Я всё видела... Я видела всё с самого начала. И, как он провожал её в командировку, в район, стоя на крыльце. Как целовал, обнимал и говорил, что не сможет и дня без неё прожить. Как плакала, она от счастья, что её так любят... Как не хотела уезжать... И всё же уехала... И потом, управившись с делами, наверное, решила она не оставаться ночевать там, в районе, а добираться домой, к нему, любыми способами, перекладными, лишь бы хоть остаток ночи захватить вместе с его теплом...
Видела я, как он бегал, суетился радостно, разжигая костёр на мангале возле баньки. Как неистово, словно был охотником и застрелил дичь, нанизывал он куски свежего мяса на шампура. И как пришла потом, под вечер, эта белобрысая продавщица из коопторга. Как заливалась она неприличным смехом, и всё время поправляла лифчик, будто какие-то склизкие медузы беспокойно вертелись под ним, пытаясь скорее вырваться наружу...
А потом, когда они курили свои вонючие сигареты прямо возле меня, я едва не выдала себя. Хотела закричать... замахать... Но он взял и потушил об меня свой окурок. Знаете, как это больно!
Ночью, когда его жена вернулась и взбегала радостно на крыльцо, я хотела отвернуться, чтобы не увидеть... Но не смогла, не сумела... Когда она, шатаясь, вышла из дома и пошла к колодцу, закрывая лицо руками, я хотела остановить её, броситься ей наперерез, но снова-таки не смогла. А он, несуразный, в одних трусах и сапогах, догнал её возле самого колодца, развернул за плечи и стал злобно трясти, обвиняя её одну, только её одну во всём случившемся. И она, - представляете? - она вдруг обмякла, закивала согласно и обвила его голову своими руками.
Это белобрысое чучело, тем временем, тихо пробиралось со двора. Когда она, крадучись, словно воровка, попыталась незаметно проскользнуть мимо меня, я решила подставить ей подножку, чтобы она упала и больно ушиблась, чтобы запомнила на всю жизнь, что так делать нельзя. Но у меня снова ничего не вышло...
И тогда я просто опустила свои гибкие ветви от бессилия, свернула продолговатые листочки, и тихо заплакала...