В первый день Нового года Сонечка Марципанова, сохранившая после замужества девичью фамилию, вошла в комнату, где сидел за компьютером ее муж Родион Кержаков. Он был поглощен работой над диссертацией да так сильно, что ничего не слышал и не замечал. Он даже не подозревал, что по китайскому календарю наступил год Саблезубого. Сонечка подкралась сзади и зарычала в ухо.   - Сонечка, не мешай мне, пожалуйста, - попросил Родион. - Мне мысль надо разрешить.   Соня - милое существо. Грубостей в отношениях с ней он не допускал, даже когда сердился. Тем паче, что это... не по статусу. Увы, аспирант Кержаков полностью зависел от Сонечки. Будущий корифей наук, хотя и относился небрежно к комфорту, но всё же, стараниями Сони, прилично одевался и хорошо питался. И это-то при его стипухе! Да уж, Сонечка, талантливая блондинка, не стояла на панели, а была высокооплачиваемой танцовщицей в новомодном клубе House Tolerance.   - Ладно, Родя, больше не буду, - мирно прощебетала она. - Только скажи, милый, над чем ты работаешь. Хотя бы в двух словах.   - Ну, хорошо, - Родион уступил ей и назвал тему: - Аналог вечности в романе Достоевского "Преступление и наказание".   - Ой, как интересно! - воскликнула она. - И в чем же Фёдор Михайлович видит этот самый аналог?   Как не хотел Кержаков показывать своё интеллектуальное превосходство над молодой женой, однако невольно поморщился. Ведь это непростительно не знать имя-отчество известного всему миру писателя. Он стер гримасу недовольства с лица и мягко поправил:   - Он Пётр Николаевич, Соня.   - Разве? - сконфузилась она. - Прости, я опять перепутала. Так в чем же Пётр Николаевич увидел эту самую вечность?   - В баньке с пауками, - ответил Родион.   - Шутишь?! - Соня от удивления округлила васильковые глаза.   - Мне не до шуток, меня сроки поджимают.   Обескураженная Соня на цыпочках отошла от стола. Родион опять прильнул к монитору, увеличил масштаб и, обхватив голову руками, в который раз стал перечитывать беседу Раскольникова со Свидригайловым о послесмертной жизни. И вот, нате, парадоксальная догадка из уст язвительного господина. И вот вам объяснение из его уст: "Нам всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность".   Аспирант задумался, не в первый раз критически оценивая свою атеистическую платформу. Да уж, пусть лучше будет так, чем никак! В конце концов, и в баньке с пауками можно поставить письменный стол и мыслить веками, тысячелетиями. Ибо, что может быть желаннее, обольстительнее и неотвязнее, чем мыслительный процесс? Разве что секс с Сонечкой? Так то случается не каждую ночь и не заполняет всю жизнь.   Соня сильно переживала. Это же надо так оконфузиться! Перед любимым, высокообразованным человеком, без пяти минут кандидатом наук. Она подошла к книжному шкафу и пробежала взглядом тридцать тёмно-вишнёвых книг. Ну да, академическое издание Достоевского, в былые времена страшный дефицит, для "престижу" приобретенный папой. Сейчас бедный папа, совсем спившийся, совершенно потерял интерес к литературе, и Сонечка на день рождения подарила раритетное издание мужу. За что удостоилась горячечной благодарности. Вот только сама не удосужилась, хотя бы разок открыть и прочитать заглавный лист. Да и что открывать? На корешках золотом: П. Н. Достоевский - а вовсе не Ф. М. Достоевский.   Соня припомнила другой Новый год, носивший наименование Розовой Обезъянки. Ей тогда исполнилось пять лет, но она была уже достаточно взрослой девочкой, чтобы понять, что дед Мороз - это ряженый папа. И была достаточно умненькой, чтобы притвориться и всем видом показывать, что верит, будто дед Мороз - настоящий. Да и ведь подарки-то были настоящие! Еще за неделю папа спросил, чего она желает. И Соня заказала большую куклу, непохожую на Барби. Потому что она сама была Барби - синеглазая и светловолосая.   Папа явился - веселый, с головокружительными запахами, с большой сумкой, в котором лежали подарки для домочадцев. Пока он спрятал её в шкаф, чтобы к вечеру нарядиться дедушкой Морозом и под елкой раздать их. Но Соня не утерпела! Она потихоньку открыла ключиком шкаф и заглянула. Страшное разочарование ожидало её! Да, в сумке лежала кукла. Большая. Говорящая. Но это была Барби! Эх, папа, рассеянный с улицы Бассейной. Она надулась и, зная свой несносный характер, предчувствовала, что вечером задаст жару. В детстве она была такая капризная!   И вот вечер. Дед Мороз (папа) встал под елку и полез в сумку. В этот миг Сонечка страстно возжелала, чтобы все было хорошо. Чтоб сбылось желание, и мир в семье из-за неё, дрянной девчонки, не рушился. И свершилось! Папа вынул из сумки черноокую красавицу c румяными щеками. Он даже не удивился подмене, эдакий рассеянный с улицы Бассейной...   Тогда уже, в пять лет, Соня вполне поверила, что чудеса бывают, стоит только их сильно-сильно захотеть. Конечно, у Сони и позже возникали всякие желания, но обычно они были выполнимы без всякого чуда, обычным путём через посещение супермаркетов, кафе, клубов... И только ещё раз случилось необыкновенное, непонятное, уму непостижимое. Отмечали наступление года Кудрявой Овечки, собрались на благоприобретённой даче. Сонечка подросла и стала очень хорошенькой. С вечера к ней привязался загадочный господин с белокурой бородкой. Соня убежала от него к маме.   - Мама, кто этот дядя?   - Не знаю, наверно, папа пригласил.   Спросила у папы. Но отец лишь рукой махнул: отстань, не знаю - и побежал в гараж, чтобы втихаря, не дождавшись полуночи, тяпнуть за наступающий год. А между тем, Сонечка припомнила, что белокурого господина впервые, внезапно, она увидела в библиотечной комнате. И еще обратила внимание на то, что одна из толстых книжек, темно-вишневого цвета, вынута из ряда и раскрыта настежь. "Может, этот привязчивый господин выпрыгнул из книги?" - со свойственной ей девичьей непосредственностью, подумала она.   Утром взрослые еще отдыхали после бессонной ночи, а Сонечка пробудилась раньше всех, оделась и вышла в сад. Она прогулялась, но скоро замерзла и вошла погреться в баньку, которая еще хранила вечернее тепло. Отворила дверь в парилку, переступила порожек и замерла. На полке, словно поджидая её, сидел тот самый неприятный дядя, который приставал к ней с вечера.   Он размотал шарф на шее, расстегнул пальто и протянул к Сонечке волосатые руки, которых, ей показалось, было не две, а много больше. Нет, она не упала в обморок, не завизжала. Она подумала: "Фу, какой мерзкий паук!" И, о чудо! Вместо нехорошего дяди возник бурый паучок, который, удирая от девочки, полез под потолок. Сонечка приободрилась, погрелась и вышла из этой самой баньки с пауками, которая, по мнению Петра Достоевского и её мужа, заменяет собой вечность.   И вновь румянец стыда окрасил её хорошенькое лицо. Нет, она не может так низко пасть! В глазах любимого! Перепутать имя! Год Саблезубого Тигра начался так неудачно. Попробовать всё исправить? А что? Два её новогодних желания исполнились. Но тогда она была девочкой и верила в чудеса. А сейчас? Может, отважиться в последний раз - окончательно прощаясь с детством? Сонечка в экстатическом желании сцепила пальцы. Сердце забилось неровно и часто. Синий туман застил глаза. А когда он развеялся, она взглянула на книжную полку и... радостно подозвала мужа.   - Дорогой, не сердись, подойди на минутку!   - Что еще? - недовольно отозвался Родион, однако встал и подошел.   - Зачем же ты меня в заблуждение вводишь? - жеманно сказала она. - Смотри!   Он посмотрел на книги. На темно-вишнёвых корешках значилось: Ф. М. Достоевский. Родион наугад вытащил том, им оказалось "Преступление и наказание", которое он так усердно штудировал в электронном виде. В конце книги, в сопроводительной статье, подробно излагалось, что к работе над романом Федор Михайлович (именно так!) приступил осенью 1865 года, когда в пух и в прах проигрался в казино. Родион лихорадочно стал перебирать другие книги, написанные классиком и статьи многочисленных исследователей... всюду одно и то же: Фёдор Михайлович! Он мучительно наморщил лоб и точно так, как господин Свидригайлов в романе предположил: "Я болен? В моём организме нарушился нормальный земной порядок?"   - Кажется, я перенапрягся, - пробормотал он.   - Отдохни, милый, - ласково и лукаво сказала Соня. - Ещё защитишь и кандидатскую, и докторскую, станешь профессором и академиком. Всё успеется!   Бедный Родион, послушавшись её совета, решил отвлечься, расслабиться и подышать морозным воздухом наступившего года. Он вышел на просторную лоджию прекрасной квартиры, заработанной стараниями его юной жены. По широкому проспекту шуршали автомобили, нехотя падал снег. Напротив громоздился главный корпус университета. Над верхними окнами бронзой отливали аршинные буквы: УНИВЕРСИТЕТ имени ФЁДОРА МИХАЙЛОВИЧА ДОСТОЕВСКОГО.   Аспирант сего университета Родион Кержаков крепко зажмурился, затем вновь открыл глаза, надеясь, что морок уйдёт, и он вновь вернется в прежний, привычный мир, где его кумира, сына Николая, двести лет назад окунули в церковную купель и нарекли Петром. Не тут-то было! Соприкосновение с иным миром оказалось гораздо прочнее, хотя Родион вовсе не умер и даже не заболел. "Какой же из миров настоящий? - мучительно соображал он. - Или они, в трансцендентальном логове бытия, равнозначащие и равно существующие?"   Вслед за ним на лоджию вышла молодая жена, "вечная Сонечка, пока мир держится" - как определил её Пётр Николаевич ... Тьфу!.. Фёдор Михайлович Достоевский, о котором он пишет работу. Сонечка подсунула ему "Сникерс" и, ласково улыбнувшись, предложила подкрепиться. Он разорвал обертку и машинально съел.   - Тебе лучше? - Соня склонила голову на его широкое плечо.   Скрозь морок воображения она припомнила мир, который существовал пять минут назад. Но и этот, вновь возникший, вполне и даже еще в большей степени, её устраивал. Она верила: это надолго. Это - навсегда! Соня ощутив, что переименовав гения отечественной словесности, она тоже прикоснулась к вечности, и тут же забыла об этом последнем новогоднем чуде.