Прососов Игорь Анатольевич и Анисимова Алёна Олеговна : другие произведения.

Метод пана Утробы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В соавторстве с Анисимовой Аленой (http://samlib.ru/a/anisimowa_a_o/). Рассказ с весенней Грелки-2013. Занял 8-е место.

  1
  
  
  
  Суть жизни всякой твари - страдание и надежда. Мне доводилось слышать это от монахов и блудниц, бургомистров и мелужских наемников.
  
  Но никогда не осознавал я эти слова с более убийственной четкостью, нежели в тот ненастный вечер.
  
  Холодная морось секла лицо, сапоги тонули в раскисшем грунте, а в маленькой деревянной церковке уже звонили к вечерне.
  
  Затерянная в чащобах Окраины Лесной торговая миссия Лагендузского Союза готовилась к ужину и вечерней кружке глинтвейна, ничуть не заботясь моими страданиями (да и надеждами), а я стоял под дождем и молился.
  
  Молился о том, чтобы дороги размокли и караван с Восхода, сулящий мне столько горестей, не пришел. Тщетно! Происходи все в полночной стороне, возможно, Господь бы и внял моим молитвам. Но уж точно не тут, за пределами цивилизованного мира, в землях дикого народа. Я знал, что в двух дневных переходах отсюда колышутся на ветру выцветшие степные травы, а теплая, сухая осень продлится еще очень долго...
  
  С башни закричали. К воротам подъезжали повозки. Я вздохнул и твердым шагом направился встречать незваных гостей. Так, наверное, сам Богочеловек шел на казнь.
  
  Повозки въезжали в крепостицу одна за другой. Я внимательно разглядывал путников, стараясь не упустить ни одной детали. Вот в расшитом халате шествует важный кочевник. Рожа каменная - так и тянет по ней врезать. Что везёт - не ясно. Может, кумыс на рынок, а может - проклятое золото из кургана.
  
  Еще - группка торговцев Союза с охраной. Эти возвращаются домой из Степи. Счастливы - полшага, считай, до дома осталось. Через месяц в Гарце будут. Если разбойнички кистенем не приласкают: не только купцы толстобрюхие любят шелка и специи.
  
  Трое окраинцев. Схизматики... Эти веселятся - никак, полгода в лесах проторчали, охотнички. Сейчас продадут меха - и на всю зиму в корчме засядут, вино пить и безобразить.
  
  Ох, не заплакать бы с такими соседями... Впрочем, если я хочу продолжить свое безбедное существование тут, для начала надо разобраться со своими заботами.
  
  Кто еще? Глаза разбегаются. Но никого подходящего вроде бы не видно... Вдруг не приехал?
  
  Я позволил себе тешиться надеждой ровно два вздоха - и мысленно растоптал её.
  
  Что вообще известно о том, кто должен прибыть?
  
  Муж благоразумный, специальный посланец Конклава кардиналов на Восток. Особо прославлен умением проникать разумом в потаенное. Это первое.
  
  Второе - по званию войсковой писарь. Какого войска? Знать бы.
  
  Третье - официальная причина приезда на Восток: обсуждение с Ара-Тильским епископатом (то бишь, единым и единственным оплотом истинной веры в языческой Степи) вопроса о допустимости использования при принятии новообращенных песка вместо воды. Правдоподобно. Мало воды в степи, понимаешь. Особенно на Восходе.
  
  Впрочем, так я этому и поверил. Известно, какими делишками занимается канцелярия епископа.
  
  Четвертое и последнее - знать я ничего из этого никак не должен. Особенно того, что означенный мудрец прервал свой размеренный путь на Восход в столичный Ара-Тиль и понесся в направлении моего любимого трактира, словно в задницу ужаленный.
  
  Хорошо, человечек верный пронюхал и весточку отправил, предупредил. Зачтется. И на этом свете, и на том.
  
  Выводы, Ваше Высокопреосвященство? Извольте.
  
  Вывод первый. Дражайшее и любимое начальство в Святом Городе, благословенной Фратене... Да-да, Ваше Высокопреосвященство, я о Вас... Так вот, начальство во Фратене поняло, что для того, чтобы меня угробить, мало самоубийственного и абсолютно идиотского задания и ссылки за край Ойкумены. А посему попросило своего представителя заскочить ко мне, "по-братски", проверить, не послал ли я свою миссию лесом, не сочиняю ли лживые отчеты за чаркой доброго вина. Заодно убедиться, чтобы уж точно сдох. Лестно, право слово. Но обременительно.
  
  Вывод второй. Судя по описанию, посетить меня должен этакий сучок, крыса пергаментная. Но я слишком давно в нашем деле, чтобы думать, что люди бывают похожи на якобы типичных представителей своего дела.
  
  Стало быть, высматривать следует кого-то, на сучка не похожего. Скорей всего, статного молодца, одоспешенного и конного. В конторе подобных любят. Таких пока не наблюдалось.
  
  Тем временем в ворота начала протискиваться очередная повозка, которая невольно отвлекла от тяжелых мыслей. Поглядеть было на что!
  
  В телеге гордо восседал человек. Я говорю "человек", потому что совершенно невозможно, чтобы верблюд или слон угрюмо кутался в неприлично короткую школярскую мантию, из-под которой выглядывали бы шаровары умопомрачительно алого цвета.
  
  В руках толстый господин сжимал круглый кусок ткани на длинной рукоятке, расшитый золотыми змеями и фиолетовыми цветами. Судя по виду, эта штучка стоила немалых денег - ведь совсем недавно некоторые умельцы навострились делать для таких складной механизм.
  
  Насколько мне известно, вещь называлась "зонт" и использовалась прелестницами далеко на Востоке для защиты от солнечных лучей.
  
  Немужественное происхождение игрушки явно не смущало примечательного путника. Да и использовал он его не по назначению, пытаясь прикрываться от падающей с неба воды. Не слишком успешно, впрочем, - сильный восточный ветер так и норовил выдернуть сей ненадежный щит из рук. Кроме того спутник поминутно забывал о своем намерении остаться сухим и пытался огреть возницу по голове, что-то злобно ему выговаривая.
  
  Наконец, телега остановилась на площадке перед воротами. Пассажир выпрямился, сменил злобное выражение круглого лица на горделивое и самодовольно оглядел окрестности. Мне же представился случай рассмотреть его получше.
  
  Оружия на виду не носит. Высок, весьма толст, однако сбит крепко. Между тридцатью и сорока, и, судя по седине в темных волосах, ближе ко второму. Не молод, значит, а по степным меркам вовсе старец.
  
  Лицом напоминает этакого дворового кошака, ищущего, чего бы стибрить. Особенно пышные усы хороши. В молодости явно получил по роже чем-то тяжелым навроде шестопера. Но черты - что не заплыло жиром и не обезображено шрамами - правильные. Скорей всего окраинец или русин.
  
  Тем временем приезжий с тяжелым вздохом закрыл зонт и посмотрел в небо, надеясь устыдить его взглядом, но перед серыми тучами все были равны. Мужчина спрыгнул с телеги, что-то прорычал кучеру и направился прямиком ко мне.
  
  На ходу толстяк изрядно хромал, так что ему приходилось опираться на зонт вместо посоха. Подойдя, он указал на меня обличающим перстом и величественно прогудел:
  
  - Ты! Разгрузишь вещи и отведешь меня в трактир! Надеюсь, твоих липовых способностей хватило, чтобы подобрать себе глушь с хорошей жратвой!
  
  - Позвольте!.. - начал было я.
  
  - Я калека! У меня нет времени на твою чушь! Бери вещи и расплатись с кучером!
  
  - Да кто... - Я хотел осадить наглеца, калека он там или нет. И тут мне поплохело. Наша перепалка велась на древнефратенском - языке клира, а на толстом пальце красовался перстень кардинала.
  
  Ненавижу преклонять колени! Ненавижу саму мысль о том, чтобы целовать перстень на мужской руке. В этом есть что-то противоестественное. Но вариантов не было. Я бухнулся в грязь и схватил его волосатую лапищу.
  
  Кардинал со злобным воплем отскочил. Оказалось, несмотря на хромоту и размеры, передвигаться он умеет очень быстро.
  
  - Пся крев! - заорал он, переходя, видимо от неожиданности, на русинский. - Ты что, дебил, меня с пригожей паненкой перепутал? С косой до дупы?
  
  Значит, точно русин. А кто там у нас из кардиналов сейчас русин? Ох, память дырявая...
  
  Тем временем мой собеседник успокоился и с огромной брезгливостью посмотрел на так и не облобызанный (слава Богу!) мною перстень.
  
  - А-а, это... - Толстяк растянул губы в усмешке. - Это подарок, который мне сделал один знакомый кардинал. За оказанную услугу.
  
  Я поднялся с земли.
  
  - Разве у кардинала такой не один?
  
  - Он очень высоко оценил мою услугу. Ну, оценил бы, если бы имел возможность со мной говорить. Поэтому подарок на память я взял сам. Перед тем, как покинуть Фратену. Но он не возражает, я уверен...
  
  Русин гордо подкрутил ус.
  
  - А я - не кардинал, - гордо возвестил он очевидное. - Я - Утроба!
  
  И выпятил означенную часть тела, постучав по ней кулаком для убедительности. Звук напомнил барабанный гул.
  
  Я слегка пришел в себя:
  
  - Э-э... Тогда почему я должен тащить ваши вещи в трактир?
  
  - Я войсковой писарь крунный шляхтич пан Утроба! - пояснил он. - Посланник Конклава с решкриптом. Настоящим! А ты - вшивый резидент.
  
  Ситуация помаленьку разъяснялась.
  
  - Как вы узнали меня?
  
  - Хрр... - фыркнул Утроба и ткнул куда-то зонтиком. - Надеешься, я скажу: "исходя из отпечатка этого копыта, цвета волос, что торчат у тебя из ушей, и лекции какого-то придурка, лишенного воображения настолько, что он не смог придумать другого имени, понял, что лошадь зовут Гнедком?" Вот тебе!
  
  Он скрутил фигу и помахал ею у меня перед носом.
  
  - У тебя самое дебильное лицо на этой проклятой площади, а до того мне пришлось заплатить твоему так называемому агенту, чтобы он поднял дупу и соизволил отправить тебе донесение.
  
  Я постоял, осмысливая этот фонтан многословия. Потом посмотрел на предмет, на который указывал зонтик на протяжении всей лекции о копыте. Это оказался след моего сапога.
  
  - Не спать, Гнедок! Я калека, и у меня нет времени и сил на чушь вроде запоминания твоего имени. Тебе оно известно и без меня, надеюсь. Живо в трактир! Потом отвезешь меня в лагерь к этому... как его, огалу, что ли... Сарази. Понятно?
  
  - Понятно, - вздохнул я. - Только огала здесь нет. Три недели, как с войском ушел.
  
  Мой собеседник зарычал на всю площадь. А я пошел к телеге за вещами. Что еще оставалось?
  
  
  
  2
  
  
  
  В корчме обошлось без приключений. Даже удивительно. Честно говоря, ждал неприятностей. Торговая миссия находилась в землях Окраины Лесной, а мой "гость" был русином. А как русины с окраинцами ладят - всем известно.
  
  В общем-то понятно. С одной стороны, сорок лет назад, когда степняки постучали в двери Заката коваными сапогами, Окраину взяли на пики быстро и болезненно. Дальше досталось бы русинам - но Степь остановилась. То ли завязли во внутренних разборках степные владыки-огалы, то ли хватило им землицы наконец... В любом случае, окраинцы-лесовики затаили обиду на более удачливых соседей.
  
  Прошло время, Окраина более-менее встроилась в Степной уклад, а случайно выжившие князья переженились на дочерях и сестрах огалов, приняли ярлыки на правление и разделили земли своих менее сговорчивых и потому покойных родичей со степняками. И не забывшие обиды окраинцы повадились вместе со степняками ходить в набеги на закатных соседей.
  
  Тем более, что как только по Окраине ударили с Восхода, шляхтичи сразу увидели возможность урвать что-нибудь у заклятых друзей. И таки урывали с завидной регулярностью.
  
  Вот и причины большой и чистой любви народов.
  
  Впрочем, повторюсь, в корчме обошлось без происшествий. Даже если и были желающие выяснить отношения, русин щурился столь недобро, что оное желание тут же отпадало.
  
  Пан Утроба плюхнулся на лавку, потребовал вина и горестно вздохнул:
  
  - Безумцы! Меня послали в приют умалишенных размером с сотню порядочных стран! Я калека, у меня нет сил мотаться туда и сюда по первому слову каких-то желтомордых чертей. Сначала я спокойно плыву в их столицу передать бумаги какому-то телохранителю короля, верховного правителя... или как там это у них называется?
  
  - Одному из нукеров Бара-Огала, наверное, - подсказал я.
  
  - Курва! Пусть будет так, все равно его не увижу. Я сгину в степях и лесах, неприкаянный... Меня запихали в какую-то проклятую лодку и отправили в море считать селедкины хвосты. Наконец, мы приплываем во вшивый городишко, больше напоминающий лагерь углежогов. Не успеваю сойти на берег и восславить Господа, как какой-то урод, не мывшийся с рождения, сообщает, что в столицу ехать смысла нет, а нужная рожа в ставке за пол-мира отсюда. Меня вновь запихивают в лодку, и уже нет сил сопротивляться, я больной человек! И мы плывем полпути обратно, а потом поднимаемся вверх по реке. Начинаю подозревать, что селедке я надоел уже не меньше, чем она мне, потому что к концу плавания не видел ни одного хвоста.
  
  - В реке Горыни нет селедки.
  
  - И хорошо. Видеть её больше не могу. Ну да ладно. Приплываем в ставку. Там хотя бы дали ноги размять. И вот, еще один замарашка сообщает, что меня вот-вот примут. Но не складывается. Видите ли, вам дали такие превосходные рекомендации, что не будет ли любезен доблестный мудростью смотаться еще за тридевять земель и помочь племяннику Бара-Огала огалу Сарази, у которого какого-то там воеводу кокнули в отряде добрый месяц назад? Отыскать, понимаешь, им негодяя в порядке дружеского одолжения. Я пытался объяснить, что, с точки зрения логики, в каждом военном лагере обретается минимум пара тысяч злых усталых психов с оружием, да и ищи теперь ветра в поле - но разве меня послушали?!
  
  - Привыкайте, - пожал я плечами. - Это Степь. Здесь нет логики. Только эмоции, поступки и случай.
  
  - Чушь! На которую у меня нет сил даже отвечать! Логика есть всегда, это основной закон мироздания. Как бы то ни было, усталого калеку опять запихнули в дебильную лодку, на сей раз поменьше. Потом выгрузили, посадили на телегу и доставили сюда через какой-то занюханный пустырь размером с Милосердие Господне и вшивый лесок, шириной не больше книжного переплета! Это, я спрашиваю, достойное обращение с несчастным калекой, готовым отдать Богу душу в любой момент?!
  
  Я затруднился ответить. Мои познания как в медицине, так и славном искусстве притворства подсказывали, что на "умирающем" можно воду возить, а придуривается он для собственного удовольствия.
  
  Впрочем, я мог ошибаться.
  
  - Итак, ты переходишь в мое распоряжение. Все равно ты тут ни черта не делаешь. Найми телегу. Нам надо догнать армию.
  
  Похоже, углубляться в тему моего задания высокий чин не собирался. Это устраивало. Лучше бы он, конечно, отстал вообще - но никогда не получаешь всего желаемого.
  
  От сердца отлегло настолько, что я не удержался от подколки:
  
  - Телегу? Зацный и мосчный пан шляхтич не ездит в седле?
  
  От негодования Утроба закипел и заплевался, словно забытый на огне котелок с кашей:
  
  - Чтобы я. Гоноровый. Крунный. Шляхтич, - произнес он четко разделяя слова. - Не умел ездить в седле? Да я лучший наездник во всем этом Богом забытом мире, хоть и калека!
  
  - Тогда отчего непременно телега? Одних лошадей достать легче, да и проехать на них проще.
  
  - Попомни мои слова, сынок. Эти твари с четырех сторон пинаются, с одной вдобавок кусаются, а еще с одной гадят. Они предатели - и не скрывают этого. Видишь мое лицо? Никогда не садись на лошадь, сынок, если тебя к этому не вынуждают обстоятельства. Ты понял?
  
  - Хорошо, телега. Что-нибудь еще? Не хотите осмотреть место преступления?
  
  - Я уже говорил тебе, что такой чушью не занимаюсь. Даже если бы не прошло двух месяцев - сколько людей было в войске? Сколько в торговой миссии? Со сколькими из них мог быть связан наш покойник? Каким числом дел занимался? Он же не кмет, который растит буряк - и всё. У меня свой метод. Рассказывай, кого и как убили и с кем воюет старик Сарази. Я путаюсь в местных делах. Думаю, уж в таких пределах даже ты осведомлен, Гнедок.
  
  
  
  Действительно, о произошедшем в таких пределах я знал. Как-никак, в местной глуши каждое событие перетирается годами. Отчет мой был долог и изобиловал подробностями - не в последнюю очередь из-за того, что пан Утроба постоянно меня прерывал, чтобы задать вопрос, выразить возмущение или отпустить шуточку, с его точки зрения - остроумную.
  
  Приводить отчет здесь в таком виде нет никакого смысла, тем более, что большая часть информации так и не пригодилась моему собеседнику. Поэтому изложу сказанное вкратце.
  
  Жил да был князь Любомудр, прозванный так благодарными подданными за нрав крутой и мерзкий. В юности учился воинским премудростям в Степи вместе с огальскими сыновьями - то бишь был заложником. Может, отсюда и норов.
  
  Принял ярлык на правление, сидел в Долгороде. Схизматик, конечно, но, право слово, ему что кардиналы из Фратены, что патриарх из Зимнева, что вообще епископ Ара-Тиля - вряд ли отличит.
  
  Образчик современного окраинского князя, не более того.
  
  Была у князя одна головная боль в этой жизни - сосед, чтоб его черти взяли, огал Ашер, один из бессчетного множества племянников нынешнего Бара-Огала (дедуля его явно больше интересовался подвигами на кошме, чем на поле брани). Надо сказать, симпатия была взаимной. Уж не знаю, может, один у другого в детстве лепешки с медом тибрил - да и не важно это.
  
  Важно то, что огал Ашер правил в землях, некогда принадлежавших двоюродному деду Любомудра, старцу зело строптивому и не пожелавшему лечь под Степь. С понятным результатом не пожелавшему.
  
  Естественно, пограничные стычки не только не пресекались князем и огалом, но и всячески приветствовались. Ситуация и так была накалена, а тут вскрылся документ, из которого следовало, что деревня с говорящим названием Чертова Дыра (четыре двора, двадцать шесть душ, не считая двух коз, коровы и несчитанного числа кур) должна была платить подати огалу Ашеру, а вовсе не князю долгородскому, как повелось издавна.
  
  Попытались договориться. Ашер хамил. Любомудр упирался рогом. Ашер вспылил, двинул войска и взял Чертову дыру, попутно сжегши два двора из четырех. Корова, кстати, пошла в котел бойцам. Любомудр тоже вспылил, двинул войска и отобрал деревню обратно, разрушив еще один двор. В котлы на сей раз угодили козы и большая часть кур.
  
  Ашер понял, что его совсем не уважают, обиделся и взял Долгород. Любомудр обижаться времени не имел, потому что бежал из города, переодевшись танцовщицей с обручами.
  
  Итог. Ашер остался в Долгороде, а Любомудр понесся собирать данников, должников и друзей. Думаю, историю о танцовщице он предпочел скрыть (впрочем, эту подробность я узнал от того же человечка, что позже донес мне о приезде Утробы, так что я не очень склонен ей верить).
  
  Наконец, важнейшее. Среди откликнувшихся на зов безземельного князя был его побратим из степняков, некто Сарази, как ни странно, тоже огал и тоже племянник. Очевидно, хороший предлог пощекотать двоюродного братца саблей столь воодушевил его, что всю подготовку к осаде Долгорода и командование объединенным войском он взял на себя.
  
  На этом сказка заканчивается и начинается головная боль.
  
  
  
  На сборном пункте объединенного воинства огала Сарази и князя Любомудра, кипела жизнь. Чадили костры, ржали лошади, орали десятники, пахло подгорающей кашей и вяленой кониной.
  
  Князь Любомудр три дня как сказался больным и слег в своем шатре. Это не мешало Сарази готовиться к осаде Долгорода. Князь был сasus belli, ещё, возможно, другом - но никак не грамотным воеводой.
  
  А именно такие собрались в шатре огала. Их было четверо, и каждый хорош по-своему.
  
  Франсуа из Астно - наемник с Заката, воевода полка иноземного строя князя Любомудра, командовал единственной княжеской частью, которая выполняла поставленные перед ней задачи. Это его пикинеры не показали спину врагу в битве под Рисой! Они последние стояли на стенах Долгорода - и сумели уйти из обреченного города без потерь.
  
  Франсуа мог быть горд, нетерпим, ценить только золото и открыто презирать нанимателя - но и дрался он за него, не щадя живота. И дрался с успехом. Потому и попал на совет.
  
  Вторым был Катбей, один из людей огала. Неряха и плут, взяточник и вор, особым талантом не выделялся и командовал всего лишь сотней. Но говорили, что, если нужно продумать подлый удар, предательство союзника или засаду, огал шел к нему - и не ошибался.
  
  Третий - Улан-карим, старый нукер, приставленный к огалу любимым дядей Бара-Огалом. В свое время Улан-карим учил юного Сарази скакать на лошади и стрелять из лука, владеть саблей и командовать людьми, сейчас же заведовал личной стражей огала. По-собачьи преданный хозяину, добрый к низшим и относившийся к подопечному, как к родному сыну, седой воитель отличался собачьей же ненавистью к врагам и жестокостью, вошедшей в легенды.
  
  Четвертым в теплой компании был Захар-ильяд. Предводитель саперов, был он слегка не от мира сего. Часами способный говорить о подкопах, осадных машинах и превосходстве степняков над иными народами, ничем другим он не интересовался. Говорили даже, что его сыновья как-то не слишком похожи на родителя.
  
  Последним являлся собравший всех Сарази - молодому, блиставшему в бою и на переговорах, ему прочили Небесный Бунчук Бара-Огала после смерти дяди, что определенно налагает некоторые обязательства на молодого человека.
  
  Совещание проходило тихо и по делу. Нет, некоторые шептались, что Захар-ильяд с презрением смотрит на иноземца, Катбей пытается выставить всех перед огалом идиотами, а тон, которым Франсуа обращается к Улан-кариму, уж слишком снисходителен... Последний же волком глядел на Катбея - вояка, помешанный на чести, не любил коварства.
  
  Но выглядело все прилично. Никто не хватался за саблю, никто никому не угрожал. Определившись с планами, воеводы вскоре разошлись по своим отрядам, за исключением Франсуа.
  
  Поскольку лагерь располагался вблизи от столь милой моему сердцу миссии, он редко отказывал себе в удовольствии выспаться под крышей.
  
  Оставив подчиненных наслаждаться ночной прохладой и обществом комаров размером с собаку, что летели с недальнего озера, он залез на коня и поскакал через лес к миссии.
  
  Темные тени, вой волков и зловещий шепот ветра в подлеске не пугали бравого сорвиголову. Проведя в дороге не менее двух часов, он прибыл в трактир, выпил кружку пива и ушел к себе в комнату. Маленькая, без окон, обшитая свежими досками с дубовой дверью толщиной в мужское запястье, она запиралась на внушительный засов.
  
  Как обычно, дверь он за собой запер. Наутро ее не открыв.
  
  Отсутствие воеводы первым заметил сам Сарази. Утром было запланировано обсудить, какие силы и в каком числе следует придать иноземному полку, изрядно поредевшему после неудачной весенней кампании.
  
  Прибывший на место отряд личных стражников огала с превеликим трудом высадил дверь и обнаружил давно остывшего Франсуа с колотой раной напротив сердца. Орудия убийства в комнате не нашлось.
  
  Дальнейшие поиски ничего не дали. Никаких подозрительных людей в миссии в ту ночь никто не видел. В ворота, по клятвенным заверениям стражи, в тот вечер никто, кроме Франсуа, не входил.
  
  Пройти к двери мог любой - в зале ночью никого не было. Но недоброму гостю все равно пришлось бы просочиться сквозь стену.
  
  Некоторое время армия сбивалась с ног в поисках лазутчиков и прознатчиков. Не нашли. Тем более, что уж очень бодались меж собой воеводы за место правой руки идущего к вершине огала.
  
  Кстати, любой из оставшейся тройки имел полную возможность исчезнуть, доскакать до миссии и прикончить коллегу. Каждого из них ночью никто не видел.
  
  С другой стороны, даже если бы дело обстояло иначе - у любого из них под командованием находилась свора первосортных убийц.
  
  Прошел месяц, полтора. Новостей не было. Армия снялась с места и двинулась в поход.
  
  А еще через три недели прибыл из летней ставки Бара-Огала толстый русин с дурным характером.
  
  
  
  Засветло (не прозвонили даже хвалитны) поднялся я утром следующего дня. В общей зале было прохладно, темно и пусто. Лишь вставший раньше меня Утроба набивал себе брюхо в дорогу.
  
  Я восхитился. Стало понятно, откуда у моего нового начальника такое прозвание. Если принять за аксиому то, что пан Утроба завтракал чем Бог послал, следовало признать, что Всевышнему выпала сегодня весьма объемистая работёнка.
  
  Рядом с русином покоились бренные остатки двух фазанов и одного гуся, сейчас он запихивал в рот блины, обильно макая их в мёд, а корчмарь уже тащил горшок с тушеной капустой и свиную ногу, жаренную с травами.
  
  Чавканье стояло такое, что тряслись стены.
  
  - А! Гнедок! - радостно пробулькал с набитым ртом Утроба. - Присоединяйся. Ибо сила телесная надобна воинам Господним!
  
  Видимо, он пребывал в хорошем настроении.
  
  Я отказался, сославшись на то, что сыт, и отправился добывать телегу и лошадей.
  
  Шестью часами позже я предложил остановиться в одной из деревень по пути и перекусить. В ответ мой спутник недоуменно посмотрел на меня.
  
  - Ты же сказал, что сыт? - недоверчиво спросил он.
  
  - Ну да... А когда вы планировали пообедать?
  
  - Не знаю... Как проголодаюсь. Дня, скажем, через три... Я хорошо поел. Придется скоро сделать остановку, конечно, лошадкам отдых дать. Но есть пока рано. А что?
  
  Я вздохнул. Похоже, это путешествие запомнится мне надолго.
  
  
  
  3
  
  
  
  - Мне ясно, как его убили, - провозгласил я торжественно.
  
  Я правил лошадьми, а пан Утроба сидел этаким болванчиком позади, в телеге, раскрыв неизвестно зачем зонт и мерно кивая в такт очередным ухабам. Порыв холодного ветра заставил поежиться. Все-таки - осень. Хотя и степная.
  
  В пути мы провели почти месяц. Пан Утроба оказался на редкость хорошим спутником. Да, он поминутно ругался. Нередко нудел. Был, честно говоря, невыносим временами.
  
  Но работы он не чурался: все, что следовало делать, делал быстро и четко, а когда принимался кашеварить (хотя он и не разделял моей привычки есть три раза в день, всё же смирился с ней и даже честно готовил через раз) - от казана было невозможно оторваться. Правда, каждый раз перед привалом он отпускал замечания в духе "Пора остановиться, накормить скотину", чем страшно выводил меня из себя.
  
  Погоня за армией шла ни шатко ни валко. Сначала мы двигались на полдень, покинув леса. Долгород уже был в четырех переходах, а мы полюбовались на то, что осталось от Чертовой Дыры. После прохода войска огала Сарази в деревне не осталось ни последнего двора, ни кур. Только закопченный покосившийся сарай стоял посреди истоптанной земли, да остался цел колодец - в этих местах уже начиналась степь, и за покушение на источник воды могли убить свои же.
  
  Но потом... Потом Сарази вместо того, чтобы пойти на закат и выйти к стенам Долгорода, протопал еще пару переходов на полдень и вдруг свернул на восход, к водам великой реки Горынь. Там он переправил армию на другой берег (что само по себе было той еще задачей - речка не ручей, без плотов и паромов не справиться) и начал носиться кругами, забирая все дальше на восход. Земли эти еще формально считались Окраиной, хотя природа и население здесь были степными.
  
  Пану Утробе маршрут не понравился. Во-первых, его вновь заставили "считать селедок" во время переправы. Во-вторых, осознать, чего достиг этим маневром Сарази, он не мог, чем постоянно докучал мне. Честное объяснение, что степняки не руководствуются привычной человеку Запада логикой, было отринуто. "Логика - она одна на всех, Гнедок!", вот и весь ответ.
  
  Наши лошадки плелись по земле, заросшей сухой травой. Пану Утробе, казалось, не было дела до моих измышлений, он скучающе считал облака.
  
  - Пан Утроба, вам не интересно? - Пришлось напомнить о себе.
  
  - Н-ну, - громогласно фыркнул толстяк. - Какую чушь ты придумал на этот раз?
  
  Его скептицизм был мне понятен. В пути я развлекал себя как мог, чтобы совсем не ссохнуться умом, и часто высказывал гениальные предположения о способе умерщвления бедолаги Франсуа. Договорился до того, что тот убил себя сам, а исчезнувший кинжал был изо льда.
  
  Поначалу пан Утроба даже похвалил меня елейным голосом. А потом спросил, за каким чертом это сдалось покойному. Я был посрамлен.
  
  - Смотрите, - сказал я. - Засов никто не закрывал. Убийца вырвал его заранее, чтобы было похоже на следы взлома. Потом взял пару клиньев на тонкой нитке, подложил их под приоткрытую дверь, пропустив нитку под ней... Она ведь открывалась внутрь! Так вот, протиснулся наружу, потянул за нитки, обрубил их - и ломай не хочу!
  
  - Я устал, - провозгласил Утроба. - Устал от твоей вшивой чуши. Даже если решить с перепою, Гнедок, что такое возможно, подумай сам - отчего тогда на полу не осталось следов от клиньев, а? Да и самих клиньев, если уж на то пошло? И зачем это убийце?
  
  Я разозлился.
  
  - Выскажите тогда свою версию. Потому что я перебрал все варианты, и каждый вы отвергли! Осталась только версия колдовства, но к ней вы отчего-то не хотите прислушаться.
  
  - Я калека. У меня нет намерения зря напрягать разум, - протянул он спокойно. - Ты плохо слушал меня, сынок, когда я говорил о своем методе. Его хотели убить - и убили. Как именно - не важно. Это нам ничего не даст, потому что можно придумать способ, которым могли бы воспользоваться десятки лиходеев. Наша задача - использовать логику.
  
  - Но колдовство...
  
  - Точно так же подчиняется логике. Что ты знаешь о степной нечисти?
  
  Я подумал и ответил:
  
  - Полынная Дева убивает путников в степи. Курганы сами ползают с места на места. Шаманы заклинают ветер и травы - и те дают им ответы.
  
  - Он умер не на степной дороге. И не был раздавлен курганом. Кстати...
  
  Будь проклят мой неосторожный язык! Именно этой темы я упорно избегал с самого начала знакомства с Утробой. Но я слишком много думал о курганах в последние дни. Места, в которых встречался самый большой страх Степи, были на подходе.
  
  - Я, конечно, мало что понимаю в местных делах, - продолжал тем временем толстяк. - Но то, что курганы блуждают далеко на востоке от Горыни, а ты, Гнедок, сидел на берегу западном, где их в жизни не видели, мне ясно.
  
  - Тот, кто составляет поручения для резидентов во Фратене - идиот! - выдохнул я.
  
  - Резонно, - покивал Утроба. - Что еще скажешь в свое оправдание?
  
  - На черта им кусок кургана? Они хоть раз видели, как они ползут, сметая все на своем пути? Медленно, как громадные океанские валы, окруженные песчаными бурями и пожирающие людей, коней, юрты... Все, что не уберется с их пути!
  
  - От чистого сердца сказано. Еще аргументы?
  
  - Эту дрянь отринула сама Мать-Степь, а Отец-Небо не взял души похороненных огалов в свой высокий шатер!
  
  - А вот это уже не схизма и даже не ересь, - удовлетворенно хмыкнул Утроба. - Мальчик, ты тут нахватался этих глупостей, а теперь не понимаешь, кому их пересказываешь.
  
  - Эм... - я осознал, что меня занесло.
  
  - Мне, в принципе, плевать, - примирительно прорычал Утроба. - Я калека, и у меня нет сил переубеждать тех, кто что-то твердо решил. Доносить - тоже. Но, для справки... Ты понимаешь, что мы тут вообще делаем?
  
  - Меня сюда отправили сдохнуть под курганом. Вас - играть в политику с варварами. Наверное, кому-то из ваших дружков-кардиналов надоело, что у него вечно пропадают перстни, ложки и деньги. Эх, а ведь я был из лучших...
  
  - Курва! - фыркнул Утроба, заставив коней удивленно покоситься. - Дорогой ты мой дебил, здесь ты именно потому, что из лучших. Хотя, если все лучшие таковы, нас ждут очень тяжелые времена. Бог даровал человеку разум, чтобы пользоваться им, и подчинять себе мир, а не растить брюкву. Хотя для выращивания брюквы тоже кое-что пришлось понять и освоить. Сейчас у нас под боком - Степь. Где, по твоим словам, разум якобы не действует. Понять логические законы, по которым живет эта часть мира, подчинить себе то дельное, что есть в Степи, вот зачем мы здесь! Усадить курганы в жернова, и пусть мелют нам муку на клецки!
  
  Я помолчал, обдумывая.
  
  - Было бы неплохо. Но мне все же кажется, я узнал на одном из заданий что-то лишнее. Или выбиравший, кого отправить резидентом, затаил на меня обиду.
  
  - Чушь! Я тебя в жизни не видел, просто твое досье было не совсем безнадежно. Подумай об этом, - изрек Утроба и умолк.
  
  До вечера он не проронил ни слова, только пыхтел, а я все пытался понять, лгал он про то, что мое пребывание здесь его рук дело, или нет.
  
  
  
  - Похоже, к нам гости, - сообщил я, поправляя на всякий случай чекан на поясе.
  
  Мы умудрились потерять след воинства в камышах, которые, по мнению Утробы, были выше колокольни Святого Онуфрия во Фратене. Если он и ошибался, то ненамного.
  
  Дни становились короче, а ветер все холоднее. Временами небо портило настроение холодным ливнем. Осень вступала в свои права.
  
  Мой спутник нудел, что в приличных странах в походы ходят летом, а не по осенней грязи, когда на носу зимняя бескормица. Впрочем, объяснений он уже не требовал. Смирился.
  
  Время от времени мы проезжали через деревни, населенные полукровками и оседлыми степняками, перенявшими у завоеванного народа приятную привычку ходить зимой в сортир о четырех стенах и крыше.
  
  Играющие в грязи с собаками и мало чем от них отличающиеся дети; каменные, ничего не выражающие раскосые лица взрослых, на которых застыла смесь враждебности и страха - слишком часто их дома горели, подожженные степной ордой, или хоругвеносными княжескими войсками...
  
  Иногда на горизонте мелькали конные отряды, но вскоре скрывались из виду.
  
  Так мы и двигались, пока не наткнулись на всадника, который показался знаком перемен к лучшему. Конник был в широком халате и огромном малахае. Завидев телегу, он направил неказистую лошадку в нашу сторону.
  
  Когда он приблизился, удалось рассмотреть, что всадник совсем юн, практически мальчишка. Впрочем, на поясе у него висели кинжал и цеп, а за спиной - лук. Веселое, открытое лицо портил взгляд - по-стариковски холодный. В степи рано становятся воинами.
  
  Он заговорил на приличном фратенском с легким акцентом:
  
  - Я вижу перед собой знаменитого пана Утробу?
  
  Мой спутник утвердительно кивнул. Ему было очень скучно, и потому пребывал он в настроении мизантропическом и меланхоличном.
  
  - Родич послал встретить вас.
  
  - Я знаю его, парень? - скривился Утроба. - Говори внятно, раз уж тебе кажется, что владеешь человеческим языком.
  
  Я ойкнул и приготовился к драке. Степняки - народ обидчивый. Как ни странно, вместо того, чтобы схватиться за кинжал, мальчишка рассмеялся.
  
  - Простите, привычка. Я от огала Сарази.
  
  - Хммф! Откуда тебе знать, где нас встретить? Мы же потеряли след.
  
  - Это степь, - попытался напомнить я.
  
  Парень согласно кивнул.
  
  - Понятно! Хм. Положился на случай, значит. А что бы делал, если бы не повстречал нас?
  
  Мальчишка пожал плечами и снова развеселился.
  
  - Ну, примерно так бы я ответил, если бы не знал точно, что встречать вас не собирался. У меня красивая подружка в селе неподалеку, а тут такой предлог...
  
  Пан Утроба заржал. Я впервые слышал, как он это делает: аж мурашки по коже.
  
  - Ловок, малец! Как зовут-то?
  
  - Ногай, господин.
  
  - Это имя, похоже, придется запомнить... - хмыкнул мой спутник.
  
  Я даже позавидовал. Хотя... Злиться на этого малька было невозможно.
  
  
  
  4
  
  
  
  - Итак, Катбей тоже убит, - подытожил Утроба. - Курва-мать, я рассчитывал на него. Кому, как не профессиональному предателю, так пакостить... Расскажи еще раз.
  
  - Что тут рассказывать, - пожал плечами Ногай. - На этот раз все просто и понятно. Задушили собственными кишками. Так у нас издавна с предателями поступают.
  
  - Матка Боска! Что за дикий народ... И как всегда, никаких указаний на то, кто этого сделать не мог.
  
  - Отчего же? - удивился мальчишка. - Это не мог быть Улан-карим. Вряд ли бы он доверил кому-то то, что мечтал сделать лично. Но с утра он мерз.
  
  - Мерз? Что за бред?
  
  - Улан-карим из полынников. Вы не знали?
  
  - Это кто такие?
  
  Я тоже не знал.
  
  - Сейчас расскажу.
  
  
  
  Над островком травы легкое марево стелется у самой земли. Не выше конского колена, так сразу и не заметишь. Почва сыра и податлива, даже в самый зной, когда степь иссушена.
  
  Копыта коня вязнут. Молодой всадник не сразу замечает, что на земле вокруг - лишь полынь. Удушливая горечь шибает в нос. Конь ржет - обреченно, страшно.
  
  Улан-карим понимает, где он очутился. Такие места ценят ворожеи и шаманы, платя за островную полынь чистым золотом. Недаром: немногие сумеют нарвать здесь травы и уцелеть.
  
  Бороться? Конечно, бороться. И он пускает коня в отчаянный галоп, зная, что это уже не поможет.
  
  Скачка. Гром вдали.
  
  С заката на него несется облако. Улан-карим горячит коня, но тщетно. Тяжелый удушливый аромат валится на плечи, тянет в пучину зеленых грез и холода, вечного холода и тьмы, от которых не пробуждаются или пробуждаются не собой.
  
  В дымке обитают тени - юркие, извивающиеся, душные, смеющиеся, обвивают они его хвостами, нашептывая слова на давно забытом языке. У каждой из них - одно лицо.
  
  Полынная дева пришла за своей добычей.
  
  Конник покачнулся и упал с горестно заржавшего коня, продолжившего скачку в никуда.
  
  Наутро кочевники рода Сармата нашли в степи посиневшего от холода старца. Тот, кого коснулась Дева Полыни, терял жар сердца и молодость навсегда.
  
  Такой не переживет и ночи - самый яркий из лагерных костров не согреет его высушенное тело. Одно спасение: выпоить несчастного свежей овечьей кровью. Тогда огонь в его жилах на время вновь воспылает.
  
  Но отведав крови овечьей, возжаждет он скоро человеческой. А в кострах его задымится не конский навоз - плоть людская. И только такой огонь согреет его.
  
  Воистину, спасение страшнее смерти.
  
  Но мудрые старцы из рода Сармата знали и другое. Не спасешь - привяжется к кочевью вечно мерзнущий призрак, дурная удача.
  
  Они были мудры, эти кочевники. Призрак привяжется к ним. А в костры можно кидать и кого-то другого.
  
  Мудр был и Бара-Огал, принявший седого воина в личную охрану. Пусть боятся враги. Кем обогреть ручное чудовище, найдется. Да и поговаривали, хоть и шепотом, что первый, Великий Бара-Огал, объединивший всю Степь, недаром был в двадцать сед, как вершины далеких гор.
  
  А нукеру Улан-кариму предстояло всю жизнь прожить стариком, и мерзнуть, когда приходилось подолгу сдерживать свой голод.
  
  
  
  - Чушь! Эта степь - предательское местечко и населяют ее одни предатели! - радостно рычал пан Утроба.
  
  - Что же мы предали? - удивился Ногай.
  
  - Полынные девы эти ваши... Горынычи, что вчера чуть одежу мне не попортили, курвы. Гадят, что твоя ворона. Курганы, опять же... А вы живете тут, и, вместо того, чтобы познавать и использовать мир, подчиняетесь ему.
  
  - В чем-то вы правы, - кивнул парень. - Мой родич воюет так, как воевали все кочевники до него: пускает коня идти, куда тому вздумается, а если по дороге удастся сделать намеченное, - тем лучше.
  
  - Так вот, почему войско здесь! Я знал, что тут какая-то логика, хоть и логика умалишенного! - обрадовался Утроба. - Вы все дебилы. - Припечатал он.
  
  - Не все. Некоторые против. Знатная молодежь в Ара-Тиле принимает истинную веру и учит науки Заката. Я, например.
  
  - Что же ты тут тогда делаешь? - встрял я. - С безнадежными родичами?
  
  - Учусь, как воевать, - серьезно ответил Ногай. - И как воевать нельзя.
  
  Создавалось впечатление, что эти двое могли болтать часами. Но тут стена камыша неподалеку раздалась, и на дорогу вылезли два пеших типа.
  
  - Это что за обезьяны?! - вздрогнул Утроба.
  
  Ногай пояснил:
  
  - Воины Улан-Карима. Стоят в ближайшей деревне. Да и сам он завтра там быть должен.
  
  - А что у них с головами?
  
  - Это шлемы. Такими их делают для устрашения неприятеля. И друзей, видимо, - хмыкнул я.
  
  - У них халаты, - задумчиво сообщил Утроба. - Розовые.
  
  - Не халаты, а хатугель. Под толстой тканью - стальные пластины. Очень неплохой доспех.
  
  - Они розовые. И халаты. К тому же - доспехи... - повторил Утроба медленно. - А бардзо добре, друзья, было бы гоноровому шляхтичу в этаком каптане и перед самим крулем на сейме говорить. Хочу!
  
  Ногай попытался сдержать хохот. Я просто поднял одну бровь. К фокусам Утробы я уже мало-помалу привыкал.
  
  - Ну-ка, Гнедок, переводи. Большой господин сильно-сильно хочет ха... язык сломаешь, ну, ты понял. Большой господин платит две серебряных за халат.
  
  - Не буду я этот срам переводить. Это не Ногай. Обидятся и в драку полезут.
  
  - Я договорюсь, - сквозь очень подозрительный кашель пробормотал наш друг-степняк.
  
  
  
  К деревне под гордым названием Злобина мы подъехали уже при полном параде: с конвоем из конных стражей. Утроба к ужасающему зонту и кардинальскому перстню разжился еще розовым хатугелем и кривым ножом, которые тут же нацепил.
  
  Выглядел он, с моей точки зрения, жутко, сам же собой гордился весьма и весьма.
  
  По дороге я осведомился, как он собирался выполнять обязанности посланника, не зная языка, на что получил ожидаемый (зная Утробу) ответ:
  
  "Чтобы я, войсковой писарь и крунный шляхтич, калека, к тому же, тратил силы на то, чтобы говорить с быдлом на обезьяньем языке, когда рядом есть специально обученный дебил?"
  
  В общем-то, мне сложно сказать, что именно произошло в деревне. Большую часть событий я не видел лично, а когда что-то наблюдал - был слишком пьян для того, чтобы заметить, к чему идет дело.
  
  Вот голые факты.
  
  Первое. Мы решили дождаться Улан-карима в селе, и ехать в лагерь вместе с ним.
  
  Второе. У старейшины рода (в деревне проживали полукровки, перенявшие у степняков способ правления) была совершенно удивительная дочка. Увидев ее, я приосанился, Ногай улыбнулся, а Утроба состроил совершенно кошачью физиономию и подкрутил ус.
  
  Третье. Эта самая дочка обозвала меня голью перекатной с одной мыслью, написанной на лбу. Что самое неприятное - попав в точку.
  
  Четвертое. Чуть позже я повстречал Ногая. Тот был невесел. Оказалось, что его "чистенькая рожа" тоже не вызвала у девушки энтузиазма. По этому поводу парень разжился где-то бутылкой арака, и был не прочь поделиться с товарищем.
  
  Распив ее, решили, что мы - молодцы, вокруг - подлецы, девушки не ценят истинных героев, а Утроба - задолбал, как дятел. Что такое "дятел", я объяснил очень просто - Утроба, но с клювом. Ногай ужаснулся.
  
  Где первая бутыль, там и вторая... Надо ли продолжать?
  
  Пятое. В определенный момент я ощутил необоримый позыв выйти из глиняной мазанки до ветра.
  
  Покачнувшись и чуть не снеся с петель дверь, выбрался на ночной холод. Огляделся. Обнаружить искомое строение не удалось, хотя днем оно точно было где-то тут.
  
  Я, ругаясь и призывая кары Господни на голову Утробы (а кто еще мог утащить столь ценный объект?), отправился в ближайшие кусты.
  
  Справился со своими делами, выдохнул с облегчением. И тут услышал голоса. Поверьте, я не любитель наушничать вне службы, да и на службе не люблю. То, что я остался на месте и даже отодвинул мешавшую взгляду ветку, приписываю только опьянению.
  
  У колодца застыли два силуэта: огромный и грузный мужской и хрупкий - девичий. Лишь одна женщина в этой деревне могла обладать такой фигуркой.
  
  Голоса девушки я поначалу не мог различить. Голос мужчины был знаком, но звучал как-то странно мягко.
  
  - Ясна пани... Поймите, я - калека. У меня нет ни времени, ни сил, ни наглости на такую чу... чудесную вещь, как дом, сыновья... И вы, в конце концов.
  
  Невероятно! Значит, и эту тушу можно смутить. Девушка что-то спросила.
  
  - Вы правы, сердечко. Мы сами выбираем, как их потратить. Мой выбор - борьба. Те, кто отдает мне приказы - преступники. В подчинении у меня - кретины. Но я хочу, чтобы разум победил. И это - все, что у меня есть. Вам нужен кто-то молодой, бесшабашный, а не я. Вот, например, мой юный друг, Гнедок. Слегка пустоголов, но делен. Пообщайтесь с ним, пока не поздно. Я должен идти к цели.
  
  - Естественно, - голос девушки звучал обиженно, но не зло. - У мужчины должна быть цель в жизни, иначе он не мужчина, а ваш Гнедок.
  
  Тут я предпочел удалиться. Не из обиды. Просто прорезалась совесть. Не знаю, что там у них произошло, но с утра Утроба появился позже обычного и был хмур и задумчив. Даже почти не орал.
  
  
  
  5
  
  
  
  Утром прибыл Улан-карим с отрядом и вместе с нами двинулся в основной лагерь. Утроба был неразговорчив, мы с Ногаем - похмельны.
  
  Даже лошади были унылы и еле-еле плелись в густом тумане, набежавшем с реки.
  
  Местность вокруг была холмиста, а дорога петляла, будто перебравшая вина блудница. От порывистого ветра на зубах скрипели песчинки.
  
  Видимость лучше не стала, на смену туману пришла пыль. Я не сразу сообразил, что происходит, пока земля не начала уходить из-под ног дрожащим покрывалом.
  
  На какое-то время я решил, что все-таки сгину под блуждающим курганом и успел попрощаться с жизнью. Такой курган тащит с собой песчаную бурю, а земля выворачивается из-под ног, ломая кости людям и лошадям, на пару лиг вокруг. Любой степняк знает: когда идет курган, надо бежать. Вслепую и без оглядки. И не дай Бог выбрать неверное направление. Раздавит, перетрет кости, смешает с глиной.
  
  Лошади ржали и падали, рискуя переломать ноги, Утроба рычал "Шукайся!", перекрывая ветер, и мерцал в навалившемся мраке алыми шароварами, а я паниковал.
  
  Отряд стражи огала под водительством Улан-карима тоже не был готов к подобной подлости от мира.
  
  Я слышал краем уха, как Ногай кричит Улан-кариму построить людей в клин, держаться дороги и ни в коем случае не связываться веревками, как Улан-карим повторяет приказы...
  
  Потом я уже ничего не слышал и не видел. Тьма, свист ветра, песок, боль иссеченной кожи.
  
  Какая-то добрая душа схватила меня за руку и повела за собой. Возможно, на свет Божий, а может, во тьму могильную, тогда я не мог этого знать.
  
  Те два часа, что мы выбирались из-под бури, ступая по ускользающей из-под ног земле, я запомню навечно. Как оказалось, курганное бедствие задело нас только краем.
  
  Когда я пришел в себя, сил хватило только на один вопрос Утробе:
  
  - Все еще собираетесь посадить курган в мельничный жернов?
  
  Тот привычно зарычал, а я обессилено вырубился.
  
  
  
  Мы стояли под дождем у входа в шатер огала Сарази.
  
  - Что же они тянут? - я мучался ожиданием.
  
  - Поверь, сынок, именно так проходят визиты ко всем властителям, - Утроба был спокоен и счастлив.
  
  - Но в какую сторону копать? Где искать убийцу?
  
  - У нас уже есть вся нужная информация. Ты разве не понял, что произошло?
  
  Его зонтик чудом не пострадал в буре, и теперь он опирался на него с большим удовольствием.
  
  Наконец нас позвали внутрь. Внутри уже вольно расположились Улан-карим, Захар-ильяд и сам огал. У стены жался Ногай.
  
  Вместо поклонов и расшаркиваний, Утроба предпочел сразу же взять дело в свои руки, подойдя к огалу:
  
  - Владыка, воеводы... Я калека. У меня нет сил на поклоны. Меня позвали, чтобы я назвал убийцу двоих. Мой метод позволяет это сделать.
  
  - Я прощаю тебе отсутствие манер, иноземец, - рявкнул Сарази. - Кто это?
  
  - Мой метод не позволяет просто так взять и назвать убийцу. Но, благодаря ему, я знаю, какой вопрос задать, чтобы вы сами сделали все выводы. Понимаете, существует логика. Логика мира, если хотите. По ней люди ругаются, воруют, воюют и дружат. Последнее - реже. Но тайное убийство... Нет. Для этого нужно нарушить логику мира. Предать ход вещей. И если ты видишь рядом с одним переломом мира второй, - они скорее всего связаны. Более того, где один, там и другой. Я поехал за войском, потому что, хотя искать преступника можно было с равным успехом и на месте первого преступления, это ничего бы не дало. Я выжидал, высматривая этот перелом. Если честно, логичным было бы предположить участие Катбея... Но жизнь показала иное. Я дождался. Объяснилось все. Хотя и в последний момент. Я задам вопрос одному из присутствующих, если вы не возражаете, владыка.
  
  Огал Сарази кивнул.
  
  - Улан-карим, - начал Утроба, - будьте добры объяснить, почему вы выполняли приказы безусого мальчишки во время песчаной бури, а сами молчали или повторяли его слова? Извини, Ногай, так звучало красивее. Или как к тебе обращаться? Огал? Нукер? Или что там еще...
  
  - Измена... - прошептал Сарази, выпучив глаза.
  
  Я тоже был шокирован, но по другой причине. Утроба запросто продал Ногая - хотя я еще не понимал, как.
  
  Улан-карим встал с кошмы, подошел к огалу:
  
  - Руби меня, если такова твоя воля, владыка. Иноземец - моя работа. Бара-Огал сделал свой выбор. И он не в твою пользу. Когда огал Ногай поднимет Небесный Бунчук, у тебя не должно было быть верных людей, чтобы оспорить это решение. А Франсуа думал пойти к тебе на службу, и был всегда верен деньгам.
  
  Тусклое освещение шатра прорезал металлический отблеск. Сабля Сарази вылетела из ножен и вспорола горло Улан-Карима одним хищным движением. Изменник осел на землю окровавленным мешком.
  
  - Моя воля такова. А ты что скажешь, книжный червь? - Сарази поглядел на Захар-ильяда.
  
  - Не собираюсь умирать так легко. Никогда не верил, что удастся оставить тебя в живых.
  
  Предводитель саперов вытащил кинжал. Рядом с ним встал Ногай.
  
  - Мальчишка и мозгляк против трех воинов? - рассмеялся Сарази. - Бесславная битва.
  
  - Против одного, - поправил Утроба и сделал резкое движение зонтиком. - Со сломанным коленом. Просто уравниваю шансы. Пойдем, Гнедок. Удачи, Ногай. Надеюсь, ты доживешь до дня, когда станешь правителем.
  
  Выйдя из шатра, Утроба захромал к лошадям, стоявшим неподалеку.
  
  - Ходу! Верхами! Нас не должно тут быть, кто бы не победил!
  
  
  
  Мы ехали по степи. Погони вроде не было.
  
  - Как его убили? Курва! Никто не запирал дверей. Стражникам на стене дали на лапу. А личная стража огала, нашедшая тело, контролировалась Улан-каримом. Ты был близко, когда думал об устройстве внутри, клиньях, но не ответил мне на серьезный вопрос: что с ними стало? А если они и были, их забрали якобы нашедшие труп, это же понятно! Значит, и устройство не нужно. Зачем закрытая комната? Улан-карим все же хотел предупредить своего огала, а напрямую не мог.
  
  - Я могу понять, почему вы сдали Ногая Сарази. Но почему потом переменили сторону?
  
  - Ничего я не менял. Я дал слово помочь Сарази узнать, что произошло. И исполнил его. Как хотел. А Ногай - дельный малый. Было бы жаль, если умрет ни за что.
  
  - Боюсь, Фратене не понравится новый сильный правитель на востоке. Да и то, что вы не доставили депешу.
  
  - Фратена, курва-мать, может поцеловать меня в дупу. Что кардиналы, что огалы, - изображают власть, гадят и пакостят. Отними у них возможность убивать и воевать, - вино запретят. Или петрушку. У мальца хоть мозги есть. Может, попробует ими пользоваться, и степь заживет по законам разума.
  
  Мы помолчали. Я остановил коня.
  
  - Вы на Закат. Мне надо на Восход. Я подумал. Вы получите свой кусок кургана. Есть идейка...
  
  - Уверен?
  
  - Да. Писать, наверное, не во Фратену?
  
  - Нет. Лично доложишь в Астно. Корчма "Каменщик". Скажешь корчмарю: "К вящей славе Господней".
  
  - Принято, - вздохнул я. - Жаль, что вы не сперли у Сарази какую-нибудь безделушку в благодарность. Как перстень.
  
  - Ты так думаешь? Посмотри направо.
  
  Я посмотрел. Со стороны Злобины к нам неслась некая девица на вороном коне.
  
  - Пся крев. Как же она меня нашла? Похоже, в степи логика действительно другая, - сплюнул Утроба.
  
  - Чудеса случаются. Поеду. Не буду мешать. Только скажите, все же в каком войске вы писарь?
  
  Утроба посмотрел на меня исподлобья.
  
  - Ты точно дебил. Я же сказал. К вящей. Славе. Господней. Дошло, Арчибальд?
  
  Он все-таки помнил, как меня зовут.
   Но пока я удивлялся, он развернул коня и поскакал навстречу даме своего сердца, скорчив совершенно кошачью физиономию.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"