Пыж Олеся : другие произведения.

Вторая Половина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    А вдруг в этом Космосе есть такой мир, где люди рождаются со Второй Половиной по умолчанию, да не просто рождаются, а ещё и знают прекрасно, где эта Половина живёт и чем дышит. Вот только между Половинами устанавливается не то чтобы любовь, а Связь, по которой, как по блютусу, можно передавать друг другу проценты личного богатства - проценты счастья, умение складывать оригами, ловкость, удачу и даже годы жизни. Нужно только учитывать вечный мировой минус - все ресурсы ограничены.
  Олеся Пыж
  
  Вторая Половина
  
  И когда Онне исполнилось двадцать два года - пришла повестка. Онна стояла у дверей почты, уставившись в маленькую квадратную бумажонку, и испытывала то самое чувство, которое испытывает любой человек, когда путь к его Второй Половине открывается. Как врата к счастью. Как калитка в райский сад.
  
  На мятой бумажке всё было куда прозаичнее: Вторая Половина Онны жил всего в трёхстах километрах от неё, на Тополиной улице семнадцать дробь один. Теперь нужно было лишь связаться с ним по менталке, выйдя на указанную в бумажке частоту, договориться о встрече и жить долго и счастливо, как и пристало всем гармоничным существам.
  
  Потом Онна шла по парку с бумажным комочком в руке и ей чудилось, что на самом деле она держит ладонь своей Второй Половины. Частоту его менталки Онна уже вызубрила наизусть, но решила ждать, что Он свяжется с ней первым.
  
  По правде сказать, она уже начала сомневаться, что повестка эта вообще придёт, а Половина отыщется. Ведь, ёлки-палки, к некоторым повестка аж в шестнадцать приходила, а Онне уже стукнуло двадцать два, и это очень даже веский повод двадцать два раза задуматься, а не дал ли Гармоничный Мир осечку, а не забыл ли он создать Оннину Вторую половину.
  
  Не забыл.
  
  Вот и Онна сейчас шла по парку, и вспоминала улыбчивые утешения мамы, строчки из учебников, прописные законы Гармоничного Мира:
  
  "Человек - гармоничное существо с ограниченным набором процентных качественных характеристик, архивами памяти и резервами чувств - не имеет технической возможности родиться в Мире без Второй Половины с идентичным Исходником, но иным набором характеристик".
  
  Онне с набором личных характеристик повезло: ей из Исходника достался хороший процент красоты, обаяния и сообразительности. Но ничего в ней не превышало нормы, а уж тем более сотки... она шла и думала, что может предложить своей Второй Половине на Обмен.
  
  И захочет ли её Вторая Половина вообще с ней меняться...
  
  
  ...
  
  
  - Что значит "не захочет"? - смеялась мама, когда Онна вернулась домой и разложила на столе потрёпанную, до последней буковки пропахшую Онниными руками повестку. - "Не захочет меняться", ха-ха! Наоборот, как присосётся!.. Вот увидишь. Мужики, они... Ты есть будешь?
  
  Онна кивнула и с ногами забралась на стул. Тихая, обретшая Вторую Половину пока только на бумаге и от того слегка потерянная, подтянула коленки к груди и, сгорбившись, ткнулась в них подбородком.
  
  - Супцу? Есть ещё голубцы, но суп доесть бы сегодня...
  
  - Ага, - легко согласилась Онна, про голубцы она и вовсе не услышала: в её ушах слишком шумно жужжали, перебивая друг друга частоты менталки; запрос связи от Половины мог прийти в любую минуту.
  
  - Ждёшь? - как-то подстегивающе и лукаво сощурила глаза мама и достала из холодильника жёлтую кастрюлю с таким заговорщицким видом, будто бы внутри не суп плескался, а запрещенное в Мире вещество, которое внутри человека все архивы взламывает - "дурь" по-простому.
  
  - Жду. - честно ответила Онна.
  
  - Страшно?
  
  Онна ничего не сказала вслух, но кивнула. Тоже по-честному.
  
  - Не боись. Я, знаешь, какой трусихой до твоего отца была? Во мне из Исходника, угадай, сколько процентов смелости было? Четыре и шесть десятых! Че-ты-ре! Зато у папаши твоего этого добра было через край. Он при первом же нашем Обмене половину своей смелости мне передал. А на следующее утро мы пошли гулять. По крышам! Я впервые нашла в себе силы забраться так высоко, а он - впервые обнаружил, что не хочет больше, как очумелый, скакать через пролеты между домами.
  
  Онна улыбнулась, мама утопила в жёлтой кастрюле половник:
  
  - Помню... тогда рассвет был такой красивый. Вообще.
  
  Помолчали. Шипела конфорка. Запахло супом. Отогревали бока рисовые тефтельки. По телику, маленькому и вытянутому, как скворечник, шла передача про сотников - людей, у которых какой-нибудь личный процент зашкаливал, перевалил за сто. Сегодня гостем в студии был полноватый мужчина, хранящий в себе сто двадцать семь процентов интуиции. За его спиной показывали какие-то дурацкие карточки, и он пусть и безошибочно угадал всё, что было на них изображено, но всё равно почему-то чувствовал себя по-дурацки.
  - Мам...
  
  - Ая?
  
  - Я вот подумала. А если...
  
  - Ну началось, - хохотнула мама и решила было пошутить про высокий процент содержащегося в дочери скептицизма, но не успела.
  
  - Нет, ты ответь. Нам же с ним вместе до самой смерти жить. А вот если... ну, он мне не понравится. Или я ему.
  
  Мама засмеялась. Засмеялись студийные зрители в телике.
  
  - А зачем вам друг другу сразу нравиться-то? Встретитесь, пообщаетесь, решите, что вам друг от друга надо. А потом уж и лепить будете то, что понравится. Иногда люди ради своих Половин так меняются, у-у. Вот моя подруга школьная, которая моделью шмотошной, помнишь, работала? Вот она, как своего встретила - потеряла полметра в росте!
  
  - Он что её уменьшил? Как?!
  
  - Долотом. - подшутила над недогадливостью дочери мама. - По результату Обмена, конечно. Она еще и лишние килограммы от него приняла. Ей-то ничего, только работу пришлось поменять, зато муж теперь у неё красавчик. Ходит, форсит.
  
  - А если я так не смогу? - тихо спросила Онна, прижав губы к правой коленке.
  
  - Как?
  
  - Ну... делиться. Жертвовать своими резервами ради... даже Него.
  
  Мама дёрнула плечами, мол, житейское это дело:
  
  - Поговорите. Поторгуетесь. Но! Если заточит зуб на твою молодость - гони в шею.
  
  - Как же я погоню. Разве можно жить без своей Второй Половины?
  
  - Живут люди. И даже уже почти не обижаются, когда их называют неполноценными и разъединенными. И нормально живут. Им, главное, с чужими Половинами слишком уж крепко не связываться. Толку-то от этого все равно ноль: внутренние архивы для Обмена только Вторым Половинам открываются...
  
  - Или под дурью... - тихо добавила Онна, и мама едва удержалась, чтобы не ударить её половником по лбу.
  
  - Мир за такое наказывает. Все взломщики рискуют стать нулёвками. А если взломщик ещё и неполноценный...
  
  Она резко замолчала, увидев, как изменилось лицо дочери. И чего боится, дурочка, всё у неё со Второй её Половиной сложится. Всё будет хорошо, и никто её архивы не взломает, зачем так бледнеть?
  
  Онна думала о нулёвках. О нулёвых людях, полностью опустошенных, из которых выжали всё процентное содержание. Не живые, не мёртвые они, лишённые и Рая, и ада навсегда становятся пленниками нулевого измерения, в котором нет ничего. Первозданная пустота. А что может быть страшнее?
  
  - Эй, Оннка, совет тебе материнский... - сказала мама и вместе с материнским советом преподнесла горячий ароматный суп. - Как наладите свой первый контактный Обмен, скинь ему втихаря свою дурацкую паранойю.
  
  А потом она ободряюще похлопала дочь по коленке и добавила, как всегда смеясь:
  
  - И попроси у него пару процентов умения нормально сидеть за столом!
  
  
  ...
  
  
  Ближе к вечеру сквозь шуршание менталки пробился наконец чей-то голос. Даже пробрался в Оннину частоту, как жучок в кучку сухих листьев:
  
  - Есть тут кто-нибудь? Привет.
  
  - При... - испуганно пошевелила губами Онна и не узнала своего голоса, прокашлялась, возвращая себе уверенность.
  
  - Да не волнуйся ты так, - вновь прозвучал голос Онниной Второй Половины слишком спокойно и снисходительно, как ей показалось.
  
  Потом замолк ненадолго, послушал, как щёлкает в голове их совместная ментальная частота, подобрал нужные слова:
  
  - Ну... вот мы и нашлись.
  
  - Да.
  
  - Теперь нам, наверно, встретиться надо.
  
  - Наверно.
  
  - А ты... Ты умеешь говорить больше одного слова за раз?
  
  - Да! - во всю звонкость частоты возмутилась Онна и тут же добавила, спохватившись. - Я умею говорить больше одного слова за раз! Я сколько угодно слов за раз могу наговорить!
  
  Их общая ментальная частота меленько задрожала, как потревоженная струна на гитаре: где-то там Вторая Половина Онны в голос рассмеялся:
  
  - Полезность умения спорная, но всё равно, я этому рад.
  
  Онна, полностью поглощенная менталкой, даже не заметила, что нарезает уже восьмой круг по комнате. Уже не в первый раз за столь короткий разговор почувствовала себя дурой, сокрушенно приложила ладони к ушам и обнаружила вдруг, что уши у неё - горячущие!
  
  - Могу я узнать, как зовут мою Вторую Половину? - спросил голос, после чего горячущими стали ещё и щёки.
  
  - Онна.
  
  - Понятно. Как у тебя с жильём и деньгами?
  
  От неожиданности и, честно говоря, нежелательности вопроса Онна на ходу влетела в тумбочку. Благо менталка не передаёт собеседнику внешние шумы.
  
  Пауза затянулась. Собеседник заволновался:
  
  - Ты тут?
  
  Онна вконец растерялась:
  
  - У меня... На самом деле...
  
  - Я понял. Что ж, в таком случае... У меня здесь квартира. Правда небольшая и... Слушай, у тебя высокий процент зависимости от комфорта?
  
  - Не особо, - выпалила Онна, даже не проверяя в своих архивах - так, навскидку. - А что?
  
  - Да я всё ремонт никак не доделаю, - сказал голос извиняющимся тоном. - Усидчивости не хватает. Вместо ванны пока бочонок, а вместо кровати один матрас. Ничего?
  
  - Ты хочешь, чтобы я жила вместе с тобой?!
  
  - А разве не так все Половины делают?
  
  Онна присела на тумбочку. Её Половина ещё пару секунд послушал тишину на частоте и произнес очень осторожно:
  
  - Мы же как с тобой решаем? Вместе до самой смерти?
  
  - Но ты даже не видел меня!
  
  - Так завтра увижу.
  
  - Завтра?!
  
  - Не можешь?
  
  - Могу, но...
  
  - Я оплачу билет, - предложил голос. - Пожалуйста, Онна, приезжай поскорее.
  
  
  ...
  
  
  Хоть Онна и располагала нормальным процентом удачливости, а электричка ей всё равно попалась какая-то бракованная. Душная, скрипучая, с толстыми попутчиками по правую и по левую руку.
  
  Ехали тяжело, долго. Электричка то и дело останавливалась, замирала минут на двадцать, а потом, потрясываясь, ползла дальше. Как припадочная змея, страдающая от столбняка. Единственная в своём роде.
  
  Все семь часов пути до города с Тополиной улицей Онна не занималась ровным счётом ничем. Только сидела. И от этого умаялась сильнее, чем на недавнем парковом субботнике.
  
  Причёска её сбилась, платье помялось, тушь осыпалась... И вообще всё вдруг стало настолько плохо, и так сильно ей захотелось домой, что она не выдержала и расплакалась прямо в вагоне, напугав своих толстых соседей. А ведь её - такую - будет встречать на вокзале Он.
  
  И Он встретил. А она стояла перед ним, как дура. И всё стало только хуже. Потому что Онна уставшая до тошноты. Онна зарёванная. Онна страшна.
  
  А её Вторая Половина...
  
  Она не верила. Она, так уж вышло, родилась красивой и боялась, что весь исходный процент внешней привлекательности достался ей, и на вокзале её встретит человек рожей едва отличимый от лягушки.
  
  Не сводя с Него глаз, Онна даже проверила по менталке - Он ли это или просто красивый парень. Просто самый красивый парень из всех, кого она когда-либо встречала. Он. Менталка никогда не ошибается.
  
  Он прекрасен, а Онна страшна. Ей опять захотелось плакать.
  
  Тогда Он взял в одну руку Оннин чемодан, в другую руку саму Онну и пошёл, не говоря ни слова. Чуть впереди. Так, чтобы она видела его со спины и думала, будто он не замечает её слёз.
  
  И она шла за ним, не в силах понять своей роли. А улицы были такие же, как в её родном городе. Асфальт и фонари - августовская городская ночь.
  
  Он привёл Онну в свою болеющую ремонтом квартиру. Усадил на матрас. Укутал, как замерзшего ребёнка, в одеяло. Поставил чайник на пузатый котёл. Наполнил бочонок в ванной тёплой и чистой водой.
  
  И слова дурного Онне не сказал. Вообще ни слова ей не сказал, а она всё равно никак не могла успокоиться.
  
  Он перестал метаться из угла в угол. Присел с ней рядом. И сдался.
  
  - Я не знаю, что мне ещё сделать. Ну пожалей ты меня - ну не плачь.
  
   Онна впервые услышала его настоящий, живой голос. Теперь частотного шипения не было - зато были движения губ.
  
  Онна всхлипнула:
  
  - П-пожалуйста... Мож... можно мне домой?
  
  - А ты оглянись, - посоветовал ей Вторая Половина. - Чем тебе не дом? Сверху, вроде, крыша. Пол прочный. Вон гитара на стене. О! Слышишь, чайник вскипел. А вот, смотри, подушка. И одеяло у тебя есть. Я тоже есть. И зовут меня Келль.
  
  Она вновь смотрела на него, но видела будто бы впервые. Келль истолковал Оннин взгляд по-своему и горячо пообещал забыть про законы Мира, отпустить её и купить ей обратный билет, как только она того пожелает. Да хоть на следующее же утро!
  
  Всё следующее утро они гуляли по Тополиной улице и ели мороженое.
  
  
  
  ...
  
  
  Всему виной был август. Из-за его теплоты мороженое в руках Онны таяло быстрее, чем она успевала его есть. Эскимо кончилось быстро, а пальцы остались липкими и вымазанными - от того Онна смущённо прятала их за спиной, надеясь, что на ладони не налипнет парящий в воздухе, невероятный для августа пух. Келль рассказал, что и улица эта названа Тополиной только из-за того, что здешние тополи пушат всё лето напролёт. И пусть Онна привыкает: в городе её Второй Половины, как в сувенирном шаре - круглый год сверху что-то сыпется, зимой - снег, летом - пух, осенью - листья, а весной звездопады бывают такие, что хоть с корзинкой выходи упавшие звезды собирать.
  
  Онна посмотрела украдкой на своего спутника. Келль перекатил из одного уголка губ к другому деревянную палочку от эскимо, смешно дунул на тополиную пушинку, явно собравшуюся приземлиться на кончик его носа. Он был здесь, по правую руку, такой же, как она - ещё не тронутый Обменом. Весь настоящий, весь такой, какой есть. Весь её.
  
  И осознав это, Онна смутилась ещё сильнее, хоть и знала, что идти с ним рядом сейчас, и быть с ним рядом всю жизнь - также естественно, как дышать. В поле. И полной грудью.
  
  Но всё равно смущалась. Не находила в себе сил и двух слов связать. А Келль рассказывал про город, шутил, грыз палочку с удовольствием, словно пастушок травинку.
  
  По тротуару, как по облакам, шагали прохожие. Машины катили по пушистой дороге и оставляли за собой будто бы маленькие, сухие, но пенные волны. Показался впереди припорошенный пухом парк развлечений.
  
  - Я люблю это место, потому что здесь можно почувствовать всю полноту жизни, - сказал Келль, глядя на красно-белые флажки над витражными воротами.
  
  А она молчала, ругала себя за молчание и всё сжимала и разжимала за спиной липкие пальцы.
  
  - Оближи, - сказал Келль.
  
  - Что?
  
  - Оближи пальцы, что ты мучаешься?
  
  Ей неловко было бы это спросить - потому-то и вышел не то чтобы вопрос. Скорее - растерянное восклицание:
  
  - У всех на виду?!
  
  Но Келль только приятно улыбнулся в ответ:
  
  - Как можно почувствовать полноту жизни, не облизывая пальцы у всех на виду?
  
  И последний раз облизнув у всех на виду свою искусанную палочку от эскимо, забросил её в ближайшую урну. Удивился, что попал точно и с первого раза.
  
  А Онна облизнула пальцы. Полегчало. До тех самых пор, пока Келль не протянул ей вдруг ладонь. Она невольно отшатнулась.
  
  - Что такое? - осторожно спросил Келль. - Ты не любишь ходить, взявшись за руки?
  
  - Да нет, нет. Это... наверное, здорово, - неловко потупилась Онна под его встревоженным взглядом. - Просто... я ведь только что... Ты не брезгуешь?
  
  Келль посмотрел на неё, как на самое нелепое и удивительное в его жизни явление. Рассмеялся секунду спустя, взял её за руку и стиснул в ладони её облизанные пальцы, ни о чем больше не спрашивая. Ничего не говоря, но действиями своими явно давая понять: у них один на двоих Исходник и теперь одна на двоих судьба, какая здесь может быть брезгливость?
  
  Онне стало стыдно. Келль ведёт её за руку... Он весь простой. Он весь перед ней и весь её. И неужели ей так сложно ответить тем же?
  
  Не сложно. Заложено природой. А главное - хочется... Не понятно только с чего начинать.
  
  Онна начала с плеч - обняла руку Келля и благодарно прижалась щекой к его плечу. И пусть он почувствует, как безнадёжно пылает у неё лицо, Онна больше не будет смущаться.
  
  ... Ну, разве только чуть-чуть.
  
  
  
  ...
  
  
  Они остановились у маленького вольера, накрытого картонной коробкой с дырочками. На коробке висела табличка с надписью "посмотреть на ленивца можно с пн. по пт., с 11:30 до 18:00". Судя по выражению лица Келля, животных в парк развлечений привозили не часто. Он стоял перед закрытым вольером-коробкой хмурясь, словно мальчишка, который смотрит на цилиндр фокусника-шарлатана и всё ждёт, что оттуда, как по волшебству, выпрыгнет ушастый кролик.
  
  - Посмотрим на ленивца на обратном пути? - поистине мальчишечьим тоном спросил он, когда понял все-таки, что силой мысли вольер ему не открыть.
  
  Как ребёнок, подумала Онна, но согласилась. Ей удивительно было вспоминать серьёзный, по-взрослому спокойный и даже чуть суховатый голос в менталке и сейчас слышать вот это "посмотрим на ленивца на обратном пути"?
  
  - Посмотрим, - сказала Онна, стараясь скрыть своё умиление. - Правда, он, скорее всего, будет висеть неподвижно и спать.
  
  - И всё? - удивился Келль. - И так каждый день? Дурак он, в таком случае.
  
  - Почему? Вкусняшка у него есть, а с кем спариться ему привезут.
  
  Келль нахмурился сильнее. Оказывается, жизнь ленивца всё равно, что человеческая - гармоничным существам тоже легко добыть пропитание, а с кем сконектиться менталка рано или поздно определит. Он и сам ждал, он боялся, что менталка сильно затянет с объединением Половин из-за высокой нагрузки... Он ждал, но всё равно ни дня не провисел вот так, без движения.
  
  - Я бы на его месте попытался сбежать и полететь в космос... хотя бы. Может, украдём его?
  
  Онна, весело дёрнув его за руку, усмехнулась:
  
  - Ага. А потом нас поймают, и мы будем жить, как он - в вольере.
  
  - ...Но потом убежим и полетим в космос, - закончил Келль и слушал с удовольствием как смеётся, наконец без стеснений, его Вторая Половинка.
  
  А потом добавил абсолютно для неё неожиданно:
  
  - Просто жаль будет, если он вдруг умрет в клетке до того, как картонные ставни откроются. Так и не дождавшись своей подруги.
  
  Он взглянул в последний раз на клетку-коробку и повёл Онну прочь, держа её ладонь крепче, чем ленивец держит ветку, на которой висит.
  
  Хорошо, что он дождался. Хорошо, что теперь и умереть не так страшно.
  
  
  ...
  
  
  Чёрная утка, движущаяся на веревочке, отказывалась умирать. Потому что дурацкие пули отказывались попадать в цель и опрокидывать её, принося Келлю победные очки.
  
  Он злился и иногда даже рычал, смеша и пугая Онну. Она сама виновата: обмолвилась неосторожно, что и в самом деле было бы здорово завести домашнего ленивца. Ленивец нашёлся в ближайшем тире и был главным призом - плюшевым, мягким, с гладкой шёрсткой, длинными руками и немного раскосыми, глуповатыми глазками.
  
  Келль бился за него уже не первый час и оставляя в кармане владельца тира уже не первую сотню. Как выяснилось, стрелком он был никудышным.
  
  - Просто процент точности фиговый, - рассерженно оправдываясь, цедил он сквозь зубы после очередной своей неудачи.
  
  И чтобы оттащить его от тира и помочь забыть о проклятом ленивце, Онне пришлось приступить к манёвру и впервые поцеловать его в щёку.
  
  А потом наблюдать, как меняется его лицо. Улыбаться и слушать, как он растерянно спрашивает:
  
  - Что?
  
  - Ничего. У тебя... чёлка волной, а я раньше и не замечала.
  
  - Хм. Ну-ка посмотрим. Может, ты ещё что-нибудь разглядишь, - с видом истинного исследователя-экспериментатора потёр подбородок Келль.
  
  И подставил Онне вторую щёку.
  
  
  ...
  
  
  Зато он выиграл маленький блестящий шарик. Вернувшись домой и забравшись на предводительницу ремонта - стремянку, Онна - в домашних шортах и топе - повесила трофей на люстру и теперь в свете разноцветных его лучиков недокрашенные стены стали смотреться по-новому.
  
  И не сходя со стремянки, удерживаемая за талию надежными руками Келля, Онна замерла - разглядела на одной из стен рисунок. Жёлтой краской по серой поверхности, и каждый мазок - не мазок, а тонкий, полупрозрачный, жилистый лепесток.
  
  - А я их вчера даже и не увидела. Маргаритки?
  
  Келль спохватился, перестал ревниво рассматривать маленький шрамик чуть выше её коленки и поднял глаза на нарисованные цветы.
  
  - Нет, не маргаритки. Это... я ещё не успел их назвать.
  
  - О! - не успел он закончить, как Онна в тот же миг подпрыгнула на ступеньке, подхваченная каким-то внезапным энтузиазмом, и, испугавшись шаткости стремянки куда меньше, чем испугался Келль. - Давай назовём их... А давай назовём их Келльонны?
  
  - Как-как? - немного нервно рассмеялся Келль, на всякий случай намертво вцепившись одной рукой в стремянку, а другой обхватив бесстрашную энтузиастку за талию. - Келльоны? Какая глупость.
  
  - Не нравится?
  
  Он мотнул головой, щекотнув её голый живот своей похожей на маленькую волну чёлкой:
  
  - Кто сказал? Обожаю глупости.
  
  И почувствовал Оннины ладони на своих плечах:
  
  - Мне очень нравится! Ты дорисуешь?
  
  - Скорее куплю нормальные обои.
  
  - Нет! Дорисуй, пожалуйста!
  
  - Онна... Я пробовал, мне не хватает усидчивости.
  
  Теперь он к тому же почувствовал, какие у его Второй Половины острые ноготки и сила убеждения:
  
  - Тогда давай я закончу! Красота же! Научи меня рисовать Келльонны!
  
  - Ха-ха, да для того, чтобы тебя чему-то научить, усидчивости потребуется ещё больше.
  
  - Эй! - собралась было оскорбиться Онна, но голову её вдруг посетила внезапная и естественная идея. - Тогда просто передай мне своё умение. Или давай я поделюсь с тобой этой усидчивостью! У меня её много, я смотрела! Я...
  
  Она замолчала, по ощущениям уловив что-то не то и заметив, что Келль смотрит на неё внимательнее, чем обычно. Снизу-вверх открыто, но чуть прищурясь. Смотрит на губы. А свои сжал крепко - в побелевшую линию и, наверное, даже до боли. Потом расслабился, позволив себе острожный, короткий глоток воздуха и сказал:
  
  - Тогда попробуем кое-что.
  
  Утопая в искорках блестящего шарика и мягком свете горящих окон соседних домов, он взял её за талию, поднял легко, как сорванный цветок келльоннов, и опустил на пол прямо перед собой. Он был уверен в себе - он твёрд и незыблем, но больше всего ему хочется, чтобы Онна почувствовала сейчас не его уверенность или крутизну, а то, что она никак не могла увидеть - то, как сильно она всё в нем поменяла. До вчера - до жуткой электрички и до жуткой нервной истерики он тоже был Келлем. Но просто Келлем. Келль, у которого на стенах нарисованы непонятные цветы. Но вот непонятные цветы стали наконец келльоннами, а он, Келль, теперь не просто Келль, а Келль перед которым стоит Онна. И ему так хорошо! Если бы она знала...
  
  Если бы он только мог ей это всё передать...
  
  Ей передалось ощущение. Она - умная, начитанная и, в общем-то, сообразительная девочка - знала, что это ощущение означает. И знала, что Келль прекрасен, а она снова делает всё не так. Потому что при поцелуе обычно закрывают глаза и ищут легкодоступные архивы, для короткого элементарного Обмена.
  
  Она закрыла глаза... и ничего не увидела. Ни папок, ни даже отсылок к резервным ресурсам. Только темнота. Но темнота такая, что Боже мой...
  
  В разы мощнее той темноты, которая накатывает во время внезапной потери чувств. В разы слаще той, которая приходит вместе со сновидениями. Темнота Келля похищала всё Оннино самообладание. В темноте Келля ей хотелось выгибаться, искать на ощупь, касаться, трогать...
  
  Он поймал её запястье раньше, чем потерял самообладание собственное. Оторвался от её губ и выдохнул:
  
  - Похоже... даже для лёгкого обмена... нам с тобой нужна более сильная Связь. Глубже, чем эта.
  
  Сейчас на своих губах Онна чувствовала лишь его сбивчивое дыхание - темнота сделалась самой обыкновенной, и незачем стало держать глаза закрытыми. Она увидела узелок своего топа между его пальцами и вмиг поняла, какая Связь может быть глубже поцелуя.
  
  Но не испугалась. И вовсе не была против. Проценты здравомыслия подкинули ей сейчас всего одно слабое возраженьеце - занавесок нет. И из окон соседних домов их сейчас видно, как на экране в кинотеатре.
  
  Плевать. Келлю и Онне будет не до того - они тоже друг друга впервые увидят. Потому что при глубокой Связи Обмена у обоих на суд и на пользование партнёру откроется всё внутреннее. А Онна даже в голове не успела прибраться! А по-хорошему, надо было бы все свои капризы, глупые страхи и стыдобищные воспоминания заархивировать куда подальше. Да секреты по неприметным папкам распихать. Потом всё, конечно, так или иначе, станет известно. Потом... А первая Связь должна остаться ничем незапятнанной.
  
  Кажется, та же мысль пришла и Келлю: он выпустил узелок и одёрнул от Онны руку, словно под воротниковым разрезом её топа наткнулся вдруг на колкую булавку:
  
  - Нужно занавески повесить. Согласна?
  
  
  
  ...
  
  
  
  Прошёл почти месяц, а занавески они так и не повесили. Зато успели сделать много чего ещё, благодаря тому, что Онна отказалась от пламенного предложения Келля прожечь остаток лета, обитая в парках развлечений, гуляя вместе и тратя деньги на непокорённые города и страны. Решила вложиться в ремонт - тоже денно и нощно вместе, да еще и с пользой! Практичности в ней было явно больше, чем тяги к приключениям - вся привычка жить одним днём досталась Келлю.
  
  Но даже за ремонтом, он жил это лето как никогда раньше. И как никогда раньше был счастлив. Но чем ближе становилась осень, тем чаще ночью он прижимался лбом к матрасу и, стискивая зубы, стискивая уголки подушки в кулаках, беззвучно выл. Потому что та, кто спала рядом была слишком хороша, чтобы не выть. Чтобы воспринимать угасание лета спокойно и радоваться каждому дню. Ему хотелось большего, чем лето. Ему хотелось большего, чем просто спать рядом. Процент эгоистичности внутри него был знатный, а Онна слишком хороша, чтобы позволить себе это "большее". Он всё испортит. Он всё испортит и никогда себя не простит. Нужно ценить то, что у него есть. Ценить и не считать в страхе дни до осени.
  
  Онне было легче - она жила будущим. Она жила наступающей осенью, и зимой, и весной, готовясь к красоте весенних звездопадов... Она жила тем, к чему, как ей казалось, Келль её готовит. И для чего бережёт.
  
  С того раза он больше не притронулся к её губам. И пальцем её не коснулся. Исключением были лишь ситуации, когда для опоры нужно было его плечо; или когда они гуляли до магазина за углом, взявшись за руки; или те ночи, когда он обнимал её, чтобы согреть: в совсем не по-летнему холодные ночи котёл-обогреватель вдруг дал сбой.
  
  Но зато у них появилась ванна с горячей водой, плита с газом, пол с подогревом. Натянулись потолки, протянулся телефон, а под завалами нашёлся полукруглый открытый балкон, выходящий не на соседние дома, а в обширный двор с тополями и заржавевшей детской площадкой.
  
  Последний августовский вечер, словно осознав себя прощальным подарком лета, выдался особенно тёплым и замечательно свежим. Было решено вынести на балкон матрас и ворсистый в сине-чёрную клетку плед; заварить чая с обжаренным воздушным рисом и зажечь старый наргиле, который Келль выкупил в ломбарде напротив их любимого магазина за углом.
  
  Келль был тих и задумчив. Сбросил с плеч плед, укутал им Оннины ноги и поднялся с матраса, осторожно потянув за собой тоненький шланг наргиле. Закурил, облокотившись спиной о сложенные из кирпича перила и уложив на их поручень локоть.
  
  Позднее вечернее небо темнело, и сам Келль тоже темнел. Онна закусила мундштук.
  
  Глядя на него, такого сумеречного, она готова была сейчас же отдать ему всю свою радость. И не только радость. Всё. Всё отдать, лишь бы он улыбался и смотрел на неё счастливо из-под чёлки волной.
  
  - Скажи мне, Келль. Я... бесполезна?
  
  От такого вопроса он едва не подавился дымом. Уставившись на свою предназначенную судьбой и Миром пару, стоял пару секунд без слов и движений, а потом привычно улыбнулся:
  
  - Бесполезна? И это говорит мне та, кто сегодня в одиночку и без моего ведома сколотила нам целый обеденный стол?
  
  - Я не о том. Келль... Во мне нет ничего, чем бы ты хотел обладать? Ни процента?
  
  Улыбка тут же исчезла с его лица, но Онна продолжила:
  
  - Почему ты до сих пор и попытки не предпринял, чтобы установить между нами Связь? Я бесполезна для тебя?
  
  Келль со смешливым вздохом мотнул головой, оставил в стороне курительный шланг и опустился перед ней на колени. Взгляд его был тёплый, как уходящий август.
  
  - Неужели не понимаешь? Онна. Пока мы вместе, все твои проценты и так при мне, - и с бережностью помешавшегося стеклодува, протянувшего руки к любимейшему из своих творений, он коснулся её лица. - Вот вся моя красота, вот все мои мечты. Ты - сто процентов моего счастья.
  
  То ли от безветрия, то ли от нахлынувших на Онну чувств, нежелающий таять дым наргиле казался ей сказочным обволакивающим туманом. Небо в тумане, первые звезды в тумане... все мысли в тумане. И только его прикосновения... Только его взгляд... Только его голос:
  
  - Ты - то единственное, чем я хочу обладать. Всегда.
  
  И, словно боясь утонуть в этом дурманящем тумане, она сцепила пальцы на его одежде. Рубаха вся в побелке. Пахнет краской и Келлем. Расстёгнутая на две верхние пуговицы, выдаёт его глубокое дыхание. И Онне хочется, чтобы оно стало ближе - Онна взялась за воротник и потянула к себе:
  
  - Тогда пожалуйста... Прошу тебя. Я очень... Очень хочу... уметь рисовать эти дурацкие келльоны.
  
  Под её пальцами из петель выпала теперь и третья пуговица. За ней четвёртая. Пятая.
  
  Келль не спас их от вероломства своей Половины - но вероломством же ей и ответил. В следующий же миг Онна почувствовала его руки под майкой, а потом и матрас под лопатками - отчего-то холодный, как никогда. Зато воздух в её легких сделался горячим, и его стало много как никогда - слова давались с трудом.
  
  - Что ты... что ты хочешь получить взамен? - кое-как вышептала она, не прекращая неконтролируемые и явно не терпящие одежды движения.
  
  - Не хочу, чтобы ты что-то теряла.
  
  - Даже, если я отдам тебе что-нибудь, пока мы вместе, всё останется при мне. Ты сам так сказал...
  
  И враз лишившись всех возможных аргументов, Келль улыбнулся шутливо, но чуть виновато:
  
  - Онна...Я собираюсь свести на нет весь процент твоей невинности. Поверь, это...
  
  - Не считается! - резко приподняла голову Онна и вновь откинулась назад, оттого её волосы по-новому разметались по полосатой поверхности матраса. - Обмен не должен быть односторонним! Я хочу, чтобы всё было честно. Пожалуйста, Келль! Я хочу поделиться с тобой...
  
  - Ты умеешь печь пироги?
  
  Она даже замерла на какое-то время; Келль замаскировал первый пришедший на ум вопрос-отмашку самым серьезным тоном.
  
  - Я... умею готовить.
  
  - Нет, я спросил, умеешь ли ты печь пироги.
  
  - Ну да...
  
  - Вот так. Всё по честному - я отдам тебе своё умение рисовать келльонны, а ты научишь меня печь пироги. Идёт?
  
  Впрочем, было уже не важно. Неконтролируемые движения оставили его без рубашки, а потом и их обоих - совсем без всего. Куда-то делся запах краски - остался только запах Келля. Плед был сброшен с Онниных ног и скомкан. Наргиле опрокинут - по полу рассыпались его горячие искры.
  
  А потом туман отступил и перестал существовать. Потому что вновь настала та самая темнота. Он целовал Онну так беспрерывно, что ей едва хватило времени и сил, чтобы спросить, не открывая глаз:
  
  - Зачем? У нас же всё равно не получается меняться через поцелуи.
  
  И спустя пару бессмысленных поцелуев Келль всё же ответил:
  
  - Мне всё равно. Мне так хочется.
  
  И Оннна, сейчас наполовину принадлежащая ночи, наполовину - ему, счастливо зажмурилась. А потом он отнял её всю. Даже у ночи. И у всего Мира.
  
  
  
  ...
  
  
  Говорят, в зависимости от процентов мастерства мужской Половины, Первая Связь для женской Половины проходит более или менее болезненно.
  
  Онна поражается. Её внутренней шкалы боли, кажется, и вовсе не существует - в первые же секунды Связи Келль ставит на неё блок и полностью контролирует. Келль прекрасен. Келль наполнен эмоциями и страстями, запакованными в тысячи архивов.
  
  Онна теряется в нём на минуту. Временные показатели удовольствия зашкаливают - трудно сосредоточиться. Взяв своё сознание в руки, налаживает зависящее от неё взаимодействие. С самым нежным, с самым благодарным посылом передаёт Келлю проценты недостающей ему усидчивости, и точности, чтобы теперь он в любом тире смог банк сорвать. И пироги. Конечно, пироги, сдались же они ему...
  
  Онна, по неопытности путаясь, движется по потокам его мыслей, хватает первые же попавшиеся под руку архивные папки, точно ребёнок пёстрые коробочки под новогодней ёлкой. Она видит его отношение к жизни, его доброту к ней, его радость каждому утру. Она видит его сожаление: он так и не научился нормально играть на гитаре. И его смущение: он почти одержим чайными ароматами.
  
  Онна перебирает набор его увлечений, находит даже работу - вполне себе любимую. Она присматривается и замечает причину его долгосрочного отпуска, сформулированную Келлем как "желание надышаться тобой". Ничто не должно мешать. Даже вполне себе любимая работа.
  
  Онна тормошит его память, и память рисует перед ней картины - на одной маленький Келль получил по лбу качелями, на другой - морщит нос над ложечкой мутной микстуры, смеётся и пьёт на школьном выпускном, плачет и пьёт на похоронах родителей, решивших распределить между собой проценты жизни так, чтобы умереть пусть раньше положенного, но в один день.
  
  Онна даже не совсем осознанно желает видеть годы жизни отведённые Келлю, а найдя нужный архив среди прочих, всё её сознание вздрагивает. Да так, что даже сам Келль это чувствует - пугается, всё бросает и бросается перепроверять блокировку боли.
  
  Он боится за неё! А за себя - ни капельки. Он даже скорой своей смерти не боится - но от мысли о том, что он оставит её одну и как ей будет больно, его бросает в дрожь.
  
  Осень. В жизненном его архиве последней датой значилась осень - без точного числа и времени. Эта чёртова осень. Которая начинается завтра.
  
  Почему? Почему он не попросил? Она ведь может всё исправить... Стоит только поделиться своей жизнью.
  
  Онна с трудом поднимает из своих резервов нужный архив, которым ранее никогда не интересовалась... и находит на нём следы распаковки. Онна проверяет содержимое прежде, чем проверить информацию о вскрытии.
  
  ... И вздрагивает вновь.
  
  Онне от рождения до смерти прожить суждено всего тридцать семь лет. А значит, она может отнять Келля у смерти всего на каких-то пятнадцать... И то, если сама решиться умереть этой осенью. И никогда не увидеть весенних звездопадов...
  
  Онна мечется, просматривает историю распаковки с такой надеждой, будто бы там спрятан хоть один лишний годок. Считывает информацию... Это Келль. Келль был здесь тогда... Во время их первого поцелуя. Ему удалось дотянуться до архива и узнать о продолжительности Онниной жизни раньше, чем она сама об этом узнала...
  
  "Не хочу, чтобы ты что-то теряла"...
  
  Онна вся цепенеет, даже её тело холодеет в горячих руках второй Половины. Теперь он взволнован еще сильнее и убыстряет темп коннекта.
  
  "Не хочу, чтобы ты что-то теряла". Вот почему, он ничего ей не рассказал. Вот почему, не попросил спасти его. Келль хочет, чтобы та, кто предназначена ему жестоким Миром, жила. Жила все свои тридцать семь лет, не теряя ни минуты. Пусть даже и без него.
  
  Идиот волночёлковый. И Связь-то он с ней не спешил образовывать только по одной причине: боялся, что она всё узнает.
  
  Узнала. И ринулась делить остатки своих дней надвое.
  
  Онне трудно стало соображать - всё внутреннее сознание напряглось. А внешнее - она давно уже топила пальцы в волосах Келля, выгибалась и, кажется, даже кричала.
  
  Разгорячённый счётчик удовольствия всё щёлкал, накручивая проценты. А проценты эти всё стремительнее подбирались к отметке "сто". Неудивительно, что все архивы плыли перед глазами. Папки растворялись, как таблетки от похмелья в воде. Ещё немного - и Связь слетит от того, что обе Половины окажутся не в силах её контролировать.
  
  Так и случилось. Контроль был потерян, а семь с половиной лет жизни так и остались неотправленными.
  
  
  ... Над Тополиной улицей остывала первая сентябрьская ночь. Онна и Кель уснули прямо на балконе, укрывшись синим пледом в чёрную клетку.
  
  
  ...
  
  
  Она старалась быть осторожной, но Келль всё равно проснулся. Увидел её рядом в рабочем комбинезончике и за работой: Онна, сосредоточенно закусив язык, рисовала что-то на его груди.
  
  - Странно, - вместо "с добрым утром" он улыбнулся, поймав и пропустив между пальцами локон её волос. - Ни в одном твоём архиве я не нашёл информации о том, что тебе нравятся мужчины с татуировками.
  
  Увлечённой рисованием Онне даже не захотелось парировать ему в тон. Но вскоре она отодвинулась, оценивающе взглянула на свой дышащий холст и довольно щёлкнула языком:
  
  - Нет, ну ты посмотри! Работает же!
  
  Келль присел и посмотрел. На груди у него цвел нарисованный цветок келльонна.
  
  - Хорошо, что не краской настенной.
  
  Онна фыркнула и поднялась, продемонстрировав свой инструмент:
  
  - Перманентный маркер! Хрен отмоешь теперь.
  
  - Даже пробовать не собираюсь, - усмехнулся Келль и, усевшись на матрасе окруженном осколками и пеплом наргиле, любуясь, взглянул на свою Половину снизу-вверх. - Ты куда-то собралась?
  
  - Да. Нужно купить новых лампочек для новой люстры. А еще муки, яиц и черники. Я же продемонстрировала тебе своё новое умение. Покажи и ты своё - испеки мне пирог! Я люблю черничный.
  
  - Я знаю.
  
  И сказав это, вспомнив путешествие по её архивам и всю прошедшую ночь, он с улыбкой отодвинулся в сторону и приглашающе похлопал ладонью рядом с собой.
  
  - Келль, мне идти надо.
  
  Тот смешно нахмурился и похлопал ещё раз. Онна не смогла устоять - опустилась и присела рядом с ним, чтобы тут же угодить в объятия. Келль окольцевал её талию и беспардонно улёгся к ней на колени, уткнувшись носом в живот:
  
  - Боюсь тебя огорчить, но магазин за углом закрыт. Придётся тебе остаться.
  
  - Как так закрыт?
  
  - Вот так. Его захватили марсиане.
  
  Онна рассмеялась, потрепала его по волосам и заявила:
  
  - Ничего. Я зайду в соседний магазин - к меркурианам. Говорят, у них всегда скидки.
  
  - А ещё говорят, что они злостные дамские угодники и отпускать тебя туда одну - просто преступление с моей стороны. Подожди меня, хорошо? Сходим вместе.
  
  - Ну вот ещё, - сказала Онна, легко и осторожно освобождаясь из его ленивого, ещё полусонного плена. - Ты давай поднимайся, завтракай. А я вернусь, не успеешь закончить! Обещаю.
  
  Она встала на ноги, а Келль покатился по матрасу, демонстрируя свою глубокую обиду и попутно закутываясь в плед с головой. Через пару секунд он стал похож на розовощёкую матрёшку с утренней щетиной. Онна оперлась на открытую дверь балкона, чтобы не сползти вниз. А потом, отсмеявшись, прислонилась к ней виском, пообещав негромко и ласково:
  
  - Я скоро вернусь.
  
  - Вот и поторопись, - буркнула в ответ так-себе-матрёшка.
  
  - Я люблю тебя.
  
  Келль вскинул голову. Чёрно-синий капюшон из пледа медленно скатился с его затылка. Он долго молчал и долго боролся с тоскливостью, что обязательно отразится теперь в его глазах.
  
  Отразилась. И самое худшее в том, что Онна знает причину. Но своё знание ни за что не выдаст.
  
  Она взяла себя в руки и с напускным разочарованием цокнула языком:
  
  - Знаешь, обычно говорят что-то типа "я тебя тоже".
  
  Ушедший глубоко в себя Келль спохватился:
  
  - Я...
  
  - Нет! Всё, момент упущен. Ответишь так в следующий раз. Понял?
  
  - В следующий раз...
  
  - Да, - твёрдо сказала его Вторая Половина и не очень твёрдым шагом ушла с балкона; крикнула уже стоя в прихожей: - Я ушла! Свяжись со мной по менталке, если заскучаешь. И не сиди там долго - не лето же!
  
  
  ...
  
  
  Келль заскучал сразу же. Она мысленно разговаривала с ним, идя по первоосенним улицам, наступая на пожелтевшие и какие-то рванные кучки сбившегося тополиного пуха. Будто следы от прошедшего здесь огромного стада линяющих овец.
  
  Онна шла и болтала. Стояла в магазинной очереди и болтала. Они с Келлем говорили о ерунде, и это мешало Онне думать о важном. Когда ведёшь мысленную беседу, сложно не выдать то, что должно остаться мыслями. Остаться в голове. К тому же, если речь идёт о плане того, как передать Келлю то, что он по своей воле не захочет принять.
  
  Годы жизни. Наверное, слишком сложная штука для внезапного поцелуя.
  
  - Мы же теперь сможем меняться через поцелуи? Ну, гипотетически.
  
  - Гипотетически - да, - с неохотой ответил голос Келля, отчётливо слышимый даже сквозь шипение менталки - сегодня почему-то особенно громкое. - После первой Связи обычно много новых возможностей открывается. Например, если ты сейчас закроешь глаза и настроишься на нашу ментальную частоту - сразу же увидишь мое местоположение. А я - твоё.
  
  - Ага. То есть, ты теперь за мной ещё и следить будешь?
  
  - Конечно. Более того, я тебя...
  
  И тут любимый Оннин голос впервые жуткому шипению проиграл. Она перестала слышать его за шумом.
  
  - Келль?
  
  Шипение. Помехи на частоте. Она попробовала докричаться до него вслух:
  
  - Келль!
  
  Вздрогнула продавщица, пересыпающая чернику из стакана в целлофановый пакет. Помехи вдруг исчезли. Сменились приятной, но пугающей тишиной. А потом исчезла и тишина: к Онне обратился механический - до последней нотки искусственный голос.
  
  - Уважаемая Онна! Центральное ядро ментальной связи приносит Вам свои извинения. В ходе работы была вычислена ошибка, приведшая к выбору несовпадающих частот для Вас и Вашей Второй Половины. Спешим сообщить, что неполадка была успешно устранена - частота заменена, согласно данным Исходника. Также уверяем, что какими бы ни были Ваши действия за последний месяц, вы не несёте за них ответственности перед законами Мира. Все обвинения за Связь и Обмен с людьми, не являющимися Вашей Второй Половиной сняты. Это ошибка Центрального ядра ментальной связи, и только нам за неё отвечать. Благодарим за понимание. Всего доброго.
  
  Хоть её и поблагодарили за понимание, Онна ничего не поняла. Отдала продавщице деньги и, не дожидаясь сдачи, вышла из магазина.
  
  
  ...
  
  
  - Келль? Келль! Келль! Не пугай меня, пожалуйста. Давай отвечай.
  
  А на частоте - ни шумочка. Онна слышала лишь чечетку своего быстрого шага. К чёрту лампочки - она торопилась домой. Келль не отвечает!
  
  Неужели под "осенью", что значилась в архиве его жизни, имелся в виду первый же сентябрьский день? Сердце Онны скакало раненным зайцем.
  
  Конечно, возможно, что недавний механический голос сказал правду, и у них там действительно неполадки в центре ментальной связи, но... Такого никогда не было! Менталка не ошибается!
  
  - Халло?
  
  Онна споткнулась и остановилась, будто ноги её провалились в асфальт по самые коленки.
  
  - Эй, там!
  
  Она обернулась. Сзади не было никого. И поблизости не было никого! Голос - высоковатый и какой-то жующий - звучал у неё в голове.
  
  - Чего молчишь там? Это же я!
  
  И этот "я" был не Келль! Чужой голос! Чужой голос на их с Келлем частоте!
  
  - Ну чё? Знакомиться будем?
  
  Онна ахнула и выпрыгнула из менталки, как из ледяной воды.
  
  
  ...
  
  
  Чтобы успокоиться ей понадобилось всего ничего - закрыть глаза и настроиться на частоту.
  
  На долгую минуту весь мир стал состоять из зелёных палочек - деревьев, кубиков - домов, искривленных линий дорог и размытых пятен людей. И во всем этом цифровом уродстве только один яркий силуэт - он. Стоит у цветочной палатки. Недалеко.
  
  Онна открыла глаза и как никогда обрадовалась обыкновенной привычной картине мира. Побежала навстречу к Келлю, думая лишь о двух вещах: как сильно она его любит, и что мир - не мир, если в нём нет тополиного пуха.
  
  
  ...
  
  
  Она налетела на него и обхватила руками, с силой зажмурившись и вновь - даже против желания - провалилась обратно к ломаным линиям и силуэтам. Пусть. Не важно. Главное - Келль здесь. Живой. Вот он; обернулся к ней и тоже обнял, непривычно похлопывая её по спине.
  
  Пусть. Не важно. Главное - что вот он, и что вот оно - самое время для поцелуя, который подарит им друг друга на семь с половиной лет.
  
  И Онна, всё так же жмурясь, поднялась на носочках и нашла его губы. Найти нужный архив было сложнее - передача выдалась длинной. Поцелуй - долгим. И всё на удивление прошло хорошо, только вот странно: она распробовала не оставшийся на губах Келля вкус чая, а налипшие остатки арбузной жвачки.
  
  - Ого-го! - тут её ещё и обдали арбузным дыханием. - Не, я, конечно, надеялся на что-то подобное при встрече, но чтобы так...
  
  Чужой голос из менталки ожил! Онна в страхе распахнула глаза и отшатнулась. Упал и лопнул целлофановый пакетик, рассыпалась по земле черника.
  
  Чужой человек в зубы улыбнулся, игриво вздернув рябой нос:
  
  - Халло! Клёво целуешься. Ментал что-то там накосячил, но теперь всё будет окей. Меня зовут Фьёд. Я твоя настоящая Вторая Половина.
  
  
  ...
  
  
  - Чё-то я не понял. Что мы тут забыли, а? Погнали ко мне. Там такси счётчик крутит.
  
  - Пусть крутит, - сквозь зубы сказала Онна и лихорадочным движением крутанула ключ в замке.
  
  Дверь открылась. За дверью, в прихожей, стоял Келль. Стоял совсем такой же, каким проснулся - в пледе, с нарисованным цветком келльонна на груди, но совершенно другой - болезненно бледный, с блестящими, будто стеклянными глазами. И всю теплоту его взгляда будто бы насильно выветрили.
  
  Но не смотря на всё это, Онна, едва переступив порог, бросилась к нему и прижалась всем телом, дрожа, как осенний лист перед тем, как сорваться с ветки.
  
  Что бы ни происходило сейчас у него внутри, ему больше ничего не оставалось делать - только гладить её по голове утешающе. И только смотреть.
  
  - Так, я не понял... - возмутился пришедший вместе с Онной чужак.
  
  И угодил под тяжелый взгляд Келля - а это в сто раз хуже, чем угодить под бульдозер. Келль оценивал, мысленно спускал пришлого с лестницы и ненавидел. Его и своё бессилие.
  
  - А-а-а, - протянул пришлый. - Этот клетчатый человек, наверное, тот, к кому тебя ментал по ошибке направил? Ди-и-ичь.
  
  Келль чувствовал тошноту: перед ним рябоносый дуралей, которому достались все проценты дурного вкуса. Глазки жадливые и пузо - не пузо, а бездонная бочка для пива и жрачки. И вот ему... именно ему... по законам Мира он должен отдать свою Онну.
  
  Но с другой стороны, этот парень, кажется, собирается быть с ней. И быть с ней долго - гораздо дольше, чем он сам может себе позволить. Онна не должна оставаться одна...
  
  - Это какая-то ошибка, - твердила она, почти задыхаясь. - Менталка показывает... И этот парень говорит, что... Но это какая-то ошибка, Келль!
  
  - Я знаю. Я тоже слышал объявление на частоте. Потом мне позвонили. По телефону.
  
  - Слава Богу! Объясни ему, Келль. Пусть идёт домой.
  
  - Нет, Онна. Мне всё объяснили. Ошибка - это мы.
  
  И он отступил на полшага. Стоял ещё рядом, но уже не с ней.
  
  - Ну говорил я тебе! - с торжеством мотнул головой рябоносый Фьёд и потянул к Онне руку, вспомнив про такси и про счётчик.
  
  Онна отшатнулась от них обоих. Но смотрела только на Келля:
  
  - Ты... Что ты говоришь? Ты же моя Вторая Половина.
  
  - Онна, - тяжело сглотнув и с трудом удерживая себя на месте проговорил тот, кто был для неё Второй Половиной. - Проверь частоту ментальной связи...
  
  - Ментальная связь ошибается! Ты! Только ты - моя Половина! Если это не так, то почему наши архивы вчера не были заблокированы?
  
  - Потому что мы были обмануты! Понимаешь?! Мы поверили, что теперь мы друг у друга есть. Поверили сильно. Открылись друг другу.
  
  - Вы что, конектились уже? - вылупил глаза Фьёд и присвистнул, нервно посмеиваясь. - Вот ди-и-ичь.
  
  - Бери её и уезжай. Подальше, - с хриплой злобой выдохнул Келль.
  
  Он сможет. Он не позволит ей гробить свою жизнь, нарушая законы. Её боль пройдёт - а жизнь останется.
  
  - Келль! - но сейчас её состояние было близким к истерике. - Я не смогу без тебя.
  
  - Сможешь. Мы чужие друг другу люди.
  
  - Не чужие! Мы не можем быть чужими! Мы ели мороженое... Клеили обои вместе. Ты целовал меня! Научил рисовать келльонны. Я тонула в твоей темноте и твоих мыслях... Я видела, как в детстве ты ушибся, свалившись с качелей. Я знаю, как ты ненавидишь микстуры и как любишь чай. И знаю, что твои родители...
  
  - Хватит, - за ледяным взглядом спрятал свою отчаянную мольбу Келль. - У тебя есть тот, с кем ты должна остаться. Просто уходи.
  
  Фьёд взял её за локоть. На мгновение у Келля потемнело в глазах. Но и тогда он продолжал слышать:
  
  - Ты обещал испечь мне пирог.
  
  Келль молчал. Рука Фьёда скользнула по спине Онны и ухватилась за плечо.
  
  - Келль...
  
  Келль молчал. Фьёд толкнул ногой дверь и требовательно пихнул Онну к выходу.
  
  - Я люблю тебя!
  
  Келль молчал.
  
  Дверь захлопнулась.
  
  
  
  ...
  
  
  
  Он заходил к ней в комнату, только когда она забывала как следует запираться. Впрочем, вреда от него было никакого. Он садился на первый табурет и начинал причитать:
  
  - Слушай... Почти месяц уже прошел, а у нас всё по той же программе. Ну кто ты, школьница что ли какая-то левая, чтобы ломаться?
  
  А на втором табурете стояла Онна - с кистью и палитрой в руках. И каждый раз слушала, слушала, слушала...
  
  - Может, у меня чё с мордой не так? Ну потерпи ты одну ночку; поделишься со мной своей красой - буду смазливый, как этот твой клетчатый.
  
  Хоть он и являлся её законной Второй Половиной, Онна смотреть на Фьёда не могла, и дело было вовсе не в морде.
  
  Она была непреклонна.
  
  - Да ты охренела совсем, что ли? Я где себе нужные проценты ещё найду? А мне соображалку надо подкачать. И, знаешь чё, еще бы развития речи у тебя черпнуть. Ну, чтобы на работу нормально устроиться.
  
  - Книжки почитай.
  
  - Да пошла ты. Для тебя же, дура, стараюсь, - сверля взглядом Оннину спину почти-то скулил побитым псом рябоносый Фьёд. - Жрать мы что будем? Ты дома сидишь - фигнёй страдаешь. Траву эту свою наркоманскую рисуешь.
  
  - Это цветы. Келльонны, - просветила его Онна.
  
  - Хероны. Может, хватит уже мои стены марать?! Тебя просил кто?
  
  Онна вздохнула, опустила руку с кисточкой, а потом и опустилась на корточки и спрыгнула с табурета. Впервые за весь месяц оказалась с Фьёдом лицом к лицу.
  
  - Хорошо, - сказала бесстрастно. - Будет тебе Обмен.
  
  - Охренеть! Где-то рак на горе пёрнул! - тот подскочил с места, словно зад ему подпалили, и со всем своим Фьёдским размахом потянулся было к ширинке, но голос Онны остановил его и заставил замереть на месте.
  
  - У меня только одно условие. Отдашь Келлю то, что я однажды по ошибке передала тебе.
  
  - Эт те семь лет и полгода, что ли? Самому нужны.
  
  - Мозги тебе нужны. - сказала Онна убедительно. - Сделаешь, что я прошу, и они у тебя, наконец, появятся.
  
  - Ну конечно же. Ты ж у меня самая умная. Вот и скажи мне, самая умная, как мне для Обмена архивы его ломать? Силой моей убогонькой мысли?
  
  Онна поёжилась уже от одной мысли, что к архивам Келля кто-то кроме неё прикоснётся. А если это ещё и Фьёд... Её идея враз перестала казаться ей хорошей. Но отступать было поздно. И если она сейчас помедлит в нерешимости это "поздно" наступит ещё и для Келля.
  
  Октябрь месяц за окном.
  
  Онна прошлась по комнате и достала из ящика стола маленький прозрачный пакетик с белой будто бы пуговкой внутри. Вернулась к притихшему Фьёду, опустила пакет ему на ладонь.
  
  - Это чё? Это дурь?!
  
  - Самая сильная, - подтвердила Онна, напустив на себя самый спокойный вид. - Для быстрого Обмена достаточно будет просто рукопожатия. Выпьешь таблетку, придёшь к нему, поздороваешься за руку, как человек, передашь то, что нужно и вернёшься.
  
  - Но откуда у тебя...
  
  - Это не важно. Сделаешь или нет?
  
  
  
  ...
  
  
  Начинался октябрь...
  
  Почти весь тополиный пух смыло. А тот, что не смыло, превратился в побитые дождём бесформенные комочки. Свалянные, как катышки поношенного старого, но любимого свитера.
  
  Он не находил в себе сил смотреть, как тают в грязном золоте осени легкие облачно-белые воспоминания о лете и заклеил окна газетами. И за этим занавесом ненужных ему слов и картинок, не увидел, что ко двору явился тот, кого Келль никак не ожидал увидеть. По крайней мере, в этой жизни.
  
  В дверь стучали долго и упрямо. Келль отворил не сразу. Потому что никого не ждал. Разве что женщину обожающую ходить в чёрном и длинные острые косы; но и та, говорят, не стучится. Просто приходит и всё. Совсем всё.
  
  ... А пришёл мужик. Самый невыносимый для Келля мужик. Фьёд стоял перед ним, чуть сгорбившись и протянув руку, жест этот больше был похож на выпрашивание милостыни, чем на мужское приветствие.
  
  - Ты? - произнёс Келль и не узнал своего хриплого голоса: он давно и ни с кем не разговаривал, но сейчас дыхание у него перехватило, и слова посыпались сами. - Что-то случилось? Что-то с Онной?!
  
  - А? Да не-е-е, - вскинул верхнюю губу зачем-то воротившийся чужак. - Чё ей будет-то?
  
  И как-то призывающе потряс протянутой ладонью. Келль нахмурился и захлопнул дверь.
  
  Фьёд постучал снова. И снова горбился, и снова тянул руку:
  
  - Тебя здороваться по-человечески не учили?
  
  - Иди к чёрту. Или я проверю, не учили ли тебя считать ступени в стремительном полёте.
  
  Фьёд невольно оглянулся за плечо - на лестницу. Лестница была длинной. Такой длинной, что у Фьёда опустились руки:
  
  - Не, ну ты, конечно, говнюк, но у меня к тебе дело. Я тут принёс кое-что. Это от Онны.
  
  
  ...
  
  
  - Чё ты лыбишься? Испортил мне девчонку. Она из-за тебя мне и конектиться не даёт, и даже щупать себя запрещает. Половина, блин, Вторая, чтоб её.
  
  И Келль, признаться, был несказанно этому рад. И действительно "лыбился", стоя в дверях балкона: ненавистный его гость изъявил желание выйти на воздух - покурить.
  
  Фьёд запалил сигарету, перешагнул через посеревший, не раз смоченный дождями матрас и вдруг присвистнул, наклоняясь:
  
  - О! Да у тебя тут обли-бобли!
  
  И потянул вверх шланг наргиле, как морковь из грядки. Звякнули осколки.
  
  - А чё раздолбанный такой?
  
  Вместо внятного ответа Келль резко изменился в лице и почти прорычал:
  
  - Ничего. Здесь. Не трогай.
  
  Фьёд вскинул верхнюю губу, показав белые дёсны над передними зубами. Видимо, это у него такая характерная гримаса, выражающая всю палитру его чувств - неприятно оскаленных в большинстве своём. Он выдул дым, кусанув сигаретный фильтр и поднял пустые ладони: сдался мне твой обли-бобли.
  
  - Слушай, чувак. Я тебе всё сказал. И дури уже накатил, так что давай подставляйся мне под руку, да я пошёл.
  
  - А если я откажусь? - ровно спросил Келль под ошарашенными взглядами очевидцев какой-то катастрофы, что глазели на него из газеты, прилепленной к стеклянной двери балкона.
  
  - Ну, значит, придурок ты, чё.
  
  - Фьёд. Ты вернёшь Онне все отданные годы.
  
  Тот принял утверждение за вопрос и повёл плечами, плюнув с балкона вниз:
  
  - Ага, щас. Она не просила. А я благодаря той её промашке до ста доживу. Как говориться, не хочешь не ешь, олух - мне больше достанется.
  
  Келль отогнал от себя навязчивое видение собеседника, расплющенного на козырьке подъезда -прямо рядышком с плевком. Вовремя взял себя в руки и сказал всё так же ровно:
  
  - Но если я откажусь, ты никогда не добьёшься от Онны Обмена, так?
  
  Фьёд обернулся на него и вскинул верхнюю губу особенно высоко.
  
  - Поэтому, - продолжил Келль. - Ты отдашь ей то, что досталось тебе по ошибке.
  
  - Я вам что, мальчик-проститутка? - снова сплюнул гость под дурью и закипел под холодным, оценивающим взглядом Келля. - Э! Ты не смотри, что у меня такие шмотки шлюшочные. Просто стиль такой! И знаешь, что? Не выделывайся тут! Героя он из себя строит. Что же ты, герой, если хотел, чтобы девчонка моя жила как надо в ладу с Миром, встреваешь то, а? Что напоминаешь о себе, раз не хочешь, чтобы она горевала, когда ты подохнешь? Посылочки ей свои сопливые шлёшь. Думал, не узнаю? Да только не дошли посылочки. Опа! Выходит, нифига ты ей счастья не желаешь! Особенным себя считаешь, да? Сидишь тут, лопаешься от своей охеренности. Круто знать, что по тебе чужая баба страдает? И ладно бы страдала молча, а тут: подарить восемь лет жизни чёрт знает кому - пожалуйста, а мужику своему дать проценты - хрен.
  
  - Я отдал бы всё, чтобы она была счастлива, - прошипел Келль, едва себя сдерживая. - И я отдал всё, что у меня было - я отдал её тебе! Если бы я только знал, что тебе от Онны нужны лишь проценты, клянусь, я...
  
  - Чува-а-ак, это жизнь! Это Мир, мать его! Всем нужен Обмен! Все мы живём ради этого Обмена, все стремятся отжать своё и стать теми, кем всегда мечтали. Да ты и сам, наверное, у девчонки моей ни один процентик себе слизнул, а?
  
  Изрыгая из себя громкие истины, Фьёд так широко раскрывал рот, что из него пришлось вынуть сигарету и зажать её между пальцами, а потом еще и преломить надвое, потому что истины теперь выходили из него вместе с лихорадочной исповедью:
  
  - Да мне пофигу! Я такой же человек, ясно? Мне тоже лучше хочется стать, понятно тебе? И сдалась бы мне эта твоя-моя Онна, если б я нашёл способ...
  
  Тут он замолкает. Долго смотрит Келлю в лицо. Верхняя губа его мелко подрагивает, а за губами Келля намертво сжаты зубы.
  
  - Слу-у-ушай, - в конце концов говорит Фьёдр, чуть прищуриваясь, - а вроде ты у нас герой, а? Помираешь ведь скоро, а от семи с хреном лет всё равно отказываешься, да?
  
  - Да, - отвечает Келль, стараясь пропустить всё лишнее мимо ушей и мимо сердца. - Ты вернешь их Онне.
  
  - Вот заладил. Ну, а если реально верну? И я даже вообще с удовольствием от неё отстану. И пальцем к ней и к её драгоценным архивам никогда не притронусь. Как тебе перспективка?
  
  Келль молчит и слушает, сжимает в пальцах крючок балконной двери.
  
  - Но ты мне за это отдашь всё, - говорит Фьёд и чуть пошатывается из стороны в сторону, словно чешет о поручень спину. - Всё, что у тебя есть. Пацан сказал - пацан сделал, а? Готов стать нулёвым из-за девчонки?
  
  Дверной крючок колется, но Келль не отпускает. И продолжает молчать.
  
  - И представь, - Фьёд отталкивается от поручня, шлюшочная одежонка его морщится после каждого хозяйского шага - Фьёд идёт к Келлю. - Я вернусь к ней, с твоими процентами. С твоей красотой, с твоим умом и -ах! - сладенькой улыбочкой. Может быть, после этого она сама захочет, чтобы я её трогал, да всеми пальцами?
  
  Острый крючок в кулаке уходит всё глубже под кожу - колкая боль помогает Келлю держать себя и держать на себе невозмутимый вид: всё острее впивается в сознание мысль, о том, что правильнее. Но никогда ещё правильное не представало перед ним в таком отвратительном виде.
  
  Келль заставляет себя говорить:
  
  - Какой бы сильно не была дурь... Ты понимаешь, что такие полные Обмены в одно рукопожатие не укладываются?
  
  Фьёд смотрит на него с новым выражением: он ждал других слов и другой реакции.
  
  - А ты, вижу, понимаешь, что идея-то неплоха, да? - и он осматривает его новым взглядом, подойдя вплотную. - Это, конечно, хреново, что понадобится долгая и глубокая Связь. Ну что ж - мордашка у тебя вроде смазливая. Чёлка вон волной - прикольная... Да и попка ничё.
  
  Всё. Крючок не спасаёт. Крючок не держит. На Келля обрушивается слепая, душная, красная ярость. А потом вниз, на козырёк подъезда падают уже не плевки, а красные капли непонятно чьёй крови.
  
  То ли это кровь, брызнувшая из расшибленного рябого носа перекинутого через поручень Фьёда. То ли кровь, которую Келль продолжал выжимать из своего пораненного кулака, занесенного над Фьёдовой мордой.
  Тот схватился за руки Келля и, благодаря дури, тут же смог перебросить ему пару процентов ударившего в голову страха. Только потом осмелился посмотреть за спину вниз - на иглы голых тополей.
  
  - Да ты чё, из староверов, что ли? - нервно скривился рябоносый, втянув ноздрями кровь. - Да ерунда это всё, чувак. Ты чё, веришь в это, что ли: любовь там, Обмен только ради удовольствия? А если не веришь, то и какая разница? Ты носитель процентных характеристик, а уж что там у тебя между ног мне до фени.
  
  Келль дышал глубоко и сбивчиво, не сразу смог опустить кулак. Но всё продолжал держать Фьёда в полувыгнутом состоянии - над тополями, над козырьком и над асфальтом.
  
  - Слышь, старовер. Убьешь меня - девчонка разъединенной станет.
  
  Этого он не мог допустить. Пришлось возвращать Фьёда на балкон, позволить вновь чувствовать твердую поверхность под ногами. Позволить жить.
  
  И Келлю ещё многое... слишком многое предстоит ему позволить. Даже...
  
  - Так что мы решаем, герой?
  
  Герой выпрямился и выровнял дыхание.
  
  Раз архивы его будут взломаны и выпотрошены до нолей, то и он в долгу перед Фьёдом не останется. Он заполнит Онной все архивы его стремлений и целей, привит заботу о ней, вошьёт преданность в его мозг, выжжет её имя у него на сердце.
  
  Онна будет счастлива. Онна будет любима.
  
  - Я согласен, - сказал Келль.
  
  
  И пришла осень. Похоронив белый пух под слоем прогнивших листьев.
  
  
  
  ...
  
  
  И когда у Онны закончилась краска, пришла повестка. Она перестала ждать Фьёда с известиями, вышла в серый двор под серым зонтом и отправилась по улице, название которой так и не запомнила.
  
  Шипел дождь, бормотало в наушниках радио: "Центр контроля и охраны человеческой гармонии задержал сегодня еще одного незаконного стопроцентника. Сообщается, что агентам Центра понадобилась спецгруппа для его поимки, но сейчас все лишние проценты у нарушителя изъяты, а сам он находится под стражей и ждёт своего приговора по статье Мирового кодекса номер пятнадцать "взлом", семнадцать - "хищение в особо крупных объёмах" и двадцать один - "опустошение". Это все новости к этому часу, оставайтесь..."
  
  Это же надо, отрешенно подумала Онна, открывая дверь почты и стряхивая с зонта капли.
  
  
  ... Милая работница почты - молодая, с двумя жиденькими хвостиками, торчащими, как усики на голове у жука, протянула ей конверт с пометкой "срочно". А потом, накручивая то ли хвост - то ли ус на палец, спросила:
  
  - А посылки-то забирать будете?
  
  - Посылки?
  
  - Муж Ваш всё приходит, смотрит на них, а не забирает.
  
  - Он мне не муж, - отозвалась Онна на автомате, попутно вскрывая конверт. - А посылки...
  
  Она замолчала, достав присланную информационную карточку с коротким сообщением, которое бросилось ей в глаза ошеломляющими урывками. "Ув. Онна. Просим явиться в отделение... Человек, зарегистрированный, как Ваша Вторая Половина взят под стражу по причине... Ваша ментальная связь заблокирована... Первое возможное посещение запланировано на..."
  
  Онна бросила взгляд на часы в почтовом зале, а молодой его работнице бросила короткое:
  
  - Посылки... доставьте по адресу, пожалуйста. Я оплачу.
  
  И бросилась прочь.
  
  
  
  ...
  
  
  И вся жизнь её отныне превратилась в урывки. Комната, чёрная, как спалённый спичечный коробок. Тени охранников. Решётка вся в ромбиках. За решёткой рябой нос - опухший и скособоченный.
  
  - Ну крышак мне сорвало! Я как представил, кем я стану... И ещё герой этот твой, как на зло, оказался лучше, чем я думал. Согласился. Ну, крышу снесло мне просто!
  
  - Его... больше нет?
  
  Разговор по разным сторонам. Не разговор даже, а пустые оправдания и осознание, опустошающее не хуже дури.
  
  - Откуда я знал, что эти из Центра наши бошки сканируют? Проценты они лишние вычисляют, сверхлюдей, типа, не хотят.
  
  - Его больше нет...
  
  Дрожащие пальцы, поднесённые к лицу. Слёзы. Другие слёзы - не такие, как каждый день.
  
  - Всё равно бы стух, а так хоть проценты свои на пользу отдал. Так нет! Надо поймать, надо всё лишнее вытряхнуть. Не понимаю, вот нафига? Вот чё меня сюда посадили, если всё по обоюдному согласию было? Какое нафиг "хищение"?!
  
  - Келль... Боже мой... Келль...
  
  Звон сотрясаемой решётки. Фьёдовы пальцы лезут в плетенные проволочные ромбики.
  
  - Онна! Ты меня вытащи отсюда, слышишь? А то ж из меня тоже нулёвого сделают. Онна! Вытащи! Мне тебе еще эти хреновы семь с половиной лет отдать надо, как обещал. Я ж не мразь какая. Обещал. Поэтому вытащишь меня, да?
  
  Скрип двери. Пороги с двумя коричневыми полосками - у стены и под перилами. Желание забыть. И этого человека. И вообще всё.
  
  Пороги чужого дома. Не к родителям же ей ехать в ночь. И не в квартиру же Келля ей отправляться. Там теперь пусто и больно.
  
  Чужая дверь. Под дверью - какие-то коробки.
  
  Посылки доставили. Что ей теперь делать неизвестно - коробки кстати.
  
  Лезвием по скотчу. Странно, что не по рукам. Картонный хруст.
  
  Тот самый ленивец из тира. Отвоёванный. И чуть-чуть косоглазый.
  
  Когда-то тёплый и ароматный, но теперь чёрствый, почти закостенелый пирог. Скукоженные ягоды черники сложены в три едва различимых слова...
  
  "Я тебя тоже".
  
  
  ...
  
  
  
  Когда-то она назвала это место царством потного копошения, а теперь вот - вновь ступила на его порог.
  
  Хозяин, отлично маскирующийся среди случайных посетителей, пришедших сюда просто выпить, почувствовать себя на дне и от всей души себя же пожалеть, вдруг узнал её и пригласительно скрипнул стулом у барной стойки.
  
  Онна села, но предпочла смотреть на запотевшее стекло вискарки, а не ему в лицо. Впрочем, хозяин привык.
  
  - Что? Понравилось? За кругляшкой волшебной воротилась? - спросил он под аккомпанемент пьяно ржущей компании. - Вовремя. Нам как раз партия пришла вот такая! Все таблеточки беленькие, гладенькие - во рту тают!
  
  Таял маленький кубик льда в терпком напитке. И Онна завидовала ему... хотелось бы ей вот также легко раствориться.
  
  - Я хочу... работать у вас, - сказала Онна.
  
  - Если официанткой, то это тебе не ко мне, - хохотнул хозяин.
  
  - Нет. Не официанткой.
  
  - Вон оно как. Ну, пошли.
  
  И они пошли туда, где за дверью с короткой надписью "хоз." скрывался длинный и даже чистый коридор, а хозяин становился сутенером.
  
  - Что предложить можешь? - спросил он у Онны тихо бредущей следом. По коридору, мимо, кажется, бесконечных дверей по обеим сторонам. "Кабинеты" проституток; под замками и под яркими, как в детской поликлинике, вывесками. Она только и успевала читать: "Катрин: духовное обогащение", "Ясноглазка: успешность в начинаниях", "Витор: спортивные достижения", "Найна: экзотические таланты".
  
  Онна брела по коридору, и коридор даже не догадывался, что скоро на одной из его дверей появится новая вывеска: "Онна: всё".
  
  - Всё.
  
  - Да ну? - даже с некоторой жалостью в голосе протянул сутенёр. - Что, промотаться хочешь? И за что себя продавать будешь? Бабки? Бабье счастье? Красота у тебя и так вроде есть. Может, везучесть? Или умение вязать крючком?
  
  - Я буду работать бесплатно.
  
  - Подарок судьбы, - вздохнул властелин здешних дверей и остановился, схватив её за руку. - Послушай, девочка. Я тебе, конечно, не папка, но скажу кое-что. Если жить надоело - то лучше в окно сигани. Оно и быстрее. И так гадко не будет.
  
  Онна смотрела в мытые доски пола:
  
  - Мне нужно попасть в нулевое измерение.
  
  - С ума сошла девка.
  
  За дверью "Найна" застонали. Сутенёр отвел Онну подальше. Какое-то время стоял перед ней хмурый и тихий:
  
  - У тебя туда кого-то забрали, что ли?
  
  Онна дёрнула головой вместо кивка. И не дожидаясь больше вопросов и слов, почти взмолилась:
  
  - Пожалуйста. Позвольте мне здесь работать. Большего не прошу.
  
  
  
  ...
  
  
  Девушка, которую в царстве потного копошения знали под именем "Подарок судьбы" быстро стала популярной.
  
  Клиентам нравилась её разносторонность. И странные нарисованные цветы на стенах в её "кабинете".
  
  "Подарок судьбы" растащили буквально за полгода. Своего последнего клиента, пришедшего к ней за оставшимся процентом её красоты, молодости и жизни, она встречала молча, потому что давно была нема. И на ощупь - потому что последние проценты зрения забрали ещё утром.
  
  Почти не на что уже не способная из-за своего исчерпанного здоровья, ничего не соображающая, ни о чем не думающая, она отдалась опустошению.
  
  И растаяла в руках последнего клиента, как кусочек льда в том дурацком, цветом своим похожим на осень, виски.
  
  
  ...
  
  
  
  За всю свою жизнь Онна никогда не задумывалась, что пустота... она белая. И в пустоте легко ступать, потому что ничто не мешает.
  
  Она идёт никуда и ей вдруг чудится, что среди белого ничего, кто-то с чёлкой-волной берёт её за руку. Улыбается и ведёт за собой.
  
  Куда - непонятно: вокруг ни одного процента из того, что было в том Мире. Только сто процентов отвергнутой, несуществующей в том Мире Любви.
  
  
  ... Тут нет ничего, но зато есть Любовь, и есть они.
  
  А перед ними - новый Мир. Белый и тёплый.
  
  Как тополиный пух.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"