Аннотация: Оказывается, ногу можно сломать, пнув рыцарские доспехи! А уже сломанная нога совершенно бесплатно повернет колесо вашей судьбы. (Правка - 18.10.2011)
Сквозь тонкие белые шторы подглядывало яркое утреннее солнце, норовя засветить лучом в глаз подслеповатому знахарю, бликовало на стеклах его очков и веселыми пятнышками скакало по ковру. Пытаясь осветить просторную комнату, солнышко прощупывало пыльными лучами каменные стены, пол, потолок, высокие шкафы и внушительную кровать с балдахином. Кровать стояла в центре комнаты, оголовьем прислонясь к стене, и величественно поигрывала пологом в такт шторам.
Знахарь сосредоточенно болтал в котелке большой деревянной ложкой, хотя травяной настой вполне мог докипеть до нужного состояния совершенно самостоятельно. В комнате было тихо и еще сонно, сломанная нога лежала поверх одеяла, приятно охлаждаясь ветерком сквозь временный лубок, боль уже сняли, и мне оставалось только расслабленно возлежать на подушках, искоса подглядывая за знахарем и от нечего делать гадая, что за травки он там варит. По комнате волнами расползался свежий и колючий запах мяты, перебивая все прочие, как будто в котелке варился целый ее стог.
Старик потушил огонь и закрыл котел крышкой, но оставлять его без присмотра в одной комнате со мной не решился и выжидательно сел на табурет рядышком с котелком.
Дверь приоткрылась, в комнату заглянул взъерошенный темноволосый мальчишка, одетый в слишком большую, открахмаленную, местами встопорщенную белую рубаху с красной тесьмой, из-под которой выглядывала бахрома штанов и острые коленки. Это был Карасен, сын поварихи, настолько резвый, что еще никому не удавалось полностью произнести его имя хотя бы два раза до того, как он убежит куда-то еще. Он помогал матери, бегая к погребам и амбарам, и с удовольствием выполнял роль посыльного.
Карасен подошел к знахарю, оправляя рубаху, и скороговоркой спросил:
-- Мастер Локра изволит интересоваться, успеет ли молодая леди позавтракать, прежде чем вы приступите к лечению?
-- Передай мастеру Локре, что никакой срочности нету и молодая леди может спокойно позавтракать, - степенно промолвил знахарь, останавливаясь на каждом слове, как будто проверяя, так ли произнесены все нужные звуки.
Мальчишка вылетел за дверь примерно на слове "нету" и вприпрыжку припустил вниз, топоча по ступеням. В это время захлопали двери на нижних этажах, торопливые шаги горничной скорее угадывались, съеденные толстыми паласами, тишина сменилась утренним хрипловатым гомоном, постепенно сместившимся в сторону столовой. Зашел отец, самолично неся мне поднос с едой, вслед за ним появился все тот же Карасен, на постели мгновенно очутилась подставка под поднос, на подставке -- приборы, Карасен тем временем уже убежал, подпрыгивая от избытка энергии. Отец сам снял крышки с блюд, разлил чай по чашкам и задумчиво смотрел на меня, пока я с ловко разделывалась с завтраком. Я подняла глаза, почувствовав его пристальный взгляд, и сделала большие глаза: мол, что такое?
-- За твое железное здоровье, - сказал отец, отпивая чаю из импровизированного кубка. - Если бы в тех доспехах находился живой человек, ему было бы очень неудобно сидеть с вмятиной там, где она образовалась у доспехов.
-- Я могу поправить, - попыталась парировать я, невольно краснея. На меня посмотрели с легким испугом и покачали головой. Верно, лучше больше не трогать, железяке и так досталось.
-- И откуда только тебе приходят в голову такие идеи, - в очередной раз изумился отец, - а я-то наивно полагал, что хуже уже не может быть, когда на прошлой неделе ты помогала подвязывать огурцы, а потом уронила зажженную хлопушку в корзинку с не очень свежими яйцами...
Я покраснела еще больше, потому что подвязала невезучие огурцы крест-накрест, так что за несколько дней стебли и листья намертво переплелись и в них пришлось прорубать калитку для сбора огурцов на другой стороне.
-- Тара, а что ты думаешь насчет своего ближайшего будущего? - вопрос отца застал меня врасплох.
Хитро помолчав, он пояснил:
-- Скоро праздник в городе, - помедлив, он продолжил. - Твоя мать хочет, чтобы мы с тобой там побывали. Она считает, что тебе стоит накопить положительные эмоции и... И вообще, она много чего считает. Она не хотела, чтобы я тебе говорил, но я никак не могу ее отговорить от идеи отдать тебя в женскую школу.
Я сглотнула.
-- Не беспокойся, милая, без боя не сдамся, - сказал отец, потрепав меня по щеке тыльной стороной руки. - Хотя нам с тобой все равно придется поговорить о твоем будущем. Я должен буду сказать твоей матери, чем ты будешь заниматься, если не пойдешь в эту школу. Но это потом, а сначала -- праздник. Выздоравливай, отдыхай, еще есть в запасе дней пять. Отдыхай, - тихо повторил он, поправляя одеяло, и вышел, забрав поднос.
Знахарь, задремавший было на своем табурете, вздрогнул от звука хлопнувшей двери, встрепенулся и заглянул в котел, повысив в концентрацию мяты в воздухе до тошнотворной. Удовлетворенно покивал в ответ на собственные мысли, вялые, как трава по осени, и налил плошку до краев, наверно, чтобы меня пробрало до самых печенок и мгновенно исцелило от всего на свете.
- Молодая леди, выпейте настой, а потом отдохните. Как только проснетесь -- приступим к лечению, и ваша нога... - начал старик, приготовившись к долгим уговорам. Но я сразу взяла плошку и двумя глотками опустошила ее, передернувшись от ядреного вкуса.
Сон сморил меня осторожно, но поспешно, как будто не был уверен, что у него получится.
-- Гедерена, милая, ну что ей делать в женской школе?
-- Учиться быть девушкой. Она уже большая, созревшая девица с хорошим приданным. Пора ей уже повзрослеть. Я думаю над тем, чтобы отдать ее в школу закрытого типа и строго режима, с ежегодными экзаменами и представлением ко двору. А когда вернется -- замуж.
Последнее слово прозвучало как приговор.
-- А если она оттуда сбежит? - помолчав, спросил отец. - Или, что еще вероятнее, с первого дня начнет чудить, как всегда. Боюсь представить, что может прийти ей в голову в здании не меньшем, чем наше, наполненном ее сверстницами, с парком, огородами...
-- Локра, ты зря беспокоишься. Я знаю, о чем говорю. Та школа, о которой я думаю, даст фору даже тюремному режиму. Потому что там, кроме режима, есть еще и обучение. Там делают Настоящих Леди! - Тон матери сменился на победно-восхищенный, от него по спине побежали мурашки. Не хотелось бы проверять на деле, что это за заведение.
-- Каждое твое начинание по воспитанию дочки, которое следовало за словами "Я знаю, о чем говорю", до сих пор оканчивалось провалом, - тихо сказал отец. - Я не позволю посадить ее в эту "тюрьму". Я уверен, что смогу воспитать из нее настоящую леди здесь, в этом замке, не перекладывая эту обязанность на плечи других людей.
-- Ты слишком упрям для дворянина, - недовольно сказала мать, пошуршав платьем.
Не открывая глаз, я прислушалась, но разговор продолжения не получил. Меж тем знахарь беспокойно крутился вокруг кровати -- действие зелья уже должно было пройти, а я не шевелилась. Родители молчали, за окном шелестели дубы и березы. Перевалило за полдень и было очень жарко, в такую погоду замок и окрестности словно вымирали, все живые существа прятались по погребам, подвалам, норам и беседкам, обессиленно пережидая пекло. Ветерок залетел в комнату, порывисто овеял лицо, и кемарить дальше сразу расхотелось. Я открыла глаза.
-- Веален, она проснулась. Говори скорее нужное заклинание, - проговорил отец. - Нам с молодей леди надо поговорить.
Мать снова зашуршала платьем, едва не испепелив беднягу Веалена взглядом. Было видно, что ее доводит до бешенства сопротивление отца и ей не терпится сказать все, что она думает о нем, обо мне и много о чем еще.
Знахарь торопливо взял книгу, чуть не уронил ее, спешно поймал, открыл не на той странице, потом снова не на той. Мать глянула на него еще раз, да так, что старик чуть не схлопотал сердечный удар, еще суетливее листая страницы. Наконец он заметил знакомые страницы, поудобнее перехватил книгу и скорее начал читать. Слова были довольно резкими для лечащего заклинания, но кожу ноги приятно захолодило, боль унялась окончательно, хотя действие обезболивающего уже заканчивалось. Я умиротворенно расслабилась и незаметно для себя уснула раньше, чем знахарь успел дочитать до конца. Последнее, что я видела, прежде чем впасть в странное, приятное забытье, было облегчение на лице отца и мать, поджавшая губы, как будто она ожидала от меня выходки в таком роде -- заснуть перед важным разговором, какое нахальство, подумать только!
Открыв глаза, я некоторое время созерцала потолок. Он был полупрозрачный, как платок кокетки, не мешая рассматривать теплое, сверкающее от звезд небо, усыпанное десятками созвездий, которые обычный человек видит только через специальные трубы астрономов.
Спустя четверть часа в умиротворенно-восхищенное сознание прокралась сенсационная мысль. А почему, собственно, я вижу всю эту красоту, если никакой трубы у меня нет, а над головой находится каменный потолок, выше -- здоровенный, не менее каменный чердак и добротно перекрытая крыша, и только потом небо?
Несколько секунд я ошеломленно задавала себе этот вопрос, ограничиваясь лаконичной формулировкой "Как?!", затем вскочила, откидывая одеяло, и рванула к окну, проверять состояние небосвода. Нога тихо хрустнула, от колена до копчика расползлась протяжная боль, я вцепилась руками в подоконник, чтобы устоять на подогнувшихся ногах. "Странно, знахарь обещал, что к вечеру можно будет ходить", - мысль промелькнула и исчезла. Комната находилась высоко, на пятом замковом этаже, поэтому окно было не узкое, как бойница, а высокое и широкое, как парадные двери. Створки были раскрыты настежь, а прямо впереди, от темной линии горизонта, расстилалось ошеломительно прекрасное небесное полотно, вытканное не редкими звездами, как прежде, а миллиардами мерцающих созвездий, позволяя рассмотреть даже те, которые даже в трубу было видно очень плохо. Я застыла, не в силах оторвать взгляд от этого великолепия, и только смутно почувствовала, как внутри меня что-то перевернулось и обновилось... Я на ощупь подтащила стоящий рядом стул, осторожно опустилась на него, сложила руки на подоконнике, оперлась о них подбородком и целиком погрузилась в созерцание небосвода, загадочно мигающего бессчетным множеством огоньков, будто огромный ночной город. Вроде нашей столицы, я как-то видела ее ночью с высокого балкона. Прошла вечность, а может и две, стало потихоньку светлеть, и я незаметно для себя уснула на том же стуле, положив голову на руки.
Но поспать мне не дали. Небо было еще сумрачным, по правую руку только-только начинала разгораться золотистая заря, обещая еще один жаркий летний день, когда меня разбудил пронзительный вопль горничной, зашедшей прибраться, пока хозяева еще спят. Я вздрогнула и, обернувшись, увидела ее бледное перепуганное лицо. Девушка, углядев знакомые черты лица, руки, ноги и вообще удостоверившись, что это скорее я, чем грабитель или кровожадный монстр, сменила выражение лица на изумленное, пролепетала, чтобы молодая леди оставалась на месте, она нисколько не помешает уборке, и очень быстро привела комнату в порядок, нервно вздрагивая от скрипа моего стула и оконных рам. После того, как она закончила и выскочила, нервно растягивая губы в вежливой улыбке, я в нерешительности осталась сидеть на стуле, в полуоборот к двери, гадая, что в моем вроде бы обыкновенном облике вызвало у нее такой ужас.
Гости не заставили себя долго ждать. В дверь просунулась любопытная вихрастая голова Карасена, он внимательно оглядел меня с головы до ног и исчез, почти сразу с той же целью заглянул мальчишка-лакей, горничная, экономка, повариха и снова Карасен. Затем дверь распахнулась во всю ширь, и в комнату зашел отец, на ходу завязывая пояс плотного домашнего халата. Широко зевнув в ладошку, он взглянул на меня, застыл в изумлении, забыв ее опустить. Недоверчиво выгнул бровь, нахмурился каким-то своим мыслям, подошел, опустился на колени и принялся что-то пристально осматривать. Я перегнулась через спинку, чтобы посмотреть, что же там все-таки такое, и увидела здоровенный чешуйчатый хвост, длиной не меньше десяти локтей, красивого красного цвета, сочного, но не слишком яркого, с изящными острыми шипами-когтями вдоль линии позвоночника. Первые лучи солнца высветили затейливые узоры на чешуйках, изысканный багровый заиграл благородными золотистыми переливами. Налюбовавшись, я скользнула взглядом по хвосту, чтобы определить, чей же он, и неожиданно уперлась взглядом в собственную ночнушку. Я не поверила. Если это часть моего тела, то я могу шевелить им, как ногой, а он лежит и не двигается. А ну-ка...
Хвост нетерпеливо дернулся, хлестнув из стороны в сторону. Все присутствующие подпрыгнули от неожиданности и в рекордные сроки исчезли за дверью, а отец, который как раз вставал с колен, не удержал равновесие и с растерянным лицом приземлился на пятую точку. Я не сдержала улыбку, но комментировать не стала: хвост интересовал меня больше. Экспериментально выяснив, что им можно бить плашмя и наискось (глухие удары о ковер постепенно сгоняли краску с лица родителя) и загибать в кольцо, я вскочила со стула и прошлась по комнате, приноравливаясь к новой походке. Как ни странно, с хвостом ходить было гораздо проще и устойчивее, к тому же создаваемая им опора удачно восполняла слабость сломанной ноги. А подпрыгнув, я с восторгом обнаружила, что на нем можно еще стоять и даже сидеть, как на стуле, потому что он легко выдержал мой чахоточный вес. Именно за этим занятием меня застала матушка, второй раз подряд вставшая раньше кухарки, а потому крайне недовольная всем на свете. Она уничижительно посмотрела на меня, затем на отца, все еще сидящего на полу и с опаской наблюдающего за моими экспериментами, и презрительно промолвила, кутаясь в огромную бесформенную в шаль, как летучая мышь в большие не по размеру крылья:
-- Мастер Локра, вы можете приказать сюда этого недоучку-лекаря сидя, если стоя вам неудобно.
Лекарь молча разводил руками и пожимал плечами, ритмично, как при нервном тике, под очередным очень выразительным взглядом моей матушки. Я бы на его месте дергалась глазом или просто постаралась провалиться на месте.
-- Видимо, я прочел над ногой вашей дочери не то заклятие, - покачивая головой из стороны в сторону, как это часто делают пожилые люди, говорил он, листая свою рабочую книжку. Она внушала уважение: форматом локоть на полтора и толщиной с березу, поиски шли уже полчаса, обстановка накалялась. Отец сидел на табуретке в глубоком раздумье и тихонько раскачивался. Старенькая табуретка протестующе поскрипывала и угрожающе трещала ножками, но отец ее возражения игнорировал, по инерции увеличивая амплитуду. Я тихо сидела на хвосте в самом дальнем углу, по соседству с книжками по грамоте, и старалась не привлекать к себе внимания -- воздух и так трещал от оного.
-- Веален, ты лучше припомни просто, чем листать, - наконец сжалился отец, - так оно быстрее выйдет.
Лекарь задумался, шевеля губами. Мама возвела глаза к небу и сделала лицо как у праведной мученицы на известной картине. Наконец старик встрепенулся и изумленно проговорил:
-- Кажется, я прочел заклятие ясновидения.
Брови отца взлетели вверх, как журавли в сентябре, практически покинув пределы лица.
-- Это что же нам стоит ожидать от заклятия ясновидения... наложенного на ногу? - вопросил он очевидное. По-моему, и так совершенно ясно, что непонятно что.
-- Мастер Локра... - Старик сделал над собой усилие, чтобы не выглядеть совсем жалко. - Мастер Локра, боюсь, я не смогу самостоятельно разобраться в эффекте. Я прошу вас вызвать одного из городских магов, и лучше кого-то опытного... - Веален долго молчал, потом добавил: - Прежде я никогда не причинял вреда своим больным по непростительной невнимательности, и никогда не причинял вреда членам этой семьи. Позвольте мне уйти с моего поста, я стал слишком стар для него.
-- Нет, Веален. Начать даже с того, что мы не знаем наверняка, вред ты причинил или нет... - промолвил отец, глядя куда-то в стену и особенно сочно проскрипев табуреткой. Мать проследила взглядом за его покачиваниями и взорвалась:
-- Как это?! А как же ... Хвост? - возопила она, переходя на ультразвук. - Немедленно вызываем мага! Карасен! Беги к Олиняю, пусть скачет в город за магом, да повтори ему три раза, что нужен опытный, а то забудет, недотепа!
Мальчишка с готовностью убежал вниз, мать, посчитав свой долг выполненным, удалилась пить пустырник и досыпать, а отец прекратил раскачиваться и внезапно посмотрел прямо на меня. Его глаза искрились смехом.
-- Школа определенно отменяется. Я прикажу подать твой завтрак в комнату, так что будь добра залезть в кровать. Да спрячь свой хвост под одеялом, пожалей Аньетку.
Пока я хранила озадаченное молчание, пытаясь понять, о чем же отец думал и что такое веселое надумал в итоге, он ушел, и мне ничего не оставалось делать, как залезть под одеяло: горничная и так с утра перенервничала. Под одеялом быстро стало очень жарко, хвост грел так, как будто у меня под одеялом растопили печку.
-- И почему папа назвал хвост моим?.. - тихонько спросила я. Но комната, увы, таинственно промолчала.