В детстве мне предрекали славную жизнь. Восторги посыпались, когда Арсений Иванович Булыга, папин начальник и мой крёстный, принёс в подарок пачку карандашей с альбомом, и я сел рисовать. Недолго думая, изобразил дом с большими окнами. Из трубы вился кучерявый дымок, рядом росли яблони с румяными (по моей задумке) плодами.
Как же, прекрасно помню, тот день! Мы ходили на первомайскую демонстрацию, папа купил мне флажок и я, недолго думая, нарисовал, что стою на мансарде с поднятым флажком. Тогда не знал, что такое мансарда, и это архитектурное новшество использовал по наитию. Помедлил и, посчитав своё творение неоконченным, пририсовал себе круглые очёчки. Отец обалдел, увидев, какой у меня талант, а дядя Булыга определил:
- Быть тебе художником, Антоша!
После того я без устали рисовал. Мы жили в старом жилище, но имели свой участок, и папа решил построить дом по моему рисунку. Ему и карты в руки, он ведь трудился прорабом. Тотчас, когда папа принял решение, к нам на участок приехали машины с лесом, кирпичом, гравием, цементом, и привлеченные папой рабочие стали заливать фундамент, возводить стены. Мне было очень интересно, я крутился тут же. Но рабочие были все, как один, угрюмые и малообщительные. Папа мой энтузиазм остудил.
- Ты не лезь к ним, они на химии, - разъяснил он. - Мало ли что им в голову стукнет.
Я тогда его не очень понял, а вернее сказать, совсем не понял. Дом построили довольно быстро, правда, в усеченном варианте - без мансарды. Папа отложил её строительство на будущее из-за встревоживших его "обстоятельств".
Новоселье справляли в просторном зале, и нам было весело. Дядя Булыга подарил уникальный сервиз, сделанный в Китае. Мы с удовольствием пили чай из голубых чашек с золотой каймой.
- Красиво жить не запретишь! - хохотнул Арсений Иванович.
Позже крёстный выписал для меня журнал "Юный художник" и устроил в школу изобразительных искусств. Со мной учились ребята и девчата, желающие стать Васнецовыми и Айвазовскими. А ещё больше того желали наши родители. Помню, осваивали письмо красками. Молодая учителка дала задание изобразить лошадь. Для примера показала несколько репродукций, и я взялся за дело. Больше всего мне приглянулось "Купание красного коня". Я изобразил синий пруд, по краям которого посадил зелёные деревца. Тщательно выписал листья - казалось, дунь на них, и они зашевелятся. Чего и попробовал. Мне показалось, что листики в самом деле шевельнулись, а по воде пошла рябь. На листики я потратил уйму времени. Уже перед окончанием сеанса вспомнил про коня и посередине пруда торопливо нарисовал красный факел.
- А где же лошадь? - спросила, подойдя ко мне, учителка.
- Она нырнула, - пояснил я. - Вот, видите, один хвост торчит.
- Да вы постмодернист, Серов, - удивилась она.
Что означает это слово, я тогда не знал, но принял за похвалу и, обрадовавшись, предложил картину ей на память. Она не отказалась, только попросила, чтобы я внизу, в уголку, своей рукой проставил своё имя и название картины: "Лошадь нырнула".
Однажды папа пригласил мою учительницу в гости, угощал вином, фруктами и, вытирая обильный пот со лба, выспрашивал: "Софья Леонидовна, как вы полагаете: из моего сына выйдет толк?" Она, вероятно, была щедрой женщиной и пообещала, что толк выйдет. А я, слушая их беседу, впал в прострацию: если толк из меня выйдет, что же останется?
Мои сомнения оказались не напрасными. Та картинка стала моим высшим достижением. Окончив школу, я попытался поступить в институт на художественно-графический факультет, но не прошёл по конкурсу. Правда, в отчаяние не впал, здраво подумав: "Не всем же быть живописцами". Ещё в школе у меня проявился другой талант: я неплохо чертил. Циркуль, линейка и лекало позволяли проводить совершенные прямые и кривые. Мои чертежи были лучшими в классе. Другие же науки давались с трудом. И, в конце концов, Арсений Иваныч, ставший большим начальником, устроил меня в трест инженерно-строительных изысканий.
Я овладел рейсфедером, как Чапаев шашкой. В моём распоряжении их было семь. Я выбирал, каким наносить линии, будто разборчивый жених себе невесту. Иногда находил ошибки на чертежах инженеров и бежал докладывать. Меня хвалили, и один раз даже выписали премию. И только геодезист Фокин, худой, длинный и слегка согнутый, как рыболовный крючок, иногда меня подначивал. Бывало, подойдёт, посмотрит свысока, как я стараюсь, и ляпнет про отсутствие реперов в моей жизни.
А я своей жизнью был вполне доволен. Но дальше стало хуже. Папа дом так и не достроил. На него и Арсения Иваныча завели уголовное дело. Те самые "обстоятельства" нас погубили. У папы случился инфаркт, так как он не хотел в глазах общества выглядеть вором, а дядю Булыгу, привычного к мнению других людей, надолго посадили. Мама от переживаний стала заговариваться. Она считала, что папу бес попутал, и часто крестилась, оберегая себя и меня от нечистой силы. Впоследствии черти стали донимать её постоянно. Она ходила по дому с веником и разгоняла их, как куриц, приговаривая: "Кыш, кыш, проклятые!"
Грянули реформы, и наш трест изрядно сократили. Я тоже оказался не у дел и стал ухаживать за мамой. Мы жили на те деньги, которые ей платили за инвалидность, а мне - за уход. Но вот и мамы не стало, и я пустился в самостоятельное плавание по реке жизни. Она текла скучно, не подтверждая вложенных в неё ожиданий. Наш дом стоял на Семнадцатой Линии. Параллельно шли другие Линии, а поперёк ходил трамвай, вплоть до последней, Тридцать Третьей. Самые обыкновенные улицы с частными застройками. У людей, видно, иссякло воображение или охватила лень, и они решили: а зачем выдумывать, пусть будут Линии.
Когда похоронил маму, стало совсем одиноко. Может, геодезист Фокин был прав?
Я решил завести семью. На Тринадцатой Линии, возле бани, познакомился с девушкой. Она сама ко мне подошла и спросила, где тут поблизости можно выпить чаю. Я знал, где находится "Блинная", сам туда не раз заходил, но это ближе к центру города, и, насмелившись, пригласил её к себе. Мы сидели рядышком, чаёвничали и смотрели телевизор. Она потянулась к тумбочке что-то взять и при этом коснулась меня грудью. Я совершенно потерял рассудок - обнял и поцеловал её в ушко. Она спросила, что я делаю.
- Не бойся, - мой язык едва слушался меня. - Это я не так, чтобы просто. Если ты не против, я женюсь на тебе.
- Я не против и не боюсь, - ответила она. - Просто удивляюсь.
Той ночью понял, что полюбить можно любую женщину, а которая хоть сколь-нибудь признаёт тебя, можно полюбить очень сильно. Вот только жаль, что мы не обвенчались и даже не расписались. Может, поэтому впоследствии всё пошло кувырком. Однажды моя подруга отправилась в магазин за килькой в томатном соусе. Странное было желание, в холодильнике лежали вещи и повкуснее. Может, она в положении? Надо уточнить, когда вернётся.
Но она не вернулась. Пождал день и два, всё ещё надеясь, что она придёт с килькой в томатном соусе, и мы вместе поужинаем, отварив к рыбе молодую картошку. Увы! Лучше б сам пошёл в магазин. Обратился к участковому, старшему лейтенанту Наливайко, но сразу начались сложности. Я не смог сообщить фамилию сожительницы и путался даже с именем. Не из-за того, что у меня плохая память. Просто моя подруга себя величала то Лизой, то Лидой и откликалась на оба имени.
Наливайко зашёл ко мне с досмотром. Расспрашивал, с кем была знакома Лиза-Лида, может, переписывалась, перезванивалась, и вообще какие следы оставила. Я лишь плечами пожимал. Припомнил только, что сожительница имела чемодан. Начали искать и не отыскали. "Наши люди за банкой кильки с чемоданом не ходят", - глубокомысленно заключил участковый и раскланялся.
Никому про Лиду-Лизу я не рассказывал; только сосед Витя Рукавицын заметил её отсутствие и посоветовал не вешать носа.
- Нет проблем, - сказал он. - Давай прошвырнёмся в Парк Культуры и закадрим парочку леблядей. Они там на центральной аллее пасутся.
- Так иди сам, - отказался я. - Что ты меня агитируешь?
- Мне некуда вести, - ответил он. - У меня строгие родители. А у тебя хоромы.
Вот хитрец. У него строгие родители, а ко мне ведь в любой момент может Лида-Лиза вернуться. И что она увидит? Я не уверен в твёрдости своего характера. Поэтому мой дом под воздействием Вити может превратиться в бордель. Остерегаясь, я стал закрывать калитку на щеколду. Благо и калитку, и ворота отец соорудил прочные, высокие. Впрочем, ко мне мало кто захаживал.
Какое-то время оставался один, изрядно скучал, но попозже на жительство напросился студент. Он был нелюдимый, запирался в отведённой ему комнате, сутками не выходил, и к нему никто не заглядывал. Это меня устраивало. Так и жили. Дни текли размеренно, мало отличимые один от другого. Правда, по ночам не спалось, и меня охватывало смутное беспокойство.
Помню, держалась сильная жара. Я сидел за столом и пил зеленый чай. В эту самую минуту раздался настойчивый стук в ворота. Моя рука дрогнула, голубая чашка из чайного сервиза, подаренного крёстным, упала и разбилась.
У калитки стоял высокий мужчина с бледным лицом и в чёрном костюме. Оказалось, страховой агент. У меня тогда ещё оставались кое-какие деньги, но не так много. Я объявил нежданному гостю, что страховаться не собираюсь.
- Не будьте столь категоричным, - возразил агент. - В конце нашей беседы у вас появится такое желание. Разрешите войти?
Он прошёлся по комнатам, осмотрел всё внимательно, кое-что потрогал пальцами, потом протёр руки платком, поглядел на меня ужасно неприятными, неподвижными глазами и начал стращать пожаром, наводнением и землетрясением. Я напугался не столько бедствий, сколько самого агента. Даже подозрительная мысль мелькнула: "А вдруг он ночью придёт и подожжёт. В отместку за то, что я отказался".
Моё беспокойство усилилось, стало конкретным - за дом, который построил отец. Поэтому я согласился.
Не знаю, сколько времени прошло. Как-то потом, делая уборку, обратил внимание на чайный сервиз, подаренный Булыгой. Поднос с красным драконом, раззявившим пасть, заварник и... шесть голубых чашек с золотой каймой. Будто одна совсем не разбивалась. Казалось, можно только порадоваться. Я ценил подарок Арсения Ивановича. Как же, память о том времени, когда все мы еще были живы, здоровы и сравнительно счастливы. Но вместо радости меня охватила тревога. Что происходит? Померещилось? От жары свихнулись мозги?..
Тревога, охватившая меня, не исчезала, а жара не прекращалась. В огороде всё засохло, яблони, посаженные отцом, не плодоносили и стали похожи на кактусы, только без колючек. А время будто остановилось, и осень с её прохладой не желала наступать. Странно, что страховой агент явился вновь. И стук в ворота опять застал меня за чаепитием. И далее повторилось прежнее: чашка из моих рук выскользнула и разбилась...
Досадуя, впустил агента и напомнил ему, что недавно заключал договор. Он сказал, что тогда у меня должен сохраниться страховой полис и потребовал показать. Стал искать: на полках, в шкафчиках, в пустых банках из-под кофе - всюду. Но полис так и не нашёлся.
Я опять подчинился и заплатил деньги. Когда мужчина ушёл, меня начали терзать сомнения. Может, это вовсе не страховой агент? По-прежнему как перед глазами: тщательно выбритый, в безукоризненном костюме. Страшная догадка пронзила меня! А ведь живые люди такими безукоризненными не бывают. Я вспомнил, как мама изгоняла из дома нечистую силу, возможно, и выгнала, но чёрт явился снаружи.
Постучавшись, вошёл в комнату студента и спросил, видел ли он, что ко мне приходили. Его окно, ничем не завешенное, смотрело на калитку.
- Ну, видел, - безразлично ответил он.
- В чёрном костюме? - уточнил я, желая узнать, об одном ли человеке мы говорим.
- Да, в чёрном.
Я разъяснил, что этот человек является не в первый раз, представляясь страховым агентом, и вымогает деньги. Квартирант спросил, меняется ли сумма страховки. Я ответил, что нет.
- Всё ясно, - бросил он. - Ваш агент - мираж. Реальный тип повышал бы цену. Инфляция галопирует.
- Но ведь ты сказал, что тоже его видел?
- Значит, вы вовлекли меня.
- Куда?
- В свои глюки. Наркотики употребляете?
- Ну, вот ещё!
- Странно. - Квартирант нахмурился. - Тогда другое.
Я сходил на кухню и принёс ему поднос с красным драконом, на котором стоял весь сервиз, и спросил, сколько он видит чашек.
- Шесть. - Студент отвечал отрывисто, нехотя, будто постоянно думал о чём-то своём.
- Да, верно, столько и было с самого начала, - пояснил я. - А между прочим, одну я уже несколько раз разбивал.
- Тогда причина одна, - объявил он.
- Какая? - с надеждой спросил я.
- У вас время замкнулось.
- Разве такое может быть?
- Раз случилось, значит, может.
- И сколько оно будет продолжаться? - продолжал я выпытывать.
- Пока чрезвычайное происшествие не разомкнёт, - разъяснил он. - А может, навсегда. Так что радуйтесь. Вы бесплатно получили.
- Что я получил?
- Вечную жизнь. В пределах её замыкания.
Сильно он меня озадачил. Зачем мне такая вечность? Я еще раньше уяснил, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. Может, чей-то недобрый умысел? Может, студент и подгадил? До его вселения ничего подобного не происходило. Наверно, решил запутать меня, малообразованного, упрятать в психушку и завладеть собственностью. Я припомнил, что студент давно не платил, и прямо сказал, что пора. Тем более что после визитов страхового агента у меня возникли финансовые трудности.
- Потерпите немного, - с досадой сказал он. - Я рассчитаюсь. Не успеет наступить эра Водолея.
Что мне оставалось делать? Давить на сознание - бесполезно. А когда наступит эта самая эра, мне неведомо. Я решил подольститься к нему.
- Ты так много знаешь, Коля...
- Да, - согласился он. - Оттого и страдаю. Во всяком знании уйма печали.
Я не понял. И студент взялся объяснять. Он поднялся с дивана, сел за стол и попросил циркуль. Его спутанные, тёмные волосы ниспадали до плеч. Светлые ребячьи усы, почти незаметные, смешно топорщились, подбородок чистый, гладкий. Выполнив просьбу, я принёс готовальню. Он раскрыл тетрадь, на одной странице начертил маленький круг, а на другой - большой. Потом стал заштриховывать всё, что было вне кругов. Карандаш сломался, и квартирант с досадой отшвырнул его. Я вспомнил, что у меня сохранились краски, и предложил помощь в ретушировании. Однако он охладел в своём намерении.
- Ладно, не будем заниматься ерундой. Тут даже козе понятно. Смотрите, - ткнул пальцем в меньший круг. - Вот что знаете вы. - Затем ткнул в больший. - А вот, что я. Сущность ухватили?
- Не совсем.
- Экий вы недогадливый. Всё просто. Чем больше мы знаем, тем больше соприкасаемся с незнаемым. Тяга к познанию есть, а перспективы удручают. Меня прямо бесит эта дурная бесконечность.
Я долго и заворожено смотрел на круги. Вообще-то стало обидно, что мой круг он начертил намного меньше. А ему, видимо, надоело моё присутствие. Он вырвал из тетради оба листа и пробурчал: "Идите к себе и разглядывайте". Повернувшись уходить, я заметил на тумбочке опасную бритву. Острейшее лезвие поблёскивало в свете настольной лампы.
- Это что? - не утерпел, спросил.
- Бритва Окаямы.
- А... а для чего она вам? - нелепо поинтересовался.
- Отсекает всё лишнее, - хмуро ответил он.
Видя его нерасположение, не стал больше расспрашивать, но подумал, что бритву ему, судя по фамилии, подарил какой-то японец. В последнее время в нашем городе появились люди разных национальностей. Однажды в булочной я видел негра. Он мне подмигнул, когда я засмотрелся на него, и, будто у старого знакомого, спросил, как у меня дела. "Как сажа бела", - невпопад ответил я, и на этом наше общение закончилось.
У себя в комнате, разглядывая круги, я засомневался в личности студента. Да и какой он студент? Лекции не посещает, и днями, и ночами на диване лежит.
Не поленился зайти в университет, в котором квартирант по его словам учился. Имя и фамилию знал по паспорту, посмотрел, когда вселялся. Спросил в учебной части, учится ли у них Николай Коперник. Сначала ответили, что вообще такого не знают, но потом, порывшись в бумагах, сообщили, что да, состоит на учёте, но взял академический отпуск, потому что сломал ногу, катаясь на горнолыжном курорте в Альпах.
Вот те раз! Мой жилец вовсе не хромал и на костылях не ходил. Да и вряд ли он имел средства ездить в Альпы. За комнату мне задолжал. И за электричество тоже. У меня мозги пошли на раскоряку. Я додумался до того, что не только страховой агент плод моего воображения, но и студент тоже. Чувствуя свою беспомощность, решил обратиться к старшему лейтенанту Наливайко. Уж тот реально существует, хотя бы потому, что родился до моего появления на белый свет. Однако не успел. Ночью из комнаты квартиранта донеслись всхлипы и хрипы. Я вбежал. Коперник лежал на полу, из его левой руки хлестала кровь, а в правой он сжимал мобильный телефон. Тут же, рядом, валялась окровавленная бритва японца Окаямы.
В окно полыхнуло светом. Это подъехала "скорая". Надо же, сам себя полоснул и сам же успел вызвать помощь. Видно, при потере крови у Коперника понизилось давление и произошёл переворот в сознании. Его увезли в клинику, и больше он не появлялся. Может, умер, а за жильё так и не заплатил. Но, может, и выздоровел, раз передумал уходить из жизни. А возвращаться ко мне не захотел. Да и к чему? Вещей у него практически не было. Книга осталась. "Конец истории", автор Фукуяма. Тоже, наверно, японец. Я не осилил.
Моя же история продолжалась. Я совсем потерял ориентировку во времени. Опять потревожил страховой агент при всё тех же обстоятельствах. И, как всегда, стал агитировать, чтобы я заключил договор. Предчувствуя торжество, я открыл ключом ящик письменного стола, куда, наученный горьким опытом, спрятал прежний полис. Но ужас! Бумага исчезла даже из запертого ящика.
- У меня деньги кончились, - обескуражено отговорился.
- Возьмите кредит, - не отставал он.
Настоящая мафия! Вот попал в переплёт. Однако, прежде чем идти в банк, еще раз пересчитал чашки. Их по-прежнему было шесть! И решил сходить в поликлинику. Участковый врач прослушал и определил, что у меня вегетативно-сосудистая дистония, но это не страшно, так как ей страдает половина человечества. Тогда я напрямую пожаловался, что у меня события повторяются. Доктор взял блестящую тарелочку на стержне и стал водить её туда-сюда. Я следовал за ней взглядом.
- Хм, у вас нормальная реакция.
Он встал и прошёлся по кабинету. Опять сел.
- Говорите, события повторяются? - задумчиво потеребил нос (свой). - А у меня, думаете, не повторяются? Ещё как! Изо дня в день, из года в год одно и то же. Но я же не ропщу. Только иногда наваливается недоумение: неужели это и есть моя жизнь и ничего другого не будет?
Я только плечами пожал.
- Скажите, - продолжал наседать он. - Вы испытываете страх перед смертью?
- Ну, так. Я родителей похоронил. Чувства не из приятных.
- А вот я не испытываю. Всё меньше эмоций, азарта, умираю постепенно, превращаюсь в бесчувственное бревно ещё до момента клинической кончины. Разве может быть страх у бесчувственного предмета?
Странный человек. Не доволен, что не испытывает страхов. И чего он меня нагружает? Мне своих проблем хватает. Выписал таблетки. Они были мелкие и горькие. После них нападал сон, и я подолгу спал, а когда просыпался, охватывала ещё большая тревога. Казалось, вот-вот случится что-то ужасное, чего нельзя пережить.
Я припомнил Колю Коперника, решившегося с помощью бритвы Окаямы разобраться со своими проблемами. У него был ужас перед дурной бесконечностью. А у меня - страхи, связанные с замкнувшимся временем. Хрен редьки не слаще. Но разомкнуть время с помощью его бритвы я не решился. Мама не одобрила бы. Помню, как она (когда ещё была в здравом уме) услышав новости о возросшем числе самоубийств, разъяснила, что это самый тяжкий грех. Потому как жизнь нам дана богом, и мы не вправе самостоятельно прерывать её.
Что же делать? Я вовсе не хотел, чтобы моё личное время оставалось замкнутым. Пусть оно поступательно движется вперёд. Пытался рассуждать здраво и честно. Итак, что мы имеем? Я живу в доме, который построен подневольными рабочими на похищенные материалы. Извини, отец, но это так. Не из-за этого ли на нас свалились несчастья? Папа слёг с инфарктом, мама повредилась умом и гоняла тут нечистую силу. Так ведь и Лиду-Лизу охватило беспокойство; а так бы разве ушла. Короче, у меня появилась мысль, что это обиталище бесов надо быстрей покинуть и бежать куда угодно, хоть на Северный полюс. Но я был не очень приспособлен к бродячей жизни и, кроме того, ведь не зря говорят, что свято место пусто не бывает. Точно также и с проклятым местом. Оно не меньше притягивает. Кто-то заселится и будет мучиться. Не хочу. Опять же в памяти студент Коперник.
Нет, надо как-то иначе.
И ни кто иной, как агент, своими угрозами надоумил меня, что следует сделать. Ни наводнений, ни землетрясений в наших местах отроду не наблюдалось. А вот пожары на Линиях случались. Что ж, очищение огнём можно организовать вполне самостоятельно - без помощи стихий!
Возможно, я был не в себе. Но уж очень досаждала сложившаяся обстановка. Решившись окончательно, отправился на ближнюю заправку с бидончиком из-под молока и выбрал качественный бензин N95. Однако не справился со сложным механизмом колонки, и мне на помощь подоспел оператор.
- Для чего вам бидон бензина? - он поглядел с подозрением. - Уж не хотите ли вы сжечь себя в знак протеста?
- Против чего?
- Вам виднее.
- Нет, вы ошиблись. Бензин мне нужен для бытовых нужд.
Он не поверил и потребовал, чтобы, во всяком случае, прежде чем выливать на себя бензин, я отошёл подальше от бензоколонки. Время для поджога я выбрал ночное, когда все, в том числе и пожарники, крепко спят. Спланировал поджечь снаружи. Может, на подсознательном уровне решил отвести подозрения от себя. Ночь была тихая, звёзды на ясном небе стали молчаливыми свидетелями моих действий.
Убедившись с помощью мокрого пальца, что нет ни малейшего ветерка (я не желал, чтобы огонь перекинулся на другие постройки), облил угол бензином. Помедлил, мысленно обратившись к отцу. Прости, папа! Ты так старался. Построил замечательный ДОМ (за казённый счёт), но мне стало невыносимо жить в нём.
Пламя вспыхнуло мощно, ослепительно. С треском повылетали стёкла. И раздался вой, как будто из комнат вырвалась нечистая сила. Раскалённые головешки поднимались в небо новыми звёздами. Набежали заспанные соседи, начали тушить вёдрами. Да шибко ли ими натушишь. Пожарники приехали, но, слава богу, загасить не смогли.
Я смотрел на пылающий дом, и меня охватило чувство удовлетворения. Ничего из вещей, кроме документов, перед пожаром не вытащил. Чайный сервиз из вечных шести чашек, заварника и подноса с красным драконом оставил на месте. Из-за каких-то, самому неясных мистических соображений. Правда, объявившийся Витя Рукавицын, будучи под хмельком, полез в огонь. Странная мысль обеспокоила меня: вдруг он вынесет китайский сервиз! Попытался удержать за рукав, но Витя вырвался и исчез в пекле. Я ждал, но он всё не появлялся. "Ну, выбегай же!" - молил я. Мне вовсе не хотелось стать виновником гибели человека.
Рухнула крыша. А он так и не выбежал. Ужас и смятение охватили меня. Я опустил голову. Меня кто-то стукнул по плечу. Это был Витя.
- О, ты живой! - я обрадовался.
- Выпрыгнул в окно с той стороны. - Храбрец передал мне жёлтую дерматиновую сумку. - Вот что я захватил с собой. Больше в дыму ничего не углядел. С тебя поллитра.
От дома остался обгорелый скелет. Я ещё постоял немного, а потом пошёл спать в старую избушку, где я родился и которую мы не снесли, пользовались как летней кухней. По рассказам мамы это жилище построил её отец, окопный солдат, вернувшись с войны. На удивление, я крепко и беспробудно спал до самого утра. А пробудившись, весь день сидел на уцелевшей лавочке под неплодоносящей яблоней, наблюдая за улицей. Я ждал... И дождался! На нашей Линии появился страховой агент. О, какой обескураженный вид сделался у него, когда он увидел пепелище! Всего на секунду задержавшись, помчался дальше.
Ура! Теперь этот тип не будет беспокоить меня. А то я ведь могу потребовать выплату компенсации. Но я, конечно, не стану. Сам же поджёг. Да и страховой полис сгорел.
Новые события подсказали, что моё личное время разомкнулось и уверенно двинулось вперёд. Я достиг своей цели! Всё нормально, но меня побеспокоил участковый Наливайко. Он настаивал, чтобы я написал заявление, он будет искать злоумышленника. Я возразил, что это, наверно, электропроводка замкнула. Он сказал, что и это эксперты выяснят.
- Знаете, что? - тогда напрямую сказал я. - Успокойтесь. Я сам дом спалил.
- Как сам? - Наливайко очень удивился.
- Имею же я право уничтожить имущество, принадлежащее лично мне. Притом не затрагивая интересы других людей.
- Хех, - он задумался. - А вызов пожарных? Это вам обойдётся в копеечку.
Я напомнил, что пожарников не вызывал, они сами приехали, и озадачил его ещё больше. Он сказал, что уточнит, как подобное деяние квалифицирует Уголовной Кодекс. И ушёл уточнять. Больше не приходил. Возможно, навалились более существенные дела.
К вечеру летняя погода резко сменилась на осеннюю, и стало довольно прохладно. Это ещё раз свидетельствовало, что время пошло вперёд. Я затопил печку, присел рядом и стал смотреть, как вьётся в горниле огонь. И тут калитка отворилась, и на дорожке появилась девушка.
О, боже! Это была Лида. То есть Лиза. Я её сразу узнал. И даже подумал, что всё ранее произошедшее мне привиделось, приснилось, а на самом деле прошёл всего лишь день, как она ушла в магазин, и вот - вернулась.
- Лиза? - (я выбрал, что буду её называть только так). - Ты купила банку с килькой и вернулась?
- Нет, я пришла с пустыми руками, - ответила она. - У меня деньги кончились.
И далее разъяснила, что в прошлую ночь ей никак не удавалось уснуть, потому что она хотела уехать в Турцию. Я поинтересовался, для чего. Она ответила, что наметилась в наложницы к какому-нибудь баю, хотя бы второй женой.
- Но я же тебя ждал, Лиза!
- Я совсем забыла. Даже найти не смогла б, где ты живёшь.
- А как же ты нашла?
- Как увидела ночью на полнеба пламя, так сразу и поняла: это ты мне знак подаёшь. Сильно соскучился, да?
Не стал её разубеждать насчёт того, что знак подал. Да и ведь то правда, что сам всё затеял. Я был до конца искренен:
- Знаешь, Лиза, когда поджёг дом, то не сомневался, что моя жизнь изменится. Да, дом сгорел, но мы ведь и на летней кухне проживём?
- Знамо дело, - она признательно улыбнулась. - С милым и в шалаше рай.
Я страшно обрадовался и угощал её, озябшую и голодную. Она ела, ни от чего не отказываясь. Насытившись, зевнула, культурно прикрыв рот ладошкой.
- Сериал какой-нибудь идёт?
На летней кухне оставался старенький телевизор - без пульта и задней крышки, насыщенный пылью десятилетий. Подключил, он заработал. И ведь действительно шёл сериал. Наверно, ещё тот, который показывали до ухода Лизы. Смутное беспокойство шевельнулось во мне. Рецидив болезни? К счастью, нет! Число серий уже перевалило за сотню. Лиза смотрела на экран, а я смотрел на неё. И вспомнил, что мои близкие мечтали, чтоб я стал художником. Так, может, мне сейчас, на пике настроения, сделать ещё одну попытку? Больше всего на свете хотелось перенести на бумагу милые черты Лизы. Но... вот же она живая, сидит рядом. Какого лешего мне надо? Лучше, чем она есть, не получится. Мне ни в коем разе не сравниться с создателем. Я обделён талантом. И умом, наверно, тоже. Но шут с ними. Талант - это чтобы выделяться, а ум - для борьбы с другими. Не хочу будить демонов. Тихо и мирно заживём с Лизой в нашем шалаше.
...Слава богу, зиму прожили, весна настала. Яблони, посаженные отцом, зацвели как-то особенно пышно. Уверен, что в этом сезоне они принесут плоды. Я никогда не спрашивал Лизу, где она обитала, чем занималась. Только один раз не утерпел и высказал свою догадку: "Ты же, когда уходила, была в положении, да?" Она помрачнела: "Замнём для ясности". Ну, и ладно, не стал надоедать. Самое главное, она вернулась и теперь никуда не рвётся. Однажды, правда, засобиралась, но я сразу догадался, что ей опять захотелось кильки в томатном соусе.
- Ты сиди, - сказал ей. - Сам схожу.
Перестраховался и сам отправился в магазин. Когда проходил мимо почты, меня окликнула знакомая женщина, которая когда-то носила журнал "Юный художник".
- Вы ведь Антон Серов? - спросила она. - Зайдите. На ваше имя пришёл денежный перевод.
- Откуда? - спросил я. - Из Магадана?
Сразу почему-то вспомнил про крёстного. Подумал, что Арсений Иваныч побеспокоился обо мне, сироте, и подкинул деньжат, заработав на лесоповале.
- Нет, из Нью-Йорка.
Я удивился и зашёл. Перевод на 11 тысяч 170 долларов. Однако меня стала допрашивать сама заведующая.
- Мы должны установить вашу личность, - сказала она. - Отчество-то в переводе не указано и адрес не точно. Скажите, от кого вам мог прийти этот перевод?
Я только плечами пожал. Она посмотрела в бланк.
- Вам знакома некая Кристман?
Я вторично пожал плечами.
- Ну, хорошо. На бланке перевода есть письменное сообщение. Читайте! Может, оно вам что-нибудь подскажет.
"Уважаемый г-н Серов! Будучи в затруднительном финансовом положении я отдала ваш презент, долго у меня хранившийся, на выставку "Supernova Outbreaks". Купили за 25000$, больше не дали. Моё соавторство заключалось в том, что ваш шедевр я покрыла лаком и поместила в багет. Сочла необходимым отослать вам половину гонорара за вычетом расходов".
- А! Вспомнил! - вскричал я. - Лошадь нырнула!
- Что?! - хором воскликнули сотрудницы почты.
- Софья Леонидовна была моей учительницей. В художественной школе, - объяснил им подробней. - Вот посмотрите, тут и постскриптум есть: "Если у вас сохранились детские рисунки, пришлите, пожалуйста. Следующая выставка через год". Мне понятно! Софья Леонидовна хочет ещё подзаработать.
- Вам понятно, а я в затруднении, - обеспокоилась заведующая. - Фамилия и имя у вас довольно распространённые. Да и вы сам непримечательный. По одному только паспорту я перевод не выдам. Короче, принесите хотя бы справку, что вы посещали художественную школу, и в преподавателях у вас числилась госпожа Кристман.
Я ничего не сказал в ответ и пошёл в магазин. Купил баночку кильки в томатном соусе. Мы с Лизой отварили картошки и поели. Лизе очень понравилось. А насчёт справки я не стал хлопотать. Получишь деньги - и почувствуешь себя обязанным. Мои же детские рисунки сгорели; что посылать?..
Вместо похода за справкой я отправился на биржу труда. И мне повезло: предложили работать в муниципальной службе города. Каждый раз, замечая новую аллейку деревьев, высаженную мной, я прихожу к выводу: время полным ходом идёт вперёд. На новой работе теперь подвизался и мой старый знакомый геодезист Фокин. Иногда меня отряжали ему в помощь - таскать рейку и треногу для теодолита. Я поинтересовался, что такое "Supernova Outbreaks".
- Вспышка сверхновой звезды, - разъяснил инженер.
Вон оно как! Это я-то, с моим детским примитивным рисунком, сверхновая звезда?
- Что, опять где-то полыхнула? - походя поинтересовался он.
- Ага. И тут же погасла, - походя ответил я.
Окончательно я преодолел свои страхи, когда у нас появился сын. Как его назвать, определила Лиза. "А пусть тоже будет Антошей. Мне так легче запомнить". Сын рос здоровым. Правда, в детской клинике у него обнаружили астигматизм. Но врач обнадёжил, что зрение наладится, если Антоша будет постоянно носить очки. Пожалуй, то, что случилось со мной, сродни возрождению. Ну, или исполнению жизненной программы. Осталось еще дом построить, как я его задумывал в шесть лет. Лиза поддержала мою идею. Мы взялись строить, медленно, но верно. Я своими руками, на честно заработанные деньги тщательно подгонял каждую дощечку. Помогали жена и сын. И теперь-то, я был уверен, что никакой чертовщины не приключится...
Нет, приключилась! В сумке, которую вытащил Витя Рукавицын, оказались мои давнишние рисунки. Я забросил её в чулан, но позже, переезжая в новый дом и перебирая вещи, обнаружил. Мы всей семьей с интересом смотрели мои первые, примитивные рисунки. Был тут и тот, который послужил отцу проектом. Мальчик на балконе, в круглых очках, с красным флажком. Под рисунком подпись: "Антоша Серов, шесть лет".
- Папа, это я, да? - спросил Антон Антонович.
И у меня дыхание перехватило! Я-то очки сроду не носил. Попросил его поднять руку. И мой малыш, не задумываясь, вскинул левую. А я-то правша! И вообще, мальчик на рисунке очень похож на сына.
- Да, это ты, - ошеломленно подтвердил.
Выходит, ещё много лет назад я предопределил своё будущее.