княже, а медведи тут есть?
А череп князя как бы отвечает:
- Да какие к чертям медведи!
Тут Боров понял, что устраивать такой вертеп перед лицом князя бестактно. Волга сделал вид, что обиделся, и пообещал отвесить Борову щелбан кольчужной перчаткой. Бойцы захохотали - все знали, что драгоценные кольчужные перчатки из сарацинской стали Волга потерял в Запорожье, когда они возвращались из Царьграда, и внезапно набежали печенеги. Волга тогда не совсем вышел из запоя, был неловок и в бой его не пустили, Боров ухватил князя под локотки, а Бес стукнул по шелому и пообещал оторвать муде. Волга обиделся, стал плакать, но потом, когда окончательно вышел из запоя, признал, что брательники действовали единственно верным образом. Но поругал, что не уследили, как он потерял перчатки. Они ведь из сарацинской стали были, драгоценная вещь!
Ивашка той истории не знал, и происходящего не понял. Он подумал, что Боров извиняется перед Волгой совсем по другой причине - потому что ненароком обидел Волгиного сына. Ивашка решил, что надо развивать успех.
- Ты, Боров, леса не знаешь, а я знаю, - строго сказал Ивашка. - Раз я говорю, что здесь нет мертвых медведей, значит, нет.
Боевые братья поначалу изумились такой дерзости, а потом стали хохотать и говорить всякие глупости наподобие того, что Борову лучше послушаться пацаненка, пока не огреб по сусалам, дескать, пади, Боров, раком, и постучись лбом о бревно. Надо сказать, что до путешествия в Царьград дружинники не ведали ромейских обычаев, и некоторыми были потрясены.
Боров не стал становиться раком и стучаться о бревно. Боров размахнулся и отвесил Ивашке легкого добродушного леща. И сказал, улыбаясь в бороду:
- Ишь, сопля, учить вздумал.
Тот, кто умеет понимать поведение витязей, понял бы, что дерзость пришлась Борову по нраву, еще десяток таких подколок, и, глядишь, повернется витязь к князю и скажет:
- Знаешь, братан, что-то тяжко мне стало копье носить.
Улыбнется князь в ответ и скажет что-то наподобие:
- Да, одряхлел ты, Боров, песок сыплется, все седло обгадил!
А Боров в ответ скажет:
- Знатного щенка ты, братан, наблядовал!
Так, слово за слово, возьмут парня в дружину на побегушки, а дальнейшая судьба уже в его собственных руках.
Ивашка, однако, поведение витязей не уразумел, и обиделся. Пнул конька пятками в бока и отъехал подальше, чтобы не огрести вдругорядь. Тогда дружинники поняли, что Ивашкина дерзость проистекала не из храбрости, а из глупости.
- Боров, сверху! - крикнул вдруг Бес.
Боров поднял голову, и зря - круто снижающийся скелет ворона клюнул его не в шелом, а в открытое лицо между глазом и ухом.
- Ах ты, блядина! - воскликнул Боров.
Жеребец Борова по кличке Цезарь бешено заржал и попытался рвануть вскачь.
- Стоять, курва! - рявкнул Бес и направил наперерез своего боевого коня.
Вжикнула стрела, стукнула ворона в грудь, расщепила ребра, разметала птичьи останки на отдельные косточки.
- Попорез, ты воин, - сказал Волга.
Безусый румяный юноша, откликающийся на кличку Попорез, стал еще румянее. Этого пацана взяли в дружину в конце осени, до того он был простым смердом, но стрелял из лука как ромейский Аполлон. Попорезом его прозвали после того, как он на спор с двадцати шагов отстрелил гузно крысе, привязанной к колышку. Попорез до сих пор не мог поверить своему счастью, не отваживался относиться к боевым братьям как к равным. Боевые братья это понимали и почти не чмырили юношу, разве что иногда, если совсем явно подставится. Попореза любили, парень он хороший и не злой, а что по жизни несмел - это ерунда, в бою у него с храбростью все в порядке, это проверили в первую очередь.
- Однако неожиданно, - сказал Бес и спешился.
Подобрал останки тушки, стал вертеть и разглядывать. Вскорости к нему присоединился Волга, а следом и другие братья. Только Ивашка-дурачок не стал разглядывать живого мертвяка, что понятно - он таких тварей навидался немеряно.
Волга всегда удивлялся, почему оживленные скелеты, в изобилии упоминаемые в баснях, ходят и действуют слитно, не распадаясь на отдельные косточки. А теперь понял: жилы перегнивают не так, как мясо, они почти совсем не гниют, если с мясом сравнивать, на обычных звериных трупах их не бывает, потому что сжирают падальщики, но если труп способен за себя постоять, то его никто не сжирает, и когда такой труп догнивает до скелета, скелет сохраняет целостность. И кожа у него не сгнивает, а усыхает и натягивается, как у египтянских мумий, помнится, в Царьграде братья видели одну на базаре, Боров хотел купить, был у него хитрый замысел нанять ведьму, чтобы колдовала всякие полезные ништяки, но братья отговорили. Короче, сухожилия у воронова скелета были несгнившие, и кожа тоже не совсем сгнившая, перья в ней держались как при жизни. А на черепе кожа прогнила, голый был череп, вместо глаз пустые глазницы, и как этот ворон различал, что у него где - бог весть.
- Что, братан? - обратился Бес к князю. - Как очко, заиграло?
- Ага, все седло обдристал, - отозвался Волга.
Брательники одобрительно захохотали. Только Ивашка-дурачок не разделил веселья, а поморщился неприязненно, теперь любому стало ясно, что не готов пацан к военной службе, не обладает должной лихостью.
- Большой опасности я не вижу, - сказал Волга. - Ранка пустяковая, промыть ключевой водой да помолиться - заживет и шрама не оставит. А если враг от одной стрелы рассыпается в прах - что это за враг? С другой стороны, радости тоже не вижу. Живых ворон стрелять и то веселее, чем эту пакость. Давайте вернемся.
Ивашка-дурачок покосился на них брезгливо, и стал показывать обратную дорогу. Витязи стали многократно переспрашивать и все порывались ехать не туда, как стадо тупых баранов. Минут через пять Ивашка понял, что над ним потешаются, но не рассмеялся, а обиделся пуще прежнего. Волга решил про себя, что этого выблядка он не признает никогда.
4
На второй вечер собрали малый пир, не на всю старшую дружину, а только на боярскую думу, другими словами, на Волгу, Борова и Беса. Принимающую сторону Горох Силыч представлял в одиночестве. Сейчас он был сильно расстроен.
- Нехорошо, княже, - говорил он. - Сила твоя, воля твоя, но правда, княже, не твоя. Почто оставляешь без защиты христианские души на поругание?
- Поругание у тебя в жопе! - отвечал ему Боров. - Вы, смерды, как дети малые! Засранцы трусливые, пальцем деланные! Ишь, птички напугались!
После таких слов Гороху Силычу следовало заткнуться и повиниться, но каждодневное соседство с нечистой силой придало сельскому старосте лихости.
- То-то я гляжу, птичка тебе глаз едва не выклевала! - выкрикнул Горох Силыч. - А если бы кабан?
Боров отразил словесный удар легко и непринужденно.
- Кабан - это я! - провозгласил он и захохотал.
- Не смешно, - покачал головой Горох Силыч. - Не дело, когда мертвяки средь бела дня по лесу шляются, как по погосту на полнолуние. Им от века положено лежать на погосте и не рыпаться, а вставать только в положенное время! Сам посуди, Волга Жданович, что о тебе в других уделах судить-рядить станут!
Волга нахмурился. Он об этом уже думал и ясно понимал, что ему не понравится, что о нем станут судить-рядить в других уделах, уездах и волостях. Но есть веский довод против.
- Не княжеское это дело мертвяков воевать, - рассудил Волга. - Для такого дела поп надобен либо колдун.
- Тебе виднее, ты владыка, не я, - сказал Горох Силыч. - Раз так, добудь попа либо колдуна.
- Ты, дед, ничего не попутал? - обратился к нему Боров. - Не забыл, кому слово речешь? Может, на березе повисеть желаешь, как варяжский Один?
- Да мне все едино, - махнул рукой Горох Силыч. - Хоть на березе, хоть на осине, как жидовский Иуда, хоть на кресте, как Исус, мне теперь все до жопы! Попомни, княже, мое слово: если не одолеешь мертвяков, будущим летом станет у тебя одним селом меньше.
- С чего это? - удивился Волга. - Они же неопасны! Или кого-то загрызли?
- Никого они не загрызли, - сказал Горох Силыч. - Но жить так нельзя! Не дело мертвым мешаться в дела живых! До весны народишко перетерпит, а потом как распутица пройдет, уйдут казаковать в мерянскую тайгу.
- Я им уйду, - сурово молвил Волга. - Я их быстро научу власть уважать!
- Не научишь, - возразил Горох Силыч. - Нынче вся власть у мертвецов. А к весне тебя совсем перестанут бояться. Ты далеко, а мертвые - вот они. Ты же ничего, почитай, не видел! Одна птичка - тьфу! А когда сотня лисиц лося рвет или дохлая щука на берег лезет... Самый страх божий - когда растерзанная тварь божия поднимается по частям и тоже встает в ихние богомерзкие ряды! Вон, Боров повесить меня обещал! Давай, Боров, вешай! Вернусь и растерзаю!
Боров перегнулся через стол и залепил деду подзатыльник. Не сильный, а легонький, как давеча Ивашке-дурачку, не чтобы обидеть или покалечить, а чтобы не забывался. Староста, однако, не опамятовался, а обезумел вконец. Как вскочит из-за стола, как закричит:
- Да иди ты в ад к чертям и русалкам!
Ломанулся к двери, зацепился штанами за край лавки, упал плашмя, стукнулся башкой об пол, аж затрещало, а как поднялся - вся морда разбита, из носа кровища хлещет двумя струями. Прохрипел что-то злобное и выбежал прочь.
- Нехорошо вышло, - сказал Бес. - Все будут думать, что Волга его побил.
- Прости, братан, - сказал Боров. - Был неправ.
- Дурак ты, Боров, - сказал Волга.
Хотел навесить брательнику по башке, но передумал.
Боров вскрикнул, подпрыгнул и стал со всей дури топать сапогами по полу. С третьего притопа под сапогом что-то хрустнуло, Боров успокоился.
- Крыса, - объяснил он. - Не то бешеная, не то... фу!
Сквозняк донес отвратительный запах мертвечины. У Волги по спине пробежали мурашки, но он ничем не выразил испуга.
- Что-то я не помню, чтобы Силыч говорил, что мертвые в дома заходят, - заметил Бес.
- Не говорил, - подтвердил Боров. - Скрывает?
- Я так не думаю, - сказал Волга. - Я думаю иначе. Зря ты, Боров, его обидел, сходи, повинись.
- Какого черта? - изумился Боров.
- Домовой, - сказал Волга.
- Точно, домовой! - воскликнул Бес. - Ты, братан, умный как гениус! Это домовой с лешим мертвяков поднимают: леший в лесу, а домовой в доме!
- Нет, не так, - покачал головой Волга. - Помнишь, Бес, на второй день в Царьграде мы зашли в таверну, заказали братину-блядину одну на всех, а она оказалась из наших Черниговских и сказочница знатная, всю ночь басни сказывала, так и не познали...
- Так я же не стал всю ночь басни слушать! - сказал Бес. - У меня брюхо не чтобы жрать, а чтобы уд поддерживать! Я не для того в таверны хожу, чтобы басни слушать!
- Ах да, - вспомнил Волга. - Короче, та блядина рассказала ромейскую сказку про некромантуса. Есть такой особый вид колдунов, называются некромантусы...
- Да, вспомнил! - встрепенулся Боров. - Но тогда он должен быть рядом, на расстоянии взгляда, он должен видеть труп, который поднимает.
- А кто нас сейчас видел? - изумился Бес и стал оглядываться вокруг.
- Не верти головой, отвалится, - посоветовал ему Волга. - Некромантус должен видеть труп только в момент оживления. Потом некромантус может быть где угодно.
- Точно, - согласился Боров. - Тогда выходит, некромантус - кто-то из местных смердов. А тогда все просто! Надо опросить, кто недавно появился новенький...
- Никто, - перебил его Волга. - Я уже опросил, нет у них новеньких. Либо Силыч темнит, либо некромантус жил здесь всегда.
- А почему раньше мертвые не вставали? - спросил Бес.
- Не ведаю, - ответил Волга. - Можно придумать сотню разных объяснений. Думаю, мы вскорости все узнаем. Как полагаете, брательники, не лгал Силыч, всерьез разозлился?
- Не лгал, - ответил Боров.
- Серьезнее не бывает, - ответил Бес.
- Вот и я так же полагаю, - кивнул Волга. - Побратаем некромантуса?
- Чего? - изумился Боров.
- Чего? - изумился Бес.
- Я предлагаю некромантуса побратать, - повторил Волга. - Принять в дружину. Познакомимся поближе, проверим в бою, отработаем строевые приемы, пойдем в набег. Я прикинул, надо поднять десяток медведей, держать по пять штук на каждом крыле, а сверху пусть кружат вороны, как разведка и боевое охранение. А когда станем город брать на копье, сначала разоряем посад, рабов не берем, режем всех подряд, некромантус их поднимает и на стены в первых рядах...
- Ну ты даешь, братан! - воскликнул Боров. - Я бы до такого ни за что не догадался!
- Потому и не ты княжишь, а Волга Жданович, - заметил Бес. - Давайте братину выпьем!
- Давайте, - согласился Волга. - Я ее лично наполню. Христос своим опездолам ноги мыл, а я вам братину наполню.
- А какая связь? - спросил Боров.
Волга задумался, затем сказал:
- Не знаю.
- Да неважно! - воскликнул Бес. - Давайте выпьем!
Волга налил братину, они выпили.
5
Василиса сидела в горнице на лавке, пряла. Ее полуразумный сын Ивашка-дурачок сидел на лавке поодаль, вырезал железным ножом какую-то елду из полена. Дверь распахнулась, в горницу вошел Горох Силыч. Он хлюпал носом, а нижняя часть лица была окровавлена.
Василиса остановила прялку, отложила веретено и спросила:
- Что так рано, отче?
Ивашка-дурачок тоже отложил нож с елдой, воззрился на деда изумленно, и вдруг воскликнул:
- Кто тебя так, диду?
- Отец твой! - злобно рявкнул Горох Силыч.
Здесь надо заметить, что в селе отнюдь не было тайной, с кем Василиса Гороховна наблядовала свое бестолковое чадо, и единственным, кто не знал о происхождении этого чада, было оно само. Как-то так вышло, что никто ни разу не сказал Ивашке-дурачку, чей он сын, что, в общем-то, неудивительно. Если бы Василиса нагуляла его от беглого раба или, например, от лешего, тогда бы сельские пацаны не упустили возможности поглумиться, но быть княжеским выблядком позора нет, так что никто не попрекал Ивашку происхождением, а хвалить его было не за что, вот и не знал дурачок, чей он сын.
- Ты знаешь, кто мой отец?! - изумился Ивашка.
- А ты не знаешь? - изумился Горох Силыч.
Ивашка почесал лоб и вдруг догадался.
- Так я Волгович? - спросил он.
- Волжич, - поправила его мать. - Не коверкай русский язык.
- Волжич, - повторил Ивашка. - Мама, а когда он на тебе женится?
- Вот же прости господи, - пробормотал Горох Силыч и вышел.
- Отче, постой! - крикнула Василиса. - За что он тебя так?
Дверь хлопнула.
- Не понимаю, чего он озверел, - пробормотала Василиса.
- Мама, он должен на тебе жениться, - сказал Ивашка.
- Князь никому ничего не должен, - поправила его Василиса.
- Кроме бога и красного солнышка, - уточнил Ивашка.
- Да, кроме этих двух, - согласилась Василиса.
- Все равно он на тебе женится, - заявил Ивашка. - Ты сама говорила, что если девку повалял, то либо женись, либо тесть зарежет.
- Волгу не так просто зарезать, - мечтательно произнесла Василиса.
- Зарезать можно любого, - возразил Ивашка. - Пойдет в лес по грибы...
- Князья по грибы не ходят, - перебила его Василиса.
- Тогда на охоту, - поправился Ивашка.
- Охоты нет, - сказала Василиса.
- Значит, просто пойдет! - заявил Ивашка. - Пойдет на двор, например, а там мертвецы в засаде!
- Сам же говорил, их легко убить, - сказала Василиса.
- Первые двадцать раз легко, - согласился Ивашка. - Но они оживают неограниченно! Если в одном месте сто мертвяков собрать - кого хочешь числом задавят!
- Не каркай, - сказала Василиса. - Не буди лихо, пока тихо.
- Да какое это лихо! - возмутился Ивашка. - Лихо - девицу повалять и не жениться, вот это я понимаю лихо! Или ты мне солгала?! Ты сама учила, мама, так нельзя!
Василиса вздохнула и сказала:
- Жизнь сложна и многообразна.
- Верно, сложна, - согласился Ивашка. - Мы не рабы, мама, рабы не мы! Мы свободные смерды, у нас есть честь и достоинство! Волга обязан взять тебя второй женой! Иначе какой он князь?
- Какой есть, - вздохнула Василиса. - Нет, не введет он меня в терем. Его тогда Ярослав проклянет, а Ярослав тот еще отморозок, все проклятия исполняет. Не бывать тебе, сыне, княжьим отпрыском, смирись.
- Я уже княжий отпрыск! - воскликнул Ивашка. - Мы не на псарне, чтобы чистотой крови меряться! Я ему докажу! Пусть только попробует!
По ходу речи Ивашка постепенно распалялся, каждый следующий вопль получался чуть громче и бессвязнее предыдущего. Морда у Ивашки стала красная, как свекла, изо рта стала брызгать слюна, а потом парень вдруг осекся на полуслове и упал. Василиса вздохнула, сняла со стены недоуздок и сунула сыну в зубы, чтобы не прикусил язык. Подтерла пену с губ, села рядом, стала гладить деточку по голове и приговаривать волшебные слова, каким научила баба Яга, хотя какие они волшебные... Когда Василиса была совсем молодой девицей, однажды зашла она к Яге, а та перебрала мухоморов и пробило ее поболтать. Усадила красну девицу на пенек и заставила слушать старушечьи откровения. Среди прочего Яга рассказала, что почти все волшебство творится в голове того, на кого оно направлено, и если эту особенность не учитывать, а брать только голую суть, то почти все волшебные слова - обман. А те редкие слова, которые не обман, те мало кому ведомы, и если они кому ведомы, то тот их без веских причин не разглашает, потому что надо быть совсем тупым, чтобы по доброй воле поделиться властью над мирозданием. Но все равно волшебные слова лучше приговаривать, чем не приговаривать, потому что они хотя бы успокаивают того, кто их приговаривает.
Вошел Горох Силыч, умывшийся и несколько успокоившийся.
- Что, опять? - спросил он, указав на Ивашку.
- Опять, - вздохнула Василиса. - И за что только наказание божие...
- Кощей сглазил, - уверенно заявил Горох Силыч.
- Нет, не то, - помотала головой Василиса. - Я его к Яге водила, она говорит, нет на нем сглаза.
- Ты Яге больше верь, - поморщился Горох Силыч. - Яга врет, как дышит.
- За что тебя Волга? - спросила Василиса.
- Ни за что, - ответил Горох Силыч. - Это не Волга, я упал.
- У тебя тоже падучая? - удивилась Василиса. - Как у Ивашки?
- Типун тебе на язык! - рявкнул Горох Силыч. - Боров меня бить начал, я увернулся, зацепился за лавку, упал.
- Непорядок, - нахмурилась Василиса. - Распустил Волга свою дружину, пойду, скажу, чтобы навел порядок. Куда это годится? Если каждый боярин начнет суд вершит, это же беспредел! Анархия!