Аннотация: Новая (расширенная и дополненная) редакция романа грузилась сюда с большими ошибками, поэтому для неё пришлось создать новый файл "Обаламус (новая редакция)"
Обаламус
1.
Первым в кабинет вошёл Миша. Так уж исторически сложилось. Он - первый, я - второй. Во всём, что касалось городской московской жизни, его приоритет в нашей маленькой компании был установлен сразу и навсегда. Как-никак, он - абориген этих каменных джунглей. Он здесь родился и вырос. А я всё ещё теряюсь в московском многолюдье. Месяц назад мы окончили третий курс геофака МГУ (кафедру метеорологии) и сегодня прибыли в здание Гидрометцентра СССР на Красной Пресне в отдел краткосрочных прогнозов погоды.
- Здравствуйте, мы к вам на практику, нам нужен Северов Сергей Михайлович.
Из-за покрытого синоптическими картами стола поднялся светловолосый загорелый здоровяк лет тридцати. Джинсы, клетчатая рубашка, короткая стрижка, широкие покатые плечи. Встретишь такого на улице, ни за что не подумаешь, что инженер, да не простой, а ведущий. Обычно так выглядят литейщики или трактористы. Не настоящие, конечно, а те, что на агитплакатах.
- Студенты? Где учитесь? Какой курс? Да вы присаживайтесь! Будем знакомиться.
Вопросы он задавал спокойно и основательно, ответы слушал не перебивая. Через четверть часа, закончив нас расспрашивать, предложил обработать две синоптические карты, поступившие из аппаратной за время нашей беседы. Мы вытащили из дипломатов наборы карандашей и устроились за свободными столами. Сергей Михайлович занялся обработкой данных радиозонда, в наши действия не вмешивался. Работал он так же спокойно и неторопливо, как задавал вопросы. Линии наносил сразу "в цвете" на чистовик. К тому времени, как мы набросали черновые варианты изобар, он уже записывал что-то в толстый прошитый журнал.
- Черновик готов, - сказал я.
Миша завершил работу немного раньше, он ждал меня. Сергей Михайлович внимательно осмотрел наши листки, одобрительно хмыкнул, сделал в обеих картах несколько мелких исправлений и дал добро на завершение работы. Заодно велел называть его Сергеем, мол, не такой уж и старый, чтобы обзаводиться отчеством. Мы радостно согласились. Нам очень понравился руководитель практики, и было похоже на то, что и мы произвели на него неплохое впечатление. А расположение начальства в жизни студента значит немало. Достаточно, чтобы один даже не отрицательный, а просто не слишком хвалебный или слегка двусмысленный отзыв попал в производственную или комсомольскую характеристику, и с мечтой о хорошем распределении можно было проститься навсегда. Впрочем, если бы я мог предвидеть, к каким последствиям приведёт в данном конкретном случае расположение начальства, то, как знать, возможно, попробовал бы рискнуть характеристикой и даже оценкой за практику.
Через пару дней мы уже знали, что живет Сергей в одной из подмосковных деревень, что на работу добирается на электричке, что недавно он вернулся с зимовки в Антарктиде и что студентов (то есть нас с Мишей) на него "повесили, чтобы жизнь медом не казалась". О последнем нам сообщила Светлана Владиленовна - тощая очкастая стервочка неопределенного возраста, из тех, которые всё, всегда и про всех знают. Подозреваю, что она заметила, какими преданными глазами мы смотрим на Сергея, как наперегонки несёмся выполнять его распоряжения, и решила остудить наш пыл. Она добилась обратного эффекта. До её сообщения мы чувствовали себя частью его работы, теперь мы стали общественной нагрузкой. И мы хотели быть максимально полезными этому бывалому путешественнику, нас бросало в дрожь при одной мысли о том, что он может отказаться от руководства нашей практикой. Нужно ли говорить, что всё свободное время мы посвящали картам, зондам, кодировке и раскодировке сообщений о фактической погоде, методикам составления прогнозов и т.д. Мы были самыми старательными и трудолюбивыми практикантами в стране, а возможно и во всем мире. И в конце недели на наши счастливые головы свалилась неожиданная удача. Сергей пригласил нас к себе в гости.
Произошло все совершенно случайно. Мы с Мишей болтали о том, о сем, обрабатывая карты и ожидая прихода начальства. Строили планы на выходные. И вот в тот самый момент, когда у Миши родилось предложение в субботу смотаться в Сандуны, заходит Сергей и с порога произносит:
- Так вы, значит, баню любите?
- Да, а что? - отвечаю я
- В деревенскую не побоитесь? Я свою неделю назад закончил, приглашаю.
- Да мы с удовольствием! - это уже Миша сказал, он быстрее соображает.
Вот так и получилось, что солнечным пятничным вечером после дежурства мы с Мишей сидели в вагоне подмосковной электрички в компании руководителя практики и с величайшим вниманием слушали его рассказы об особенностях работы в Антарктиде. Мы были безмерно счастливы.
Дорога от платформы электрички до дома прошла мимо нашего сознания. Во-первых, она была короткой и удобной, а во-вторых, очень уж увлекательно Сергей описывал своё возвращение с антарктической вахты. Кто же способен смотреть по сторонам, когда перед его мысленным взором встают океанические волны и сверкают молнии, а в ушах шумит штормовой ветер, и раздаются раскаты грома...
Дом у нашего начальника оказался таким же крепким и основательным, как и его хозяин: красные кирпичные стены, многоцветные яркие наличники окон, сверкающая новенькой оцинковкой крыша, двухметровый деревянный забор. Войдя в калитку, мы попали во внутренний покрытый свежим асфальтом дворик, от которого отходила щебёночная тропинка к бревенчатому строению новенькой деревенской бани. У входа в строение мы увидели собачью будку. Из неё, громыхая цепью, выскочил громадный пёс. В нём даже далекий от кинологии человек сразу бы признал восточно-европейскую овчарку. Зверь явно знал себе цену: два коротких взмаха хвостом (приветствие хозяину) и молчаливое изучение гостей (подавать без надобности голос было явно ниже его достоинства).
- Ну что? Вначале моемся, потом ужинаем или наоборот? - спросил Сергей.
Мы выбрали баню. И она не обманула наших надежд. Пар был просто потрясающий! Каменка после каждого ковшичка долго шипела голодной гадюкой. Веники со свистом рассекали раскалённый полупрозрачный белесоватый воздух. Раз за разом мы вылетали в предбанник в твердой уверенности, что этот пар был последним - с нас хватит. Но, остудившись в ледяной ванне и отдохнув, снова и снова ныряли в пахнущую берёзовым листом, мятой и эвкалиптом парную.
Покидал я баню в состоянии, близком к эйфории. Казалось, что малейший порыв ветра может поднять меня в воздух и унести к облакам. Судя по сверкающим шалым глазам и алым пятнам на щеках, Сергей и Миша чувствовали то же самое. К дому мы шли в сумерках напрямик через огород. Так было ближе. Пёс, приветливо помахивая хвостом, ткнулся лобастой башкой в мою коленку. Признал другом хозяина и потребовал ласки. Я поскрёб ногтями бугристый лоб, почесал по очереди сначала за правым, затем за левым ухом, потрепал по могучей шее.
- Признал тебя Пальма, - сказал Сергей.
- А почему Пальма?
Такую экзотическую кличку мне встречать не доводилось.
- Да, его первый владелец месяцами из запоя не выходил, где ж ему было кобелька от сучки отличить, а когда пёс ко мне попал, уже привык на Альму откликаться. Вот и пришлось новую кличку изобретать, чтобы на слух от старой как можно меньше отличалась. Пальма - режиссёр американский. Афиши его фильмов по всему Гамбургу весели, когда мы там ошивались.
Сергей отстегнул ошейник.
- Пусть ночью на участке побегает, а то весь день на цепи просидел. Вас он теперь не тронет, раз своими признал.
Радостный Пальма неторопливо и деловито потрусил по кругу вдоль забора. А мы двинулись в дом. В сенях сбросили кроссовки и прошли на кухню. Сергей начал доставать из холодильника продукты, а Миша вынул из дипломата и сунул в морозилку бутылку "Сибирской". Я "Токайское" охлаждать не стал, сразу на стол выставил обе бутылки. Пусть высокое начальство убедится, что мы хоть и студенты, но не халявщики. Сергей одобрительно хмыкнул:
- А вот это правильно, водка пусть охладится немного. Начинать лучше с лёгких напитков, а потом идти на повышение градуса. Так и перебрать труднее, и голова утром болеть не будет.
2.
Наш руководитель знал, что говорил. Наутро, когда наша троица выскочила умываться во двор, моя голова действительно не болела. Мы плескались, намыливались и ополаскивались у бочки с прозрачной дождевой водой, не забывая довольно отфыркиваться. Солнце слепило глаза, отражаясь от волнистой поверхности.
- А почему вы в наш отдел практиковаться подались? Это же скука несусветная! - голос Сергея сквозь полотенце звучал слегка приглушенно.
- Мне нужно было перепройти часть практики за первый курс; три недели в июле, - ответил я, - а в оставшееся время мы успевали только к вам. Зато на следующий год нас пригласили в экспедицию на Байкал.
- И вы согласились? - Сергей протянул нам два белоснежных вафельных полотенца.
- Шурик всегда готов родных сибирских комаров подкормить, а я ещё не решил пока, - ответил Миша.
Он увлекался математическим моделированием и особой любви к энцифалиткам с накомарниками не испытывал. Я собирался защитить свой таёжный выбор, но не успел. В колено требовательно ткнулась собачья голова.
- Доброе утро, Пальма! - я начал гладить мускулистую шею и наклонился поближе к могучему черепу. - Доброе утро, дорогой!
Я придвинулся ещё ближе к собачьей морде, пёс довольно заурчал, подставляя прижатое к шее ухо... И вдруг резкий бросок... Мгновение назад перед глазами был собачий затылок, и вот уже на его месте громадная оскаленная пасть, которая неторопливо, как в режиме замедленной съемки продолжает раскрываться и приближается к лицу. Резко двигаю головой влево, пытаясь убраться подальше от огромных белых зубов. Правая сторона головы дёргается вниз, громко хрустит раздираемое клыками ухо. В лицо ударяет покрытая щебнем дорожка. Перекатываюсь налево, подальше от страшной пасти...
Пульсирующими толчками к правому уху приходит боль, но она где-то на периферии сознания. Главное - враг, секунду назад казавшийся четвероногим другом. Пёс всего в метре от меня, он готов к следующему броску. Прыжок по кратчайшей траектории... Мои ноги - сжатая пружина, взведённая к подбородку... Удар в самый центр летящего к горлу снаряда... Зверюга квыркается в воздухе, падает на бок... Взлетает в новом прыжке... Ноги бьют в то же место, что и в прошлый раз... В горящих глазах яростный блеск... Что на него нашло?... Третий рывок по кратчайшей... удар ... кувырок... Белые лица друзей... Они ещё не успели осознать происходящее... Ещё один прыжок... Но почему опять по прямой, один обходной манёвр - и собачьи челюсти сомкнутся на моём горле!?
Хриплый вопль: "убери собаку-у-у!!!" разрезает воздух. Кто кричал, и почему так саднит горло!? Сергей, наконец-то, приходит в себя и бросается на выручку. Пальма взлетает в воздух и зависает на середине прыжка. Ошейник глубоко врезается в горло ошалевшего от теплой крови хищника. Пёс рычит, но смиряется. Сергей тащит его к будке и сажает на цепь. Миша протягивает мне руку, помогает подняться. По воротнику рубашки течёт что-то теплое, пятна крови появляются на щебёнке. Пытаюсь правым глазом разглядеть повреждения. Вижу свисающий к шее кусочек чего-то красного с неровными краями.
- У тебя ухо оторвано, нужно срочно в больницу, - говорит Миша, протягивая мне чистый носовой платок, - держи.
- В дом за документами и к хирургу, здесь десять минут пешком! - секундное замешательство прошло; Сергей вновь предельно собран и решителен.
В прихожей на пару секунд отнимаю от шеи платок и бросаю беглый взгляд на зеркало. Влажный красный зигзаг разделил правое ухо по вертикали на две части, соединённые узкой перемычкой мочки. Нижний кусок болтается, как маятник, изредка роняя на плечо красные капли. Ну что ж, по-крайней мере, гибель от потери крови мне не грозит.
3.
Очередь к кабинету хирурга встретила нас неодобрительным ворчанием. Никому не улыбалось торчать в коридоре лишний час. Но пришедшая с нами медсестра, не останавливаясь, толкнула дверь. Через минуту, она вышла из помещения, бросив в нашу сторону "подождите, он уже заканчивает", и удалилась. Ждать пришлось недолго.
Вскоре дверь отворилась, выпуская молодую румяную толстушку с забинтованным запястьем.
- Ну, кто там экстренный с ухом?! Заходи! - прогремел из глубины комнаты хорошо поставленный баритон.
Все посмотрели на меня, и я шагнул внутрь. Стройная молодая брюнетка с марлевой повязкой под глазами хлопнула дверью, отсекая путь к отступлению. Врач - мужчина среднего роста, среднего сложения и среднего возраста - сидел за столом и что-то писал. Было странно, что у этого невзрачного человека такой выдающийся голос.
-- Эх, ваши б слова, да до бога, - попытался я поддержать беседу - честно говоря, не знаю, с ухом я, или уже нет!
Взгляд доктора оторвался от бумаг и сфокусировался на окровавленном носовом платке, который я прижимал к правой стороне шеи.
- А покажи-ка мне, что там? - он махнул рукой в сторону платка.
Я медленно и осторожно опустил руку.
- Ну что? Всё не так уж и страшно! - хирург внимательно осматривал рану. - Для начала постараемся это пришить, вдруг прирастёт; а отвалится - подрежем покороче... и второе для симметрии...
- А сколько шансов за "прирастёт"? - попытался уточнить я. Перспектива остаться без обоих ушей меня не обрадовала.
- Рана свежая, грязи не видно, думаю шансы очень неплохие. Да ты не переживай! - он ободряюще подмигнул. - Ко мне прошлым летом один прибегал, так ему собака другой орган оторвала, поважнее уха, тоже на ниточке болтался. - Доктор уже домыл руки и вытирал их белоснежным полотенцем. - И ничего, всё срослось в лучшем виде. Так что, садись на стул и постарайся не дергаться.
Я старался, но получалось так себе. Новокаин помогал мало.
- Терпи, - периодически повторял врач - если хочешь, чтобы шов не был заметен, нужны частые мелкие стежки, а анестезия в таких местах действует слабо, ну да ты частично изнутри обезболенный; похоже ещё с вечера... Ты, если терпеть трудно, лучше стони, только не дёргайся... и дыши в другую сторону, а то неровно сошью...
Но неподвижно стонать у меня не получалось - я стал потихоньку поскуливать и подвывать. Почему? Странно, но терпеть боль это помогало.
Сколько продолжалась операция, не помню. Мне показалось, часа два или три. Ребята потом сказали, что я провёл в кабинете чуть больше получаса.
- Ну, вот и всё! - хирург обработал рану чем-то жгучим и едким и заканчивал накладывать повязку. - Теперь посиди в коридоре, минут через пять тебя отведут в палату. Следующий войдите!
4.
...Куски льда отскакивают от оцинкованного металла крыши при каждом ударе. Левая рука сжимает пруток ограждения. Холод добирается до ладони сквозь меховую варежку. Никаких лишних движений. Пять этажей - не шутка. Каждый удар точно выверен, лезвие рубила чуть не доходит до стальной поверхности, но во льду образуется сквозная трещина. Заканчивается движение резким боковым рывком, отдирающим отломившийся кусок от кровельного железа. Очередная ледышка падает во двор... С каждой минутой тело всё хуже слушается... Ещё два-три метра, и нужно будет отдохнуть. Шаг левой, передвигаем следом правую, теперь нужно скользнуть рукой по прутку, перехватить поудобнее. Нога отъезжает в сторону... не страшно, опора на левую руку... Чёрт, какая скотина не проварила ограждение... Пруток изгибается, рука скользит... К чёрту рубило... Правая рука цепляется рядом с левой... живот бьется об обледенелый край... Прут гнётся все сильнее... До опоры уже не дотянуться... на какую-то долю секунды правая варежка цепляется за неровный конец прутка... Толстая ткань с треском расползается, край крыши медленно отходит вверх... Его движение всё ускоряется... Руки и ноги свободно болтаются в воздухе...
Светло-синие занавески на широких трехстворчатых окнах, кружка на тумбочке. Я сижу на больничной койке. Между лопатками стекает струйка пота. Бред... Нет, кошмар... Обычный кошмар... Так уже бывало не раз... В критической ситуации, когда события развивались стремительно, я действовал автоматически, даже не успевая толком испугаться, а потом снова и снова обмирал от страха, прокручивая в уме прошедшие события или будил по ночам соседей по комнате воплями из ночных кошмаров. Но было в сегодняшнем сне и что-то странное, что-то такое... чего не бывало раньше. Понять бы ещё, что?
Скрип отодвигаемого стула доносится из коридора сквозь приоткрытую дверь. Ровный цокот каблучков медленно приближается. Семь часов утра. Дежурная медсестра разносит по палатам таблетки и градусники. Периодически в четкий ритм вплетаются другие звуки... удары рубила по льду... сердце резко подскакивает к ключице, приподнимая левое плечо, перед глазами темнеет, как будто щелчком выключателя погасили солнце... Я не завопил от страха только потому, что пересохший язык прилип к гортани. Подмышки мгновенно взмокли. Да что это со мной сегодня?
Дверь скрипнула и отворилась. В проёме показалась Галочка, наша юная медбогиня, только что из училища. Глазки сверкают, улыбка до ушей, укороченный халатик закрывает полные загорелые ноги до середины бедра. В руках поднос с баночками, коробочками и градусниками. В центре композиции моя персональная голгофа - громадный шприц с толстенной иголкой. Очередной укол от бешенства. Третий день вгоняют иглы в мышцы живота, и будут колоть сорок дней "...если не принесёте справку от собаки о том, что она не бешеная", - сказал главврач в день большого обхода. Сергей сводил Пальму к ветеринару. Результата пока нет, но к концу недели обещают справку выдать.
Вообще, мне грех жаловаться. Ухо срастается нормально. На практике Сергей обо всём договорился. Он сильно переживает, хоть и старается не подавать виду. В ветклинике сказали, что Пальма бросился на меня из-за запаха перегара. Видно кто-то пьяный его когда-то сильно обидел, вот пса и переклинило. А первый хозяин по пьяному делу часто "свою Альму" лупил, и Сергею об этом было известно. Только он значения не придавал, да и не было раньше у пса таких закидонов.
Все эти мысли неторопливо ворочались в моей голове, а руки были заняты другим - обрабатывали карты барического поля. Их сегодня принёс Миша вместе с моими карандашами и прочими канцпринадлежностями.
Ранение само по себе, а практиковаться тоже надо - руку набивать. Глаз привычно отыскивал вершины барических холмов и низины впадин, затем одна за другой ложились изобары. Остальную работу отложим на следующий день, когда Сергей примет первую часть. С каждой новой картой я поднимался всё выше в атмосферу, и всё меньше данных было на них нанесено. Всё заметнее становились контуры рек Евразии. И вдруг перелистнув покрывшуюся изолиниями четырехсотку я внезапно увидел, как следующая за ней карта 300 мбар сама собой расцвечивается и заворачивается в полушарие... Исчезает больничная палата, выпадает из поля зрения стол, коробка карандашей и всё, что ещё мгновение назад находилось в пределах видимости. Карта становится цветной и объемной, она начинает двигаться, медленно поворачиваясь с северо-запада на юго-восток и укрупняя масштаб. Постепенно из поля зрения уходят Дальний Восток и Индокитай. Русла Сибирских рек становятся всё крупнее, изображение слегка подрагивает... Ослепительная оранжевая вспышка... Кромешная темнота... из которой спустя минуту начинает медленно прорисовываться больничная палата... Громкие ритмичные удары в ушах постепенно становятся тише и я понимаю, что это стучит сердце...
5.
Сорок шесть шагов от двери до конца коридора. Разворот. Сто двадцать три до противоположной стены. Сердце перестало колотиться о рёбра. Дыхание выровнялось. Со мной что-то не так. Но это не бешенство. Во-первых, у бешенства инкубационный период существенно больше, во-вторых, симптомы явно не те. Как бы с катушек не слететь от пережитого ужаса! Нужно срочно рассказать о кошмарах и галлюцинациях врачу... или не нужно? Заработать психиатрический диагноз легко - избавиться от него значительно труднее... С ним мне дальние странствия не светят... Только кинопутешествия... Нет, торопиться не будем! Но в палату идти не могу... Ну не могу и всё... Пойду в холл, где сейчас больничный люд телевизор смотрит...
Народу набежало уже довольно много. Но место нашлось - на продавленном диване у стены. Его не заняли, с него видно только левый верхний угол экрана... Ну и ладно... "Белое солнце пустыни" я смотрел уже много раз ... Можно посидеть и подумать... Итак, сначала ночной кошмар. В самом факте - ничего удивительного. Скорее следовало беспокоиться, если бы после такого стресса кошмара не было. Но странно, что снилась не оскаленная собачья пасть, а нечто совсем иное, с нападением никак не связанное. Теперь - галлюцинация. Это со мной всего второй раз. Первый раз мне привидился громадный паук, но было это ночью, после чтения страшной сказки, где такой же паук фигурировал. Тогда мне было пять лет, да и видел я его всего долю секунды. Сегодня - совсем другое дело. Нет, придётся сказать врачу. Пока я ещё не путаю бред с реальностью, надо подключить к борьбе с душевной болезнью "тяжелую артиллерию".
За тем, что происходит на экране, я не следил, голоса персонажей проходили мимо сознания. Вдруг из динамика довольно громко прозвучал голос Спартака Мишулина: "не говори никому, не надо..." и тут же в голове зазвучало эхо... НЕ ГОВОРИ... НЕ ГОВОРИ... НЕ НАДО... НЕ НАДО...
- Ты кто? - прошептал я еле слышно.
Сидящий справа старик с закатанной до середины бедра штаниной и забинтованной коленкой удивлённо покосился в мою сторону. Но фильм продолжался, и он снова уставился в экран.
- Успокойся и отвечай мысленно, я услышу, - ответил знаменитый актер из самой середины моего черепа.
- Ты внутри меня?
Вот не повезло... вторая личность в моей башке - классическая шизофрения... пора сдаваться в "дурку"...
- Да не шизик ты, не шизик, успокойся.
Дико зачесалась срастающаяся рана на ухе. Автоматически, не соображая, что делаю, я оперся левой рукой о подлокотник, приподнял правую коленку и обмер. А ведь чуть было не попытался почесать ухо задней лапой... ногой...
- Ты во мне из собаки, да? - я был воспитан атеистом, ни во что сверхестественное не верил, но бородатые попы оказались правы: высшие силы есть, а меня даже не крестили! И вот теперь в меня вселился... О! УЖАС....
- Слушай, ты можешь без истерики, пусть внутренней! Никакой я не Дьявол... и не Бог... Это так, на всякий случай, чтобы избавившись от паники ты не впадал в эйфорию. Всё совсем не так. Ты лучше вставай, и пойдём прогуляться во двор. Там я тебе всё объясню, а то если сейчас соседи оторвутся от телевизора, тебе не придётся звать психиатра, тебя к нему доставят... связанного простынями. Вот так, умница.
6.
Ну, всё он мне, конечно, не объяснил. И до конца убедить, пока что, тоже не смог. Но мне пришлось признать, что в его словах есть определённая логика. И сказанное им может быть правдой.
Я лежал в кровати и снова прокручивал в голове рассказ Обаламуса (так звали моего соседа по черепной коробке) пытаясь найти в его повествовании следы шизофренического бреда. Итак, он представитель другой цивилизации. Единственный, кто выжил в катастрофе, случившейся много лет назад. Точную дату и место катастрофы он обещал сообщить после подробного ознакомления с нашей системой измерения времени и планетарной географией. Это ладно, не к спеху, тем более что проверить его информацию будет непросто. А дальше - ещё удивительнее... Он не имел тела (в нашем, материальном, понимании этого слова). Причём, не лишился его в катастрофе, а не имел никогда. С самого рождения, или как там оно у них называется. Его народ (раса, вид...) много поколений назад научился использовать в качестве носителей своего разума сторонние предметы и благодаря этому вступил в Сообщество Миров. Поскольку его соотечественники могли вселять свой разум в любой подходящий для вселения носитель естественного или искусственного происхождения, то они стали на межзвёздных кораблях Сообщества выполнять функции "чёрных ящиков", а за это могли путешествовать по вселенной, чего самостоятельно, без участия других рас делать не умели. Почему не умели, я не понял... что-то связанное с энергетическими переходами... но, это не суть важно...
Корабль, на котором он летел, потерял управление, сошел с траектории, его попытались посадить на нашу планету, но неудачно. Во время снижения что-то произошло, какая-то реакция пошла не так. Когда стало ясно, что экипаж не спасти, капитан включил режим дезинтеграции. В результате Обаламус остался один. Существовать без материального носителя подходящей структуры он может сравнительно недолго. Возможности вселения тоже не безграничны. Сознание будущего носителя должно быть отключено на длительное время для медленного входа или нужен очень плотный контакт для быстрого. В момент катастрофы в пределах досягаемости самым подходящим оказался спящий старый ёжик, в мозгу которого была довольно тесно. Но скоро удалось сменить его на лису... Возможности переселиться в мозг человека у него стали появляться относительно недавно. До этого люди ему на глаза не попадались (в какую же глушь его занесло?). Первые пять попыток закончились неудачей: его изгоняли, как беса, ему поклонялись, как богу, от него лечились, как от душевной болезни... И каждый раз приходилось начинать новое движение по пищевой цепи с могильных червей, внутри которых его существование было похоже на жизнь слона в спичечной коробке.
Меня он выбрал по трём причинам: я искренне не верил в потусторонний мир, я испытывал сильную неприязнь к врачам-психиатрам и, наконец, у меня в мозгу в момент разговора с Сергеем появилась карта Прибайкалья, на которой место нашей будущей экспедиции совпало с тем, куда ему обязательно нужно попасть следующим летом. За нападение пса он приносит извинение, но по-другому переселиться в мою черепушку он не мог, а подходящий случай упустить побоялся.
Его имя начиналось как "6 пьир109 47502 взжел 13 435 обаламус олрадж 777678" ...и продолжалось очень долго. В общей сложности 746 символов - сказал он с гордостью. После получасовых препирательств удалось сократить его до "Обаламуса", но попытка ласково назвать его "Обом" с треском провалилась. Бесплотный дух устроил самую настоящую истерику, истошно вопя, что имя длиною меньше восьми символов является настолько большим оскорблением у него на родине, что услышавший его обычно вызывает обидчика на перекодировку сознания, после которой остается в лучшем случае только один, а довольно часто ни одного из участников этой своеобразной дуэли. Меня, как представителя другой цивилизации, он может простить, но только один раз.
После этого объяснения я немного успокоился. Если в моей голове и есть психически больное сознание, то ясно, что его занесли извне, как инопланетный вирус.
С этой мыслью я и уснул.
7.
Как ни странно мы с Обаламусом довольно неплохо устроились вдвоём в одном теле. Поначалу были конфликты, споры, даже скандалы. Нелегко сосуществовать двум совершенно разным личностям в "коммунальной" черепушке. Но постепенно нам удалось выработать взаимоприемлемые правила общежития. В основе их лежали обоюдная выгода и дружеская поддержка. Я должен был всё свободное время таскаться с ним по библиотекам, чтобы он мог получше ознакомиться с научными и духовными достижениями мира, в котором оказался. За это мне постепенно открывалась та часть знаний о необъятной вселенной, которая Советом Сообщества не была признана запретной для цивилизаций моего уровня.
Первым делом я попытался узнать, какие сведения входят в этот перечень, но Обаламус невозмутимо пояснил, что сам список, по понятным причинам, тоже является секретным. Запретным было очень многое из того, что меня интересовало.
Но вот информация о возможности полётов со сверхсветовой скоростью секретной не была. Хотя сам принцип мой бестелесный собеседник объяснить отказался. Сказал только, что теория нам уже известна, только мы ещё этого не осознали. На мой вопрос, сколько лет в среднем живут граждане Сообщества, и был ли изобретён рецепт бессмертия, последовал ответ, что ему известна только одна кислородная форма жизни, её представители живут в среднем около 600 лет по нашему календарю. Во времена, когда они находились перед вторым барьером, жили впятеро меньше. Из чего я могу сделать выводы самостоятельно...
Есть среди членов Сообщества и те, кого мы посчитали бы бессмертными... (глубокомысленное молчание), но вопрос этот сложнее, чем я могу себе представить и однозначного ответа на него нет. Первое время меня раздражали не столько ссылки на запреты Сообщества, в конце концов, с гостайной у нас и у самих не забалуешься, сколько такие вот уклончивые полуответы, пока однажды он не предложил мне объснить муравьям наиболее рациональный метод доказательства теоремы Ферма, и сделать это на чистейшем муравьином языке. Да ещё так, чтобы не выдать им принципы евклидовой геометрии и линейной алгебры. Тогда-то я и перестал на него обижаться.
На следующий мой вопрос, когда же мы, земляне, сможем вступить в их Сообщество, он долго не хотел отвечать. Но я был очень настойчив... Наконец мне удалось вытащить из него ту часть ответа, которая была в открытом доступе... Все цивилизации, по его словам, в процессе эволюции проходят (или не проходят) через три барьера. Первый - государственный, второй - корпоративный, третий - личностный. Каждый барьер - преодоление соблазна суицида, совмещённого с уничтожением всей своей расы. Мы сейчас находимся между первым и вторым барьерами. У нас есть несколько государств, которые могут уничтожить Землю, но они сумели преодолеть тягу к коллективному самоубийству. Второй барьер считается пройденным, когда такой соблазн преодолевают негосударственные структуры - общественные или производственные сообщества. Третий - когда могущество отдельной личности возрастает до уровня, на котором ей подвластно единолично распорядиться жизнью своей цивилизации. Обычно на этом последнем индивидуальном этапе раса распространяется на несколько планет одной системы, и коллективное самоубийство бывает связано с гибелью звезды и её планетарной системы. В Сообщество принимают только тех, кто прошёл третий барьер.
- И сколько процентов его проходит?
- На текущий момент в зале Совета занято 36 кресел.
- А сколько было претендентов?
- Нам известны не все, но число их превышает 10 000 000.
- Но тогда должны быть видны следы катастроф?
- А вы их и видите! Это взрывы Новых и Сверхновых.
Я взглянул на звездную россыпь Млечного пути.
- Так это, что - кладбище цивилизаций?! И вы на всё это спокойно смотрите, и бесстрастно ждёте, когда рванёт очередная звезда?! Может быть, ставки делаете на тотализаторе?!
- Были попытки помочь в преодолении третьего барьера...
- Ну и?
- Появилось 7 свободных кресел.
- А что с ними стало?
- Извини, но это секретная информация.
Больше на эту тему мы не беседовали. Зато его планы возвращения на родину обсуждали довольно часто. Основная идея была завязана на предположения и расчёты о вероятном времени и месте появления спасательной экспедиции. По его словам, сигнал о неполадках с кораблём должен был достичь ближайшего патруля примерно 45 лет назад, в этом случае в июле следующего (1982) года крейсер Сообщества будет внимательно обследовать земную поверхность по предполагаемой траектории посадки. Наиболее удобным местом для ожидания он считал район озера Байкал. А если более точно - остров Ольхон. Озеро Фролиха, куда мне предстояло отправиться в экспедицию, его тоже устраивало. На мой вопрос, почему он уверен, что спасатели прилетят именно в июле, он ответил, что при посещении систем, аналогичных Солнечной (имеющих орбитальные станции и космические корабли припланетного типа), действуют правила обязательной маскировки. Сближение с планетой возможно только в сопровождении естественного космического объекта, ещё лучше - группы объектов. А в июле ожидаются довольно сильные метеоритные дожди, под прикрытием которых можно и к планете подойти достаточно близко и спасательную капсулу в атмосферу Земли отправить.
Так мы прожили почти год. Все знакомые считали, что я "свихнулся на учёбе". А что ещё можно подумать, если человек всё свободное время проводит с книжками в руках? Никому не пришло в голову, что на самом деле мои глаза большую часть суток работают на благо инопланетного разума, а сам я частенько отключаю сознание, сидя в читальном зале. За это время я растерял всех друзей и подруг, но не мог же я отказать Обаламусу. Ему так много нужно было узнать о нашем мире и так мало времени оставалось до предполагаемого отбытия!
8.
И вот настал тот час, когда нам предстояло расстаться. Уже пять дней, как мой сосед по черепной коробке установил двусторонний контакт с экипажем крейсера. Неделю назад наша экспедиция поменяла лагерь, перебравшись с Фролихи на остров Ольхон в поселок с тем же названием. Причина передислокации - погода. Все три недели на Фролихе шли дожди, срывая всю актинометрию. Ко дню отъезда вода добралась до самых палаток. Коллеги проклинали судьбу, а у меня появились подозрения, что кое-кто сознательно добивается переноса стоянки.
Зато на Ольхоне погода сразу наладилась, и мы с головой погрузились в наблюдения. Измерения шли всё светлое время, выспаться за четыре ночных часа толком не удавалось, поэтому моя идея погулять под звёздами всех оставила равнодушными. Что мне и требовалось. И ещё мне нужно было отойти километров на пять вдоль берега к утёсу, выбранному Обаламусом в первый же день прибытия, и ждать когда капсула, которую я не смогу увидеть, зависнет над нами. Дальше он отключит моё сознание и покинет нашу планету, а я через несколько минут приду в себя и вернусь в лагерь.
Всю дорогу к утесу он меня торопил и отключил сразу, как только прибыли. Видимо, капсула уже была на месте. Даже не попрощался, скотина...
Из темноты медленно проступают луна и звёзды. Когда местные говорили, что на Ольхоне при полной луне можно ночью читать газету, я не верил. А ведь и правда, можно. Опускаю взгляд и разворачиваюсь в сторону поселка. Метрах в десяти прямо передо мной трое мордоворотов. Вчера у одного из наших возле магазина пытались денег "одолжить" на бутылку. Но нас оказалось пятеро против четверых и они отступили. Похоже, от самого поселка меня "пасут". Гопники, чтоб их! А как подготовились: один с обрезком трубы в руках, у другого арматурина за голенищем кирзача, третий неторопливо натягивает на руку шипастый кастет. Оглядываюсь - за спиной ещё двое. Видимо, вдоль берега утёс обошли. Значит дорога с обеих сторон перекрыта. И тоже, не безоружные - у каждого то ли черенок от лопаты, то ли просто дубина, но они в тени утёса - видны плохо...
Так, приплыли ... Много их, ой много... Мне хватило бы и троих... Молчком двигаются, значит не бить, убивать собрались... Бежать некуда, кричать бесполезно... Место тихое, никто не услышит... Драться - можно, но увы - недолго... И почему у меня всё не как у людей?!
...Какой же я идиот!!! Обаламус же в открытую говорил, что нужно сохранить его визит в тайне... Вот и сохраняет... Если уж он погоду переделал под свои нужды, то организовать этих дебилов ему вообще не проблема... Я ж для него низшая раса, не прошедшая какой-то там барьер... Муравей, возомнивший себя соратником бога... Носитель... Ёжика - того он лисице скормил... А меня этим... Неандертальцам...
Мордовороты между тем молча сжимали кольцо... Судя по тому, как они посматривают на владельца кастета, он у них главный... И он начнет ... Да, он... Продолжает идти ко мне, все остальные застывают на месте... нет, он лишь отвлекает внимание... Один из тех, что сзади, скользящими бесшумными шагами приближается со спины, подняв над головой дубину... Стоп... Но я не могу этого видеть... пусть - так блекло и схематично... Дубина движется вниз... её движение замедляется, и я успеваю убрать голову из-под удара... Мой несостоявшийся убийца промахивается, инерция бросает его вперёд, на то место, где я стоял только что... стоял, но сейчас я сместил вес на левую ногу и, выждав секунду, резко двинул назад правый локоть... Чавкаюший звук удара в ночной тишине прозвучал особенно громко. Короткий вскик, парень хватается за лицо и падает на дорогу. Но мне некогда жалеть ударившего воздух бандита... Их и без него ещё слишком много осталось.
Из нападавших только владелец кастета успевает среагировать... Он главарь - это точно... Шагнув вперед, он наносит длинный боковой шипастым кулаком в корпус... Грамотно... Голову из под удара убирать легче, чем туловище... А добить подранка вчетвером - плёвое дело... А я ничего не убираю, наоборот - добавляю недостающее... Увесистый дрын, выпавший из рук первого разбойника, носком правой ноги подбрасывается в воздух. И вот он уже упёрся в дорогу одним концом, как рогатина, и ловит руку с кастетом на другой... Получилось. Вопль главаря можно было услышать даже на другом берегу пролива... Сжав руками дубину я остановился в готовности к продолжению... Но его не последовало. Трое оставшихся разбойников развернулись и, побросав оружие, пустились наутек...
Но как же так? Я же ничего особенного не умею! Да, занимался боксом, имел первый юношеский разряд... в легком весе... Но ребят с такими габаритами, даже двоих, даже безоружных, мне бы ни за что не одолеть! А пятеро вооруженных - это верная гибель! И вообще, как можно видеть то, что происходит за спиной?
- Извини, - раздался в голове далекий, постепенно стихающий голос - Я немного усовершенствовал твоё тело, теперь тебя гораздо труднее убить и невозможно застать врасплох.
- Зачем? - что-то подсказывало мне, что время общения уже ограничено.
- Форма извинения за ухо, ну и ... ёще есть одно соображение... но о нём я ничего не могу тебе сказать сейчас, возможно - когда вернусь... Если вернусь... Прощай...
9.
Рюкзак со всеми экспедиционными шмотками я полчаса назад по дороге из аэропорта закинул в камеру хранения ФДСа. Осталась только полиэтиленовая сумка. Она лежала сейчас в пределах постоянной видимости на соседнем стуле и не давала полностью посвятить себя счастью. А счастье было прямо перед носом, оно великолепно выглядело, еще лучше пахло и рождало в душе сладостные воспоминания. Я говорю о тарелке с пельменями. Вы будете смеяться, но это единственное, чего мне обычно недостает в экспедициях. Ни бесчисленные орды комаров, ни утренний иней на забытой с вечера ложке, ни моросящие дожди, ни ливни с грозами и градом не огорчают меня так, как необходимость длительное время обходиться без любимой, привычной с детства, пищи. И пусть в столовке только один сорт пельменей, да и те фабричные (у нас дома к празднику их лепят сами хозяева по 5-6 видов только мясных, а ещё 2-3 вида рыбных). В экспедиции не было никаких, поэтому сейчас даже такой суррогат казался мне райским блюдом.
Вот почему я снял со стула сумку и угнездил её под столом, сжав для верности пятками кроссовок. После обеда я обязательно отнесу её куда велено, а сейчас пусть уберётся с глаз моих и не мешает встрече сибиряка с его первой за два летних месяца порцией желудочного счастья.
Но как бы ни был богат человек, он может сидеть только на одном стуле и спать только в одной кровати. И не может съесть за обедом две первых порции пельменей, потому что одна из них будет, увы, уже второй.
По этой причине я ограничился одной тарелкой, допил чай и, подхватив многострадальную сумку, покинул столовую. В сумке лежал пакет с результатами наблюдений байкальской летней экспедиции, который я должен был, в соответствии с полученными в Иркутске указаниями, вручить сотруднику университетской метеообсерватории Жарикову Георгию Михайловичу в собственные руки.
Руки в комплекте с самим Жошей (как его называли сослуживцы за то, что представлялся всем новым знакомым, начиная с фамилии - Жариков Гоша) встретили меня в коридоре. Жоша закончил нашу кафедру два года назад и был уже старшим инженером. На время летних отпусков он временно исполнял должность начальника отдела, чем ужасно гордился.
Мы с ним - давние знакомые. Впервые увиделись в зимней экспедиции моего первого курса, когда в составе группы таких же молодых и нахальных "подопытных кроликов" я участвовал в бальнеологических исследованиях в Пятигорске. Жоша (тогда студент пятого курса) в этой экспедиции выполнял функции исследователя и никак не мог понять, как получается, что каждое утро при малейшей нагрузке у нас резко взлетает пульс и скачет давление, а к обеду все устаканивается. Только через две недели, в последний день наблюдений, он догадался, что это - обычный похмельный синдром. Явно ум и сообразительность не были сильной стороной моего старшего товарища. Но зато был он очень добрым и каким-то домашним. Слегка округлые (но ни в коем случае не толстые) щеки и пышные пшеничные усы, любимая вязаная безрукавка, а главное, искреннее желание всем помочь делали его очень обаятельным. Вот и сейчас, пренебрегая субординацией, он встретил меня в коридоре, провел в свой кабинет, предложил чаю, посвятил в последние кафедральные новости. Я узнал, что послезавтра из обсерватории отправляется экспедиция в лесной заповедник на Океблиз города Пущино. В экспедиции в последний момент появилась вакансия. Так что, если у меня есть желание...
Вообще-то я собирался на оставшееся после практики время рвануть домой. Пусть родители хоть раз в год на сына посмотрят! И пока Жоша подробно излагал своё видение целей и задач экспедиции, я подрёмывал в кресле, не забывая держать глаза открытыми и периодически кивать головой. Включился я, когда в рассказе прозвучало имя руководителя. Оказывается, главным в этой лавочке был назначен А. И. Михельсон - личность настолько примечательная, что моё прохладное отношение к предлагаемой Жошей авантюре сразу резко переменилось.
Алексей Исаакович был сыном американских коммунистов, эмигрировавших в Советский Союз по идейным соображениям и притащивших с собой в социалистический рай маленького Алекса. Теперь малышу было уже за 50. Работал он на кафедре гидрологии, читал лекции по технике безопасности на воде и был известным на весь университет бабником, вечным тамадой на всех банкетах и вечеринках, выдающимся филателистом и проч. и проч. и проч.
Курил Михельсон практически беспрерывно, частенько запаливая новую сигарету от предыдущей. Его именем на нашем факультете была даже в шутку названа единица измерения задымленности - 1 михельсон. Это когда в помещении на высоте один метр висит топор массой в один килограмм. Из скандалов, связанных с бесконечными пьянками и аморалками, он не вылезал, был постоянным героем доски приказов о взысканиях и большинства факультетских анекдотов. Но при этом, никто лучше него не мог организовать работу в полевых условиях группы людей любой численности, состава и степени знакомства. Его беспрекословно слушались студенты и аспиранты, вчерашние зэки и доктора наук. Очень примечательная личность!
И почему-то мне вдруг расхотелось ехать домой на каникулы, а появилось желание испытать на собственной шкуре все методы руководства человека, о котором все так много говорили.
- Хорошо, согласен, каковы дальнейшие действия? - сказал я, когда в Жошином рассказе наступила небольшая пауза.
- Собеседование завтра в десять утра, - сообщил мне довольный "охотник за простофилями" и добавил радостно, - в Формозе.
"Формозой", или "Тайванем", университетский люд именовал пивную, расположенную у самых стен китайского посольства в пяти минутах ходьбы от МГУ. Чувствовалась, что твердая рука Алексея Исааковича уже крепко держит бразды правления коллективом.
Наверное, может показаться невероятным, что после окончания летней практики меня снова потянуло в поле, да ещё в такой компании, но уж очень скучным и размеренным был последний учебный год. Обстоятельства сложились так, что я вынужден был с утра до ночи заниматься только учебой, а потому был полностью лишен развлечений. И теперь, когда необходимость в "монашеской" жизни наконец-то отпала, меня неудержимо потянуло в загул. А уж в том, что вся Пущинская экспедиция будет одним сплошным загулом, сомневаться не приходилось.
10.
На следующее утро, ровно в 10 часов, я стоял в дверях пивного бара, и обшаривал глазами зал. Точность, как известно всему факультету, - это главное, что Михельсон ценит в людях. Вторым необходимым условием было умение быстро и органично вписаться в "крепко спитый" коллектив.
Где же? А, вот они, голубчики! Ожидающая моего прихода комиссия состояла из трех человек. Между вгрызающимся в распотрошенную воблу Жошей и жестикулирующим сигаретой Михельсоном за столиком неподвижной скалой расположился лучший друг Алексея Исааковича и восходящая звезда отечественной гидрологии доктор физико-математических наук Андрей Христофорович Упоров. Лица не видно - стоит спиной к двери, но Упорова и так ни с кем не спутаешь. На первый взгляд, он обычно напоминает одетый по последней моде двустворчатый шкаф. Симпатичный такой шкафчик в расстегнутом бежевом плаще, несмотря на летнюю жару.
Значит, высокая комиссия не пивом единым мозги промывает. Что ж, да здравствуют приключения! А приключения - это то, что постоянно, как сильнейший магнит, притягивал к себе сын американских эмигрантов. Вот и сейчас он дымил в аккурат под самой табличкой "за курение в общественном месте штраф ... рублей". Обычно завсегдатаи, сами втихомолку покуривающие "в рукав", сразу накидывались на нарушителя и начинали его клевать, но сейчас они старались устроиться подальше от живописной компании и сделать вид, что ничего не замечают. Уж очень колоритно возлежали с двух сторон от упоровской кружки покрытые коричневыми мозолями от ударных тренажеров двухпудовые волосатые кувалды. Рядом с ними полулитровая пивная посудина производила впечатление стопарика. Голова доктора наук была слегка наклонена влево к говорящему о чем-то Михельсону. Коротко стриженый затылок плавно перетекал в могучую шею и тонул в воротнике плаща.
Верилось с трудом, что семнадцатилетний первокурсник Андрюшенька Упоров был худеньким невзрачным очкариком. В те далекие времена он великолепно играл на фортепьяно и даже выступал с концертами. Но в экспедициях требовались сила и ловкость, и Андрей стал заниматься несколькими видами тяжелой атлетики и силовых единоборств одновременно с тем же фанатизмом, с которым прежде разучивал гаммы. Результат - к тридцати пяти годам при росте 175 см он весил около 130 кг, носил брюки 56 размера и пиджак 68-го, собрал коллекцию кандидатских и мастерских удостоверений в различных видах спорта, имел чёрный пояс по каратэ. Очки он надевал теперь только на лекциях, а в обычной жизни обходился без них. На эту тему в прошлогодней факультетской стенгазете появилась карикатура с подписью: "У носорога очень плохое зрение, но при такой массе это не его проблемы". Упоров не обижался.
Многие не могли понять, что связывало этого человека с Михельсоном. Возможно, этой дружбой Упоров удовлетворял свою потребность в разгильдяйстве и неорганизованности. Этих качеств не было у него внутри, и он нашел их вне своего могучего организма.
Взяв у стойки кружку пенящегося жигулёвского, я приблизился к руководящему столику.
- Вы позволите? - кивок в сторону свободного четвёртого места.
- Здесь занято, - произнёс, даже не взглянув на меня, Михельсон.
- Мы человека ждем, - пояснил Андрей Христофорович, взглянув в лицо непонятливому нахалу. За соседними столиками граждане затаили дыхание и начали отодвигаться.
Но тут Жоша проглотил, наконец-то, кусок воблы и сказал, обращаясь к своим старшим товарищам:
- Больше не ждём, это он и есть.
Михельсон взглянул на меня с интересом.
- А я уж думал, что парнишка выпил лишнего с утра, и не видит, куда прётся.
- Нет, - говорю, - не выпил, с собой принёс.
Шутка обросла бородой ещё при Петре Первом, но я подкрепил её визуально, отвернув полу пиджака и продемонстрировав торчащее из внутреннего кармана горлышко "Столичной" с характерным язычком на пробке.
- Вот это по-нашему! - тут же оживился Алексей Исаакович. - Считай, что собеседование ты уже прошел и в штат экспедиции зачислен. Переходим к неофициальной части. Он придвинул голову поближе к Упорову:
- Андрюша, будь другом, сделай человеку вкусно.
Моя кружка утонула в правой ладони доктора наук и опустилась под стол. Раздались три коротких "буля" - и вот уже передо мной новорожденный "ёршик". Я отхлебнул и одобрительно хмыкнул.
- Прекрасно!
Было действительно здорово.
-Андрей Христофорович лучший специалист в этой области, - торжественно приподнял сигарету над столом Михельсон. - Жаль, что он не сможет поехать с нами.
- Он травму на соревнованиях получил, - пояснил Жоша, - шею ему свернули на первенстве Москвы по вольной борьбе.
Я с долей сомнения взглянул на расстегнутый воротник рубашки Упорова, попытался представить себе, чем можно свернуть такую шею. Но ничего мельче экскаватора в голову почему-то не приходило.
- И нам срочно понадобилась замена, - вернул разговор в прежнее русло Алексей Исаакович, - но, сам понимаешь, ты его заменить не можешь. Поэтому сделаем передвижку: Георгий (Михельсон двинул сигаретой в сторону Жоши) займет место моего заместителя. На должность руководителя группы наблюдения вместо Георгия назначим Сергея Птицына - он самый опытный из наблюдателей. А Вы, Александр, займете освободившуюся должность наблюдателя. Все эти перемещения нужно оформить приказами, поэтому машина завтра уходит без меня. Я буду через один-два дня, когда доделаю все бумаги. В мое отсутствие обязанности руководителя исполняет, естественно, Жариков. Прибудете на место, оборудуете площадку приборами, устроите лагерь. Обедать будете в Доме отдыха в 2 км от базы, я с ними уже договорился, завтрак и ужин в лагере. Есть вопросы? - он посмотрел на Жошу.
- Да нет, всё ясно, Алексей Исаакович, - ответил Жоша, - всё как обычно: трехразовое питание, двухразовый прием спиртных напитков, заступающая смена 50 грамм, сменяющаяся - 150, всем остальным водка - без ограничений.
- Не всем! Дежурному по кухне никапли спиртного, пока не сменится, а то опять кто-нибудь соду с солью перепутает, - строго напомнил Михельсон - в остальном все верно. А теперь, студент, передай мастеру емкость, ему в плаще разливать сподручнее. Все рабочие вопросы решили, отдыхаем. Какникак суббота сегодня - выходной день.
И мы принялись отдыхать с энтузиазмом людей, понимающих, что с завтрашнего дня о выходных им придется надолго забыть.
11.
В машине, не считая водителя, нас было шестеро. Выехали из Москвы пораньше, чтобы иметь достаточно времени на обустройство. Жоша сел в кабину - показывать дорогу. В кузов тентованного ЗИЛка забрались и устроились на палатках и спальниках длинноногий Сергей Птицын, с недавнего времени сотрудник кафедры физгеографии СССР, мой однокурсник Гена Лущенко, я и двое незнакомых первокурсников, представившихся Михаилом и Ренатом. Под монотонное урчание двигателя я довольно быстро уснул, а когда открыл глаза, ребята уже выбрались из машины. Я стал подавать им из кузова ящики с приборами и продуктами, мешки с палатками, спальники и прочую хрень (а каким ещё словом можно назвать, например, огромное дубовое кресло). Жоша внимательно осматривал всё, что мы выгружали, и сверял со списком. Когда из кузова вытащили последний ящик тушенки, наш ВРИО подписал водителю бумаги. Машина пустилась в обратный путь, обдав нас напоследок вонючей струей выхлопных газов.
Мы начали обустраиваться в сотне метров от метеоплощадки на опушке леса. Врытый в землю дощатый стол с двумя лавками по бокам, проплешина от кострища и старые колышки от палаток указывали, что Пущинская экспедиция существует уже не первое лето. Мы разбились на пары и разыграли по жребию палатки. Нам с Геной досталась ближняя от стола, и мы быстро забросили в нее свои рюкзаки и спальники. Как и все остальные, палатка была четырехместной - на комфорте Михельсон не экономил. Впрочем, в лагере были и две шестиместные палатки. Одну мы поставили для своего временно отсутствующего руководителя, вторую заняли начальники помельче: Жоша и Птица. Закипела привычная работапо обустройству лагеря.
В трудах праведных не заметили, как приблизилось святое время обеда.
- Птица остается в лагере, остальные - за мной, - скомандовал Жоша, и мы пошли по тропинке через лес за своим руководителем.
На территорию Дома отдыха мы попали через дыру в сетчатом заборе. Столовая оказалась мечтой лесного жителя: уютная, опрятная, вся в белых скатертях, салфетках и занавесках. Наши штормовки и джинсы нарушали эту идиллию. Встретила нас заведующая с распростёртыми объятиями, справилась у Жоши о здоровье Алексея Исааковича и спросила, когда он сам зайдет на огонек. Незримая рука Михельсона и его умение четко решать вопросы вели нас по жизни.
До ужина все дружно устанавливали и налаживали приборы на метеоплощадке: развесили в будках психрометры, установили комплект почвенных термометров, заправили ленты в самописцы и т.д.
Птица заполнил титульный лист журнала наблюдений, Жоша восстановил поврежденную линию электроснабжения и наладил освещение на площадке и в лагере. По кухне дежурил Ренат. Он приготовил на костре гречневую кашу с тушенкой, как ни странно, очень вкусную.
После ужина я, повинуясь общему решению, заступил на первое дежурство. До завтрака все метеонаблюдения были на моей совести. Я положил перед собой на стол наручные часы, достал из кармана и проверил фонарик, раскрыл купленного в букинисте на Ольхоне "Наследника из Калькутты" и приготовился к бессонной ночи.
До трех часов утра всё было тихо, затем вдали послышался неровный гул приближающейся легковой машины и на ведущем к лагерю проселке синхронно запрыгали светлячки фар.
Рыбаки? В ночь на понедельник? Бред! Скорее заблудился кто-то. Будут дорогу спрашивать, а от меня толку, что с гадюки шерсти. Точно заблудились! К лагерю сворачивают. Желтая "волга" с шашечками на бортах медленно вкатилась под лагерный фонарь и встала, заглушив двигатель. На переднем бампере новенькими цифрами сверкал московский номер.
Отворилась правая передняя дверь. Вышедший из нее незнакомый парень в линялых джинсах и выцветшей штормовке молчком кинулся распахивать заднюю, из которой грациозно выпорхнула размалеванная стройная блондинка в алом вечернем платье, а ля "ночная бабочка". Я ущипнул себя за ногу под столом. Машина осталась на месте. Странная парочка тоже не исчезла. Значит, я не сплю. Неужели они к нам в экспедицию? Бред... На телке одной косметики на месячную зарплату профессора. И единственный прибор, с которым она контактирует на работе, к гидрометеорологии имеет... косвенное отношение.
И в тот момент, когда моя челюсть грозила упасть прямо на раскрытую книгу, из машины показался элегантный и нетрезвый Михельсон, галантно выволакивающий следом за собой пышногудую брюнетку в чем-то фиолетовом и обтягивающем.
- Привет ночной смене, - Алексей Исаакович и не подумал приглушить голос. - Как устроились, как идет первая вахта?
- Устроились без проблем, вахта без происшествий, местные жители о вас спрашивали, велели при случае кланяться, - отчитался я перед высоким начальством.
- А я вот тут девочек с собой захватил, они утверждали, что ночная вахта им не в диковинку.
Девицы смотрели на своего спутника с немым укором, оно и понятно: у них в валютном кабаке вахта - нечто совсем иное.
Из шестиместной палатки показались две всклокоченные головы. Помаргивая узенькими щелочками глаз, они оглядели всю композицию. Глаза стали значительно шире. Головы исчезли под опустившимся пологом.
Одеваются, надо полагать.
Когда из палатки показался Жоша, Михельсон уже вытащил из багажника машины четыре больших пакета и сейчас расставлял на столе недопитые бутылки и раскладывал ресторанные деликатесы. Из всей компании только он чувствовал себя свободно и непринужденно.
Девицы ещё не оправились от шока: они явно ожидали чего-то другого. Прибывший с Алексеем Исааковичем парень стоял отдельно от них рядом со своим экспедиционным рюкзаком и не знал, что делать дальше. Водитель помогал Михельсону сервировать стол. А я... я закрыл книгу, взял журнал и фонарик, и пошел делать наблюдения. Время!
Когда я вернулся, вся компания уже сидела за накрытым столом. С правой стороны угнездились обе девицы. Рядом с ними устроился водитель. Напротив них в порядке старшинства - Жоша, Птица и парень в штормовке. А во главе стола на принесенном из начальственной палатки дубовом креслесчастливым падишахом восседал Алексей ибн Исаакович. Сигарету он держал в левой руке потому, что в правой уже была полная рюмка, как и у всех, кроме водителя.
- ... а потом я поймал у кабака тачку, заехал за Василием (кивок в сторону незнакомого парня), чтоб ему на перекладных сюда не тащиться, и вот мы все здесь... Вы спросите, какое отношение имеет эта история к следующему тосту? Да никакого. Потому что пить в присутствии столь очаровательных особ за что-нибудь, кроме их несравненной красоты, считаю неприличным и данной мне властью запрещаю. Михельсон торжественно выпрямился: За прекрасных дам!
Я встал вместе со всеми, приложил рюмку к губам и затем нетронутой поставил на стол. Встретив заинтересованный взгляд руководителя, глазами указал на журнал наблюдений. На лице Алексея Исааковича мелькнуло одобрение, впрочем, на мне он своё внимание не фокусировал. Из машины раздавалась негромкая музыка. Михельсон подошел к водительской дверке, добавил громкости, а затем, вернувшись к столу, шепнул что-то девицам. Те послушно поднялись и юркнули в его палатку. Следом за ними туда отправился и сам хозяин. Общество восприняло его уход, как команду "отбой". Жоша пошел устраивать новенького, Птица вернулся в свои парусиновые апартаменты. Водитель неспешно ужинал. А я снова раскрыл книжку: оставалось дежурить еще больше четырех часов.
"Волга" с девицами покинула нашу стоянку во время моего следующего похода на площадку. Очевидно, работники ночной индустрии предпочитали производить расчеты в отсутствие лишних глаз. Михельсон накрыл остатки трапезы ресторанными салфетками и ушел досыпать. Я сидел и прикидывал, сколько месячных зарплат просадил за последние сутки наш начальник, и откуда у него такие деньги. На факультете ходили слухи, что он не только филателист, но и эксперт-посредник на крупных сделках с редкими марками. Поговаривали даже, что его левые доходы превосходят официальную зарплату всей кафедры.
События сегодняшней ночи делали эти рассказы похожими на правду. Впрочем, что толку считать чужие деньги!? Карьера фарцовщика, толкача или посредника меня никогда не прельщала.
И я снова углубился в чтение романа.
12.
Утром смену у меня принимал Птица, это было своего рода традицией - первую дневную смену всегда брал на себя ответственный за наблюдения, как бы официально ни называлась его должность. За эти двенадцать часов он составлял график дежурств, консультировал новичков, проверял приборы в работе.
За завтраком Михельсон выглядел помятым и невыспавшимся. Вчерашний кураж слез с него, как старая кожа с подросшего за год удава. Но энергия продолжала бить через край.
- Георгий, - обратился он за столом к Жоше, когда все перестали работать ложками и разлили по кружкам чай, - возьмешь после завтрака всех свободных от вахты и дуйте на водомерный пост. Проинструктируешь, как вести замеры уровня воды. Сергей, - спросил он у Птицы, - как приборы на площадке, все работают?
- Все в порядке, Алексей Исаакович, но по самописцам окончательно смогу доложить вечером, когда ленты сменим.
- Александр, - это уже мне - ты до обеда спишь, а там видно будет.
Алексей Исаакович одним глотком допил чай и ушел к себе в палатку, откуда вернулся к столу с небольшим аккуратным ящичком. Достал из-под откидной крышки какую-то белую брошюру, очень похожую на инструкцию и начал внимательно ее изучать.
А я нырнул в приготовленный с вечера спальный мешок и провалился в сон.
Мне снился двухмачтовый бриг, летящий в открытое море под ярким тропическим солнцем. И привезенная Михельсоном брюнетка призывно улыбалась и стоила глазки из илюминатора каюты. Но когда я шагнул к двери, оказался лицом к лицу с каким-то горбоносым мужиком, вооруженным абордажной саблей и пистолетом. Он направил мне в лицо воронёный ствол и голосом Птицы произнёс:
- Алексей Исаакович, как же так, ведь ваши родители уехали от капиталистической бездуховности, а вы, можно сказать, предаете их идеалы?
Так, все ясно. Картинка была еще из сна, а голос уже реальный. Наш единственный член партии повел воспитательную работу и начал с главы экспедиции. Подслушивать, конечно, нехорошо, но очень уж хотелось узнать, что ответит Михельсон, и я продолжал лежать неподвижно.
- Понимаешь, Сергей, родители мои вынуждены были уехать в Союз не потому, что были коммунистами, а потому, что их выжили из Штатов, как инакомыслящих. Но инакомыслящий - это не убеждения и даже не система ценностей, это состояние души... Диссидент - человек, думающий собственными мозгами, а не штампами официальной идеологии. И если бы они росли здесь, а не там, возможно, им тоже пришлось бы уехать, но уже туда. Благонадежные жеграждане при смене идеологии завтра поменяют красные знамена на двуглавого орла или полумесяц - и снова будут искренне уверены, что их убеждениям нет разумной альтернативы.
- Но вы же помогаете спекулянтам!
- Нет, я только свожу между собой покупателя и продавца, проверяю качество товара и подтверждаю честные намерения участников сделки. Без моей помощи она бы тоже состоялась, но отечественный продавец получил бы в несколько раз меньше.
- Но почему? Если товар тот же самый!
- Потому что, если вы, Сергей, будете покупать золото у цыгана, то не дадите ему больше половины цены даже за настоящее золото. Ведь оно наверняка ворованное. Так же и здесь. Если продавец не известен в среде филателистов, он, скорее всего, вор.
- Но вы наносите вред государству!
- Ой, ли? Государство, Сергей, как и народ, состоит из людей. А большинство сомнительных коллекций марок сосредоточено как раз в руках этих людей - правящей элиты. Так что, они, люди, составляющие наше государство, выигрывают от моей деятельности больше, чем я сам. И давай прекращать эту говорильню, народ с поста возвращается.
Да, слухи на этот раз не обманули. Теперь понятно, почему Михельсон сорил вчера деньгами, как удачливый золотоискатель. Шальные деньги на Руси беречь не принято. Но что он там говорил о диссидентах, состоянии души? Интересно!
- Привет, Шура, ты уже не спишь? - Гена Лущенко вернулся с водомерного поста и был готов общаться.
- Здорово, теперь уже нет, - я сделал вид, что проснулся от его голоса.
- Слушай, там, рядом с постом такой пляж! Пошли купаться после обеда?
- Нужно только посмотреть график дежурств и отпроситься у начальства. А скоро обед?
Гена взглянул на часы.
- Минут через двадцать, наверное.
Но на пляж в этот день мы не попали. Потому, что на обед нас привел сам Алексей Исаакович, а вблизи него постоянно клокотал водоворот событий, затягивающий в себя окружающих.
13.
Самогон у Степана Матвеича был знатный. Можно сказать, король всех самогонов. Но большая часть содержимого моей стопки доставалась роскошной хозяйской монстере, томящейся в деревянной кадке рядом со столом. Пить наравне с лесником у меня не получалось. Ничего, пусть растение тоже порадуется, а мне еще пять километров пешком до стоянки топать.
Чертов Михельсон после первого тоста сбежал в лагерь за прибором, Гену погнал на хозяйской лодке к водомерному посту, а меня принес в жертву. Раз, говорит, на работе не пьешь, считай, что до вечера на отдыхе. Мы прибор и вдвоем установим, а лодку Матвеич от поста завтра сам заберет.
Очередную байку старика я пропустил мимо ушей. Задумался. Поэтому, когда он закончил рассказ, я сразу же спросил:
- А чего вы на кордоне не живете, сами же говорили, что там дом большой и печка жаркая?
- Это давняя история, она до меня еще случилась. Но если интересно... В деревне говорят, что раньше на месте кордона был хутор и жил там Филимонов Матвей Ильич с женой и детишками. Детишек было у него шестеро. Четыре сына и две дочери. Но не бедствовали. Хозяйство справное было, люди работящие. А в двадцать девятом началась коллективизация. Хозяйство большое - значит, кулак... Посадили их всю семью на одну телегу и отправили куда следует... Нда...