Он сидел на чердаке старой избы, на краю поселка, от него воняло маслом и калом. Я поднялся по шаткой лесенке и мне в глаза сразу же бросился пулемет. Толстый, блестящий пулемет, который, скорее всего, оставили здесь беляки, когда мы гнали их поганой метлой из губернии.
- Них_я себе! Где ты его нарыл? - как бы интересуясь, спросил я.
- Да он тут три года пролежал! Белые, наверное, оставили!
- А он работает?
- Угу. Вот только щяс смазал. Должен, должен...
- Слушай, Егорыч! Дай пострелять! Я его к себе на чердак поставлю, там самое место!
Егорыч замялся, но потом все-таки согласился.
- С тебя бутылка, Борис, - сказал он ухмыляясь.
Вот, моя давняя мечта почти сбылась. Я едва ли не с детства мечтал пойти бить утятину с пулеметом наготове и с лентами через жилетку. Я с радостью протянул Егорычу поллитру, которую приберег на случай ночлега в непредвиденном месте. Он спрятал пузырь за пазуху и стал отвратительно скрипя зубами откручивать ножки от прогнившего пола.
Он подал мне пулемет через окно. Я взял тяжелую махину за ногу и за ствол и побежал к себе на чердак. Через маленькое окошко, напоминавшее амбразуру, был виден пляж на озере, куда ходили купаться соседские гуси. Я зарядил ленту, протолкнул патрон пальцем и выстрелил. Очередь отдалась мне звоном в ушах и болью сорванного ногтя на пальце. Вместе с пулями ноготь полетел в гусей.
Ну, двоих с одной очереди я положил. Очень даже хорошо для первого раза. Но тут как назло выскочила соседка, баба Вера, и заверещала:
- Гусятки мои! Что с вами сделали, ироды! Ой-ой-ой!
Она побрюзжала еще немного, подняла тушки с камней и пошла их жарить. А ближе к вечеру она окочурилась, подавившись моим ногтем. Я не дал бабке пропасть зря, принес её домой, выпотрошил, пожарил мясо и скормил козам. А кости и всякую труху похоронил в огороде. И даже табличку поставил. Вокруг неё теперь козы ходят - видать, еще хотят.